Антонов Антон Станиславович. Время войны (Хроники Одиссеи)

   Правда, в последние дни и в армии, и на гражданке пошли слухи, что амурские чайкинисты решили приурочить свое выступление как раз к Первомаю, как когда-то это сделал сам Василий Чайкин.
   И оставалась только одна проблема. Подслеповатый Игар никак не мог попасть из карабина не то что в десятку, а даже вообще в мишень.
   Впрочем, из автомата он в нее тоже не попадал.
   И оправдывало его только то, что однажды он, даже не целясь, всадил очередь в живого человека, который оказался матерым амурским шпионом, наверняка умевшим стрелять без промаха.
   25
   Лану Казарину исключили из юнармейской организации на общешкольном собрании, где она учинила еще один скандал - отказалась снять юнармейский значок и с криком Не вы мне его давали, не вам и снимать! - вырвалась из рук активистов и выпрыгнула в окно.
   Насчет значка - это была чистая правда. Вручал его Лане сам генеральный комиссар вооруженных сил легендар-ный маршал Тимафею - такой подарок устроило семь лет назад для детей старших офицеров командование Закатного округа.
   Но напоминать об этом теперь, когда оказалось, что маршал Тимафею предатель и агент амурской разведки, было по меньшей мере глупо.
   А ее выходка с прыжком в окно со второго этажа (потому что дверь загородили активисты) вообще не лезла ни в какие ворота.
   - Единица по поведению! - кричала вслед бегущей через школьную площадку Лане классная руководительница, и это было небывалым случаем, потому что низшей оценкой за поведение считалось неудовлетворительно - то есть 2.
   Однако классная прямо тут же достала из упавшего в драке на пол портфеля дневник Ланы и торжественно внесла в графу поведение жирную единицу.
   А Лана бежала по улицам, не разбирая дороги и закрывая ладонью юнармейский значок.
   Она еще не знала, что делать, но уже не сомневалась, кто виноват.
   Вчера ее вызвал на допрос сосед по лестничной кле-тке - подполковник Голубеу. Главное, что он хотел знать - это была ли Лана в курсе предательской деятельности отца.
   - Ты же не могла не видеть, что он ведет себя не так, как полагается честному военному, - вкрадчивым тихим голосом говорил Голубеу. - Разве у вас дома не бывало подозритель-ных гостей? Разве отец не отлучался по ночам без объяснения причин? Разве он не писал по вечерам какие-то бумаги, хотя для этого есть рабочий день?
   И хотя генерал Казарин действительно работал дома с документами, принимал у себя незнакомых Лане людей и часто убегал из дома ночью по телефонному звонку, девушка на все вопросы следователя отвечала односложно и отрицательно:
   - Нет. Не видела. Не знаю.
   Может, она и отвечала бы иначе, если бы ее допрашивал кто-то другой. Но Голубеу всегда был не в ладах с ее отцом. Сын подполковника слыл предводителем местной шпаны и не стеснялся во всеуслышание заявлять:
   - У меня папаша - большой человек в Органах. Что бы я ни сделал - мне ничего не будет.
   Обитателям квартала нетрудно было убедиться, что так оно и есть. Но когда сын большого человека вздумал приставать к дочери генерала, с ним случилась неприятность.
   Однажды, когда предводитель шпаны со всей своей кодлой по обыкновению грубо нарушал общественный порядок, его неожиданно задержал военный патруль. И доставил в гарнизонную комендатуру на предмет выяснения, не является ли обритый наголо по зековской моде шпаны детина без документов дезертиром или солдатом, находящимся в самовольной отлучке.
   Установление личности длилось с вечера до утра, и хотя в конце концов Никалай Голубеу-младший, имеющий бронь по состоянию здоровья, был отпущен с миром, перетрусил он страшно. Ночь в карцере комендатуры вообще навевает не самые положительные эмоции.
   И все бы хорошо, только Голубеу-старший, пылая праведной яростью, в тот же день в присутствии множества людей во дворе произнес в адрес генерала Казарина слова, которые Лана хорошо запомнила:
   - Я тебя, сука, сгною!
   И теперь Лана чем дальше, тем больше убеждалась, что арест ее отца есть не что иное, как исполнение того самого обещания. Подполковнику Органов ничего не стоит оклеветать кого угодно, даже армейского генерала. Конечно, со временем честные коллеги Голубеу во всем разберутся, но пока подполковник на коне и делает все, чтобы поглубже втоптать в грязь и генерала Казарина, и его дочь.
   Устав от запирательства Ланы, Голубеу заколотил кулаком по столу и заорал:
   - А ну прекрати валять дурака! Думаешь, на тебя управы не найдется, сучка мелкая?! Отвечай, ты была связной между отцом и амурскими агентами?!
   От этого Лана совсем опешила и не нашлась, что ответить, а Голубеу продолжал выкрикивать скороговоркой:
   - Кто был с тобой на связи?! Иваноу? Отвечай быстро! Не задумываясь!!!
   - Какой Иваноу? - еле слышно пролепетала Лана.
   - Рядовой Иваноу из Дубравы. Никакой он, конечно, не рядовой, мы все о нем знаем. Он офицер амурской разведки. Говори, ты с ним держала связь?
   - Я не знаю никакого Иваноу, - ответила Лана, сры-ваясь на плач.
   Это была чистая правда. В их единственную встречу на сельхозработах Игар не назвал ей своей фамилии. И Лана сообразила, что речь идет именно о нем, лишь после того, как Голубеу, неожиданно сменив гнев на милость, отпустил ее со словами:
   - Ну что ж, раз ты не была связной, тогда иди и подумай. Может, все-таки вспомнишь какие-нибудь подроб-ности о делах отца. Ведь кто-то же был у него связным.
   Это означало: Если не скажешь, кто по твоим предполо-жениям мог быть связным, то будем думать на тебя.
   Мысль о том, что единственным солдатом из Дубравы, с которым она сталкивалась достаточно близко, был Игар, сразила Лану на улице. Она даже некоторое время стояла в нерешительности, раздумывая, не повернуть ли назад, в управление, чтобы рассказать, как в действительности было дело на сельхозработах. Не будь там Голубеу, она может, и повернула бы. Но следствие вел именно он, и Лана пошла домой.
   А на следующий день, выпрыгнув из окна школы, она вдруг ни с того ни с сего помчалась на вокзал и села зайцем в электричку на Дубраву. Контролеров она не боялась - в последние недели они исчезли из поездов. Ходили слухи, что на железной дороге мобилизация и в железнодорожные войска забирают всех, без кого на гражданских линиях можно обойтись.
   Четкого плана действий у Ланы не было. Сценарий, который она мысленно представляла себе, страдал некоторой умозрительностью. Лана собиралась явиться к Игару в часть, вызвать его на КПП и с места в карьер рубануть:
   - Ты правда офицер амурской разведки?
   И, пристально глядя ему в глаза, послушать, что он ответит.
   Если он ответит Нет и глаза скажут, что это правда - значит, генерал Казарин тоже кристально честный человек, и все его дело - это результат клеветы подполковника Голубеу. И тогда Лана знает, что делать.
   Она дойдет до самого начальника окружного управления Органов или до окружного комиссара, или даже напишет письмо вождю - но отца из тюрьмы вызволит.
   С этим настроением она добралась до расположения Дубравского полка, вызывая у прохожих подозрение своими расспросами на тему где находится воинская часть? Впрочем, она представлялась сестрой солдата из этой части, плача, говорила, что папе плохо и брату обязательно надо срочно об этом сообщить, и выглядела вполне невинно в своей школьной форме, так что ей отвечали.
   Но часовой на КПП оказался глух к ее слезам.
   - Не положено! - твердил он на все просьбы позвать брата, а когда Лана обосновалась у забора части с тайной надеждой дождаться, пока неуступчивого бойца сменят, он принялся грозить ей оружием со словами: - Уходи отсюда, а то сейчас наряд вызову.
   Попытка перелезть через высокий забор части тоже не удалась, и Лане пришлось уйти. А совсем немного времени спустя на стол подполковника Голубеу легли сообщения, поступившие почти одновременно от группы наружного наблюдения и от полковых стукачей.
   Они гласили, что Швитлана Казарина в течение двух часов настойчиво пыталась проникнуть в расположение 13-го отдель-ного мотострелкового полка, дабы вступить в контакт с Игаром Иваноу с явным намерением предупредить последнего о том, что тайна его личности раскрыта.
   26
   Опергруппа ворвалась в квартиру Казариных ночью. Сначала сотрудники Органов звонили в звонок и колотили в дверь, но пока жена генерала Татъяна спросонья искала халат и ключи, терпение органцов лопнуло и они выбили дверь.
   - Руки за голову, сопротивление бесполезно! - орали органцы, с виду перепуганные больше, чем их жертвы. Похоже, они ожидали увидеть в квартире генерала не меньше дюжины вооруженных до зубов агентов-парашютистов.
   Увидев только двух безоружных неодетых женщин и кошку, они заметно успокоились и расслабились.
   Последним в квартиру вошел Голубеу, но ордер на арест и обыск предъявлял не он, а следователь помоложе и пониже чином.
   Ордер был выписан только на арест Ланы, но ее матери сказали:
   - Вам тоже придется проехать с нами.
   Мать стала оползать по стене. Обморок. Органцы засуетились вокруг нее, кто-то крикнул: Принесите воды! - и Лана метнулась на кухню. Голубеу отреагировал на это первым и бросился за ней, подозревая попытку побега. И тут Лана поняла все окончательно.
   Голубеу знает, что она никогда не отступится и сделает все, чтобы вывести подлеца на чистую воду и вызволить отца из тюрьмы. Поэтому он решил и ее упрятать туда же, а значит, выход остается только один.
   - Осторожно, у нее нож! - завопил из-за плеча подполковника кто-то из молодых органцов, но было поздно.
   Получив неумелый удар кухонным ножом, Голубеу скорчился от боли, но, увидев в руке коллеги пистолет, прохрипел:
   - Не стрелять! Брать живой!
   Отовсюду набежали остальные. Лана почувствовала боль от сильного хлесткого удара по руке, а удар по голове рукояткой пистолета она уже не ощутила.
   Ее мать, едва пришедшая в себя, увидела, как мимо пронесли бесчувственную дочь в одной ночной сорочке и кинулась к ней. Но нервы у органцов были на пределе, а о том, что старшую Казарину тоже нужно взять живой, никто не говорил. Решив, что это попытка освобождения террористки и шпионки, ближайший из органцов выпустил в жену генерала пол-обоймы из табельного оружия.
   В результате последней чистки Органов на оперативные должности поднялись люди, не имеющие никакого опыта подобной работы, вплоть до вертухаев из лагерной охраны, которые были готовы стрелять в ответ на любое неосторожное движение арестованного. И этот, как видно, тоже был из таких.
   Удар по голове оказался не очень сильным, и Лана пришла в себя внизу в машине еще до того, как она отъехала от дома. И услышала, как начальник опергруппы отчитывает молодого органца:
   - Ты что, инструкций не знаешь?! При любых условиях стрелять только по конечностям! Мне не нужны трупы! Мне нужны показания! Кто тебя просил?! За морду свою гладкую испугался? Подумаешь, баба рожу ногтями поцарапает... Тоже мне бранивоевский стрелок - пах, пах, и сразу насмерть.
   - Я думал... Я думал, вооруженное нападение... - виновато оправдывался стрелок.
   - Думал он! Меньше думать надо. Думать - это моя работа. А твоя работа соображать. Что мне теперь с этим трупом делать? Голубеу с нас и так головы снимет.
   В голове у Ланы гудело, и она не сразу поняла, о каком трупе они говорят. Сначала она подумала, что убила под-полков-ника, и речь идет о нем, но начальник опергруппы упомянул о Голубеу, как о живом, а потом его и самого вывели под руки из подъезда - так что убит был кто-то другой.
   Страшная догадка мелькнула у Ланы, когда машина отъехала от подъезда, направляясь к арке. Получивший выговор стрелок сел на переднее сиденье, и когда машина выкатилась на улицу, пробормотал в сердцах:
   - Теперь из-за этой чертовой бабы без премии оста-нусь.
   И тут Лана окончательно осознала, что произошло, и с жутким криком: Мама!!! - стала рваться из рук сидящих по обеим сторонам органцов.
   27
   Великий вождь целинского народа Бранивой стоял перед крайне сложной проблемой. Успехи Органов в раскрытии заго-вора военных накануне освободительного похода привели к тому, что некомплект начальствующего состава в частях, соеди-нениях и штабах достиг критического предела.
   Еще немного, и армия попросту станет неуправляемой.
   Но остановить расследование было невозможно. Как можно начинать войну, не очистив армию от предателей.
   Это говорил генеральный комиссар Органов Пал Стра-хау, это понимал и сам великий вождь.
   Но ведь он не зря звался гением. В его силах было совершить невозможное и найти выход из той ситуации, которая, как всем кажется, не имеет выхода.
   Решение пришло в светлую голову вождя в тот день, когда Пал Страхау принес Бранивою сообщение о заговоре в среде детей арестованных военных и гражданских лиц.
   Пример, который привел генеральный комиссар Орга-нов, был настолько убедителен, что не нуждался ни в какой дополнительной проверке.
   Дочь генерала Казарина из штаба Закатного военного округа, разоблаченного амурского агента, помогала отцу в его предательской деятельности, а после ареста отца вступила в связь с неким Игаром Иваноу - также амурским шпионом, внедрившимся в 13-й отдельный мотострелковый полк.
   Узнав, что Органам известно о шпионской деятельности Иваноу, Казарина попыталась предупредить его об этом, и ее решено было задержать. При аресте она оказала сопротивление и тяжело ранила сотрудника Органов.
   - Причем не кого-нибудь, а старшего следователя, веду-щего это дело, начальника отдела окружного управле-ния, - уточнил Страхау.
   - Еще кто-нибудь арестован? - поинтересовался Бранивой.
   - Жена генерала Казарина убита при попытке отбить дочь. А арест Иваноу окружное управление считает преждевре-менным, поскольку есть все основания полагать, что он - центральная фигура заговора, профессиональный сотрудник амурской разведки. Судя по тому, как он законспирировался, это матерый волк, а такие редко колются на допросах. Даже самые энергичные меры воздействия не всегда помогают. А еще у них всегда есть запасные легенды, чтобы направить следствие по ложному пути.
   - И что вы предлагаете?
   - Предлагаю пока оставить Иваноу на свободе под плотным наблюдением. А тем временем арестовать группу наиболее подозрительных детей и других родственников аресто-ванных изменников. Остальные участники заговора наверняка забеспо-коятся и попытаются получить инструкции от рези-дента, то есть от Иваноу. И в результате мы сможем вскрыть структуру их организации и систему связи.
   И тут на Бранивоя снизошло озарение.
   Некоторое время он молчал, обдумывая пришедшую в голову гениальную мысль, и Пал Страхау не нарушал тишины, прекрасно зная, что означает такое выражение лица великого вождя.
   А потом Бранивой заговорил:
   - Надо арестовать не группу наиболее подозрительных, а всех. Всех, кто вызывает хоть какие-то подозрения. В игры играть некогда. Все они виновны, как минимум, в недоноси-тельстве, а в военное время это равно измене.
   - А Иваноу? - спросил Страхау.
   - Если резидент прикрыт надежно, его можно еще немного подержать на свободе. - ответил Бранивой. - Когда он потеряет свою сеть, ему придется прибегнуть к помощи наиболее хорошо законспирированных агентов, и тогда мы возьмем их всех. Так что с ним можно поиграть. А остальных арестовать немед-ленно. И никакой канители. Ускоренное судопроизводство. Приговоры в трехдневный срок. По всей строгости за измену - к высшей мере. Но в исполнение не приводить.
   Страхау бросил на вождя удивленный взгляд.
   - В исполнение не приводить, - перехватив этот взгляд, с нажимом повторил Бранивой. И пояснил, усмехнувшись: - Садоуски просит офицеров - мы дадим ему офицеров. Мы посмотрим, что для этих предателей дороже - амурская разведка или собственные дети, жены и родители.
   - Вы хотите... - произнес Страхау, начиная догадывать-ся, к чему клонит вождь.
   - Мы вернем в строй кое-кого из этих предателей, - не обращая внимания на реплику генерального комиссара Орга-нов, продолжал Бранивой. - А их родственники останутся сидеть с приговорами к высшей мере, и срок исполнения приговора будет зависеть только от поведения изменника на фронте.
   Пал Страхау оценил гениальность идеи, но был вынуж-ден возразить.
   - Для такой масштабной операции у нас не хватит мощностей в местах заключения. Они и так переполнены, а создание новых задерживается из-за оборонительных меро-приятий.
   - Оборонительные мероприятия не должны мешать работе Органов, назидательно произнес Бранивой. - А если мест заключения не хватает, можно уплотнить и почистить имеющиеся. Время, когда за измену можно было давать десятилетний срок и успокаиваться на этом, прошло. Только высшая мера наказания соответствует тяжести содеянного. Пора привыкать к законам военного времени. И если осужден-ный непригоден для использования в условиях войны, то с исполнением приговора медлить не следует.
   Страхау попробовал уточнить еще, подлежат ли аресту родственники всех, кто осужден за измену или находится под следствием, или только тех, чьи репрессированные родичи пригодны для использования в условиях войны.
   - А как по-вашему, в заговоре только родственники первых или же всех? - с иронией ответил Бранивой. - Дети расстрелянных, например, причастны к нему или нет?
   Страхау понял, что задал глупый вопрос, а Бранивой тем временем придумал еще кое-что.
   - Если кого-то нельзя использовать, его родственников можно казнить сразу после вынесения приговора. Заодно и место освободится.
   Гениальная идея вождя влекла за собой и некоторые другие проблемы, но с ними Страхау не стал приставать к Бранивою.
   Генеральный комиссар Органов мог решить эти пробле-мы сам.
   28
   Приговор к высшей мере наказания исполняется, как правило, путем одиночного выстрела в голову с близкого расстояния...
   В отношении осужденных, грубо нарушающих порядок испол-нения приговора и не реагирующих на требования и предупреждения исполнителя приговора и членов боевого расчета, по решению дежурного офицера тюремного учреж-дения может быть применено специальное наказание, не отвечающее принципу мгновенности и безболезненности смерти осужденного...
   Имущество, сохраняемое за осужденным пожизненно, утилизируется исполнителем приговора непосредственно перед совершением казни...
   В целях безопасности боевого расчета и экономии боеприпасов при исполнении приговора надлежит использо-вать не более одного заряда на одного осужденного и заряжать оружие непосредственно перед выстрелом...
   Тело казненного утилизируется немедленно после ис-полнения приговора...
   Боевой расчет при исполнении приговоров к высшей мере наказания состоит из исполнителя приговора, помощника исполнителя приговора и двух конвойных. При исполнении приговоров в отношении лиц, заведомо не способных оказать сопротивление боевому расчету, состав расчета может быть сокращен...
   При исполнении приговоров в отношении особо опас-ных преступников, склонных к сопротивлению и побегу, а также при исполнении специальных наказаний состав боевого расчета может быть расширен...
   Уничтожение осужденных при оказании ими сопро-тивле-ния или попытке побега допускается только в том случае, если иные меры пресечения невозможны. Боевому расчету и регулярному конвою рекомендуется в таких случаях использо-вать приемы рукопашного боя, а при неэффективнос-ти оных наносить нарушителям дисциплины ранения, не вызы-вающие стойкой потери сознания, дабы к данным наруши-телям могло быть применено специальное наказание...
   Членам боевого расчета разрешается беседовать с осужденными во время исполнения приговора с целью получения информации, которая может быть использована при проведении следственных действий в отношении лиц, преступные деяния которых известны осужденному, но не были вскрыты им на следствии и суде...
   Младший лейтенант Органов Данила Гарбенка тяжело вздохнул и отложил книгу. Просто прочитать этот текст не составило бы для него труда, но инструкцию требовалось за-учить наизусть. А с этим у Гарбенки были большие пробле-мы.
   Даже стихи в школе учить ему было непросто. А тут не стихи, а зубодробительный текст, написанный совершенно неудобоваримым юридическим языком.
   Но деваться некуда. Завтра знание устава и инструкций будет проверять сам начальник окружного управления. А работа в управлении - это выше, чем предел мечтаний для вчерашнего лагерного охранника без протекции и перспектив.
   Данила Гарбенка родился в чащобах Зеленой Пущи на крайнем северо-востоке, в поселке при лагере, и всю свою сознательную жизнь обитал в этих поселках, с внешней стороны колючей проволоки. От призыва в армию изменился только окружа-ющий ландшафт. Вместо лесов северо-востока - опаленные тропическим солнцем острова юго-запада.
   Правда, в последнее время несколько раз приходилось исполнять высшую меру. Старшине-сверхсрочнику Гарбенке доверяли больше, чем многим офицерам, а в лагерях росли строгости и за те выходки, которые раньше окончились бы карцером, теперь уголовники и политические то и дело попадали под расстрел.
   Там Гарбенка перед первой акцией тоже читал эту инструкцию, но ее никто не требовал учить наизусть. Никто даже не требовал ее точно выполнять.
   Но Чайкин - это тебе не какой-то остров. Чайкин - вторая столица Народной Целины. А если считать по времени - то первая.
   Тут все по-другому. Все очень серьезно.
   Да и вообще все серьезно, если в управлении вводят дополнительную смену исполнителей высшей меры. И не только в управлении. Везде, где исполняют высшую меру, вводятся дополнительные смены, а там, где ее раньше не исполняли, теперь начинают это делать.
   Данила Гарбенка знал об этом из кулуарных разговоров, но особо не задумывался ни о причинах, ни о следствиях. Он вообще предпочитал много не думать. Меньше знаешь - лучше спишь. Пусть лошадь думает - у нее голова большая.
   А в голове у Гарбенки бродили другие мысли. С детства и по сию пору он крутился по мужским лагерям, по самым диким местам, где с бабами было очень негусто. То есть совсем никак. Даже элементарные давалки и то в дефиците.
   А тут вдруг инструктор по исполнению приговоров на первом же собеседовании как бы между прочим говорит:
   - Баб и малолетних будешь исполнять в одиночку. Конвойный остается в предбаннике, а помощник на такой случай не положен. Сокращенный состав, сам понимаешь.
   И потом еще о нормах выработки.
   - Тебе дается задание на смену. Пока не выполнишь, домой не пойдешь. А там хоть трава не расти. Что ты там в камере делаешь, никого не интересует. От тебя требуется, чтобы сколько живых к тебе вошло, столько исполненных от тебя вышло. А оттуда они сразу в печку идут, так что сам понимаешь.
   Это Гарбенка понимал. Он другого не понимал - зачем в таком случае учить наизусть зубодробительный текст, от которого все равно нет никакого толку.
   29
   Добрый следователь, казалось, еще больше устал и осунулся со времени последнего появления перед генералом Казариным. Он тоскливо поглядел на генерала и Лану, которых дюжие охранники только что оттащили друг от друга и усадили на табуреты, и произнес как бы нехотя:
   - Между вами проводится очная ставка. Советую обоим во всех преступлениях признаться сразу. Это облегчит вашу участь.
   - Девчонка-то малолетняя что вам сделала? - с трудом шевеля разбитыми губами, простонал генерал. - Меня убивайте, черт с вами, а ее-то за что?!
   - Девчонка малолетняя попыталась убить начальника отдела окружного управления Органов. Если хотите убедиться, можно и его сюда вызвать. А это чистый теракт. Высшая мера без вопросов.
   Казарин в изнеможении закрыл глаза.
   - Это правда, папа, - тихим, каким-то чужим голосом, лишенным эмоций, произнесла Лана. - Я Голубеу ножом порезала. А они маму убили. Пусть теперь и меня убьют...
   Генерал глухо зарычал, еле сдерживаясь, чтобы не завыть волком.
   - Вашу дочь расстреляют, Казарин, - подтвердил следователь. - А перед этим с ней хорошо поработают, чтобы вскрыть те связи, о которых не хотите рассказать вы. Вам ясна перспектива?
   - Чего вы хотите? - взяв себя в руки, спросил генерал.
   - Чистосердечного признания. Подписи под протоко-лом, который вы читали уже не раз. Там, правда, появились некоторые дополнения...
   - И вы отпустите дочь?
   - Мы ее не расстреляем. Ее деяние можно переквали-фицировать с теракта на нанесение телесных повреждений. отсидит несколько лет и выйдет на свободу с чистой совестью...
   - Отпустите ее. Тогда я все подпишу.
   - И так подпишете. Вы же не хотите, чтобы вашу дочь разложили сейчас на этом столе и с нею позабавился весь конвой? Могу поспорить - для нее это будет страшнее расстрела.
   - Откуда только берутся такие выродки, как ты...
   Усталый следователь никак не отреагировал на это. а Лана, которая все это время смотрела куда-то вниз, на свои босые ноги, подняла голову и произнесла:
   - Папа, не слушай их. Пусть делают, что хотят. Я все выдержу.
   Она уже начала понимать, что в этом заведении не один подлец по фамилии Голубеу, а много ему подобных. Измена поселилась на самом деле не в армии, а в Органах, и некому сообщить об этом великому вождю и другим честным людям. Предатели в серой униформе сажают честных людей в тюрьму и убивают их, чтобы никто не узнал о чудовищной измене.
   Но раз следователи изменники - значит, они враги. А с честью выносить любые пытки врагов - святая обязанность любого настоящего юнармейца.
   Лана машинально дотронулась до груди в том месте, где всегда был юнармейский значок. Сейчас его не было. Лану забрали из дому в ночной рубашке, и в этой же рубашке она сидела сейчас перед отцом и следователем.