Этот вылет был для меня поучительным, особенно тогда, когда я один оказался среди немецких истребителей, здесь меня спасла техника пилотирования.
Может, читая эти строки, кто-то будет недоумевать, почему я пишу об этом и даже заостряю внимание на неудачном вылете. А дело в том, что когда идешь в атаку на самолет противника, то все свое внимание как летчик-истребитель уделяешь тому, чтобы поймать неприятельский самолет в прицел и вовремя открыть огонь, назад в эти мгновения не смотришь и вот в этом случае необходим ведомый, который прикроет от возможной атаки сзади, ибо когда тот, который атакует, знает, что надежно прикрыт, он смело идет в атаку, спокойно ловит в прицел и в нужный момент нажимает гашетку, а если прикрытия нет или оно ненадежно, летчик атакует неуверенно, нервозно, с оглядкой и, как правило, атаки оказываются малоэффективными.
Таким образом ведомый является у ведущего не только щитом, но и его глазами для обозрения задней полусферы и конечно же нужно учитывать и значение стабилизирующего морального фактора, каким оказывается для ведущего надежный ведомый летчик.
Немецкие войска вместе с румынскими, перегруппировав войска, нанесли в конце мая 1944 года сильный контрудар севернее города Яссы. На земле и в воздухе начались кровопролитные бои.
Наземные войска немцев при поддержке авиации вклинились в нашу оборону на 10 - 15 км. Немцы наращивали давление с воздуха, перебрасывая авиацию с других фронтов.
Наши авиационные части перед самым наступлением немцев нанесли удары по аэродромам противника, а нашему полку была поставлена задача на высоте 3 - 5 тысяч метров блокировать аэродром в городе Роман. Вылетели тремя группами во главе с командиром полка. Первую группу повел Герой Советского Союза капитан Николай Гулаев, вторую группу - командир 3-й АЭ капитан Михаил Бекашенок, а третью возглавил я со своей 1-й АЭ... Когда наши штурмовики наносили удар по аэродрому в городе Роман, это очень впечатляюще выглядело с воздуха: разноцветные шквалы, вспыхивая и рассыпаясь, неслись друг на друга с самолетов-штурмовиков и с зенитных средств, которые охраняли аэродром.
Удар был нанесен внезапно на рассвете и, конечно, результаты были хорошие. Мы, истребители, свою задачу тоже выполнили, не допустив истребителей противника с других аэродромов и тем самым обеспечили работу штурмовиков.
Все было бы хорошо, но когда вернулись на свой аэродром, то обнаружили, что не вернулся командир полка подполковник Фигичев. Никто из летчиков не заметил, когда он исчез. Неприятность была большая.
Нервничая, ждали его: по расчетам горючее в баках его самолета еще должно было быть, так как времени с начала вылета прошло всего около 1 часа. Наконец, слышим характерный, ставший родным, звук, а затем появляется "Аэрокобра", с ходу идущая на посадку. Надо полагать, оторвался командир от группы, но затем восстановил ориентировку в воздухе и вернулся на аэродром.
Немецкое и румынское командование напрягало все силы, чтобы нанести урон нашим войскам, на поле боя использовало даже старые трофейные самолеты типа ПЗЛ-24, ПЗЛ-37, румынские "иары" и еще какие-то древние типы.
В одном из апрельских вылетов в район Тыргу-Фрумос я увидел, как со стороны солнца подходит группа из 18 - 20 бипланов под прикрытием истребителей Me-109. Немедленно вступил в воздушный бой и с первой же атаки сбил один из бипланов, остальные в панике начали удирать на юг, не помогло и прикрытие.
...В последних числах мая, вылетев группой в район севернее Ясс для прикрытия наших войск и подходя к линии фронта, доложил на КП, где тогда находился командир 7-го авиакорпуса генерал-майор авиации Утин:
- "Сокол", я Архипенко, прибыл на работу.
Получил торопливую команду:
- Немедленно спускайся до бреющего, немецкие самолеты штурмуют наши войска.
Сразу пошел на снижение и у земли увидел какие-то двухмоторные самолеты, опять-таки под прикрытием Me-109, обстреливающие наши войска. У земли на малой высоте дым, земля горит, пыль от разрывов снарядов и бомб поднимается высоко в воздух. В кабине запах гари, видимость плохая, на стеклах фонаря блики разрывов. Я перевел самолет после пикирования в горизонтальный полет и слева впереди увидел незнакомую двухмоторную машину. Подворачиваю истребитель, ловлю незнакомца в прицел, накрываю длинной очередью, вижу вспыхнувшее на нем пламя и как он, потеряв устойчивость, сразу сталкивается с землей. Второй такой же самолет оказался справа, его я атаковать не успел, он немедленно ускользнул за дымы и в лощину.
В этом бою Николай Бургонов и Евгений Мариинский сбили по одному самолету Me-109.
Вернувшись на аэродром, докладываю о воздушном бое и меня просвещают, что немцы создали свой самолет-штурмовик Хш-129, по типу нашего Ил-2.
В дальнейшем этого типа я в воздухе не встречал.
Тогда, поглощенный боевой работой, я не особенно интересовался попадавшимися типами неприятельских самолетов; чего-то особенного нам не встречалось, все они были уязвимы и горели. Нам, помнится, только рассказали, что немецкий штурмовик, он был хорошо бронирован и нес пушки, установленные так, что на малой высоте в горизонтальном полете мог обстреливать наземные войска.
Замысел в таком самолете был хороший. Но положение на фронтах складывалось не в пользу немецких войск и уже ничего не могло спасти фашистскую Германию от поражения: ни новые самолеты, ни сверхтяжелые танки, ни ракеты.
30 мая 1944 года в составе 6-ти самолетов мы вылетели в район западнее Ясс. Подойдя к линии фронта, я получил с КП сообщение, что с юга подходит группа бомбардировщиков. Одновременно с принятой радиограммой я увидел и неприятельские самолеты. Немедля с набором высоты влево повел группу, затем резко развернулся на 180 градусов и всей группой сзади, со стороны солнца атаковали "лаптежников". Сразу сбил один Ю-87, летчики эскадрильи тоже сбили несколько самолетов противника.
Вернувшись на аэродром, сразу же получил команду срочно подняться в воздух и следовать в район Ясс. Технический состав быстро начал заправлять самолеты горючим и боеприпасами. Вспоминаю, что мой самолет заправили горючим и уже заканчивали заправлять боеприпасами. Я включил радио и услышал, что командир 2 аэ Коля Гулаев со своей группой ведет тяжелый воздушный бой.
Как только закончили подготовку самолетов, сразу же вырулили на старт и взлетели.
Обычно мы делали круг над аэродромом для набора высоты, но в данном случае я принял решение прямо со взлета идти к линии фронта с одновременным набором высоты. В воздухе вначале я слышал Гулаева, а затем все стихло и на все мои запросы ответа не было. Подлетая к линии фронта, увидел впереди снизу появившийся Me-109, быстро подворачиваю самолет, ловлю в прицел, открываю огонь и тот с дымом начинает падать. Затем со всех сторон стали появляться "мессеры", набралось их штук 25 - 30. Начался воздушный бой моей шестерки с этой группой. Пришлось построить оборонительный боевой порядок - стали в вираж, друг за другом и, таким образом, не давали немцам возможности прицельно атаковать нас.
Воздушный бой затягивался, пришлось с боем, в виражах отходить на свою территорию. Просто выйти из боя было невозможно: стоило едва стать на прямую, как нам бы тут же зашли в хвост и посбивали.
Командир корпуса дает мне команду:
- Архипенко, бросай "шмитов", уходи на точку! Отвечаю прям-как в том старом анекдоте:
- Рад бы бросить, да они не пускают!
У противника, надо полагать, горючее было на исходе, как и у нас: в одно мгновение воздушный бой окончился и мы взяли курс домой. Подлетая к аэродрому, сразу увидел с воздуха, что стоянка самолета Гулаева пуста. Сердце екнуло в груди, предчувствуя непоправимое. После посадки сообщают - всю шестерку Гулаева сбили! Сам Гулаев сел раненый на аэродром к штурмовикам, а об остальных летчиках ничего не известно. Спустя некоторое время с передовой сообщили: двое выпрыгнули с самолетов и приземлились в расположении наших войск, судьба еще троих неизвестна. В том бою погиб Сергей Акиншин - веселый, неунывающий и добрый парень, надежный боец, имевший на своем счету уже 7 побед. Как позднее выяснилось еще один участник того боя В. Чесноков, для которого он был первым, был легко ранен и приземлил свою машину на нашей территории. Через день он вновь участвовал в бою и вновь был сбит!
И сегодня главную ошибку Н. Д. Гулаева, допущенную тогда, вижу в том, что взял он с собой сразу трех молодых, вовсе необстрелянных летчиков, которые и были сбиты в первом же своем бою.
Правда, и Гулаев одержал в тот день сразу четыре победы, сбив 2 Ме-109, Ю-87 и "Хеншель".
Тот вылет - еще одно подтверждение тому, что нельзя брать в бой необстрелянных летчиков. Подтверждение это не стоило той цены, которую за него заплатили.
Значит, воевать надо по суворовским заветам - не числом, а умением: не только количеством, но качеством и выучкой бойцов, как на земле, так и воздухе.
На следующий день горе постигло и мою эскадрилью. Вылетели в район Ясс на прикрытие наземных войск от ударов бомбардировочной авиации противника. Подлетая к линии фронта, встретили истребители противника, вступили в воздушный бой на вертикалях. Зашел я одному Ме-109 в хвост, он начал пикировать, я следом за ним, затем он перешел на вертикаль, на вертикали не удалось поймать его в прицел, в верхней точке "мессер" потерял скорость и я чуть не столкнулся с ним, и снова Ме-109 перешел в пикирование, и, догнав его, я открыл огонь, он так и не вывел больше из пике, так и воткнулся в землю.
Пока я крутился с этим "мессером", Николай Бургонов отбивал все попытки немецких летчиков атаковать меня сзади, и когда я уже "приклеился" было к следующему, он был сбит сам. Как это бывает порой в воздушном бою, он так и не узнал, что его сбило: то ли зенитный снаряд, то ли очередь из авиационной пушки. Самолет Бургонова загорелся, сам он выбросился с парашютом и... попал в плен. Это была большая потеря для всего нашего полка, а для меня - личное горе. Мало того, что Бургонов был опытным надежным ведомым, совершившим около 100 боевых вылетов, искушенным воздушным бойцом, лично сбившим 8 неприятельских самолетов, он был не только моим соратником, но товарищем и другом. А что такое друг для вовсе одинокого парня (а в то время вся моя родня находилась на оккупированной территории и я вовсе не был уверен, что кто-нибудь остался жив) может понять, наверное, только тот, кто сам был когда-нибудь совсем одиноким.
Николай Бургонов остался жив, хотя и пробыл в плену до конца войны, был освобожден советскими солдатами и вернулся на родину в Подмосковье. У меня был его адрес и я начал его искать еще в 1946 году, будучи слушателем Военно-воздушной академии.
В 1946 году он прибыл в Академию, и мы встретились как родные люди. Он рассказал о последнем воздушном бое, о своих мытарствах в плену, о своей нынешней жизни. Затем мы неоднократно с ним встречались. Последнее время он с семьей жил в Ступино, Московской области, работал на заводе.
Сразу после войны, когда я еще служил в Австрии, в авиаполк пришел запрос на него из нашего лагеря, где он находился. Мы с начальником штаба полка и заместителем по политчасти дали ему самую хорошую характеристику: кто он, как воевал, что из себя представляет как человек в нашем понимании. Поскольку и в немецком концентрационном лагере он вел себя достойно, как советский человек, его с получением нашей характеристики отправили на родину, туда, откуда он призывался в армию, в город Озеры Московской области. Служить в армии ему больше не пришлось.
На заводе в Ступино, где он работал, относились к нему как-то настороженно, но с выходом в свет документальной повести Жени Мариинского "Внизу передний край", где рассказано было о летчиках нашей эскадрильи и полка, в том числе и о Николае Бургонове, отношение к нему сразу изменилось. Но ничего не сделаешь, судьба его сложилась трудно. Самое главное, что он с честью вынес все мучения войны, плена, лагерей и остался жив.
В начале июня немецкое наступление под Яссами было остановлено как на земле, так и в воздухе.
Конечно, потери как у противника, так и у нас были большие. И в тех сражениях мы имели господство в воздухе, наша авиация не только содействовала успешной обороне наших войск, но и нанесла существенный урон неприятельской авиации, уничтожив в воздушных боях, по данным противника, более 150 самолетов. 5 ВА, куда входила тогда наша дивизия, за то же время потеряла 135 машин.
Наш авиационный корпус имел основную задачу прикрывать с воздуха свои войска на переднем крае. С лета 1943 года, со времени сражения на р. Днепре, эта задача стала важнейшей, ее успешное решение сберегало сотни солдатских жизней, поднимало моральный дух войск. Ситуация была уже принципиально другой, нежели в начальный период весны, когда немецкая авиация беспрепятственно и прицельно бомбила наши войска, господство в воздухе было за нашей авиацией. В конце июня мы получили команду немедленно перебазироваться на аэродром Ямполь.
С аэродрома Ямполь эти полеты совершались скорее для маскировки, показать, что "Аэрокобры" появляются над линией фронта. Никто не знал дальнейших перспектив - где будем воевать, куда перелетать. После тяжелых боев мы находились на фронте, как на отдыхе.
Во время выполнения этих полетов оказалось, что я выполнил четырехсотый боевой вылет. Командир батальона аэродромного обслуживания где-то на складе добыл два новых кожаных пальто-реглана: одно для Героя Советского Союза капитана Гулаева, другое для меня.
Но, увы! Эти регланы мы не получили. Мой забрал командир полка подполковник Фигичев, а мне отдал свой, уже поношенный, чему я был несказанно рад, так как мой реглан был весь в заплатках, латать его уже было невозможно. Однако я со словами напутствия, соответствующими торжественности момента, передал его своему заместителю лейтенанту Михаилу Лусто.
Н. Д. Гулаеву достался реглан начальника штаба. Таким образом, командир авиаполка и начальник штаба оказались в новых регланах, а мы, хотя и в поношенных, но тоже в регланах. Все были довольны.
В кожаном реглане и кожаном шлеме я летал и зимой и летом. Ведь в случае, когда возникает пожар в самолете, кожа коробится и загорается не сразу, а хлопчатобумажные комбинезоны воспламеняются как порох, и летчик не успевает порой даже выпрыгнуть из самолета. Потому-то я и дорожил регланом и даже при температуре +35°С летал только в нем. Пар костей не ломит!
С регланом связано и одно забавное приключение. Раз после вылета снял я реглан, лег под плоскостью, на земле полежать, отдохнуть, да и заснул. Часа через три проснулся - не могу ни встать, ни согнуться, ни вздохнуть глубоко так сильно заболела спина.
Вечером, когда поехали в деревню, где размещались, мне еще хуже стало. Врача ни полкового, ни из БАО не было, все уехали на 1-й Украинский фронт. Вспомнил, что когда, бывало, отец простудит поясницу, то ему мать ставила на больное место теплый горшочек. Спросил у хозяйки - есть ли маленькие горшочки, она отвечала, что есть и принесла три горшочка.
Выбрал я два, что поменьше, летчики принесли бензин, смешали с керосином, сделали "квачёк" и начали мне ставить "горшочки". Стало легче, под утро я уснул, ребята уехали на аэродром. Хозяйка позвала соседку, которая когда-то была акушеркой. Эта пожилая женщина пришла с банками, чтобы мне их поставить, но когда посмотрела на мою спину, то я сильно забеспокоился, ибо прочел в ее глазах ужас. Там негде было и банки поставить, так как вся кожа на спине была сожжена. Она смазала мне спину сметаной. Вновь полегчало. Таким образом я и вылечился, дышать можно было полной грудью, только долго еще болела кожа на спине.
Так вот довелось мне испробовать и народные средства. Летчики мои, вполне возможно, спасли меня тогда от воспаления легких.
Вскоре мы стали собираться для перелета на 1-й Украинский фронт. Технический состав стал готовить самолеты, а летчики изучать маршрут перелета к новому аэродрому базирования.
Глава VIII.Освобождение Львова
Наступил день 13 июля 1944 года, когда 129 гвардейский авиаполк поэскадрильно перебазировался на новый аэродром с солдатским названием Окопы, в районе Шепетовки. Аэродром был очень большой по размерам, и там уже базировалась дивизия бомбардировщиков из авиакорпуса генерала И. С. Полбина, которая тоже перелетела со 2-го Украинского фронта на территорию оперативного подчинения 1-му Украинскому фронту.
Итак, 7-й истребительный авиакорпус генерала А. В. Утина в составе трех авиадивизий и бомбардировочный авиакорпус генерала И. С. Полбина в июле месяце 1944 года был сосредоточен на аэродромах восточнее Львова.
Бомбардировщиков из авиакорпуса генерала Полбина приходилось часто прикрывать еще на 2-м Украинском фронте, где они показывали отличную боевую выучку и смелость при выполнении боевых заданий. Имели место случаи, когда летчики-бомбардировщики на самолетах Пе-2 вступали в воздушный бой с фашистскими самолетами Ю-87. Это было интересное и необычное зрелище. И выучкой, и отвагой, и даже ратной удалью эти летчики во многом были обязаны талантливому генералу Полбину, который и сам много летал и водил на боевые задания авиаполки и авиадивизии.
Первый боевой вылет в район боевых действий 1-го Украинского фронта пришлось летчикам нашего авиаполка выполнить вместе с бомбардировщиками.
16 июля я получил команду явиться на КП генерала Полбина. Прибыли мы втроем - командиры авиаэскадрилий: капитан Гулаев Н. Д., капитан Бекашенок М. В. и я - в данном случае назначенный старшим.
По прибытии нас генерал Полбин начал проводить предполетную подготовку со своими летчиками. Оказывается, он отобрал 14 экипажей и решил сделать особый вылет, а именно: после сбрасывания бомб по целям он предложил провести штурмовку наземных войск, для чего бомбардировщики должны были стать в боевой порядок круг, замкнуть его и наносить удары по противнику из бортового оружия.
До сих пор так задачу выполняли только наши летчики-штурмовики на самолетах Ил-2 и летчики-истребители. Такая задача была поставлена генералом своим лучшим экипажам, надо полагать, с целью использования всей огневой мощи бомбардировщика Пе-2 для нанесения максимальных потерь врагу.
Когда закончилась предполетная подготовка с экипажами бомбардировщиков, мною было доложено генералу Полбину, что полет бомбардировщиков будем прикрывать тремя группами по 6 самолетов в каждой и одновременно я предложил, что две шестерки из трех могут выполнить эту задачу вместо бомбардировщиков. Ответ генерала был тверд - обеспечить работу бомбардировщиков в этой, как он назвал, "вертушке", защитить их от возможного нападения истребителей противника, а больше от вас, летчиков-истребителей, ничего не нужно.
Прилетели к заданной цели, после бомбометания 14 бомбардировщиков стали в круг и начали штурмовать наземные войска противника. Конечно, задача сложная, ибо у земли пилотировать бомбардировщик и совершать маневр могли только летчики с высочайшей техникой пилотирования.
Жизнь показала, что такой эксперимент не нашел в дальнейшем применения и это законно, ибо и так вполне хватало летчикам-бомбардировщикам напряжения, чтобы прицельно сбросить бомбовый груз на цель, а для нанесения штурмовых ударов после бомбометания сил и нервов у летчиков могло бы и не хватить, притом, что их относительно большие машины находились почти под непрерывным обстрелом зенитной артиллерии противника.
С аэродрома Окопы мы в основном выполняли задачи по сопровождению бомбардировщиков Пе-2 и по прикрытию наших наземных войск.
Когда войска 1-го Украинского фронта подошли к городу Львову, авиаполку пришлось несколько раз перебазироваться ближе к переднему краю.
Вспоминается перелет 24 июля 1944 года на аэродром Незнанов. Произвел я посадку с летчиками своей авиаэскадрильи, на аэродромe тишина - никого не было. По радио дал летчикам команду заруливать самолеты с рассредоточением, другие две авиаэскадрильи должны прилететь позже. Собрались все ребята возле моего самолета с бортовым номером 10.
Кто-то из летчиков обратил внимание, что в близлежащей деревне загорелось несколько домов, а спустя некоторое время видим - разноцветная толпа народа движется к аэродрому.
Что делать, у нас только пистолеты, больше ничего нет. Что за народ приближается - непонятно, притом нас предупредили, что в этих районах действуют бендеровцы.
Кто-то из летчиков предложил - командир, пока не поздно, давай улетим обратно, горючего хватит. Данное предложение обдумывал и производил мысленно расчет - успеем или не успеем взлететь.
Спустя несколько минут услышали шум приближающихся автомашин, оказалось, подъехала наша передовая команда с техниками самолетов и личным составом обслуживающего батальона. Сразу обстановка изменилась, развиднелось и прояснилось, настроение у нас тут же улучшилось.
Наши механики и военнослужащие из батальона аэродромного обслуживания с автоматами цепью двинулись навстречу крестьянам.
Оказалось несколько бендеровцев, переодетых в форму НКВД, подожгли дома, затем согнали население деревни и погнали на аэродром. Позади крестьян следовали они к аэродрому, но когда увидели цепь наших людей с автоматами, удрали в лес. Сделано было несколько выстрелов в догон убегающим бендеровцам. Преследовать их не стали, ибо нам было дано указание ни при каких обстоятельствах не входить в лес, даже к опушке леса не подходить и держаться всегда группами и не быть в одиночку нигде, что мы старались и делать.
Более того, сообщили, что двое из авиадивизии А. И. Покрышкина пошли днем в деревню за молоком, да так и не вернулись. Такие сообщения призывали нас к осторожности.
Уже после войны мне стало известно о трагической судьбе Михаила Лиховида летчика из 104 гвардейского полка. В августе 1944, при подготовке его самолета, с места вынужденной посадки он был захвачен вместе со своим техником Краснянским и механиком Фонкевичем группой бендеровцев. После пыток Лиховид и его товарищи были облиты бензином и сожжены.
Посмертно М. С. Лиховиду было присвоено звание Героя Советского Союза. На его счету были 16 личных и 11 групповых побед.
Вечером, перед заходом солнца, нас привезли в деревню и разместили по домам. Меня и Гулаева привели в добротный просторный дом, один забор, что вокруг стоял, высился до 3 метров и был сплошной, из толстых досок, так что ни во двор, ни со двора на улицу ничего не видать. Такие хоромы с непривычки насторожили и пробудили в нас бдительность.
Решили спать по очереди, так как в доме всю ночь было движение каких-то людей, одни приходили, другие уходили.
На другой день, когда вернулись с аэродрома, познакомились с хозяином и в беседе он рассказал, что в 1941 году в этих краях видел воздушные бои наших самолетов с немецкими и много летчиков погибло. Как он выразился "насмотрелся я, как ваш брат погибает" и далее произнес:
- Мы вас, летчиков, уважаем.
Такое сообщение хозяина меня и Гулаева вполне устраивало, мы подумали и наедине обсудили, что бендеровцев нам нечего бояться, они нас не тронут, а тем более спать очень хотелось, поэтому вторую ночь оба спали без дежурства.
Спустя несколько дней, когда базировались уже на аэродроме Турбя в Польше, кто-то рассказал, что командир нашей авиадивизии Л. И. Горегляд вроде жил в доме заместителя начальника штаба бендеровцев. Правда это или нет, не знаю, но слух такой дошел до нашего авиаполка.
Были в этот период и боевые вылеты, хотя и не такие напряженные, как в конце мая - начале июня. Запомнились два вылета того времени. Вылетели как-то в составе десятки, вел группу зам. командира полка майор А. И. Овчинников. Задача была прикрыть наши наземные войска от штурмовых действий ФВ-190.
Прилетели в заданный район, начали барражировать на небольшой высоте от 500 до 1000 метров, вижу, заходит мне в хвост наш истребитель Ла-5. Я обратил на него внимание, по радио передал:
- "Лавочкин", уйди с хвоста, а то собью.
Никакой реакции летчика Ла-5 видно не было, все время следовал он за мной с принижением 20 - 30 м на дистанции около 50 м. Когда я видел, что тот готов открыть прицельный огонь, совершал маневр и выходил из зоны прицельного огня. Так этот самолет следовал за мной несколько минут.
Закончилось время барражирования и когда вернулись на аэродром, то лейтенант Николай Глотов, а в том полете он был у меня ведомым, докладывает:
- Командир, у вас в хвосте был "фоккер", я все старался выбить его из-под вашего хвоста, но ничего не получалось, а открывать огонь я боялся, ибо в створ прицела попадал и ваш самолет... И по радио я вас предупреждал, но потом понял, что передатчик отказал.
Следовательно, правильно я делал когда летал, доверяя, но проверяя, кроме ведомого, никогда и никого не допускал в хвост своего самолета, даже своих летчиков.
Другой вылет для меня был еще более интересен: в воздухе я впервые увидел столько нашей авиации, что даже не верилось, что все это наши самолеты.
Это был налет на немецкие войска, оборонявшиеся на подступах к Львову перед самым его взятием. Массированный удар был нанесен всей авиацией 2-й Воздушной армии генерала С. А. Красовского. Мне с группой по заданию приходилось быть на высоте до 1000 м и когда мы вышли на цель, глянул я вверх и ужаснулся, увидев наши бомбардировщики, летящие группой за группой на разных высотах, открывающиеся люки и сыплющиеся сериями и раздельно бомбы. Пришлось маневрировать и стараться уходить от бомб, падающих сверху всюду, притом куда не развернешься, везде одни наши самолеты.
Может, читая эти строки, кто-то будет недоумевать, почему я пишу об этом и даже заостряю внимание на неудачном вылете. А дело в том, что когда идешь в атаку на самолет противника, то все свое внимание как летчик-истребитель уделяешь тому, чтобы поймать неприятельский самолет в прицел и вовремя открыть огонь, назад в эти мгновения не смотришь и вот в этом случае необходим ведомый, который прикроет от возможной атаки сзади, ибо когда тот, который атакует, знает, что надежно прикрыт, он смело идет в атаку, спокойно ловит в прицел и в нужный момент нажимает гашетку, а если прикрытия нет или оно ненадежно, летчик атакует неуверенно, нервозно, с оглядкой и, как правило, атаки оказываются малоэффективными.
Таким образом ведомый является у ведущего не только щитом, но и его глазами для обозрения задней полусферы и конечно же нужно учитывать и значение стабилизирующего морального фактора, каким оказывается для ведущего надежный ведомый летчик.
Немецкие войска вместе с румынскими, перегруппировав войска, нанесли в конце мая 1944 года сильный контрудар севернее города Яссы. На земле и в воздухе начались кровопролитные бои.
Наземные войска немцев при поддержке авиации вклинились в нашу оборону на 10 - 15 км. Немцы наращивали давление с воздуха, перебрасывая авиацию с других фронтов.
Наши авиационные части перед самым наступлением немцев нанесли удары по аэродромам противника, а нашему полку была поставлена задача на высоте 3 - 5 тысяч метров блокировать аэродром в городе Роман. Вылетели тремя группами во главе с командиром полка. Первую группу повел Герой Советского Союза капитан Николай Гулаев, вторую группу - командир 3-й АЭ капитан Михаил Бекашенок, а третью возглавил я со своей 1-й АЭ... Когда наши штурмовики наносили удар по аэродрому в городе Роман, это очень впечатляюще выглядело с воздуха: разноцветные шквалы, вспыхивая и рассыпаясь, неслись друг на друга с самолетов-штурмовиков и с зенитных средств, которые охраняли аэродром.
Удар был нанесен внезапно на рассвете и, конечно, результаты были хорошие. Мы, истребители, свою задачу тоже выполнили, не допустив истребителей противника с других аэродромов и тем самым обеспечили работу штурмовиков.
Все было бы хорошо, но когда вернулись на свой аэродром, то обнаружили, что не вернулся командир полка подполковник Фигичев. Никто из летчиков не заметил, когда он исчез. Неприятность была большая.
Нервничая, ждали его: по расчетам горючее в баках его самолета еще должно было быть, так как времени с начала вылета прошло всего около 1 часа. Наконец, слышим характерный, ставший родным, звук, а затем появляется "Аэрокобра", с ходу идущая на посадку. Надо полагать, оторвался командир от группы, но затем восстановил ориентировку в воздухе и вернулся на аэродром.
Немецкое и румынское командование напрягало все силы, чтобы нанести урон нашим войскам, на поле боя использовало даже старые трофейные самолеты типа ПЗЛ-24, ПЗЛ-37, румынские "иары" и еще какие-то древние типы.
В одном из апрельских вылетов в район Тыргу-Фрумос я увидел, как со стороны солнца подходит группа из 18 - 20 бипланов под прикрытием истребителей Me-109. Немедленно вступил в воздушный бой и с первой же атаки сбил один из бипланов, остальные в панике начали удирать на юг, не помогло и прикрытие.
...В последних числах мая, вылетев группой в район севернее Ясс для прикрытия наших войск и подходя к линии фронта, доложил на КП, где тогда находился командир 7-го авиакорпуса генерал-майор авиации Утин:
- "Сокол", я Архипенко, прибыл на работу.
Получил торопливую команду:
- Немедленно спускайся до бреющего, немецкие самолеты штурмуют наши войска.
Сразу пошел на снижение и у земли увидел какие-то двухмоторные самолеты, опять-таки под прикрытием Me-109, обстреливающие наши войска. У земли на малой высоте дым, земля горит, пыль от разрывов снарядов и бомб поднимается высоко в воздух. В кабине запах гари, видимость плохая, на стеклах фонаря блики разрывов. Я перевел самолет после пикирования в горизонтальный полет и слева впереди увидел незнакомую двухмоторную машину. Подворачиваю истребитель, ловлю незнакомца в прицел, накрываю длинной очередью, вижу вспыхнувшее на нем пламя и как он, потеряв устойчивость, сразу сталкивается с землей. Второй такой же самолет оказался справа, его я атаковать не успел, он немедленно ускользнул за дымы и в лощину.
В этом бою Николай Бургонов и Евгений Мариинский сбили по одному самолету Me-109.
Вернувшись на аэродром, докладываю о воздушном бое и меня просвещают, что немцы создали свой самолет-штурмовик Хш-129, по типу нашего Ил-2.
В дальнейшем этого типа я в воздухе не встречал.
Тогда, поглощенный боевой работой, я не особенно интересовался попадавшимися типами неприятельских самолетов; чего-то особенного нам не встречалось, все они были уязвимы и горели. Нам, помнится, только рассказали, что немецкий штурмовик, он был хорошо бронирован и нес пушки, установленные так, что на малой высоте в горизонтальном полете мог обстреливать наземные войска.
Замысел в таком самолете был хороший. Но положение на фронтах складывалось не в пользу немецких войск и уже ничего не могло спасти фашистскую Германию от поражения: ни новые самолеты, ни сверхтяжелые танки, ни ракеты.
30 мая 1944 года в составе 6-ти самолетов мы вылетели в район западнее Ясс. Подойдя к линии фронта, я получил с КП сообщение, что с юга подходит группа бомбардировщиков. Одновременно с принятой радиограммой я увидел и неприятельские самолеты. Немедля с набором высоты влево повел группу, затем резко развернулся на 180 градусов и всей группой сзади, со стороны солнца атаковали "лаптежников". Сразу сбил один Ю-87, летчики эскадрильи тоже сбили несколько самолетов противника.
Вернувшись на аэродром, сразу же получил команду срочно подняться в воздух и следовать в район Ясс. Технический состав быстро начал заправлять самолеты горючим и боеприпасами. Вспоминаю, что мой самолет заправили горючим и уже заканчивали заправлять боеприпасами. Я включил радио и услышал, что командир 2 аэ Коля Гулаев со своей группой ведет тяжелый воздушный бой.
Как только закончили подготовку самолетов, сразу же вырулили на старт и взлетели.
Обычно мы делали круг над аэродромом для набора высоты, но в данном случае я принял решение прямо со взлета идти к линии фронта с одновременным набором высоты. В воздухе вначале я слышал Гулаева, а затем все стихло и на все мои запросы ответа не было. Подлетая к линии фронта, увидел впереди снизу появившийся Me-109, быстро подворачиваю самолет, ловлю в прицел, открываю огонь и тот с дымом начинает падать. Затем со всех сторон стали появляться "мессеры", набралось их штук 25 - 30. Начался воздушный бой моей шестерки с этой группой. Пришлось построить оборонительный боевой порядок - стали в вираж, друг за другом и, таким образом, не давали немцам возможности прицельно атаковать нас.
Воздушный бой затягивался, пришлось с боем, в виражах отходить на свою территорию. Просто выйти из боя было невозможно: стоило едва стать на прямую, как нам бы тут же зашли в хвост и посбивали.
Командир корпуса дает мне команду:
- Архипенко, бросай "шмитов", уходи на точку! Отвечаю прям-как в том старом анекдоте:
- Рад бы бросить, да они не пускают!
У противника, надо полагать, горючее было на исходе, как и у нас: в одно мгновение воздушный бой окончился и мы взяли курс домой. Подлетая к аэродрому, сразу увидел с воздуха, что стоянка самолета Гулаева пуста. Сердце екнуло в груди, предчувствуя непоправимое. После посадки сообщают - всю шестерку Гулаева сбили! Сам Гулаев сел раненый на аэродром к штурмовикам, а об остальных летчиках ничего не известно. Спустя некоторое время с передовой сообщили: двое выпрыгнули с самолетов и приземлились в расположении наших войск, судьба еще троих неизвестна. В том бою погиб Сергей Акиншин - веселый, неунывающий и добрый парень, надежный боец, имевший на своем счету уже 7 побед. Как позднее выяснилось еще один участник того боя В. Чесноков, для которого он был первым, был легко ранен и приземлил свою машину на нашей территории. Через день он вновь участвовал в бою и вновь был сбит!
И сегодня главную ошибку Н. Д. Гулаева, допущенную тогда, вижу в том, что взял он с собой сразу трех молодых, вовсе необстрелянных летчиков, которые и были сбиты в первом же своем бою.
Правда, и Гулаев одержал в тот день сразу четыре победы, сбив 2 Ме-109, Ю-87 и "Хеншель".
Тот вылет - еще одно подтверждение тому, что нельзя брать в бой необстрелянных летчиков. Подтверждение это не стоило той цены, которую за него заплатили.
Значит, воевать надо по суворовским заветам - не числом, а умением: не только количеством, но качеством и выучкой бойцов, как на земле, так и воздухе.
На следующий день горе постигло и мою эскадрилью. Вылетели в район Ясс на прикрытие наземных войск от ударов бомбардировочной авиации противника. Подлетая к линии фронта, встретили истребители противника, вступили в воздушный бой на вертикалях. Зашел я одному Ме-109 в хвост, он начал пикировать, я следом за ним, затем он перешел на вертикаль, на вертикали не удалось поймать его в прицел, в верхней точке "мессер" потерял скорость и я чуть не столкнулся с ним, и снова Ме-109 перешел в пикирование, и, догнав его, я открыл огонь, он так и не вывел больше из пике, так и воткнулся в землю.
Пока я крутился с этим "мессером", Николай Бургонов отбивал все попытки немецких летчиков атаковать меня сзади, и когда я уже "приклеился" было к следующему, он был сбит сам. Как это бывает порой в воздушном бою, он так и не узнал, что его сбило: то ли зенитный снаряд, то ли очередь из авиационной пушки. Самолет Бургонова загорелся, сам он выбросился с парашютом и... попал в плен. Это была большая потеря для всего нашего полка, а для меня - личное горе. Мало того, что Бургонов был опытным надежным ведомым, совершившим около 100 боевых вылетов, искушенным воздушным бойцом, лично сбившим 8 неприятельских самолетов, он был не только моим соратником, но товарищем и другом. А что такое друг для вовсе одинокого парня (а в то время вся моя родня находилась на оккупированной территории и я вовсе не был уверен, что кто-нибудь остался жив) может понять, наверное, только тот, кто сам был когда-нибудь совсем одиноким.
Николай Бургонов остался жив, хотя и пробыл в плену до конца войны, был освобожден советскими солдатами и вернулся на родину в Подмосковье. У меня был его адрес и я начал его искать еще в 1946 году, будучи слушателем Военно-воздушной академии.
В 1946 году он прибыл в Академию, и мы встретились как родные люди. Он рассказал о последнем воздушном бое, о своих мытарствах в плену, о своей нынешней жизни. Затем мы неоднократно с ним встречались. Последнее время он с семьей жил в Ступино, Московской области, работал на заводе.
Сразу после войны, когда я еще служил в Австрии, в авиаполк пришел запрос на него из нашего лагеря, где он находился. Мы с начальником штаба полка и заместителем по политчасти дали ему самую хорошую характеристику: кто он, как воевал, что из себя представляет как человек в нашем понимании. Поскольку и в немецком концентрационном лагере он вел себя достойно, как советский человек, его с получением нашей характеристики отправили на родину, туда, откуда он призывался в армию, в город Озеры Московской области. Служить в армии ему больше не пришлось.
На заводе в Ступино, где он работал, относились к нему как-то настороженно, но с выходом в свет документальной повести Жени Мариинского "Внизу передний край", где рассказано было о летчиках нашей эскадрильи и полка, в том числе и о Николае Бургонове, отношение к нему сразу изменилось. Но ничего не сделаешь, судьба его сложилась трудно. Самое главное, что он с честью вынес все мучения войны, плена, лагерей и остался жив.
В начале июня немецкое наступление под Яссами было остановлено как на земле, так и в воздухе.
Конечно, потери как у противника, так и у нас были большие. И в тех сражениях мы имели господство в воздухе, наша авиация не только содействовала успешной обороне наших войск, но и нанесла существенный урон неприятельской авиации, уничтожив в воздушных боях, по данным противника, более 150 самолетов. 5 ВА, куда входила тогда наша дивизия, за то же время потеряла 135 машин.
Наш авиационный корпус имел основную задачу прикрывать с воздуха свои войска на переднем крае. С лета 1943 года, со времени сражения на р. Днепре, эта задача стала важнейшей, ее успешное решение сберегало сотни солдатских жизней, поднимало моральный дух войск. Ситуация была уже принципиально другой, нежели в начальный период весны, когда немецкая авиация беспрепятственно и прицельно бомбила наши войска, господство в воздухе было за нашей авиацией. В конце июня мы получили команду немедленно перебазироваться на аэродром Ямполь.
С аэродрома Ямполь эти полеты совершались скорее для маскировки, показать, что "Аэрокобры" появляются над линией фронта. Никто не знал дальнейших перспектив - где будем воевать, куда перелетать. После тяжелых боев мы находились на фронте, как на отдыхе.
Во время выполнения этих полетов оказалось, что я выполнил четырехсотый боевой вылет. Командир батальона аэродромного обслуживания где-то на складе добыл два новых кожаных пальто-реглана: одно для Героя Советского Союза капитана Гулаева, другое для меня.
Но, увы! Эти регланы мы не получили. Мой забрал командир полка подполковник Фигичев, а мне отдал свой, уже поношенный, чему я был несказанно рад, так как мой реглан был весь в заплатках, латать его уже было невозможно. Однако я со словами напутствия, соответствующими торжественности момента, передал его своему заместителю лейтенанту Михаилу Лусто.
Н. Д. Гулаеву достался реглан начальника штаба. Таким образом, командир авиаполка и начальник штаба оказались в новых регланах, а мы, хотя и в поношенных, но тоже в регланах. Все были довольны.
В кожаном реглане и кожаном шлеме я летал и зимой и летом. Ведь в случае, когда возникает пожар в самолете, кожа коробится и загорается не сразу, а хлопчатобумажные комбинезоны воспламеняются как порох, и летчик не успевает порой даже выпрыгнуть из самолета. Потому-то я и дорожил регланом и даже при температуре +35°С летал только в нем. Пар костей не ломит!
С регланом связано и одно забавное приключение. Раз после вылета снял я реглан, лег под плоскостью, на земле полежать, отдохнуть, да и заснул. Часа через три проснулся - не могу ни встать, ни согнуться, ни вздохнуть глубоко так сильно заболела спина.
Вечером, когда поехали в деревню, где размещались, мне еще хуже стало. Врача ни полкового, ни из БАО не было, все уехали на 1-й Украинский фронт. Вспомнил, что когда, бывало, отец простудит поясницу, то ему мать ставила на больное место теплый горшочек. Спросил у хозяйки - есть ли маленькие горшочки, она отвечала, что есть и принесла три горшочка.
Выбрал я два, что поменьше, летчики принесли бензин, смешали с керосином, сделали "квачёк" и начали мне ставить "горшочки". Стало легче, под утро я уснул, ребята уехали на аэродром. Хозяйка позвала соседку, которая когда-то была акушеркой. Эта пожилая женщина пришла с банками, чтобы мне их поставить, но когда посмотрела на мою спину, то я сильно забеспокоился, ибо прочел в ее глазах ужас. Там негде было и банки поставить, так как вся кожа на спине была сожжена. Она смазала мне спину сметаной. Вновь полегчало. Таким образом я и вылечился, дышать можно было полной грудью, только долго еще болела кожа на спине.
Так вот довелось мне испробовать и народные средства. Летчики мои, вполне возможно, спасли меня тогда от воспаления легких.
Вскоре мы стали собираться для перелета на 1-й Украинский фронт. Технический состав стал готовить самолеты, а летчики изучать маршрут перелета к новому аэродрому базирования.
Глава VIII.Освобождение Львова
Наступил день 13 июля 1944 года, когда 129 гвардейский авиаполк поэскадрильно перебазировался на новый аэродром с солдатским названием Окопы, в районе Шепетовки. Аэродром был очень большой по размерам, и там уже базировалась дивизия бомбардировщиков из авиакорпуса генерала И. С. Полбина, которая тоже перелетела со 2-го Украинского фронта на территорию оперативного подчинения 1-му Украинскому фронту.
Итак, 7-й истребительный авиакорпус генерала А. В. Утина в составе трех авиадивизий и бомбардировочный авиакорпус генерала И. С. Полбина в июле месяце 1944 года был сосредоточен на аэродромах восточнее Львова.
Бомбардировщиков из авиакорпуса генерала Полбина приходилось часто прикрывать еще на 2-м Украинском фронте, где они показывали отличную боевую выучку и смелость при выполнении боевых заданий. Имели место случаи, когда летчики-бомбардировщики на самолетах Пе-2 вступали в воздушный бой с фашистскими самолетами Ю-87. Это было интересное и необычное зрелище. И выучкой, и отвагой, и даже ратной удалью эти летчики во многом были обязаны талантливому генералу Полбину, который и сам много летал и водил на боевые задания авиаполки и авиадивизии.
Первый боевой вылет в район боевых действий 1-го Украинского фронта пришлось летчикам нашего авиаполка выполнить вместе с бомбардировщиками.
16 июля я получил команду явиться на КП генерала Полбина. Прибыли мы втроем - командиры авиаэскадрилий: капитан Гулаев Н. Д., капитан Бекашенок М. В. и я - в данном случае назначенный старшим.
По прибытии нас генерал Полбин начал проводить предполетную подготовку со своими летчиками. Оказывается, он отобрал 14 экипажей и решил сделать особый вылет, а именно: после сбрасывания бомб по целям он предложил провести штурмовку наземных войск, для чего бомбардировщики должны были стать в боевой порядок круг, замкнуть его и наносить удары по противнику из бортового оружия.
До сих пор так задачу выполняли только наши летчики-штурмовики на самолетах Ил-2 и летчики-истребители. Такая задача была поставлена генералом своим лучшим экипажам, надо полагать, с целью использования всей огневой мощи бомбардировщика Пе-2 для нанесения максимальных потерь врагу.
Когда закончилась предполетная подготовка с экипажами бомбардировщиков, мною было доложено генералу Полбину, что полет бомбардировщиков будем прикрывать тремя группами по 6 самолетов в каждой и одновременно я предложил, что две шестерки из трех могут выполнить эту задачу вместо бомбардировщиков. Ответ генерала был тверд - обеспечить работу бомбардировщиков в этой, как он назвал, "вертушке", защитить их от возможного нападения истребителей противника, а больше от вас, летчиков-истребителей, ничего не нужно.
Прилетели к заданной цели, после бомбометания 14 бомбардировщиков стали в круг и начали штурмовать наземные войска противника. Конечно, задача сложная, ибо у земли пилотировать бомбардировщик и совершать маневр могли только летчики с высочайшей техникой пилотирования.
Жизнь показала, что такой эксперимент не нашел в дальнейшем применения и это законно, ибо и так вполне хватало летчикам-бомбардировщикам напряжения, чтобы прицельно сбросить бомбовый груз на цель, а для нанесения штурмовых ударов после бомбометания сил и нервов у летчиков могло бы и не хватить, притом, что их относительно большие машины находились почти под непрерывным обстрелом зенитной артиллерии противника.
С аэродрома Окопы мы в основном выполняли задачи по сопровождению бомбардировщиков Пе-2 и по прикрытию наших наземных войск.
Когда войска 1-го Украинского фронта подошли к городу Львову, авиаполку пришлось несколько раз перебазироваться ближе к переднему краю.
Вспоминается перелет 24 июля 1944 года на аэродром Незнанов. Произвел я посадку с летчиками своей авиаэскадрильи, на аэродромe тишина - никого не было. По радио дал летчикам команду заруливать самолеты с рассредоточением, другие две авиаэскадрильи должны прилететь позже. Собрались все ребята возле моего самолета с бортовым номером 10.
Кто-то из летчиков обратил внимание, что в близлежащей деревне загорелось несколько домов, а спустя некоторое время видим - разноцветная толпа народа движется к аэродрому.
Что делать, у нас только пистолеты, больше ничего нет. Что за народ приближается - непонятно, притом нас предупредили, что в этих районах действуют бендеровцы.
Кто-то из летчиков предложил - командир, пока не поздно, давай улетим обратно, горючего хватит. Данное предложение обдумывал и производил мысленно расчет - успеем или не успеем взлететь.
Спустя несколько минут услышали шум приближающихся автомашин, оказалось, подъехала наша передовая команда с техниками самолетов и личным составом обслуживающего батальона. Сразу обстановка изменилась, развиднелось и прояснилось, настроение у нас тут же улучшилось.
Наши механики и военнослужащие из батальона аэродромного обслуживания с автоматами цепью двинулись навстречу крестьянам.
Оказалось несколько бендеровцев, переодетых в форму НКВД, подожгли дома, затем согнали население деревни и погнали на аэродром. Позади крестьян следовали они к аэродрому, но когда увидели цепь наших людей с автоматами, удрали в лес. Сделано было несколько выстрелов в догон убегающим бендеровцам. Преследовать их не стали, ибо нам было дано указание ни при каких обстоятельствах не входить в лес, даже к опушке леса не подходить и держаться всегда группами и не быть в одиночку нигде, что мы старались и делать.
Более того, сообщили, что двое из авиадивизии А. И. Покрышкина пошли днем в деревню за молоком, да так и не вернулись. Такие сообщения призывали нас к осторожности.
Уже после войны мне стало известно о трагической судьбе Михаила Лиховида летчика из 104 гвардейского полка. В августе 1944, при подготовке его самолета, с места вынужденной посадки он был захвачен вместе со своим техником Краснянским и механиком Фонкевичем группой бендеровцев. После пыток Лиховид и его товарищи были облиты бензином и сожжены.
Посмертно М. С. Лиховиду было присвоено звание Героя Советского Союза. На его счету были 16 личных и 11 групповых побед.
Вечером, перед заходом солнца, нас привезли в деревню и разместили по домам. Меня и Гулаева привели в добротный просторный дом, один забор, что вокруг стоял, высился до 3 метров и был сплошной, из толстых досок, так что ни во двор, ни со двора на улицу ничего не видать. Такие хоромы с непривычки насторожили и пробудили в нас бдительность.
Решили спать по очереди, так как в доме всю ночь было движение каких-то людей, одни приходили, другие уходили.
На другой день, когда вернулись с аэродрома, познакомились с хозяином и в беседе он рассказал, что в 1941 году в этих краях видел воздушные бои наших самолетов с немецкими и много летчиков погибло. Как он выразился "насмотрелся я, как ваш брат погибает" и далее произнес:
- Мы вас, летчиков, уважаем.
Такое сообщение хозяина меня и Гулаева вполне устраивало, мы подумали и наедине обсудили, что бендеровцев нам нечего бояться, они нас не тронут, а тем более спать очень хотелось, поэтому вторую ночь оба спали без дежурства.
Спустя несколько дней, когда базировались уже на аэродроме Турбя в Польше, кто-то рассказал, что командир нашей авиадивизии Л. И. Горегляд вроде жил в доме заместителя начальника штаба бендеровцев. Правда это или нет, не знаю, но слух такой дошел до нашего авиаполка.
Были в этот период и боевые вылеты, хотя и не такие напряженные, как в конце мая - начале июня. Запомнились два вылета того времени. Вылетели как-то в составе десятки, вел группу зам. командира полка майор А. И. Овчинников. Задача была прикрыть наши наземные войска от штурмовых действий ФВ-190.
Прилетели в заданный район, начали барражировать на небольшой высоте от 500 до 1000 метров, вижу, заходит мне в хвост наш истребитель Ла-5. Я обратил на него внимание, по радио передал:
- "Лавочкин", уйди с хвоста, а то собью.
Никакой реакции летчика Ла-5 видно не было, все время следовал он за мной с принижением 20 - 30 м на дистанции около 50 м. Когда я видел, что тот готов открыть прицельный огонь, совершал маневр и выходил из зоны прицельного огня. Так этот самолет следовал за мной несколько минут.
Закончилось время барражирования и когда вернулись на аэродром, то лейтенант Николай Глотов, а в том полете он был у меня ведомым, докладывает:
- Командир, у вас в хвосте был "фоккер", я все старался выбить его из-под вашего хвоста, но ничего не получалось, а открывать огонь я боялся, ибо в створ прицела попадал и ваш самолет... И по радио я вас предупреждал, но потом понял, что передатчик отказал.
Следовательно, правильно я делал когда летал, доверяя, но проверяя, кроме ведомого, никогда и никого не допускал в хвост своего самолета, даже своих летчиков.
Другой вылет для меня был еще более интересен: в воздухе я впервые увидел столько нашей авиации, что даже не верилось, что все это наши самолеты.
Это был налет на немецкие войска, оборонявшиеся на подступах к Львову перед самым его взятием. Массированный удар был нанесен всей авиацией 2-й Воздушной армии генерала С. А. Красовского. Мне с группой по заданию приходилось быть на высоте до 1000 м и когда мы вышли на цель, глянул я вверх и ужаснулся, увидев наши бомбардировщики, летящие группой за группой на разных высотах, открывающиеся люки и сыплющиеся сериями и раздельно бомбы. Пришлось маневрировать и стараться уходить от бомб, падающих сверху всюду, притом куда не развернешься, везде одни наши самолеты.