Широка Бразилия родная,
   Каждый житель в ней и сыт, и пьян,
   Я другой такой страны не знаю,
   Где так много диких обезьян.
   Негр Жозе пел эту песню громче всех, несмотря на свой чудовищный акцент. Еще бы — воспоминание о далекой родине!
   Теоретически он проходил практику в научно-исследовательском институте химических удобрений и ядов. А практически — торговал мороженым на станции метро «Московская Площадь». Бразильский негр, торгующий мороженым посреди зимы в центре России — согласитесь, это впечатляет.
   И вот на эту разноцветную компанию людей, по преимуществу веселых, свалилась внезапная смерть Снежаны, которую все без исключения искренне любили и богатством которой все беззастенчиво пользовались на предмет выпить и закусить.
   Но это еще полбеды. Как сказал по аналогичному поводу некто Гриц, когда всеми уважаемый рокер Васька Матвеев взял на таран самосвал; «Бог дал, Бог забран, а поскольку Бога нет, то давайте выпьем». О Снежане, разумеется, никто ничего такого не говорил — даже Гриц, который принципиально ходил только в черном и славился умением не к месту вставлять в разговор свои убойные сентенции. Но все равно о Снежане плакала только Леночка Луговая, которую чаще именовали Пеночкой Луговой и которая ходила за Снежаной хвостом, как собачонка, а все события окружающего мира принимала близко к сердцу, как и положено чувствительной натуре в возрасте двенадцати лет.
   А остальные просто выпили за упокой души и за землю пухом, единодушно выразили мнение, что «этого ублюдка надо убить», и выслушали точку зрения отдельных радикалов, считающих, что убить его будет мало. На том и порешили.
   Однако существовало одно весьма неприятное обстоятельство. Снежану увезли из-под носа ее шофера и телохранителя рокеры Коли Демина, и вся тусовка была крепко замешана в истории с ее исчезновением.
   — Куда ездили? — спросили у рокеров, когда Снежана пропала.
   Вопросы задавали грековские охранники, и разговаривали они грубо.
   — К Марику на студию, — честно ответили рокеры.
   — И что там делали?
   — Любили друг друга.
   В смысле, на глупые вопросы полагается давать глупые ответы. Чем еще можно заниматься на студии Марика Калганова, кроме как любить друг друга?
   На самом деле в большинстве своем гости Марика в тот вечер пили чай с Яной Ружевич и водку с Олегом Ковалем. В студию как таковую — то есть подвал с красным ковром на полу и множеством осветительных приборов под потолком — спустились лишь некоторые. И Снежаны среди них не было.
   — Куда она делась? — спросили люди Грекова у рокеров и тусовщиков, а лично шеф грековской секьюрити Добродеев задал тот же вопрос своему коллеге Ковалю.
   — Уехала с Детьми Солнца, — уверенно сообщил Коваль, не видя в этом ничего странного или предосудительного. Когда происходил этот разговор, никто еще не знал, что Снежана попала в руки Сайга-Клауса.
   — Куда уехала? — был следующий вопрос.
   — Кататься на лыжах, — пожав плечами, ответил Коваль.
   — Смотреть мессу Угасающего Солнца, — сказала Пеночка Луговая, когда ее догадались об этом спросить.
   Пеночке не досталось лыж, и она ехала на санках, в которые впрягли Ляпотапотама, роскошного молодого зверя, помесь ньюфаундленда и кавказской овчарки. Рядом шествовал негидалец, который бубнил себе под нос, что на собаках не ездят, и приводил примеры из личной практики, говоря о себе почему-то в очень множественном числе: «Мы, малочисленные народы Севера…»
   Но какая, собственно, разница, где, как и зачем Дети Солнца жгли вечерний костер ровно за десять суток до дня рождения Солнца? Ведь из этого похода Снежана благополучно возвратилась.
   В тот момент ее уже искали, но без особого усердия, поскольку случай был не первый и всегда все кончалось нормально. Просто обзванивали знакомых .и всякие тусовочные места. А узнав, что Снежана была на вилле у Марика и отправилась кататься на лыжах, выслали за ней машину.
   Когда машина пришла, Снежаны на вилле не оказалось, хотя люди видели, как она вернулась с лыжной прогулки.
   Куда она делась?
   Коваль не знал. К этому моменту в подвале наступила кульминация оргии, и Олег в состоянии полнейшей душевной и физической расслабленности сидел на пороге подвального помещения, вытянув ноги, и говорил всем, кто пытался через него переступить, одну и ту же фразу:
   — Дети до шестнадцати не допускаются. Супермены тоже имеют право изредка расслабиться.
   Зато дежурный охранник был трезв и бодр, и своими глазами видел, как Снежана, Пеночка и негидадец в нарушении всех правил втроем взгромоздились на легендарный деминский мотоцикл по имени «Летучая мышь», купленный на деньги, упавшие с неба, взамен «Явы», погибшей в боях за спасение Яны Ружевич из лап похитителей.
   Но когда приехала машина от Грекова, на посту стоял уже другой охранник, который отъезда Снежаны не видел и полагал, что она еще не вернулась с лыжной прогулки. В отличие от Коваля, он знал, что месса Угасающего Солнца завершается после полуночи, а двенадцать еще не пробило.
   Снежана возвратилась раньше, потому что Пеночка Луговая устала, замерзла и захотела домой.
   Только к утру выяснилось, что домой они не поехали, а рванули в аэропорт и потому разминулись с машиной, шедшей со стороны города.
   На вопрос, что было дальше, Пеночка, даже через много дней, когда боль уже притупилась, не могла отвечать без слез. Она винила во всем себя.
   Просто ребенку на самом деле захотелось домой.
   — Я посажу тебя в такси, — сказала Снежана. — Народ Севера, поедешь с ней. Проводи до дома. Отвечаешь головой.
   — Но пасаран, — ответил негидалец.
   — А ты? — спросила у Снежаны Пеночка.
   — Мне надо вернуть мотоцикл. А то Колька меня убьет.
   Позже, когда к делу подключилась милиция и тело Снежаны нашли, местное телевидение и газеты обратились ко всем, кто что-либо видел, слышал или знает, с просьбой сообщить об этом. И водитель топливозаправщика, остановивший в ту ночь машину у кромки летного поля, чтобы сходить по малой нужде, увидел на ближнем холме — том самом, где полтора года назад располагался штаб рокеров, участвовавших в освобождении Яны Ружевич — одинокого мотоциклиста неопределенного пола.
   Наутро после той ночи, когда выяснилось, что Снежаны нигде нет, все решили, что ей ни с того ни с сего взбрело в голову куда-то улететь. Слишком хорошо все сочеталось — деньги и документы были у Снежаны с собой, плюс аэропорт, плюс непредсказуемый характер и бродячая болезнь.
   Друзья и подруги Снежаны пребывали в уверенности, что так оно и есть — села в самолет, и ищи ветра в поле, — до тех самых пор, пока по городу не разнеслась весть о ее гибели. Но грековские охранники уже вечером пятнадцатого знали, что это не так. Ни на один из рейсов, улетевших ночью и утром, Снежана Грекова не зарегистрировалась в качестве легального пассажира, и крайне маловероятно, чтобы какой-нибудь экипаж взял шестнадцатилетнюю девочку на борт в обход кассы.
   Тогда возникла версия о похищении с целью шантажа. Но уже на следующий день, шестнадцатого, растаяла и эта последняя надежда.
   Пропавшую Снежану нашли. Мертвой.
   А вот мотоцикл Коли Демина, черный, с красно-белой молнией по бокам и бело-красной летучей мышью на бензобаке, исчез бесследно.

13

   «Странно. Он податлив, как воск», — удивился мысленно человек, называющий себя прокуратором «ордена Нового закона», когда его пропустили в кабинет начальника грековской охраны Добродеева и они поздоровались за руку.
   С виду Добродеев вовсе не выглядел податливым, как воск, и рука его была холодной, твердой и сильной, словно стальные тиски.
   Но прокуратор думал о другом. «Он податлив, как воск. Дело облегчается».
   — Слушаю вас, — сказал Добродеев. — Вы говорили о каких-то сведениях.
   «О каких-то сведениях» говорил не сам прокуратop, а его ближайший и лучший друг ученик Гордий. Он и сейчас был здесь — страховал учителя. Если дело обернется плохо, то вдвоем они смогут на несколько мгновений рассеять внимание охранников, чтобы уйти без помех.
   Но едва увидев Добродеева, прокуратор понял, что предосторожности излишни. Все пойдет, как надо.
   В телефонном разговоре с начальником грековской охраны Гордий сказал, что у него имеются важные сведения по поводу личности Санта-Клауса и места, где он может скрываться.
   Такие звонки в резиденции Грекова после того, как в городе объявили, что очередной жертвой Сайга-Клауса стала его дочь, раздавались ежеминутно. Но этот привлек внимание Добродеева тем, что звонивший упомянул про мотоцикл и довольно точно описал его. А было это еще до того, как о мотоцикле сообщили по радио и телевидению. Конечно, про этот мотоцикл и без того знали многие — грековские охранники и члены их семей, вся милиция вместе с чадами и домочадцами, вся безбородовская тусовка, да и мало ли кто еще. Но Гордий подошел к делу с другого конца. Он заявил, что будто бы видел, как некий мужчина остановил на дороге рядом с аэропортом девушку-мотоциклистку и сел к ней на заднее сиденье.
   На самом деле в осведомленности прокуратора и иже с ним ничего странного не было. По приказу магистра прокуратор собирал сведения об исчезновении Снежаны одновременно и параллельно с секьюрити, угрозыском и мафией Ткача, и ничуть не менее Успешно. Ко времени этого звонка он уже все знал и про мотоцикл, и про аэропорт, а придумать таинственного незнакомца ничего не стоило.
   Добродеев, естественно, на эту удочку клюнул и назначил встречу.
   На его первую фразу «насчет каких-то сведений» прокуратор ответил так:
   — Разговор конфиденциальный.
   При этом он посмотрел Добродееву прямо в глаза, и под этим взглядом зрачки шефа грековской ох раны замерли и помертвели. Но прокуратор отвел глаза, и окаменевшее было лицо Добродеева снова ожило.
   — Да, конечно, — сказал он и махнул рукой охраннику, который привел визитеров в кабинет шефа. — Сережа, выйди. Я сам разберусь с этим делом.
   Сережа молча вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
   — Я рад, что ваш кабинет не прослушивается, — сказал прокуратор. — Не надо включать магнитофон.
   — А откуда… — начал Добродеев, но осекся. Он хотел спросить, откуда гостю известно, что кабинет не прослушивается, но был остановлен новым пронзительным взглядом собеседника.
   — Мне необходимо побеседовать с самим господином Грековым, — тихим голосом, но повелительным тоном продолжал прокуратор.
   — С Сергеем Федоровичем? — удивился Добродеев. — Но вы ведь знаете, что произошло. Его нельзя беспокоить.
   — Можно. И нужно, — сказал прокуратор, и в его голосе впервые за время разговора промелькнули типично гипнотизерские нотки. Так гипнотизер говорит подопытному: «Вас ничто не беспокоит. Вы ни о чем не думаете. Вы ничего не чувствуете. Ваше тело полностью расслаблено. Сейчас вы уснете». Но затем голос прокуратора снова стал обычным, вкрадчивым и приглушенным. — Есть вещи, которые мы можем сказать только ему. Желательно здесь, в этом кабинете.
   — Да, конечно, — снова сказал Добродеев и поднял трубку внутреннего телефона.
   Дело происходило на вилле Грекова в поселке Серебряный Ручей, где обитатели самые богатые люди города. Если в Каштановке были сосредоточены особняки миллионеров, и стояли они поблизости друг от друга, причем многие участки не имели даже заборов, то в Серебряном Ручье находились виллы миллиардеров с крытыми бассейнами, оранжевыми соляриями, отдельными зданиями для охраны и прислуги, несколькими линиями обороны от незваных гостей и внутренними системами связи.
   — Сергей Федорович, — сказал Добродеев в трубку. — Ко мне пришли два человека со сведениями о преступнике. То, что они рассказывали, показалось мне важным и убедительным. Но главное они соглашаются сказать только вам лично… Да, именно сейчас…
   — Только сейчас, — поправил прокуратор.
   — Только сейчас… Да… Нет, они хотят разговаривать в моем кабинете… Да, только сейчас… Хорошо.
   Все оказалось достаточно просто. Через несколько минут в кабинет начальника своей охраны вошел Греков.
   Внешне он казался человеком мягким, но здороваясь с ним, прокуратор подумал: «Крепкий орешек. Однако не крепче меня».
   — Оставьте нас одних, — сказал прокуратор Добродееву.
   Греков мог бы возразить, сказав что-нибудь, вроде: «С какой стати вы распоряжаетесь в моем доме?!» Но он промолчал и только кивнул в ответ на вопросительный взгляд начальника охраны.
   — Итак? — спросил Греков, когда Добродеев вышел за дверь.
   — Главное — спокойствие, — произнес прокуратор гипнотическим голосом.
   Греков и так сохранял абсолютное спокойствие. Он был мягким человеком, но сильной личностью. Но прокуратор снова и снова повторял:
   — Спокойствие. Полное спокойствие. Вы абсолютно спокойны. Вас ничто не тревожит. Вам ничего Не хочется. Только спать. Спать. Спать. Спать, И видеть сны. Сны. Сны! Я ваш сон!
   Гордий обошел стол и встал за спиной Грекова, который бессильно откинулся в кресле, но из последних сил пытался бороться с наваждением.
   Прокуратор обладал исключительной гипнотической силой, но лишь по отношению к людям определенного рода — ментально открытым, восприимчивым к внешнему воздействию через подсознание. Таким оказался Добродеев, и это обрадовало прокуратора. Но Греков принадлежал к другому роду людей.
   Прокуратор сконцентрировал всю свою силу в единый мощный сигнал. Гордий, встав позади Грекова и приблизив свои ладони к его голове, помогал учителю снять ментальную защиту.
   Если бы кто-нибудь вошел в этот момент в кабинет Добродеева, то акция, безусловно, сорвалась бы. Но никто не входил.
   Противостоять двум сильным гипнотизерам Греков не мог. Он уснул. Но полностью открыть его сознание для своих команд прокуратор так и не сумел.
   — Вы слышите меня?
   — Нет, — в полном противоречии с логикой пробормотал Греков.
   — Вы понимаете, что это сон?
   — Да.
   — Это вещий сон. Это вещий сон! Вы слышите меня?
   На этот раз Греков ответил так, как нужно:
   — Да. Слышу. Это вещий сон. Вещий сон.
   — Вы видите вашу дочь. Вам снится ваша дочь. Вы видите ее?
   — Нет. Не знаю. Нет, Нет. Да, Не знаю.
   — Вы видите ее! Она пришла рассказать вам об убийце. Она знает убийцу. Это вещий сон! Вам снится ваша дочь. Вам снится Снежана. Снежана. Она пришла рассказать об убийце. Вы слышите ее?
   — Да! Слышу! Снежана, девочка моя! Говори, я слышу тебя.
   — Нет! Не сейчас. Она не может сказать вам сейчас. Она не может сказать. Она должна показать убийцу. Не сегодня. Не здесь. Слушай. Слушай! Слушай!! Молчи и слушай!!! Убийца придет на праздник. Он обязательно придет на праздник, и Снежана покажет тебе его.
   — Праздник? Какой праздник?
   — Твой праздник. Открытие гостиницы. «Снежная Королева». От Рождества до Рождества. Снежная Королева. Она забрала твою дочь. Она забрала Снежану. Снежная Королева вернет ее, если ей понравится праздник. Слушай, что говорит тебе дочь.
   — Дочь? У меня нет дочери.
   — Есть! Она снится тебе. Это сон. Это вещий сон. Ты устроишь праздник в честь Снежной Королевы, и Снежана вернется к тебе. Пригласи всех друзей, всех, кого хотел пригласить. Убийца будет там. И Снежана будет там. Она покажет убийцу. Иначе ты никогда не узнаешь, кто он. Никогда не узнаешь. Только Снежана покажет убийцу. Пусть будет праздник!
   — Пусть будет праздник… — эхом отозвался Греков.
   — Ты устроишь праздник?
   — Я устрою праздник…
   — Ты твердо решил?
   — Я твердо решил…
   — Твердо решил что?
   — Устроить праздник. Праздник. Снежная Королева. Снежана придет. Она вернется ко мне. Она покажет убийцу.
   — Да. Запомни это. Запомни! Твое решение твердо. Большой праздник. Самый большой праздник.
   — Она вернется. Она покажет убийцу. Убийцу. Я Узнаю убийцу. Я знаю убийцу. Убийца…
   Гордий, водя своими гибкими руками вокруг головы Грекова, дрожал от напряжения, как дрожит тонкая звучащая струна — и вдруг эта струна словно оборвалась. Гордий резко уронил руки и тихо сказал учителю:
   — Все. Больше не могу.
   Прокуратор заговорил быстрее:
   — Сейчас вы проснетесь. Вы забудете этот разговор, но запомните вещий сон. Вы устроите праздник. Все как намечалось. Отель «Снежная Королева». Двадцать пятое декабря. Полночь.
   — Он просыпается, — предупредил Гордий, быстро отходя от Грекова на прежнее место.
   Миллиардер открыл глаза. Несколько мгновений он смотрел перед собой непонимающим взглядом, а потом словно что-то вспомнил и произнес:
   — Итак?

14

   — По-моему, я влюбилась! — крикнула Лена Зверева из ванной. Очевидно, момент телесного очищения показался ей наиболее подходящим для подобных признаний.
   — В меня? — спросил Костя Данилов, распахивая дверь и заглядывая внутрь.
   — Ай! — вскрикнула Лена и, пытаясь прикрыть интимные места, подняла резким движение тучу брызг. — Да. И даже хочу выйти за тебя замуж.
   — Глухой номер, — сообщил Костя, присаживаясь на край ванны. — Тен-тай для поддержания формы должен спать с множеством разных женщин. А жены обычно ревнивы, — добавил он, беззастенчиво разглядывая нагую купальщицу.
   — Как тебе не стыдно смущать бедную влюбленную девушку?! — весело возмутилась Лена, более основательно закрывая самое сокровенное мочалкой и обеими руками.
   — Никак не стыдно. Тен-таи не ведают страха и не знают стыда.
   — Оно и видно.
   — Разумеется. Кроме того, я ведь предупредил, что дверь в ванную не запирается.
   — Это еще не повод в неё врываться.
   — А я и не врывался. Просто ты захотела побеседовать, вот я и зашел. Согласись, не очень удобно орать через дверь, особенно когда речь идет о любви.
   — Ты грубый и невоспитанный. Хорошие мальчики не заходят в ванную, когда там купается малознакомая девушка.
   — Значит, я плохой мальчик, — сказал на это Костя с видом отличника воскресной школы. — Кроме того, ты противоречишь сама себе. Если мне не изменяет память, ты минуту назад выразила желание стать женщиной тен-тая. А раз так, то тебе придется привыкать ходить в моем доме обнаженной не только передо мной, но и перед моими гостями. Таков обычай.
   — Нет, я так не играю, — тоном капризного ребенка заявила Лена.
   — Дело твое, — ответил Костя и покинул ванную комнату.
   На самом деле Лена просто хотела проверить реакцию Кости на весьма пикантную ситуацию. Девушка моется в ванне, дверь не заперта, снаружи мужчина, и она вдруг ни с того ни с сего признается ему в любви.
   Вообще говоря, Лена была готова лечь с ним в постель после первой же встречи в городском парке. Но тогда все получилось как-то странно. Бросив своих побитых друзей, Лена прошла следом за Костей до дверей дома, где он поселился. Путь был недолгим, и в конце его Лена останавливаться не собиралась. Она была готова войти в подъезд и подняться в квартиру, однако Костя — который не обращал на Лену внимания до такой степени, что девушка засомневалась, а заметил ли он ее вообще — вдруг обернулся и сказал:
   — Иди домой.
   И она послушно повернулась и пошла домой. Однако краем глаза заметила, как зажегся свет в одном из окон седьмого этажа.
   В дверь этой квартиры она наудачу позвонила через два дня. Открыл он.
   — Привет, — сказала Лена. — Можно к тебе? Он молча посторонился, пропуская ее.
   — Меня Леной зовут.
   — Константин, — хмуро представился он.
   — Очень приятно, — сообщила Лена. Костя промолчал и ушел в комнату, неуловимыми движениями вращая между пальцами маленький хрустальный шарик.
   — Ты тут живешь? — спросила гостья.
   — Нет, жду трамвая, — ответил Костя.
   — И скоро он придет? — поинтересовалась Лена, показывая, что и она не лишена остроумия.
   — Через долю мгновения, если измерять по часам вечности.
   С этими словами Костя улегся на диван, а Лена сняла куртку и села в кресло.
   — Ты всегда такой умный? — спросила она.
   — Если ножка обломится, я не виноват, — невпопад ответил он, жонглируя хрустальными шариками.
   Лена вскочила на ноги, испуганно заглянула под кресло и, обнаружив, что оно хоть и старое, но еще вполне устойчивое, посмотрела на Костю укоризненно.
   — Издеваешься, да?
   — Ни в коем случае. Нам это запрещено.
   — Кому это «нам»?
   — Тен-таям.
   — А кто такие тен-таи?
   — Тен-таи — это, например, я.
   — А еще кто?
   — Ты хочешь узнать слишком много, приложив к этому слишком мало усилий.
   — Прошу прощенья. Можно бестактный вопрос? Ты один живешь?
   — Нет, у меня много тараканов.
   Квартира выглядела непрезентабельно. Некто, фарцующий недвижимостью, купил ее у какого-то алкоголика, а до переоборудования руки не дошли, и он сдавал ее так, как есть. И тараканов здесь действительно было полно, но Лена на это плевать хотела, потому что у нее дома их было не меньше.
   — А девушка у тебя есть? Или жена?
   — Поищи в шкафу.
   — Что?
   — Девушку. Или жену.
   Вот так они и беседовали в эту вторую встречу, пока Костя, наконец, не заявил, что ему пора идти по делам.
   — Я бы оставил тебя здесь общаться с тараканами. Но если долго быть с ними наедине, то это надоедает и становится скучно. А я сегодня вряд ли вернусь.
   — К женщине идешь? — с ноткой иронии осведомилась Лена.
   — К девушке или жене, — поправил Костя…
   — Врешь ты все, — сказала Лена в лифте, — Нет у тебя никакой жены.
   — И девушки, — добавил Костя, и Лена поняла это как намек.
   Она даже хотела воспользоваться теснотой лифта, чтобы, будто невзначай, прижаться к нему и спровоцировать на поцелуй, но лифт уже приехал на первый этаж, и Костя не имел намерения в нем задерживаться.
   — Банзай, — сказал он вместо «До свидания». Не потому, что так было принято у тен-таев, а потому лишь, что «банзай» понравилось ему больше, чем «бай-бай».
   В следующий свой приход к Косте Лена не застала его дома. Это побудило ее раздобыть Костин телефон по уже известному адресу — была у Лены возможность сделать это бесплатно, через друзей, работающих в городской телефонной сети.
   Поймать Костю дома оказалось труднее, чем заполучить его телефон. Но настойчивость принесла свои плоды, а когда это случилось, Лена сделала вид, что звонит по делу сугубо житейскому.
   — Слушай, у тебя горячая вода есть?
   — Я как раз сейчас ошпариваю ею тараканов. Чтобы живее бегали.
   — Короче, у тебя в ванне помыться можно? А то у нас горячей воды нет вообще, а с холодной перебои.
   — Заходи, обсудим.
   Однако когда она зашла, вопрос решился без обсуждения. Костя без лишних слов провел гостью в ванную и лаконично проинструктировал ее, указывая на отдельные предметы окружающей обстановки:
   — Ванна. Мыло. Мочалка. Душ. Полотенце. Шампунь «Голова и плечи» предложить не могу — я извел его на мыльные пузыри. Зато могу одолжить семейные трусы.
   — Спасибо, не стоит, — вежливо отказалась Лена.
   — Ванна не запирается. Прежний хозяин доверял ближним и держал все двери открытыми.
   — И что с ним стало?
   — Об этом история умалчивает. Перед тем как залезть в воду, Лена зачем-то спросила у Кости, приоткрыв дверь:
   — У тебя есть братья и сестры?
   Костя ничего не ответил, и она решила, что он не услышал вопроса. Но когда она уже плескалась в горячей воде. Костя сказал, проходя мимо двери:
   — Ты проявляешь нездоровый интерес к моей скромной персоне.
   — Ничего подобного. Очень даже здоровый, — возразила Лена. — По-моему, я влюбилась.
   — В меня? — спросил Костя, просунув голову в дверь…
   Когда он покинул ванную комнату, Лена несколько минут молчала, собираясь с мыслями. Что, если Костя обиделся на ее отказ ходить обнаженной перед ним и его гостями и сейчас прогонит ее без лишних разговоров? Тогда дело совсем дрянь. Ведь со старой своей компанией Лена на почве Кости разругалась вдрызг, и даже с применением запрещенных приемов. Когда Ленька Дубов пообещал за измену изукрасить ее, как Бог черепаху, Лена ответила ему, обильно перемежая речь непечатными словами, примерно следующее (большинство непечатных слов и выражений опускается): «Ты что, уже забыл, как Костя тебе рога обломал? Тебя ж, небось, до сих пор нестояк мучает. А то я его попрошу, чтоб напомнил. Он тогда тебя навсегда этим самым сделает… Не пидорасом, а этим, как его… Евнухом, вот!» — и далее в том же духе.
   Это был блеф, но действенный. Ленька с кодлой от нее отстали и только смотрели издали с ненавистью.
   Но после этих разговоров терять Костю Лене было никак нельзя. Чревато серьезными последствиями и тяжкими телесными повреждениями.
   За этими размышлениями Лена машинально продолжала и закончила мытье, а когда вытиралась большим махровым полотенцем, решила бросить пробный шар.
   — Ты, наверное, подглядывал в детстве за девочками.
   — Почему только в детстве? — донесся со стороны кухни Костин голос, и у Лены отлегло от сердца. Значит, он не так уж сильно обиделся.
   — А можно, я тут постираю кое-что?
   — На интимные вопросы отвечаю интимно. Делай все, что угодно, только не вывешивай на балконе свой лифчик. Прохожие могут не так понять.
   — У меня нет лифчика.
   — Это характеризует тебя с лучшей стороны. Она постирала все, кроме куртки — даже свитер и джинсы. А потом вышла к Косте в одном полотенце, обмотанном вокруг бедер, и спросила:
   — Можно, я буду ходить вот так?
   — Как тебе будет угодно.
   — Только мне придется ночевать у тебя. Ты ведь не выгонишь меня в таком виде на мороз?