Аренев Владимир. Паломничество жонглера (фрагмент)

   Потом он все-таки сходил и отыскал несколько веток, которые можно было назвать хворостом только здесь и сейчас. Иссканр долго вертел носом, но в конце концов не выдержал и присоединился к "пирующим" Быйце и Фринию. И даже бегал потом собирать трупики сколопендр, чтобы сделать себе добавочную порцию.
   Словом, вечер, за вычетом мелких неприятностей, определенно удался.
   А утром они вошли в Лабиринт.
   * * *
   Появление Кайнора вызвало у костра вполне понятное оживление. Судя по выражениям их усатых морд, гвардейцы радовались не меньше простодушной Друлли.
   "Сейчас еще подхватят на руки и начнут качать, - обреченно подумал Гвоздь. - Если уж сегодня играем фарс - так на всю катушку, да?"
   К счастью, обошлось без качаний.
   - Ты где шлялся, старый козел? - Это, разумеется, Лютен, любимая. Вот и она сама - приближается, грациозная и преисполненная ядом, аки древесная гадюка. Еще бы! Долгие годы выступления женщиной-змеей не прошли даром, ой не прошли! Язычок у нее что надо... во всех отношениях. Ну и яд тоже первосортный. - Я тебя спрашиваю, ты где шлялся?!
   - По бабам, - честно признался Кайнор. Лютенино "старый козел" задело его за живое - не так "козел" (это правда, чего уж там...), как "старый". Но я смотрю, вы тут без меня не скучаете.
   - Не скучаем, не скучаем, - сбить Лютен с толку было не так уж просто. - А ты хоть помнишь, что у нас вечером выступление?
   Гвоздь в притворном изумлении заломил бровь:
   - Так ведь уже вечер! Чего ж вы ждете, братцы?! Народ на площади заждался, наверное...
   - Они знают, что вы не будете сегодня выступать, господа. - Капитан гвардейцев поднялся с лежавшего у костра бревна, скрипнул коленями и сапогами и повернулся к жонглеру. - Господин Кайнор из Мьекра, прозываемый также Рыжим Гвоздем?
   Гвоздь подхватил капитанов взгляд и удерживал до тех пор, пока гвардеец не стрельнул глазами куда-то за его плечо.
   - Вы ошиблись, - ответил спокойно и с любимой своей нагловатой улыбочкой. - Не господин. В остальном - все верно. А с кем имею честь?
   - Жокруа К`Дунель, - представился тот. - Скажите, господин Кайнор, мы могли бы поговорить наедине?
   - Боюсь, Жокруа, у меня просто нет времени. Жителей этой милой деревни кто-то ввел в заблуждение относительно нашего вечернего выступления. Видите ли, милейший, мы будем сегодня выступать... Да вот спросите хотя бы Жмуна мы ведь выступим, Жмун, верно? А времени у нас совсем мало.
   - Сколько вы собираете за вечер, господин Кайнор?
   - По-разному, Жокруа, по-разному. Бывает, один золотой "коготь", бывает - сто золотых "очей". А бывает - и тысячу.
   - И сколько вы рассчитываете собрать сегодня?
   - Думаю, около сотни. - И Гвоздь, и К`Дунель знали, что вся деревня стоила едва ли больше названной суммы, но гвардеец и глазом не моргнул.
   - Я заплачу вам сотню - и вы не будете выступать. Именно вы, господин Кайнор. А остальные могут отправляться, если считают нужным.
   - Сто золотых "очей" - большая сумма, Жокруа. Чего же вы от меня хотите?
   - Вы поедете со мной в столицу, там вам объяснят, - капитан поднял руку, предупреждая следующее высказывание Гвоздя. - Любой другой сейчас спросил бы, что будет, если он все-таки откажется. Но уверен, господин Кайнор, вы, как человек искусства, не опустились бы до столь пошлой реплики. А я не хотел бы опускаться до не менее пошлых угроз.
   "Их семеро, - подумал Гвоздь. - Счастливое число. Но сегодня - не для меня, для них".
   - Вот что мы сделаем, - сказал он капитану. - Мы действительно отойдем с вами в сторонку и посекретничаем. А потом мы все - разумеется, я не имею в виду вас и ваших людей - выступим на площади. И пока я буду выступать, я обдумаю ваше предложение. По рукам?
   - Давно уже хотел посмотреть, как вы выступаете, господин Кайнор, ответил К`Дунель. - Пойдемте, не будем мешать вашим друзьям готовиться.
   Гвоздь кивнул Жмуну, мол, все в порядке, делай, как договорено. И зашагал в компании К`Дунеля подальше от костра.
   - Я помню вас, - сказал Кайнор, когда никто уже, в том числе и гвардейцы, не мог их услышать. Он знал, что сейчас рискует жизнью, но не видел другого выхода. Ему необходимо было разобраться в происходящем, понять, что за игра завертелась вокруг него и почему он вдруг стал осевым гвоздем в чьей-то карете. - Я помню вас, - повторил он с нажимом, пристально глядя в гранитные зрачки К`Дунеля. - И вы наверняка помните меня. Поэтому вас и послали за мной, верно?
   К`Дунель, сощурившись, снова посмотрел ему куда-то за левое плечо.
   "Как будто видит там мою смерть".
   - Я знал, что вы меня вспомните, Кайнор. Но... те, кто меня посылали, не знали, что мы знакомы. Просто так совпало.
   - Кто посылал?
   - Этого я не могу вам сказать. Могу только гарантировать, что вашей жизни ничего не угрожает: ни сейчас, ни когда вы прибудете в столицу.
   - Если я прибуду в столицу.
   К`Дунель скривил губы, словно различил фальшивую ноту на конкурсе придворных менестрелей:
   - Перестаньте. Я знаю, что вы одинаково ловко умеете жонглировать и факелами, и словами. Но приберегите это искусство для других. Вам нужно ехать. Я знаю, что мог бы поторговаться и только потом сказать, - но не хочу. Знайте, что я уполномочен заплатить труппе отступные за вас - сумму, достаточную, чтобы покрыть все издержки, связанные с вашим отсутствием.
   - И сколько времени я буду отсутствовать?
   - Максимум неделю, - отчеканил К`Дунель.
   "А ведь ты врешь, Жокруа, - мысленно ухмыльнулся ему Кайнор. - А лгать нельзя - если не умеешь. Себе же дороже обходится".
   - Поговорим о сумме? - предложил он К`Дунелю - и принялся медленно разминать пальцы, как всегда делал это перед жонглированием.
   Или перед тем, как заняться мошенничеством.
   * * *
   Даже во сне Фриний не мог сбежать от того характерного терпкого запаха, который остается от легиона раздавленных сколопендр. Но запах был ничем по сравнению с видениями, в очередной раз явившимися по его душу.
   Круженье, безумное, исполненное непостигаемого смысла, заставляло - во сне! - выворачиваться желудок наизнанку. И снова Фриний не мог понять, падает он или взлетает - собственно, он особо и не задумывался-то, захваченный этим кружением. Разноцветные сполохи перед глазами, какие-то вопли, издаваемые явно нечеловеческими глотками...
   И терпкий запах раздавленных сколопендр, смешанный с запахом сирени.
   Это могло длиться вечность, а могло - миг; одинаковость происходящего не давала разуму зацепок, по которым, как по верстовым столбам, можно было бы начать отсчет времени. Вместе с тем происходило это не так долго, чтобы Фриний успел прийти в себя и попытаться что-нибудь предпринять. В беснующиеся вопли и цвета вдруг ворвался вполне человеческий голос, который нагло и обыденно прокашлялся ("Кхэ-кхэ!..") - и тем самым вырвал его из верченья.
   - Кхэ-кхэ, - повторил склонившийся над чародеем Быйца. - Утро уже. Вставай. - Его желтые глаза светились легкой насмешкой.
   Фриний провел ладонью по лицу и, приподнявшись на локте, огляделся. Иссканр и Мыкун еще спали. А утро, хоть и наступило, было невыносимо ранним. Сейчас спать бы еще и спать.
   - Пойдем, поговорим, - сказал Быйца, не дожидаясь Фриниевых "зачем" да "почему". И вышел из пещеры, не оглядываясь.
   Чародей, понимая, что разбудил его горбун не из одного только желания спасти от кошмаров, молча отправился следом.
   Старик стоял у самого края тропы и вглядывался куда-то вдаль. Фриний поневоле поднял взгляд в небеса: нет ли вчерашнего наблюдателя?
   - Его не видно, - проронил Быйца, хотя стоял спиной к чародею. Сколопендр тоже. И мне это не нравится.
   - Ты разбудил меня, чтобы сообщить об этом?
   - Нет. - Старик по-совиному повернул голову к Фринию. - Ты сказал мне тогда, что тебя послали зверобоги. Я обещал не интересоваться подробностями. И сейчас настаивать не буду. Просто ответь: ты уверен, что это были именно они?
   - Уверен.
   - Тогда не понимаю, - Быйца снова уставился в пропасть. - Они что, погрызлись друг с дружкой? Почему сколопендры напали на нас вчера? Почему целый день за нами наблюдал Дракон - и куда он девался теперь?
   - Пути зверобогов неисповедимы.
   - Оставь это для доверчивых простецов, - проскрипел горбун. - Ты и я знаем... - Он не договорил и, резко повернувшись, зашагал в пещеру. Ясно было, что разговор окончен - для Быйцы, во всяком случае. - Подъем! рявкнул он уже из пещеры. - Вставай, воитель, а то проспишь самое интересное. И полудурка нашего буди - пора отправляться дальше.
   - А ты чего это раскомандовался?! - не преминул возмутиться Иссканр. Чё, самый главный, да?
   - Как же вы меня!.. - не сдержался Фриний. - Всё, довольно. Завтракаем и...
   - Я, конечно, не самый главный, - подал голос Быйца. - Но предлагаю завтракать уже в Лабиринте.
   - Завтракать будем сейчас, - заявил чародей, раз и навсегда намереваясь указать, кто здесь "самый главный". - Но без проволочек. Чем раньше мы войдем в Лабиринт, тем лучше! - Он даже решил, что немного переборщил с приказным тоном, когда наткнулся растерянный взгляд Иссканра: - В чем дело?
   Тот молча показал на Мыкуна. Полудурок сидел в углу пещеры и растерянно глядел на Фриния. По щекам его катились слезы, но он так и не издал ни звука.
   Быйца присел рядом с Мыкуном и начал поглаживать по голове:
   - Ну-ну, что ж ты так, любезный. Экий ты впечатлительный, а? Успокойся и не обращай внимание на трех здоровых дураков, которые не могут промеж собой договориться.
   - Хотите завтракать, - сказал он Иссканру и Фринию, - так завтракайте. А я до Лабиринта обожду. Тут ведь недалеко, верно? - И он продолжал нашептывать что-то успокоительное полудурку.
   Уже через полчаса они вчетвером отправились дальше. Фриний вел их к найденному вчера входу - и не сомневался, что тот, вопреки своему скрытному нраву, по-прежнему стоит на месте и никуда удирать не собирается. Разве будет охотник удирать от жертвы?
   Фриний вел - и то и дело смотрел на небо. Пустое, безжизненное, оно казалось напоминанием о том, Предвечном Небе, с которого все началось. Память подыграла воображению и швырнула горсть призабытых слов, сухих и выцветших, как цветы из гербария:
   1. В начале не было Ничего.
   2. Но желало быть Ничего - и тогда, отказавшись от себя, стало оно Предвечным Морем и Предвечным Небом, а также Тьмою и Светом.
   3. И Тьма владычествовала в Море, а Свет - в Небе.
   4. Но однажды Свет пролился в Море, а Тьма выплеснулась на Небо - и так породили они двух первых зверобогов: Цаплю и Акулу.
   5. Акула жила в глубинах и несла туда в сущности своей Свет негасимый. А Цапля несла с собою отныне тень, как знак принадлежности Тьме.
   6. И нырнула Акула столь глубоко, что сила Тьмы, царившая в глубинах Морских, сдавила ее со всех сторон - и сгустком двух смешавшихся первооснов, Тьмы и Света, образовалась во рту Акульем первая горсть земли.
   7. Выплыв на поверхность, Акула выплюнула землю. Так образовался первый остров.
   8. Цапля же, летая в Небе, неизменно носила в перьях своих множество разнообразных зерен - то были признаки плодотворной силы Неба.
   9. Увидев остров, Цапля опустилась - и впервые коснулась земли ее лапа. И зерна просыпались в землю обещанием будущих рождений.
   10. Акула же, заметив Цаплю, сошлась с нею - и так появились три порожденья их: Стрекоза, Лягушка и Дракон...
   - Это он и есть? - спросил Иссканр, указывая на арку входа. Выглядит... да-а.
   Выглядел он действительно - "да-а"! Днем впечатление от темного провала было не менее ужасающим. Даже больше - за счет растущих вокруг многочисленных горных цветов, ярких, с мохнатыми стебельками. Алые, синие, седые - они словно пытались убедить путников: жизнь прекрасна, а Лабиринт... ну что же, что Лабиринт, ничего в нем нет особенного.
   Убедить не получалось.
   Быйца наклонился, сорвал фиолетовый цветок и принялся медленно разминать пальцами тонкие лепестки. Взгляд его при этом направлен был во тьму арочного провала. Хоть поднявшееся из-за горизонта солнце зависло прямо напротив входа, тот оставался по-прежнему чёрен и обманчиво тих.
   - Я... - начал было старик, но вдруг, словно учуяв своей горбатой спиной нечто, рывком повернулся к Мыкуну. Тот, задрав голову, пялился на что-то в небесах.
   На Дракона пялился.
   И сейчас зверобог не казался безобидным и не походил на свои священные статуэтки. Сложив черные крылья - два мятых клочка монашьего зонта, он отвесно скользил по воздуху вниз. К четверым людишкам, вознамерившимся посягнуть на священное, запретное.
   Первым опомнился Иссканр. С досадой ругнувшись вполголоса, он ухватил Мыкуна за шкирку и рявкнул:
   - В Лабиринт давайте, нечего тут!..
   Сам же первый и подал пример: неся полудурка в одной руке, словно плохо скроенный плащ, Иссканр сиганул в непроглядную темень входа. Быйца не стал дожидаться особых приглашений. С топорщившимся загадочным свертком подмышкой он - ну таракан тараканом! - юркнул под арку, только и слышно было, как семенит по коридору.
   А вот чародей не торопился бежать за остальными. Запрокинув голову, до боли в глазах он вглядывался в стремительно падающего с небес Дракона.
   "Что же вы творите, твари?!" - мысль была наглая, как бы и не своя - и в то же время родней некуда.
   Но разве дозволено даже в мыслях так обращаться к зверобогам?!
   А клятвы и обещания нарушать - дозволено разве?!
   Фриний не просто созерцал Дракона, он ловил взглядом его взгляд, чтобы хоть так бросить вызов крылатому зверобогу. Знал, что по-другому не осмелится.
   И он, вопреки проклятому зрению, вопреки слезящимся на ветру глазам, все-таки увидел!.. Как будто в один прыжок преодолел расстояние между собой и Драконом - и напоролся на всезнающий мрак его вертикального зрачка. Фриниев протест не был для Дракона неожиданностью, для него вообще не существовало в этом мире неожиданностей. А чародей в своем бунте казался смешным и нелепым - и не более того.
   Поняв это, Фриний с ужасом обнаружил в себе твердое желание не отступать - именно вопреки Драконовой уверенности!
   А зверобог - величественный, неотвратимый, ужасноликий - с каждым биением сердца был все ближе к Фринию. Глядя на него снизу, чародей вдруг вспомнил давешний сон с бесноватым верчением, вспомнил и подумал, что Дракон сейчас, наверное, испытывает те же самые чувства... хотя нет, он-то, конечно, властен над собственным падением и вот-вот... удар когтей или крыльев, захлопнувшиеся челюсти или, скорее всего, живой огонь Драконового чрева обрушатся на Фриния, и...
   Он уже не мог отвести глаз от зверобога.
   - Да что ж ты!.. - Иссканр сгреб чародея в охапку, крякнул (Фриний оказался потяжелее Мыкуна) и поволок в Лабиринт. Откуда-то вынырнувший Быйца подхватил посох чародея и дорожный мешок.
   Они вбежали в коридор, и тотчас за их спинами, в реве и невыносимой обжигающей волне поднялась огненная стена. Иссканр швырнул Фриния на пол и упал сам; справа покатился по коридору Быйца, выронивший и посох, и мешок.
   Вход в Лабиринт пылал, обрушивал на них раскаленные пласты воздуха, тянулся огненными щупальцами - но к счастью, не дотягивался. Понемногу приходя в себя, они отползли подальше от арки, которую заполнило беснующееся пламя.
   Фринию казалось, что длится это не один час: горение, драконий рев снаружи, растерянное рыдание Мыкуна где-то дальше по коридору, - на самом же деле прошло всего лишь несколько минут. Стена огня потускнела и, к их удивлению, начала затвердевать. Еще мгновение - и огонь превратился в грязно-оранжевый лед, перегородивший вход в Лабиринт. С потрескиванием и шипением он остывал, от новообразовавшейся стены откалывались небольшие фрагменты, но в целом она выглядела прочной.
   Прочной же оказалась и при более внимательном изучении. Фриний проверил на ней несколько заклинаний, хотя заранее предвидел результат.
   - Это, наверное, чтоб мы не передумали, - каркнул Быйца, поднимаясь с пола и встряхиваясь, как встряхивается выбравшийся из грязной лужи барбос. - Перестраховался, значит. Хэ!..
   - И теперь, - глухо сказал Фриний, - у нас есть только один выход. Пройти весь Лабиринт, из конца в конец.
   И вздрогнул, когда во тьме коридора то ли захныкал, то ли захихикал забытый всеми Мыкун.
   Глава вторая:
   "Вести из фургона". Огненные браслеты. В чреве Пестроспинной. Жребий: выпала Цапля. Сраженье идолов. Лабиринт наблюдает. К`Дунель в храмовенке.
   Сколько стоит моя голова? - ничего.
   Вот поэтому я, милый мой, и живой.
   Голова дорогая мне не по карману
   далеко ли уйду я с такой головой?
   Кайнор из Мьекра
   по прозвищу Рыжий Гвоздь
   Их, конечно, не ждали - и тем приятней были повсеместные суета и волнение, хлопающие ставни, лающие псы, визгливый крик: "Позовите кто-нибудь Нетрика, актеры приехали!"
   И бежали, звали, перепрыгивали через соседские заборы, ухитряясь ущипнуть младшую сестру хозяина, которая давно уже глазки тебе строит; взъерошенные выскакивали из домов, чтобы убедиться: да, действительно будут выступать! - а потом скорее обратно, одеться, разбудить детишек, успеют еще отоспаться, пусть, неслухи, позабавятся - и снова на площадь, где уже наро-оду! - и проталкиваться поближе, занимать места получше, "подвинься, кум, мы рядом с тобой пристроимся, ага?" - а фургоны степенно въезжают по главной (и единственной) улочке - пыль столбом, местные шавки бросаются под колеса от переизбытка чувств, и лают до хрипоты, и бьет в барабан Жмун, и вытанцовывает на крыше фургона в блестящем костюме Киколь, и что ж это гвардейцы, зар-разы такие, обманули, сказали не будет выступления!..
   Стоп.
   Приехали.
   Выгружайся, шутовское отродье! Будем народ веселить.
   Народ, кстати, и так изрядно забавляется, тыча пальцами в гвардейцев, примостившихся на боковой лавчонке второго фургона. Мол, сами же говорили "не будет", и сами же приехали теперь выступление смотреть. А может, еще и выступят? Танец с саблями, а?
   Мечтателя одергивали: если и с саблями, то танцевать кой-кому другому придется. Посмотри, рожи какие сурьезные. С такими, брат, не шуткуй - в одно мгновенье сделают из тебя тефтельку. Хошь тефтелькой быть, м-м?.. То-то.
   Гвардейцам, впрочем, на все эти разговоры было громко и смачно начхать. Их сейчас волновал единственно Кайнор, находившийся в том же таки втором фургоне. Гвоздь же делал вид, что ему не менее громко и смачно начхать на присматривающих за ним гвардейцев. Да так, по сути, оно и было.
   Во-первых, прыжки через окно, ползания по кустам и общение с К`Дунелем пробудили в нем дикий аппетит - и сейчас, переодевшись в "рабочий" костюм, он второпях приговаривал уже пятый пирожок. Во-вторых, все нужное Гвоздь своим уже сказал, и гвардейцы этого не заметили. Ну а в-третьих, если и заметили, вряд ли услышали, о чем шла речь.
   Так что пусть себе сидят на лавочке и выворачивают головы, наблюдая сквозь щели в досках за тем, как он уплетает пирожок. Кайнору не жалко ему смешно.
   И немного страшно.
   Жокруа К`Дунель сидит сейчас в первом фургоне и ждет представления, на которое давно уже хотел посмотреть. Поджимает, наверное, ноги, когда мимо проходит Санандр с акробатскими причандалами, смущенно улыбается, извиняясь, что мешает своим присутствием "господам жонглерам" готовиться. И теснее прижимает к боку сумку, которую, в отличие от гвардейских коней, не доверил оставшимся на полянке за селом двум своим людям. В сумке - деньги, откупные за Кайнора.
   Кто-то дорого оценил его рыжую голову, очень дорого. За эти деньги можно собрать жонглеров со всего Иншгурранского королевства - и еще что-то останется позвякивать на дне К`Дунелевой сумки.
   А в державе не так уж много отыщется богатых людей, способных снарядить такого вот Жокруа с такой вот сумкой.
   Гвоздь доел пирожок, облизнулся и прислушался. Да, Жмун уже начал свои "Вести из фургона" - обыкновенное нынче вступление, которым потчует зрителей большинство странствующих артистов. Хотя, конечно, Жмун (с некоторой помощью Кайнора) форму изложения этих самых "Вестей" как следует переработал, чтоб люди, слушая, одновременно и развлекались.
   - Были мы во многих местах, чудес видели - больше ста! Подходи и млад, и стар, чтоб послушать. Все сюда!
   Гвоздь ухмыльнулся: первый раз, когда он предложил Жмуну изменить свое "Начнем, добрые люди, с вестей, а?" - старый фокусник забористо ругнулся и посоветовал Кайнору помнить, кто он таков. "Думаешь, если гвоздилки твои народ распевает, так ты уже король?" "В этом - король", - честно ответил Гвоздь. И пожал плечами: "Ну, как хочешь, Жмун, я ведь не заставляю".
   Фокусник поворчал и решил, что разок попробует, а дальше... А дальше оказалось, что "рамка"-то для слушающих так же важна, как и картинка, в оной рамке блистающая. К тому же запомнить выдуманные Гвоздем слова-зазывалки было легко даже рассеянной Киколь, которой иногда выпадало выкрикивать "Вести", пока остальная труппа готовилась к выступлению.
   Из первого фургона выскользнул один из артистов и зашагал ко второму фургону. Это был Ясскен, желчный и узколицый уроженец южного герцогства, Трюньила. Уже окончательно стемнело, и в свете нескольких факелов, расставленных по периметру площади, тень трюньильца волочилась грязной тряпкой. Не поднимая головы, артист преодолел расстояние между фургонами и юркнул внутрь.
   - Жмун велел передать тебе, чтобы не торопился выступать, - проворчал он Гвоздю.
   В труппе Ясскен выступал в качестве заклинателя змей и разрезателя Лютен (в колдовском гробу, разумеется). Кстати сказать, с Лютен он практиковал и менее экзотические, но более приятственные упражнения, на которые Кайнор давно уже махнул рукой. Ясскен же, вообще не просто сходящийся с людьми, Гвоздя откровенно побаивался и (а как же!) немного презирал.
   - Пойдешь гвоздить после того как Киколь с Друлли выступит, - процедил он. - Канат Санандр сейчас натянет.
   Кайнор похлопал его по плечу:
   - Замётано, старина! Слушай, кстати, у тебя часом запасного свистка для Друлли не найдется? А то я свой вместе с кафтаном оставил в доме одного здешнего рогоносца.
   - Небось, ты же его и сделал рогоносцем, - скривился Ясскен.
   - Не уверен, хвастаться не буду. Но что рога у него после сегодняшнего стали увесистей - слово даю. Так как насчет свистка?
   - Держи, - подал трюньилец, - а то ведь запорешь выступление.
   "Я тебе его и так запорю, милый мой", - Кайнор спрятал свисток в карман и снова хлопнул факира по плечу, мол, благодарствую. Тот вздрогнул и выскочил из фургона, как будто воочию узрел снизошедшего зверобога.
   А Жмун тем временем вещал:
   - ...Еще говорят, на монастырь Лягушки Пестроспинной, что в слиянии Ургуни и Тхалема, совершили нападение злодеи неведомые. Будто многих поубили, добро все монастырское покрали да и сами скрылись. Сказывают еще, что потом нашли десятерых молодцев в Гнук-Шунеке, в каком-то из тамошних постоялых дворов - и будто у всех глаза были вырезаны и яблоки глазные во рты им вложены, а из животов, будто, все ребра кто-то повынимал.
   Гвоздь, вполуха слушая Жмуновы "Вести", дунул в свисток, чтобы проверить, услышит ли Друлли. Дунул, а сам улыбнулся краешком губ: любит нынче народ страшные байки, да и раньше, наверное, не меньше любил. Мало ли за что обрушилась на Гнук-Шунекских молодцев ярость жрецов Пестроспинной. А мы вот увязали одно с другим: нападение на монастырь (действительно наглое и необъяснимое) и ритуальное умерщвление в одном из городов неподалеку. Будет о чем здешним жителям посудачить в течение следующих двух-трех недель, а там, глядишь, новые какие-нибудь артисты прикатят, новыми байками порадуют.
   Так и живем.
   - ...А собственными глазами видели мы вот что: на переправе через Клудмино объявилось чудище озерное. И пожрало там пятерых овец, двух коров и бывшего при стаде пастушонка.
   - Да, может, убёг ваш пастушонок-то, с овцами и коровами, - хмыкнул кто-то из толпы. - А на чудищу свалил.
   - Если и убёг, то без ног, - окоротил зубоскала Жмун. - Ибо ноги пастушонка и остатки коровьих внутренностей я видел так же, как вижу сейчас тебя, уважаемый.
   "Уважаемый", было слышно, крякнул и счел за благо от ответной реплики воздержаться.
   Кто-то стал расспрашивать Жмуна, видели ли артисты само чудище, но Кайнор уже не вслушивался (не видели!), потому что на свисток, хоть и с запозданием, примчалась в фургон Друлли и вполне справедливо затребовала вознаграждения. Пришлось скормить ей еще один пирожок из Лютениных запасов (ничего - ей, гадюке, диета даже на пользу пойдет!) и погладить мохнатую за ухом.
   Гвардейцы на боковой скамеечке что-то поутихли, даже оборачиваться перестали... ах да, Жмун уже закончил вещать, его заменил Санандр. Силач, пока Жмун забавлял народ, установил на крышах фургонов высокие шесты, а между шестами натянул, как водится, канат. У каждого свои подмостки, и канат - подмостки Кайнора, но время гвоздилок еще не настало.
   Сейчас почтенную публику, ковыряющуюся в носах и скептически похмыкивающую (ну-ну, удиви меня, да?), развлекал Санандр. Делал он это неспешно, с эдакой снисходительной ленцой и обманчивой легкостью: жонглировал тремя стальными булавами, потом разогнул и согнул несколько подков. В толпе вякнули: "Обманует! Поддельные!" - он предложил желающим проделать то же самое. Охи, вздохи, "Гляди, кум, чтоб пупок не развязался!", подковы возвращаются к Санандру. Кто-то захотел взвесить в руках булаву - силач вручил ее добровольцу, тот покряхтел, пытаясь приподнять, да и бочком-бочком юркнул за спины односельчан.
   Словом, всё как обычно. "Это если забыть про гвардейцев", - поправил себя Кайнор.
   Санандр, например, о гвардейцах помнил очень хорошо. И о паре слов, которыми успел с ним обменяться Гвоздь, - тоже.
   - Не порадуют ли господа нашу почтенную публику? - Он с широченной, в пол-лица, улыбкой приблизился к Жокруа К`Дунелю и предложил ему: - Возьмите сабли и выйдите против меня, безоружного. Я вас сильно-то не зашибу, не бойтесь. - И Сананадр подмигнул так нахально, что после этого ни один уважающий себя мужик не смог бы отговориться, не ударив лицом в грязь.