Антоновская Анна Арнольдовна. Жертва (Великий Моурави - 2)

   Громко и весело переговаривались "барсы". Они недаром сардары и минбаши шаха, они покажут, как уничтожать врага. Они отобьют табуны коней, завладеют драгоценным оружием. Как вино из бурдюка, они выпустят кровь из разжиревших врагов. Слава Христу, наконец "барсы" навсегда покончат с беспокойством Грузии.
   Но Саакадзе не говорил и не смеялся. Глубокая складка прорезала переносицу. Острым взором он прощупывал каждый куст, каждый камень. Ждут! Георгий знал - там, за синеющей полоской, учащенно дышат, там бьется нетерпеливое сердце.
   На правом берегу Ксани, у деревни, закутанной в зелень садов, Саакадзе остановился. Он выбрал молодого хана с двумя тысячами сарбазов. Карчи-хану Георгий сказал: "Необходимо оставить в заслоне отряд для защиты подступов к Мухрани от Эристави Ксанского".
   К полудню конная колонна, растоптав виноградники, придвинулась к скалистым отрогам, на которых возвышались сумрачные башни.
   Соскочил Саакадзе с коня и, сопровождаемый "барсами" и Вердибегом, поднялся на крутой выступ. Роскошная Мухранская долина лежала у ног Георгия, но он видел только гору Трех орлов, покрытую густым лесом. Было тихо, лишь в чернеющей балке шумел невидимый поток.
   Вердибег одобрил решение Саакадзе оставить и здесь две тысячи сарбазов для охраны леса, откуда могут нагрянуть князья, дружественные Мухран-батони.
   И снова Георгий Саакадзе и сорок дружинников-грузин поскакали вперед. Следом, развевая знамена, потянулась поредевшая персидская конница.
   Темные тени ночи внезапно легли на Сапурцлийскую долину, владение Мухран-батони. Бледная звезда мерцала над скалистой вершиной, где гордо высился Мухранский замок. Кони устало передвигались во мгле. Саакадзе остановил Джамбаза.
   Карчи-хан согласился разбить стан в долине. Он нетерпеливо рвался к замку Мухран-батони, но ночью опасно, замок не уйдет, а долина нужна для завтрашнего дня.
   Лощина осветилась зловещим пламенем. Затрещали костры. Сарбазы весело разбивали шатры. К реке на водопой спускали коней, рубили лес, на деревянные заостренные палки нанизывали мясо.
   Полночь. Крупные звезды загадочно смотрят с черного неба. Стан спит. Только часовые приглушенно перебрасываются персидскими словами.
   Шатер Карчи-хана окружен двойным кольцом исфаханцев - личной охраны. В каганце мерцает голубой огонек. Из мглы выплывают смуглые лица ханов.
   Карчи-хан совещается. Но в шатре нет Саакадзе, нет грузин. Еще в Тбилиси тайно от Саакадзе Карчи-хан послал в Кахети гонцов к богатым князьям:
   "Аллах всевышний, о аллах!
   Благодаря мудрости шах-ин-шаха крылья тишины распростерлись над Грузией. Города умиротворены. Грузинский народ, вознося благодарность "льву Ирана", возвращается к земле и солнцу.
   Да будет вечный мир между Ираном и Кахетинским царством. Прибудьте в Самухрано и присутствуйте на утверждении мира. Лично подпишите ферман и примите дары, присланные шах-ин-шахом за верность.
   Во имя аллаха милосердного раб веры Карчи-хан".
   И вот вернувшийся гонец незаметно проскользнул в шатер Карчи-хана.
   Эрасти еще ниже пригнулся и опустил ветки кустов.
   Гонец рассказывал о ликовании кахетинских князей. Обрадованные миром, они спешат во владение Мухран-батони. Завтра в долине Сапурцлийской кахетинцы представятся Карни-хану.
   Ханы смеются: хорошие дары завтра получат князья...
   Шатер Георгия Саакадзе окружен личной охраной - сорока грузинами. Саакадзе совещается. Но в шатре нет Карчи-хана, не сидят кизилбаши. Прикрытый медной чашей, горит светильник, бросая красные отсветы на потемневшее лицо Георгия.
   - Помните, друзья, малейший промах - и конец Грузии. Истребление и разорение народа достигло предела. Нет царя, нет единого войска, нет страны. Предстоящая битва или продолжит историю картвелов, или прекратит жизнь Грузии.
   - Нет, Георгий, пусть было Упадари, но будет и Мухранская долина, сдержанно ответил Даутбек.
   - Против нас, - понизил голос Георгий, - многочисленные персидские полчища. Наше превосходство - внезапность и стремительность. Первый удар нанесем в долине Сапурцлийской. Карчи-хан, конечно, бросится к Мцхета, на соединение с Исмаил-ханом. Необходимо, спасая Тбилиси, отбросить персов от моста. Тогда они, минуя город, повернут к Иори. Оставленных сарбазов на правом берегу Ксани должны уничтожить хевсуры и пшавы. Сарбазов у горного леса поручим Нодару Квливидзе - давно рвется в бой. Мцхетский мост будет защищать сам Квливидзе.
   Георгий поднялся, надел шлем и меч. Он просил "барсов" не рисковать попусту и не увлекаться пылом сражения. Такая роскошь не для ближайших помощников Саакадзе. "Барсы" должны помнить: дело освобождения родины находится сейчас в их руках.
   - Карчи-хан думает - мы в сладком неведении о его сговоре с Пеикар-ханом. Но Эрасти сегодня выследил тайного гонца. Пусть ханы думают, что обманули нас, это полезно для завтрашнего дня.
   Георгий направился к выходу. Дато и Дмитрий снова убеждали Саакадзе поручить им встречу с Квливидзе, а самому хотя бы немного отдохнуть перед трудным утром.
   Усмехнулся Георгий и откинул полу шатра. Стража не удивилась, увидя на коне Саакадзе. Большой сардар любил ночью объезжать стан и осматривать дороги, так он делал не раз в войнах с османом. Не удивились и выезду "барсов", ибо и минбаши любили ночью проверять окрестности. Конечно, и копыта коней перевязаны из предосторожности. Вот храбрые минбаши по двое разъехались в разные стороны долины.
   Георгий, Дато, Димитрий и Эрасти углубились в лес. В этот миг Георгий сжег мост, соединяющий его с Ираном. Отбросил, словно отрубил мечом, мысли о Носте, о Русудан, о сыновьях. Одна мысль владела Георгием - вдохнуть жизнь в омертвевшее сердце Картли.
   Темные заросли вплотную надвинулись на тропу. Из глубины балки повеяло ночной свежестью. В густо-синем небе чернели грани вершин. Здесь укрылось ополчение Ничбисского леса.
   Кто-то схватил под уздцы коня. Всадник в серой броне тихо проговорил: "Сакартвело". Из темноты вынырнула палка с нанизанными светлячками и осветила лицо Саакадзе.
   - Победа! - прошептал голос.
   - Победа! - ответил Георгий и, соскочив с коня, обнял Квливидзе. Зашуршали ветви. Надвинулись темные тени. Приглушенный рокот пронесся и смолк.
   Изумился Георгий: перед ним Гуния и Асламаз. Они скрывались от Шадимана у казаков на Тереке и в Имерети. Они горели местью к персам и просили Георгия забыть их недомыслие и снова считать их в союзе азнауров.
   - Теперь не время вспоминать ошибки, - сурово ответил Георгий и подозвал Нодара.
   Совещались недолго. Азнауры быстро поняли своего предводителя.
   - Будет сделано, батоно, - тихо сказал Нодар и бесшумно повел дружину к горе Трех орлов.
   Квливидзе с азнаурами и ополчением двинулся сквозь лесные заросли к Мцхетскому мосту. Гуния и Асламаз направились к узкой лощине.
   Лес наполнился шорохом. В ночной мгле, сдавливая долину, неслышно надвигаются темные валы. Перекатываются через бугры, лощины, балки. Упали за выступы, и снова тишина.
   Затрещали в оврагах сухие ветки, стукнулся покатившийся камень, посыпалась земля. Ближе подкрадываются мохнатые папахи, упали за кустарники, и снова тишина.
   В серых сумерках расплывался стан. Крупная роса блестела на листьях. Ни дуновения ветра. Ни взмаха крыла. Только осторожный стук копыт. Георгий подъехал к шатру. Эрасти бесшумно расседлал Джамбаза.
   На мохнатую бурку, не раздеваясь, легли Георгий, Дато и Димитрий. Эрасти положил под голову Георгия седло и растянулся у порога.
   Но кто мог заснуть в такую ночь? Тревожило томительное ожидание. Придут до рассвета грузины или... Георгий вскакивал, откидывал полу шатра, острыми глазами вглядывался в густую мглу.
   Но молчали темные отроги, сквозь разорванные облака искрились холодные звезды, и только в молодой траве стрекотал кузнечик.
   Георгий опускался на бурку, привычно прислонялся к седлу.
   Неясный шорох. В шатер проскальзывали силуэты и шептали: "Не идут, батоно..."
   Стан проснулся рано. Сарбазы нехотя чистили коней. В желтых лужицах блестело солнце. На кострах варили рис, жарили мясо. Сигнальщики чистили флейты. На реке стирали вещи. Кто-то купался.
   Рябой онбаши, сидя на барабане, пробирал сарбаза за плохо сваренный кофе.
   Саакадзе в кольчуге ходил с "барсами" по стану, поглядывая на вершины. Он мельком взглянул на дергающиеся усы Димитрия, на потемневшие глаза Дато.
   - Скоро, - сдавленно бросил Георгий, - Эрасти, держись ближе. - Вдруг Георгий резко повернулся. К стану приближались всадники. Вердибег с минбашами поскакал к ним навстречу.
   Вачнадзе, Джандиери, Андроникашвили, Чолокашвили и другие влиятельные князья Кахети! Без войска, с малочисленной охраной! Зачем они приехали?
   Но Георгий изумился еще больше: Вердибег, нарочито не замечая Саакадзе, любезно пригласил князей к Карчи-хану. И сразу в шатер за князьями хлынули онбаши и юзбаши.
   - Коня! - крикнул Георгий. - Приготовьтесь, "барсы!"
   Саакадзе вскочил на коня и выхватил у Эрасти сокола с привязанным к лапке лоскутом. Сокол взвился к небу, в синеве заколыхался алый лоскут.
   Георгий Саакадзе взмахнул мечом и, стоя на коне, загремел:
   - Э-э, грузины! К оружию! Прощай, Паата! Во имя родины!
   И сразу вокруг долины взметнулся рев.
   - Эхэ! Хэ! Э-э! Победа!
   Ожили расщелины, выступы, камни. Сверкнули круглые щиты, окованные железом. На черном сукне замелькали красные кресты. Зураб Эристави, закованный в броню, несся к Саакадзе. За ним густой лавиной скакали арагвинцы, хевсуры, пшавы.
   Внезапно из шатра Карчи-хана вырвался вопль:
   - Помогите! Грузины, помогите! О-о! Убивают!
   Димитрий взглянул на Георгия, рванул ворот и, потрясая шашкой, бросился в шатер. За ним "барсы" и дружинники.
   Из леса выскочил олень и, путаясь рогами в зарослях, помчался к реке. И тотчас на опушку галопом выехал Автандил Саакадзе. На солнце блеснул золотистый конь с белым пятном на лбу и стремительно скатился в лощину. За Автандилом мчалась ностевская дружина.
   Сарбазы растерянно заметались по стану. Судорожно седлали коней, хватали оружие. Кто-то, ругаясь силился выкатить медную пушку. Скакуны, сорвавшиеся с коновязей, неслись по долине. Тревожное ржание подхватывалось эхом. Засвистели стрелы. Пожилой сарбаз, сидя на корточках, выбирал горстями рис из опрокинутого котла.
   Автандил бросился в гущу сарбазов. Ностевцы сдвигали повозки, не давали сарбазам седлать коней, сеяли панику и смятение. Автандил прорывался к пушке.
   Высокий дружинник силился вытащить из груди пронзившую его пику. Кто-то неистово кричал. Кто-то молил о пощаде. Кто-то швырял горящие головни в ностевцев. Шатер Карчи-хана качался, как парус в бурю. Оттуда вырывались отчаянные крики.
   В шатре скрежетали клинки. По полотнищам стекала кровь. Уцелевшие кахетинцы устремились к выходу.
   Димитрий, рубя онбашей, рвался к Карчи-хану. Даутбек хладнокровно истреблял у входа стражу. Дато, левой рукой отмахиваясь кинжалом, правой выдергивал свой меч из живота юзбаши.
   Элизбар, Пануш, Матарс, Гиви, опьяневшие от восторга, рубили охрану.
   Отбивая удары, пятились от "барсов" Карчи-хан, Вердибег, ханы, минбаши. Вердибег с проклятием рассек полу шатра и выскочил на поляну. За ним Карчи-хан и кизилбаши. Миг - и ханы очутились на конях.
   Ударила пушка. Пороховой дым сизыми клубами пополз по долине. Кровавая сеча затуманила глаза Вердибегу. Он вырвал у онбаши саблю и бросился к сарбазам. Его грозный окрик подбодрил исфаханцев.
   А на долину все мчались новые грузинские дружины. Ловкие пшавы, суровые хевсурсы и арагвинцы, гибкие урбнийцы, плотные сабаратианцы наполнили долину грохотом оружия и воинственными выкриками.
   Карчи-хан понял все. Напрасно ханы пытались восстановить строй. Войска не было. Толпы сарбазов метались по Сапурцлийской долине, пытаясь прорвать кольцо. Крики "алла! алла!", взвизги стрел, лязг брони, свист клинков слились в пронзительный вой.
   Наконец Карчи-хану удалось именем аллаха и шайтана остановить бегущих сарбазов и выстроить их треугольником против грузин.
   Имея пушки и численный перевес войска, Карчи-хан готовился к яростной атаке. Но Саакадзе с пшавами и хевсурами врезался в середину треугольника. Расклинив сарбазов и оттеснив к скату, Саакадзе опрокинул колонну Карчи-хана в узкую лощину. Там иранцев встретили в шашки Даутбек, Элизбар с урбнийскими дружинниками и Гуния и Асламаз с тваладской конницей.
   На разгоряченном Джамбазе Саакадзе летал с одного края долины на другой. Тяжело громыхали доспехи. С глазами, налитыми огнем, он был неистов. Меч равномерно подымался и опускался, точно рубил лес.
   В ужасе шарахались от Саакадзе потрясенные сарбазы. Его громоподобный крик леденил кровь.
   Саакадзе быстро перестроил немногочисленные грузинские дружины. Они растянулись цепью, не выпуская иранцев из долины. На правом краю Зураб с арагвинцами смял конницу Вердибега. Все проходы прикрывали "барсы" с дружинами, не давая иранскому войску выйти из окружения.
   Кахетинские князья Вачнадзе и Джандиери рубились с сарбазами, как простые дружинники. Дато стремился овладеть пушками. Он осыпал персидских пушкарей дротиками и стрелами. Но Вердибег, опасаясь истребительного огня против иранцев, сам сбил пушки и бросился к бугру, где дрался Димитрий. Слева на Вердибега налетел Автандил с ностевской дружиной.
   - Месть, грузины, месть! - всюду слышался голос Саакадзе.
   На замке Мухран-батони взвилось знамя. Ворота распахнулись, и вниз хлынула знаменитая конница Самухрано. Впереди с шашкою наголо скакал старик Мухран-батони, за ним - сыновья и внуки. Особенно блистала конница старших сыновей Мухран-батони - Мирвана и Вахтанга.
   Восхищение "барсов" вызвал сын Вахтанга, красавец Кайхосро. Он с необыкновенной ловкостью обошел Карчи-хана и неожиданно врезался в колонну сарбазов, боковым ударом рассеивая врагов.
   Неистовые крики "мужество! мужество!" смешивались с "алла! алла!". Хрип коней, тяжелое дыхание живых и умирающих слились в один комок ненависти, ярости и отчаяния.
   Карчи-хан и ханы вновь пытались угрозами остановить паническое бегство сарбазов, но напрасно! Усеивая Сапурцлийскую долину трупами, иранцы хлынули к Мцхета, увлекая за собой Карчи-хана и Вердибега.
   Надвигались сумерки.
   Карчи-хан прибег к последнему средству. Верблюдами и повозками с провиантом он загородил проход в теснине и занял горный лес.
   Застучали топоры. Из деревьев и камней выросли завалы. Лихорадочно рубился густой орешник. По узким тропам, скрываемым мраком, поползли чапары в Тбилиси, в Кахети, в Исфахан.
   Саакадзе оглядел лес, завалы, - предстоит новое сражение с Карчи-ханом и Вердибегом, опытными полководцами, успевшими укрепиться.
   Загремели призывные роги. Саакадзе собрал грузинское войско. Оно подковой расположилось у подножия гор. Не расседлывались кони, не разжигались костры. Георгий отдавал четкие приказания, гонцы скакали в разные стороны и исчезали в густой темноте.
   В полночь послышался торопливый бег коней. На всем скаку спрыгнул Нодар Квливидзе.
   - Нет больше сарбазов у горы Трех орлов! - кричал Нодар, размахивая отбитым знаменем. Саакадзе поправил на Нодаре ремень шашки и, не расспрашивая подробностей о поражении иранцев, приказал перебросить ополчение Ничбисского леса к Мцхетскому мосту на подкрепление Квливидзе.
   На рассвете подошел Эристави Ксанский с трехтысячной дружиной. Сбитые налокотники, пятна крови на цаги и радостный блеск глаз Эристави Ксанского говорили о разгроме двух тысяч сарбазов в долине Ксани.
   Короткое совещание в шатре Мухран-батони - и к лесу поползли дружинники. Вскоре огромное пламя бросило на небо желто-красные отсветы. Клубился едкий дым. Тревожные крики птиц огласили лес. И, перекрывая их, слышался человеческий вопль.
   - Пора? - сказал Саакадзе, вскакивая на Джамбаза.
   Гонимые огнем, Карчи-хан и Вердибег с конными сарбазами бросились к лощине. Сарбазы прикрывали бегство ханов к Мцхета. Но грузины, широко развернувшись, преследовали врага.
   Саакадзе скакал впереди. В предрассветной мгле он напряженно следил за Карчи-ханом, припавшим к гриве коня. Саакадзе взмахнул нагайкой. Кони перепрыгивали сонные кустарники, поваленные стволы, затихшие ручьи. Мелькали лощины с еще свернутыми цветами, плакучие ивы с серебристыми листьями, блеклые озерки. Кружились горы, заросли, облака, птицы.
   В обостренной памяти проносилось прошлое - Багдадский бой! Он, Георгий Саакадзе, выхватывает у янычара пурпурное знамя с полумесяцем, испещренное изречениями корана. Индия! Белый слон с позолоченными бивнями - трофей, отнятый им в битве у раджи. Исфахан! Бушующая восторгом площадь, и он коленопреклоненный перед шахом Аббасом. Нет, это не мираж, это - крутая тропа. Голова Карчи-хана - завершение страшного круга жизни.
   Джамбаз взлетел на каменистый бугор и перепрыгнул русло с кругляками.
   Карчи-хан оглянулся. Ужас исказил багровое лицо. Он яростно хлестал хрипящего коня.
   Джамбаз ударился о седло Карчи-хана. Саакадзе приподнялся, взметнулся меч, резкий удар - рассеченный Карчи-хан свалился под копыта Джамбаза.
   Дикий рев сарбазов. Бешено скачет Вердибег. Отчаянный прыжок в реку, и Вердибег вынесся и скрылся за скалистым выступом. В беспорядке ринулась за Вердибегом иранская лавина.
   Снова ночь. По шумной Куре прыгают огненные блики. Над Мцхетским мостом пылают факелы.
   Черная волна поднялась на гребне гор и скатилась с отрогов. Со свирепым ревом "алла! алла!" густые толпы бросились к мосту.
   Квливидзе встретил кизилбашей яростным ударом азнаурских сабель. На тесном мосту поднялась невообразимая давка. Никто не мог размахнуться шашкой, дрались кинжалами, ножами, врукопашную, раздирая лица, рвали уши, кусались.
   Бился Нодар у подступа к мосту. Ощетинившись кинжалами, лезли за Нодаром ничбисцы.
   Автандил с ностевцами прискакал поздно. Он целый день вступал в стычки с отдельными группами сарбазов, бегущими по разным тропам и дорогам.
   В момент, когда сарбазы стеной полезли на мост и чуть было не прорвались, подоспели свежие дружины.
   Дато и Гиви с урбнийцами бросились в воду и, с коней цепляясь за выступы арок, вылезли на середину моста. Гиви проворно работал кинжалом, сбрасывая убитых в темную пасть Куры.
   - Свети сюда, Иорам! - кричал Гиви начальнику факельщиков.
   Откуда-то из мрака вынырнули сотни ностевских мальчишек с пылающими факелами. Увлеченные сражением, они горящими факелами в азарте били сарбазов по голове.
   Кинжалом Дато пробивал путь к израненному Квливидзе.
   - Наверное, персов двадцать тысяч, нас - едва пятьсот шашек, всех не перебьешь, надо спасать Квливидзе, - и, ловко подскочив к Квливидзе, приподнял его на руках и, перекинув через мост, передал дружинникам, ожидающим на берегу с конями.
   Ханы, видя невозможность прорвать заграждение, бросив мост, устремились по кахетинской дороге. Даутбек и Димитрий с дружинами преследовали бегущих, то в стычках опрокидывая многочисленного врага, то затрудняя переправу, сбрасывая кизилбашей в потоки, то в сабельном бою усеивая долины изрубленными трупами.
   Ночь кончалась. На утесах висели серые хлопья предутреннего тумана. Впереди чернел лес, взбирающийся на вершины. Там расплывались нестройные колонны сарбазов. Даутбек оглянулся: он слишком далеко оторвался от главных грузинских сил.
   - Димитрий, довольно! Пока не рассвело, повернем коней, иначе все будем уничтожены.
   - Как повернем?! Впереди сколько ишачьих сыновей целыми уходят!
   - И позади враг недобит, а наша жизнь еще нужна. Здесь хорошо накормили собак. В Кахети тоже надо веселый пилав приготовить. Тушины ждут сигнала. И Даутбек, схватив за узду коня Димитрия, приказал дружинникам повернуть.
   Димитрий хотел выругаться и рванулся было вперед, но, взглянув на окровавленное лицо Даутбека, смягчился:
   - Рыбья у тебя кровь, Даутбек! Давай голову перевяжу.
   - Успеешь!..
   И Даутбек поскакал обратно к мосту, за ним Димитрий и дружинники.
   В разгаре сражения Георгия Саакадзе с Ага-ханом, прикрывавшим бегство главных сил Вердибега, примчался Гиви.
   - Э-эй, Георгий! Отбили мост, в Кахети бегут шакалы! - кричал он еще издали, размахивая окровавленной шашкой.
   Саакадзе велел Зурабу с арагвинским войском перевалить горы, занять рубежи, разделяющие Картли и Кахети, расположить войско по линии Бахтриони-Ахмета и преградить этим дорогу Пеикар-хану - правителю Кахети.
   Перекинув через седла хурджини, Матарс и Пануш отправились горными тропами к Баубан-билик. Они должны были передать тушинам указания Саакадзе занять все караванные пути, все горные тропы и не пропускать в Иран ни купцов, ни нищих, ни монахов, ни путешественников, ни гонцов. Пусть даже птица не перелетит границу Грузии.
   Понимал Саакадзе: в два дня не изрубить стотысячное войско. Опытный глаз его насчитывал потери у иранцев не более десяти тысяч. Но и эта неизмеримая победа - результат растянутости иранского войска и слабой связи Карчи-хана с Тбилиси и с Пеикар-ханом.
   И еще Саакадзе знал - из Ганджи, Еревана, Карабаха, Ширвана на скоростных верблюдах и скакунах спешат на помощь Вердибегу ханы с войсками персидского Азербайджана. Знал - Пеикар-хан вооружает кахетинских кизилбашей и переселенцев. Но также знал об отсутствии у иранцев провианта, о превосходстве хевсуро-пшаво-тушинской конницы, о разгроме тушинами шамхала, который на этот раз не сумеет оказать шаху Аббасу помощи, не оттянет тушин, не зайдет в тыл кахетинскому войску. Знал и о бессилии ханов перед запутанностью горных троп и путей и, главное, о никогда не утолимой ненависти грузинского народа к поработителям. За каждым выступом, за каждым поворотом дорог, за каждым кустом поджидали врага клинок, копье и стрела.
   Все это знал Георгий Саакадзе и решил победить.
   Мухран-батони предложил обсудить дальнейший план, но ополчение рвалось вперед, забыв о сне, о еде. Победа опьяняла. Эхо разносило по ущельям и горам торжествующие крики, и снова, как когда-то в Сурамской долине, народ бежал к Георгию Саакадзе, по дороге присоединяясь к идущим на Тбилиси дружинникам Мухран-батони, Ксанского Эристави и Квливидзе.
   И где бы ни проходило грузинское войско, из деревень выбегали женщины, дети, опираясь на палки, спешили старики. Несли кувшины с холодной водой, из бурдючков нацеживали вино, в пестрых платках протягивали горячие лепешки, на деревянных подносах - зелень, в чашах - густое мацони.
   Откинув покрывало, девушка со сверкающими глазами набросила на плечо Саакадзе белый платок и полила холодной водой большие, покрытые кровяными пятнами руки.
   Георгий сидел на обгорелом пне и торопливо поедал из глиняной чаши дымящееся лобио. Он два дня ничего не ел, и сейчас для привала не было времени. Народ спешил в Тбилиси.
   - Освободим Тбилиси! Освободим Тбилиси от шахских собак! - слышались воинственные крики.
   Старики, приложив ладони к глазам, долго смотрели вслед Саакадзе. До поздней ночи взбудораженные крестьяне слушали рассказы стариков об Амирани, который разорвал цепь и сейчас шагает по Картли тяжелой поступью Георгия Саакадзе.
   Все ближе придвигались к Тбилиси картлийские дружины. Георгий ехал, окруженный своим народом. Он улыбался в густые усы улыбкой, покоряющей сердца воинов.
   Пройдено Дигомское поле. Уже виднеются зубчатые стены тбилисской цитадели.
   В Метехском замке и крепости тревога. Персидский гарнизон спешно готовится к обороне. Шадиман, осунувшийся, день и ночь скачет по Тбилиси, руководя укреплением. Он усилил предкрепостные завалы, закрыл наглухо Метехи, поставив в бойницы опытных стрелометов. Шадиман чувствовал, он блуждает в лабиринте: все делается наизнанку, какое-то шутовство!
   Он, Шадиман, всю жизнь был связан с Турцией. Георгий Саакадзе под Ереваном с персами крошил турок. Значит, Шадиман сейчас должен вызвать турок и доколотить персов. А он что делает? Конечно, нужно гнать персов из Картли, а он, Шадиман, с персами укрепляет Тбилиси против картлийцев. Саакадзе шел с шахом Абассом, и церковь, проклиная Саакадзе, благословляла князя Шадимана, укреплявшего границы Картли и Кахети. Сейчас Саакадзе идет против шаха Аббаса, и церковь проклинает князя Шадимана за союз с царем-магометанином и благословляет Саакадзе, который избавляет Картли от персидского рабства. Но кто привез царя-магометанина? Георгий Саакадзе! А кто радостно встречал? Он, князь Шадиман Бараташвили! Только сатана мог такое сварить! Что же должен делать блистательный князь Шадиман Бараташвили, четверть века боровшийся за возвеличение картлийского царства? Даже любой мальчишка-факельщик знает, что. Но это невозможно. Он, Шадиман, - непримиримый враг плебеев. Саакадзе непримиримый враг аристократов. А персидские ханы - друзья грузин-аристократов? Избиение Карчи-ханом князей Кахети - не вопиющее ли это вероломство? А разве не Георгий Саакадзе отомстил и за князей? И не с ним ли идут сейчас лучшие князья Картли? Не с ним ли идет картлийский народ, ненавидящий кровожадных персов?.. А я что, влюблен в собачьих детей?
   И Шадиман с пожелтевшим лицом неистово, с помощью ханов, укрепляет Тбилиси против грузин.
   Арбы под окрики гзири сбрасывают известь. Мулы, напружившись, подымают на Табори бревна. Нищие сгибаются под глыбами камней, ибо камненосы попрятались. Брань, хлопанье бичей, угрозы, а укрепления не растут.