— и шагнул на ступени.
Приближающихся сзади учуял заранее, по напряженному сопению и резкому запаху угрозы. Развернулся — телом и сознанием — и провалился.
Наружу, утробно рыча, выполз другой, тот, кого Рокх считал давным-давно похороненным в далеком котловане.
…Этот другой плечом отодвигает в сторону Клеточника и в щепы разносит клетку здравого смысла, столь долго возводимую воспитателем, наставниками, надзирателем, самим Рокхом. Клетки больше нет. И нет Левачей с Правачами — есть противники, будущие жертвы.
Ну-ка, какова на вкус ваша кровь, как пахнут ваши кишки? Пр-ровер-рим?! А как же!
…отвратительный, тошнотворный запах. И на губах — запекшийся вкус чужой смерти да собственного зверства.
Рокх медленно поднимается с четырех лап на две (на четырех — удобнее разить врага, особенно когда тот стоит на ногах и подставляет под удар брюхо). Толпа молчит. И молчит длинноклыкий оратор-Левач: с разорванным горлом не очень-то поорешь.
Сколько времени продолжалась безумная пляска на ступенях? Когда успела докатиться до самой верхушки их, где арка храмовая, где застыли в немом удивлении, не зная, радоваться или ужасаться, плененные храмовники и горстка не успевших ввязаться в резню кхаргов-Левачей; когда Рокх успел сказать то, что успел? Откуда он вообще помнит, что говорил?
Но ведь помнит.
/— Кто ты такой?! — возопил оратор.
И Клеточник, стряхнув с себя очередную порцию Левачей (и — на миг — другого), гордо ответил:
— Я воспитанник Голоса Господнего.
А потом опустился на четыре лапы, поскольку так сподручнее убивать./ Теперь…
«Теперь — конец, — отстраненно подумал Рокх. — Вряд ли Голосу нужен такой воспитанник. Он откажется от меня. Отрекется. Выгонит. Или вообще отдаст на откуп толпе. И будет…»
— Что здесь происходит? — тихий, спокойный голос. Рокх посмотрел: да, это явился господин Миссинец, и не один, а с градоправителем. Как раз вовремя успели, чтобы навести порядок да наказать…
— Почему, о достойные жители Гунархтора, спрашиваю я, мой воспитанник один рисковал своей жизнью, спасая храмовников, кхаргов Господних, в то время как вы…
Клеточник от неожиданности поперхнулся очередным глотком воздуха — что еще оставалось?!..
— …А что ж ты удивляешься, — говорил тем же вечером Голос Господен, яростно сверкая своим единственным глазом. Спокойствие, проявленное пророком у храма, вероятно, там и осталось — подношением Одноокому. — То, что ты сегодня совершил, конечно, создает кое-какие трудности. Но и выиграли мы немало.
Он отделился от тнилра, зашагал по комнате.
— Правда, твой поступок многое меняет в моих планах. И… вот еще что — с тобой ведь это впервые, так?
Рокх сразу понял, о чем речь, и просто кивнул.
— Я так и думал, — блестит глаз. — И хвала Господу! В противном случае….
Господин Миссинец замолкает и снова в клочья рвет грудью застоявшийся воздух. Тянется к окну, рывком распахивает ставни, впуская в комнату ветерок и заставляя вздрогнуть огоньки свечей.
Рокх тоже вздрагивает. Потому что впервые начинает догадываться о природе тех причин, которые иногда делали господина Миссинца занятым, — как в тот первый день, когда Клеточник и его одновылупленики прибыли в этот холм. Занятия у пророка всегда появлялись неожиданно, порой он выходил из комнаты, в которой вместе с воспитанниками слушал наставника, — и исчезал на час, на два, на полдня… Никому не позволялось в такие моменты беспокоить Голос Господен, никому и ни по какому поводу. А возвращался он после таких занятий усталый, казалось, выпотрошенный до остатка. Те же, кто случайно (или — неслучайно, а нарочно, как это однажды сделал Рокх) оказывались у покоев пророка, когда тот бывал занят, — те слышали дикий рев и глухие удары… и еще много другого, о чем лучше не вспоминать.
— Словом, вот что, — прервал господин Миссинец Клеточниковы размышления. — Пойдешь подвиг совершать.
— Что? — Да, сегодня Рокху, видимо, самим Однооким суждено удивляться. Даже вопрос задал, чего раньше никогда бы себе не позволил; в другой раз непременно промолчал бы: ну подвиг и подвиг, все равно воспитатель сам расскажет, что к чему; так ведь нет… — Какой подвиг?
На мгновение пророк запнулся. Потом блеснул глазом пуще прежнего:
— Меч пойдешь себе добывать. Настоящий, сильный. Волшебный.
— Зачем, воспитатель? — (спрашивать так спрашивать!) — Тот, который ты мне подарил…
— Тот, который я тебе подарил, годится лишь, чтобы на светские приемы ходить да по Гунархтору фасонить. Если он такой хороший, что ж ты на ступенях тогда… — Осекся, чуть раздраженно клацнул зубами; продолжает: — Словом, нужен тебе меч. Знаю, что вы с Быстряком все мозги себе отдумали, пытаясь понять, зачем вы мне нужны. Объясню. Когда — и если — вернешься с мечом — обязательно объясню. Сейчас еще рано. Тогда — в самый раз будет.
— Тут вот какое дело, воспитатель… — (зубоскалить так зубоскалить!) — Плохой я, наверное, воспитанник. Не знаю мест, где волшебные мечи, складированные, лежат. А что, есть такой сарай оружейный где-то, да?
Па-ал-лучи затрещину! Правильно, знай свое место, молодь неразумная; только вчера на задние сумел подняться, а уже шутки с воспитателем шутишь.
— Не торопись! — шипит, нависая над Рокхом, господин Миссинец. — И поплотнее сжимай челюсти в следующий раз, когда приспичит поерничать. Я тебе не Быстряк, не забывайся!
Потом успокаивается и рассказывает: куда, когда, как и с кем надлежит отправляться Клеточнику.
Глава четвертая. Плохие вести издалека
В полумраке глаза Элаторха сверкали, словно у дикого ящера. Мэрком Буринский, великий ученый и мудрец, только головой покачал, закусывая до боли губу.
— Но почему?!
«Почему»? Что он мог ответить своему ученику? Есть знания, к которым нужно быть готовым, иначе они разрушают тебя изнутри… это — из таких. А Элаторх… Элаторх хороший мальчик (смешно называть «мальчиком» взрослого эльфа, но Мэрком никак не мог переучиться), хороший, однако слишком горячий, эмоциональный. Он не поймет.
— Это все из-за того второго, правда? Дело ведь в нем?
— Не только. И не столько.
Мальчик обиженно сопит: снова эти загадки! Почему учитель никогда не говорит напрямую?!
— Объясни!
— Оставим это, Элаторх, — Мэрком устало вздыхает и толкает дверь — свет тотчас врывается в маленькую каморку, слепит глаза, и приходится поневоле щуриться. Но даже так видно, что здесь давно никто не бывал: отпечатки их ног отчетливо проступают на мягком ковре из пыли. Стало видным и небольшое отверстие, у которого стояли оба эльфа. Оно словно отрастило наружу ухо — из стены торчит воронка, к которой, прислонившись, можно слышать все, что творится этажом выше, в комнате для гостей. Слушательная трубка встроена в стену, а выведена другим концом прямо за гобеленом, который якобы скрывает ярко-синее пятно (впрочем, почему «якобы»?! — и пятно тоже скрывает!).
Мэрком шагает наружу, в небольшой коридорчик — на полу здесь стоит масляная лампа, ее старец не решился взять в каморку, где и так было тесно. В коридорчике слышны голоса, доносящиеся снаружи, из соседних комнат. Коридорчик, в общем-то, потайной, о его существовании мало кто знает (во всяком случае, Мэрком на это надеется), поэтому шуметь здесь нельзя, и он знаком велит Элаторху помолчать. Поднимает лампу, ждет, пока наследный принц выйдет в коридорчик, после чего плотно закрывает дверь. Они шагают крадучись, и это, наверное, выглядит смешно со стороны: длинные тени на каменной кладке с прядями полусгнившей паутины, покачивающийся в руке Мэркома фонарь и приглушенные голоса снаружи.
Небольшая лестница выводит их к двери, за которой — комната старца. Он гасит фонарь — хватает и света нескольких ламп, что были зажжены им раньше. После нажатия на одну из барельефных голов единорогов, украшающих камин, потайная панель становится на место.
— И все-таки — почему?! — не желает угомониться Элаторх. — Неужели все зря? Сколько лет меня не было? Год? Два? И выходит…
— Помолчи, — велит Мэрком. Вообще-то говорить в таком тоне с наследным принцем не полагается, но учителю можно, на то он и учитель. А мальчика по-другому не унять.
Старец роняет свое тело в кресло, откидывает голову на спинку и закрывает глаза.
…Он знал, что так будет. Надеялся на то, что ошибается, но в глубине души знал.
Может, так даже лучше? Ведь почти все верят в Создателя, как в некое всемогущее, всезнающее существо. Когда они убедятся в своей ошибке… нет, дело даже не в обычном разочаровании (если слово «обычное» вообще применимо в данном случае) — здесь все намного сложнее. Катастрофа… это грозило обернуться всемирной катастрофой. Ведь когда Мэркому впервые пришло в голову, что такое может быть, он долгое время всерьез считал, что либо вот-вот тронется умом, либо уже тронулся. А он никогда не считал себя склонным к излишней панике.
«…Странно, что мы, Нерожденные, забыли об этом». Ведь они на самом деле изначально должны были знать, что Создатель не отличается ни всемогуществом, ни всезнанием. Ведь должны же были! Выходит, за семьсот лет многое поросло травой беспамятства… впрочем, что удивляться? Иногда забываешь то, что случилось с тобой позавчера, а здесь — такой срок.
Но — не имеет значения. Вот смотришь сейчас на Элаторха и понимаешь: никакой разницы, знали — не знали, было — не было. Главное то, что есть. Кто сможет спокойно принять факт, переворачивающий с ног на голову всю его жизнь? Это и в тихие-то времена непросто, а у нас сейчас…
Перед мысленным взором Мэркома представали картины того, что могло бы случиться: всеохватная паника, хаос, воцарившийся в городах, войны, низвержение прежних идеалов (никто ведь не задумается, что добро и честь остаются таковыми, даже если Создатель не тот, каким ты его себе представлял)…
Эти знания, эта правда — они разрушили бы Нис скорее, чем сотня Темных богов.
«Ты утешаешь себя, старик. Ты утешаешь себя, потому что Создатель решил уйти — и тебе нужно как-то оправдать свое собственное бездействие».
Но пытаться остановить Создателя было бы абсурдно! В конце концов, если Он захотел уйти…
И ведь — проклятие! — ни от кого ничего не скроешь! Во всяком случае, Нерожденные должны были почувствовать Его присутствие. …А может, они еще ничего не поняли, ведь Создатель отсутствовал столько лет? Да-да, правильно — теперь главное, чтобы никто не узнал, даже не заподозрил. Иначе беда будет не меньшей: «Творец покинул нас» и так далее. Элаторх никому не скажет, ну а слуги…
В дверь постучали.
— Кто там?
— Я, господин.
— Чего тебе, Авилн?
— Ваши гости вернулись и срочно хотят увидеться с вами.
— Какие гости?
— Те, которые прибыли сегодня утром — вы еще ходили их встречать.
Пауза: Мэрком изумленно переглядывается с Элаторхом. «Что?… почему Он вернулся?.. неужели?..»
— Так что передать?
— Я сейчас спущусь. Они у себя?
— Да, господин. Я им передам.
— И завари нам цаха! — хоть Авилн уже наверняка на лестнице, Мэрком не сомневается, что тот услышал и непременно выполнит приказ. — Ну что, мой принц, пойдем-ка обратно. А ты переживал!
«Впрочем, я переживал не меньше твоего, чего уж там…» Старец распахивает дверь и в компании Элаторха спускается на гостевой этаж.
В гостевой (бывшей лаборатории) — двое «гостей». На столике уже ожидает поднос с дымящимся цахом — вероятно, Авилн как всегда предугадал желание своего господина, а уж по части приготовления цаха ему нет равных. Гости, однако, к напитку не притронулись. Создатель стоит у окна, глядя куда-то вдаль растерянным взглядом; его спутник меряет комнату шагами. В этот момент Журский напоминает Мэркому дикого зверя, запертого в клетку, и решетки на окнах только подчеркивают сходство.
Едва лишь эльфы появляются в комнате, оба «гостя» как по команде поворачиваются к ним. Максим при этом бросается к Мэркому и что-то протягивает ему:
— Посмотрите!
Старец смотрит: обыкновенный платок, выпачканный в чем-то, похожем на… кровь!
— Откуда это у вас?!
— Нашли неподалеку от Кругов, — тихо говорит от окна Резникович.
— Он принадлежал моей дочери, — добавляет, сверкая глазами Журский.
— Так вы считаете?…
Договорить Мэркому не дают.
— Да, наверняка, — бросает Максим. — Слушайте, здесь у вас, поблизости водятся какие-нибудь звери?
Старец пожимает плечами:
— Кажется, нет. Во всяком случае, никаких опасных видов в окрестностях давно уже не замечали. Все-таки, не забывайте, в двух часах езды отсюда находится столица. Любого хищника попросту уничтожают… Впрочем, — добавляет он, поразмыслив, — это еще ничего не значит. Дикие подвиды меганевр могут за день преодолевать невероятные расстояния, и хотя эти стрекозы сейчас одомашнены, а их предки почти вымерли, некоторое количество…
— Подождите! — Журский и так терпением не отличается, а сейчас — тем более. — Давайте оставим лекции на потом, хорошо? Что мы можем сделать?
— Кроме платка, вы ничего не нашли? Какие-нибудь следы…
— Больше — ничего!
— Мне кажется, — кашлянул Элаторх, — стоило бы послать туда следопытов. Или вообще кого-либо из местных. Пусть посмотрят сами. Наши гости могли и не заметить какую-нибудь деталь.
— Верно. Будь добр, позови Авилна и распорядись, — повернувшись к Создателю, — Нужно составить описание девочки.
— С ней мог быть рыцарь, — процедил Журский, обращаясь к своему другу.
— Какой рыцарь? — не понял Мэрком. Насколько он догадался из рассказа Эльтдона, мир, где жил Создатель, коренным образом отличается от Ниса. И ни о каких рыцарях принц не упоминал.
— Да не рыцарь, юноша один. Просто он мог быть одет, как рыцарь. Только не в настоящие доспехи, а в имитацию, — перехватив растерянный взгляд старца, Журский отмахнулся: — Не берите в голову. В общем, с ней скорее всего был этот мальчик в костюме рыцаря.
Вбежал Авилн, выслушал в чем дело и понесся отдавать распоряжения. Явился Геллаф, местный писарь. Он законспектировал описание двух пропавших и пообещал как можно скорее размножить его с тем, чтобы потом передать в столицу. А оттуда уж описание попадет ко всем, кто, по идее, может увидеть ребят, — в первую очередь, к разведчикам.
«…Лучше бы они не нашлись», — устало подумал Мэрком. На то было целых две причины. Во-первых, если на платке кровь, значит, не исключено, что ребят отыщут уже мертвыми А во-вторых, если их найдут (в каком бы то ни было состоянии), Журский тотчас захочет вернуться в свой мир. И заберет туда Создателя. А Создатель, хоть могущественный, хоть бессильный, нужен им здесь.
И значит…
— Мне следовало догадаться! — он в очередной раз ударил кулаком по столешнице. — Конечно, как она могла остаться там, в стороне от «приключения»! Ей наверняка захотелось пойти с нами. Поэтому и отговорки, поэтому и упросила, чтобы взяли в лес! Я должен был догадаться!..
Ну и так далее. Похоже, если Журского не остановить, он способен бесконечно заниматься самоуничижением.
— Но ведь Надежда у тебя девочка сообразительная, — сказал Создатель. — Почему же тогда она не пошла за нами сразу?
— Ты спрашиваешь так, как будто я знаю! Могло случиться что угодно. Рыцарь запротестовал и не хотел ее пускать, или она решила вернуться домой за какими-нибудь вещами… хотя нет, если «прыгать» в другой мир и выбирать между вещами и возможностью быть с тем, кто знает этот мир, — Максим кивнул в сторону Элаторха, — Надежда, конечно, выбрала бы последнее.
— Вы забываете, что между нашими мирами есть расхождение в течении времени, — напомнил принц. — Поэтому она могла пойти сразу же за нами, но попасть сюда час спустя.
— Что никак не решает вопроса, куда именно подевалась девочка, — подытожил Мэрком. — И если честно, я не думаю, что ваши терзания хоть как-нибудь помогут нам ее найти.
— Так что же вы предлагаете? — раздраженно повернулся к нему Журский.
— Пообедать — как раз самое время.
— Спасибо, что-то не хочется.
— Я не спрашиваю, хочется вам или нет. И кормить вас намерен не только ради вашего удовольствия. Вы ведь до сих пор, если не ошибаюсь, не ели ничего из нашей пищи.
— И что же?
— Так откуда вы знаете, что она для вас неопасна?
— И вот поэтому вы предлагаете нам отобедать, — язвительно хмыкнул Максим.
— Именно. Начните с цаха — почти наверняка уверен, что его вы выпьете без каких-либо негативных последствий для своих организмов. А потом перейдем к чему-нибудь более существенному. Подумайте сами: если ваша дочка жива, она рано или поздно захочет есть. И если существует возможность, что во время приема пищи с ней что-нибудь случится, нам было бы лучше знать симптомы заранее, тогда мы могли бы предупредить о них эльфов, понимаете?
«Врешь ты все, старик, — с горечью подумал про себя Мэрком. — Или даже не так — ты и сам не знаешь, врешь ты сейчас им или говоришь правду. Что может быть проще — отравить неудобного тебе Журского, а потом развести руками: неожиданная реакция организма, очень жаль…» Максим пристально поглядел на чародея, как будто пытался проникнуть в его мысли. А что, говорят, были случаи, у некоторых эльфов проявлялась спонтанная способность к телепатии. Вдруг люди тоже обладают такими качествами? Тогда лучше думать о чем-нибудь нейтральном. Например, о…
— Послушайте, Мэрком, мы могли бы переговорить с глазу на глаз?
— Д-да… да, разумеется. Пойдемте.
— Извините нас, мы недолго, — Журский прошел вслед за чародеем в соседнюю комнату и запер за собой дверь. — Пожалуй, нам следует объясниться.
— По поводу чего?
— По поводу всего. В первую очередь — относительно того, что произошло сегодня утром. Вы ведь знаете, что мы собирались уходить? Наверное, и разговор наш слышали, если Денис прав и вы на самом деле волшебник? Вы скажите, если слышали, чтобы я времени зря не терял и не пересказывал.
Мэрком кивнул:
— В общих чертах…
— Хорошо. Я понимаю вас… я… я понимаю, что вы сейчас можете обо мне подумать. Хотел сбежать, как крыса с тонущего корабля, потом, когда приперло, прибежал просить о помощи, а получит что ему нужно, опять пойдет собирать вещички. Но поймите, я человек, у которого есть такая штука, как гордость. И гордость не позволит мне так поступить. Если уж я обратился к вам за помощью, вне зависимости от того, каковы будут ее результаты, я здесь останусь. И сделаю для вас все, что будет в моих силах.
— Насколько я понял из вашего же разговора, в ваших силах не так уж и много, — осторожно заметил Мэрком. — Или, скорее, это вы так считаете.
Журский задумчиво пожал плечами:
— Не знаю. Может, я погорячился, сгустил краски. А с другой стороны — ни колдовать, ни на мечах сражаться я не умею. А даже если выучусь, то любой ваш эльф, пусть самый бездарный, в два счета меня обставит. Не потому что я плохой ученик, а потому что вы живете здесь, для вас и мечи, и колдовство — привычные штучки, а для меня — экзотика. Пожалуй, единственная польза от меня — устроиться в какой-нибудь зоопарк. …Ладно, не во мне даже дело. Вам ведь не я нужен, а Денис, то есть Создатель ваш, правильно? Ну а если вы слышали наш разговор, то, наверное, понимаете, что он отнюдь не всемогущий, Денис. Со всеми вытекающими отсюда выводами.
— Это-то я понял, — Мэрком растерянно постучал пальцами по подоконнику. — Но вы нам нужны такие, какие есть. Потому что ни магия, ни мечи нам не помогают — вернее, помогают, конечно, но в целом они неэффективны, все равно что море вычерпывать ложкой.
— Если придерживаться вашего сравнения, то мы с Денисом скорее сгодимся на роль решета. — Журский замолчал и долго растирал виски, словно намеревался разорвать пальцами кожу и проломать череп. — Собственно, пока я не узнаю, что с дочкой, я вообще вряд ли на что-нибудь сгожусь. Это не шантаж, это констатация факта.
— Знаете, Максим, я очень признателен вам за вашу искренность. Я думаю, что мы найдем общий язык. Если мои предположения верны, то на грани катастрофы находится не город и не материк, а целый мир. Я прожил несколько сотен лет, и хотя смерть пугает меня, я готов умереть в свой назначенный час. Но я не хотел бы, чтобы этот мир погиб, понимаете?
— Понимаю. Но, видите ли, терпеть не могу патетики, даже когда без нее не обойтись. Давайте-ка приступим к дегустации. Надеюсь, вы приготовили вкусные блюда? Если уж травиться, так ублажив перед этим желудок!..
Да нет, подумал с запоздавшим прозрением. С цахом все в порядке, и с другими напитками-яствами — тоже. Просто Максим узрел в окне что-то, его заинтересовавшее.
А потом… «Ну да, как же я мог забыть!» Мэрком на самом деле ждал сегодня визита, но не Создателя и его спутника, а совсем другого. Вот и дождался — да только забыл за хлопотами. А гость возьми и появись.
— Ты только посмотри, Денис! — Журский буквально выплясывал у окна и тщился раздвинуть прутья, чтобы как следует разглядеть… — Ну и стрекоза! Твоей фантазии дело, признавайся?
Создатель поднялся, прильнул к стеклу:
— Моей. Меганевра называется. Вообще-то название я одолжил у палеонтологов
— существовала когда-то в Палеозойскую эру стрекоза, у которой размах крыльев был что-то около метра. Если не ошибаюсь, самая большая за всю историю Земли.
— Тебе не кажется, что ты несколько переборщил? — Максим ткнул в стекло дрожащим пальцем.
Создатель пожал плечами:
— Мне тогда казалось, так интереснее будет.
Мэрком не сдержался, улыбнулся в бороду: да уж, на самом деле интереснее! И очень удобно, кстати. Так уж получилось, что некоторые формы жизни, которые встречаются в мире Создателя, в Нисе не прижились. Например, лошади в течение столетия вымерли невесть от чего. Словом, для передвижения на далекие расстояния требовалось отыскать какой-нибудь подходящий вид. Им и стали меганевры. Нет, значительные грузы эти насекомые перевозить не в состоянии, для таких целей существуют медлительные парайезавры и некоторые другие одомашненные виды. А вот что касается скорости — здесь у меганевр нет достойных конкурентов.
— Какая красавица! — восхищенно шепчет, качая головой, Журский.
И правда, гигантские стрекозы очень красивы. Существует несколько их разновидностей, отличающихся друг от друга по расцветке, размерам и местам обитания. Мэрком подходит к соседнему окну лишь для того, чтобы убедиться: эта меганевра относится к аврийскому подвиду. Ничего удивительного, поскольку гость, которого ждал старец, должен был явиться именно с Южного материка.
— Пойдемте, — предлагает Мэрком. — Встретим гостя — заодно полюбуетесь стрекозой.
Пока шли по лестнице, Журскому пришла в голову мысль о том, что «такого попросту не может быть!», он вцепился в рукав Создателя и требовал объяснений. Шагавший позади гостей, рядом с Мэркомом, Элаторх, морщился, но пока молчал.
А Максим не унимался:
— Ведь доказано-передоказано, что насекомые не могут быть таких размеров! При одинаковых пропорциях тела и различии линейных размеров, скажем, в десять раз, разница в объеме возрастает на 1000. Соответственно, поскольку масса увеличивается пропорционально объему, большее из двух насекомых будет тяжелее меньшего в тысячу раз. Нет, мышечная сила при этом тоже возрастает, но — не настолько. Скажем, если линейные размеры будут отличаться в 10 раз, то мышечная сила — в 100 раз. Выходит…
— Слушай, не нуди, а? — оборвал его откровения Создатель, приятельски хлопая Журского по плечу. — Какая разница, что там считают по этому поводу твои ученые?
— Ладно, хорошо — а как насчет хитина?! Ведь с увеличением размеров увеличивается не только поверхность экзоскелета, но и его толщина; при таких условиях он становится слишком грузным. И выходит…
— Посмотри, — они как раз вышли наружу, и Создатель, улыбнувшись, показал на меганевру. — Забудь хоть на время о науке и посмотри на нее. Хороша?
— Хороша, — вынужден был признать Максим.
— Такой и должна быть. Потому что — мечта! Я же, когда все это придумывал, ни о каких экзоскелетах понятия не имел. Наверное, поэтому и получилось! — В голосе Создателя звенели торжествующие нотки. Кажется, он гордился тем, что сумел сотворить стрекозу! — не эльфов, не гномов, не солнце с луной, не континенты, а именно обыкновенную стрекозу!
— Извини, — невпопад сказал Журский. Потом неуверенно шагнул к меганевре, в восторге качая головой.
И было от чего!
Громадная, выше эльфийского роста, стрекоза и вправду впечатляла; даже Мэрком, повидавший за свою жизнь тысячи их, в очередной раз дивился, сколь совершенным оказалось творение Создателя. «Хвост» (а на самом деле — брюшко) меганевры покрывали черные и голубые поперечные полосы, крылья выблескивали на солнце четырьмя полупрозрачными осколками неба. Мощная голова с полушариями фасеточных глаз была покрыта щетиной — сверхчувствительными волосками.
Приближающихся сзади учуял заранее, по напряженному сопению и резкому запаху угрозы. Развернулся — телом и сознанием — и провалился.
Наружу, утробно рыча, выполз другой, тот, кого Рокх считал давным-давно похороненным в далеком котловане.
…Этот другой плечом отодвигает в сторону Клеточника и в щепы разносит клетку здравого смысла, столь долго возводимую воспитателем, наставниками, надзирателем, самим Рокхом. Клетки больше нет. И нет Левачей с Правачами — есть противники, будущие жертвы.
Ну-ка, какова на вкус ваша кровь, как пахнут ваши кишки? Пр-ровер-рим?! А как же!
…отвратительный, тошнотворный запах. И на губах — запекшийся вкус чужой смерти да собственного зверства.
Рокх медленно поднимается с четырех лап на две (на четырех — удобнее разить врага, особенно когда тот стоит на ногах и подставляет под удар брюхо). Толпа молчит. И молчит длинноклыкий оратор-Левач: с разорванным горлом не очень-то поорешь.
Сколько времени продолжалась безумная пляска на ступенях? Когда успела докатиться до самой верхушки их, где арка храмовая, где застыли в немом удивлении, не зная, радоваться или ужасаться, плененные храмовники и горстка не успевших ввязаться в резню кхаргов-Левачей; когда Рокх успел сказать то, что успел? Откуда он вообще помнит, что говорил?
Но ведь помнит.
/— Кто ты такой?! — возопил оратор.
И Клеточник, стряхнув с себя очередную порцию Левачей (и — на миг — другого), гордо ответил:
— Я воспитанник Голоса Господнего.
А потом опустился на четыре лапы, поскольку так сподручнее убивать./ Теперь…
«Теперь — конец, — отстраненно подумал Рокх. — Вряд ли Голосу нужен такой воспитанник. Он откажется от меня. Отрекется. Выгонит. Или вообще отдаст на откуп толпе. И будет…»
— Что здесь происходит? — тихий, спокойный голос. Рокх посмотрел: да, это явился господин Миссинец, и не один, а с градоправителем. Как раз вовремя успели, чтобы навести порядок да наказать…
— Почему, о достойные жители Гунархтора, спрашиваю я, мой воспитанник один рисковал своей жизнью, спасая храмовников, кхаргов Господних, в то время как вы…
Клеточник от неожиданности поперхнулся очередным глотком воздуха — что еще оставалось?!..
— …А что ж ты удивляешься, — говорил тем же вечером Голос Господен, яростно сверкая своим единственным глазом. Спокойствие, проявленное пророком у храма, вероятно, там и осталось — подношением Одноокому. — То, что ты сегодня совершил, конечно, создает кое-какие трудности. Но и выиграли мы немало.
Он отделился от тнилра, зашагал по комнате.
— Правда, твой поступок многое меняет в моих планах. И… вот еще что — с тобой ведь это впервые, так?
Рокх сразу понял, о чем речь, и просто кивнул.
— Я так и думал, — блестит глаз. — И хвала Господу! В противном случае….
Господин Миссинец замолкает и снова в клочья рвет грудью застоявшийся воздух. Тянется к окну, рывком распахивает ставни, впуская в комнату ветерок и заставляя вздрогнуть огоньки свечей.
Рокх тоже вздрагивает. Потому что впервые начинает догадываться о природе тех причин, которые иногда делали господина Миссинца занятым, — как в тот первый день, когда Клеточник и его одновылупленики прибыли в этот холм. Занятия у пророка всегда появлялись неожиданно, порой он выходил из комнаты, в которой вместе с воспитанниками слушал наставника, — и исчезал на час, на два, на полдня… Никому не позволялось в такие моменты беспокоить Голос Господен, никому и ни по какому поводу. А возвращался он после таких занятий усталый, казалось, выпотрошенный до остатка. Те же, кто случайно (или — неслучайно, а нарочно, как это однажды сделал Рокх) оказывались у покоев пророка, когда тот бывал занят, — те слышали дикий рев и глухие удары… и еще много другого, о чем лучше не вспоминать.
— Словом, вот что, — прервал господин Миссинец Клеточниковы размышления. — Пойдешь подвиг совершать.
— Что? — Да, сегодня Рокху, видимо, самим Однооким суждено удивляться. Даже вопрос задал, чего раньше никогда бы себе не позволил; в другой раз непременно промолчал бы: ну подвиг и подвиг, все равно воспитатель сам расскажет, что к чему; так ведь нет… — Какой подвиг?
На мгновение пророк запнулся. Потом блеснул глазом пуще прежнего:
— Меч пойдешь себе добывать. Настоящий, сильный. Волшебный.
— Зачем, воспитатель? — (спрашивать так спрашивать!) — Тот, который ты мне подарил…
— Тот, который я тебе подарил, годится лишь, чтобы на светские приемы ходить да по Гунархтору фасонить. Если он такой хороший, что ж ты на ступенях тогда… — Осекся, чуть раздраженно клацнул зубами; продолжает: — Словом, нужен тебе меч. Знаю, что вы с Быстряком все мозги себе отдумали, пытаясь понять, зачем вы мне нужны. Объясню. Когда — и если — вернешься с мечом — обязательно объясню. Сейчас еще рано. Тогда — в самый раз будет.
— Тут вот какое дело, воспитатель… — (зубоскалить так зубоскалить!) — Плохой я, наверное, воспитанник. Не знаю мест, где волшебные мечи, складированные, лежат. А что, есть такой сарай оружейный где-то, да?
Па-ал-лучи затрещину! Правильно, знай свое место, молодь неразумная; только вчера на задние сумел подняться, а уже шутки с воспитателем шутишь.
— Не торопись! — шипит, нависая над Рокхом, господин Миссинец. — И поплотнее сжимай челюсти в следующий раз, когда приспичит поерничать. Я тебе не Быстряк, не забывайся!
Потом успокаивается и рассказывает: куда, когда, как и с кем надлежит отправляться Клеточнику.
Глава четвертая. Плохие вести издалека
1
— И ты их даже не остановишь, учитель?!В полумраке глаза Элаторха сверкали, словно у дикого ящера. Мэрком Буринский, великий ученый и мудрец, только головой покачал, закусывая до боли губу.
— Но почему?!
«Почему»? Что он мог ответить своему ученику? Есть знания, к которым нужно быть готовым, иначе они разрушают тебя изнутри… это — из таких. А Элаторх… Элаторх хороший мальчик (смешно называть «мальчиком» взрослого эльфа, но Мэрком никак не мог переучиться), хороший, однако слишком горячий, эмоциональный. Он не поймет.
— Это все из-за того второго, правда? Дело ведь в нем?
— Не только. И не столько.
Мальчик обиженно сопит: снова эти загадки! Почему учитель никогда не говорит напрямую?!
— Объясни!
— Оставим это, Элаторх, — Мэрком устало вздыхает и толкает дверь — свет тотчас врывается в маленькую каморку, слепит глаза, и приходится поневоле щуриться. Но даже так видно, что здесь давно никто не бывал: отпечатки их ног отчетливо проступают на мягком ковре из пыли. Стало видным и небольшое отверстие, у которого стояли оба эльфа. Оно словно отрастило наружу ухо — из стены торчит воронка, к которой, прислонившись, можно слышать все, что творится этажом выше, в комнате для гостей. Слушательная трубка встроена в стену, а выведена другим концом прямо за гобеленом, который якобы скрывает ярко-синее пятно (впрочем, почему «якобы»?! — и пятно тоже скрывает!).
Мэрком шагает наружу, в небольшой коридорчик — на полу здесь стоит масляная лампа, ее старец не решился взять в каморку, где и так было тесно. В коридорчике слышны голоса, доносящиеся снаружи, из соседних комнат. Коридорчик, в общем-то, потайной, о его существовании мало кто знает (во всяком случае, Мэрком на это надеется), поэтому шуметь здесь нельзя, и он знаком велит Элаторху помолчать. Поднимает лампу, ждет, пока наследный принц выйдет в коридорчик, после чего плотно закрывает дверь. Они шагают крадучись, и это, наверное, выглядит смешно со стороны: длинные тени на каменной кладке с прядями полусгнившей паутины, покачивающийся в руке Мэркома фонарь и приглушенные голоса снаружи.
Небольшая лестница выводит их к двери, за которой — комната старца. Он гасит фонарь — хватает и света нескольких ламп, что были зажжены им раньше. После нажатия на одну из барельефных голов единорогов, украшающих камин, потайная панель становится на место.
— И все-таки — почему?! — не желает угомониться Элаторх. — Неужели все зря? Сколько лет меня не было? Год? Два? И выходит…
— Помолчи, — велит Мэрком. Вообще-то говорить в таком тоне с наследным принцем не полагается, но учителю можно, на то он и учитель. А мальчика по-другому не унять.
Старец роняет свое тело в кресло, откидывает голову на спинку и закрывает глаза.
…Он знал, что так будет. Надеялся на то, что ошибается, но в глубине души знал.
Может, так даже лучше? Ведь почти все верят в Создателя, как в некое всемогущее, всезнающее существо. Когда они убедятся в своей ошибке… нет, дело даже не в обычном разочаровании (если слово «обычное» вообще применимо в данном случае) — здесь все намного сложнее. Катастрофа… это грозило обернуться всемирной катастрофой. Ведь когда Мэркому впервые пришло в голову, что такое может быть, он долгое время всерьез считал, что либо вот-вот тронется умом, либо уже тронулся. А он никогда не считал себя склонным к излишней панике.
«…Странно, что мы, Нерожденные, забыли об этом». Ведь они на самом деле изначально должны были знать, что Создатель не отличается ни всемогуществом, ни всезнанием. Ведь должны же были! Выходит, за семьсот лет многое поросло травой беспамятства… впрочем, что удивляться? Иногда забываешь то, что случилось с тобой позавчера, а здесь — такой срок.
Но — не имеет значения. Вот смотришь сейчас на Элаторха и понимаешь: никакой разницы, знали — не знали, было — не было. Главное то, что есть. Кто сможет спокойно принять факт, переворачивающий с ног на голову всю его жизнь? Это и в тихие-то времена непросто, а у нас сейчас…
Перед мысленным взором Мэркома представали картины того, что могло бы случиться: всеохватная паника, хаос, воцарившийся в городах, войны, низвержение прежних идеалов (никто ведь не задумается, что добро и честь остаются таковыми, даже если Создатель не тот, каким ты его себе представлял)…
Эти знания, эта правда — они разрушили бы Нис скорее, чем сотня Темных богов.
«Ты утешаешь себя, старик. Ты утешаешь себя, потому что Создатель решил уйти — и тебе нужно как-то оправдать свое собственное бездействие».
Но пытаться остановить Создателя было бы абсурдно! В конце концов, если Он захотел уйти…
И ведь — проклятие! — ни от кого ничего не скроешь! Во всяком случае, Нерожденные должны были почувствовать Его присутствие. …А может, они еще ничего не поняли, ведь Создатель отсутствовал столько лет? Да-да, правильно — теперь главное, чтобы никто не узнал, даже не заподозрил. Иначе беда будет не меньшей: «Творец покинул нас» и так далее. Элаторх никому не скажет, ну а слуги…
В дверь постучали.
— Кто там?
— Я, господин.
— Чего тебе, Авилн?
— Ваши гости вернулись и срочно хотят увидеться с вами.
— Какие гости?
— Те, которые прибыли сегодня утром — вы еще ходили их встречать.
Пауза: Мэрком изумленно переглядывается с Элаторхом. «Что?… почему Он вернулся?.. неужели?..»
— Так что передать?
— Я сейчас спущусь. Они у себя?
— Да, господин. Я им передам.
— И завари нам цаха! — хоть Авилн уже наверняка на лестнице, Мэрком не сомневается, что тот услышал и непременно выполнит приказ. — Ну что, мой принц, пойдем-ка обратно. А ты переживал!
«Впрочем, я переживал не меньше твоего, чего уж там…» Старец распахивает дверь и в компании Элаторха спускается на гостевой этаж.
В гостевой (бывшей лаборатории) — двое «гостей». На столике уже ожидает поднос с дымящимся цахом — вероятно, Авилн как всегда предугадал желание своего господина, а уж по части приготовления цаха ему нет равных. Гости, однако, к напитку не притронулись. Создатель стоит у окна, глядя куда-то вдаль растерянным взглядом; его спутник меряет комнату шагами. В этот момент Журский напоминает Мэркому дикого зверя, запертого в клетку, и решетки на окнах только подчеркивают сходство.
Едва лишь эльфы появляются в комнате, оба «гостя» как по команде поворачиваются к ним. Максим при этом бросается к Мэркому и что-то протягивает ему:
— Посмотрите!
Старец смотрит: обыкновенный платок, выпачканный в чем-то, похожем на… кровь!
— Откуда это у вас?!
— Нашли неподалеку от Кругов, — тихо говорит от окна Резникович.
— Он принадлежал моей дочери, — добавляет, сверкая глазами Журский.
— Так вы считаете?…
Договорить Мэркому не дают.
— Да, наверняка, — бросает Максим. — Слушайте, здесь у вас, поблизости водятся какие-нибудь звери?
Старец пожимает плечами:
— Кажется, нет. Во всяком случае, никаких опасных видов в окрестностях давно уже не замечали. Все-таки, не забывайте, в двух часах езды отсюда находится столица. Любого хищника попросту уничтожают… Впрочем, — добавляет он, поразмыслив, — это еще ничего не значит. Дикие подвиды меганевр могут за день преодолевать невероятные расстояния, и хотя эти стрекозы сейчас одомашнены, а их предки почти вымерли, некоторое количество…
— Подождите! — Журский и так терпением не отличается, а сейчас — тем более. — Давайте оставим лекции на потом, хорошо? Что мы можем сделать?
— Кроме платка, вы ничего не нашли? Какие-нибудь следы…
— Больше — ничего!
— Мне кажется, — кашлянул Элаторх, — стоило бы послать туда следопытов. Или вообще кого-либо из местных. Пусть посмотрят сами. Наши гости могли и не заметить какую-нибудь деталь.
— Верно. Будь добр, позови Авилна и распорядись, — повернувшись к Создателю, — Нужно составить описание девочки.
— С ней мог быть рыцарь, — процедил Журский, обращаясь к своему другу.
— Какой рыцарь? — не понял Мэрком. Насколько он догадался из рассказа Эльтдона, мир, где жил Создатель, коренным образом отличается от Ниса. И ни о каких рыцарях принц не упоминал.
— Да не рыцарь, юноша один. Просто он мог быть одет, как рыцарь. Только не в настоящие доспехи, а в имитацию, — перехватив растерянный взгляд старца, Журский отмахнулся: — Не берите в голову. В общем, с ней скорее всего был этот мальчик в костюме рыцаря.
Вбежал Авилн, выслушал в чем дело и понесся отдавать распоряжения. Явился Геллаф, местный писарь. Он законспектировал описание двух пропавших и пообещал как можно скорее размножить его с тем, чтобы потом передать в столицу. А оттуда уж описание попадет ко всем, кто, по идее, может увидеть ребят, — в первую очередь, к разведчикам.
«…Лучше бы они не нашлись», — устало подумал Мэрком. На то было целых две причины. Во-первых, если на платке кровь, значит, не исключено, что ребят отыщут уже мертвыми А во-вторых, если их найдут (в каком бы то ни было состоянии), Журский тотчас захочет вернуться в свой мир. И заберет туда Создателя. А Создатель, хоть могущественный, хоть бессильный, нужен им здесь.
И значит…
2
Журского было даже немного жалко. Мэркому не нравился этот эльф… вернее, этот человек; но сейчас держать на него зло или даже раздражаться по поводу того, что Журский попал сюда вместе с Создателем и уговорил того уйти, — сейчас это было невозможно. Максим находился в отчаяньи — кажется, более несчастного существа не отыскалось бы во всем Нисе.— Мне следовало догадаться! — он в очередной раз ударил кулаком по столешнице. — Конечно, как она могла остаться там, в стороне от «приключения»! Ей наверняка захотелось пойти с нами. Поэтому и отговорки, поэтому и упросила, чтобы взяли в лес! Я должен был догадаться!..
Ну и так далее. Похоже, если Журского не остановить, он способен бесконечно заниматься самоуничижением.
— Но ведь Надежда у тебя девочка сообразительная, — сказал Создатель. — Почему же тогда она не пошла за нами сразу?
— Ты спрашиваешь так, как будто я знаю! Могло случиться что угодно. Рыцарь запротестовал и не хотел ее пускать, или она решила вернуться домой за какими-нибудь вещами… хотя нет, если «прыгать» в другой мир и выбирать между вещами и возможностью быть с тем, кто знает этот мир, — Максим кивнул в сторону Элаторха, — Надежда, конечно, выбрала бы последнее.
— Вы забываете, что между нашими мирами есть расхождение в течении времени, — напомнил принц. — Поэтому она могла пойти сразу же за нами, но попасть сюда час спустя.
— Что никак не решает вопроса, куда именно подевалась девочка, — подытожил Мэрком. — И если честно, я не думаю, что ваши терзания хоть как-нибудь помогут нам ее найти.
— Так что же вы предлагаете? — раздраженно повернулся к нему Журский.
— Пообедать — как раз самое время.
— Спасибо, что-то не хочется.
— Я не спрашиваю, хочется вам или нет. И кормить вас намерен не только ради вашего удовольствия. Вы ведь до сих пор, если не ошибаюсь, не ели ничего из нашей пищи.
— И что же?
— Так откуда вы знаете, что она для вас неопасна?
— И вот поэтому вы предлагаете нам отобедать, — язвительно хмыкнул Максим.
— Именно. Начните с цаха — почти наверняка уверен, что его вы выпьете без каких-либо негативных последствий для своих организмов. А потом перейдем к чему-нибудь более существенному. Подумайте сами: если ваша дочка жива, она рано или поздно захочет есть. И если существует возможность, что во время приема пищи с ней что-нибудь случится, нам было бы лучше знать симптомы заранее, тогда мы могли бы предупредить о них эльфов, понимаете?
«Врешь ты все, старик, — с горечью подумал про себя Мэрком. — Или даже не так — ты и сам не знаешь, врешь ты сейчас им или говоришь правду. Что может быть проще — отравить неудобного тебе Журского, а потом развести руками: неожиданная реакция организма, очень жаль…» Максим пристально поглядел на чародея, как будто пытался проникнуть в его мысли. А что, говорят, были случаи, у некоторых эльфов проявлялась спонтанная способность к телепатии. Вдруг люди тоже обладают такими качествами? Тогда лучше думать о чем-нибудь нейтральном. Например, о…
— Послушайте, Мэрком, мы могли бы переговорить с глазу на глаз?
— Д-да… да, разумеется. Пойдемте.
— Извините нас, мы недолго, — Журский прошел вслед за чародеем в соседнюю комнату и запер за собой дверь. — Пожалуй, нам следует объясниться.
— По поводу чего?
— По поводу всего. В первую очередь — относительно того, что произошло сегодня утром. Вы ведь знаете, что мы собирались уходить? Наверное, и разговор наш слышали, если Денис прав и вы на самом деле волшебник? Вы скажите, если слышали, чтобы я времени зря не терял и не пересказывал.
Мэрком кивнул:
— В общих чертах…
— Хорошо. Я понимаю вас… я… я понимаю, что вы сейчас можете обо мне подумать. Хотел сбежать, как крыса с тонущего корабля, потом, когда приперло, прибежал просить о помощи, а получит что ему нужно, опять пойдет собирать вещички. Но поймите, я человек, у которого есть такая штука, как гордость. И гордость не позволит мне так поступить. Если уж я обратился к вам за помощью, вне зависимости от того, каковы будут ее результаты, я здесь останусь. И сделаю для вас все, что будет в моих силах.
— Насколько я понял из вашего же разговора, в ваших силах не так уж и много, — осторожно заметил Мэрком. — Или, скорее, это вы так считаете.
Журский задумчиво пожал плечами:
— Не знаю. Может, я погорячился, сгустил краски. А с другой стороны — ни колдовать, ни на мечах сражаться я не умею. А даже если выучусь, то любой ваш эльф, пусть самый бездарный, в два счета меня обставит. Не потому что я плохой ученик, а потому что вы живете здесь, для вас и мечи, и колдовство — привычные штучки, а для меня — экзотика. Пожалуй, единственная польза от меня — устроиться в какой-нибудь зоопарк. …Ладно, не во мне даже дело. Вам ведь не я нужен, а Денис, то есть Создатель ваш, правильно? Ну а если вы слышали наш разговор, то, наверное, понимаете, что он отнюдь не всемогущий, Денис. Со всеми вытекающими отсюда выводами.
— Это-то я понял, — Мэрком растерянно постучал пальцами по подоконнику. — Но вы нам нужны такие, какие есть. Потому что ни магия, ни мечи нам не помогают — вернее, помогают, конечно, но в целом они неэффективны, все равно что море вычерпывать ложкой.
— Если придерживаться вашего сравнения, то мы с Денисом скорее сгодимся на роль решета. — Журский замолчал и долго растирал виски, словно намеревался разорвать пальцами кожу и проломать череп. — Собственно, пока я не узнаю, что с дочкой, я вообще вряд ли на что-нибудь сгожусь. Это не шантаж, это констатация факта.
— Знаете, Максим, я очень признателен вам за вашу искренность. Я думаю, что мы найдем общий язык. Если мои предположения верны, то на грани катастрофы находится не город и не материк, а целый мир. Я прожил несколько сотен лет, и хотя смерть пугает меня, я готов умереть в свой назначенный час. Но я не хотел бы, чтобы этот мир погиб, понимаете?
— Понимаю. Но, видите ли, терпеть не могу патетики, даже когда без нее не обойтись. Давайте-ка приступим к дегустации. Надеюсь, вы приготовили вкусные блюда? Если уж травиться, так ублажив перед этим желудок!..
3
— Ух ты! — чашка, едва не расплескав содержимое, прыгает на столик, Журский же проворно вскакивает и бежит к зарешеченному окну. Поначалу Мэрком решил, что вот, наконец — к сожалению — отыскалось нечто, действующее на организм гостей негативным образом. Правда, не таким, как ожидалось, а все-таки…Да нет, подумал с запоздавшим прозрением. С цахом все в порядке, и с другими напитками-яствами — тоже. Просто Максим узрел в окне что-то, его заинтересовавшее.
А потом… «Ну да, как же я мог забыть!» Мэрком на самом деле ждал сегодня визита, но не Создателя и его спутника, а совсем другого. Вот и дождался — да только забыл за хлопотами. А гость возьми и появись.
— Ты только посмотри, Денис! — Журский буквально выплясывал у окна и тщился раздвинуть прутья, чтобы как следует разглядеть… — Ну и стрекоза! Твоей фантазии дело, признавайся?
Создатель поднялся, прильнул к стеклу:
— Моей. Меганевра называется. Вообще-то название я одолжил у палеонтологов
— существовала когда-то в Палеозойскую эру стрекоза, у которой размах крыльев был что-то около метра. Если не ошибаюсь, самая большая за всю историю Земли.
— Тебе не кажется, что ты несколько переборщил? — Максим ткнул в стекло дрожащим пальцем.
Создатель пожал плечами:
— Мне тогда казалось, так интереснее будет.
Мэрком не сдержался, улыбнулся в бороду: да уж, на самом деле интереснее! И очень удобно, кстати. Так уж получилось, что некоторые формы жизни, которые встречаются в мире Создателя, в Нисе не прижились. Например, лошади в течение столетия вымерли невесть от чего. Словом, для передвижения на далекие расстояния требовалось отыскать какой-нибудь подходящий вид. Им и стали меганевры. Нет, значительные грузы эти насекомые перевозить не в состоянии, для таких целей существуют медлительные парайезавры и некоторые другие одомашненные виды. А вот что касается скорости — здесь у меганевр нет достойных конкурентов.
— Какая красавица! — восхищенно шепчет, качая головой, Журский.
И правда, гигантские стрекозы очень красивы. Существует несколько их разновидностей, отличающихся друг от друга по расцветке, размерам и местам обитания. Мэрком подходит к соседнему окну лишь для того, чтобы убедиться: эта меганевра относится к аврийскому подвиду. Ничего удивительного, поскольку гость, которого ждал старец, должен был явиться именно с Южного материка.
— Пойдемте, — предлагает Мэрком. — Встретим гостя — заодно полюбуетесь стрекозой.
Пока шли по лестнице, Журскому пришла в голову мысль о том, что «такого попросту не может быть!», он вцепился в рукав Создателя и требовал объяснений. Шагавший позади гостей, рядом с Мэркомом, Элаторх, морщился, но пока молчал.
А Максим не унимался:
— Ведь доказано-передоказано, что насекомые не могут быть таких размеров! При одинаковых пропорциях тела и различии линейных размеров, скажем, в десять раз, разница в объеме возрастает на 1000. Соответственно, поскольку масса увеличивается пропорционально объему, большее из двух насекомых будет тяжелее меньшего в тысячу раз. Нет, мышечная сила при этом тоже возрастает, но — не настолько. Скажем, если линейные размеры будут отличаться в 10 раз, то мышечная сила — в 100 раз. Выходит…
— Слушай, не нуди, а? — оборвал его откровения Создатель, приятельски хлопая Журского по плечу. — Какая разница, что там считают по этому поводу твои ученые?
— Ладно, хорошо — а как насчет хитина?! Ведь с увеличением размеров увеличивается не только поверхность экзоскелета, но и его толщина; при таких условиях он становится слишком грузным. И выходит…
— Посмотри, — они как раз вышли наружу, и Создатель, улыбнувшись, показал на меганевру. — Забудь хоть на время о науке и посмотри на нее. Хороша?
— Хороша, — вынужден был признать Максим.
— Такой и должна быть. Потому что — мечта! Я же, когда все это придумывал, ни о каких экзоскелетах понятия не имел. Наверное, поэтому и получилось! — В голосе Создателя звенели торжествующие нотки. Кажется, он гордился тем, что сумел сотворить стрекозу! — не эльфов, не гномов, не солнце с луной, не континенты, а именно обыкновенную стрекозу!
— Извини, — невпопад сказал Журский. Потом неуверенно шагнул к меганевре, в восторге качая головой.
И было от чего!
Громадная, выше эльфийского роста, стрекоза и вправду впечатляла; даже Мэрком, повидавший за свою жизнь тысячи их, в очередной раз дивился, сколь совершенным оказалось творение Создателя. «Хвост» (а на самом деле — брюшко) меганевры покрывали черные и голубые поперечные полосы, крылья выблескивали на солнце четырьмя полупрозрачными осколками неба. Мощная голова с полушариями фасеточных глаз была покрыта щетиной — сверхчувствительными волосками.