Анисов Михаил. Превратности судьбы. Часть I

   – На, утрись, – сказал он и спокойно удалился.
   – Аукнутся тебе наши слезы, – крикнула вдогонку сестра.
   Проснулась и ревела Любаша, выглядывал из-под одеяла перепуганный Сережа, сдерживала кровотечение носовым платком их мать. Она погладила сына по голове, как бы успокаивая, взяла на руки дочь.
   – Несчастные дети, что родились у такой матери, – причитала Ирина, укачивая девочку. – Не суждено нам выбраться из этого омута. Господи, чем провинились перед тобой мои дети?
   – Не плачь, мамочка, – Сережа вылез из укрытия, подполз и обнял мать. Он уже в свои неполные три года понимал, как тяжело приходится его маме и хотел ее успокоить. – Когда я вырасту большим, убью дядю Мишу, как Алеша убил папу, – он сказал это с таким серьезным видом, что мать ужаснулась.
   – Выкинь эти мысли из головы, сынок, – грустно сказала Ирина, словно разговаривала со взрослым человеком и потрепала кучерявые, пушистые волосы.
   – Все равно убью, – твердо заявил малыш, и мать постаралась сменить опасную тему.
   – Ложись, маленький, я расскажу тебе сказку. Ирина накрыла сына одеялом, не спуская с рук уснувшую дочь и, рассказывая сказку, сама задремала сидя.
   – Ты зачем мужиков спаиваешь? – разбудил ее голос жены Михаила Зинаиды, которая трясла ее за плечо.
   Ирина разомкнула уставшие веки, безразлично, посмотрела на нее и сказала:
   – Как вы мне все опостылели.
   Зинаида, не ожидавшая подобного ответа, уставилась на нее немигающим взглядом.
   – Я же тебя просила не давать Мишке денег, – перешла она на примирительный тон.
   – Пусть горит в аду твой Мишка, – Ирина отнесла Любочку в кроватку, легла вместе с сыном, не обращая внимания на Зинку и, закрывая глаза, добавила: – Можно подумать он меня спрашивал?
   Прошло всего двадцать минут, как уснула Ирина, зазвонил будильник. Она тряхнула головой, отгоняя сон, поднялась, поправила подушку у Сережи, сунула выпавшую изо рта соску дочке и отправилась на кухню греть воду для стирки пеленок….

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

   Алексея арестовали сразу, как только он сделал заявление – признание в убийстве. Следователь попался добрый и отнесся к подростку с пониманием, но закон есть закон, и освободить юношу он не мог. Но прежде, чем передать дело в суд, он отразил личность убитого в полном объеме: приложил к делу нелестную характеристику Казакова Леонида Николаевича с места работы, для полноты картины опросил соседей и жену покойного, воссоздав полную обстановку, в которой жил подследственный и которая довела его до убийства отца.
   Суд заслушал обвинение, защиты у Алексея не было, и вынес приговор – четыре года лишения свободы в исправительно-трудовой колонии для несовершеннолетних. Короткое свидание с матерью в перерыве заседания суда, слезы Светы Мухиной во время чтения приговора, и монотонный, официальный голос судьи надолго врезались в память подростка. Депрессия, которая была у него первые несколько дней после трагедии, прошла, и он, анализируя события своим юношеским умом, пришел к выводу, что поступил правильно…
   После выполнения всех формальностей Казакова Алексея отвели в барак, расположенный на территории колонии. Днем осужденные находились на работе и на учебе, поэтому там никого не было, кроме дежурного, который мыл полы. Конвойный сказал, что Алексей может выбрать свободную койку и отдохнуть, а с завтрашнего дня он поступает в распоряжение отрядного старшего лейтенанта Мирошниченко, которого известят о прибытии новичка.
   Алексей бросил полученные простыни и наволочку на свободную койку в углу казармы, открыл тумбочку, расположенную между двухъярусными кроватями и принялся выкладывать из рюкзака свои немудреные пожитки из тех, что разрешили взять с собой в администрации колонии.
   – Это место занято, – услышал он голос дежурного.
   – Кем? – удивился новичок. – Здесь же нет постели.
   – Диксоном, – заявил дежурный, примерно одного возраста с Казаковым.
   Алексей пожал плечами и не стал спорить, а нашел другое свободное место и вновь взялся раскладывать личные вещи.
   – Тут тоже занято, – поставил его в известность новый знакомый. – Диксоном.
   – Не хочешь же ты сказать, что он один спит на двух койках, притом в противоположных концах барака? – Казаков догадался, что собеседник издевается и уступать не собирался, а демонстративно лег на кровать, не снимая обуви и вызывающе уставился на дежурного.
   Тот подошел к Алексею и скинул его ноги на пол. Новичок принял вызов и вышел в проход между рядами коек. Дежурный извлек из голенища сапога самодельный ножик.
   – Ну, щегол, сейчас я тебя попишу, – пригрозил он.
   – Торопилась коза в лес, – подзадорил его Алексей.
   Ответственный за порядок разнервничался и, беспорядочно размахивая ножом, двинулся на наглого противника. Алексей отскочил в сторону и расчетливо подставил подножку, дежурный вытянулся на полу, выкинув вперед руку с холодным оружием. Новичок придавил руку ногой в кирзовом сапоге. Поверженный взвыл и разжал кисть, чем незамедлил воспользоваться Алексей и подобрал нож. Затем он вернулся к облюбованному месту, открыл тумбочку и продолжил раскладывать свои вещи.
   – Вечером поговорим, – обронил проигравший со злостью, покидая помещение.
   До вечера Казакова не беспокоили, он сидел на табурете и читал книгу, позаимствованную у соседа, когда в барак вернулись осужденные. Среди толпы подростков выделялся один: высокий, широкий в кости, с цепким, колючим взглядом, на вид лет восемнадцати. Около него вертелось несколько человек и, перебивая друг друга, что-то рассказывали, с заискивающим видом. Предводитель прошел в самый угол барака и сел на койку нижнего яруса. Его облепили подростки и Алексей увидел, как к нему протиснулся дежурный и долго шептал на ухо, после чего двое из приближенных вожака направились к Казакову.
   – Ты будешь новенький? – спросил один из них.
   – Ну я, – с вызовом ответил новичок.
   – Тебя Диксон зовет, – поставил он в известность Алексея и отвернулся, считая свою миссию выполненной.
   – Зачем я ему понадобился? – новичок и не думал трогаться с места.
   Посланцы, собиравшиеся уже уходить, остановились в нерешительности.
   – Ты, я вижу, не понял, кто тебя приглашает на беседу, – вмешался в разговор второй. – Диксон. А ему не принято отказывать.
   – Если я ему нужен, сам подойдет, – умышленно пошел на обострение Казаков, он решил не лебезить перед старожилами и сразу взять быка за рога. – Хлеб за брюхом не ходит.
   На минуту зависла тишина, посланники обдумывали дальнейшие действия.
   – Послушай, Тихоня, тебе не кажется, что слишком много чести его упрашивать, – сказал первый.
   – Ты прав, Урюк, – согласился второй. – Легче его пинками к Диксону пригнать!
   Алексей приготовился к нападению. В узкий проход посланники одновременно протиснуться не могли, поэтому первого Казаков толкнул ногами на противоположную постель, вскочил, навалился на второго, вытеснив его в проход между рядами коек.
   – Ну, мальчик, эта борзость тебе дорого обойдется. – Урюк извлек из голенища нож с откидывающимся лезвием и нажал кнопку.
   Новичок последовал его примеру и в его руке тоже появилось холодное оружие, отвоеванное у дежурного по бараку. Подростки стояли напротив друг друга, не реагируя на окруживших их осужденных.
   – Научи салабона уважать наши законы, – вылетела реплика из толпы, подстегнув Урюка.
   Он выставил правую руку с оружием вперед и двинулся на Казакова, держа левую наготове. По всему было видно, что ему не раз приходилось принимать участие в подобных схватках, но Алексей был ловок и гибок от природы. Опыт против ловкости – шансы уравнялись. Урюк сделал обманный замах и новичок машинально увернулся влево, на что и рассчитывал его противник. Быстрым ударом ножа тот нанес Алексею глубокую рану на правом предплечье. От резкой и неожиданной боли Казаков выронил нож и схватился левой рукой за порез. Наверняка выглядел он жалко, потому что старожил-Урюк пошел на соперника, не прикрываясь, с ехидной улыбкой победителя.
   Казакову удалось быстро справиться со слабостью и он ногой нанес удар в пах расслабившемуся противнику. Тот согнулся пополам, но оружия не выронил. Алексей, не обращая внимания на кровоточащую рану, подскочил к нему, схватил двумя руками его кисть и сделал подсечку. Урюк грохнулся на пол и разжал кисть вывернутой руки. Нож подхватил новичок.
   В это время, когда казалось, что победа уже в кармане, Тихоня, исподтишка, сзади, всадил нож в ягодицу Казакову.
   – Атас, – крикнул осужденный, стоявший на шухере.
   Все разбежались в считанные секунды. Алексей остался один в широком проходе, с окровавленным ножом.
   – Не успел поступить, уже поножовщину устроил? – обратился к нему старший лейтенант Мирошниченко, который появился в бараке в сопровождении двух конвойных. – Так ты решил искупить перед обществом свою вину за совершенное преступление? – строго спросил он.
   Алексей опустил руки по швам и стоял, понурив голову.
   – Заберите у него нож, – скомандовал офицер и один из конвойных выполнил приказ. – Фамилия? – задал он вопрос новичку.
   – Казаков, гражданин начальник.
   – С кем вступил в единоборство? – последовал очередной вопрос, который так и остался без ответа.
   – Ну, что ж? Объявляю всеобщее построение. Посмотрим, в чьей крови ты перепачкал лезвие?
   Построение ответа офицеру на поставленный вопрос не принесло.
   – Очень жаль, Казаков, – вновь, обратился отрядный к Алексею. – Думаю, что пять суток карцера освежат твою память. – Уведите, – приказал он конвойным. – Завтра я напишу рапорт начальнику колонии.
   После того как увели Алексея, отрядный пригласил к себе в кабинет, расположенный на втором этаже двухэтажного барака, Марата Сайфутдинова по кличке Диксон.
   Диксону уже несколько месяцев, как исполнилось восемнадцать лет, но его не переводили в колонию для взрослых, потому что у него были общие дела с офицерами, в частности с Мирошниченко.
   – Что скажешь на счет новенького? – спросил старлей, как только захлопнулась дверь кабинета за Маратом. – По-моему, парень с характером.
   – Я тоже так думаю, – кивнул Диксон, опускаясь на стул, стоявший возле письменного стола. – Он дежурного по бараку Сотника отделал, отнял у него нож, а с этим ножом не побоялся выступить против Урюка и Тихони. Думаю, что Тихоне повезло – новенький не успел с ним разделаться.
   – Вот видишь? – обрадовался отрядный. – Я к чему клоню разговор? Как Сутулый освободился, ты до сих пор не подобрал себе подельника.
   – Может ты и прав, начальник, – осужденный на мгновение задумался, затем добавил. – Не будем торопить события, посмотрим как на него подействует одиночное заключение, – он взял со стола отрядного сигареты без разрешения и закурил.
   – Ты уже полгода присматриваешься то к одному, то к другому. Сам знаешь, что не за красивые Глазки держу тебя среди малолеток, – уколол Мирошниченко.
   – Не попрекай, – взъерошился Диксон. – Ты на мне и так прилично заработал.
   – Ладно, не психуй, – пошел офицер на уступки. – Просто создается впечатление, что специально тянешь кота за хвост. На меня тоже давят, – оправдывался хозяин кабинета.
   – А ты объясни им, что я подбираю напарника не для прогулок по парку, тут спешить нельзя. А если он лажанется во время первого же дела?
   – Да понимаю я, – согласился старший лейтенант. – Только и ты должен войти в мое положение, сверху торопят.
   – Если после карцера не сломается, я его прощупаю, – пообещал Сайфутдинов и спросил:
   – Кстати, за что парень срок мотает?
   – За убийство, – просвятил собеседника Мирошниченко. – Родного отца на тот свет отправил.
   – Ого, – удивился Марат. – Не промах юноша, только слишком горяч. Не было у дурня хороших учителей.
   – Вот ты и займись его воспитанием, – уцепился за последние слова отрядный. – Передай ему опыт, который тебе передал Сутулый…
   Время от времени Сутулый и Диксон совершали преступления: кражи, грабежи в районе, в котором находилась их колония, по наводке отрядного. Местной милиции и в голову не приходило искать преступников среди осужденных. Сутулый сколотил солидный капитал к освобождению, в немалой степени обогатив и некоторых офицеров внутренних войск. Теперь, оставшись один, Диксон не очень торопился найти себе подельника, рассчитывая протянуть до освобождения – ему осталось восемь месяцев. Он прекрасно знал, что если схватят с поличным, офицеры вывернутся, а ему, вдобавок ко всему, припаяют еще срок за побег. Но сегодня Мирошниченко недвусмысленно намекнул, что если он и дальше будет тянуть кота за хвост, то его переведут к взрослым.
   – Придется еще пару раз рискнуть, – думал Марат, лежа на своей койке нижнего яруса в углу барака. – А-а-а, будь, что будет, попробую этого новенького, – окончательно решил он, перевернулся на бок и закрыл глаза…
   Алексей вернулся из карцера озлобленным, но не сломленным.
   – Пусть лучше прибьют, но в шестерках ходить не собираюсь, – убеждал он сам себя.
   Казаков, не реагируя на язвительные реплики осужденных, прошел к своему месту, взял полотенце с мылом и отправился умываться.
   Холодная вода охлаждала пыл и снимала усталость. Он намылил голову и засунул ее под кран, от холода захватывало дух, но ему нравилось такое состояние. Алексей кряхтел и фыркал от удовольствия.
   – Ты посмотри, как его разморило? – долетел до него голос Урюка.
   – Крещение пошло на пользу, – поддержал кореша Тихоня, ехидно улыбаясь.
   Алексей смахнул воду с лица и повернулся к досаждавшим ему подросткам.
   – Что рана уже затянулась и можешь свободно сидеть? – съехидничал Урюк.
   – А то повторим, в воспитательных целях, – добавил Тихоня.
   – Если я вам позволю, – начинал заводиться Казаков.
   Взаимный обмен уколами закончился и подростки уже приготовились к драке. Алексей отскочил к стене и встал в стойку, готовый к отражению нападающих. Он был безоружен, в то время, как в руке одного из противников блеснуло лезвие ножа.
   Тихоня махнул ножом перед самым носом Алексея и тот еле-еле успел отклониться, наткнувшись на кулак Урюка. Алексей, не отвечая на удары, все-таки умудрился поймать руку Тихони с ножом и дернул ее на себя, переместившись в сторону. Тихоня врезался в стену и тут же получил удар локтем в переносицу. Казаков повернулся к Урюку, но к тому подоспел на помощь Сотник, который дежурил во время первого появления Алексея в бараке. Опять численное преимущество было на стороне противников, еще и Тихоня очухался, его недоброжелательный взгляд явно намекал новичку, чтоб тот на пощаду не рассчитывал. На Казакова набросились одновременно с трех сторон. Пинками и тычками свалили на пол и беспощадно избивали. Он, как мог, прикрывался, терпел, но и прощения не просил.
   – Осадили, – раздался зычный голос Диксона на всю умывалку.
   Марат на голову возвышался среди присутствующих и считался непререкаемым авторитетом не только в своем бараке, но и во всей зоне, поэтому расправу немедленно прекратили.
   – Он же сам борзеет, – возразил было Урюк, но Диксон бросил на него такой выразительный взгляд, что разом отбил охоту пререкаться.
   – Оставьте нас одних, – приказал Сайфутдинов осужденным и те беспрекословно покинули помещение. – Пошли со мной, – позвал он Алексея.
   Тот попытался подняться, но не смог. Тогда Диксон помог ему встать на ноги, закинул правую руку побитого себе на плечи и отвел в каптерку. Выгнал оттуда ответственного и они остались вдвоем.
   – Водку пьешь? – спросил он Казакова.
   – Пробовал, – соврал новичок, желая казаться значительным.
   Марат достал из тумбочки початую бутылку водки, граненые стаканы, нарезанную на тарелке колбасу, луковицу, хлеб и ножик. Почистил лук и разлил по полстакана водки.
   – Ну, за знакомство? – авторитет поднял свой стакан. – Меня Диксоном зовут.
   – Алексей, – ответил собеседник.
   – Алексей значит, – сказал Марат, после того, как закусил. – А как дразнили в школе, на улице?
   – Атаманом, – смутился новичок.
   – А что? Неплохо, – задумался Сайфутдинов. – Характер – не подарок, статья за убийство, быть тебе Атаманом, – утвердил он кличку. – Закуривай, – выбросил Марат на стол пачку «Примы» и коробку спичек.
   Казаков вспомнил, как он впервые закурил и нерешительно протянул руку за сигаретой.
   – Не стесняйся, – по-своему понял его партнер и чиркнул спичкой.
   Алексей глубоко затянулся и поперхнулся, затяжной кашель перекрыл дыхание и собутыльник похлопал его по спине, догадавшись, что новичок не курит.
   – Отца за что замочил? – спросил Диксон и сам же предположил вариант ответа. – Мать обижал? – собутыльник утвердительно кивнул. – Ну и дурак, – сделал Марат вывод.
   – Я так не считаю, – возразил Алексей. – Не я его, так он бы мать убил наверняка.
   – Ты меня неправильно понял, – остановил Марат собеседника, разливая новую дозу. – То что заступился за мать – молодец, то что лишил жизни отца – твое личное дело, а вот то что срок за это получил – дурак. Ведь твой отец пьянствовал, дебоширил, подстерег бы его где-нибудь подальше от дома и столкнул в какую-нибудь канаву. Никто бы на тебя и не подумал, списали все на несчастный случай, а у матери остался бы помощник, – поучал Сайфутдинов. – Дела нужно с умом обстряпывать. Теперь же без твоего присмотра остались младшие братья, сестры, – закончил он свою речь.
   – Откуда ты все знаешь: про сестру, брата? – удивился Казаков.
   – Здесь большого ума не надо, треть зоны таких же, как ты – из неблагополучных семей, – просвятил Диксон.
   – В общем-то ты прав. Только в тот момент я об этом не думал.
   – А зря. Голова как раз и дана человеку, чтобы он ею думал, – объяснял Марат прописные истины. – Ты держись ближе ко мне, научу жизни, – он поднял свой стакан. – За тебя, корешок.
   Они выпили, закусили, выкурили еще по одной сигарете, и новичка с непривычки сильно развезло. Поэтому Диксон доставил его в барак тем же способом, что привел в каптерку и положил на соседнюю со своей койку.
   – Урюк, перебирайся на место Атамана, – сказал он уже бывшему ночному соседу, усаживаясь рядом с новичком.
   – Какого еще Атамана? – не понял Урюк.
   – Моего кореша, – Марат кивнул на Алексея. – И перенеси сюда его шмотки.
   Диксону очень редко приходилось повторять свои приказания дважды. И Урюк, хоть и нехотя, но вынужден был подчиниться. С этого момента больше не нашлось желающих выяснять отношения с новичком, а многие даже стали заискивать перед ним…
   На следующий день Казаков первый раз вышел на работу. Осужденных возили на кирпичный завод, в девяти километрах от зоны. Так как специальности у Алексея не было, работа досталась ему нелегкая. Он брал кирпичи с двигающейся ленты, таскал и складывал их на специальные деревянные поддоны. К концу дня онемели руки и не разгибалась спина. Но через неделю он втянулся и уже так сильно не уставал, как в начале, хоть приходилось тяжеловато. Несколько раз Диксон приглашал его пропустить по маленькой, но усталость брала свое и он отказывался.
   – Что-то ты совсем сник, – уколол его как-то Марат.
   – Привыкну, – сдержанно ответил Атаман.
   – Зачем привыкать, – возразил Сайфутдинов. – Не легче ли подыскать что-нибудь подходящее? Пока лето, вечера более-менее свободные, а осенью еще начнутся занятия, совсем ноги протянешь.
   – Выдержу, – заверил Алексей. – Другие же терпят.
   – Другие меня не интересуют, я только за своих корешей переживаю.
   – И что можно сделать? – поинтересовался Казаков.
   – Перевестись на более легкую работу, – посоветовал Диксон.
   – Интересно, каким образом?
   – Это уже мое дело, – загадочно улыбнулся Марат, но бросив взор на обиженного собеседника, добавил. – Поговорю с отрядным.
   – Думаешь он тебя послушает? – засомневался Казаков.
   – Еще как послушает, – заверил старожил. – Куда ему деваться? – заметив недоумение на лице Алексея, решил еще больше удивить того. – Даже обрадуется.
   – Но какой ему резон облегчать мою жизнь? – лицо Алексея выражало явное любопытство и недоверие.
   – Есть причина, но как говорится – всему свое время.
   Атаман догадался, что большего Диксон сейчас не скажет, поэтому не стал задавать лишних вопросов. Но и отказываться от выгодного предложения смысла не было, не очень-то ему улыбалось целыми днями таскать кирпичи.
   Действительно, через два дня к Атаману подошел отрядный и объявил, что его переводят в столярку.
   В столярке восемь осужденных подростков распиливали доски и сколачивали из них поддоны, на которые до этого Алексей складывал кирпичи. Новый труд ему показался легким и несложным. Атаман молча взял свободный молоток и взялся помогать Сотнику, своему бывшему врагу, сколачивать доски.
   – Отставить, – услышал он голос Диксона. – Тебя перевели сюда помощником бугра, то есть меня, – и Марат рассказал Казакову, в чем заключаются его новые обязанности. – Твое дело следить за тем, чтоб другие выполняли норму, а не самому молотком размахивать.
   Диксон увел Алексея в подсобное помещение. Оно оказалось довольно-таки просторным. Только на двух стеллажах, с левой стороны комнаты, находились инструменты. Справа был оборудован миниатюрный спортзал: висела длинная груша, лежала самодельная штанга и валялись разбросанные гантели и гири. Центр комнаты был практически свободным, не считая двух небольших шкафов, стола и нескольких стульев.
   – Присаживайся, – предложил Марат новоиспеченному заместителю.
   Алексей опустился на стул и уставился на спортивный уголок.
   – Интересуешься? – спросил Сайфутдинов. – Просто на свободе я спортом занимался и чтоб не расслабляться, я и здесь тренируюсь.
   – А как же работа? Отрядный не гоняет за то, что в рабочее время тренируешься? – задал вопрос Алексей.
   – На многое, что я делаю, глаза закрывают, – пояснил Диксон. – На то у отрядного есть свои причины, о которых и ты скоро узнаешь.
   Казакову не терпелось узнать, о чем идет речь, но он сдерживал любопытство. Он постепенно втягивался в лагерную жизнь и знал, что чрезмерная любознательность здесь не поощрялась. Если собеседник посчитает нужным, то сам все расскажет.
   – Я тоже полтора года занимался борьбой, но пришлось забросить, – вернулся Алексей к теме спорта.
   – Отлично, – обрадовался бугор. – Ты обучишь меня приемам, а я научу тебя хорошо драться.
   – И когда мы этим будем заниматься?
   – Каждый день, пока другие вкалывают, – ответил Диксон.
   – Знать и пользоваться нужно многими ударами, особенно надо уметь защититься от них, – поучал Марат, который пять лет занимался подпольным каратэ, оборудовав зал в подвале жилого дома. – Но главное, отобрать несколько и довести их исполнение до автоматизма.
   Так прошли очередные несколько недель. Алексей по-прежнему возвращался в барак усталым, но это уже была приятная усталость, заметно росли мышцы, появлялось ощущение легкости в теле. Да и питался Алексей чуть ли не лучше, чем на свободе.
   Атаман удивлялся, откуда у бугра средства на такую, можно сказать шикарную, жизнь в неволе, но, естественно, с расспросами не лез. Наконец наступил день, когда Диксон сам удовлетворил его любопытство.
   – Как думаешь, твоей матери трудно одной приходится, без поддержки сына? – завел он разговор издалека.
   – Мучается бедняжка, – грустно сказал Алексей.
   – Если так, то ты просто обязан ей помочь.
   – Чем? – задал Атаман резонный вопрос. – Еще ни одной зарплаты не получал, да если судить по суммам, которые тут выплачивают, помощью это не назовешь. Сам сижу на твоей шее.
   – Не в ту степь понесло, – прервал Сайфутдинов.
   – Мы же кореша.
   – Давай сменим пластинку и так на душе муторно, – попросил Алексей, представляя, как мать одна выкручивается.
   – Смотри-ка умник нашелся, чуть жареным запахло, сразу в кусты. Так легче всего, – как бы пристыдил его Марат.
   Казаков опустил голову, прикусил губу и упорно молчал, ему было стыдно за свою беспомощность.
   – Ты никогда не задавал себе вопрос: почему конвойные таскают мне жратву, сигареты, водку? – спросил Диксон.
   – Деньги платишь, вот они и носят, – отмахнулся Атаман.
   – Правильно, – согласился бугор. – Невольно возникает следующий вопрос: откуда деньги?
   – Желание появится – расскажешь, – буркнул Алексей.
   – В каких условиях ты жил на свободе? – неожиданно спросил он и поправился: – Я имею в виду само жилье.
   – Так, дом-развалюха, – машинально ответил Казаков. – А что?
   – С печным отоплением, – продолжил бугор.
   – Естественно, – кивнул Атаман.
   – А что ж матери квартиру не дадут на производстве, или она не стоит на очереди? – язвительно спросил Марат.
   – Больше пятнадцати лет, только пока толку нет.
   – Раз нет возможности получить квартиру от государства, почему бы не вступить в кооператив, там намного быстрее продвигается очередь, – терзал бугор новенького.
   – На какие шиши вступать в кооператив? – насторожился Алексей. – Что-то не пойму, к чему ты клонишь?
   – А к тому, что деньги можно заработать.
   – Есть конкретные предложения? – заинтересовался Атаман.