Арно Сергей. Квадрат для покойников

   Вынося с фабрики каждую смену по два платка, за двадцать с лишним лет безупречной работы он накопил их много, не задумываясь о том, когда же будет сморкаться в такую массу платков. Когда от него уходила жена, решившая связать свою жизнь с капитаном загранплаванья, она набрала себе в коробку из-под телевизора платков, но их все равно осталось много. Не выбрасывать же! По выходу на пенсию, когда память сильно прохудилась, обнаружилось и их применение. Он стал завязывать их, для памяти. К примеру, хочет что-нибудь запомнить: завяжет платок узлом, сунет в карман. Способ этот очень древний и верный почему-то на Владимира Ивановича не действовал. Завяжет он платок, сунет в карман, а потом никак не может припомнить, по какому поводу у него платок в узел завязан. И всегда кажется ему, что очень важное здесь дело запечатлено, но вот что за дело?.. Из опасения навсегда утратить то важное, хранимое платком событие, он платки не развязывал, а складывал в шкаф. И выходило, что целый шкаф был до отказа набит памятью. В старом, скрипучем шкафу хранились воспоминания о просмотренных фильмах, часы работы ЖЭКа, политические анекдоты, сплетни, давно просроченные и прошедшие встречи… И, казалось, стоит ключиком, который был в мозгу хозяина, отворить шкаф, и все воспоминания хлынут из него… Но ключик от старости источился… и открывал Владимир Иванович шкаф с памятью обыкновенным ключом, и сыпались на него с полок обыкновенные завязанные узлами платки.
 
   Повертев платок в руках, но так и не вспомнив случай, по которому его завязал, Владимир Иванович открыл дверцу шкафа, и вновь на него хлынул бесшумный поток исковерканных узлами платков. И снова приходилось собирать, втискивать, утрамбовывать…
 
   Днем, сходив в продуктовый магазин, Владимир Иванович вернулся расстроенный и, выпив тройную порцию валериановых капель, лег на софу.
   Только что встреченная им на улице дворничиха тетя Катя сообщила о скоропостижной кончине его друга Собирателя. Рассказала тетя Катя, что комнату его с редкостями древними опечатали, и завтра должен из музея грузовик прибыть, что Мария рада-радешенька и комнату эту займет по закону – под расширение. И если Владимир Иванович не хочет, чтобы его друга закадычного без него зарыли, то пускай в морг бежит скорее и покойника себе отложит.
   Смерть товарища потрясла душу Владимира Ивановича, и он без единого движения лежал на софе, глядя в потолок, долго. И когда в дверь позвонили, не сразу пошел открывать. Медленно добредя до двери, он открыл замок. Дверь распахнулась. На пороге стоял Собиратель.
   – Господи! – воскликнул Владимир Иванович, отступая. – А мне сказали, ты умер.

Глава 12

   Весь следующий день после устранения Собирателя Труп находился в нервозном и встревоженном расположении духа. Спал он некрепко, снился ему коллекционер почему-то живой и здоровый, подмигивал ему глазом и смотрел сверху, и хихикал кто-то, будто над Трупом. Пробуждался он в ночи глубокой и стонал заунывно.
   – У-у-у-у-у…
   Снова закрывал глаза, и снова хихикал кто-то ненавистный до утра.
   Встал Труп огорченный и обеспокоенный, люто ненавидя хохотуна. Коллекцию золотых монет он, конечно, припрятал, зарыв в песок подвала, до срока. Не видеть им света белого Труп присудил год: должен был товар отлежаться, вызреть.
   После грабительской ночи он весь день бродил по городу, подозрительно вглядываясь в лица прохожих. Обе ноги несли его отчего-то на северо-запад, ближе к тому месту, где он совершил преступление.
   В пасмурный рабочий полдень, уже порядком устав от бесполезной ходьбы к неведомой цели, Труп окончательно решил вернуться домой, как вдруг увидел, что из дверей сосисочной вышел карлик в грязном белом халате. Карлик привлек внимание Трупа хотя бы уже тем, что карлики на улицах встречаются редко. Отчасти поддавшись интуитивному чувству, отчасти из любопытства узнать, куда может направляться карлик после обеда, Труп пошел за ним вслед. Вскоре карлик свернул в какую-то улочку, с трудом отворил скрипучую дверь и скрылся за ней бесследно.
   На пришпиленном к двери листке бумаги из тетради корявыми буквами было что-то написано. Труп подошел ближе. "Микрорайонный городской морг", – прочитал он.
   "Тоже занесло. Чего я здесь забыл-то?"
   Он не любил покойников, часто сталкиваясь с ними по работе, в выходные же – не переносил.
   Труп резко повернулся на каблуках и двинулся в обратный путь, окончательно решив идти домой. В конце здания, занятого под покойницкий склад, обнаружился уютный скрытый от ветра скверик со скамейкой. Труп зашел перекурить.
   Часть сидения занимали две увлеченно разговаривавшие престарелые женщины, рядом с одной из них стояла пара порожних помойных ведер; изогнутое коромысло она держала между колен. Когда Труп, усевшись на другой конец скамейки, закурил, женщины зашипели, замахали перед лицом руками, разгоняя клубы дыма, но, поняв, что все это не принесет результатов и нахального мужика ничем не смутить, вернулись к начатому разговору.
   Труп, поначалу от скуки смотревший на то, как двое маленьких детей в углу скверика играют со спичками, стараясь поджечь деревянный ящик, не прислушивался к дамскому разговору. Как вдруг одна, по случайности достигшая его сознания фраза заставила его вздрогнуть и осмысленно поглядеть на женщин.
   – Смотрю, у него в глазу что-то блестит, оказывается монокль…
   Труп, уже забывший о балующихся со спичками детишках, дальше уже не пропускал ни слова и хотя почти сразу понял, что ошибся, и к нему это отношения не имеет – все равно слушал.
   – Ну, представь себе – монокль. Я сразу поняла, что человек это необычный. Кто же монокли носит? Да и по общению чувствуется интеллигент, – рассказывала дама с помойным коромыслом.
   – Может англичанин? Они вроде монокли носят? – встряла престарелая дама с сумкой на коленях.
   – Да нет, без акцента излагал. Но монокль меня сразил. Так и говорит: "Девушка… Как мне…"
   – Так, может, он сослепу тебя за девушку принял?
   – Да где же сослепу? Он же в монокле был. А знаешь, как через него видно?! Лучше, чем через очки. Я себе теперь вместо очков тоже монокль закажу, телевизор глядеть. Не знаешь, у нас в аптеках делают? Мне только на оба глаза монокли нужно. Через них, знаешь, как видно!
   Труп дальше слушать не стал, а бросил бычок на землю, придавил его ногой и встал.
   – Все-таки непонятно, почему голова у него лысая, и почему он в трусах и в майке выскочил? Это неясно.
   Последняя фраза женщины с сумкой на коленях заставила Трупа вновь опуститься на скамейку и с двойным вниманием вслушаться в разговор.
   – А я почем знаю? Может, он спортсмен.
   – Да нет, ты ж говорила, от него покойниками воняло. Значит, из морга сбежал. Точно из морга, ты послушай… – дальше она зашептала претаинственным шепотом, пуча глаза и корча страшные рожи. – Карлика это все… Карлика Захария рук дело. Я ведь против морга живу и из окна часто его окаянного вижу. Кто работает в покойницкой, наперечет всех помню. И ты знаешь, что он с покойниками делает?! Жуть!.. Говорю тебе, из морга он убег, как пить дать из морга от Захария окаянного, оттого в монокле. От Захария все покойники скоро разбегутся…
   – Но ведь интеллигентно так спрашивает, весь от холода синий, и монокль в глазу блестит. На покойника, что ни говори, совсем не похож, – возразила дама с помойными ведрами.
   – А я так думаю… А вы, гражданин, что на меня так уставились? – обратилась вдруг женщина к Трупу, покрепче обнимая сумку.
   – Да я так… Так…
   Труп встал со скамейки и, заметно загребая по земле левой ногой, направился к выходу из сквера.
   Ногой он загребал, чтобы оставить в памяти женщин неверные о себе приметы. Профессионалом он был даже на отдыхе.
   Оказавшись на улице, Труп остановился, не зная, какие действия предпринять. Собиратель был жив. На этот счет сомнений у Трупа не имелось. Предчувствия его подтвердили случайно подвернувшиеся женщины. Конечно, это был абсурд, глупость – и просто этого не могло быть… Только в сказках оживали покойники, и Труп знал об этом и внутренне протестовал. И в то же время впервые за четверть века работы с покойниками он вдруг усомнился в действенности системы, которой обучил его Парамон.
   "А, если и вправду я чего недожал, недодавил?.. – раздумывал он, стоя на улице. – Мог ведь я недодавить… А жизнь в нем, замедлившись немного, опять зациркулировала… В морге он в себя и пришел…"
   Страшно сделалось Трупу. Впервые за его разбойничью практику где-то по земле ходил живой свидетель. Человек, который видел его лицо, мог опознать и тем подвергал нешуточной опасности. Не хотелось Трупу на старости лет переезжать в места лишения свободы. Нужно было что-то делать. Прежде всего, Труп должен был убедиться в том, что Собиратель жив. А вдруг Трупа уже разыскивают, вдруг всем ментам роздано его словесное описание. Труп поежился, оглянулся по сторонам. Но никому из прохожих не было до него дела. Впервые за многие годы ему стало страшно – страшно какой-то реальной угрозы. Но Труп подавил в себе это чувство и измененной походкой, слегка сощурив левый глаз, двинулся в сторону своего дома.
 
   Вечером Труп уже стоял возле двери Владимира Ивановича. Как всегда, хорошо исследовав личную жизнь клиента, Труп, перед тем как лезть в окно, знал уже о его товарище, у которого Собиратель бывал в гостях и где мог скрываться. Он еще не сочинил, как ему следует поступить, поэтому звонить в дверь медлил. Врываться же в квартиру на чужих глазах, делать массаж и доводить человека до летального исхода не хотелось. Труп сел на захарканные ступеньки и задумался. Единственным вариантом было выманить Владимира Ивановича из дома. Если бы он знал номер телефона, труда бы это не представляло.
   И тут дверь нужной Трупу квартиры отворилась. Из нее вышел среднего роста человек в старомодном плаще и, не заметив притаившегося Трупа, заспешил вниз по лестнице.
   Он вполне мог быть товарищем, у которого скрывался Собиратель. Вот сейчас он уйдет, и Труп вновь окажется в неопределенности. Нужно было что-то предпринять.
   – Владимир Иванович! – крикнул Труп и затаился.
 
   Зов этот отразился от стен и помчался в пролет. Шаги стихли.
   – Я вас слушаю! – донеслось снизу. – Кто звал меня?!
   Но, ликуя внутри, Труп не подавал внешних признаков жизни. Что-то пробормотав, Трупу неслышное, выявленный Владимир Иванович хлопнул дверью, и все стихло.
   Радостный Труп натянул на руки презервативы, подошел к двери и надавил кнопку звонка. Долгое время жизнь за дверью никак себя не проявляла. Наконец, послышался торопливый стук каблучков, он убрал ухо от дверной щели, приготовившись обольщать даму. Дверь отворилась, в проеме показалось лицо молодого человека. Сбитый с толку, Труп в первое мгновение растерялся.
   – Вам кого, мужчина?
   – Я телемастер, из ЖЭКа… меня Владимир Иванович вызывал, велел подождать у него в комнате… – первое, пришедшее на ум, ляпнул Труп.
   – Да заходите, заходите, – улыбнулся молодой человек, посмотрев на руки в контрацептивах. – Мне-то что, я в чужую интимную жизнь не суюсь.
   Труп вошел в прихожую. Молодой человек указал на дверь Владимира Ивановича, а сам, качая бедрами, ушел к себе. Из-под двери в полумрак прихожей проникал свет. Труп подошел, приставил ухо к щели и прислушался, но тонкий его слух не уловил ни единого звука. Тогда он набрал воздуха в легкие и медленно отворил дверь.
   Собиратель – собственной персоной – сидел на софе и, будучи углубленным в чтение толстой книги, даже не заметил появления Трупа. Книгу он держал близко-близко к лицу и вокруг видеть ничего не мог. На Собирателе был махровый полосатый халат, Труп не стал мешать человеку образовываться и, никак не привлекая его внимания, тихо подошел к нему сбоку и так же тихо и бесшумно рубанул ребром ладони по собирательской шее. Удар был рассчитанным и отработанным, но…
   Как раз в этот момент Собиратель, укушенный летающим насекомым в ухо, поднял для почеса руку… Собиратель завопил от неожиданности и боли и вскочил. На ноги Трупу упал увесистый том из собрания сочинений Владимира Ивановича.
   – Это опять вы?! – воскликнул в изумлении Собиратель, отступив. – Оставьте меня…
   Труп двинул ему под ребра, Собиратель схватился за живот и стал медленно оседать на пол. Труп склонился над ним и стал массировать точки остановки жизни.
   – Как же ты ожил-то?.. – бормотал он, ворочая уже бесчувственное тело Собирателя. – Как же я тебя недодавил-то?..
   Сделав смертоносный массаж, Труп пощупал пульс, заглянул в глаза на зрачок, но, как видно, не удовлетворившись проделанной работой, повторил курс умерщвления.
   – Ну, теперь все… Теперь спать ложись…
   Он снял с покойного Собирателя халат, оставив его в том же виде, в каком оставил, умертвив в первый раз. Затащил труп в постель, придав ему естественную позу спокойного сна и, отойдя на два шага, полюбовался своей работой. Огорчало лишь то, что стекло от очков, которое оказалось крепко зажатым мышцами лица, опять не удалось отколупнуть, а вредить коже лица Труп не хотел. Он предпочитал не оставлять следов ни на полу, ни на стенах, ни на лицах покойников.
   Труп поднял с пола небрежно вниз текстом лежавшую книгу, зачем-то пробежал несколько строк глазами, захлопнул… но, спохватившись, снова открыл, где пришлось, и углубился в чтение. Должно быть, то, что читал Труп, произвело на него впечатление, потому что он цокал языком, хихикал и кивал радостно головой. Потом спохватился, посмотрел на часы, открыл висевшую на плече сумку, сунул туда книгу, выключил свет и, тихонько приоткрыв дверь, выглянул в коридор. Убедившись в его полном безлюдии, Труп сделал шаг… Но тут же отпрянул, и вовремя, потому что входная дверь отворилась, и в прихожую вошел Владимир Иванович. Дело принимало неприятный оборот. Конечно, можно было дождаться, когда хозяин войдет в свое жилище, промассировать его и дело с летальным концом. Но два покойника в одной комнате, пусть даже и бездоказанные, могли навести милицию на ненужные размышления. Поэтому Труп желал бы выйти из щекотливого положения другим способом.
   Будто назло Владимир Иванович, стоя рядом с дверью, медленно расшнуровывал ботинки: сначала один, потом другой… Труп не имел возможности незамеченным покинуть комнату, поэтому ждал с нетерпением. В мыслях своих он уже обрек Владимира Ивановича на смерть… Но тут из соседней двери высунулась голова молодого человека.
   – Мои новые стихи в журнале напечатали, – сказал он. – Хотите почитать?
   – Да, конечно, – Владимир Иванович вошел в его комнату.
   Труп, воспользовавшись этим, выскочил в прихожую. Первая попавшаяся дверь была приотворена, в помещении было темно. Он открыл ее, шагнул в затхлую тьму и притаился.
   Он слышал, как Владимир Иванович протопал до своей двери… Яркий свет резанул по глазам, от неожиданности Труп чуть не вскрикнул, зажмурился, из чувства безопасности закрыл лицо рукой и отступил.
   Перед Трупом, глядя на него выкатившимися из орбит глазами, стоял идиотского вида человек, рот его был приоткрыт. Труп, в первое мгновение потерявший дар соображения, с неменьшим удивлением, чем сам идиот, смотрел на него. Умственный инвалид вдруг сделал шаг навстречу Трупу и сказал голосом президента:
   – Надо определиться.
   Он протянул Трупу темно-красную книжицу.
   – Спасибо, – сказал Труп и открыл книжку на первой странице.
   Это оказался партийный билет КПСС с вклеенной в него фотографией идиота.
   – Надо… определиться… – снова выговорил инвалид по уму и забрал билет.
   – Да отвали ты… – Труп повернулся уходить. Но тут его новый знакомый замычал протестующе, да так громко, что Труп тут же передумал и, улыбаясь как родному сыну, повернулся к нему доброжелательным лицом.
   – Ленинец-Ваня, – представился тот, протягивая руку Трупу, говорил он медленно, с трудом.
   – Труп, – машинально сказал Труп, но тут же спохватившись, назвался первым попавшимся именем. – Иван Иванович.
   – Ленин… с нами, – сказал Ленинец-Ваня.
   – Кто, кто с нами?! Где он?! – обеспокоенный Труп стал пугливо озираться по сторонам, ища свидетеля, чтобы по обыкновению с ним разделаться. Идиот был для него безопасен – его свидетельские показания юридической силы не имели.
   – Ленин… с нами… надо… определиться, – снова сказал Ленинец-Ваня и указал на портрет вождя, облепленный лозунгами на кумаче.
   – Ах, Ленин, – Труп успокоился.
   – Вот, книга у меня, – медленно говорил Ленинец-Ваня, он подошел к обеденному заваленному посудой столу и взял в руки книгу. – Читаю.
   – Знаешь, Ваня, ты книгу свою читай, а я уж пойду. Ошибся я дверью, – Труп повернулся, чтобы уйти. Но вредный идиот снова замычал безрадостно и уныло.
   – Ну что тебе от меня? – взмолился Труп.
   – Книга… вот… читаю.
   Труп взял восьмой том из собрания ленинских сочинений и специально (на радость Ленинцу-Ване), открыв наудачу, прочитал две строки. Ленинец-Ваня смотрел на него выкатившимися глазами, открыв рот, с восторгом.
   – Какая-то хер-ня! – в сердцах, ничего из ленинской мудрости не допустив до ума, выругался Труп и захлопнул том.
   – Херня!.. Херня!.. – отчетливо усвоив только последнее слово, с радостью подхватил идиот. Его благоговению не было конца.
   – Ну, теперь я пойду? У тебя родители… мама, папа придут сейчас, да?
   – Мама Катя, – идиот посмотрел на окно. – А папа у Вани… Ленин… А еще… – Ленинец-Ваня замялся и, поглядев на партийный билет в руке, добавил: – А еще мама у Вани – партия.
   Сын Партии и Ленина закрыл слюнявый рот и на мгновение замер, как истукан, будто давая возможность полюбоваться на этакий продукт любовного экстаза.
   – Хорошие у тебя родители, ничего не скажешь, – сказал на это Труп, немного успокоившись. – Но все-таки пойду я, а?
   В прихожей хлопнула дверь, кто-то вскрикнул, громко протопал мимо комнаты…
   "Ну вот. Не успел смотаться. Началось", – подумал Труп, закрывая задвижку на двери. И был прав.
 
   Вернувшись из аптеки, Владимир Иванович заглянул к Валентину за новыми его стихами о неразделенной любви. Он был очень расстроен умопомешательством своего друга.
   Сегодня, явившись к нему в дамском халате и красных дамских босоножках. Собиратель начал рассказывать про морг, злого и страшного карлика, прекрасную обнаженную фею, танцевавшую магический танец… Владимир Иванович поначалу принимал все это за несмешные шуточки своего товарища, но вид того был настолько нешуточным, что Владимир Иванович усомнился в его душевном здоровье. А потом пришлось усомниться и в своем, потому что температура тела Собирателя была ниже 23 градусов. Тогда Владимир Иванович, оставив Собирателя одного, отправился в аптеку за успокоительными каплями. Но капель не купил, зато расстроился еще больше. Встреченная по пути дворничиха тетя Катя подтвердила, что товарищ его умер, и что его в морг доставили. Она сама видела, как милиция туда ходила и как его вынесли.
   Войдя в комнату, он не сразу заметил сладко спящего "покойника". А увидев, пожалел, что тот улегся не поужинав. Заметив торчащую из-под одеяла босую ногу товарища, подошел и прикрыл ее одеялом. Исполняя акт милосердия, он случайно коснулся ноги Собирателя, показавшейся Владимиру Ивановичу чересчур холодной. Спрятав с глаз долой босую конечность, Владимир Иванович успокоился и повернулся, чтобы идти в кухню готовить ужин. Но что-то остановило его, вероятно, тоскливое предчувствие, откуда-то взявшееся в душе.
   Повинуясь навалившейся тоске, Владимир Иванович подкрался тихонечко к трупу Собирателя и коснулся его плеча. Отдернув руку, он глубоко вздохнул и повернул Собирателя к себе лицом. Тело его, холодное и податливое, опрокинулось с легкостью, и Владимир Иванович отпрянул, полностью убедившись, что перед ним самый обыкновенный, безжизненный труп. Нужно сказать, что хозяин комнаты очень перепугался и в первое мгновение, растерявшись, не знал, что делать. Потом, опомнившись, бросился в комнату к Валентину – звать его в свидетели.
   У Валентина был в гостях товарищ, и он неохотно, на ходу застегивая халат и поправляя растрепавшиеся волосы, пошел смотреть на покойника.
   Пощупав ему пульс, Валентин подтвердил отсутствие в нем жизни и посоветовал позвонить в милицию и в районный морг, чтоб забрали. Больше ничего не посоветовав, Валентин ушел к дожидавшемуся его товарищу, оставив Владимира Ивановича наедине с трупом.
   Он взял справочник и стал разыскивать в нем телефон морга, но от расстройства не в том разделе. Внимательно перечитав все "дворцы", но нужного не обнаружив, наконец, догадался о своей ошибке, нашел необходимый телефон и бросился в прихожую звонить. Но номер морга был занят. Тогда Владимир Иванович позвонил в милицию, путаясь и сбиваясь сообщил о несчастье. Дежурная пообещала, что милиция сейчас приедет, и Владимир Иванович опять принялся звонить в морг, но безуспешно.
   Так и не дозвонившись, он хотел отойти от аппарата, но тут во входную дверь раздались тяжелые удары, сверху с потолка посыпалась штукатурка. Кто-то пытался выломать входную дверь. Владимир Иванович в страхе прижался к стене. Из комнаты выскочил перемазанный помадой Валентин.
   – Кто там?! – закричал он истерически. – Хулиганство!! Я сейчас милицию вызову!!
   Удары стихли.
   – Откройте! Милиция и есть. Нас вызывали!
   – Это милиция, я звонил… – начал Владимир Иванович, подходя и открывая дверь, но тут же на полуслове был снесен с силой распахнувшейся дверью и заброшен в угол. Неизвестно откуда взявшийся крепкий милиционер зажал его в угол, приставив к лицу дуло пистолета.
   Смерчем ворвавшаяся в прихожую группа милиционеров с табельным оружием в руках мгновенно рассыпалась по прихожей; двое, влетевшие первыми, почему-то упали и сейчас лежали на полу, водя по сторонам пистолетами. За этой вооруженной толпой вбежали чины помельче, размахивая резиновыми дубинками.
   – При-стре-лю!.. – прорычал лейтенант с пистолетом. – Где труп?!
   – Там… в комнате… в моей… – уклоняясь от дула, пробормотал Владимир Иванович.
   – Вот! Тут покойник! – раздался из комнаты чей-то голос. – Без единого следа насилия, носильных вещей в помине не имеется, лежит себе в постели, голова повернута куда-то… – бесстрастно констатировал голос из комнаты.
   – Что, своей что ли смертью? – спросил лейтенант, пряча табельное оружие в кобуру. – А нам передали черт-те что… Зинка вечно все перепутает…
   Остальные милиционеры, увидев, что работы нет и делать здесь больше нечего, недовольно бурча и переговариваясь, вышли из квартиры.
   – Родственник? – спросил милиционер участливо.
   – Знакомый.
   Владимир Иванович вслед за лейтенантом вошел в свою комнату. Труп был уже освобожден от одеяла и перевернут.
   – Ну что, без следов?
   – Ни единого, – сказал сержант, с любопытством разглядывая труп.
   – Э! Погодите-ка, это еще кто такой? – Лейтенант подошел к покойнику и, склонившись, стал внимательно смотреть ему в лицо. – Батюшки! Гражданин Собиратель. Личность знакомая. А ну-ка садитесь, гражданин, – предложил лейтенант глумливо, повернувшись к Владимиру Ивановичу. – И расскажите-ка, где вы его откопали?
   – Как где? – растерялся Владимир Иванович. – Сам пришел…
   – А известно ли вам, – еще более глумливым тоном заговорил лейтенант, прохаживаясь перед сидящим на стуле хозяином комнаты, заложив руки за спину. – Известно ли вам, что прийти он никак не мог, ввиду своей преждевременной кончины, состоявшейся пятнадцатого числа восьмого месяца, то есть вчера.
   – Как вчера? – растерянно проговорил Владимир Иванович. – Он сегодня днем ко мне пришел. Век воли не видать, ты мне мокрое дело не шей, начальник… – вдруг на тюремном жаргоне добавил он, и поняв, что сказал не то, смутился и покраснел.
   Лейтенант посмотрел на него очень внимательно, но не нашелся что ответить.
   Сержант, вертевший покойника так и сяк, куда-то ушел, но через минуту вернулся. За ним покорно плелся Валентин.
   – Вот, одного только поймал. Второй улизнул в чем мать родила, – угрюмо констатировал сержант. – Вечно с этими понятыми морока. Дать бы им под ребра…
   Но тут по коридору раздались тяжелые шаги. В комнату строевым шагом вошел Ленинец-Ваня и, выискав глазами старшего по званию, подтопал к нему и отдал честь.
   – Во! Еще понятой явился! – обрадовался сержант.
   – Нельзя ему в понятые, – буркнул глумливый лейтенант, отворачиваясь. – Иди, мальчик, приведи кого-нибудь. Дома-то кто из соседей в наличии имеется?
   По уставу, не обсуждая приказа, Ленинец-Ваня отдал честь, браво повернулся через плечо и пошагал вон из комнаты.
   – Так вот, – продолжил лейтенант, обращаясь к Владимиру Ивановичу. – Покойник-то этот еще вчера в морг отправлен был, я самолично на него документы оформлял. Объясните-ка, зачем вы его к себе из морга перетащили? Да еще и в постель уложили в свою собственную… А?!
   Из коридора, прервав лейтенанта, вдруг раздалось яростное мычание. Сержант вышел посмотреть, но скоро вернулся.
   – Вон, еще понятой выискался.
   Мыча, Ленинец-Ваня тянул за рукав упирающегося Трупа.