Страница:
– Наталиии! А где же твой дружок? Сол Боукок?!
Глава 2
Глава 3
Глава 2
Я знаю Бабс очень давно. Я знаю, что заставляет ее смеяться, – названия разных местечек, типа Пиддльхинтон или Браун-Вилли[2]. Я знаю, что заставляет ее плакать, – все что угодно: от газетных репортажей о голодающих детишках до финала фильма “Тернер и Хуч”, когда Хуч умирает, но оставляет после себя щенячье потомство. (Она тогда орала во всю глотку: “Но ведь это не одно и то же!”) Я знаю, что она ненавидит мелкие зубы и абрикосовую мякоть. Я знаю, что от бюстгальтеров с проволокой у нее выступает сыпь. Я знаю, что она может побить Тони в армреслинге. Я знаю, что у нее над левой коленкой крошечная, черная точка, – память о детской шалости с острым карандашом. Я знаю, что ее любимые слова – это “хали-гали” и “тыковка”. Я знаю, какие звуки издает Бабс, когда занимается сексом.
Так что можете представить себе мое негодование, когда Бабс стала по новой знакомить нас с Саймоном.
– Так, ага, а откуда вы знаете Барбару? – спросил он.
Я не поверила своим ушам: да как он мог такое сморозить? Это же все равно что спросить Господа Бога: “Так, ага, а откуда вы знаете Адама?”
– Откуда я знаю Барбару?! – пронзительно взвизгнула я. Правда, тут же постаралась взять себя в руки, поскольку с деревьев градом посыпались летучие мыши, в ужасе затыкавшие свои ушки. – Да я ее уже тыщу лет знаю! – У меня даже перехватило дыхание. – Мы с ней закадычные подруги.
Я была так поражена, что не сказала больше ни слова, однако его вопрос еще долго бушевал в моей голове, словно хулиган в детской песочнице. Какими же надо быть одержимыми, если за целых семь дней ускоренного курса интимной близости Бабс ни разу не упомянула обо мне? Но скоро я все поняла. Их увлечение было взаимным и тотальным. Эти их бесконечные ласки в моем присутствии. Меня так и подмывало заорать: “Да прекратите вы, в конце-то концов!” Но они не хотели ничего видеть и слышать. Когда я что-нибудь говорила или даже просто улыбалась, эти двое становились слепыми и глухими. Меня исключили как класс. Это было ужасно обидно. Все равно как если бы вор не пускал вас в ваш собственный дом. Я не могла в это поверить. Мой бойфренд мог бы написать целую диссертацию о Бабс уже через две недели после знакомства со мной. Хотя, возможно, Сол Боукок просто не так сильно влюблен, как Саймон.
Возможно, Сол – слишком благоразумный человек, чтобы так вот просто взять – и влюбиться.
Мы едем – с благоразумной, разумеется, скоростью – в направлении Хендона, к уединенному белому домику моей мамы, где нас ждет праздничный ужин по случаю недавнего повышения Тони. (С Исполнительного-Менеджера-по-Маркетингу до Вице-Президента-по-Маркетингу в звукозаписывающей компании “Черная Луна”. Хотя, как однажды заметил мой босс Мэтт: “Бьюсь об заклад, в “Черной Луне” найдется даже Вице-Президент-по-Чайным-Пакетикам”.)
Солу нравится бывать у моей мамы, поскольку та постоянно клохчет и суетится вокруг него в тщетной надежде, что он сделает мне предложение.
– Может, остановимся и купим Шейле цветов? – говорит он, притормаживая на желтый свет вместо того, чтобы надавить на газ, как это делают все нормальные люди.
– Хорошая мысль, – киваю я.
В этом-то и заключается вся беда Сола. Да, он внимателен к другим, но при этом он дико правильный. У него аллергия на любое отклонение от заведенного распорядка. Сол полагает, что “импульс” – это название дезодоранта. Я смотрю на его профиль и стараюсь думать о чем-нибудь хорошем. Сол – очень милый. Честный. Надежный. Предсказуемый. Нежный. Единственный из всех моих знакомых, кто может осторожно постучать девушку по спине и спросить: “Можно тебя обнять?”
– В смысле, трахнуть? – с сомнением спросила как-то Бабс, когда я рассказала ей об этом.
Нет! В смысле, обнять – в полном обмундировании и без всяких там фривольностей. Сол не похож на других мужчин. Мы познакомились девять месяцев назад, в педикюрном салоне, и его “подкатной” заготовкой – с сожалением должна отметить – было: “У вас такое умное лицо. Чем вы зарабатываете на жизнь?”
Поскольку ни с одной женщиной на свете он никогда не продвинулся бы дальше этого безнадежного речитатива, – наверняка даже у Папы Римского язык и то поострее, – у меня просто не хватило жестокости осадить его.
– Я старший пресс-секретарь “Балетной компании Большого Лондона”, – вежливо ответила я. – А вы?
– А я – бухгалтер, – ответил он совершенно серьезно. – Но машина у меня хорошая.
Я остаюсь ждать в зеленом “лотусе-элиз”, пока Сол бегает в “Тексако” за букетиком ядовито ярких цветов, и грызу ногти. Точнее, обкусываю кожу на кончиках пальцев, поскольку с ногтями разделалась еще на прошлой неделе. Я жду этого ужина, как мазка из шейки матки. Прошло уже почти две недели после свадьбы Бабс, и я прекрасно знаю, что маме не терпится разобрать всю церемонию по косточкам, а у меня нет сил сопротивляться.
– Интересно, что сегодня у Шейлы на ужин, – говорит Сол, падая в водительское кресло. – Я умираю от голода!
Еще с дороги слышна “Копакабана” в исполнении Барри Манилова. В плотном облаке “Диора” и жареного лука появляется мама: поправляет на мне джемпер и, взяв Сола в клещи, выдавливает из него остатки воздуха.
– Замечательно выглядишь! Ужасно жаль, что пропустил такую свадьбу! – восклицает она, тряся головой так энергично, что остается лишь удивляться, как это она до сих пор не отвалилась. – Зато, надеюсь, успел доделать свою работу?
Освободившись, Сол с облегчением втягивает воздух и говорит:
– Да, спасибо, Шейла.
Мама поспешно удаляется принести ему стакан молока. Да-да, стакан молока. Сол – здоровый двадцатидевятилетний мужик, но молока пьет больше, чем погибающий от жажды слоненок. Можете считать меня “лактозно нетерпимой”, но с этой его чертой характера я так и не научилась мириться. Она почти такая же странная, как его привычка спать, прикрыв глаза рукавом черного джемпера. Эдакая “Маска Зорро”, но только без Антонио.
Следую за мамой в парилку кухни, в то время как Сол валится на диван и принимается за фисташки. Слышится его “хрусь-хрусь-хрусь”. Жуя пальцы, осматриваюсь вокруг. Полка над плитой заставлена книгами.
Слева – “Диета: План Ф”, “Голливудская ананасовая диета”, “Диета от Беверли-Хиллз”, “Медицинская диета из Скарсдейла”, “Обогащенная клетчаткой диета по методу доктора Тушиса”, “Грейпфрутовая диета”, “Новая революционная диета от доктора Аткина”, “Ридерз Дайджест: Пища для ума и настроения”, “Розмари Конли: Совершенная диета для талии и бедер”, “Для заядлых любителей углеводов: диета “Йо-йо” – решение на всю жизнь”, “Комбинирование продуктов питания: Диета”, “На диете с герцогиней”, “Плоский живот за 15 дней” и (совершенно бесполезная) “К 32-дюймовой талии – за 32 дня”.
Справа – “Дома и в саду: Поваренная книга”, “Блюда из шоколада: Поваренная книга”, “Делия Смит: Зимняя коллекция”, “Лейт: Книга десертов”, “Кулинарный клуб хороших хозяек”, “Эвелин Роуз: Полное собрание рецептов еврейской кухни”, “Дома у братьев Ру”, “Молочные продукты для всей семьи: Кулинарная книга”, “Мэри Берри: Основы приготовления тортов и пирожных”, “Книга рецептов Крэнка”, “Работа на любой сезон”, “Столик в Тоскане”, “Краткая энциклопедия венских пирожных”, “Амская кухня”, “365 великолепных шоколадных десертов”, “Шеф-повар без прикрас” и “Искусный цыпленок”.
– Чем тебя угостить? Когда ты последний раз причесывалась? – спрашивает мама, отправляя довольно внушительный кирпич сливочного масла в сотейник. – Апельсиновый сок? Ты выглядишь так, будто примчалась прямо с ведьмовского шабаша.
Я отвечаю:
– Просто водички. Сейчас причешусь.
Наблюдаю, как она вливает подсолнечное масло в шипящее сливочное. Может, мама и спец в музыке хеви-метал, но, похоже, искренне считает, что холестерин – это витамин.
– Мам, а ты уверена, что все это нужно?
Мама вытирает руки о фартук.
– А ты знаешь, как приготовить апельсиновый мусс с травами?
Справедливое замечание.
– Ну, может, я хотя бы салат нарежу?
Мама протягивает стакан воды, машет на меня полотенцем и говорит:
– Да ты ж себе через секунду палец отчекрыжишь. Будь лучше паинькой: иди-ка, поболтай с Солом.
Плетусь в гостиную, чувствуя, как с каждым моим шагом альпийская свежесть освежителя воздуха становится все интенсивнее (маме никогда даже в голову не приходит открыть окно). И тут кто-то всем своим весом настойчиво давит на бедный дверной звонок.
Дррррррррррр!
Тони. Мама вихрем проносится мимо и рывком распахивает входную дверь.
– Здравствуй, мой хороший, – говорит она сочувственным тоном, имея в виду утомительный путь из Кэмдена[3] в просторном черном “БМВ” 5-й серии. – Как ты? Чем тебя угостить? Что-нибудь выпьешь? В холодильнике шампанское, – как раз такое, как ты любишь, – и еще я готовлю твои любимые десерты – лимонный силлабаб[4] и шоколадные ватрушки. Знаю-знаю, это баловство, но, по-моему, мы все сегодня заслуживаем хорошего угощения. Я вчера ходила на занятие “Весонаблюдателей”, так что сегодня могу делать все, что захочу!
Тони целует маму и улыбается.
– Мама, – вздыхает он, – ты святая. Даже не верится, что мы с тобой родственники.
Я улыбаюсь закрытым ртом. После родительского развода мы с Тони превратились в заложников маминых потребностей. Вот только Тони играет в эту игру гораздо лучше меня. (На самом деле он играет в нее так хорошо, что невольно начинаешь подозревать его в жульничестве.) Мама красится в черный цвет, предпочитает одеваться в желтое, а сумочку носит под мышкой так, словно это какой-нибудь автомат. Мало найдется желающих огорчить ее: точно так же, как мало найдется желающих лишний раз тревожить осу. Способности радоваться жизни она лишилась четырнадцать лет назад, когда мой отец нацарапал ей письмо на листке из блокнота с логотипом своей больницы. Письмо начиналось так: “Дорогая Шейла, прости, но я решил сойти с корабля нашей семейной жизни…”
Кто-то может подумать, что подобное событие навсегда отбило у мамы охоту вмешиваться в жизнь своих отпрысков. Однако не тут-то было. Читая “Дневник Бриджит Джонс”, она плакала навзрыд. Я приветствую Тони поцелуем и беру себя в руки. Наши задницы касаются стульев, – и мама тут же берет с места в карьер, словно борзая, ринувшаяся в погоню за кроликом.
– Итак, значит, Барбара все-таки добилась своего “хеппи-энда”. Я разговаривала с Джеки на прошлой неделе, и сегодня утром, и вчера – уфф. Такой шикарный прием! Ей кажется, что в общем и целом все прошло очень хорошо. Жених, этот Саймон – приятный молодой человек. Вот никогда бы не подумала – с такими-то зубами и челюстью, как у его матери. Просто страшильда. А ее платье. Кремовое! С ее-то фигурой. Такую не скроешь, как ни старайся. Просто никуда не годится. Я сказала Джеки: ты выглядела как минимум лет на двадцать моложе нее, как минимум. Ты была королевой бала – после Барбары, конечно. Та была просто картинка, нет, правда…
– Мама, – Тони хитро косится в мою сторону. – Бабс была такой, как всегда. Пожарный в юбке.
Сол кашляет в суп из водяного кресса. Я кладу ложку рядом с тарелкой. Тони так и не может простить Бабс за то, что сделала из него посмешище (взвалив моего братца на спину на глазах у изумленной публики, Бабс побежала по дорожке так, будто несла нечто невесомое и незначительное, – что-то типа надувной куклы).
– Бабс – огнеборец, – говорю я. – Так будет правильнее. И она действительно выглядела хорошо. Загорелая, высокая…
– Почему никто ничего не кушает? – перебивает мама. (Она совершенно заслуженно гордится своими кулинарными способностями и ужасно обижается, если во время еды кто-нибудь вдруг сбавляет темп, – например, чтобы подышать.)
– Лично я – ем! – кричу я в надежде предотвратить надвигающийся взрыв. – Все жутко вкусно.
Размахиваю ложкой в качестве доказательства, но маму уже несет:
– Я для них из кожи вон лезу, а они сидят себе и еще фукают в свои тарелки, будто это не суп, а какая-нибудь стоялая вода. Я вам не…
– Шейла, вы, должно быть, очень гордитесь Тони. – Сол пытается сменить тему. – Я только все время забываю. Какое это уже по счету повышение за последний год, а, Тони?
Братец пожимает плечами:
– Третье.
Сол, мама и я киваем головами в унисон.
– Поразительно, – тихим голосом добавляет Сол. Он кашляет в кулак: как я полагаю, чтобы поймать свой кашель. – Тебя, похоже, очень ценят на работе.
Мама тут же восклицает, со стеклянным блеском в глазах:
– О да, Сол, его и вправду очень ценят, я им так горжусь, он такой талантливый!
Сол улыбается в ответ:
– Вы тоже, Шейла. Ваш кресс-суп – просто сказка. Ну, где еще найдется такая ма…
– Да ладно вам. Наверняка найдется! – перебивает его мама. – Но все равно – спасибо.
– Вы уверены? – отвечает Сол, джентльмен во всем. – Нет, Шейла, правда, скажите, вы сами когда-нибудь встре…
– Я? – восклицает она. – Не смешите меня! Пойду, подогрею вам еще супчику.
Она уносится на кухню, словно гепард в погоне за добычей, и я облегченно откидываюсь на спинку стула.
– Молодец, Сол, дружище, – тихонько шепчет Тони. – Все-таки не умею я вовремя остановиться, да?
Сол весь сияет от удовольствия и благодарности. Подозреваю, за всю жизнь его впервые назвали “дружище”. Все-таки есть в моем брате нечто такое, что очаровывает людей. Всем почему-то непременно хочется ему угодить. Заслужить его улыбку – все равно что удостоиться поцелуя кинозвезды.
Я смотрю на Сола, который улыбается мне в ответ.
– А я и не знал, что тебе так нравится суп из водяного кресса, – говорит он. – Если хочешь, я и сам могу приготовить его для тебя.
Едва сдерживаю страдальческий стон. Сол и кулинария – все равно что Канзас и смерчи.
– Очень мило с твоей стороны, – отвечаю я, – но я думала, ты собирался всерьез заняться здоровьем.
Сол моментально спадает с лица.
– Что такое?! – удивленно восклицает Тони. – Неужели ты решил сесть на диету?! Ах ты, девочка-пампушка! Ты бы лучше спортом каким занялся, что ли? А, старина? “ФИФА – 2000” или чем-нибудь в этом роде?
Сол заливается краской.
– Я, э-э, не так уж хорош на футбольном поле…
– Солли, это такая видеоигра, – шепчу я, и в этот момент появляется мама.
С почтительностью придворного, преподносящего сюзерену драгоценности для казны, она ставит перед моим бойфрендом миску с супом и приказывает:
– Кушайте!
Мы молча сидим и ждем, пока Сол кушает.
– А на свадьбе-то еда была так себе! – восклицает мама, последние три минуты ерзавшая на месте, дожидаясь подходящего момента. – Вот если б я занималась свадьбой, я бы ни за что… – тут же, мельком взглянув на Сола, она спохватывается, – … то есть, если бы меня попросили заняться свадьбой, я бы гораздо меньше потратила на спиртное, – совершенно незачем давать людям возможность так расслабляться, – а лучше бы сосредоточилась на еде, чтобы она была ресторанного качества, потому что, – естественно, я ничего не сказала Джеки, – но спаржа-то была… – в этом месте мамин голос переходит в шипящий свист, – …консервированная! – Мы молча перевариваем значимость сей ужасающей новости. – И представляете, какой позор, – продолжает мама, – Джеки вообще сначала хотела поставить еду из своей кулинарии. Но платили-то родители Саймона, – так что, естественно, они настояли на том, чтобы использовать своих поставщиков, – добавляет она тоном человека, получившего личное оскорбление подобным проявлением неуважения.
Я чувствую, что мама вот-вот войдет в штопор.
– А танцы – разве танцы тебе не понравились, а, мам? – говорю я поощряющим тоном. – Уж если ты берешься за дело, то становишься прямо как Джинджер.
– Ну, надеюсь, что нет! Она же такая старая, что уже давно умерла! – парирует она.
– Полагаю, мама просто приняла солидную дозу “особого горького” – ты же ведь у нас не прочь пропустить баночку-другую “особого”, а, мам? – улыбается Тони.
– Энтони, перестань! – Мамины губы – строгая линия, хотя на самом деле она просто старается сдержать смех. – Это было всего один раз, да и то очень давно; причем именно ты и принес мне его в винном бокале, сказав, что это “Шато де Засыппалль”. Откуда я могла знать, что оно так подействует?! Ладно, забудем. Никто все равно не поставил бы “светлое” на такой интеллигентной свадьбе, как у Джеки. Я имею в виду – у Барбары!
Мать просто обожает, когда сын ее поддразнивает, так что, – все дружно аплодируем моему брату, – вечер спасен. Именно поэтому, когда Сол позднее высаживает меня – в замедленном темпе – у входа в мой дом, я чувствую, что слишком устала, чтобы приглашать его на чашечку кофе (подразумевается: на кружку растворимого “Нескафе”). И слава богу! Стоило мне запустить мой огромный, серый динозавр-автоответчик, как после привычного жужжания, щелканья и бурчания неожиданно раздается уже знакомый – сухой и хриплый – голос, от которого моя кожа моментально покрывается пупырышками:
– Привет, Натали. Я тут вспоминал о тебе… и о твоих распущенных волосах.
Так что можете представить себе мое негодование, когда Бабс стала по новой знакомить нас с Саймоном.
– Так, ага, а откуда вы знаете Барбару? – спросил он.
Я не поверила своим ушам: да как он мог такое сморозить? Это же все равно что спросить Господа Бога: “Так, ага, а откуда вы знаете Адама?”
– Откуда я знаю Барбару?! – пронзительно взвизгнула я. Правда, тут же постаралась взять себя в руки, поскольку с деревьев градом посыпались летучие мыши, в ужасе затыкавшие свои ушки. – Да я ее уже тыщу лет знаю! – У меня даже перехватило дыхание. – Мы с ней закадычные подруги.
Я была так поражена, что не сказала больше ни слова, однако его вопрос еще долго бушевал в моей голове, словно хулиган в детской песочнице. Какими же надо быть одержимыми, если за целых семь дней ускоренного курса интимной близости Бабс ни разу не упомянула обо мне? Но скоро я все поняла. Их увлечение было взаимным и тотальным. Эти их бесконечные ласки в моем присутствии. Меня так и подмывало заорать: “Да прекратите вы, в конце-то концов!” Но они не хотели ничего видеть и слышать. Когда я что-нибудь говорила или даже просто улыбалась, эти двое становились слепыми и глухими. Меня исключили как класс. Это было ужасно обидно. Все равно как если бы вор не пускал вас в ваш собственный дом. Я не могла в это поверить. Мой бойфренд мог бы написать целую диссертацию о Бабс уже через две недели после знакомства со мной. Хотя, возможно, Сол Боукок просто не так сильно влюблен, как Саймон.
Возможно, Сол – слишком благоразумный человек, чтобы так вот просто взять – и влюбиться.
Мы едем – с благоразумной, разумеется, скоростью – в направлении Хендона, к уединенному белому домику моей мамы, где нас ждет праздничный ужин по случаю недавнего повышения Тони. (С Исполнительного-Менеджера-по-Маркетингу до Вице-Президента-по-Маркетингу в звукозаписывающей компании “Черная Луна”. Хотя, как однажды заметил мой босс Мэтт: “Бьюсь об заклад, в “Черной Луне” найдется даже Вице-Президент-по-Чайным-Пакетикам”.)
Солу нравится бывать у моей мамы, поскольку та постоянно клохчет и суетится вокруг него в тщетной надежде, что он сделает мне предложение.
– Может, остановимся и купим Шейле цветов? – говорит он, притормаживая на желтый свет вместо того, чтобы надавить на газ, как это делают все нормальные люди.
– Хорошая мысль, – киваю я.
В этом-то и заключается вся беда Сола. Да, он внимателен к другим, но при этом он дико правильный. У него аллергия на любое отклонение от заведенного распорядка. Сол полагает, что “импульс” – это название дезодоранта. Я смотрю на его профиль и стараюсь думать о чем-нибудь хорошем. Сол – очень милый. Честный. Надежный. Предсказуемый. Нежный. Единственный из всех моих знакомых, кто может осторожно постучать девушку по спине и спросить: “Можно тебя обнять?”
– В смысле, трахнуть? – с сомнением спросила как-то Бабс, когда я рассказала ей об этом.
Нет! В смысле, обнять – в полном обмундировании и без всяких там фривольностей. Сол не похож на других мужчин. Мы познакомились девять месяцев назад, в педикюрном салоне, и его “подкатной” заготовкой – с сожалением должна отметить – было: “У вас такое умное лицо. Чем вы зарабатываете на жизнь?”
Поскольку ни с одной женщиной на свете он никогда не продвинулся бы дальше этого безнадежного речитатива, – наверняка даже у Папы Римского язык и то поострее, – у меня просто не хватило жестокости осадить его.
– Я старший пресс-секретарь “Балетной компании Большого Лондона”, – вежливо ответила я. – А вы?
– А я – бухгалтер, – ответил он совершенно серьезно. – Но машина у меня хорошая.
Я остаюсь ждать в зеленом “лотусе-элиз”, пока Сол бегает в “Тексако” за букетиком ядовито ярких цветов, и грызу ногти. Точнее, обкусываю кожу на кончиках пальцев, поскольку с ногтями разделалась еще на прошлой неделе. Я жду этого ужина, как мазка из шейки матки. Прошло уже почти две недели после свадьбы Бабс, и я прекрасно знаю, что маме не терпится разобрать всю церемонию по косточкам, а у меня нет сил сопротивляться.
– Интересно, что сегодня у Шейлы на ужин, – говорит Сол, падая в водительское кресло. – Я умираю от голода!
Еще с дороги слышна “Копакабана” в исполнении Барри Манилова. В плотном облаке “Диора” и жареного лука появляется мама: поправляет на мне джемпер и, взяв Сола в клещи, выдавливает из него остатки воздуха.
– Замечательно выглядишь! Ужасно жаль, что пропустил такую свадьбу! – восклицает она, тряся головой так энергично, что остается лишь удивляться, как это она до сих пор не отвалилась. – Зато, надеюсь, успел доделать свою работу?
Освободившись, Сол с облегчением втягивает воздух и говорит:
– Да, спасибо, Шейла.
Мама поспешно удаляется принести ему стакан молока. Да-да, стакан молока. Сол – здоровый двадцатидевятилетний мужик, но молока пьет больше, чем погибающий от жажды слоненок. Можете считать меня “лактозно нетерпимой”, но с этой его чертой характера я так и не научилась мириться. Она почти такая же странная, как его привычка спать, прикрыв глаза рукавом черного джемпера. Эдакая “Маска Зорро”, но только без Антонио.
Следую за мамой в парилку кухни, в то время как Сол валится на диван и принимается за фисташки. Слышится его “хрусь-хрусь-хрусь”. Жуя пальцы, осматриваюсь вокруг. Полка над плитой заставлена книгами.
Слева – “Диета: План Ф”, “Голливудская ананасовая диета”, “Диета от Беверли-Хиллз”, “Медицинская диета из Скарсдейла”, “Обогащенная клетчаткой диета по методу доктора Тушиса”, “Грейпфрутовая диета”, “Новая революционная диета от доктора Аткина”, “Ридерз Дайджест: Пища для ума и настроения”, “Розмари Конли: Совершенная диета для талии и бедер”, “Для заядлых любителей углеводов: диета “Йо-йо” – решение на всю жизнь”, “Комбинирование продуктов питания: Диета”, “На диете с герцогиней”, “Плоский живот за 15 дней” и (совершенно бесполезная) “К 32-дюймовой талии – за 32 дня”.
Справа – “Дома и в саду: Поваренная книга”, “Блюда из шоколада: Поваренная книга”, “Делия Смит: Зимняя коллекция”, “Лейт: Книга десертов”, “Кулинарный клуб хороших хозяек”, “Эвелин Роуз: Полное собрание рецептов еврейской кухни”, “Дома у братьев Ру”, “Молочные продукты для всей семьи: Кулинарная книга”, “Мэри Берри: Основы приготовления тортов и пирожных”, “Книга рецептов Крэнка”, “Работа на любой сезон”, “Столик в Тоскане”, “Краткая энциклопедия венских пирожных”, “Амская кухня”, “365 великолепных шоколадных десертов”, “Шеф-повар без прикрас” и “Искусный цыпленок”.
– Чем тебя угостить? Когда ты последний раз причесывалась? – спрашивает мама, отправляя довольно внушительный кирпич сливочного масла в сотейник. – Апельсиновый сок? Ты выглядишь так, будто примчалась прямо с ведьмовского шабаша.
Я отвечаю:
– Просто водички. Сейчас причешусь.
Наблюдаю, как она вливает подсолнечное масло в шипящее сливочное. Может, мама и спец в музыке хеви-метал, но, похоже, искренне считает, что холестерин – это витамин.
– Мам, а ты уверена, что все это нужно?
Мама вытирает руки о фартук.
– А ты знаешь, как приготовить апельсиновый мусс с травами?
Справедливое замечание.
– Ну, может, я хотя бы салат нарежу?
Мама протягивает стакан воды, машет на меня полотенцем и говорит:
– Да ты ж себе через секунду палец отчекрыжишь. Будь лучше паинькой: иди-ка, поболтай с Солом.
Плетусь в гостиную, чувствуя, как с каждым моим шагом альпийская свежесть освежителя воздуха становится все интенсивнее (маме никогда даже в голову не приходит открыть окно). И тут кто-то всем своим весом настойчиво давит на бедный дверной звонок.
Дррррррррррр!
Тони. Мама вихрем проносится мимо и рывком распахивает входную дверь.
– Здравствуй, мой хороший, – говорит она сочувственным тоном, имея в виду утомительный путь из Кэмдена[3] в просторном черном “БМВ” 5-й серии. – Как ты? Чем тебя угостить? Что-нибудь выпьешь? В холодильнике шампанское, – как раз такое, как ты любишь, – и еще я готовлю твои любимые десерты – лимонный силлабаб[4] и шоколадные ватрушки. Знаю-знаю, это баловство, но, по-моему, мы все сегодня заслуживаем хорошего угощения. Я вчера ходила на занятие “Весонаблюдателей”, так что сегодня могу делать все, что захочу!
Тони целует маму и улыбается.
– Мама, – вздыхает он, – ты святая. Даже не верится, что мы с тобой родственники.
Я улыбаюсь закрытым ртом. После родительского развода мы с Тони превратились в заложников маминых потребностей. Вот только Тони играет в эту игру гораздо лучше меня. (На самом деле он играет в нее так хорошо, что невольно начинаешь подозревать его в жульничестве.) Мама красится в черный цвет, предпочитает одеваться в желтое, а сумочку носит под мышкой так, словно это какой-нибудь автомат. Мало найдется желающих огорчить ее: точно так же, как мало найдется желающих лишний раз тревожить осу. Способности радоваться жизни она лишилась четырнадцать лет назад, когда мой отец нацарапал ей письмо на листке из блокнота с логотипом своей больницы. Письмо начиналось так: “Дорогая Шейла, прости, но я решил сойти с корабля нашей семейной жизни…”
Кто-то может подумать, что подобное событие навсегда отбило у мамы охоту вмешиваться в жизнь своих отпрысков. Однако не тут-то было. Читая “Дневник Бриджит Джонс”, она плакала навзрыд. Я приветствую Тони поцелуем и беру себя в руки. Наши задницы касаются стульев, – и мама тут же берет с места в карьер, словно борзая, ринувшаяся в погоню за кроликом.
– Итак, значит, Барбара все-таки добилась своего “хеппи-энда”. Я разговаривала с Джеки на прошлой неделе, и сегодня утром, и вчера – уфф. Такой шикарный прием! Ей кажется, что в общем и целом все прошло очень хорошо. Жених, этот Саймон – приятный молодой человек. Вот никогда бы не подумала – с такими-то зубами и челюстью, как у его матери. Просто страшильда. А ее платье. Кремовое! С ее-то фигурой. Такую не скроешь, как ни старайся. Просто никуда не годится. Я сказала Джеки: ты выглядела как минимум лет на двадцать моложе нее, как минимум. Ты была королевой бала – после Барбары, конечно. Та была просто картинка, нет, правда…
– Мама, – Тони хитро косится в мою сторону. – Бабс была такой, как всегда. Пожарный в юбке.
Сол кашляет в суп из водяного кресса. Я кладу ложку рядом с тарелкой. Тони так и не может простить Бабс за то, что сделала из него посмешище (взвалив моего братца на спину на глазах у изумленной публики, Бабс побежала по дорожке так, будто несла нечто невесомое и незначительное, – что-то типа надувной куклы).
– Бабс – огнеборец, – говорю я. – Так будет правильнее. И она действительно выглядела хорошо. Загорелая, высокая…
– Почему никто ничего не кушает? – перебивает мама. (Она совершенно заслуженно гордится своими кулинарными способностями и ужасно обижается, если во время еды кто-нибудь вдруг сбавляет темп, – например, чтобы подышать.)
– Лично я – ем! – кричу я в надежде предотвратить надвигающийся взрыв. – Все жутко вкусно.
Размахиваю ложкой в качестве доказательства, но маму уже несет:
– Я для них из кожи вон лезу, а они сидят себе и еще фукают в свои тарелки, будто это не суп, а какая-нибудь стоялая вода. Я вам не…
– Шейла, вы, должно быть, очень гордитесь Тони. – Сол пытается сменить тему. – Я только все время забываю. Какое это уже по счету повышение за последний год, а, Тони?
Братец пожимает плечами:
– Третье.
Сол, мама и я киваем головами в унисон.
– Поразительно, – тихим голосом добавляет Сол. Он кашляет в кулак: как я полагаю, чтобы поймать свой кашель. – Тебя, похоже, очень ценят на работе.
Мама тут же восклицает, со стеклянным блеском в глазах:
– О да, Сол, его и вправду очень ценят, я им так горжусь, он такой талантливый!
Сол улыбается в ответ:
– Вы тоже, Шейла. Ваш кресс-суп – просто сказка. Ну, где еще найдется такая ма…
– Да ладно вам. Наверняка найдется! – перебивает его мама. – Но все равно – спасибо.
– Вы уверены? – отвечает Сол, джентльмен во всем. – Нет, Шейла, правда, скажите, вы сами когда-нибудь встре…
– Я? – восклицает она. – Не смешите меня! Пойду, подогрею вам еще супчику.
Она уносится на кухню, словно гепард в погоне за добычей, и я облегченно откидываюсь на спинку стула.
– Молодец, Сол, дружище, – тихонько шепчет Тони. – Все-таки не умею я вовремя остановиться, да?
Сол весь сияет от удовольствия и благодарности. Подозреваю, за всю жизнь его впервые назвали “дружище”. Все-таки есть в моем брате нечто такое, что очаровывает людей. Всем почему-то непременно хочется ему угодить. Заслужить его улыбку – все равно что удостоиться поцелуя кинозвезды.
Я смотрю на Сола, который улыбается мне в ответ.
– А я и не знал, что тебе так нравится суп из водяного кресса, – говорит он. – Если хочешь, я и сам могу приготовить его для тебя.
Едва сдерживаю страдальческий стон. Сол и кулинария – все равно что Канзас и смерчи.
– Очень мило с твоей стороны, – отвечаю я, – но я думала, ты собирался всерьез заняться здоровьем.
Сол моментально спадает с лица.
– Что такое?! – удивленно восклицает Тони. – Неужели ты решил сесть на диету?! Ах ты, девочка-пампушка! Ты бы лучше спортом каким занялся, что ли? А, старина? “ФИФА – 2000” или чем-нибудь в этом роде?
Сол заливается краской.
– Я, э-э, не так уж хорош на футбольном поле…
– Солли, это такая видеоигра, – шепчу я, и в этот момент появляется мама.
С почтительностью придворного, преподносящего сюзерену драгоценности для казны, она ставит перед моим бойфрендом миску с супом и приказывает:
– Кушайте!
Мы молча сидим и ждем, пока Сол кушает.
– А на свадьбе-то еда была так себе! – восклицает мама, последние три минуты ерзавшая на месте, дожидаясь подходящего момента. – Вот если б я занималась свадьбой, я бы ни за что… – тут же, мельком взглянув на Сола, она спохватывается, – … то есть, если бы меня попросили заняться свадьбой, я бы гораздо меньше потратила на спиртное, – совершенно незачем давать людям возможность так расслабляться, – а лучше бы сосредоточилась на еде, чтобы она была ресторанного качества, потому что, – естественно, я ничего не сказала Джеки, – но спаржа-то была… – в этом месте мамин голос переходит в шипящий свист, – …консервированная! – Мы молча перевариваем значимость сей ужасающей новости. – И представляете, какой позор, – продолжает мама, – Джеки вообще сначала хотела поставить еду из своей кулинарии. Но платили-то родители Саймона, – так что, естественно, они настояли на том, чтобы использовать своих поставщиков, – добавляет она тоном человека, получившего личное оскорбление подобным проявлением неуважения.
Я чувствую, что мама вот-вот войдет в штопор.
– А танцы – разве танцы тебе не понравились, а, мам? – говорю я поощряющим тоном. – Уж если ты берешься за дело, то становишься прямо как Джинджер.
– Ну, надеюсь, что нет! Она же такая старая, что уже давно умерла! – парирует она.
– Полагаю, мама просто приняла солидную дозу “особого горького” – ты же ведь у нас не прочь пропустить баночку-другую “особого”, а, мам? – улыбается Тони.
– Энтони, перестань! – Мамины губы – строгая линия, хотя на самом деле она просто старается сдержать смех. – Это было всего один раз, да и то очень давно; причем именно ты и принес мне его в винном бокале, сказав, что это “Шато де Засыппалль”. Откуда я могла знать, что оно так подействует?! Ладно, забудем. Никто все равно не поставил бы “светлое” на такой интеллигентной свадьбе, как у Джеки. Я имею в виду – у Барбары!
Мать просто обожает, когда сын ее поддразнивает, так что, – все дружно аплодируем моему брату, – вечер спасен. Именно поэтому, когда Сол позднее высаживает меня – в замедленном темпе – у входа в мой дом, я чувствую, что слишком устала, чтобы приглашать его на чашечку кофе (подразумевается: на кружку растворимого “Нескафе”). И слава богу! Стоило мне запустить мой огромный, серый динозавр-автоответчик, как после привычного жужжания, щелканья и бурчания неожиданно раздается уже знакомый – сухой и хриплый – голос, от которого моя кожа моментально покрывается пупырышками:
– Привет, Натали. Я тут вспоминал о тебе… и о твоих распущенных волосах.
Глава 3
Ну не доверяю я распущенным волосам – еще с тех пор, как узнала про Рапунцель. Стоило той распустить свои космы, глядь – а на них уже болтается здоровенный детина, да еще верхом на лошади. Распусти волосы – и не успеешь опомниться, как начнешь носить эластичные пояса, трескать пиццу, не вылезая из постели, и придумывать себе всякие сомнительные оправдания покупки пальто за 800 фунтов в “Харви Николз”[5]: мол, детей у меня нет, подтяжку на лице я не делала и на яхте месяц в Монте-Карло не отрывалась, – а, значит, женщина я экономная и вполне могу потратиться на себя любимую.
И все равно: стоит мне подумать о Крисе, как я начинаю пускать слюни. После того как на свадьбе Франни – с грациозностью тяжелого фугаса – разрушила тот восхитительный момент, суровая действительность шмякнула меня обратно об землю, и мои щеки немедленно покраснели.
– Мне очень жаль, – я перешла на серьезный тон, – но я встречаюсь с другим человеком. Я… э-э нет, ты классный парень, правда. Но я не должна этого делать. Это нехорошо.
Однако Крис отнесся к вмешательству Франни с полной невозмутимостью. Посмотрел на нее и спросил:
– А ты… почему такая белая? – И когда та отвалила, проглотив язык и вся ощетинившаяся, Крис недовольно заметил: – Если и есть на свете вещи, которые я терпеть не могу, так это, прежде всего, невоспитанность!
Я поспешно закурила, глубоко затянувшись никотином, словно… ну, словно опиумом. А Крис продолжал:
– Нехорошо, говоришь? Да ты просто не знаешь, что такое “нехорошо”.
Осознавая, что вступаю на путь Марии Магдалины, неожиданно очутившейся в общей сауне, я пропищала в ответ:
– Нет, как раз знаю.
– А мне так хочется тебе показать! – невозмутимо продолжал Крис.
– Вообще-то… – начала было я.
– Так можно мне получить номер твоего телефона? Или он засекречен? – не дал он мне закончить мысль.
– У меня нечем записать, – хрипло ответила я.
– Может, принцессе не составит труда поставить автограф помадой прямо у меня на груди? – моментально отреагировал Крис.
Я улыбнулась, видя, как он извлекает из пиджака элегантную ручку и протягивает мне. За ручкой последовал маленький листочек папиросной бумаги. С овечьей покорностью я нацарапала свой номер. Простите, но в этом парне было столько дерзости и нахальства! А мне в мужчинах такая черта ужасно импонирует, – по крайней мере, в первые пять минут знакомства.
– Однако звонить мне не стоит, – поставила я точку, дабы хоть как-то успокоить голос совести. Перематываю сообщение еще раз. Сердце трепыхается, словно сверчок в спичечном коробке. Мой пояс верности готов расстегнуться сам собой, хотя в голове предостерегающе пульсирует: “Берегись! Опасно для здоровья!” И все равно – я не позвоню: это будет нечестно по отношению к Солу. Ведь Сол такой доверчивый. Будь он ревнивым и подозрительным, я чувствовала бы себя вправе так поступить. Но – нет. Я не могу звонить Крису. То есть я и вправду не могу – у меня же нет его номера. Нажимаю кнопки 1471 – и номер у меня уже есть.
Тупо гляжу на бледно-голубые стены прихожей, пока те не начинают сливаться в одно сплошное пятно. Начинаю рассуждать. Итак, я не могу ему звонить. И не позвоню. У меня есть Сол Боукок. У нас здоровые отношения (как говорил Ромео своей Джульетте). Я не могу его обманывать. Это нечестно. И прервать отношения я тоже не могу. Сама я их никогда не прерываю: это меня чересчур расстраивает. Сол мне нравится. Правда-правда. Он такой милый. Как жаль, что Бабс сейчас нет рядом! Уж она-то бы точно знала, что делать, как и с кем. Запираю дверной замок на два оборота и тащусь в спальню. Пора бы ей вернуться из этого своего Маврикия; а то мне уже начинает казаться, что их медовый месяц длится как минимум десяток лет.
Когда-то все было по-другому: я входила в офис и прямо с порога слышала неизменное: “Ваша задача – захватить здание с минимальным риском для жизни”. Но теперь все изменилось. Мэтт, мой непосредственный начальник, получил повышение, – теперь он руководит и маркетингом, и связями с прессой, – и старается по возможности избегать компьютерных игр как “преуменьшающих сложности реального мира”. Сегодня Мэтт сутулится перед экраном, отмечая мой приход молчаливым взмахом руки. Его любимчик – бассет-хаунд Падди (полное имя – Pas de Quatre) – развалился у него в ногах, самозабвенно пожевывая какую-то розоватую тряпочку.
– Как ужин? – спрашивает Мэтт, продолжая долбить по клавишам.
– В принципе не так страшно. – Он не забыл, и я тронута. – А как Стивен? Все еще в больнице?
Мэтт поворачивается.
– Нет. Его выписали – мм, забавное словечко – в субботу.
– Как он?
– Капризный, требовательный, – все как всегда. Но самое главное – я наконец-то смог улизнуть, а ты – пережить свой ужин. О свадьбе много говорили?
Молча киваю. Мэтт картинно закатывает глаза.
– “Невеста – ну, разве она не прелесть? А какое платье – это что-то по-тря-са-ю-ще-е! А жених – ну, не красавчик ли? О, Натали, дорогая, как же я обожаю свадьбы! Сол, какая жалость, что ты все пропустил!” Как – тепло?
Издаю смешок.
– Ты мне что, жучка подсадил, а?
– Твоя жизнь меня просто восхищает. И не терпится поскорее увидеть этого классного парня Сола.
– Еще бы, – говорю я. При этом тихонько вздыхаю.
– Эй. Не надо расстраиваться. Куда она денется? Они же вместе еще не жили, так? О боже. Полгода грязных трусов на полу, щетины в ванной, шума бьющей об унитаз струи, ссор в машине и стоячих носков, запиханных где-то между стенкой и диваном, – и вы с Бабс будете видеться чаще, чем до замужества. Уж поверь мне!
– Да нет же, Мэтт, я, правда, за нее очень рада, но… – Меня прерывает громкий собачий кашель. Похоже, наш бассет-хаунд подавился своей грязной, драной, розовой тряпкой – о господи боже мой, да это же пуант! – Откуда у Падди пуант?! – кричу я, в ужасе глядя на то, что мы с Мэттом зовем “шкафчиком для кружавчиков”.
Мне так хочется обвинить во всем Белинду, нашу ассистентку (женщину, рот которой никогда не закрывается, даже когда та молчит). Жаль, ничего не выйдет: она смылась на Крит, на целых две недели.
– Какой еще пуант? – спрашивает Мэтт. Шатающейся походкой я подхожу к шкафчику и начинаю рыться в куче на второй полке.
– Тот самый, с автографом Джульетты! – стенаю я. – Ну, почему надо было обязательно стащить именно его?!
Джульетта – наша прима. Всего в “Балетной компании Большого Лондона” их шесть, но Джульетта из них – самая примовая. Ее волосы – цвета пахты (по сравнению с ней я не более чем “шлюховатая блондинка”); ее походка – плывущее по небу облачко; и при этом она, как выразился один из критиков, “женственна, что ничуть ее не портит”. Джульетта умна, решительна и терпеть не может тех, кто считает балерин дурами. Лично я перед ней благоговею. А пресса – та ее просто обожает. Время от времени нам – пресмыкающимся у нее в ножках – удается уговорить приму подписать потертый пуант из розового атласа, который потом становится призом за победу в конкурсе – предположительно для какой-нибудь десятилетней девчушки, но, возможно, и для какого-нибудь мужчины средних лет.
– Пуанты лежат на второй полке, – говорю я. – А Падди – ростом с мухомор. Он что, по-твоему, стул пододвинул?
Мэтт склоняется над Падди. У него густые темные волосы (я имею в виду Мэтта – Падди бело-коричневый) и сизая щетина уже в 11 утра. Когда он улыбается, его лицо покрывается веселыми морщинками. Но сейчас Мэтт не улыбается.
– Падди – плохой песик, – говорит он с обожанием. – Очень непослушный мальчик! – Затем мне: – А ты запирала дверцу в пятницу – до того, как унестись в свой спортзал?
Я прекращаю рвать на себе волосы.
– Естественно, запирала. Да какая разница? Как он вообще дотянулся?
И все равно: стоит мне подумать о Крисе, как я начинаю пускать слюни. После того как на свадьбе Франни – с грациозностью тяжелого фугаса – разрушила тот восхитительный момент, суровая действительность шмякнула меня обратно об землю, и мои щеки немедленно покраснели.
– Мне очень жаль, – я перешла на серьезный тон, – но я встречаюсь с другим человеком. Я… э-э нет, ты классный парень, правда. Но я не должна этого делать. Это нехорошо.
Однако Крис отнесся к вмешательству Франни с полной невозмутимостью. Посмотрел на нее и спросил:
– А ты… почему такая белая? – И когда та отвалила, проглотив язык и вся ощетинившаяся, Крис недовольно заметил: – Если и есть на свете вещи, которые я терпеть не могу, так это, прежде всего, невоспитанность!
Я поспешно закурила, глубоко затянувшись никотином, словно… ну, словно опиумом. А Крис продолжал:
– Нехорошо, говоришь? Да ты просто не знаешь, что такое “нехорошо”.
Осознавая, что вступаю на путь Марии Магдалины, неожиданно очутившейся в общей сауне, я пропищала в ответ:
– Нет, как раз знаю.
– А мне так хочется тебе показать! – невозмутимо продолжал Крис.
– Вообще-то… – начала было я.
– Так можно мне получить номер твоего телефона? Или он засекречен? – не дал он мне закончить мысль.
– У меня нечем записать, – хрипло ответила я.
– Может, принцессе не составит труда поставить автограф помадой прямо у меня на груди? – моментально отреагировал Крис.
Я улыбнулась, видя, как он извлекает из пиджака элегантную ручку и протягивает мне. За ручкой последовал маленький листочек папиросной бумаги. С овечьей покорностью я нацарапала свой номер. Простите, но в этом парне было столько дерзости и нахальства! А мне в мужчинах такая черта ужасно импонирует, – по крайней мере, в первые пять минут знакомства.
– Однако звонить мне не стоит, – поставила я точку, дабы хоть как-то успокоить голос совести. Перематываю сообщение еще раз. Сердце трепыхается, словно сверчок в спичечном коробке. Мой пояс верности готов расстегнуться сам собой, хотя в голове предостерегающе пульсирует: “Берегись! Опасно для здоровья!” И все равно – я не позвоню: это будет нечестно по отношению к Солу. Ведь Сол такой доверчивый. Будь он ревнивым и подозрительным, я чувствовала бы себя вправе так поступить. Но – нет. Я не могу звонить Крису. То есть я и вправду не могу – у меня же нет его номера. Нажимаю кнопки 1471 – и номер у меня уже есть.
Тупо гляжу на бледно-голубые стены прихожей, пока те не начинают сливаться в одно сплошное пятно. Начинаю рассуждать. Итак, я не могу ему звонить. И не позвоню. У меня есть Сол Боукок. У нас здоровые отношения (как говорил Ромео своей Джульетте). Я не могу его обманывать. Это нечестно. И прервать отношения я тоже не могу. Сама я их никогда не прерываю: это меня чересчур расстраивает. Сол мне нравится. Правда-правда. Он такой милый. Как жаль, что Бабс сейчас нет рядом! Уж она-то бы точно знала, что делать, как и с кем. Запираю дверной замок на два оборота и тащусь в спальню. Пора бы ей вернуться из этого своего Маврикия; а то мне уже начинает казаться, что их медовый месяц длится как минимум десяток лет.
Когда-то все было по-другому: я входила в офис и прямо с порога слышала неизменное: “Ваша задача – захватить здание с минимальным риском для жизни”. Но теперь все изменилось. Мэтт, мой непосредственный начальник, получил повышение, – теперь он руководит и маркетингом, и связями с прессой, – и старается по возможности избегать компьютерных игр как “преуменьшающих сложности реального мира”. Сегодня Мэтт сутулится перед экраном, отмечая мой приход молчаливым взмахом руки. Его любимчик – бассет-хаунд Падди (полное имя – Pas de Quatre) – развалился у него в ногах, самозабвенно пожевывая какую-то розоватую тряпочку.
– Как ужин? – спрашивает Мэтт, продолжая долбить по клавишам.
– В принципе не так страшно. – Он не забыл, и я тронута. – А как Стивен? Все еще в больнице?
Мэтт поворачивается.
– Нет. Его выписали – мм, забавное словечко – в субботу.
– Как он?
– Капризный, требовательный, – все как всегда. Но самое главное – я наконец-то смог улизнуть, а ты – пережить свой ужин. О свадьбе много говорили?
Молча киваю. Мэтт картинно закатывает глаза.
– “Невеста – ну, разве она не прелесть? А какое платье – это что-то по-тря-са-ю-ще-е! А жених – ну, не красавчик ли? О, Натали, дорогая, как же я обожаю свадьбы! Сол, какая жалость, что ты все пропустил!” Как – тепло?
Издаю смешок.
– Ты мне что, жучка подсадил, а?
– Твоя жизнь меня просто восхищает. И не терпится поскорее увидеть этого классного парня Сола.
– Еще бы, – говорю я. При этом тихонько вздыхаю.
– Эй. Не надо расстраиваться. Куда она денется? Они же вместе еще не жили, так? О боже. Полгода грязных трусов на полу, щетины в ванной, шума бьющей об унитаз струи, ссор в машине и стоячих носков, запиханных где-то между стенкой и диваном, – и вы с Бабс будете видеться чаще, чем до замужества. Уж поверь мне!
– Да нет же, Мэтт, я, правда, за нее очень рада, но… – Меня прерывает громкий собачий кашель. Похоже, наш бассет-хаунд подавился своей грязной, драной, розовой тряпкой – о господи боже мой, да это же пуант! – Откуда у Падди пуант?! – кричу я, в ужасе глядя на то, что мы с Мэттом зовем “шкафчиком для кружавчиков”.
Мне так хочется обвинить во всем Белинду, нашу ассистентку (женщину, рот которой никогда не закрывается, даже когда та молчит). Жаль, ничего не выйдет: она смылась на Крит, на целых две недели.
– Какой еще пуант? – спрашивает Мэтт. Шатающейся походкой я подхожу к шкафчику и начинаю рыться в куче на второй полке.
– Тот самый, с автографом Джульетты! – стенаю я. – Ну, почему надо было обязательно стащить именно его?!
Джульетта – наша прима. Всего в “Балетной компании Большого Лондона” их шесть, но Джульетта из них – самая примовая. Ее волосы – цвета пахты (по сравнению с ней я не более чем “шлюховатая блондинка”); ее походка – плывущее по небу облачко; и при этом она, как выразился один из критиков, “женственна, что ничуть ее не портит”. Джульетта умна, решительна и терпеть не может тех, кто считает балерин дурами. Лично я перед ней благоговею. А пресса – та ее просто обожает. Время от времени нам – пресмыкающимся у нее в ножках – удается уговорить приму подписать потертый пуант из розового атласа, который потом становится призом за победу в конкурсе – предположительно для какой-нибудь десятилетней девчушки, но, возможно, и для какого-нибудь мужчины средних лет.
– Пуанты лежат на второй полке, – говорю я. – А Падди – ростом с мухомор. Он что, по-твоему, стул пододвинул?
Мэтт склоняется над Падди. У него густые темные волосы (я имею в виду Мэтта – Падди бело-коричневый) и сизая щетина уже в 11 утра. Когда он улыбается, его лицо покрывается веселыми морщинками. Но сейчас Мэтт не улыбается.
– Падди – плохой песик, – говорит он с обожанием. – Очень непослушный мальчик! – Затем мне: – А ты запирала дверцу в пятницу – до того, как унестись в свой спортзал?
Я прекращаю рвать на себе волосы.
– Естественно, запирала. Да какая разница? Как он вообще дотянулся?