Страница:
И со временем высшие нашли способ избавиться от обузы в виде собственного автономного тела. Их личинки, созревая, стали превращаться в воплощение чистого разума.
Только плодные матки Хозяев сохранили тело, которое способно питаться и рождать личинки. А сами Хозяева — это сверхплотная концентрация мозгового вещества в окружении информационных нитей.
А еще у них есть органы чувств, которые сливаются в один: третий глаз во лбу носителя. Телепатический глаз.
Благотворное влияние Хозяина на тело носителя позволяет последнему сохранять молодость сколь угодно долго.
А благотворное влияние Хозяев на разум носителей позволяет антропоксенам строить и расширять самую могущественную цивилизацию во Вселенной. Цивилизацию, на фоне которой все другие разумные существа — просто варвары.
И есть только одна печаль.
Хозяин не может жить в одном теле вечно. Рано или поздно варварская сущность носителя начинает мешать Хозяину парить в высоте чистого разума. Ему все чаще приходится вмешиваться в низменную жизнь тела, и когда это начинает отнимать слишком много сил, Хозяин отрекается от носителя.
И тогда носитель должен умереть.
Тому, кто знает, что такое носить в своем теле высший разум, нет смысла жить без него. А исход высшего существа из живого тела — это нестерпимая боль для них обоих.
Но когда Хозяин отрекается от носителя и разрывает с ним священную связь, на первый план выступают низменные инстинкты.
Носитель боится смерти. Он не хочет умирать. И некоторым дается возможность продлить жизнь тела.
Обращенные в прах не имеют права жить, но высшие существа дают им это право, поскольку так нужно для выполнения великой миссии — восстановления единства гуманоидных рас.
Дело в том, что легенда о распространении гуманоидов во Вселенной остается легендой. Она не имеет прямых доказательств. Описанные в ней события относятся к темным временам.
Когда Хозяева основали цивилизацию антропоксенов, они уже имели свой нынешний вид. А варвары-гуманоиды были разбросаны по всей Галактике, и их миры не имели связи между собой.
Даже сами Хозяева не знали точно дороги к этим мирам. Но некоторые ориентиры имелись, и когда для бессмертных Хозяев стало не хватать смертных тел, антропоксены начали движение от одного гуманоидного мира к другому, приобщая варваров к свету истинного разума.
56
57
58
59
Только плодные матки Хозяев сохранили тело, которое способно питаться и рождать личинки. А сами Хозяева — это сверхплотная концентрация мозгового вещества в окружении информационных нитей.
А еще у них есть органы чувств, которые сливаются в один: третий глаз во лбу носителя. Телепатический глаз.
Благотворное влияние Хозяина на тело носителя позволяет последнему сохранять молодость сколь угодно долго.
А благотворное влияние Хозяев на разум носителей позволяет антропоксенам строить и расширять самую могущественную цивилизацию во Вселенной. Цивилизацию, на фоне которой все другие разумные существа — просто варвары.
И есть только одна печаль.
Хозяин не может жить в одном теле вечно. Рано или поздно варварская сущность носителя начинает мешать Хозяину парить в высоте чистого разума. Ему все чаще приходится вмешиваться в низменную жизнь тела, и когда это начинает отнимать слишком много сил, Хозяин отрекается от носителя.
И тогда носитель должен умереть.
Тому, кто знает, что такое носить в своем теле высший разум, нет смысла жить без него. А исход высшего существа из живого тела — это нестерпимая боль для них обоих.
Но когда Хозяин отрекается от носителя и разрывает с ним священную связь, на первый план выступают низменные инстинкты.
Носитель боится смерти. Он не хочет умирать. И некоторым дается возможность продлить жизнь тела.
Обращенные в прах не имеют права жить, но высшие существа дают им это право, поскольку так нужно для выполнения великой миссии — восстановления единства гуманоидных рас.
Дело в том, что легенда о распространении гуманоидов во Вселенной остается легендой. Она не имеет прямых доказательств. Описанные в ней события относятся к темным временам.
Когда Хозяева основали цивилизацию антропоксенов, они уже имели свой нынешний вид. А варвары-гуманоиды были разбросаны по всей Галактике, и их миры не имели связи между собой.
Даже сами Хозяева не знали точно дороги к этим мирам. Но некоторые ориентиры имелись, и когда для бессмертных Хозяев стало не хватать смертных тел, антропоксены начали движение от одного гуманоидного мира к другому, приобщая варваров к свету истинного разума.
56
Как только Вадим Богатырев увидел инопланетный прибор связи в руках Марии Петровны, он тут же потребовал его выбросить.
— По нему нас сразу вычислят, — сказал майор, и другие члены семьи не могли с ним не согласиться.
Только Мария Петровна сомневалась, говоря, что она, как эксперт по вопросам контакта, не может бросить такую ценную находку. Но Вадим нашел выход.
— Можно спрятать его в приметном месте, а потом позвонить компетентным органам — пусть заберут.
Правда, он тотчас же вспомнил, что компетентные органы разгромлены на его глазах пришельцами, но это центральные, на Литейном. А местные, в районах, может, еще уцелели.
Вот только телефона у Богатыревых не было. Зато Мария Петровна при помощи дочерей быстро разобралась, как пользоваться прибором. Тут не было ничего сложного — все комментарии на дисплее и сенсорной панели на русском языке.
— Вот по нему и позвоните, — предложил Вадим. — А там пускай они сами соревнуются между собой, кто первый его заберет.
Прибор решили оставить в первом встречном ларьке с открытым окошком. Вадим торопил, но дозвониться до питерской милиции не удавалось.
От девочек поступило предложение позвонить в московскую милицию, набрав код Москвы и «02», а там пусть передадут по команде и сообщат тем, кто еще остался в Питере.
Но Мария Петровна придумала вариант получше. Она набрала номер мобильника своего шефа по экспертной группе профессора Горенштейна.
И разговорилась с ним о поведении пришельцев и об ультиматуме, про который Богатырева до сих пор не знала.
Но договорить им не удалось.
Вадим буквально вырвал прибор у Марии Петровны из рук, забросил его на витрину ларька и бросился бежать, схватив за руку Василису.
Хорошо, что подошвы Василисы давно огрубели от хождения босиком, иначе она наверняка сбила бы ноги от этой беготни.
Марии Петровне ничего не оставалось, как устремиться за ними. И свои претензии она смогла высказать, только когда Вадим позволил всем остановиться и передохнуть.
— Ты что, с ума сошел?! — воскликнула Мария Петровна, даже не успев восстановить дыхание.
— Я — нет! — отрезал Вадим. — А вот говорить о серьезных вещах по инопланетному каналу связи — это по меньшей мере глупо. Они же наверняка его слушают.
И остальным опять пришлось согласиться с майором.
— Но вообще мысль интересная, — заметил он. — Надо найти где-нибудь сотовый. Возможно, связь еще работает.
— А сотовые они не слушают? — спросила Василиса.
— Могут, конечно. Но сотовых линий много, и их труднее отследить. И сигнал шифрованный. Можно рискнуть. Неизвестно, когда мы отсюда выберемся…
— И выберемся ли вообще, — добавила Василиса.
— … но мне вдруг захотелось сказать этому Горенштейну кое-что важное, — закончил Вадим, пропустив мимо ушей пессимистическую реплику сестры.
Найти на Большом проспекте Петроградской стороны работающий сотовый не составило труда. Правда, трубка лежала в кармане хорошо одетого человека, но это не имело значения по военному времени.
Человек был деактивирован, и Вадим сильно сомневался, что его скоро оживят.
Мария Петровна снова набрала номер, и разговор с Горенштейном возобновился с того места, на котором был прерван.
Профессор горячился по поводу того, что власти не торопятся эвакуировать жителей Москвы, а если с этим опоздать, то будет все, как в Питере, только хуже.,
А Мария Петровна отвечала: «Куда уж хуже», — однако выражала сомнение, что пришельцы в самом деле решатся на тотальное уничтожение города.
Петроградка мало пострадала от параболоидов, и если бы не пораженные голубым градом, которые то и дело попадались по пути поодиночке и группами, то могло бы показаться, что все вообще в порядке, а улицы пустынны потому, что на дворе пусть белая, но все-таки ночь.
Хотя на самом деле уже наступило утро.
— Пришельцы не станут уничтожать Санкт-Петербург, — говорила Мария Петровна в трубку. — Им нужен нетронутый город и живые люди.
Но она была согласна, что это не меняет сути дела. Все равно Питер уже не спасти. И если пришельцы такими темпами будут захватывать город за городом, то на все областные центры России им понадобится не больше полугода.
— Вопрос в том, что такое эти четыре корабля — авангард или вся экспедиция? — заметил Горенштейн. — Если вся, то у них вряд ли хватит сил, чтобы держать под контролем целую Планету.
— А им и не надо держать ее под контролем. Достаточно парализовать все население, а потом оживлять и использовать по мере надобности.
— А ультиматум о сдаче под угрозой тотального уничтожения нужен, чтобы люди испугались и вышли из укрытий прямо под струи деактиваторов, — подхватил Горенштейн.
Он уже знал, что все примерно так и получилось. Многие питерцы, узнав про ультиматум, предприняли новую отчаянную попытку вырваться из города и почти все попали под голубой град.
Сообщения об этом как раз сейчас стекались в московские инстанции, включая и межведомственный научный центр по проблеме внеземного разума и борьбы с инопланетной агрессией.
И это еще больше укрепляло Горенштейна в мысли о необходимости как можно скорее эвакуировать население Москвы. Потому что если пришельцы блокируют столицу, из нее будет уже не вырваться.
Но зайти с этой темой на второй круг не дал Вадим Богатырев. Он перехватил трубку у Марии Петровны и без предисловий высказал ту мысль, которая не давала ему покоя уже много часов.
— Эвакуация одной Москвы ничего не даст. Допустим, следующий шаг пришельцев очевиден. Они пойдут на Москву и справятся с ней за несколько суток. Но что они будут делать потом?
— Захватывать другие города, — почти не удивившись смене собеседника, без паузы ответил Горенштейн.
— Вот именно. А кто-нибудь может предсказать, какие?
Тут пауза повисла ощутимая, но потом профессор все-таки ответил:
— Наверное, другие ключевые центры.
— Может быть. Но какие именно? Мы можем только гадать. А точно известно одно — до любого крупного города хоть в России, хоть в Европе их кораблю считанные часы лету. Предсказать заранее, куда направится корабль, невозможно, а когда это станет ясно, эвакуировать города будет уже поздно.
— И что из этого следует?
— То, что города надо эвакуировать заранее. И не возить людей из города в город, а расселять по сельской местности или прятать в лесах.
— Но ведь это приведет к полному краху промышленности.
— А разве промышленность способна помочь в войне против пришельцев? Я летчик. Истребитель-перехватчик. Самолеты, на которых я летал, — это высшее достижение нашей промышленности А я за сутки потерял их целых два.
— И вы предлагаете на этом основании прекратить сопротивление?
— Нет. Я предлагаю сменить тактику сопротивления. С вилами против пушек можно воевать только в одном случае — когда партизан, выскочив ночью из леса, колет вилами спящих канониров.
— Интересная точка зрения, — задумчиво произнес Горенштейн.
— Она не просто интересная, — отозвался Богатырев. — Она обоснованная. Тактика пришельцев построена на блокаде городов и использовании скученности населения для его быстрой деактивации. А если рассредоточить население, то они потеряют свое главное преимущество.
— Не слишком ли рано судить об их тактике после одного дня боев?
— Может, и слишком. Но если изучать их тактику в подробностях неделю или месяц, то можно пред ставить, сколько мы за это время потеряем городов со всем населением. Тем более что как только пришельцы займутся третьим или четвертым, вся промышленность так и так рухнет. Работать никто не будет. Все будут трястись, что их город — следующий.
А потом побегут. Неорганизованной толпой, стадом, давя друг друга, без припасов и без цели И в конце концов передерутся с деревенскими, перебьют друг друга и перемрут с голоду. Так что будет все то же самое, только хуже.
— В любом случае, мы не можем убедить руководство эвакуировать хотя бы Москву, — сказал профессор Горенштейн. — О других городах и речи нет.
— Я понимаю, — ответил майор Богатырев. — Но все же просил бы вас довести до руководства мою точку зрения. Мне самому это сделать гораздо труднее. Не утверждаю, что я на сто процентов прав, но, мне кажется, будет нелишним хотя бы теоретически продумать план действий по этому сценарию. А то когда начнется всеобщая паника, будет поздно придумывать, как взять стихию под свой контроль.
— По нему нас сразу вычислят, — сказал майор, и другие члены семьи не могли с ним не согласиться.
Только Мария Петровна сомневалась, говоря, что она, как эксперт по вопросам контакта, не может бросить такую ценную находку. Но Вадим нашел выход.
— Можно спрятать его в приметном месте, а потом позвонить компетентным органам — пусть заберут.
Правда, он тотчас же вспомнил, что компетентные органы разгромлены на его глазах пришельцами, но это центральные, на Литейном. А местные, в районах, может, еще уцелели.
Вот только телефона у Богатыревых не было. Зато Мария Петровна при помощи дочерей быстро разобралась, как пользоваться прибором. Тут не было ничего сложного — все комментарии на дисплее и сенсорной панели на русском языке.
— Вот по нему и позвоните, — предложил Вадим. — А там пускай они сами соревнуются между собой, кто первый его заберет.
Прибор решили оставить в первом встречном ларьке с открытым окошком. Вадим торопил, но дозвониться до питерской милиции не удавалось.
От девочек поступило предложение позвонить в московскую милицию, набрав код Москвы и «02», а там пусть передадут по команде и сообщат тем, кто еще остался в Питере.
Но Мария Петровна придумала вариант получше. Она набрала номер мобильника своего шефа по экспертной группе профессора Горенштейна.
И разговорилась с ним о поведении пришельцев и об ультиматуме, про который Богатырева до сих пор не знала.
Но договорить им не удалось.
Вадим буквально вырвал прибор у Марии Петровны из рук, забросил его на витрину ларька и бросился бежать, схватив за руку Василису.
Хорошо, что подошвы Василисы давно огрубели от хождения босиком, иначе она наверняка сбила бы ноги от этой беготни.
Марии Петровне ничего не оставалось, как устремиться за ними. И свои претензии она смогла высказать, только когда Вадим позволил всем остановиться и передохнуть.
— Ты что, с ума сошел?! — воскликнула Мария Петровна, даже не успев восстановить дыхание.
— Я — нет! — отрезал Вадим. — А вот говорить о серьезных вещах по инопланетному каналу связи — это по меньшей мере глупо. Они же наверняка его слушают.
И остальным опять пришлось согласиться с майором.
— Но вообще мысль интересная, — заметил он. — Надо найти где-нибудь сотовый. Возможно, связь еще работает.
— А сотовые они не слушают? — спросила Василиса.
— Могут, конечно. Но сотовых линий много, и их труднее отследить. И сигнал шифрованный. Можно рискнуть. Неизвестно, когда мы отсюда выберемся…
— И выберемся ли вообще, — добавила Василиса.
— … но мне вдруг захотелось сказать этому Горенштейну кое-что важное, — закончил Вадим, пропустив мимо ушей пессимистическую реплику сестры.
Найти на Большом проспекте Петроградской стороны работающий сотовый не составило труда. Правда, трубка лежала в кармане хорошо одетого человека, но это не имело значения по военному времени.
Человек был деактивирован, и Вадим сильно сомневался, что его скоро оживят.
Мария Петровна снова набрала номер, и разговор с Горенштейном возобновился с того места, на котором был прерван.
Профессор горячился по поводу того, что власти не торопятся эвакуировать жителей Москвы, а если с этим опоздать, то будет все, как в Питере, только хуже.,
А Мария Петровна отвечала: «Куда уж хуже», — однако выражала сомнение, что пришельцы в самом деле решатся на тотальное уничтожение города.
Петроградка мало пострадала от параболоидов, и если бы не пораженные голубым градом, которые то и дело попадались по пути поодиночке и группами, то могло бы показаться, что все вообще в порядке, а улицы пустынны потому, что на дворе пусть белая, но все-таки ночь.
Хотя на самом деле уже наступило утро.
— Пришельцы не станут уничтожать Санкт-Петербург, — говорила Мария Петровна в трубку. — Им нужен нетронутый город и живые люди.
Но она была согласна, что это не меняет сути дела. Все равно Питер уже не спасти. И если пришельцы такими темпами будут захватывать город за городом, то на все областные центры России им понадобится не больше полугода.
— Вопрос в том, что такое эти четыре корабля — авангард или вся экспедиция? — заметил Горенштейн. — Если вся, то у них вряд ли хватит сил, чтобы держать под контролем целую Планету.
— А им и не надо держать ее под контролем. Достаточно парализовать все население, а потом оживлять и использовать по мере надобности.
— А ультиматум о сдаче под угрозой тотального уничтожения нужен, чтобы люди испугались и вышли из укрытий прямо под струи деактиваторов, — подхватил Горенштейн.
Он уже знал, что все примерно так и получилось. Многие питерцы, узнав про ультиматум, предприняли новую отчаянную попытку вырваться из города и почти все попали под голубой град.
Сообщения об этом как раз сейчас стекались в московские инстанции, включая и межведомственный научный центр по проблеме внеземного разума и борьбы с инопланетной агрессией.
И это еще больше укрепляло Горенштейна в мысли о необходимости как можно скорее эвакуировать население Москвы. Потому что если пришельцы блокируют столицу, из нее будет уже не вырваться.
Но зайти с этой темой на второй круг не дал Вадим Богатырев. Он перехватил трубку у Марии Петровны и без предисловий высказал ту мысль, которая не давала ему покоя уже много часов.
— Эвакуация одной Москвы ничего не даст. Допустим, следующий шаг пришельцев очевиден. Они пойдут на Москву и справятся с ней за несколько суток. Но что они будут делать потом?
— Захватывать другие города, — почти не удивившись смене собеседника, без паузы ответил Горенштейн.
— Вот именно. А кто-нибудь может предсказать, какие?
Тут пауза повисла ощутимая, но потом профессор все-таки ответил:
— Наверное, другие ключевые центры.
— Может быть. Но какие именно? Мы можем только гадать. А точно известно одно — до любого крупного города хоть в России, хоть в Европе их кораблю считанные часы лету. Предсказать заранее, куда направится корабль, невозможно, а когда это станет ясно, эвакуировать города будет уже поздно.
— И что из этого следует?
— То, что города надо эвакуировать заранее. И не возить людей из города в город, а расселять по сельской местности или прятать в лесах.
— Но ведь это приведет к полному краху промышленности.
— А разве промышленность способна помочь в войне против пришельцев? Я летчик. Истребитель-перехватчик. Самолеты, на которых я летал, — это высшее достижение нашей промышленности А я за сутки потерял их целых два.
— И вы предлагаете на этом основании прекратить сопротивление?
— Нет. Я предлагаю сменить тактику сопротивления. С вилами против пушек можно воевать только в одном случае — когда партизан, выскочив ночью из леса, колет вилами спящих канониров.
— Интересная точка зрения, — задумчиво произнес Горенштейн.
— Она не просто интересная, — отозвался Богатырев. — Она обоснованная. Тактика пришельцев построена на блокаде городов и использовании скученности населения для его быстрой деактивации. А если рассредоточить население, то они потеряют свое главное преимущество.
— Не слишком ли рано судить об их тактике после одного дня боев?
— Может, и слишком. Но если изучать их тактику в подробностях неделю или месяц, то можно пред ставить, сколько мы за это время потеряем городов со всем населением. Тем более что как только пришельцы займутся третьим или четвертым, вся промышленность так и так рухнет. Работать никто не будет. Все будут трястись, что их город — следующий.
А потом побегут. Неорганизованной толпой, стадом, давя друг друга, без припасов и без цели И в конце концов передерутся с деревенскими, перебьют друг друга и перемрут с голоду. Так что будет все то же самое, только хуже.
— В любом случае, мы не можем убедить руководство эвакуировать хотя бы Москву, — сказал профессор Горенштейн. — О других городах и речи нет.
— Я понимаю, — ответил майор Богатырев. — Но все же просил бы вас довести до руководства мою точку зрения. Мне самому это сделать гораздо труднее. Не утверждаю, что я на сто процентов прав, но, мне кажется, будет нелишним хотя бы теоретически продумать план действий по этому сценарию. А то когда начнется всеобщая паника, будет поздно придумывать, как взять стихию под свой контроль.
57
Игорь Демьяновский проснулся в знакомой кабине собровской машины от поцелуя. Он открыл глаза и увидел перед собой лицо Даши Данилец с черной улиткой личинки на лбу.
С памятью было что-то не так.
Он помнил, как они мчались в этой машине, не разбирая дороги, а потом его скрутила боль. Но что было дальше, из памяти вылетело напрочь.
Может, он потерял сознание от боли?
— Что со мной было? — спросил он у Даши.
— Не знаю. Я только что проснулась, — ответила она.
И снова приникла к его губам глубоким долгим поцелуем.
Тут тоже было что-то не так. Сколько Игорь себя помнил, девушки никогда не целовали его первыми.
Инфантильные интеллигенты — вообще не тот тип мужчин, который нравится женщинам. Особенно таким красивым и независимым, как Даша Данилец.
Правда, накануне Игорь и Даша уже оказывались в двусмысленной ситуации — когда инопланетянка в автобусе заставила нагую девушку сесть солдату на колени. И Игорь даже возбудился от этого — но Даша, кажется, ни капельки.
А теперь она сама приставала к нему более чем откровенно, и во взгляде ее плескалось возбуждение. А Игорь даже не мог ей адекватно ответить. Мешали туман в голове и слабость в мышцах
Все было точно так же, как при первом пробуждении после деактивации.
Личинка!
Наверное, их обоих усыпила личинка.
Но кто же тогда его разбудил?
Кроме них двоих в машине никого не было. И вокруг тоже никого не было. Только пустынная набережная грелась в лучах утреннего солнца.
Тишина и покой, как после взрыва нейтронной бомбы. Даже параболоидов нет.
И Даша ведет себя неадекватно.
Никакой слабости в мышцах у нее, похоже, не наблюдается. Только взгляд отсутствующий, но это всегда бывает, когда женщина ловит эротический кайф.
— Это ты меня оживила? — на всякий случай спросил Игорь.
— Еще нет, — томно прошептала она. — Но не бойся Я тебя оживлю.
Свою одежду она сбросила так быстро, словно специально тренировалась, и теперь лихорадочно раздевала его, а Игорь еще был слишком слаб, чтобы сопротивляться.
Да не очень-то и хотелось.
Она прижалась к нему горячей грудью, и Игорь понял, что с таким темпераментом эта девушка оживит и мертвого.
Но даже на грани экстаза он не мог отделаться от мыслей, кто же их разбудил.
Наверное, сами личинки.
Они ведь сначала предупреждают, а только потом убивают.
Надо полагать, боль и деактивация были предупреждением. А пробуждение — это проверка, поняли они или нет.
И значит, надо срочно и добровольно возвращаться к пришельцам, чтобы они не применили последнее наказание, которое будет необратимо.
Но куда возвращаться? На стрелку Васильевского острова или в Пулково?
Тут очень бы помог прибор связи — но он остался на стрелке, рядом с телом ефрейтора Разуваева.
Мысль о ефрейторе вызвала у Игоря странную реакцию. Его пробило острое желание наслаждаться жизнью, пока это можно, и неадекватное поведение Даши Данилец было тут весьма кстати.
Ее усилия наконец увенчались успехом, и горячая волна наслаждения вымела из головы все мысли.
А восстанавливая дыхание несколько минут спустя, Игорь вдруг почувствовал какое-то новое ощущение Оно проникало прямо в мозг и шло непонятно откуда. И было оно каким-то очень приятным или, скорее, комфортным. Как тепло от камина после возвращения с холода.
Игорю вдруг стало очень спокойно. Ушел страх, который не оставлял ни на минуту с самого утра, а особенно с того момента, когда ему в лоб вогнали эту чертову личинку.
И Даша тоже улыбалась счастливой улыбкой и говорила с придыханием, которое сопровождает высшее блаженство.
— Только не подумай, что это любовь. Ничего личного. Просто захотелось. Но боже, как хорошо! Давно со мной такого не было.
Игорь не знал, как на это реагировать, а потому не реагировал никак. Просто наслаждался покоем, который очень удачно дополняли ее прикосновения и поцелуи.
Ему тоже было удивительно хорошо. И этот шепот скорее радовал, тем более что он становился все жарче и непристойнее.
— Давай еще. Я хочу. Очень! Прямо сейчас! А то я выйду голая на дорогу и буду останавливать проезжающие машины…
Она молола чепуху. Никаких машин по дороге не проезжало, и у Демьяновского мелькнула даже мысль, что они проспали целые сутки, а может, неделю или месяц, и за это время пришельцы уничтожили или парализовали все население города.
Но Даша была в том состоянии, когда женщины как раз обыкновенно и мелют чепуху. Только у них это называется любовный бред.
— Ты нимфоманка, — сказал Игорь ей в ответ.
— Нет. Я хорошая девочка, — возразила Даша. — Просто мне хочется. Не знаю, почему
И тут Игоря осенило.
Он понял, откуда исходят эти волны покоя, которые пронизывают его тело и мозг.
Личинки!
Наверное, Даше ее личинка подарила другую волну. Но в том же ключе — чтобы было хорошо.
— Я знаю, почему, — сказал Игорь. — Просто мы им понравились.
— Кому? — удивилась Даша.
— Личинкам, — пояснил он и коснулся рукой лба. — Не знаю, как это вышло… Но, может, они кайфуют от хорошей дозы адреналина. А теперь дают покайфовать и нам
— Здорово, — прошептала Даша, потягиваясь, как довольная кошка.
И приникла к нему всем телом, словно пытаясь передать юноше свой эротический запал.
Это подействовало. У девушки действительно был незаурядный темперамент.
Интересно, это всегда так или только сейчас, когда личинке вздумалось покайфовать?
А впрочем, не важно.
На этот раз Игорь и сам насладился в полной мере, вдумчиво и серьезно, не отвлекаясь на посторонние мысли.
А потом сказал:
— Знаешь что… Они ведь нас теперь не убьют. Они вообще не сделают нам ничего плохого. Я чувствую.
Снежная Королева в Пулкове говорила ему, что личинка не способна на эмоции. Когда Хозяин даст ей сигнал убить носителя — она убьет, даже если погибнет при этом сама.
Способность действовать разумно личинка приобретает только по мере созревания, превращаясь во взрослого Хозяина. Но в теле разумного существа мун-гара зреет долго: 16 истинных лет, как выразилась Снежная Королева.
Сколько это в земных единицах времени, она не уточнила, но уж наверняка личинка не успела созреть за те несколько часов, пока она находилась в теле Игоря.
И все-таки он был уверен, что личинка не причинит ему вреда. Она как будто сама сказала об этом его мозгу.
И почему-то Игорь не сомневался, что ей можно верить.
А если так, то ну их к черту, этих пришельцев.
Самое время бежать.
С памятью было что-то не так.
Он помнил, как они мчались в этой машине, не разбирая дороги, а потом его скрутила боль. Но что было дальше, из памяти вылетело напрочь.
Может, он потерял сознание от боли?
— Что со мной было? — спросил он у Даши.
— Не знаю. Я только что проснулась, — ответила она.
И снова приникла к его губам глубоким долгим поцелуем.
Тут тоже было что-то не так. Сколько Игорь себя помнил, девушки никогда не целовали его первыми.
Инфантильные интеллигенты — вообще не тот тип мужчин, который нравится женщинам. Особенно таким красивым и независимым, как Даша Данилец.
Правда, накануне Игорь и Даша уже оказывались в двусмысленной ситуации — когда инопланетянка в автобусе заставила нагую девушку сесть солдату на колени. И Игорь даже возбудился от этого — но Даша, кажется, ни капельки.
А теперь она сама приставала к нему более чем откровенно, и во взгляде ее плескалось возбуждение. А Игорь даже не мог ей адекватно ответить. Мешали туман в голове и слабость в мышцах
Все было точно так же, как при первом пробуждении после деактивации.
Личинка!
Наверное, их обоих усыпила личинка.
Но кто же тогда его разбудил?
Кроме них двоих в машине никого не было. И вокруг тоже никого не было. Только пустынная набережная грелась в лучах утреннего солнца.
Тишина и покой, как после взрыва нейтронной бомбы. Даже параболоидов нет.
И Даша ведет себя неадекватно.
Никакой слабости в мышцах у нее, похоже, не наблюдается. Только взгляд отсутствующий, но это всегда бывает, когда женщина ловит эротический кайф.
— Это ты меня оживила? — на всякий случай спросил Игорь.
— Еще нет, — томно прошептала она. — Но не бойся Я тебя оживлю.
Свою одежду она сбросила так быстро, словно специально тренировалась, и теперь лихорадочно раздевала его, а Игорь еще был слишком слаб, чтобы сопротивляться.
Да не очень-то и хотелось.
Она прижалась к нему горячей грудью, и Игорь понял, что с таким темпераментом эта девушка оживит и мертвого.
Но даже на грани экстаза он не мог отделаться от мыслей, кто же их разбудил.
Наверное, сами личинки.
Они ведь сначала предупреждают, а только потом убивают.
Надо полагать, боль и деактивация были предупреждением. А пробуждение — это проверка, поняли они или нет.
И значит, надо срочно и добровольно возвращаться к пришельцам, чтобы они не применили последнее наказание, которое будет необратимо.
Но куда возвращаться? На стрелку Васильевского острова или в Пулково?
Тут очень бы помог прибор связи — но он остался на стрелке, рядом с телом ефрейтора Разуваева.
Мысль о ефрейторе вызвала у Игоря странную реакцию. Его пробило острое желание наслаждаться жизнью, пока это можно, и неадекватное поведение Даши Данилец было тут весьма кстати.
Ее усилия наконец увенчались успехом, и горячая волна наслаждения вымела из головы все мысли.
А восстанавливая дыхание несколько минут спустя, Игорь вдруг почувствовал какое-то новое ощущение Оно проникало прямо в мозг и шло непонятно откуда. И было оно каким-то очень приятным или, скорее, комфортным. Как тепло от камина после возвращения с холода.
Игорю вдруг стало очень спокойно. Ушел страх, который не оставлял ни на минуту с самого утра, а особенно с того момента, когда ему в лоб вогнали эту чертову личинку.
И Даша тоже улыбалась счастливой улыбкой и говорила с придыханием, которое сопровождает высшее блаженство.
— Только не подумай, что это любовь. Ничего личного. Просто захотелось. Но боже, как хорошо! Давно со мной такого не было.
Игорь не знал, как на это реагировать, а потому не реагировал никак. Просто наслаждался покоем, который очень удачно дополняли ее прикосновения и поцелуи.
Ему тоже было удивительно хорошо. И этот шепот скорее радовал, тем более что он становился все жарче и непристойнее.
— Давай еще. Я хочу. Очень! Прямо сейчас! А то я выйду голая на дорогу и буду останавливать проезжающие машины…
Она молола чепуху. Никаких машин по дороге не проезжало, и у Демьяновского мелькнула даже мысль, что они проспали целые сутки, а может, неделю или месяц, и за это время пришельцы уничтожили или парализовали все население города.
Но Даша была в том состоянии, когда женщины как раз обыкновенно и мелют чепуху. Только у них это называется любовный бред.
— Ты нимфоманка, — сказал Игорь ей в ответ.
— Нет. Я хорошая девочка, — возразила Даша. — Просто мне хочется. Не знаю, почему
И тут Игоря осенило.
Он понял, откуда исходят эти волны покоя, которые пронизывают его тело и мозг.
Личинки!
Наверное, Даше ее личинка подарила другую волну. Но в том же ключе — чтобы было хорошо.
— Я знаю, почему, — сказал Игорь. — Просто мы им понравились.
— Кому? — удивилась Даша.
— Личинкам, — пояснил он и коснулся рукой лба. — Не знаю, как это вышло… Но, может, они кайфуют от хорошей дозы адреналина. А теперь дают покайфовать и нам
— Здорово, — прошептала Даша, потягиваясь, как довольная кошка.
И приникла к нему всем телом, словно пытаясь передать юноше свой эротический запал.
Это подействовало. У девушки действительно был незаурядный темперамент.
Интересно, это всегда так или только сейчас, когда личинке вздумалось покайфовать?
А впрочем, не важно.
На этот раз Игорь и сам насладился в полной мере, вдумчиво и серьезно, не отвлекаясь на посторонние мысли.
А потом сказал:
— Знаешь что… Они ведь нас теперь не убьют. Они вообще не сделают нам ничего плохого. Я чувствую.
Снежная Королева в Пулкове говорила ему, что личинка не способна на эмоции. Когда Хозяин даст ей сигнал убить носителя — она убьет, даже если погибнет при этом сама.
Способность действовать разумно личинка приобретает только по мере созревания, превращаясь во взрослого Хозяина. Но в теле разумного существа мун-гара зреет долго: 16 истинных лет, как выразилась Снежная Королева.
Сколько это в земных единицах времени, она не уточнила, но уж наверняка личинка не успела созреть за те несколько часов, пока она находилась в теле Игоря.
И все-таки он был уверен, что личинка не причинит ему вреда. Она как будто сама сказала об этом его мозгу.
И почему-то Игорь не сомневался, что ей можно верить.
А если так, то ну их к черту, этих пришельцев.
Самое время бежать.
58
Бежать!
Это был основной мотив поведения питерцев в эту ночь.
Люди специально дожидались ночи, чтобы под ее покровом любой ценой вырваться из города.
Они, конечно, знали, что как раз на этот период приходятся белые ночи, но мало кто представлял себе точно, когда они начинаются и когда кончаются.
Ночью все люди спят, и только редкие романтики гуляют по набережным.
И когда встал вопрос о бегстве из города, всех охватила иррациональная надежда, что конкретно в эту ночь темнота наступит. Хотя бы на пару часов, на час, на полчаса, чтобы успеть добежать от окраинных домов до леса.
А если не наступит темнота, то, может быть, пришельцы заснут или ослабят внимание от бессонницы. Не зря же время после двух-трех часов ночи считается у часовых «собачьей вахтой».
Людям свойственно переносить свои представления и привычки на других. В том числе и на пришельцев — особенно если по радио говорят, что они очень похожи на людей.
А еще люди крайне редко соглашаются признать свое положение безвыходным.
В тонущем корабле, запертые в залитой водой каюте, они всем телом бьются о стены, пытаясь голыми руками выломать стальные переборки.
И вот с вечера в Санкт-Петербурге началось активное целенаправленное движение.
По проспектам, улицам, бульварам и переулкам бежали и быстрым шагом шли группы людей, которые кое-где сливались в толпы.
Движущихся машин на улицах было мало. Те, кто имел свой транспорт, рванули к окраинам гораздо раньше, еще днем. И в большинстве своем застряли в пробках и попали под голубой град.
А теперь по их следам двинулись пешие горожане.
Им не страшны были пробки, зато страшны параболоиды.
А параболоиды ходили по головам, и было большой удачей юркнуть в ближайший дом.
После каждого нового налета уцелевшие некоторое время двигались перебежками от дома к дому. Но если параболоидов долго не было, поредевшие толпы снова вытекали на тротуары.
Некоторые снова и снова пытались штурмовать метро, но туда пропускали только детей, самых маленьких — с матерями, а остальных — без, если только начальник охраны не проявлял особую доброту.
Время от времени на станции метро пикировали параболоиды и секли сразу всех — и мирных граждан, и оцепление. Но вечером они еще не проявляли чрезмерного усердия и без особой надобности не использовали белый град.
Разозлились пришельцы только после ночного ввода войск.
Тут уж параболоиды развернулись в полную силу. В ход пошли «вонючки», белый град и шары разных цветов — даже огненные, которыми пока только пугали, но получалось очень впечатляюще.
Во всяком случае, когда еще через пару часов появились слухи об ультиматуме и тотальном уничтожении города, никто не усомнился, что с этим у пришельцев не будет никаких проблем.
Тут и грянул завершающий аккорд.
Люди, отхлынувшие от центра города и заполонившие дома окраинных кварталов, где они пережидали приступ инопланетного гнева, поняли, что ждать больше нельзя.
Известие, что пришельцы с минуты на минуту начнут жечь город, вынесло людей на просторные улицы спальных районов, в широкие дворы панельных многоэтажек.
И оказалось, что людей этих много. Так много, словно весь город взяла в кольцо одна огромная безумная толпа.
Передним рядам бегущих был виден лес, к которому они так стремились. Но от леса на них заходили параболоиды.
Их становилось все больше, они подходили из центра города и со стороны залива, где громадный корабль выпускал в воздух все новые порции бесшумных черных ос.
Если кому-то одному из ста удавалось от них убежать, проскочив буквально между струями, он мог считать себя заново родившимся. Хотя даже лесной покров не был гарантией спасения.
Параболоиды сбрасывали на лес голубые шары и «вонючки». У тех и других был ограниченный радиус действия, но когда «тарелки» обильно засыпали шарами край леса, уберечься от их испарений было трудно.
Еще часа два после того, как массовое движение на окраинах прекратилось, пришельцы не могли успокоиться. Параболоиды «вонючками» выгоняли из домов тех, кто сумел укрыться там, когда началось избиение толпы.
И когда по-настоящему наступило утро, антропоксены, пролетая в параболоидах над сплошным ковром неподвижных человеческих тел, могли воочию убедиться, что активного и дееспособного населения в этом городе больше нет.
А значит, нет и необходимости в его уничтожении. С окончательной зачисткой города, даже если учесть обработку подземелий, без труда справятся вспомогательные отряды, усиленные подразделениями лояльных антропов.
Это был основной мотив поведения питерцев в эту ночь.
Люди специально дожидались ночи, чтобы под ее покровом любой ценой вырваться из города.
Они, конечно, знали, что как раз на этот период приходятся белые ночи, но мало кто представлял себе точно, когда они начинаются и когда кончаются.
Ночью все люди спят, и только редкие романтики гуляют по набережным.
И когда встал вопрос о бегстве из города, всех охватила иррациональная надежда, что конкретно в эту ночь темнота наступит. Хотя бы на пару часов, на час, на полчаса, чтобы успеть добежать от окраинных домов до леса.
А если не наступит темнота, то, может быть, пришельцы заснут или ослабят внимание от бессонницы. Не зря же время после двух-трех часов ночи считается у часовых «собачьей вахтой».
Людям свойственно переносить свои представления и привычки на других. В том числе и на пришельцев — особенно если по радио говорят, что они очень похожи на людей.
А еще люди крайне редко соглашаются признать свое положение безвыходным.
В тонущем корабле, запертые в залитой водой каюте, они всем телом бьются о стены, пытаясь голыми руками выломать стальные переборки.
И вот с вечера в Санкт-Петербурге началось активное целенаправленное движение.
По проспектам, улицам, бульварам и переулкам бежали и быстрым шагом шли группы людей, которые кое-где сливались в толпы.
Движущихся машин на улицах было мало. Те, кто имел свой транспорт, рванули к окраинам гораздо раньше, еще днем. И в большинстве своем застряли в пробках и попали под голубой град.
А теперь по их следам двинулись пешие горожане.
Им не страшны были пробки, зато страшны параболоиды.
А параболоиды ходили по головам, и было большой удачей юркнуть в ближайший дом.
После каждого нового налета уцелевшие некоторое время двигались перебежками от дома к дому. Но если параболоидов долго не было, поредевшие толпы снова вытекали на тротуары.
Некоторые снова и снова пытались штурмовать метро, но туда пропускали только детей, самых маленьких — с матерями, а остальных — без, если только начальник охраны не проявлял особую доброту.
Время от времени на станции метро пикировали параболоиды и секли сразу всех — и мирных граждан, и оцепление. Но вечером они еще не проявляли чрезмерного усердия и без особой надобности не использовали белый град.
Разозлились пришельцы только после ночного ввода войск.
Тут уж параболоиды развернулись в полную силу. В ход пошли «вонючки», белый град и шары разных цветов — даже огненные, которыми пока только пугали, но получалось очень впечатляюще.
Во всяком случае, когда еще через пару часов появились слухи об ультиматуме и тотальном уничтожении города, никто не усомнился, что с этим у пришельцев не будет никаких проблем.
Тут и грянул завершающий аккорд.
Люди, отхлынувшие от центра города и заполонившие дома окраинных кварталов, где они пережидали приступ инопланетного гнева, поняли, что ждать больше нельзя.
Известие, что пришельцы с минуты на минуту начнут жечь город, вынесло людей на просторные улицы спальных районов, в широкие дворы панельных многоэтажек.
И оказалось, что людей этих много. Так много, словно весь город взяла в кольцо одна огромная безумная толпа.
Передним рядам бегущих был виден лес, к которому они так стремились. Но от леса на них заходили параболоиды.
Их становилось все больше, они подходили из центра города и со стороны залива, где громадный корабль выпускал в воздух все новые порции бесшумных черных ос.
Если кому-то одному из ста удавалось от них убежать, проскочив буквально между струями, он мог считать себя заново родившимся. Хотя даже лесной покров не был гарантией спасения.
Параболоиды сбрасывали на лес голубые шары и «вонючки». У тех и других был ограниченный радиус действия, но когда «тарелки» обильно засыпали шарами край леса, уберечься от их испарений было трудно.
Еще часа два после того, как массовое движение на окраинах прекратилось, пришельцы не могли успокоиться. Параболоиды «вонючками» выгоняли из домов тех, кто сумел укрыться там, когда началось избиение толпы.
И когда по-настоящему наступило утро, антропоксены, пролетая в параболоидах над сплошным ковром неподвижных человеческих тел, могли воочию убедиться, что активного и дееспособного населения в этом городе больше нет.
А значит, нет и необходимости в его уничтожении. С окончательной зачисткой города, даже если учесть обработку подземелий, без труда справятся вспомогательные отряды, усиленные подразделениями лояльных антропов.
59
— Высшие существа были бы рады привести к свету истинного разума всех без исключения варваров. Но это, к сожалению, невозможно. Редкий варвар способен слиться со взрослым Хозяином в той мере, которая необходима, чтобы почувствовать высокую гармонию и невыразимое счастье священной связи.
При этих словах у инопланетянки по прозвищу Снежная Королева заметно дрогнул голос.
Она подумала о том, что ей самой никогда больше не суждено почувствовать это невыразимое счастье. Священная связь разорвана навсегда, и порой Снежная Королева думала, что, может быть, ей лучше было умереть. Потому что жизнь без Хозяина в голове и без священной связи с ним не имеет смысла и лишена радости.
Когда-то ее звали Ют Архен Хено-нои. Она была молода и довольна жизнью, и казалось, что все у нее впереди. Но Хозяин отрекся от нее слишком рано, и она оказалась не готова умереть.
Она и теперь боялась смерти.
Мысли о том, что такая жизнь хуже гибели, посещали ее только в спокойные минуты. А когда накануне две автоматные пули ударили в панцирь, Ют Архен пробил такой страх и в ней проснулось такое острое желание жить, что она отступила под прикрытие стен быстрее своих подчиненных.
Впрочем, она давно уже не Ют Архен. У нее теперь нет имени. Когда разбитной моряк с синим якорем на груди спросил ее: «Как тебя зовут?» — она ответила:
— Мару Киакан.
И он, конечно, принял это за имя. Но на самом деле эти два слова значили просто «старший контактер».
Подчиненные обычно обращаются к ней «нагаруна мару киакан», и слово «нагаруна» для непосвященных переводят как «госпожа». Но на самом деле оно означает «уважаемый прах» и еще больше подчеркивает ее низкое положение.
И какая разница, что нижестоящие зовут ее «нагаруна», а она их — просто «нагаи», если все они без различия чинов — прах, недостойный жить.
Ниже только неприрученные варвары, а лояльные антропы уже становятся вровень с обращенными в прах.
— Только дети, воспитанные в кругу носителей высшего разума, достигают подлинной гармонии в священной связи с Хозяином. И ваши дети удостоятся этого великого приобщения.
— Вот счастье-то! — не унимался моряк, и Мару Киакан, которая хорошо знала литературный язык, но плохо разбиралась в разговорных интонациях, не уловила иронии в его словах.
— Для них это счастье, — сказала она. — Но у вас тоже есть возможность обрести священную связь. Нужно только выносить в себе маленького Хозяина, личинку-мунгара. Но чтобы мунгара не покинула тело антропа раньше времени, он должен верно служить высшим существам и антропоксенам и искренне стремиться к слиянию с истинным разумом.
— Да ну, я уж как-нибудь переживу, — отмахнулся Витек. — Мне и без высшего разума неплохо.
Тут голос Мару Киакан стал суровым и от этого менее певучим. Появились в нем даже нотки металла.
— По законам высшего разума враждебные варвары, не поддающиеся обращению, не имеют права жить. Личинка-мунгара по команде Хозяина-наблюдателя убивает такого варвара без жалости, даже если это грозит гибелью ей самой.
Дело принимало новый оборот, и мореману стало не до шуток.
Остальные тоже напряглись и забеспокоились, а когда к ним приблизились инопланетянки с коробками личинок, пленные попытались не даться.
При этих словах у инопланетянки по прозвищу Снежная Королева заметно дрогнул голос.
Она подумала о том, что ей самой никогда больше не суждено почувствовать это невыразимое счастье. Священная связь разорвана навсегда, и порой Снежная Королева думала, что, может быть, ей лучше было умереть. Потому что жизнь без Хозяина в голове и без священной связи с ним не имеет смысла и лишена радости.
Когда-то ее звали Ют Архен Хено-нои. Она была молода и довольна жизнью, и казалось, что все у нее впереди. Но Хозяин отрекся от нее слишком рано, и она оказалась не готова умереть.
Она и теперь боялась смерти.
Мысли о том, что такая жизнь хуже гибели, посещали ее только в спокойные минуты. А когда накануне две автоматные пули ударили в панцирь, Ют Архен пробил такой страх и в ней проснулось такое острое желание жить, что она отступила под прикрытие стен быстрее своих подчиненных.
Впрочем, она давно уже не Ют Архен. У нее теперь нет имени. Когда разбитной моряк с синим якорем на груди спросил ее: «Как тебя зовут?» — она ответила:
— Мару Киакан.
И он, конечно, принял это за имя. Но на самом деле эти два слова значили просто «старший контактер».
Подчиненные обычно обращаются к ней «нагаруна мару киакан», и слово «нагаруна» для непосвященных переводят как «госпожа». Но на самом деле оно означает «уважаемый прах» и еще больше подчеркивает ее низкое положение.
И какая разница, что нижестоящие зовут ее «нагаруна», а она их — просто «нагаи», если все они без различия чинов — прах, недостойный жить.
Ниже только неприрученные варвары, а лояльные антропы уже становятся вровень с обращенными в прах.
— Только дети, воспитанные в кругу носителей высшего разума, достигают подлинной гармонии в священной связи с Хозяином. И ваши дети удостоятся этого великого приобщения.
— Вот счастье-то! — не унимался моряк, и Мару Киакан, которая хорошо знала литературный язык, но плохо разбиралась в разговорных интонациях, не уловила иронии в его словах.
— Для них это счастье, — сказала она. — Но у вас тоже есть возможность обрести священную связь. Нужно только выносить в себе маленького Хозяина, личинку-мунгара. Но чтобы мунгара не покинула тело антропа раньше времени, он должен верно служить высшим существам и антропоксенам и искренне стремиться к слиянию с истинным разумом.
— Да ну, я уж как-нибудь переживу, — отмахнулся Витек. — Мне и без высшего разума неплохо.
Тут голос Мару Киакан стал суровым и от этого менее певучим. Появились в нем даже нотки металла.
— По законам высшего разума враждебные варвары, не поддающиеся обращению, не имеют права жить. Личинка-мунгара по команде Хозяина-наблюдателя убивает такого варвара без жалости, даже если это грозит гибелью ей самой.
Дело принимало новый оборот, и мореману стало не до шуток.
Остальные тоже напряглись и забеспокоились, а когда к ним приблизились инопланетянки с коробками личинок, пленные попытались не даться.