Страница:
На лицах Тони и Криса читается неподдельный ужас.
Свет постепенно гаснет, зал затихает, и при первых же звуках оркестра Крис принимается шипеть мне в самое ухо:
– Слушай, эта бодяга вообще надолго?
Пять минут спустя Тони объявляет, что не может разобраться в сюжете. Чувствую себя нянечкой, приглядывающей за двумя непоседливыми подростками-близнецами.
– Все очень просто, – шепчу я. – Доктор Коппелиус – игрушечных дел мастер, Коппелия – его механическая кукла…
– Ого, – говорит Тони. – Полная лажа.
А когда я спрашиваю у Криса: “Как считаешь, у Мел получается изображать Коппелию?”, он отвечает:
– Только без обид. По-моему, она пляшет как на костылях!
В антракте оба мои мужчины ненадолго оживляются. Тони, умирающий от кофеинового голодания, свистом подзывает билетершу вместо того, чтобы пройти два шага к первому ряду; а Крис верещит с издевкой:
– Интересно, сколько ваты было в трусах у того педрилы-плясуна? Такое впечатление, что он туда подушку целиком запихал!
В результате Крис так и не уезжает помогать ребятам с аппаратурой, поскольку засыпает в самом начале третьего акта и приходит в себя лишь под занавес.
– Я сказала Мел, что мы встречаемся в фойе, у служебного входа, – говорю я и тут же добавляю, заметив, как Крис поглядывает на часы: – Парни без тебя точно справятся?
– Без проблем, – отвечает он. – Они – профи, звук мы уже проверяли, и потом – ребята в курсе, что у меня встре… э-э, я думаю, поедем на моей тачке, если Тони хочется выпить пару банок. Ну, долго она там еще?
– А вот и Мел, – радостно объявляю я, заметив, как звезда сегодняшнего вечера резво скачет в нашу сторону: на ней коротенькое серебристое платье и розовые туфельки на неустойчивых шпильках. Глаза Тони выпрыгивают из орбит.
– Привет, Тони! – кричит Мел. – Привет, Натали, ой! А это кто? Как вам спектакль? По-моему, я была просто ужасна! А Оскар – еще ужаснее! Видели, как он завалил поддержку?
– Это Крис, помнишь, я тебе говорила? – вставляю я поспешно. – Это его группу мы едем слушать. И не говори глупостей: ты была великолепна. Ты была просто потрясающая, и спектакль получился потрясающий!
Крис улыбается Мел, – которая в этот момент всасывает в себя восхваления, будто смерч в церковном храме, – и тихим голосом говорит:
– Это были два с половиной часа захватывающего развлечения.
Мел хлопает в ладоши со словами:
– Ой, как здорово, а тебе понравилось, Тони?
Тони кричит:
– Детка, ты была как ветер, как буря, как стихийное бедствие! Ты была гигантом!
– Я была… гигантом? – переспрашивает Мел, не веря своим ушам.
– Он имеет в виду “замечательной”, – взвизгиваю я, не давая ситуации выйти из-под контроля, – а не в физическом смысле слова.
– Так мы едем или нет? – говорит Крис.
Пять минут спустя мы все стоим перед здоровенной, потрепанной “вольво” цвета “бургунди” (за исключением крыла, выкрашенного в “беж”). Крис с усилием дергает за ручку задней двери, хитро подмигивает мне и, шутливо растягивая слова, приглашает:
– Дааамочки, паапрррашу вас.
Я с трудом протискиваюсь внутрь, следом влезает Мел.
– Концерт сегодня должен быть классный, – заявляет Крис Тони, разгоняя движок. – “Нью Мьюзикл Экспресс” собирались дать репортаж о группе, и еще должна подъехать пара ребят из “Эй энд Ар”…
– Пара? – усмехается Тони. – Да они же, как овцы: парами не ходят. С этими ребятами всегда так: или уж всем стадом, или никого.
– Да я знаю. Кстати, между нами: три серьезных конторы уже интересовались группой, но я пока делаю вид, что мне это не интересно…
– Слушай, Крис, что за фигню ты поставил? Да еще на полную! Выключи, а? Будь другом. А то у меня голова раньше времени треснет.
Поскольку “фигня” – это нечто иное, как демокассета “Монстров” (мне ли не знать – я прослушала ее как минимум раз пятьдесят за эти две недели), я вжимаюсь поглубже в кресло. Крис вдавливает палец в кнопку на панели магнитолы так, будто это глаз Мел, и аппарат с треском выплевывает кассету. Крис запихивает ее в карман.
– Слава тебе господи, – говорит Тони. – Полный отстой. Что это за хрень? Кто они? Впрочем, кто бы они ни были, им сто процентов не светит продать ни одной долбаной песни.
– Э-э, да так, никто, в общем-то, кучка дилетантов, просто сейчас столько шума вокруг “Вено…”, кха-кха, “Монстров”, и этим тоже захотелось, чтоб я взял их под себя. Да, так!
– Значит, – встреваю я, – ты говоришь, сегодня там будет не протолкнуться? Вот здорово!
– Кстати, Натали, хорошо, что напомнила. Помнишь, ты дала мне кучу бесплатных билетов на сегодняшний концерт? Они ведь так и валяются у меня в сумочке. Я предлагала всем нашим, но желающих не оказалось. Сказали: название какое-то примитивное. Грубое какое-то: “Венозные монстры”.
В машине повисает гробовая тишина, нарушаемая лишь жалобным стоном мотора, находящегося, похоже, на последнем издыхании.
И тут Тони вдруг взрывается оглушительным смехом.
– Мел, – говорит он, – ты прелесть! Выйдешь за меня замуж?
Мел хихикает.
– Это зависит от того, – отвечает она, – пообещаешь ли ты мне во всем повиноваться.
Тони поворачивается к ней, улыбаясь во весь рот.
– С тебя – плеточка, с меня – наручники, дорогая.
Мел притворно смущается.
– Фу, как не стыдно! Я совсем не это имела в виду, – говорит она. – Ой, Натали, твой брат такой испорченный!
– Приехали, – неожиданно объявляет Крис. – Честное слово, – в смысле, я фигею, – вы только посмотрите, какие толпы! Реально – давка! Последний, блин, день Помпеи! И – фотографы!
В самом деле, перед клубом собралась огромная толпа фанатов и фотографов, и Крис настолько потрясен, что чуть было не врезается прямо в них. Тони посматривает на Криса с уважением.
– Похоже, тут и правда тусня намечается неслабая, – говорит он как бы мимоходом. Пауза. – Любительского уровня, естественно.
Крис, у которого уже голова идет кругом – с одной стороны, от видений о персональных авиалайнерах, с другой – от того, где бы запарковать “вольво”, – бормочет себе под нос:
– Я знал! Я всегда говорил: мы им еще покажем! Да, старик, это что-то – я тебе говорю: от них все тащатся – подростки-металлисты, фанаты в сорочках с рюшами, все, кому нет пятидесяти и кто не работает в банке, скейтбордисты, – я тебе говорю: их первый сингл, там такая тема – просто отпад! – сам услышишь, – обкончаться можно! – а как они на сцене смотрятся – чистый, блин, театр! – надо еще пошустрить насчет фотографий – я уже вижу: матовые, зернистые, черно-белые, парни на фоне заброшенного дома, – или лучше так: вся группа на лестнице, смотрят в небо, – нет, все, я понял: ребята разбрелись по полю, Тарки, наш лидер, ближе всех к камере, и корова, нет, коза! нет, корова, да, точно, корова – джерсейская! Или фризийская? Нет, все, джерсейская! Фризийская – это отстой, на заднем плане, и еще, думаю, видеоклип: парни, в мексиканской пустыне, красный “кадиллак”, MTV просто обделаются от восторга…
Я сижу, онемевшая от счастья за Криса, что в общем-то совсем не проблема, так как он все равно не дает вставить слово, продолжая тарахтеть без остановки. Но вот “вольво” наконец запаркована, и мы вступаем в бой с давящейся массой у дверей “Монарха”.
Крис протискивается сквозь густую толпу и выныривает перед охранником со словами:
– Крис Помрой, менеджер группы. Все в порядке?
Охранник – эдакий примат в смокинге – ворчливо бормочет:
– Гостевой список закрыт.
Крис кричит:
– Этого не может быть. Я их менеджер!
Левая ноздря охранника слегка приподнимается.
– Ты менеджер “Маник Стрит Причерз”?
Это даже не вопрос.
Челюсть Криса захлопывается, словно мышеловка, и он начинает заикаться:
– Ма… Ма… Маники?
Спустя семь минут, после текстового сообщения нужному человеку с мобильника Тони, мой брат, Мел, Крис и я попадаем в “Монарх”: туда, где уже вовсю идет импровизированная тусовка, – закрытый разогревочный сейшн, что-то вроде разминки перед завтрашним мегашоу на большой арене, – одной из крутейших рок-групп на планете. На сцену за девяносто минут до этого были в спешном порядке вытолканы “Монстры”, так и не дождавшиеся прибытия своей группы поддержки (т. е. своих мамаш) и напрочь проигнорированные элитной аудиторией.
Тони моментально вычисляет в толпе дюжину “старых друзей” и исчезает в спертой духоте, крепко прижимая к себе Мел. Он так хорошо сложен, а она вся такая маленькая и хрупкая, что в паре они напоминают Лорел и Харди, только гораздо шикарнее. В ту же самую пикосекунду, когда Тони обнаружил, что весь фурор затеян в честь “Маник Стрит Причерз”, рейтинг Криса упал, словно булыжник со скалы. Я втягиваю голову в плечи в бессмысленной попытке защитить барабанные перепонки и зажечь сигарету, хотя воздух вокруг и без того пропитан дымом так густо, что мне совершенно незачем этого делать. Все мои внутренности грохочут в такт ударнику, словно кастрюли в посудном шкафу. Я всерьез опасаюсь, как бы не оторвалась одна из почек.
– Вы были на разогреве у самих “Маников”! – ору я в ухо Крису, который уже оправился от презрительных издевок охранника и впал в безумный восторг.
– Прикинь, теперь я могу пойти к любому агенту, – кричит он, – и говорить, что мои парни были на разогреве у самих “Маников”!
После чего исчезает в туалете, вслед за кучкой выбивающихся из общей толпы “эй-энд-арщиков”. Назад он выходит с таким жалким видом, будто кошка, которую только что обмакнули в ведро с водой.
– Что?! – ору я ему с громкостью ядерного фугаса, кажущейся беззвучной на фоне общего грохота.
Выясняется, что “эй-энд-арщики” подвалили в “Монарх”, когда “Монстры” практически допевали свою последнюю песню. И их коллективное мнение оказалось далеко от идеала. Наиболее конструктивный комментарий: “Группы вроде этой – позавчерашний день”. Менее конструктивный: “У групп вроде этой будущего нет”. И, наконец, наименее конструктивный: “На глаз и на слух это похоже на хор пердящих бородавочников”.
Пытаюсь найти позитив в последнем вердикте, но мне это не удается.
Глава 10
Свет постепенно гаснет, зал затихает, и при первых же звуках оркестра Крис принимается шипеть мне в самое ухо:
– Слушай, эта бодяга вообще надолго?
Пять минут спустя Тони объявляет, что не может разобраться в сюжете. Чувствую себя нянечкой, приглядывающей за двумя непоседливыми подростками-близнецами.
– Все очень просто, – шепчу я. – Доктор Коппелиус – игрушечных дел мастер, Коппелия – его механическая кукла…
– Ого, – говорит Тони. – Полная лажа.
А когда я спрашиваю у Криса: “Как считаешь, у Мел получается изображать Коппелию?”, он отвечает:
– Только без обид. По-моему, она пляшет как на костылях!
В антракте оба мои мужчины ненадолго оживляются. Тони, умирающий от кофеинового голодания, свистом подзывает билетершу вместо того, чтобы пройти два шага к первому ряду; а Крис верещит с издевкой:
– Интересно, сколько ваты было в трусах у того педрилы-плясуна? Такое впечатление, что он туда подушку целиком запихал!
В результате Крис так и не уезжает помогать ребятам с аппаратурой, поскольку засыпает в самом начале третьего акта и приходит в себя лишь под занавес.
– Я сказала Мел, что мы встречаемся в фойе, у служебного входа, – говорю я и тут же добавляю, заметив, как Крис поглядывает на часы: – Парни без тебя точно справятся?
– Без проблем, – отвечает он. – Они – профи, звук мы уже проверяли, и потом – ребята в курсе, что у меня встре… э-э, я думаю, поедем на моей тачке, если Тони хочется выпить пару банок. Ну, долго она там еще?
– А вот и Мел, – радостно объявляю я, заметив, как звезда сегодняшнего вечера резво скачет в нашу сторону: на ней коротенькое серебристое платье и розовые туфельки на неустойчивых шпильках. Глаза Тони выпрыгивают из орбит.
– Привет, Тони! – кричит Мел. – Привет, Натали, ой! А это кто? Как вам спектакль? По-моему, я была просто ужасна! А Оскар – еще ужаснее! Видели, как он завалил поддержку?
– Это Крис, помнишь, я тебе говорила? – вставляю я поспешно. – Это его группу мы едем слушать. И не говори глупостей: ты была великолепна. Ты была просто потрясающая, и спектакль получился потрясающий!
Крис улыбается Мел, – которая в этот момент всасывает в себя восхваления, будто смерч в церковном храме, – и тихим голосом говорит:
– Это были два с половиной часа захватывающего развлечения.
Мел хлопает в ладоши со словами:
– Ой, как здорово, а тебе понравилось, Тони?
Тони кричит:
– Детка, ты была как ветер, как буря, как стихийное бедствие! Ты была гигантом!
– Я была… гигантом? – переспрашивает Мел, не веря своим ушам.
– Он имеет в виду “замечательной”, – взвизгиваю я, не давая ситуации выйти из-под контроля, – а не в физическом смысле слова.
– Так мы едем или нет? – говорит Крис.
Пять минут спустя мы все стоим перед здоровенной, потрепанной “вольво” цвета “бургунди” (за исключением крыла, выкрашенного в “беж”). Крис с усилием дергает за ручку задней двери, хитро подмигивает мне и, шутливо растягивая слова, приглашает:
– Дааамочки, паапрррашу вас.
Я с трудом протискиваюсь внутрь, следом влезает Мел.
– Концерт сегодня должен быть классный, – заявляет Крис Тони, разгоняя движок. – “Нью Мьюзикл Экспресс” собирались дать репортаж о группе, и еще должна подъехать пара ребят из “Эй энд Ар”…
– Пара? – усмехается Тони. – Да они же, как овцы: парами не ходят. С этими ребятами всегда так: или уж всем стадом, или никого.
– Да я знаю. Кстати, между нами: три серьезных конторы уже интересовались группой, но я пока делаю вид, что мне это не интересно…
– Слушай, Крис, что за фигню ты поставил? Да еще на полную! Выключи, а? Будь другом. А то у меня голова раньше времени треснет.
Поскольку “фигня” – это нечто иное, как демокассета “Монстров” (мне ли не знать – я прослушала ее как минимум раз пятьдесят за эти две недели), я вжимаюсь поглубже в кресло. Крис вдавливает палец в кнопку на панели магнитолы так, будто это глаз Мел, и аппарат с треском выплевывает кассету. Крис запихивает ее в карман.
– Слава тебе господи, – говорит Тони. – Полный отстой. Что это за хрень? Кто они? Впрочем, кто бы они ни были, им сто процентов не светит продать ни одной долбаной песни.
– Э-э, да так, никто, в общем-то, кучка дилетантов, просто сейчас столько шума вокруг “Вено…”, кха-кха, “Монстров”, и этим тоже захотелось, чтоб я взял их под себя. Да, так!
– Значит, – встреваю я, – ты говоришь, сегодня там будет не протолкнуться? Вот здорово!
– Кстати, Натали, хорошо, что напомнила. Помнишь, ты дала мне кучу бесплатных билетов на сегодняшний концерт? Они ведь так и валяются у меня в сумочке. Я предлагала всем нашим, но желающих не оказалось. Сказали: название какое-то примитивное. Грубое какое-то: “Венозные монстры”.
В машине повисает гробовая тишина, нарушаемая лишь жалобным стоном мотора, находящегося, похоже, на последнем издыхании.
И тут Тони вдруг взрывается оглушительным смехом.
– Мел, – говорит он, – ты прелесть! Выйдешь за меня замуж?
Мел хихикает.
– Это зависит от того, – отвечает она, – пообещаешь ли ты мне во всем повиноваться.
Тони поворачивается к ней, улыбаясь во весь рот.
– С тебя – плеточка, с меня – наручники, дорогая.
Мел притворно смущается.
– Фу, как не стыдно! Я совсем не это имела в виду, – говорит она. – Ой, Натали, твой брат такой испорченный!
– Приехали, – неожиданно объявляет Крис. – Честное слово, – в смысле, я фигею, – вы только посмотрите, какие толпы! Реально – давка! Последний, блин, день Помпеи! И – фотографы!
В самом деле, перед клубом собралась огромная толпа фанатов и фотографов, и Крис настолько потрясен, что чуть было не врезается прямо в них. Тони посматривает на Криса с уважением.
– Похоже, тут и правда тусня намечается неслабая, – говорит он как бы мимоходом. Пауза. – Любительского уровня, естественно.
Крис, у которого уже голова идет кругом – с одной стороны, от видений о персональных авиалайнерах, с другой – от того, где бы запарковать “вольво”, – бормочет себе под нос:
– Я знал! Я всегда говорил: мы им еще покажем! Да, старик, это что-то – я тебе говорю: от них все тащатся – подростки-металлисты, фанаты в сорочках с рюшами, все, кому нет пятидесяти и кто не работает в банке, скейтбордисты, – я тебе говорю: их первый сингл, там такая тема – просто отпад! – сам услышишь, – обкончаться можно! – а как они на сцене смотрятся – чистый, блин, театр! – надо еще пошустрить насчет фотографий – я уже вижу: матовые, зернистые, черно-белые, парни на фоне заброшенного дома, – или лучше так: вся группа на лестнице, смотрят в небо, – нет, все, я понял: ребята разбрелись по полю, Тарки, наш лидер, ближе всех к камере, и корова, нет, коза! нет, корова, да, точно, корова – джерсейская! Или фризийская? Нет, все, джерсейская! Фризийская – это отстой, на заднем плане, и еще, думаю, видеоклип: парни, в мексиканской пустыне, красный “кадиллак”, MTV просто обделаются от восторга…
Я сижу, онемевшая от счастья за Криса, что в общем-то совсем не проблема, так как он все равно не дает вставить слово, продолжая тарахтеть без остановки. Но вот “вольво” наконец запаркована, и мы вступаем в бой с давящейся массой у дверей “Монарха”.
Крис протискивается сквозь густую толпу и выныривает перед охранником со словами:
– Крис Помрой, менеджер группы. Все в порядке?
Охранник – эдакий примат в смокинге – ворчливо бормочет:
– Гостевой список закрыт.
Крис кричит:
– Этого не может быть. Я их менеджер!
Левая ноздря охранника слегка приподнимается.
– Ты менеджер “Маник Стрит Причерз”?
Это даже не вопрос.
Челюсть Криса захлопывается, словно мышеловка, и он начинает заикаться:
– Ма… Ма… Маники?
Спустя семь минут, после текстового сообщения нужному человеку с мобильника Тони, мой брат, Мел, Крис и я попадаем в “Монарх”: туда, где уже вовсю идет импровизированная тусовка, – закрытый разогревочный сейшн, что-то вроде разминки перед завтрашним мегашоу на большой арене, – одной из крутейших рок-групп на планете. На сцену за девяносто минут до этого были в спешном порядке вытолканы “Монстры”, так и не дождавшиеся прибытия своей группы поддержки (т. е. своих мамаш) и напрочь проигнорированные элитной аудиторией.
Тони моментально вычисляет в толпе дюжину “старых друзей” и исчезает в спертой духоте, крепко прижимая к себе Мел. Он так хорошо сложен, а она вся такая маленькая и хрупкая, что в паре они напоминают Лорел и Харди, только гораздо шикарнее. В ту же самую пикосекунду, когда Тони обнаружил, что весь фурор затеян в честь “Маник Стрит Причерз”, рейтинг Криса упал, словно булыжник со скалы. Я втягиваю голову в плечи в бессмысленной попытке защитить барабанные перепонки и зажечь сигарету, хотя воздух вокруг и без того пропитан дымом так густо, что мне совершенно незачем этого делать. Все мои внутренности грохочут в такт ударнику, словно кастрюли в посудном шкафу. Я всерьез опасаюсь, как бы не оторвалась одна из почек.
– Вы были на разогреве у самих “Маников”! – ору я в ухо Крису, который уже оправился от презрительных издевок охранника и впал в безумный восторг.
– Прикинь, теперь я могу пойти к любому агенту, – кричит он, – и говорить, что мои парни были на разогреве у самих “Маников”!
После чего исчезает в туалете, вслед за кучкой выбивающихся из общей толпы “эй-энд-арщиков”. Назад он выходит с таким жалким видом, будто кошка, которую только что обмакнули в ведро с водой.
– Что?! – ору я ему с громкостью ядерного фугаса, кажущейся беззвучной на фоне общего грохота.
Выясняется, что “эй-энд-арщики” подвалили в “Монарх”, когда “Монстры” практически допевали свою последнюю песню. И их коллективное мнение оказалось далеко от идеала. Наиболее конструктивный комментарий: “Группы вроде этой – позавчерашний день”. Менее конструктивный: “У групп вроде этой будущего нет”. И, наконец, наименее конструктивный: “На глаз и на слух это похоже на хор пердящих бородавочников”.
Пытаюсь найти позитив в последнем вердикте, но мне это не удается.
Глава 10
На следующее утро, в 7:30 мама приветствует меня по мобильнику словами:
– Сочные “болоньезе” с мятой.
– Чего? – отвечаю я.
– Узнать, как прошел вчерашний вечер!
– А, извини. – Зеваю и усиленно моргаю, заставляя себя проснуться. – Концерт был довольно громкий. Уши до сих пор заложены.
Мама тут же советует хорошенько их проспринцевать.
– А ты, вообще, где, дорогуша? Я звонила тебе домой, но никто не ответил.
– Я… мм, у Криса.
Деликатное молчание.
– Значит, Сол так и не проявился. А как у Тони с той девушкой? Забавная она все-таки, маленькая такая: все равно, что здороваться за руку с разреженным воздухом.
– Все очень хорошо, – говорю я, ухмыляясь. – Очень хорошо. – Бросаю взгляд на спящего Криса и прикрываю трубку рукой. – Они с Мел, похоже, увлечены друг другом. А вот с Крисом получилось как-то неловко: ребята из его группы ужасно расстроились и даже пригрозили разойтись, так как не получили одобрения “Эй энд Ар”.
Мама презрительно фыркает.
– А, ну да, от этих дождешься, – говорит она. – Эти свое мнение каждую неделю меняют. Передай ему, чтоб не принимал близко к сердцу. Один удачный сейшн – и эта братия повалит валом. А что у них за стиль? Фанк-металл? Спид? Трэш?
– Крис называет это “ромо-металл”, – отвечаю я.
– Что-то новенькое, – говорит мама с ноткой сарказма в голосе. – Они что – долбят и оттягивают?
– Мама, это довольно личный вопрос, в смысле…
– Ты все-таки смешная девочка, Натали! Что у них за саунд? Там есть гитарные соло в стиле Ван Халлена?
– Конечно, э-э, нет.
– А что за усилители они используют?
– Господи, откуда же мне зн…
– Если это металл, дорогая, то им следует использовать “маршаллы”, нельзя брать старье вроде “Вокс Эй-Си 30”, у них кошмарный “фидбэк”.
Я мрачно ухмыляюсь Ленину – то есть копии гравюры Энди Уорхолла на стене спальни Криса – и думаю о том, не чересчур ли глубоко мама погрузилась в карьеру своего сыночка. Казалось бы, мне-то что, но неделю назад она спросила у меня, что такое пируэт: “Это что, куколка такая деревянная?”.
– А как у тебя с “Весонаблюдателями”? – пытаюсь я сменить тему.
– Нормально, спасибо, дорогая. Перед взвешиванием я сняла свой шифоновый шарфик. – Она ненадолго замолкает, а затем добавляет: – Хотя надо сказать, теперь все совсем не так, как раньше. В былые времена, стоило тебе сбросить вес, – и тут же начинался звон во все колокола. Потом громко объявляли, сколько ты сбросила, и все вокруг принимались хлопать в ладоши. Но сейчас все по-другому. И в колокола больше никто не звонит.
– И… э-э… у тебя… как дела? – осторожно справляюсь я.
– Неплохо. За прошлую неделю сбросила полтора фунта. Но зато в позапрошлую – фунт набрала. Один – туда, один – сюда. Один – один. Тони говорит: это все равно, что слушать по радио результаты футбольного турнира. – Ее высокий, звонкий смех звучит неискренне. И мой – тоже, когда я присоединяюсь к ней.
– Ну, и ладно, – говорю я. – Как пришло, так и ушло.
– Пришло гораздо легче.
– Ты уже разговаривала с Тони?
– Послушай, Натали, не могу же я звонить ему в такую рань! Он наверняка еще спит!
После такого заявления моя склонность к продолжению сей милой беседы тает на глазах. Я выключаю мобильник. Затем забираюсь обратно в постель, пытаясь вновь погрузиться в сон, но мне мешает нос Криса, издающий свистящие трели. Как будто делишь ложе с колли. Будь на его месте Сол, я заставила бы его замолчать, защемив ему ноздри, но, как и все задиры, в душе я ужасная трусиха. (Крис терпеть не может, когда его будят, и с удовольствием растянет свое мстительно дурное настроение на все следующие двадцать четыре часа.)
Украдкой приподнимаюсь. Из доступного чтива в наличии только стопка журналов “Керранг”[22], словарь рифм и две книги – “Цитатник Мао Цзэдуна” и “Как написать хитовую песню”.Перекатываюсь на живот и ловлю свое отражение в зеркальной спинке антикварной кровати. Зеркало сплошь заляпано отпечатками женских пальцев, а мои волосы – жирные и грязные. Что ж. Может, хорошая ванна заставит меня проснуться? Осторожно переступаю через валяющиеся на полу рубашки, медленно прокрадываюсь в ванную и потихоньку поворачиваю краны в стиле “арт-деко”. Чтобы приглушить шум бьющей струи, подкладываю губку.
Опускаюсь во чрево чугунного монстра, выжимаю на волосы каплю шампуня “Аведа” (у Криса тут парфюмерии больше, чем у царицы Савской) и начинаю втирать. Затем смываю пену прямо в ванной: душем не пользуюсь, чтобы, не дай бог, не разбудить своего господина. Затычку тоже не вынимаю – все по той же причине. И лишь начав отжимать волосы в полотенце, я вдруг замечаю ЭТО. Застываю на месте, а рука словно прилипает к полотенцу. Не веря своим глазам, вглядываюсь в поверхность воды. Горло словно сдавливает клещами. Склоняюсь над мыльной водой до тех пор, пока до носа не остается каких-то несколько дюймов. Кровь пульсирует в голове паническими толчками. Что ЭТО?!
Десятки, нет, сотни светлых волосков плавают в воде, словно трупики. Мои волосы. Еще какое-то мгновение я не могу отвести взгляд, но зрелище до того неприличное, что я рывком выдергиваю затычку. Затем медленно поднимаю руку к голове и осторожно тяну. Пять волосков. Тяну еще. Семь волосков. Еще. Четыре волоска. Еще. Восемь волосков. Восемь. Мое сердце топочет в ритм “Маников”, и я ощущаю себя героиней фильма ужасов, вдруг ставшего явью. О боже, только бы это был сон! Вот только не сон это, нет, потому что, когда это настоящий сон, ты не думаешь: “О боже, только бы это был сон”. Крутанувшись волчком, поворачиваюсь к огромному зеркалу, щелкаю выключателем и принимаюсь изучать свой череп. Белая кожа между прядями, болезненно-молочно-белая кожа…
– Чем это ты там занимаешься? Вшей, что ли, ищешь? – раздается голос Криса: раздраженный серый призрак в дверном проеме.
– Я лысею… у меня вылезают волосы!
Крис хрюкает:
– Не сходи с ума. Женщины не лысеют.
– Посмотри сам! – истерически визжу я и тяну себя за волосы. Три волосины послушно отделяются от головы и остаются у меня в руке.
– Естественно, они будут вылезать, если ты будешь их тянуть, – говорит он. – Не тяни – и все дела.
– Посмотри в ванну! – умоляю я. Крис неохотно идет к ванне: так, будто она где-то очень-очень далеко.
– Бррр. Да ты линяешь, принцесса.
Я начинаю нервно крутить волосы – о боже, может быть, в этом все дело?! – и тут же останавливаюсь.
– Возможно, это из-за стресса, – добавляет Крис. – Тебе надо взять больничный.
Больничный?! Я никогда не беру больничные! Я – Работник Месяца, причем каждого. (Ну, если бы “Балетная компания” была “Макдоналдсом”, точно была бы.) Я такими вещами не занимаюсь, хотя… По-прежнему не отводя глаз от ванны, начинаю рассуждать: “А почему бы и нет? У меня вылезают волосы; Бабс утверждает, что я не могу сказать “нет”; я вся вымотанная после концерта, – точнее сказать, после того, как до четырех утра прикалывалась над Крисом, скакавшим вверх-вниз, словно игрушка “йо-йо”, – и к тому же мне действительно не хочется тащиться на работу”. Очень осторожно высушиваю волосы здоровенным феном из нержавейки, ревущим как реактивная турбина и трансформирующим меня в Бонни Тайлер. В 8:45 я наговариваю сообщение на голосовую почту Мэтта.
– Мэтт, мне очень жаль, но, похоже, я серьезно заболела, – шепчу я в трубку. Крис сидит рядом: слушает, кивает. – У меня ужасная мигрень, и тошнит, я осталась у мамы, она за мной ухаживает.
Тут Крис подает знак “стоп”, прерывая мой монолог.
– Принцесса. Чересчур много информации: выдаешь себя с головой.
В ужасе смотрю на него.
– Но ведь я же специально это сказала. Чтоб он не звонил мне домой, и чтоб не вызвать подозрений, когда там никто не ответит, – тихонько пищу я.
Крис смеется.
– Беру свои слова обратно. Ты просто профи, – говорит он, взъерошивая мою новую прическу:
“Династия” встречается с “Ночью страха”.
Едва справляюсь с желанием вывернуться из-под его руки.
– Ты действительно думаешь, что это из-за стресса? – спрашиваю я, касаясь своих волос, – едва-едва и очень мягко, – и тут же отдергивая руку, будто это какая-нибудь ледяная скульптура.
– Конечно, блин, из-за чего же еще? – отвечает Крис. – Не думай об этом, а то будет еще хуже.
Я улыбаюсь. В этих своих трусах-“боксерах” он выглядит таким худеньким: совсем мальчишка. Мне отчаянно хочется поверить ему. Но из головы никак не выходит картина: сотни волосинок, кружащися в водовороте слива, и каждая из них – предвестник ужасной погибели. Мне нельзя волноваться. Если я буду волноваться, они начнут вываливаться пучками, и я облысею, не пройдет и месяца. Нужно переключиться на что-то другое. Измеряю Криса взглядом:
– Итак, чем сегодня займемся?
Мне хочется, чтобы он снова увлек меня в постель и сделал мне хорошо. Разумеется, после того, как почистит зубы.
Беда в том, что сегодня Крис, похоже, не в том настроении: после вчерашней-то ночи, когда у него просто сорвало башню. Сегодня – и теперь мне это точно известно – день регресса: одно сплошное раздражение. Лично я вчера обошлась без этого. Все, с кокаином покончено: с того самого момента, когда я чихнула, пустив на ветер сотню фунтов за одну секунду. И еще: из-за того, что мне очень-очень хотелось, я точно знала, что делать этого не следует. (Для себя я уже давно решила: просто я очень быстро ко всему привыкаю. У меня нет аллергии на злаки или арахис; мне просто нужно что-то, чтобы почувствовать себя как-нибудь по-особенному.) Крис хватает меня за руку.
– Знаешь-ка, – говорит он, – я думаю раздобыть нам запас на выходные.
Внутри у меня все опускается, но я решаю не обижать Криса отказом. И спустя пару тоскливых часов у него в руках оказывается пластиковый пакетик с нашим развлечением на сегодня.
Здорово, конечно, почувствовать себя маленьким чертенком в компании с плохим мальчиком, в то время как все остальные усердно пашут на работе. Но что меня потрясло, так это то, какое, оказывается, это нудное дело – покупка наркотиков. Пришлось тащиться аж в Уимблдон, где в крошечном одноквартирном домике обосновался Крисов снабженец (белый, из среднего класса), а потом не меньше десятка лет выслушивать его идиотские шуточки насчет причесок и парикмахерских. Сказать по правде, я ожидала чего-то более грязного и смертельно опасного.
– Только после вас, – говорит Крис. И добавляет, заметив мои колебания: – Кокаин – наркотик чистый и безопасный!
Я продолжаю колебаться. Тони говорит, что только законченные придурки умирают от наркотиков, но, зная о том, как мне обычно везет в таких делах, мое второе “я” немедленно ощетинивается, кричит “оо-оо-оо!” и цепляется ногтями за землю.
Крис шепчет:
– Похоже, ты из тех правильных девочек, для которых порошок бывает только от кашля, да?
Меня буквально вынуждают втянуть в себя дорожку.
– Оттягивает, правда? – хихикаю я, и мы падаем в кровать: молодые и влюбленные в свои раздваивающиеся личности.
Когда звонит мобильник Криса, тот как раз занят совершенно не подходящим для этого делом.
– Ал… ле! – отвечает он грубо.
– Это тебя, – говорит Крис осуждающе. Я округляю глаза, резко сжимаю ноги и, поймав брошенную мне наживку, мурлычу:
– Хеллоу!
– Миллер, какого хрена ты вытворяешь? – говорит голос на другом конце линии.
Мое чудесное настроение улетучивается в момент. Сглатываю слюну: на вкус горько.
– Как, как ты… – Не могу закончить фразу.
– Твоя мама мне звонила.
Втягиваю носом и прижимаю кисть руки к ноздре. Не хочу, чтобы кокаин попал в трубку.
– Понятно, – говорю я. – Но этот номер. Откуда…
– Из твоего. “Ролодекса”[23]. Просто ты чересчур организованная, Натали. Правда, только когда это касается лично тебя, – добавляет Мэтт.
– Мне действительно очень жаль, что так получилось, – шепчу я. И мне действительно жаль. Жаль, что меня вычислили. Спасибо тебе, мамочка.
– Ты уже видела сегодняшнюю “Сан”?
– Еще нет, – бормочу я.
– Мм, а стоило бы! Потому что именно сегодня, к вящей радости десятка миллионов читателей, они тиснули ту самую статейку про здоровье, что ты устроила для Мел; вкупе с экспертным заключением врача-тире-диетолога о том, что содержание жиров в ее теле чрезвычайно низкое. Мол, он не желает ставить поспешный диагноз, но тем не менее: низкое содержание жиров в организме симптоматично для пациентов, страдающих ГРЕБАНОЙ АНОРЕКСИЕЙ НА ФОНЕ НЕВРОЗА! – орет он мне в самое ухо.
Образно говоря, я грохаюсь в обморок, не сходя с места. На самом же деле издаю протяжное и абсолютно бесполезное:
– Ооооооооооо!
– Ты что там, кокаин нюхаешь? – добавляет он вдруг.
У меня делается виноватый вид. Это все равно, что прятать под свитером попугая, который все время орет “Арррааа!”, а ты упорно стоишь на своем: “Нет, что вы, это была я”. Извинения расталкивают друг друга локтями у меня в голове, но сваливаются в одну кучу прежде, чем мозг успевает конвертировать их в речь.
– Господи, Натали, – вздыхает Мэтт. – Не делай этого. – Голос у него мягкий, как теплое масло, и я уже готова разреветься. – Ты облажалась.
Сгибаю ноги и натягиваю одеяло до самого подбородка. Мэтт делает паузу, а затем, когда я так и продолжаю молчать, добавляет:
– Бог его знает. Иногда я сам смотрю на Мел и думаю: вот женщина, которая пишет самое длинное на свете письмо самоубийцы. Одно дело, об этом знаем мы, компания в курсе маленькой проблемы Мел, бедное дитя живет с этой проблемой уже давно, мы пытались помочь ей, но она не меняется, ей самой это нравится, это ее собственный путь к совершенству. Но если об этом узнаёт весь мир – это уже плохо. Я знаю, вы с ней теперь подруги, но это – твоя работа. Ты могла бы выбрать любую другую танцовщицу. По сравнению с Мел большинство из них – жирные пингвины. Мне очень жаль, Нэт. На этот раз я не смогу тебя защитить. “Балетная полиция” в бешенстве, и, должен тебе сказать, ничем хорошим это не пахнет.
Мое сердце начинает качать ужас.
– Что… что ты имеешь в виду?
Он вздыхает.
– Нэт, ты же прекрасно знаешь нынешнюю обстановку: они только и ждут удобного повода для сокращения персонала. Но послушай. Я не думаю, чтобы они стали принимать скоропалительные решения, и, если поездка с “Телеграф” пройдет успешно, будь уверена: я сделаю все, чтобы лавры достались тебе. Все от меня зависящее… – я быстро скрещиваю пальцы на удачу. Если б у меня были длинные, мягкие, бархатистые уши, а изо рта воняло, как из сточной канавы, я легко смогла бы очаровать Мэтта, – … но, Нэт, с другой стороны, я должен делать только то, что приносит пользу компании.
– Я знаю, – шепчу я.
Страх заполняет меня целиком, и все же крошечный лучик надежды еще брезжит где-то в груди. Насколько мне известно, я отлично все организовала с поездкой в Италию. Билеты на самолет заказаны; Мэтт с Джульеттой вылетают в Верону в среду вечером; фотограф с визажистом – днем; номера в гостинице забронированы; съемки согласованы с местными властями и начнутся ранним утром в четверг; таким образом, у “Телеграф” будет достаточно времени отшлепать снимки нашей Джульетты, позирующей на балконе Джульетты настоящей. И они успеют тиснуть их в свой пятничный номер – в День святого Валентина и нашей премьеры “Ромео и Джульетты”.
– Сочные “болоньезе” с мятой.
– Чего? – отвечаю я.
– Узнать, как прошел вчерашний вечер!
– А, извини. – Зеваю и усиленно моргаю, заставляя себя проснуться. – Концерт был довольно громкий. Уши до сих пор заложены.
Мама тут же советует хорошенько их проспринцевать.
– А ты, вообще, где, дорогуша? Я звонила тебе домой, но никто не ответил.
– Я… мм, у Криса.
Деликатное молчание.
– Значит, Сол так и не проявился. А как у Тони с той девушкой? Забавная она все-таки, маленькая такая: все равно, что здороваться за руку с разреженным воздухом.
– Все очень хорошо, – говорю я, ухмыляясь. – Очень хорошо. – Бросаю взгляд на спящего Криса и прикрываю трубку рукой. – Они с Мел, похоже, увлечены друг другом. А вот с Крисом получилось как-то неловко: ребята из его группы ужасно расстроились и даже пригрозили разойтись, так как не получили одобрения “Эй энд Ар”.
Мама презрительно фыркает.
– А, ну да, от этих дождешься, – говорит она. – Эти свое мнение каждую неделю меняют. Передай ему, чтоб не принимал близко к сердцу. Один удачный сейшн – и эта братия повалит валом. А что у них за стиль? Фанк-металл? Спид? Трэш?
– Крис называет это “ромо-металл”, – отвечаю я.
– Что-то новенькое, – говорит мама с ноткой сарказма в голосе. – Они что – долбят и оттягивают?
– Мама, это довольно личный вопрос, в смысле…
– Ты все-таки смешная девочка, Натали! Что у них за саунд? Там есть гитарные соло в стиле Ван Халлена?
– Конечно, э-э, нет.
– А что за усилители они используют?
– Господи, откуда же мне зн…
– Если это металл, дорогая, то им следует использовать “маршаллы”, нельзя брать старье вроде “Вокс Эй-Си 30”, у них кошмарный “фидбэк”.
Я мрачно ухмыляюсь Ленину – то есть копии гравюры Энди Уорхолла на стене спальни Криса – и думаю о том, не чересчур ли глубоко мама погрузилась в карьеру своего сыночка. Казалось бы, мне-то что, но неделю назад она спросила у меня, что такое пируэт: “Это что, куколка такая деревянная?”.
– А как у тебя с “Весонаблюдателями”? – пытаюсь я сменить тему.
– Нормально, спасибо, дорогая. Перед взвешиванием я сняла свой шифоновый шарфик. – Она ненадолго замолкает, а затем добавляет: – Хотя надо сказать, теперь все совсем не так, как раньше. В былые времена, стоило тебе сбросить вес, – и тут же начинался звон во все колокола. Потом громко объявляли, сколько ты сбросила, и все вокруг принимались хлопать в ладоши. Но сейчас все по-другому. И в колокола больше никто не звонит.
– И… э-э… у тебя… как дела? – осторожно справляюсь я.
– Неплохо. За прошлую неделю сбросила полтора фунта. Но зато в позапрошлую – фунт набрала. Один – туда, один – сюда. Один – один. Тони говорит: это все равно, что слушать по радио результаты футбольного турнира. – Ее высокий, звонкий смех звучит неискренне. И мой – тоже, когда я присоединяюсь к ней.
– Ну, и ладно, – говорю я. – Как пришло, так и ушло.
– Пришло гораздо легче.
– Ты уже разговаривала с Тони?
– Послушай, Натали, не могу же я звонить ему в такую рань! Он наверняка еще спит!
После такого заявления моя склонность к продолжению сей милой беседы тает на глазах. Я выключаю мобильник. Затем забираюсь обратно в постель, пытаясь вновь погрузиться в сон, но мне мешает нос Криса, издающий свистящие трели. Как будто делишь ложе с колли. Будь на его месте Сол, я заставила бы его замолчать, защемив ему ноздри, но, как и все задиры, в душе я ужасная трусиха. (Крис терпеть не может, когда его будят, и с удовольствием растянет свое мстительно дурное настроение на все следующие двадцать четыре часа.)
Украдкой приподнимаюсь. Из доступного чтива в наличии только стопка журналов “Керранг”[22], словарь рифм и две книги – “Цитатник Мао Цзэдуна” и “Как написать хитовую песню”.Перекатываюсь на живот и ловлю свое отражение в зеркальной спинке антикварной кровати. Зеркало сплошь заляпано отпечатками женских пальцев, а мои волосы – жирные и грязные. Что ж. Может, хорошая ванна заставит меня проснуться? Осторожно переступаю через валяющиеся на полу рубашки, медленно прокрадываюсь в ванную и потихоньку поворачиваю краны в стиле “арт-деко”. Чтобы приглушить шум бьющей струи, подкладываю губку.
Опускаюсь во чрево чугунного монстра, выжимаю на волосы каплю шампуня “Аведа” (у Криса тут парфюмерии больше, чем у царицы Савской) и начинаю втирать. Затем смываю пену прямо в ванной: душем не пользуюсь, чтобы, не дай бог, не разбудить своего господина. Затычку тоже не вынимаю – все по той же причине. И лишь начав отжимать волосы в полотенце, я вдруг замечаю ЭТО. Застываю на месте, а рука словно прилипает к полотенцу. Не веря своим глазам, вглядываюсь в поверхность воды. Горло словно сдавливает клещами. Склоняюсь над мыльной водой до тех пор, пока до носа не остается каких-то несколько дюймов. Кровь пульсирует в голове паническими толчками. Что ЭТО?!
Десятки, нет, сотни светлых волосков плавают в воде, словно трупики. Мои волосы. Еще какое-то мгновение я не могу отвести взгляд, но зрелище до того неприличное, что я рывком выдергиваю затычку. Затем медленно поднимаю руку к голове и осторожно тяну. Пять волосков. Тяну еще. Семь волосков. Еще. Четыре волоска. Еще. Восемь волосков. Восемь. Мое сердце топочет в ритм “Маников”, и я ощущаю себя героиней фильма ужасов, вдруг ставшего явью. О боже, только бы это был сон! Вот только не сон это, нет, потому что, когда это настоящий сон, ты не думаешь: “О боже, только бы это был сон”. Крутанувшись волчком, поворачиваюсь к огромному зеркалу, щелкаю выключателем и принимаюсь изучать свой череп. Белая кожа между прядями, болезненно-молочно-белая кожа…
– Чем это ты там занимаешься? Вшей, что ли, ищешь? – раздается голос Криса: раздраженный серый призрак в дверном проеме.
– Я лысею… у меня вылезают волосы!
Крис хрюкает:
– Не сходи с ума. Женщины не лысеют.
– Посмотри сам! – истерически визжу я и тяну себя за волосы. Три волосины послушно отделяются от головы и остаются у меня в руке.
– Естественно, они будут вылезать, если ты будешь их тянуть, – говорит он. – Не тяни – и все дела.
– Посмотри в ванну! – умоляю я. Крис неохотно идет к ванне: так, будто она где-то очень-очень далеко.
– Бррр. Да ты линяешь, принцесса.
Я начинаю нервно крутить волосы – о боже, может быть, в этом все дело?! – и тут же останавливаюсь.
– Возможно, это из-за стресса, – добавляет Крис. – Тебе надо взять больничный.
Больничный?! Я никогда не беру больничные! Я – Работник Месяца, причем каждого. (Ну, если бы “Балетная компания” была “Макдоналдсом”, точно была бы.) Я такими вещами не занимаюсь, хотя… По-прежнему не отводя глаз от ванны, начинаю рассуждать: “А почему бы и нет? У меня вылезают волосы; Бабс утверждает, что я не могу сказать “нет”; я вся вымотанная после концерта, – точнее сказать, после того, как до четырех утра прикалывалась над Крисом, скакавшим вверх-вниз, словно игрушка “йо-йо”, – и к тому же мне действительно не хочется тащиться на работу”. Очень осторожно высушиваю волосы здоровенным феном из нержавейки, ревущим как реактивная турбина и трансформирующим меня в Бонни Тайлер. В 8:45 я наговариваю сообщение на голосовую почту Мэтта.
– Мэтт, мне очень жаль, но, похоже, я серьезно заболела, – шепчу я в трубку. Крис сидит рядом: слушает, кивает. – У меня ужасная мигрень, и тошнит, я осталась у мамы, она за мной ухаживает.
Тут Крис подает знак “стоп”, прерывая мой монолог.
– Принцесса. Чересчур много информации: выдаешь себя с головой.
В ужасе смотрю на него.
– Но ведь я же специально это сказала. Чтоб он не звонил мне домой, и чтоб не вызвать подозрений, когда там никто не ответит, – тихонько пищу я.
Крис смеется.
– Беру свои слова обратно. Ты просто профи, – говорит он, взъерошивая мою новую прическу:
“Династия” встречается с “Ночью страха”.
Едва справляюсь с желанием вывернуться из-под его руки.
– Ты действительно думаешь, что это из-за стресса? – спрашиваю я, касаясь своих волос, – едва-едва и очень мягко, – и тут же отдергивая руку, будто это какая-нибудь ледяная скульптура.
– Конечно, блин, из-за чего же еще? – отвечает Крис. – Не думай об этом, а то будет еще хуже.
Я улыбаюсь. В этих своих трусах-“боксерах” он выглядит таким худеньким: совсем мальчишка. Мне отчаянно хочется поверить ему. Но из головы никак не выходит картина: сотни волосинок, кружащися в водовороте слива, и каждая из них – предвестник ужасной погибели. Мне нельзя волноваться. Если я буду волноваться, они начнут вываливаться пучками, и я облысею, не пройдет и месяца. Нужно переключиться на что-то другое. Измеряю Криса взглядом:
– Итак, чем сегодня займемся?
Мне хочется, чтобы он снова увлек меня в постель и сделал мне хорошо. Разумеется, после того, как почистит зубы.
Беда в том, что сегодня Крис, похоже, не в том настроении: после вчерашней-то ночи, когда у него просто сорвало башню. Сегодня – и теперь мне это точно известно – день регресса: одно сплошное раздражение. Лично я вчера обошлась без этого. Все, с кокаином покончено: с того самого момента, когда я чихнула, пустив на ветер сотню фунтов за одну секунду. И еще: из-за того, что мне очень-очень хотелось, я точно знала, что делать этого не следует. (Для себя я уже давно решила: просто я очень быстро ко всему привыкаю. У меня нет аллергии на злаки или арахис; мне просто нужно что-то, чтобы почувствовать себя как-нибудь по-особенному.) Крис хватает меня за руку.
– Знаешь-ка, – говорит он, – я думаю раздобыть нам запас на выходные.
Внутри у меня все опускается, но я решаю не обижать Криса отказом. И спустя пару тоскливых часов у него в руках оказывается пластиковый пакетик с нашим развлечением на сегодня.
Здорово, конечно, почувствовать себя маленьким чертенком в компании с плохим мальчиком, в то время как все остальные усердно пашут на работе. Но что меня потрясло, так это то, какое, оказывается, это нудное дело – покупка наркотиков. Пришлось тащиться аж в Уимблдон, где в крошечном одноквартирном домике обосновался Крисов снабженец (белый, из среднего класса), а потом не меньше десятка лет выслушивать его идиотские шуточки насчет причесок и парикмахерских. Сказать по правде, я ожидала чего-то более грязного и смертельно опасного.
– Только после вас, – говорит Крис. И добавляет, заметив мои колебания: – Кокаин – наркотик чистый и безопасный!
Я продолжаю колебаться. Тони говорит, что только законченные придурки умирают от наркотиков, но, зная о том, как мне обычно везет в таких делах, мое второе “я” немедленно ощетинивается, кричит “оо-оо-оо!” и цепляется ногтями за землю.
Крис шепчет:
– Похоже, ты из тех правильных девочек, для которых порошок бывает только от кашля, да?
Меня буквально вынуждают втянуть в себя дорожку.
– Оттягивает, правда? – хихикаю я, и мы падаем в кровать: молодые и влюбленные в свои раздваивающиеся личности.
Когда звонит мобильник Криса, тот как раз занят совершенно не подходящим для этого делом.
– Ал… ле! – отвечает он грубо.
– Это тебя, – говорит Крис осуждающе. Я округляю глаза, резко сжимаю ноги и, поймав брошенную мне наживку, мурлычу:
– Хеллоу!
– Миллер, какого хрена ты вытворяешь? – говорит голос на другом конце линии.
Мое чудесное настроение улетучивается в момент. Сглатываю слюну: на вкус горько.
– Как, как ты… – Не могу закончить фразу.
– Твоя мама мне звонила.
Втягиваю носом и прижимаю кисть руки к ноздре. Не хочу, чтобы кокаин попал в трубку.
– Понятно, – говорю я. – Но этот номер. Откуда…
– Из твоего. “Ролодекса”[23]. Просто ты чересчур организованная, Натали. Правда, только когда это касается лично тебя, – добавляет Мэтт.
– Мне действительно очень жаль, что так получилось, – шепчу я. И мне действительно жаль. Жаль, что меня вычислили. Спасибо тебе, мамочка.
– Ты уже видела сегодняшнюю “Сан”?
– Еще нет, – бормочу я.
– Мм, а стоило бы! Потому что именно сегодня, к вящей радости десятка миллионов читателей, они тиснули ту самую статейку про здоровье, что ты устроила для Мел; вкупе с экспертным заключением врача-тире-диетолога о том, что содержание жиров в ее теле чрезвычайно низкое. Мол, он не желает ставить поспешный диагноз, но тем не менее: низкое содержание жиров в организме симптоматично для пациентов, страдающих ГРЕБАНОЙ АНОРЕКСИЕЙ НА ФОНЕ НЕВРОЗА! – орет он мне в самое ухо.
Образно говоря, я грохаюсь в обморок, не сходя с места. На самом же деле издаю протяжное и абсолютно бесполезное:
– Ооооооооооо!
– Ты что там, кокаин нюхаешь? – добавляет он вдруг.
У меня делается виноватый вид. Это все равно, что прятать под свитером попугая, который все время орет “Арррааа!”, а ты упорно стоишь на своем: “Нет, что вы, это была я”. Извинения расталкивают друг друга локтями у меня в голове, но сваливаются в одну кучу прежде, чем мозг успевает конвертировать их в речь.
– Господи, Натали, – вздыхает Мэтт. – Не делай этого. – Голос у него мягкий, как теплое масло, и я уже готова разреветься. – Ты облажалась.
Сгибаю ноги и натягиваю одеяло до самого подбородка. Мэтт делает паузу, а затем, когда я так и продолжаю молчать, добавляет:
– Бог его знает. Иногда я сам смотрю на Мел и думаю: вот женщина, которая пишет самое длинное на свете письмо самоубийцы. Одно дело, об этом знаем мы, компания в курсе маленькой проблемы Мел, бедное дитя живет с этой проблемой уже давно, мы пытались помочь ей, но она не меняется, ей самой это нравится, это ее собственный путь к совершенству. Но если об этом узнаёт весь мир – это уже плохо. Я знаю, вы с ней теперь подруги, но это – твоя работа. Ты могла бы выбрать любую другую танцовщицу. По сравнению с Мел большинство из них – жирные пингвины. Мне очень жаль, Нэт. На этот раз я не смогу тебя защитить. “Балетная полиция” в бешенстве, и, должен тебе сказать, ничем хорошим это не пахнет.
Мое сердце начинает качать ужас.
– Что… что ты имеешь в виду?
Он вздыхает.
– Нэт, ты же прекрасно знаешь нынешнюю обстановку: они только и ждут удобного повода для сокращения персонала. Но послушай. Я не думаю, чтобы они стали принимать скоропалительные решения, и, если поездка с “Телеграф” пройдет успешно, будь уверена: я сделаю все, чтобы лавры достались тебе. Все от меня зависящее… – я быстро скрещиваю пальцы на удачу. Если б у меня были длинные, мягкие, бархатистые уши, а изо рта воняло, как из сточной канавы, я легко смогла бы очаровать Мэтта, – … но, Нэт, с другой стороны, я должен делать только то, что приносит пользу компании.
– Я знаю, – шепчу я.
Страх заполняет меня целиком, и все же крошечный лучик надежды еще брезжит где-то в груди. Насколько мне известно, я отлично все организовала с поездкой в Италию. Билеты на самолет заказаны; Мэтт с Джульеттой вылетают в Верону в среду вечером; фотограф с визажистом – днем; номера в гостинице забронированы; съемки согласованы с местными властями и начнутся ранним утром в четверг; таким образом, у “Телеграф” будет достаточно времени отшлепать снимки нашей Джульетты, позирующей на балконе Джульетты настоящей. И они успеют тиснуть их в свой пятничный номер – в День святого Валентина и нашей премьеры “Ромео и Джульетты”.