Страница:
— Ты хочешь звонить? Гиблое дело, — заверил Никита Васильевич, но телефон посольства выдал. Ерожин в посольство звонить не стал. Он позвонил в Новгород Анчику, продиктовал ему посольский номер и объяснил, что от банкира требуется.
Через пятнадцать минут Анчик сообщил, что Карло Вахтангович Ахалшвили готов принять частного детектива Ерожина завтра в одиннадцать часов утра.
— А ты говоришь, гиблое дело, — уел Петр Григорьевич начальника отдела по раскрытию убийств.
— Ты — известный лис, — признался Бобров и попросил Ерожина после разговора с грузином поделиться услышанным.
— Поделиться смогу, но сделать тебе ничего не удастся. Скорее всего они решили сор из избы не выносить, — предупредил сыщик и, попрощавшись, покинул кабинет. На стоянке возле «Сааба» Ерожина дожидался помощник.
— Ну, вручил брошку Проскуриной? — спросил подполковник, открывая машину.
— Вручил, — виноватым тоном доложил Михеев.
— А реакция невесты? — полюбопытствовал Ерожин.
— Упала в обморок, — ответил Глеб.
— Чем ты этого добился? — спросил Ерожин.
Такого он вовсе не ожидал. Михеев подробно рассказал, как он вписался в театрализованную свадьбу, выпросил маску и вышел на сцену.
— Заставь дурака?!… — воскликнул Петр Григорьевич. — Ты понимаешь, что натворил?
— Нет, — искренне недоумевал Михеев.
Он старался выполнить поручение с выдумкой, как того просил Ерожин, и рассчитывав на похвалу шефа.
— Сам подумай, если ты выходишь замуж и тебе в день свадьбы возвращают подарок покойного любовника! Да она решила, что ты — посланец с того света Хоть бы маску не напяливал.
— Что же теперь делать? — поник обескураженный помощник.
— Я покупаю цветы и — в театр. А ты бери мою машину. Завтра утром получишь у Грыжина зарплату, и дальше он тебе все объяснит, — приказал подполковник. — Где твой жигуленок? Давай ключи.
Машина Михеева стояла на другой стороне улицы. Ерожин поменялся с помощником ключами и перешел дорогу. Забравшись в старенький жигуленок, Петр Григорьевич подвинул сиденье поближе (Михеев со своим ростом в машине еле умещался) и тронул с места. Выбрав в цветочном киоске роскошные темные, с бархатными лепестками розы, подполковник подрулил к театру и попал в антракт. Публика в фойе оказалась странная — в основном с костылями и палками. Большинство зрителей расселось за буфетными столиками. Девушки в непонятной для Ерожина форме на подносах разносили напитки и бутерброды. Некоторые зрители медленно катили вдоль стен в инвалидных креслах и разглядывали фотопортреты артистов. Наблюдал за порядком в фойе сам директор.
— Что у вас сегодня происходит, Яков Михайлович? — спросил Ерожин.
— Префектура округа дает благотворительный спектакль для инвалидов, — не без гордости ответил Бок.
— Я бы хотел поздравить Нателлу. Помогите до нее добраться, — попросил Петр Григорьевич.
— Она сегодня не в себе. Перед спектаклем устроила истерику, боюсь, ее лучше не трогать, — горестно сообщил Яков Михайлович.
Он очень старался, организовывая для Тулевича и Проскуриной хороший праздник, и был огорчен случившимся.
— Уверен, что мое посещение исправит настроение примадонны, — заверил сыщик.
— Будем надеяться, — скептически заметил Яков Михайлович, провожая сыщика к Проскуриной.
Нателла сидела возле туалетного столика и подрисовывала стершееся ухо кота на своем животе.
— Поздравляем вас, Нателла Владимировна, с законным браком, — сказал подполковник и положил розы на туалетный столик.
— Как хорошо, что вы пришли. Сегодня во время нашей с Мариком свадьбы…
— Я все знаю. Никакого чуда не произошло, — перебил примадонну подполковник. — Просто я нашел тайник бандита Кадкова, и в нем оказалась ваша брошка. Помните, вы считали, что я у вас ее отнял. Теперь вы знаете, что это не так. Зато я вам ее возвращаю.
Способ, которым решил вернуть подарок Руслана мой помощник, довольно жуткий. Но он не хотел вас напугать, а решил не выделяться. Ведь ваша свадьба смахивала на карнавал.
— Господи, а я чуть от страха не умерла.
Решила, что Руслан с того света меня укоряет. Винит за то, что я замуж выхожу… Дура я, — обрадовалась Проскурина и, выглянув за дверь, закричала:
— Марик, иди скорей сюда!
Тулевич прибежал сразу. Его глаза готовы были выскочить из орбит.
— Что опять случилось, Нателлочка?
— Представляешь?! Брошку, оказывается, Петр Григорьевич мне вернул.
— В вас, подполковник, погибает великий режиссер. Придумать такую жуть мог, пожалуй, только Альфред Хичкок Ерожин еще раз объяснил, как все произошло, и, когда Тулевич расхохотался, добавил:
— Нателла Владимировна, убийцу Анвара я нашел. Завтра в одиннадцать я встречаюсь с его отцом.
— Он в тюрьме! — воскликнула Проскурина. — Я счастлива. Я готова заплатить вам по договору. Класс! Не будь Анвара, я бы не встретила Марика. А теперь мой ангел-хранитель отмщен.
— Убийца Анвара мертв. Он погиб в авиационной катастрофе. Мне достаточно расчетов с банкиром Анчиком, и с вас я денег не возьму.
Вкладывайте ваши деньги в новые постановки, — улыбнулся сыщик.
— Кто же оказался убийцей? — спросил Тулевич.
Ерожин хотел ответить, но прозвенел последний звонок, и Проскуриной надо было выходить на сцену Нателла пожала Ерожину руку, воскликнула: «Мы в восхищении!» — и скрылась.
— Поздравляю. У вас очаровательная жена, — сказал Ерожин Тулевичу, провожая Нателлу взглядом. Оценке подполковника стоило доверять. Опыт в данном вопросе он имел изрядный.
40
41
Через пятнадцать минут Анчик сообщил, что Карло Вахтангович Ахалшвили готов принять частного детектива Ерожина завтра в одиннадцать часов утра.
— А ты говоришь, гиблое дело, — уел Петр Григорьевич начальника отдела по раскрытию убийств.
— Ты — известный лис, — признался Бобров и попросил Ерожина после разговора с грузином поделиться услышанным.
— Поделиться смогу, но сделать тебе ничего не удастся. Скорее всего они решили сор из избы не выносить, — предупредил сыщик и, попрощавшись, покинул кабинет. На стоянке возле «Сааба» Ерожина дожидался помощник.
— Ну, вручил брошку Проскуриной? — спросил подполковник, открывая машину.
— Вручил, — виноватым тоном доложил Михеев.
— А реакция невесты? — полюбопытствовал Ерожин.
— Упала в обморок, — ответил Глеб.
— Чем ты этого добился? — спросил Ерожин.
Такого он вовсе не ожидал. Михеев подробно рассказал, как он вписался в театрализованную свадьбу, выпросил маску и вышел на сцену.
— Заставь дурака?!… — воскликнул Петр Григорьевич. — Ты понимаешь, что натворил?
— Нет, — искренне недоумевал Михеев.
Он старался выполнить поручение с выдумкой, как того просил Ерожин, и рассчитывав на похвалу шефа.
— Сам подумай, если ты выходишь замуж и тебе в день свадьбы возвращают подарок покойного любовника! Да она решила, что ты — посланец с того света Хоть бы маску не напяливал.
— Что же теперь делать? — поник обескураженный помощник.
— Я покупаю цветы и — в театр. А ты бери мою машину. Завтра утром получишь у Грыжина зарплату, и дальше он тебе все объяснит, — приказал подполковник. — Где твой жигуленок? Давай ключи.
Машина Михеева стояла на другой стороне улицы. Ерожин поменялся с помощником ключами и перешел дорогу. Забравшись в старенький жигуленок, Петр Григорьевич подвинул сиденье поближе (Михеев со своим ростом в машине еле умещался) и тронул с места. Выбрав в цветочном киоске роскошные темные, с бархатными лепестками розы, подполковник подрулил к театру и попал в антракт. Публика в фойе оказалась странная — в основном с костылями и палками. Большинство зрителей расселось за буфетными столиками. Девушки в непонятной для Ерожина форме на подносах разносили напитки и бутерброды. Некоторые зрители медленно катили вдоль стен в инвалидных креслах и разглядывали фотопортреты артистов. Наблюдал за порядком в фойе сам директор.
— Что у вас сегодня происходит, Яков Михайлович? — спросил Ерожин.
— Префектура округа дает благотворительный спектакль для инвалидов, — не без гордости ответил Бок.
— Я бы хотел поздравить Нателлу. Помогите до нее добраться, — попросил Петр Григорьевич.
— Она сегодня не в себе. Перед спектаклем устроила истерику, боюсь, ее лучше не трогать, — горестно сообщил Яков Михайлович.
Он очень старался, организовывая для Тулевича и Проскуриной хороший праздник, и был огорчен случившимся.
— Уверен, что мое посещение исправит настроение примадонны, — заверил сыщик.
— Будем надеяться, — скептически заметил Яков Михайлович, провожая сыщика к Проскуриной.
Нателла сидела возле туалетного столика и подрисовывала стершееся ухо кота на своем животе.
— Поздравляем вас, Нателла Владимировна, с законным браком, — сказал подполковник и положил розы на туалетный столик.
— Как хорошо, что вы пришли. Сегодня во время нашей с Мариком свадьбы…
— Я все знаю. Никакого чуда не произошло, — перебил примадонну подполковник. — Просто я нашел тайник бандита Кадкова, и в нем оказалась ваша брошка. Помните, вы считали, что я у вас ее отнял. Теперь вы знаете, что это не так. Зато я вам ее возвращаю.
Способ, которым решил вернуть подарок Руслана мой помощник, довольно жуткий. Но он не хотел вас напугать, а решил не выделяться. Ведь ваша свадьба смахивала на карнавал.
— Господи, а я чуть от страха не умерла.
Решила, что Руслан с того света меня укоряет. Винит за то, что я замуж выхожу… Дура я, — обрадовалась Проскурина и, выглянув за дверь, закричала:
— Марик, иди скорей сюда!
Тулевич прибежал сразу. Его глаза готовы были выскочить из орбит.
— Что опять случилось, Нателлочка?
— Представляешь?! Брошку, оказывается, Петр Григорьевич мне вернул.
— В вас, подполковник, погибает великий режиссер. Придумать такую жуть мог, пожалуй, только Альфред Хичкок Ерожин еще раз объяснил, как все произошло, и, когда Тулевич расхохотался, добавил:
— Нателла Владимировна, убийцу Анвара я нашел. Завтра в одиннадцать я встречаюсь с его отцом.
— Он в тюрьме! — воскликнула Проскурина. — Я счастлива. Я готова заплатить вам по договору. Класс! Не будь Анвара, я бы не встретила Марика. А теперь мой ангел-хранитель отмщен.
— Убийца Анвара мертв. Он погиб в авиационной катастрофе. Мне достаточно расчетов с банкиром Анчиком, и с вас я денег не возьму.
Вкладывайте ваши деньги в новые постановки, — улыбнулся сыщик.
— Кто же оказался убийцей? — спросил Тулевич.
Ерожин хотел ответить, но прозвенел последний звонок, и Проскуриной надо было выходить на сцену Нателла пожала Ерожину руку, воскликнула: «Мы в восхищении!» — и скрылась.
— Поздравляю. У вас очаровательная жена, — сказал Ерожин Тулевичу, провожая Нателлу взглядом. Оценке подполковника стоило доверять. Опыт в данном вопросе он имел изрядный.
40
Переговорив с Ерожиным, Ростоцкий побледнел, надел пуховик и бросился на улицу.
Первый рейс из Самары был в семь утра. Микроавтобус Алексея еще не вышел из ремонта.
Он на это время взял у своего механика маленький «Форд». Отправляться на нем в Москву смысла не имело. Самолетом все равно окажешься на месте раньше. Алексей решил ехать домой.
Он уселся в фордик и повернул ключ. Двигатель старой машинки подмерз и затарахтел на одном цилиндре. Через минуту свечи отогрелись, и движок заработал нормально. Непривычно легкую машину заносило. Алексей нервничал и два раза едва не улетел в кювет.
Взяв себя в руки, он перестал газовать и поехал тише.
Дома кроме жены Ростоцкий застал Антона. Сын привез родителям щенка. Неделю назад их пес Стенька сдох. Маленькая овчарочка с влажными мутными глазками жалобно скулила и тыкалась в мебель носом.
Алексей, кивнув жене и сыну, быстро прошел в свой кабинет и закрыл дверь. Антон и Шура переглянулись.
После посещения их дома Петром Ерожиным Шура заметила, что с мужем творится что-то неладное. Эти проявления выражались в необычном для Алексея оптимизме. Таким веселым и искрящимся Шура его не знала. Она гадала, с чем это связано, но понять не могла.
Ревновать супруга к самому Петру было совсем глупо. Два дня назад она попыталась выяснить причину непомерной веселости Алексея.
— Скоро узнаешь. Подожди месяцев семь, — рассмеялся Ростоцкий и обнял жену.
Сегодня Шура поняла, что муж не в себе.
— Антоша, сходи к отцу. Что он там засел?
Есть не идет, щенка смотреть не хочет, — волновалась женщина.
Антон сидел на ковре и баловался с собачкой. Он уже хотел встать, как Алексей вышел сам. Шура взглянула на мужа и испугалась его бледности.
— Шура, Антон. Мне надо с вами серьезно поговорить, — заявил Ростоцкий. Шура почувствовала, что у нее внутри все похолодело и сжалось.
«Вот оно. Сейчас скажет, что уходит из дома». Шура этого давно ждала и боялась. Хоть она и запрятала свою ревность в глубину сердца, но избавиться от нее совсем не могла.
— Что случилось, отец? — Антон тоже понял, что произошло нечто серьезное, но он в первую очередь подумал о фирме. Антон вчера сам сдавал отчет в налоговую полицию.
— Что-то с налогами напутали?
— Нет, на фирме все нормально. Дела у нас идут как никогда. Я должен поговорить с вами о личном, — ответил Алексей сыну. Теперь побледнела Шура. Но женщина решила молчать и ждать.
— Это было очень давно, — начал Ростоцкий. Он ходил по комнате, и Антон внимательно следил за его ногами. Сын боялся, что отец наступит на щенка. Но Алексей видел маленькую собачку и аккуратно ее обходил. — Тебя, Антон, тогда еще не было. В техникуме я полюбил девушку. Она тоже училась, как и я.
Звали ее Тоней. У Тони уже был парень, она на меня не смотрела, а вот ее подружка Светлана в меня влюбилась и проходу не давала.
Светлана была капризной избалованной штучкой и мне вовсе не нравилась. Зато она нравилась моему брату Сергею.
Техникум я закончил, пошел работать и все бегал за Тоней. Но Тоня вышла замуж за своего парня. Я сел в поезд и уехал. Завербовался в Узбекистан ловить змей. Деньги за это давали приличные, правда, навыка у меня не было.
Случайно один парень рассказал, вот я и дернулся.
Добрался я до Ташкента, потом приехал в Андижан, подписал договор, и послали меня в горы возле Оши. Есть такой городок в предгорьях Памира. Два раза сходил за змеюками с инструктором и потом работал сам. Через два месяца цапнула меня гюрза. Эта их гадюка — ядовитая дрянь. Мне раздуло ногу, и если бы не Халит, я мог подохнуть. Халит случайно на меня напоролся, притащил к себе в дом, и они с женой вместе меня выходили.
Он собирал в горах мумие, а сдавать товар тоже ездил в Андижан. Мы с ним деньги в одной конторе получали. В этой конторе работала молодая женщина, узбечка. Очень красивая женщина. Мы с ней сошлись. Я хотел на ней жениться, но она отказывалась и посмеивалась надо мной. В дом она меня к себе не пускала, а ко мне в Оши приезжала. Неожиданно я узнал, что эта женщина замужем. Я ей сказал, что больше видеть ее не желаю, и никогда больше не видел. Я с горя сразу вернулся домой и женился на Светлане. Тогда и появился на свет Антон, ну и второй. Не хочу о нем говорить.
Светлана требовала много денег. Дома я столько заработать не мог и снова завербовался в Азию. Брат Сергей тем временем завел подпольный цех и стал богатеньким. Светлана сбежала с ним и сынков бросила. Я оставил малышей на сестру и поехал в Азию в последний раз. Хотел заработать побольше денег, построить дом и спокойно вырастить детей. Вот тогда я и встретил тебя, Шура. Встретил, полюбил и до сих пор люблю.
Шура с облегчением вздохнула. Алексей о своей молодости раньше не говорил, и теперь она слушала с интересом.
Ростоцкий задумался, помолчал, взял щенка на руки, сел с ним на диван и, пощекотав собачку за ухом, снова заговорил:
— Прошлым летом к нам в дом пришла девушка. Пришла она к Шуре. Ты, Шура, знаешь почему. Я не об этом. Надя за несколько дней стала мне как родная. Я знаю, Шура, ты о другом думала, а она мне не как баба, а как ребенок пришлась. Мы подружились. Всем эта дружба со стороны странной казалась. У меня близких людей, кроме вас, двое: Надя и Халит. Халит нашелся. Скоро друга увижу. Ерожин Халита случайно встретил и карточку той женщины у него увидел. Женщину эту Петр знал. Это была жена его приятеля Райхон Ибрагимова.
— Опять Райхон, — прошептала Шура. — Почему эта гадина даже мертвая меня достает?
— Да, Шура. Ты ведь мне имени своего бывшего мужа не говорила. А Надя — дочь Райхон и моя дочь. Вот что я вам хотел сказать. Сейчас она больна, и я завтра первым рейсом в Москву.
— Выходит, Надька — моя сестричка? — сообразил Антон и обрадовался. — Классная девчонка. Я о такой сестре и мечтать не мог.
— Господи, до чего же свет мал, — сказала Шура и подошла к мужу. — Прости меня, дуру. Это все мои дела аукнулись. И ревность мою дурацкую прости. А почему ты обещал рассказать через семь месяцев?
— Надя забеременела, мы с Петром договорились до рождения ребенка ей меня не открывать, чтобы не волновать. А у Нади не получилось. Петр сказал, что она в больнице и ребенка больше нет.
Алексей замолчал, встал, протянул щенка Антону и ушел в свой кабинет. Шура заметила на глазах мужа слезы и побежала реветь в спальню. Антон остался со щенком один. Песик у Алексея пригрелся и помалкивал, а теперь, в других руках, громко заскулил. Антон вышел в кухню, налил в бутылку молока, надел на горлышко соску и ткнул щенку. Тот прихватил ее, зачавкал и затих. Антон положил песика в коробку на тряпочку и вошел в кабинет Алексея:
— Па, отвези щенка Надьке. Я вам еще закажу. У друга через месяц тоже клубная сука щенится.
Алексей посмотрел на сына и улыбнулся.
Первый рейс из Самары был в семь утра. Микроавтобус Алексея еще не вышел из ремонта.
Он на это время взял у своего механика маленький «Форд». Отправляться на нем в Москву смысла не имело. Самолетом все равно окажешься на месте раньше. Алексей решил ехать домой.
Он уселся в фордик и повернул ключ. Двигатель старой машинки подмерз и затарахтел на одном цилиндре. Через минуту свечи отогрелись, и движок заработал нормально. Непривычно легкую машину заносило. Алексей нервничал и два раза едва не улетел в кювет.
Взяв себя в руки, он перестал газовать и поехал тише.
Дома кроме жены Ростоцкий застал Антона. Сын привез родителям щенка. Неделю назад их пес Стенька сдох. Маленькая овчарочка с влажными мутными глазками жалобно скулила и тыкалась в мебель носом.
Алексей, кивнув жене и сыну, быстро прошел в свой кабинет и закрыл дверь. Антон и Шура переглянулись.
После посещения их дома Петром Ерожиным Шура заметила, что с мужем творится что-то неладное. Эти проявления выражались в необычном для Алексея оптимизме. Таким веселым и искрящимся Шура его не знала. Она гадала, с чем это связано, но понять не могла.
Ревновать супруга к самому Петру было совсем глупо. Два дня назад она попыталась выяснить причину непомерной веселости Алексея.
— Скоро узнаешь. Подожди месяцев семь, — рассмеялся Ростоцкий и обнял жену.
Сегодня Шура поняла, что муж не в себе.
— Антоша, сходи к отцу. Что он там засел?
Есть не идет, щенка смотреть не хочет, — волновалась женщина.
Антон сидел на ковре и баловался с собачкой. Он уже хотел встать, как Алексей вышел сам. Шура взглянула на мужа и испугалась его бледности.
— Шура, Антон. Мне надо с вами серьезно поговорить, — заявил Ростоцкий. Шура почувствовала, что у нее внутри все похолодело и сжалось.
«Вот оно. Сейчас скажет, что уходит из дома». Шура этого давно ждала и боялась. Хоть она и запрятала свою ревность в глубину сердца, но избавиться от нее совсем не могла.
— Что случилось, отец? — Антон тоже понял, что произошло нечто серьезное, но он в первую очередь подумал о фирме. Антон вчера сам сдавал отчет в налоговую полицию.
— Что-то с налогами напутали?
— Нет, на фирме все нормально. Дела у нас идут как никогда. Я должен поговорить с вами о личном, — ответил Алексей сыну. Теперь побледнела Шура. Но женщина решила молчать и ждать.
— Это было очень давно, — начал Ростоцкий. Он ходил по комнате, и Антон внимательно следил за его ногами. Сын боялся, что отец наступит на щенка. Но Алексей видел маленькую собачку и аккуратно ее обходил. — Тебя, Антон, тогда еще не было. В техникуме я полюбил девушку. Она тоже училась, как и я.
Звали ее Тоней. У Тони уже был парень, она на меня не смотрела, а вот ее подружка Светлана в меня влюбилась и проходу не давала.
Светлана была капризной избалованной штучкой и мне вовсе не нравилась. Зато она нравилась моему брату Сергею.
Техникум я закончил, пошел работать и все бегал за Тоней. Но Тоня вышла замуж за своего парня. Я сел в поезд и уехал. Завербовался в Узбекистан ловить змей. Деньги за это давали приличные, правда, навыка у меня не было.
Случайно один парень рассказал, вот я и дернулся.
Добрался я до Ташкента, потом приехал в Андижан, подписал договор, и послали меня в горы возле Оши. Есть такой городок в предгорьях Памира. Два раза сходил за змеюками с инструктором и потом работал сам. Через два месяца цапнула меня гюрза. Эта их гадюка — ядовитая дрянь. Мне раздуло ногу, и если бы не Халит, я мог подохнуть. Халит случайно на меня напоролся, притащил к себе в дом, и они с женой вместе меня выходили.
Он собирал в горах мумие, а сдавать товар тоже ездил в Андижан. Мы с ним деньги в одной конторе получали. В этой конторе работала молодая женщина, узбечка. Очень красивая женщина. Мы с ней сошлись. Я хотел на ней жениться, но она отказывалась и посмеивалась надо мной. В дом она меня к себе не пускала, а ко мне в Оши приезжала. Неожиданно я узнал, что эта женщина замужем. Я ей сказал, что больше видеть ее не желаю, и никогда больше не видел. Я с горя сразу вернулся домой и женился на Светлане. Тогда и появился на свет Антон, ну и второй. Не хочу о нем говорить.
Светлана требовала много денег. Дома я столько заработать не мог и снова завербовался в Азию. Брат Сергей тем временем завел подпольный цех и стал богатеньким. Светлана сбежала с ним и сынков бросила. Я оставил малышей на сестру и поехал в Азию в последний раз. Хотел заработать побольше денег, построить дом и спокойно вырастить детей. Вот тогда я и встретил тебя, Шура. Встретил, полюбил и до сих пор люблю.
Шура с облегчением вздохнула. Алексей о своей молодости раньше не говорил, и теперь она слушала с интересом.
Ростоцкий задумался, помолчал, взял щенка на руки, сел с ним на диван и, пощекотав собачку за ухом, снова заговорил:
— Прошлым летом к нам в дом пришла девушка. Пришла она к Шуре. Ты, Шура, знаешь почему. Я не об этом. Надя за несколько дней стала мне как родная. Я знаю, Шура, ты о другом думала, а она мне не как баба, а как ребенок пришлась. Мы подружились. Всем эта дружба со стороны странной казалась. У меня близких людей, кроме вас, двое: Надя и Халит. Халит нашелся. Скоро друга увижу. Ерожин Халита случайно встретил и карточку той женщины у него увидел. Женщину эту Петр знал. Это была жена его приятеля Райхон Ибрагимова.
— Опять Райхон, — прошептала Шура. — Почему эта гадина даже мертвая меня достает?
— Да, Шура. Ты ведь мне имени своего бывшего мужа не говорила. А Надя — дочь Райхон и моя дочь. Вот что я вам хотел сказать. Сейчас она больна, и я завтра первым рейсом в Москву.
— Выходит, Надька — моя сестричка? — сообразил Антон и обрадовался. — Классная девчонка. Я о такой сестре и мечтать не мог.
— Господи, до чего же свет мал, — сказала Шура и подошла к мужу. — Прости меня, дуру. Это все мои дела аукнулись. И ревность мою дурацкую прости. А почему ты обещал рассказать через семь месяцев?
— Надя забеременела, мы с Петром договорились до рождения ребенка ей меня не открывать, чтобы не волновать. А у Нади не получилось. Петр сказал, что она в больнице и ребенка больше нет.
Алексей замолчал, встал, протянул щенка Антону и ушел в свой кабинет. Шура заметила на глазах мужа слезы и побежала реветь в спальню. Антон остался со щенком один. Песик у Алексея пригрелся и помалкивал, а теперь, в других руках, громко заскулил. Антон вышел в кухню, налил в бутылку молока, надел на горлышко соску и ткнул щенку. Тот прихватил ее, зачавкал и затих. Антон положил песика в коробку на тряпочку и вошел в кабинет Алексея:
— Па, отвези щенка Надьке. Я вам еще закажу. У друга через месяц тоже клубная сука щенится.
Алексей посмотрел на сына и улыбнулся.
41
Ерожин проснулся потому, что по крыше топали. Он ошалело огляделся, вспомнил, что спит в машине, и опять закрыл глаза. По крыше ходили голуби. Ноги у него закоченели. За два часа, что он не включал двигатель, машина вымерзла. Старенький жигуленок Михеева, не его «Сааб». В щели задувало. Если бы не оттепель, и часа не выдержал бы. Но сегодня шел первый день весны.
Подполковник потянулся, долго искал ручку, чтобы поднять кресло. В чужой машине без привычки сразу не разберешься. Это в своей хватаешься за все на ощупь и сразу находишь.
Наконец протертое кресло поднялось, и Ерожин завел двигатель. Температурная стрелка словно замерла на нулевой отметке и не желала сдвигаться. Движок простуженно тарахтел и не мог поднять температуру. Петр включил вентилятор печки. Моторчик заверещал и погнал холодный воздух. Только минут через десять в салоне опять стало сносно.
На улице оставалось по-ночному темно, но на проспекте машины начали шуметь. Ночью проедет одна-две, и сразу наступает тишина.
А сейчас автомобили пошли непрерывно. Подполковник посветил на часы. Стрелки показывали десять минут седьмого. Жигуленок стоял у стены больничного корпуса. Там на третьем этаже спала Надя. От этой мысли Петру Григорьевичу стало на душе тепло и уютно. Он включил радио и под тихую музыку еще немного подремал.
Спать бомжем ему в Москве пришлось в первый раз. Особенно комично это выглядело, если учесть, что он владелец двух квартир.
Вчера он съездил в новую квартиру и оставил ключи слесарю. Кран на кухне подтекал, и слесарь утром должен был заняться ремонтом.
Оформить покупку недвижимости в столь короткий срок помог Ерожину сын Ивана Григорьевича, Коля. Хватка у парня оказалась железная. Подполковник понял, как повезло Аксенову с компаньоном. Поэтому он мог себе позволять играть с водителем в шахматы…
Теперь Ерожин о ключах пожалел. Хоть в новой квартире и пусто, зато там было тепло.
А вчера, приехав к себе в Чертаново, он, лишь войдя в лифт, вспомнил, что отдал ключи Грише. Сын с Таней хотел два дня пожить в Москве. Если бы Ерожин вспомнил об этом раньше, он бы поехал сразу к Грыжину или на Фрунзенскую. Но ему надо было обязательно попасть домой. Появляться в посольстве Грузии в грязной рубашке Ерожин не имел права. Он даже решил надеть по этому случаю костюм и галстук.
Подполковник осторожно позвонил в свой звонок. Дверь открылась сразу. Так открывала Надя, когда поджидала мужа вечерами. Но это была не Надя, а Таня Назарова. Она прямо на пороге обняла его и попыталась поцеловать.
— Как я по тебе соскучилась, Петя, — шептала она, стараясь найти его губы.
— Побойся сына. — возмутился Ерожин, отстраняя девушку от себя.
— Гриши нет. Он уехал, — шепнула Таня.
— Почему, вы же хотели два дня пожить в Москве? — не понял Ерожин.
— У него завтра занятия, и я ему посоветовала не прогуливать, — сообщила Назарова. — Не ругайся, я очень соскучилась и хотела побыть с тобой. Он ничего не понял. — Я тоже ничего не понимаю, — признался Ерожин. — Зачем ты собралась за него замуж, если сразу намерена спать с другими?
— Я не намерена спать с другими. Я люблю тебя и жду твоего ребенка. Другой возможности видеться с тобой у меня нет, — сказала Таня и снова попыталась обнять Петра.
— Какого ребенка? — спросил Ерожин.
В голосе его звучала растерянность.
— В последний раз в гостинице я от тебя забеременела.
— Так прошло еще мало времени, — возразил подполковник и стал вспоминать, когда это было.
— Не так мало, чтобы я этого не поняла.
Возьми меня к себе на работу. Мы с Гришей переедем в Москву, и я смогу быть рядом с тобой. Я буду растить твоего ребенка и стану очень верной и послушной любовницей. Гриша ничего не узнает…
— Таня, я женат и люблю свою жену, — попытался образумить девушку подполковник.
— Ну и живи с ней. А мы будем просто встречаться, — спокойно ответила Назарова.
— Вот что, милая, я сейчас ухожу. Когда будешь уезжать, отдай ключи в офис Ивану Григорьевичу. Мне очень жаль, что так получилось. Ребенка мне от тебя не надо. Я тебя не люблю и делить с сыном не желаю, — сказал Ерожин и вышел.
— Если ты меня не возьмешь на работу и не перевезешь в Москву сына, я все расскажу Наде. Я тебя отпускать не намерена, — услышал вслед Петр Григорьевич и, не дожидаясь лифта, слетел вниз.
Выйдя на улицу, подполковник сел в машину и понял, что ночевать ни к кому не поедет.
Ему до боли захотелось увидеть Надю. Но время уже было ночное. Он приехал к больнице, поставил машину к стене корпуса, где лежала жена, и откинул сиденье.
По радио пропищало семь. Петр вдруг вспомнил, что у него есть ключ от офиса. Почему он не подумал об этом вчера? Наверное, Назарова так вывела его из равновесия, что подполковник стал плохо соображать. Ерожин вырулил на проспект и увидел светящийся магазинчик. За стеклом стояли цветы. Это был дорогой цветочный ларек, который работал круглые сутки. Ерожин остановил машину, купил семь белых роз. Надя любила белые цветы. Он вернулся к больнице и стал ждать. В половине восьмого на работу потянулись ранние службы: поварихи, уборщицы, нянечки. Ерожин остановил одну из них, всучил две десятки и попросил отнести розы Наде в палату.
— Ладно, оттащу. Лучше бы ты ей курочку передал. Абортницы аппетит имеют зверский, — посоветовала бабка и скрылась за дверью.
В восемь Иван Григорьевич Грыжин вошел в офис и обнаружил директора, крепко спящего в своем кресле. Генерал прикрыл дверь директорского кабинета и на цыпочках проследовал в свою комнату. Ерожин не слышал, как приходил его помощник и как генерал лазил в сейф за деньгами, не слышал звонков и голосов посетителей из уличного микрофона.
Подполковник проснулся в десять и получил кофе с пирожком, испеченным Варей.
— Тебя новгородские дети из дома выселили? — предположил Иван Григорьевич.
Ерожин не спорил. Рассказывать генералу правду ему было неприятно. Отзавтракав, директор сыскного бюро вышел на улицу, купил себе новую рубашку и, переодевшись в машине, поехал встречаться с убийцей.
Нажав кнопку в дверях посольства, Ерожин назвал себя и довольно долго ждал. Наконец ему открыли. Двое крепких молодых людей попросили подождать еще, но уже внутри. Один из них что-то сказал в мобильную трубку по-грузински. Прошло минут пять. В кармане одного из охранников звякнул телефон. Он снова что-то сказал по-грузински, и Ерожина повели по коридору. Сопровождающие своими карточками открыли несколько дверей, и Петр Григорьевич очутился в маленьком зимнем садике.
На скамейке у миниатюрного фонтана сидел человек в пижаме и читал газету на грузинском языке.
— Вы и есть Карло Вахтангович Ахалшвили? — поинтересовался Ерожин, хотя по фотографии грузина узнал сразу.
— Может быть, я, может быть, и нет, — ответил мужчина, оглядел Ерожина печальными добрыми глазами и указал подполковнику на скамейку рядом с собой.
— Я согласен. Будем считать, что вы — человек, похожий на Карло Вахтанговича Ахалшвили. Мы в Москве в эту игру уже играли, — усмехнулся Ерожин, присаживаясь рядом.
— Мне сказали, что вы человек разумный и порядочный, поэтому я согласился с вами встретиться, — тихо сказал Ахалшвили и отложил газету. — Я вас внимательно слушаю.
— Карло Вахтангович, мне все известно. Но я не знаю — почему? — сказал Ерожин.
— Интересное начало для разговора двух умных мужчин, — одними глазами улыбнулся грузин. — Сначала расскажите, что знаете вы. А я подумаю.
— Пожалуйста. Но ничего нового я вам не расскажу, — начал Ерожин и, поняв, что собеседник на это реагировать не будет, продолжил:
— Человек, похожий на Карло Вахтанговича Ахалшвили, несколько лет назад выдает свою красавицу дочь за молодого, талантливого, красивого парня. Этот человек очень любит свою дочь. Внезапно его любимое дитя кончает жизнь самоубийством. Кончает страшно — бросается в пропасть. — Ерожин замолчал и посмотрел в лицо грузина. Добрые и печальные глаза его собеседника превратились в два горящих угля. Петр Григорьевич немного помолчал, словно собираясь с мыслями, и стал рассказывать дальше.
— Отец молодой женщины понимает, что в смерти дочери виноват зять. Зять тоже знает, что отец жены в курсе, и бежит из Грузии.
Кроме дочери у человека, похожего на Карло Вахтанговича Ахалшвили, есть сын. Этот сын клянется отомстить за сестру и едет в Россию, чтобы найти и убить обидчика. Он его ищет долго. Для этого ему приходится делать грязную работу на рынке, общаться с молодыми людьми с интеллектом много ниже себя, но молодой человек все терпит ради поставленной цели. Наконец случай ему помогает и он всаживает длинный и тонкий нож в сердце молодого вдовца. Но судьба лишает и его жизни.
Тогда меч поднимает отец. На свете есть еще один человек, виновный в гибели его дочери.
Это великий грузинский музыкант Гоги Абашидзе. Отец не хочет убивать музыканта на родине и едет для этого в Москву. Вот, пожалуй, и все, что я знаю.
— А что ты, мальчик, хотел бы знать еще? — устало спросил грузин. Ерожин взглянул на него и увидел бледный лоб, красноватые пятна на щеках, сразу ставшие старческими и дряблыми, и потухшие безразличные глаза. Карло пережил всю историю вместе с рассказчиком еще раз, и это его утомило.
— Я бы хотел знать причину, заставившую нормального человека, а вовсе не уголовника, взять в руки нож. Вот и все, что я хочу услышать, — ответил подполковник.
— Ты действительно знаешь много и принимаешь чужую боль близко к сердцу. Я расскажу тебе историю, которую слышал в самолете. Она похожа на ту, что ты рассказал. Только имени пассажира, от которого ее слышал, не знаю. — Грузин встал, прошелся по садику, освежил в фонтане лицо и вернулся на скамейку.
— В одном южном городе по соседству живут две семьи. Эти семьи дружат так, как не дружат братья и сестры, потому что они одной крови и из одного селения. Они вместе спустились с гор и вместе устраивали новую жизнь на равнине. Обе семьи всегда помогали друг другу. В одной семье растет сын и дочь.
Другой семье Господь дал одного ребенка — красавца сына. Отец и мать сына — страстные поклонники горнолыжного спорта. У нас в Грузии есть такое местечко — Бакуриани. Русские знают воду боржоми. Боржоми — это маленький милый городок. Над ним высоко в горах и расположился наш горнолыжный курорт. Однажды весной, когда в горах еще крепкий снег, а под солнцем можно загорать, муж и жена садятся в машину и едут в горы.
Но на дорогу ложится туман, отец мальчика не справляется с управлением машины, и они летят в пропасть. Мальчик остается сиротой и идет в семью друга. У него стопроцентный слух, и когда приходит время, отец сына и дочери везет сироту в большой город и отдает лучшему учителю, который в этом городе есть.
Мальчик превращается в юношу и становится прекрасным музыкантом. На каникулы он приезжает в семью друга и проводит там все свободное время. Между дочерью друга и сиротой завязывается нежная дружба. Проходит время, и молодой прекрасный музыкант просит у друга, которого считает своим отцом, руки дочери. На свадьбу приезжают люди из самых далеких мест. И простые крестьяне, и люди знаменитые, известные не только в Грузии. Молодые уходят жить в дом сироты. Но все, кроме стен, им делает семья невесты.
Зятю-музыканту, поскольку он любит красивые машины, в подарок покупают прекрасный заграничный автомобиль. Такой машины ни у кого в этом маленьком городе нет. А богатых людей в нем в избытке. Молодые живут год.
И отец дочери начинает замечать, что молодая женщина грустит. Он спрашивает ее, чего им не хватает. Но дочь не говорит ни слова. Однажды погостить к зятю приезжает его учитель. Знаменитого музыканта встречают как президента. Эскорт из двенадцати машин везет его от аэропорта в дом. Столы ломятся, вино течет рекой. Великого маэстро славят и почитают, как царя. Гость живет неделю. Он неразлучен с учеником. Они вместе гуляют, музицируют. В доме сироты два рояля. Это тоже подарок зятю. Однажды молодая женщина ночью просыпается и видит, что мужа рядом нет.
Она тихонько встает и идет по дому. Из комнаты гостя слышен шепот. Женщина подходит к двери. Дверь немного открыта, она смотрит в комнату и видит своего мужа в постели гостя. Они любят друг друга как мужчина и женщина. Сердце молодой женщины наполняется горем и гневом. Она пишет письмо мужу, где рассказывает, что знает о его греховной связи с учителем, бежит из дома и бросается со скалы вниз. Письмо чудом попадает к брату. Он рассказывает отцу, и они решают, что молодой человек не достоен жить на свете. Потому…
— Что написано на рукоятке ножа? — перебил Ерожин рассказчика.
— Откуда я знаю, что написано на рукоятке какого-то ножа. Я вам рассказал историю, которую услышал от незнакомых людей в самолете, — печально ответил Ахалшвили.
— Я примерно так все себе и представлял.
Одного не могу понять, как можно, отняв чу жую жизнь, успокоить свою совесть, — задумчиво проговорил Ерожин. — С бандитами все ясно. У них совести нет. А как жить с этим человеку, похожему на Карло Вахтанговича Ахалшвили, я не понимаю.
Подполковник потянулся, долго искал ручку, чтобы поднять кресло. В чужой машине без привычки сразу не разберешься. Это в своей хватаешься за все на ощупь и сразу находишь.
Наконец протертое кресло поднялось, и Ерожин завел двигатель. Температурная стрелка словно замерла на нулевой отметке и не желала сдвигаться. Движок простуженно тарахтел и не мог поднять температуру. Петр включил вентилятор печки. Моторчик заверещал и погнал холодный воздух. Только минут через десять в салоне опять стало сносно.
На улице оставалось по-ночному темно, но на проспекте машины начали шуметь. Ночью проедет одна-две, и сразу наступает тишина.
А сейчас автомобили пошли непрерывно. Подполковник посветил на часы. Стрелки показывали десять минут седьмого. Жигуленок стоял у стены больничного корпуса. Там на третьем этаже спала Надя. От этой мысли Петру Григорьевичу стало на душе тепло и уютно. Он включил радио и под тихую музыку еще немного подремал.
Спать бомжем ему в Москве пришлось в первый раз. Особенно комично это выглядело, если учесть, что он владелец двух квартир.
Вчера он съездил в новую квартиру и оставил ключи слесарю. Кран на кухне подтекал, и слесарь утром должен был заняться ремонтом.
Оформить покупку недвижимости в столь короткий срок помог Ерожину сын Ивана Григорьевича, Коля. Хватка у парня оказалась железная. Подполковник понял, как повезло Аксенову с компаньоном. Поэтому он мог себе позволять играть с водителем в шахматы…
Теперь Ерожин о ключах пожалел. Хоть в новой квартире и пусто, зато там было тепло.
А вчера, приехав к себе в Чертаново, он, лишь войдя в лифт, вспомнил, что отдал ключи Грише. Сын с Таней хотел два дня пожить в Москве. Если бы Ерожин вспомнил об этом раньше, он бы поехал сразу к Грыжину или на Фрунзенскую. Но ему надо было обязательно попасть домой. Появляться в посольстве Грузии в грязной рубашке Ерожин не имел права. Он даже решил надеть по этому случаю костюм и галстук.
Подполковник осторожно позвонил в свой звонок. Дверь открылась сразу. Так открывала Надя, когда поджидала мужа вечерами. Но это была не Надя, а Таня Назарова. Она прямо на пороге обняла его и попыталась поцеловать.
— Как я по тебе соскучилась, Петя, — шептала она, стараясь найти его губы.
— Побойся сына. — возмутился Ерожин, отстраняя девушку от себя.
— Гриши нет. Он уехал, — шепнула Таня.
— Почему, вы же хотели два дня пожить в Москве? — не понял Ерожин.
— У него завтра занятия, и я ему посоветовала не прогуливать, — сообщила Назарова. — Не ругайся, я очень соскучилась и хотела побыть с тобой. Он ничего не понял. — Я тоже ничего не понимаю, — признался Ерожин. — Зачем ты собралась за него замуж, если сразу намерена спать с другими?
— Я не намерена спать с другими. Я люблю тебя и жду твоего ребенка. Другой возможности видеться с тобой у меня нет, — сказала Таня и снова попыталась обнять Петра.
— Какого ребенка? — спросил Ерожин.
В голосе его звучала растерянность.
— В последний раз в гостинице я от тебя забеременела.
— Так прошло еще мало времени, — возразил подполковник и стал вспоминать, когда это было.
— Не так мало, чтобы я этого не поняла.
Возьми меня к себе на работу. Мы с Гришей переедем в Москву, и я смогу быть рядом с тобой. Я буду растить твоего ребенка и стану очень верной и послушной любовницей. Гриша ничего не узнает…
— Таня, я женат и люблю свою жену, — попытался образумить девушку подполковник.
— Ну и живи с ней. А мы будем просто встречаться, — спокойно ответила Назарова.
— Вот что, милая, я сейчас ухожу. Когда будешь уезжать, отдай ключи в офис Ивану Григорьевичу. Мне очень жаль, что так получилось. Ребенка мне от тебя не надо. Я тебя не люблю и делить с сыном не желаю, — сказал Ерожин и вышел.
— Если ты меня не возьмешь на работу и не перевезешь в Москву сына, я все расскажу Наде. Я тебя отпускать не намерена, — услышал вслед Петр Григорьевич и, не дожидаясь лифта, слетел вниз.
Выйдя на улицу, подполковник сел в машину и понял, что ночевать ни к кому не поедет.
Ему до боли захотелось увидеть Надю. Но время уже было ночное. Он приехал к больнице, поставил машину к стене корпуса, где лежала жена, и откинул сиденье.
По радио пропищало семь. Петр вдруг вспомнил, что у него есть ключ от офиса. Почему он не подумал об этом вчера? Наверное, Назарова так вывела его из равновесия, что подполковник стал плохо соображать. Ерожин вырулил на проспект и увидел светящийся магазинчик. За стеклом стояли цветы. Это был дорогой цветочный ларек, который работал круглые сутки. Ерожин остановил машину, купил семь белых роз. Надя любила белые цветы. Он вернулся к больнице и стал ждать. В половине восьмого на работу потянулись ранние службы: поварихи, уборщицы, нянечки. Ерожин остановил одну из них, всучил две десятки и попросил отнести розы Наде в палату.
— Ладно, оттащу. Лучше бы ты ей курочку передал. Абортницы аппетит имеют зверский, — посоветовала бабка и скрылась за дверью.
В восемь Иван Григорьевич Грыжин вошел в офис и обнаружил директора, крепко спящего в своем кресле. Генерал прикрыл дверь директорского кабинета и на цыпочках проследовал в свою комнату. Ерожин не слышал, как приходил его помощник и как генерал лазил в сейф за деньгами, не слышал звонков и голосов посетителей из уличного микрофона.
Подполковник проснулся в десять и получил кофе с пирожком, испеченным Варей.
— Тебя новгородские дети из дома выселили? — предположил Иван Григорьевич.
Ерожин не спорил. Рассказывать генералу правду ему было неприятно. Отзавтракав, директор сыскного бюро вышел на улицу, купил себе новую рубашку и, переодевшись в машине, поехал встречаться с убийцей.
Нажав кнопку в дверях посольства, Ерожин назвал себя и довольно долго ждал. Наконец ему открыли. Двое крепких молодых людей попросили подождать еще, но уже внутри. Один из них что-то сказал в мобильную трубку по-грузински. Прошло минут пять. В кармане одного из охранников звякнул телефон. Он снова что-то сказал по-грузински, и Ерожина повели по коридору. Сопровождающие своими карточками открыли несколько дверей, и Петр Григорьевич очутился в маленьком зимнем садике.
На скамейке у миниатюрного фонтана сидел человек в пижаме и читал газету на грузинском языке.
— Вы и есть Карло Вахтангович Ахалшвили? — поинтересовался Ерожин, хотя по фотографии грузина узнал сразу.
— Может быть, я, может быть, и нет, — ответил мужчина, оглядел Ерожина печальными добрыми глазами и указал подполковнику на скамейку рядом с собой.
— Я согласен. Будем считать, что вы — человек, похожий на Карло Вахтанговича Ахалшвили. Мы в Москве в эту игру уже играли, — усмехнулся Ерожин, присаживаясь рядом.
— Мне сказали, что вы человек разумный и порядочный, поэтому я согласился с вами встретиться, — тихо сказал Ахалшвили и отложил газету. — Я вас внимательно слушаю.
— Карло Вахтангович, мне все известно. Но я не знаю — почему? — сказал Ерожин.
— Интересное начало для разговора двух умных мужчин, — одними глазами улыбнулся грузин. — Сначала расскажите, что знаете вы. А я подумаю.
— Пожалуйста. Но ничего нового я вам не расскажу, — начал Ерожин и, поняв, что собеседник на это реагировать не будет, продолжил:
— Человек, похожий на Карло Вахтанговича Ахалшвили, несколько лет назад выдает свою красавицу дочь за молодого, талантливого, красивого парня. Этот человек очень любит свою дочь. Внезапно его любимое дитя кончает жизнь самоубийством. Кончает страшно — бросается в пропасть. — Ерожин замолчал и посмотрел в лицо грузина. Добрые и печальные глаза его собеседника превратились в два горящих угля. Петр Григорьевич немного помолчал, словно собираясь с мыслями, и стал рассказывать дальше.
— Отец молодой женщины понимает, что в смерти дочери виноват зять. Зять тоже знает, что отец жены в курсе, и бежит из Грузии.
Кроме дочери у человека, похожего на Карло Вахтанговича Ахалшвили, есть сын. Этот сын клянется отомстить за сестру и едет в Россию, чтобы найти и убить обидчика. Он его ищет долго. Для этого ему приходится делать грязную работу на рынке, общаться с молодыми людьми с интеллектом много ниже себя, но молодой человек все терпит ради поставленной цели. Наконец случай ему помогает и он всаживает длинный и тонкий нож в сердце молодого вдовца. Но судьба лишает и его жизни.
Тогда меч поднимает отец. На свете есть еще один человек, виновный в гибели его дочери.
Это великий грузинский музыкант Гоги Абашидзе. Отец не хочет убивать музыканта на родине и едет для этого в Москву. Вот, пожалуй, и все, что я знаю.
— А что ты, мальчик, хотел бы знать еще? — устало спросил грузин. Ерожин взглянул на него и увидел бледный лоб, красноватые пятна на щеках, сразу ставшие старческими и дряблыми, и потухшие безразличные глаза. Карло пережил всю историю вместе с рассказчиком еще раз, и это его утомило.
— Я бы хотел знать причину, заставившую нормального человека, а вовсе не уголовника, взять в руки нож. Вот и все, что я хочу услышать, — ответил подполковник.
— Ты действительно знаешь много и принимаешь чужую боль близко к сердцу. Я расскажу тебе историю, которую слышал в самолете. Она похожа на ту, что ты рассказал. Только имени пассажира, от которого ее слышал, не знаю. — Грузин встал, прошелся по садику, освежил в фонтане лицо и вернулся на скамейку.
— В одном южном городе по соседству живут две семьи. Эти семьи дружат так, как не дружат братья и сестры, потому что они одной крови и из одного селения. Они вместе спустились с гор и вместе устраивали новую жизнь на равнине. Обе семьи всегда помогали друг другу. В одной семье растет сын и дочь.
Другой семье Господь дал одного ребенка — красавца сына. Отец и мать сына — страстные поклонники горнолыжного спорта. У нас в Грузии есть такое местечко — Бакуриани. Русские знают воду боржоми. Боржоми — это маленький милый городок. Над ним высоко в горах и расположился наш горнолыжный курорт. Однажды весной, когда в горах еще крепкий снег, а под солнцем можно загорать, муж и жена садятся в машину и едут в горы.
Но на дорогу ложится туман, отец мальчика не справляется с управлением машины, и они летят в пропасть. Мальчик остается сиротой и идет в семью друга. У него стопроцентный слух, и когда приходит время, отец сына и дочери везет сироту в большой город и отдает лучшему учителю, который в этом городе есть.
Мальчик превращается в юношу и становится прекрасным музыкантом. На каникулы он приезжает в семью друга и проводит там все свободное время. Между дочерью друга и сиротой завязывается нежная дружба. Проходит время, и молодой прекрасный музыкант просит у друга, которого считает своим отцом, руки дочери. На свадьбу приезжают люди из самых далеких мест. И простые крестьяне, и люди знаменитые, известные не только в Грузии. Молодые уходят жить в дом сироты. Но все, кроме стен, им делает семья невесты.
Зятю-музыканту, поскольку он любит красивые машины, в подарок покупают прекрасный заграничный автомобиль. Такой машины ни у кого в этом маленьком городе нет. А богатых людей в нем в избытке. Молодые живут год.
И отец дочери начинает замечать, что молодая женщина грустит. Он спрашивает ее, чего им не хватает. Но дочь не говорит ни слова. Однажды погостить к зятю приезжает его учитель. Знаменитого музыканта встречают как президента. Эскорт из двенадцати машин везет его от аэропорта в дом. Столы ломятся, вино течет рекой. Великого маэстро славят и почитают, как царя. Гость живет неделю. Он неразлучен с учеником. Они вместе гуляют, музицируют. В доме сироты два рояля. Это тоже подарок зятю. Однажды молодая женщина ночью просыпается и видит, что мужа рядом нет.
Она тихонько встает и идет по дому. Из комнаты гостя слышен шепот. Женщина подходит к двери. Дверь немного открыта, она смотрит в комнату и видит своего мужа в постели гостя. Они любят друг друга как мужчина и женщина. Сердце молодой женщины наполняется горем и гневом. Она пишет письмо мужу, где рассказывает, что знает о его греховной связи с учителем, бежит из дома и бросается со скалы вниз. Письмо чудом попадает к брату. Он рассказывает отцу, и они решают, что молодой человек не достоен жить на свете. Потому…
— Что написано на рукоятке ножа? — перебил Ерожин рассказчика.
— Откуда я знаю, что написано на рукоятке какого-то ножа. Я вам рассказал историю, которую услышал от незнакомых людей в самолете, — печально ответил Ахалшвили.
— Я примерно так все себе и представлял.
Одного не могу понять, как можно, отняв чу жую жизнь, успокоить свою совесть, — задумчиво проговорил Ерожин. — С бандитами все ясно. У них совести нет. А как жить с этим человеку, похожему на Карло Вахтанговича Ахалшвили, я не понимаю.