Арно Сергей. Квадрат для покойников

   Бродил я около часа, потом зашел в какое-то кафе, где готовили кофе по-восточному. Оказалось, очень горячий и на удивление гадкий напиток. Не допив, я отправился домой, чтобы наедине с романом запереться в своей гробоподобной комнате и насладиться всеми его прелестями.
   Домой я вернулся в прекрасном расположении духа. Было пять часов, я нарочно набрал в таксофоне 08, чтобы поставить будильник. Надежды, что я узнаю время у полоумной старухи или шизнутого Казимира Платоныча, не было, оставалось рассчитывать только на себя.
   Во дворе ко мне подошел негритенок Джорж.
   – Ну как, теперь вы поняли? – ни с того ни с сего спросил он, глядя на меня не моргая.
   – Чего понял?.. Ты скажи, что я должен понять? Я вспомнил, что собирался купить парню жвачку и выспросить все, что он знает.
   – Значит, не поняли, – сказал он разочарованно. – Ну ничего, сегодня вечером поймете…
   Он развернулся и пошел обратно к компании ребят.
   – Чего пойму?! – крикнул я ему в спину.
   – Сегодня поймете. Вечером, – обернувшись, бросил он, махнув рукой.
   Я пожал плечами и пошел домой.
 
   Кто-то забыл выключить свет в прихожей. Рядом с моей дверью, под завешенным зеркалом, вдоль стены лежал тот самый длинный сверток, который упаковывал Казимир Платоныч.
   "Что в нем такое? – подумал я, открывая замок. – И зачем Казимир Платоныч положил его возле моей двери?"
   Я оставил сетку с продуктами в комнате и пошел мыть руки.
   Когда я возвращался из ванной, взгляд мой опять упал на сверток. От нечего делать я походя пнул его ногой, ожидая, что нога наткнется на твердыню скрученного ковра. Но вопреки ожиданиям бумага прорвалась. Я оглянулся, присел на корточки и, чтобы скрыть следы своего неаккуратного любопытства, стал разглаживать бумагу. Засунув пальцы в дыру, я попытался вытянуть вдавленный ботинком клок наружу. Пальцы мои наткнулись на что-то холодное и кожаное – так мне показалось вначале. Расправив бумагу и сделав так, что пробоина оказалась незаметной, я поднялся.
   "А что же там все-таки лежит?" – подумал я, наклонился и аккуратно отогнул с одного конца хрустящую бумагу… Но тут же отпрянул, вскочил на ноги…
   Из свертка на меня кто-то смотрел. Мне стало не по себе. Я стоял посреди освещенной прихожей. Сердце колотилось. Наконец интерес победил страх, и я сделал к свертку два тихих, очень тихих шажочка, наклонился, медленно отогнул бумагу. Из свертка одним глазом на меня глядел мужик, второй глаз его был закрыт, но зато глядящий был огромен. Я не сразу сообразил, что у него вставлен монокль. Я дотронулся до стеклышка монокля пальцем и вздрогнул, вдруг поняв, что передо мной покойник. Это дошло до меня не сразу. Меньше всего в свертке я ожидал увидеть мертвое тело, поэтому неожиданность находки не сразу уместилась и оформилась в сознании. Да! Передо мной завернутый в хрустящую бумагу лежал труп мужчины. Волоса на его голове не было ни одного, он смотрел остекленевшим глазом – лысый, недвижимый, рот был слегка приоткрыт, и там виднелось железо зубов…
   На лестнице хлопнула входная дверь. Я вздрогнул, прикрыл лицо покойника бумагой. Торопливо вошел в свою комнату, закрыл дверь на ключ, задвинул задвижку, сел на кровать и сложил руки на коленях. Меня знобило, дышать стало тяжело. Я изо всех сил сдерживал дыхание, будто кто-то мог его слышать. Зачем? Я не понимал, я просто чувствовал, что нужно вести себя тихо и не производить шума…
   "Ну, допустим, человека этого убил Казимир Платоныч. Но почему он потихонечку не вынес его куда-нибудь?.. И почему оставил возле моей двери?.. Забыл?.. Тьфу, черт!" Я встал.
   "Нужно что-то делать, что-то делать… – меня лихорадило, я стоял на месте и с силой тер лоб. – Куда идти? Что делать?.. В милицию? В милицию!! Ну, конечно. Пускай они сами разбираются…"
   Я метнулся к двери, отщелкнул задвижку и замер. Я, наконец, все понял. Я понял, почему труп лежал именно возле моей двери. Обессиленный жуткой догадкой, я опустился на диван. Положение мое было ужасно. Чудовищное коварство Казимира Платоныча не имело пределов. Все рассчитано на удивление точно. Я обречен. Теперь я отлично осознал, понял все, и весь коварный план выстроился у меня в голове.
   Вчера Казимир Платоныч подстерег меня и, зная о том, что мне негде жить, предложил снять у него комнату… Нет! Все сложнее, гораздо сложнее. Мария Петровна тоже наверняка замешана в этой истории. Не зря же она, увидев меня, сразу предложила снять у нее комнату. После этого ночью она искусно разыграла африканскую страсть… У-у-у! Хитрованка! А утром возле парадной меня подстерег Казимир Платоныч… Хитро, хитро! Все было продумано и заплетено… Негритенок! Ведь он предупреждал меня! Дурак я, дурак! Ведь он, должно быть, догадывался или знал о готовящемся преступлении и решил предупредить. Только ведь во дворе он сказал, что сегодня вечером я узнаю… Вот и узнал. Потом в плане все было просто. Они заманили этого беднягу к Казимиру Платонычу и… А труп подложили к моей двери. Все очень ловко… Кто я такой? Откуда? Может быть, милиция уже поднимается по лестнице…
   Я вскочил, приложил ухо к замочной скважине, потом прильнул к ней глазом. Скважина эта была от недействующего старинного замка, и я видел в нее входную дверь и большую часть прихожей – покойника, лежавшего в свертке под зеркалом, не видел – я и не хотел его видеть.
   На лестнице что-то хлопнуло. Я затаил дыхание, припал к скважине ухом. По лестнице кто-то поднимался. Их было много, я отчетливо слышал, как бухают по ступеням их милицейские сапоги… Вот сейчас раздастся звонок. Вот сейчас!.. Сейчас… Но прошла минута, две – в прихожей тихо. По моему лицу струился пот, рубашка прилипла к спине. На улице взвыла тормозами машина. Я бросился к окну, не добежав, остановился.
   "Что со мной? Ведь я не виноват. Я не убивал!.. Что же, там дураки сидят? Разберутся в конце концов… Экспертиза будет наверняка, моих ведь отпечатков на трупе нет…"
   Постепенно успокаиваясь, я снова сел на диван. "Другое дело, если бы отпечатки пальцев или там следы зубов на теле… Просчитался Казимир Платоныч!.. – злорадно улыбнулся я. – Просчитался… А бумага! Боже мой, ведь я отгибал бумагу. А если на ней остались отпечатки? А остаются ли отпечатки на бумаге?.. Кажется, нет… Но ведь там глянцевая какая-то. Впрочем, я видел, как Казимир Платоныч оборачивал покойника, значит его пальцы оставили на бумаге гораздо больше отпечатков… Но, кажется, на бумаге все-таки отпечатки не остаются… – Я совсем почти успокоился. – Нужно идти в милицию. Приду, все им расскажу, а потому как следов нет, значит… Господи!!! Монокль!! Как же я забыл о монокле?! Ведь я трогал его пальцем! Боже мой!! Боже мой! Ведь это доказательство.
   Монокль точно обследуют и найдут на нем отпечаток моего указательного пальца! О ужас!! – Я опять вскочил и схватился за голову. – Тогда, попробуй, докажи, что не ты убил. Кто же поверит, что я просто из интереса потрогал стеклышко… Так! Так! Что же делать! Нужно немедленно протереть стекло. Срочно!"
   Я схватил подвернувшееся под руку вафельное полотенце, подошел к двери… и тут раздался звонок.

Глава 10

   "Милиция. Опоздал… – пронеслось в голове. – За мной пришли!.." Я хотел пойти открывать, но где-то в глубинах мозга мелькнула надежда.
   Я опустился на колени и прильнул к скважине старинного заржавленного замка. Открывать никто не спешил. Снова позвонили.
   Наконец где-то скрипнула дверь, и я услышал шаркающие шаги, по которым узнал старуху. Она была как всегда в каске с ломом на плече, подойдя к двери, остановилась, прислушалась.
   Я хотел выйти, предупредить, что это милиция за мной, но вовремя передумал, решив, что увечье представителя закона только сыграет мне на руку.
   Взяв лом на изготовку, она отошла за дверь; вытянув руку, отщелкнула замок; прижавшись спиной к стене, прицелилась…
   Я с интересом и страхом ждал, что будет дальше.
   Все произошло удивительно быстро. Приоткрытая сначала сквозняком, дверь скрипнула, потом распахнулась настежь, и в прихожую кто-то вошел. Старуха охнула от напряжения сил и саданула пришельца ломом… но промахнулась. Лом глухо ударил по дверному косяку, на пол посыпались неудержавшиеся куски известки, запорхали чешуйки краски. В прихожую вошел карлик. Ростом он не удался, а потому как старушечий удар был рассчитан на средний размер тела или человека рослого, то карлику никакого вреда он не принес, а только слегка взволновал волосы на прическе.
   Я сразу узнал его. Этот был тот самый кривоногий карлик, с которым ночью я видел Казимира Платоныча. Его лицо было изъедено оспой и не вызывало никаких чувств, кроме неприятных. Голова казалась очень большой за счет массивной копны волос. То, что я впотьмах принял за белый плащ, оказалось грязным докторским халатом. Несмотря на то, что удар, направленный на него, был сокрушителен, и совпади его лицо с ломом, было бы много крови, карлик даже не обернулся на старуху, а преспокойненько насвистывая какую-то мелодию, протопал через прихожую прямиком к моей двери. Я испугался, отпрянул от скважины.
   "Что ему от меня нужно?" – думал я, ожидая стука, но вместо этого услышал шуршание бумаги. Я снова прильнул к скважине.
   Старуха в каске стояла, опустив лом, привалившись спиной к стене, понуря голову – на ломовой удар у нее ушел весь запас жизненных сил, и сейчас, растратив их, она набиралась в полудреме новых. Рядом с моей дверью, как раз у той стены, где лежал покойник, карлик, шурша бумагой, насвистывал, то ли разворачивая убитого, то ли покрепче упаковывая – этого мне было не разглядеть. Наконец я увидел карлика. Он шел через прихожую к двери, а тщательно упакованный покойник, словно ковер, был перекинут у него через плечо. Все так же насвистывая, маленький человек без страха прошел в распахнутую дверь и исчез на лестнице.
   Он унес моего мертвеца. Я не понимал, радоваться мне или горевать. Конечно, то, что его больше нет у моей двери, было уже хорошо. Но ведь на монокле унесенного покойника отпечаток моего указательного пальца, и если его найдут и проведут экспертизу… мне не поздоровится. Теперь оставалось рассчитывать на то, что карлик спрячет труп понадежнее. Я невольно оказывался соучастником преступления.
   Я поднялся с колен, подошел к окну и, перегнувшись через подоконник, стал глядеть на улицу. Ждать мне пришлось недолго. Карлик с перекинутым через плечо свертком перешел улицу и бодро зашагал влево, как раз в ту сторону, куда ночью они направлялись с Казимиром Платонычем. Я вздрогнул, кровь ударила в голову. О ужас! Из свертка торчала босая нога, а карлик этого не замечал. Я хотел крикнуть ему из окна, чтобы указать на непорядок, но тут в дверь постучали.
   Поначалу тихонечко, потом погромче. Я затаился, не зная, откликаться мне или притвориться отсутствующим.
   – Дядя Коля! Это я, Джорж… – раздался из-за двери голос негритенка. – Вы дома?
   – Дома, дома, – откликнулся я, облегченно вздохнув и открывая дверь. – Заходи, Джорж. Откуда ты узнал, где я живу?
   Я очень обрадовался пареньку, измотанные нервы мои были на пределе.
   Но он не вошел, так и оставшись стоять на пороге.
   – Пойдемте, – сказал он твердо.
   – Куда? – встревожился я.
   – Я покажу.
   – Да куда ты меня вести собрался?
   – Пойдемте. Пойдемте скорее, – твердил он упрямо, как видно, не собираясь мне ничего объяснять.
   – Куда?.. А как же?.. Да, впрочем, пойдем.
   Я надел куртку и вышел в прихожую. Джорж шел впереди. Дверь была распахнута, и старушка в каске все так же стояла, опершись спиной о стену и не выпуская из рук лома. Я со страхом посмотрел на то место, которое прежде занимал покойник, закрыл дверь на ключ и пошел вслед за негритенком.
   Он ждал меня возле парадной.
   – Скажи хоть, куда ты меня вести собрался, – спросил я.
   – Увидите, – ответил немногословный Джорж.
   И я решил довериться пацаненку, тем более, что он уже не раз пытался предупредить и спасти меня, но я по глупости своей не слушался. А послушайся я в первый раз, когда он посоветовал не снимать комнату у человека с бамбуковой палкой, не было бы этих ужасов с покойником, и самое главное – проклятый карлик не унес бы отпечатка моего пальца на монокле мертвеца, и все было бы иначе – лучше.
   Мы перешли улицу. Впереди деловито, должно быть, сейчас особенно сознавая свою значимость, шагал негритенок Джорж. Я плелся за ним.
   – А у меня сосед сегодня ночью помер, – полуобернувшись ко мне, сказал Джорж.
   – Жалко, – посочувствовал я.
   – Да, жалко. Мужик ничего был. Зато теперь мы его комнату займем, мама рада.
   Мы вошли в парадную и, пройдя ее сквозь, оказались в грязном дворе, потом вошли в другую парадную и снова во двор… Мы нанизывали на свой путь двор за двором, минуя скверики с пьянчугами, лавки со старухами, подозрительных подростков, подвальных котов, помоечных голубей, вонючие парадняки и дворы, дворы, дворики… Я уже не запоминал дорогу, полностью доверяясь своему проводнику. Интересным было то, что ни одной улицы мы не пересекли и шли, если не по кругу, то, вероятно, по кривой ломаной линии. Потом мы протискивались в какие-то пробоины в стенах, пробирались по крышам гаражей. Вывихивая ступни на битом кирпиче, распугивая местных обитателей фауны (кошек и голубей), мы подбирались к цели, известной только негритенку Джоржу.
   – Нужно спешить, – иногда говорил он, не глядя в мою сторону.
   В спешке я вступил в чью-то кучу дерьма и расстроился. Наконец Джорж остановился возле ряда железных гаражей.
   – Теперь тихо, – сказал он, приставив палец к губам.
   До меня донесся назидательный мужской голос и женский визг. Я обернулся. В окне второго этажа почерневшего и облупившегося дома мужчина поучительно трепал за рыжую шевелюру женщину. Это она издавала неприятные, раздражающие звуки. Я повернулся к Джоржу, но его уже не было.
   – Что такое… – пробормотал я, озираясь. – Куда же он?!.. Джорж! – негромко позвал я, сделав шаг в сторону. – Джорж!..
   Вдруг кто-то схватил меня сзади за куртку. Я, вскрикнув, отскочил. Из щели между гаражей торчала черная рука негритенка с белой ладошкой.
   Протиснувшись в щель, я оказался в узком пространстве, стиснутом с трех сторон железными боками гаражей, с четвертой – стеной дома. Здесь было сыро, мрачно и холодно, воняло тухлятиной.
   – Тс-с-с-с… – зашипел негритенок. Он стоял на длинном, черном ящике и сейчас был с меня ростом. – Они здесь, – прошептал он, наклоняясь к моему уху.
   – Кто здесь? – так же тихо прошептал я.
   Негритенок замахал руками, показывая небольшое продолговатое оконце на уровне его лица. Потом спустился с ящика и знаками пояснил, чтобы я на него влез. Я встал на заскрипевший под моей тяжестью ящик, нагнулся и стал глядеть в окно.
   В лицо мне ударило холодной, смрадной сыростью. В помещении стоял полумрак, под потолком, скудно освещая обстановку, горели лампы в плафонах. Помещение было со сводчатым потолком, очень обширное и занимало подвал всего дома. Я не сразу понял, что навалено на полу, а когда понял – волосы у меня на голове, кажется, начали шевелиться, дыхание сперло. Я изо всех сил, широко раскрыв глаза, вцепился в деревянный край окна. На полу стояли гробы, много гробов… Одни из них были закрыты, другие – открыты, и в них лежали покойники. Как видно, для всех гробов не хватило, потому что покойники лежали и так просто, прямо на полу, наваленные как попало, голые, одетые – разные.
   Я смотрел на это скопище трупов, и мне было совсем плохо. Здесь оказались не одни мертвецы. Двое живых людей бродили по царству мертвых, переступая через гробы, наклоняясь к мертвецам и ворочая их с одного бока на другой. Я сразу узнал этих двоих. Это был карлик и мой комнатосдатчик Эсстерлис Казимир Платоныч.
   На карлике, как на докторе, красовался все тот же белый, грязный халат. Казимир Платоныч был в шляпе и с неизменной бамбуковой тростью в руке, ею он ловко поддевал и переворачивал покойников. Явно парочка эта искала кого-то.
   "Уж не человека ли с отпечатком моего пальца?" – подумал я.
   Вдруг карлик издал гортанный крик. Казимир Платоныч тут же бросился к нему через трупы, не ища дороги, наступая на чьи-то распростертые конечности, спотыкаясь о гробы… Достигнув карлика, он жадно склонился над находкой и стал ворочать покойника, поднимая руки, ноги… Карлик стоял рядом, жестикулируя маленькими ручонками и что-то говоря тихо, что именно, я не разобрал, да и не вслушивался.
   – Нет, не подойдет, – наконец громко сказал Казимир Платоныч, – Ищи дальше… – Он добавил еще что-то тихое.
   Карлик, указывая на найденного им мертвеца, снова взвыл резко, гортанно. И тут я вспомнил этот крик. Я слышал уже однажды, слышал его той ночью под окном, когда впервые увидел карлика.
   – Ищи! – вдруг крикнул Казимир Платоныч и уставился на маленького человека.
   Мне показалось, что он сейчас ударит его своей бамбуковой палкой. Карлик тут же смолк, ссутулился и пошел блуждать среди покойников дальше: переворачивая, приподнимая, заглядывая в лица.
   Я обернулся, но негритенка не было. Аккуратно, чтобы не обнаружить своего присутствия, я спустился на твердую землю, в последний раз взглянул на окно, на ящик, на котором стоял.
   – Господи! Это же гроб… – пробормотал я, глядя на гроб, поначалу принятый мною за ящик.
   Я глядел на него, размышляя, есть там кто-нибудь или внутри пусто. У меня появилось странное желание заглянуть туда. Я подергал крышку, но она оказалась приколоченной, тогда я плюнул и полез в щель между гаражами.
   Обратно я вылезал с огромным трудом, как будто за время подглядывания в покойницкую изрядно растолстел. Еле-еле выбравшись из щели на волю, я облегченно вздохнул и осмотрелся кругом. Джоржа нигде не было. Мне показалось, что это не тот двор, из которого я проникал в смотровую комнату. Хотя и стены такие же облупившиеся, и дерево единственное прямо из асфальта растет. Уже смеркалось. До моих ушей донесся мужской возглас и женский визг. В окне второго этажа мужик в майке трепал за волосы блондинку.
   "Наверное, я не в ту щель выбрался, – подумал я. – Чего же теперь делать?"
   Вообразив, что предстоит лезть обратно, я содрогнулся. Мне совсем не хотелось опять попадать в этот закуток с гробом, тем более, что имелась опасность застрять в щели. А уж тогда…
   "Должен же быть другой выход из этого двора".
   Я направился в подворотню, надеясь, что там обнаружится выход на какую-нибудь улицу. Через подворотню я проник в другой двор, потом в другой – дальше хода не было. Я повернул обратно. Спросить было не у кого. Вероятно, в сумерки люди не покидали своих жилищ.
   Правда, мне на пути попалась глухая старуха, но она не ответила, так как не услышала моего вопроса.
   Проблуждав около часа, подальше обходя группы пьяниц, торопясь мимо компаний подозрительных подростков, я, наконец, выбрался в переулок, где повстречал с виду нестрашного человека, объяснившего дальнейший мой путь.
   Подглядывание в окно запутывало все дело еще больше. Кого искал Казимир Платоныч? Родственника? Человека с моноклем?..
   Теперь мне было совсем ничего не понятно. Проще было, конечно, не ходить домой. Черт с ним со всем. Пожить недельку на вокзале, а там видно будет. Это было, возможно, самое правильное решение. Но у меня появился нездоровый азарт. Мне захотелось самому докопаться до корней истории с мертвяками.
   Когда я подошел к дому, зажглись фонари. Стало прохладно – августовские ночи холодные.
   Во дворе ко мне подошел Джорж.
   – Куда же вы делись? Я волновался.
   – Да я, наверное, не в ту щель вылез, – сказал я, пожав плечами.
   – Уезжать вам нужно, – угрюмо сказал негритенок. – Вы что не заметили, что ваша комната на гроб похожа?
   – Кажется, есть что-то, – признался я, содрогнувшись. – Но при чем здесь…
   – У нас в доме всех поселившихся в ней так и называют "гробосъемщики", а тетя Катя, – он кивнул в сторону трудящейся дворничихи, – говорит, что комната эта заговоренная.
   – Что же в ней ужасного такого? – спросил я, через силу улыбнувшись. Весело мне не было.
   – А вы что, не знали, что в ней все умирают? – вдруг сказал он, выпучив на меня глаза.
   – Как это умирают? – я вытер мгновенно проступивший на лбу пот.
   – Очень просто. Все.
   – Ты говори толком. Когда, отчего умирали?
   – Да я и говорю: все умирают… И вы умрете. У кого хотите во дворе спросите. Всякий скажет. Как кто в гроб поселится, недельку поживет – и нет его, тащат его в дом с голубой каемочкой… А вы слышали, Ленинца-Ваньку-то в коммунистическую партию приняли. Раньше никак не хотели, говорили, что дураков им не надо. А теперь вот приняли и партбилет выдали. Он загордился – жуть. Вона, как марширует… Дун-дук!
   – Да погоди ты про билет, – перебил я Джоржа. – Почему умирают-то? Что, их убивает кто-нибудь? Мне было нехорошо.
   – Может и убивает. Я-то почем знаю? Но как кто поселится, так через неделю в дом с голубой каемочкой переезжает. Тетя Катя говорит, что заговор на ней…
   – А что это за дом с каемочкой какой-то?
   – Вы что, не знаете? – вскинул брови негритенок. – Это морг, он на нашей улице находится, на другой стороне через дорогу. Морг – это дом с голубой каемочкой. Мертвяков всех в этот дом свозят… Вы же сегодня смотрели в окошко… Ну я пошел, а то мамка заругает.
   – Погоди. А что же мне теперь делать? – развел я руками.
   – Не знаю. Я вас предупредил. Вы сколько дней гроб-то снимаете?
   – Да третий… вроде. А что?
   – Ну раз три дня, то ничего. Мрут через неделю.
   – Подожди, а может их этот… Казимир Эсстерлис… того, убивает?
   – Насчет того, что убивает, не знаю. А вот оживляет, точно.
   – Как оживляет?!! – воскликнул я, наклоняясь к негритенку.
   – Джорж!! А ну, иди сюда сию секунду!
   Из окна махала Мария Петровна.
   – Иду, мама!!
   Джорж повернулся:
   – Ну я пойду, а то влетит.
   – Так как он покойников-то оживляет? – схватил я его за руку.
   – Пойду я.
   – Так как оживляет-то?
   – Влетит мне. Пойду я.
   Джорж вырвал руку и побежал к своей парадной. "Оживляет покойников, оживляет покойников… – крутилось у меня в мозгу, когда я поднимался по лестнице. – Да ну, ерунда какая-то, мистика. Как можно покойников оживлять? Чушь!.. Но все равно, теперь нужно быть осмотрительнее. Мало ли что".
   Я открыл дверь и, не зажигая света, прошел к своей комнате, по пути никого не встретив. Постоял недолго, прислушиваясь к тишине квартиры: в кухне из крана капала вода, где-то прокуковала механическая кукушка… как можно тише я открыл ключом замок, вошел в комнату и, затворив дверь, зажег свет.
   "Теперь нужно быть начеку, – размышлял я, обводя комнату взглядом. – Оживляет он покойников или людей в покойников обращает, это уже не имеет значения. Главное – докопаться до истины". Мне показалось, что в прихожей хлопнула дверь, я опустился на колени и прильнул к скважине ухом. Но нет, там было тихо.
   Я встал, выключил свет и на цыпочках подошел к окну. Проведя несколько минут в созерцании безлюдной улицы, я включил настольную лампу и сел на диван. Некоторое время я просидел без движения, прислушиваясь, и вдруг ощутил легкое беспокойство. Так у меня бывало всегда перед тем, как я брался писать. Мне вдруг непреодолимо захотелось продолжить свой роман. Написать хотя бы немного, хоть главку, хоть полглавки…
   Я прикрыл настольную лампу папкой для бумаг, так, чтобы свет не падал на дверь, и сел писать роман.

Глава 11

   Владимир Иванович жил замкнуто. Единственный его друг Собиратель после заутреннего посещения со старинной золотой монетой не показывался, а сам Владимир Иванович в гости к нему не ходил. Опасаясь грабителей, Собиратель даже его не пускал на порог, а только подозрительно следил за ним в глазок и беседу вел через дверь. Поэтому дружили они только в квартире Владимира Ивановича.
   Владимир Иванович вел жизнь однообразную и по государственной работе тосковал – особенно сегодня, в пасмурное утро – к тому же спал он неважно.
   Владимир Иванович бродил по комнате и дела себе не находил. В дверь постучали. Вошел Валентин.
   – Вот, я вам журнальчик принес, как просили, – сказал он и, положив журнал на стол, вышел вон из комнаты.
   Полистав журнал, Владимир Иванович нашел, что искал – "Песнь о неразделенной любви", поэма.
   Валентин писал стихи только на тему неразделенной любви, иногда их печатали в журналах, и Валентин этим гордился. Романтически настроенные девочки-пэтэушницы присылали ему письма-исповеди, советовались, как жить, "если ты любишь, а тебя нет".
   "Дорогая Леночка, – писал в ответах пэтэушницам Валентин. – Представь, что я не известный поэт, а твоя закадычная подружка по имени Валя и хочу посплетничать с тобой… Уж поверь мне, я знаю, что такое неразделенная любовь. Ах, мужчины, мужчины! Если бы они могли понять разбитое любовью сердце…" и так далее.
   И было у Вали по всей стране множество подружек. В письмах они жаловались ему на свою бабью долю, а он им – на свою.
   Владимиру Ивановичу в школе хоть и привили полное отвращение к поэзии, но Валентина он через силу читал – сосед все ж таки.
   Владимир Иванович положил журнал на стол, в задумчивости походил по комнате из конца в конец, потом сунул руку в карман брюк, достал завязанный узлом носовой платок, остановился посреди комнаты и удивленно на него уставился.
   Швейное предприятие, на котором трудился Владимир Иванович до пенсии мастером, выпускало продукцию хлопчатобумажную. Швеи-мотористки, электрики и прочий фабричный люд активно распространяли слухи о том, что, дескать, имеется на фабрике закрытый подземный цех, в котором шьется импорт для Смольного. Но мастер Владимир Иванович не верил слухам, подземного цеха не искал и об импорте, в котором разгуливали вдохновители масс, не помышлял, а брал то, что лежало под рукой – носовые платки.