– Об этом вы можете не беспокоиться, – проговорила Нарышкина, – до поры до времени…
После своей последней угрозы царская фрейлина раскланялась со мной и ушла. Мне казалось, что еще ни разу в жизни я не попадал в такое сложное и запутанное положение. Не успел я перевести дух после того, как фаворитка удалилась, как в гостиную ураганом ворвалась Мира.
– Я все слышала, – проговорила она дрожащим голосом. – Я так и знала, что тебе на этот раз угрожает действительно смертельная опасность! Я предупреждала тебя!
– Мира, ты забываешься! – воскликнул я. – Ничего мне не угрожает! Я устал! Я хочу есть и спать! Потрудись распорядиться об ужине!
– И что же вы теперь намерены предпринять? – сочувственно осведомился Кинрю, когда Мира ушла.
– Не знаю, – я опустился в кресло перед камином. – Я все это завтра обдумаю. Мне кажется, что первым делом надо разыскать Лизу Данилину. Она может знать обо всем или, по крайней мере, догадываться…
– Но, тогда ей тоже грозит опасность, – заметил Кинрю.
– Главное – и в этот раз не опоздать, – отозвался я. – Но я не знаю даже, где мне ее искать!
Я молча встал из-за стола и отправился к себе в кабинет. Мне хотелось подумать в спокойной обстановке и, наконец, открыть свой дневник, перелистать его, перечитать и сделать кое-какие пометки и записи. Прикоснуться к перу и чернилам мне сейчас было также необходимо, как вдохнуть струю свежего воздуха.
Не успел я покинуть столовую, как услышал зон вилки, упавшей на мраморный пол. Я обернулся. Мира рыдала над тарелкой с черепаховым супом, а лакей вокруг нее собирал с пола столовое серебро.
Нет, я не верил своим глазам! Коричневый гобелен был отодвинут, представляя всеобщему обозрению мою потайную дверь, которая была слегка приоткрыта.
– Кто там? – воскликнул я, выглядывая в темный коридор и на всякий случай вооружившись бронзовым канделябром. Неужели Кутузов проведал уже о моем возвращении из Франции? Впрочем, даже если Нарышкина… – Иван Сергеевич! – окликнул я его наугад.
– Кольцов? Яков Андреевич? – Я столкнулся лицом к лицу с одним из моих агентов, которому я строго-настрого запретил самому появляться здесь.
– Дмитрий Петрович? – удивился я, разглядев, наконец, моего нежданного посетителя.
Он трудился в одном из санкт-петербургских департаментов и его жалованье не превышало семидесяти рублей в месяц. От меня он получал солидную надбавку к зарплате за кое-какие услуги, что позволяло бедному клерку снимать квартиру из двенадцати комнат не выше первого этажа и завести у себя порядки, как у каждого уважающего себя дворянина.
– Я же запретил вам сюда являться без особой на то причины! – воскликнул я. – Ну, проходите же в кабинет! Быстрее!
Дмитрий Петрович не стал заставлять уговаривать себя дважды. Он поспешил за мной, под своды моей скромной обители.
– А я уже и не надеялся вас застать, – проговорил он, усаживаясь перед камином. – Причина-то как раз очень веская! – сказал Дмитрий Михайлович, потирая ладони.
– Что вы имеете в виду? – осведомился я, прикрыв за собой потайную дверь и замаскировав ее за коричневым гобеленом. Мне невольно подумалось о том, что пора бы его сменить. Поистрепался совсем!
– Я видел в городе человека, которого прислал в Россию Александр Ипсиланти, – заявил Дмитрий Михайлович. – По-моему, он разыскивал вас!
– Этого еще не доставало! – устало ответил я.
– Мне показалось, что вы должны счесть это интересным… – пытливо посмотрел мне в глаза агент.
– Да, действительно интересно, – кивнул я. – О чем вы с ним говорили?
– Он охотится за каким-то письмом, – ответил Дмитрий Михайлович.
– Что? За каким письмом? – вкрадчиво поинтересовался я. Неожиданно меня озарило: если послание Императора попадет в руки к грекам, то они не замедлят представить его международной общественности. Вот тогда-то Александру I не останется ничего другого как ввязаться в войну с мусульманским султаном!
– Какое-то письмо к англичанам, – пожал плечами Дмитрий Петрович, – якобы о Балканском вопросе. По мнению Ипсиланти, оно должно заставить Императора активнее действовать в их интересах…
– О, нет, – простонал я.
– Я вижу, Яков Андреевич, вы тоже осведомлены об этом письме, – заметил Дмитрий Петрович. – А я-то еще сомневался, стоит ли ему верить?!
– Еще бы я не был о нем осведомлен, – усмехнулся я.
– А-а… – протянул Дмитрий Петрович, – я узнаю вас! Вы снова ввязались в какую-то политическую авантюру!
– Это не вашего ума дело! – резко оборвал я его. – Лучше скажите, удалось ли этому человеку достать письмо!
Я расслабил свой шейный платок, почувствовав приступ удушья. Холодный пот выступил у меня на лбу, и мне пришлось приоткрыть окно.
– Вам плохо? – испугался Дмитрий Петрович. Кажется, он никогда еще не видел меня в таком состоянии. – Налить вам воды? Или, может быть, позвать кого-то из слуг?
– Выбросьте это из головы! – приказал ему я. – Вас никто в этом доме не должен видеть! А я справлюсь как-нибудь сам! И еще, имейте в виду, никто и никогда не должен ничего узнать об этом письме!
– Понимаю, – кивнул Дмитрий Петрович. – И все же мне кажется…
– Мне совсем неинтересно, что вам там кажется! Лучше скажите, – настаивал я на своем, – удалось ли этому греку достать письмо?! И, если да, то у кого?!
– Удалось, – кивнул Дмитрий Петрович. – У какого-то русского господина, правда, имени его я не знаю… Он говорил, что это – офицер, не так давно вернувшийся из заграничного вояжа. Кажется, из Кале…
– Я смотрю, вы хорошо осведомлены, Дмитрий Петрович, – отозвался я, усмехнувшись.
– Что еще вам известно? – осведомился я. В этот момент мне меньше всего хотелось, чтобы из-за гобелена появился Кутузов. Теперь у меня не оставалось сомнений, что он-то, уж, точно был осведомлен о моем возвращении в Санкт-Петербург! – Хотя бы имя этого грека вы знаете?
– Он называет себя Филиппом, – ответил Дмитрий Петрович. – Фамилии, правда, не называл. Ко мне его направил сам Ипсиланти, которому вы, кажется, оставили мой адрес в Санкт-Петербурге…
– Но вы же сказали, что видели его в городе, – отозвался я.
– А я и не отрицаю, – ответил Дмитрий Петрович. – Я сам подошел к нему, назвался по имени, мы с ним разговорились и, оказалось, что он разыскивает вас.
Я невольно позавидовал удачливому Филиппу, которому с первой попытки удалось достать это проклятое письмо.
– Где сейчас находится этот грек? – осведомился я. Мне не терпелось лично с ним встретиться. У меня сердце замирало при мысли о том, что он мог вернулся к себе на Балканы.
– Разумеется, у меня, – ответил Дмитрий Петрович. – Где же ему еще быть?
Это была единственная хорошая новость за сегодняшний день.
– Проводите меня к нему сей час же! – велел я своему гостю, который в ответ удивленно посмотрел на меня.
– Яков Андреевич, да никуда он не убежит! Бог с вами! Грек обещал поселиться у меня на неделю. Шляется здесь по кофейням, да по кабакам! Даром, что повстанцы воюют на родине! Говорит, что у него служба иного рода… – хмыкнул Дмитрий Петрович. – Вам надо о своем здоровье побеспокоиться! Вы же ранены.
Я только сейчас заметил, что моя кипенно-белая сорочка пропиталась-таки пятнами крови.
– Это вас не касается, – ответил я, надевая фрак. – Немедленно ведите меня к этому вашему… как его? Филиппу!
– Ну, как знаете, – пожал плечами Дмитрий Петрович.
Дмитрий Петрович Беликов жил в доме на Знаменской площади, совсем недалеко от новенькой белокаменной церкви, воздвигнутой в 1804 году на месте, где прежде стояла деревянная.
Он с гордостью показал мне свои апартаменты, которые состояли из передней, буфетной, столовой, нескольких гостиных, личного кабинета Беликова, спальни, детской и комнаты для прислуги. Он выразил сожаление, что не обзавелся еще бальным залом и диванной в восточном стиле, видимо, намекая мне на то, что я недостаточно много ему платил.
– Давайте пройдем в маленькую гостиную, – предложил Дмитрий Петрович. – Я бы с удовольствием познакомил вас со своей супругой, но…
– А где Филипп? – осведомился я, изнывая от желания встретиться с греком. У меня в голове вертелась единственная мысль: как уговорить его вернуть мне послание Императора к Артуру Веллингтону.
– Как раз был там, – улыбнулся Беликов, – когда я уходил.
– Тогда поспешим, – отозвался я.
Мы вошли в небольшую комнату, обставленную круглой мебелью и зеркалами. Здесь же стояли два ломберных стола. На оттоманке, подложив под голову две подушки в атласных блестящих наволочках, дремал молодой человек с кудрявыми черными волосами.
– Это он и есть? – поинтересовался я.
– Так точно, – усмехнулся Дмитрий Петрович. – Отсыпается, после бессонной ночи…
– Так ведь и сейчас ночь, – пожал я плечами.
– Да ведь он и днем тоже отсутствовал, – отозвался Дмитрий Петрович.
– Он, верно, в карты играет? – спросил я, и в голове у меня родилась одна соблазнительная идея.
– Играет, – подтвердил мою догадку Дмитрий Петрович. – Да еще как! Сутки как в Петербурге, а долгов уже понаделал… Страсть! И у меня пытался занять, но я не из тех, кого проведешь! – гордо заявил Беликов.
– Это верно, – задумчиво отозвался я. – Вы, дорогой, распорядились бы насчет ужина! А мы бы тут пока познакомились… – Я присел на край оттоманки.
– Как скажете, – развел руками Дмитрий Петрович.
Филипп тут же открыл глаза.
– Кто вы такой? – спросил он и словно дикая кошка, молниеносным движением вскочил с дивана.
У меня была секунда, чтобы оценить его реакцию по достоинству.
– Яков Кольцов, – отозвался я.
– Глазам не верю, – грек снова присел на турецкий диван. – Так значит, он мне не врал. Чудеса да и только! Я с Беликовым-то по случаю встретился! А тут сам Кольцов…
Я показал ему несколько знаков, которые полностью убедили его в моей искренности. Грек, в свою очередь, назвал мне тайное слово.
– О! Александр прекрасно отзывался о вас, – с восторгом сообщил мне Филипп.
– Очень рад, – проговорил я в ответ.
– Ведь я специально приехал разыскивать вас, – усмехнулся грек. У него были белоснежные зубы, темно-карие глаза и угольно-черные брови. – До нас дошли сведения, что в вашем распоряжении находилось письмо к Веллингтону, которое могло изменить ход восстания. Мы надеялись, что вы, по старой дружбе, не откажетесь нам помочь! Однако в кофейне я случайно подслушал один разговор, из которого заключил, что письмо находится у одного из присутствующих, я выследил его, и когда он остался один в переулке, мне удалось его оглушить и… О! Чудо! Я нашел императорское письмо у этого человека за пазухой!
– Как выглядел этот человек? – осторожно осведомился я. – Вам известно его имя? Фамилия? Мне бы очень хотелось с ним повидаться и обсудить кое-что… По моим сведениям, этот человек замешан в убийстве женщины, причем очень знатного происхождения!
– В самом деле? Я бы рад вам помочь, но… Хотя… Наружностью он немного походил на меня, – ответил Филипп, немного подумав. – Вот только, какой-то он мрачный, что ли? А имени его я не знаю! Не обессудьте! Оставил я его у Певческого моста, на Мойке… Даже не знаю, жив ли он!
– Ну, на нет и суда нет! В карты сыграем? – осведомился я, не осмелившись просить его вернуть мне письмо. Он так радовался, что оно само, самым что ни на есть чудесным образом, угодило ему прямо в руки!
– Если в долг только, – щеки моего грека порозовели. Он и не догадывался о том, чем грозит ему «фараон»…
В Ордене я научился не только всякого рода кабаллистике, да выслеживанию воров и убийц. Кроме всего прочего я еще отлично наловчился подтасовывать карты, в интересах правого дела, конечно! Не ради выгоды!
Филипп напоминал мне скорее турка, нежели грека своей яркой восточной внешностью. Однако у меня зародилось подозрение, что он молдаванин, по тому как первые всполохи антиосманского восстания засверкали как раз в Молдавии.
Одевался Филипп броско, хотя и несколько старомодно, однако с претензиями на европейские изыски: из-под широкого выреза короткого, желтоватого жилета выглядывало жабо, крахмальный воротник белоснежной сорочки, достигавший ушей и тугой белый галстук. На ногах Филипп носил такие же желтоватые панталоны, белоснежные чулки и башмаки с ужасно безвкусными пряжками. На спинке стула висел, судя по всему, принадлежащий ему гладкий фрак со стоячим загнутым воротником, остроугольными наполеоновскими отворотами и двумя рядами металлических пуговиц. Здесь же лежали белые перчатки, шпага и высокая черная двуугольная шляпа с невообразимым плюмажем.
– Как вам будет угодно, – улыбнулся я одной из своих самых любезных улыбок. Внешне я старался хранить ледяное спокойствие: лишь бы только Филипп не заподозрил неладное. Годы служения Ордену научили меня целому арсеналу всевозможных уловок. – В долг так в долг. Деньги для меня ничего не значат.
– Яков Андреевич, у вас ведь должно быть ко мне какое-то дело, – вдруг насторожился Филипп. – Иначе зачем вы дали себе труд наведать меня! Или у вас какое-то поручение к Александру Ипсиланти… Я надеюсь, вы не имеете ничего против того, что письмо у меня!
– Нет, все мы братья и должны помогать друг другу, – я старался усыпить его бдительность. Наивность юного грека и его страсть к игре были мне только на руку. – А что касается вашего первого вопроса, – пустился я в пространные объяснения, – то мне бы хотелось услышать балканские новости, если так можно выразиться, из первых уст!
– Да какие там новости! – воскликнул Филипп, его черные глаза заблистали праведным гневом. – Мы терпим одно поражение за другим! Нам нужна помощь царя Александра, а он не шевелится! Но ведь ваш Император сам заварил эту кашу!
Я почувствовал легкий укол совести при этих словах. Мне вспомнилось, что Александр Ипсиланти сам служил в русской армии, участвовал в сражениях с Наполеоном Бонапартом и дослужился до звания генерал-майора в наших войсках.
В этот момент появился Дмитрий Петрович в сопровождении лакея и миловидной жены, которую он представил Аглаей. Лакей расставил фарфоровые чашки на чайном столике и разлил по ним ароматный, крепко заваренный чай. Филипп впился черными глазами в хорошенькую хозяйку дома с белокурыми локонами, а я попросил у хозяина дома нераспечатанную колоду игральных карт.
– Яков Андреевич! – Беликов искренне удивился, однако спорить со мной не стал и в точности выполнил данное мной распоряжение.
Филипп банковал, я понтировал, позволив ему выиграть у меня несколько робберов. Грек находился в лихорадочном возбуждении, глаза его сверкали, как у больного, а легкая влюбленность Филиппа в Аглаю Платоновну была мне только на руку, потому как он во все глаза смотрел на нее, вместо того, чтобы следить за ломберным столом. Дмитрий Петрович же погрузился на оттоманке в изучение прессы.
Наконец, Филипп поставил весь свой выигрыш на пе валетом, что означало удвоенную ставку, и… проиграл. Его лицо сделалось серее петербургского неба в пасмурную погоду.
– Яков Андреевич, позвольте мне отыграться, – простонал он. – Я умоляю вас! У меня ничего не осталось…
– Позвольте ему, – елейным голоском упрашивала меня Аглая Платоновна.
– Ну что же… – смилостивился я. – Играйте в долг!
Мы снова вернулись к ломберному столу, и грек в очередной раз проиграл мне на зеленом сукне крупную сумму золотом.
– Что же мне делать?! – Филипп схватился за голову. Он напрочь потерял всякое самообладание.
– У вас остался последний шанс, – проговорил я зловеще.
Все взоры присутствующих в тот же миг устремились на меня.
– Какой же? – пролепетала Аглая Платоновна.
– Как известно, долгов я никому не прощаю, – проговорил я сурово, – так что…
– И куда только подевалась ваша любезность, Яков Андреевич? – горько усмехнулся Филипп, догадываясь в чем дело. – Провели меня, как мальчишку! И как я только мог попасться на удочку!
– К чему вы клоните? – не понял Беликов.
– К тому, что я с удовольствием сыграю с господином Филиппом еще один роббер, если он поставит на кон письмо…
– Ах, вот оно что, – пробормотал Дмитрий Петрович, снова механически сползая на свою оттоманку.
– Какое еще письмо? – Аглая Платоновна совсем ничего не понимала.
– Известно какое, – ответил я.
– Ваша взяла, – дрогнувшим голосом проговорил Филипп. В этот раз он, как и следовало ожидать, проиграл.
– Письмо! – потребовал я. – И я прощаю вам все денежные долги!
Я видел, что Филипп находится на грани самоубийства. Он был мне глубоко симпатичен, но поделать я ничего не мог. Политика – дама жестокая! К тому же сейчас интересы ордена «Золотого скипетра» совпадали с российскими государственными интересами. Ни тем, ни другим пренебречь я не мог даже при огромном своем желании!
Филипп достал письмо из своего погребца. Он протянул мне знакомый конверт с императорской печатью.
– Берите и убирайтесь, – процедил грек сквозь зубы, – и никогда не попадайтесь мне на глаза! Вот значит, чего стоят ваши рассуждения об общечеловеческом братстве!
Я спрятал письмо за пазуху и заметил, как Филипп потянулся за шпагой на стуле.
– Не делайте глупостей! – велел я ему, направив на него дуло своего пистолета.
– Если бы я только мог пронзить вас насквозь, – проговорил Филипп с огромной ненавистью. – Вы, как никто другой, заслуживаете этого, Кольцов! Вы обвели меня вокруг пальца!
– Не вам меня судить, дорогой Филипп, – отозвался я. – Мы оба с вами отстаиваем личные интересы! К тому же я бы на вашем месте сразу поспешил с такой добычей в руках на родину, – я кивнул на письмо, – а не стал бы проматывать в Пальмире северной средства свои и общественные, – я намекал на организацию «Филики Этерия», созданную Ипсиланти.
– Не смейте! – прервал меня грек. – Мы с вами стоим друг друга!
– Возможно, – пожал я плечами и вышел из комнаты, провожаемый изумленным взглядом Аглаи Платоновны.
Вот теперь я считал, что половина дела сделана, что я могу, наконец, позволить себе заняться вплотную убийцей Ольги, как только передам письмо Императору Александру через Кутузова и отчитаюсь перед ним об итогах поездки в Кале.
Я сразу же остановил извозчика, забрался в экипаж и всю дорогу смотрел в каретное окошко, пытаясь понять, не снарядил ли Филипп за мной какую-нибудь погоню. То, что кровь у грека горячая, я заметил с первого взгляда. Сейчас я только сильнее укрепился во мнении, что он уроженец Молдавии или Валахии…
Однако никакой погони я за собой так и не углядел. Похоже, рассудок все же у Филиппа взял верх над яростью. Откровенно говоря, я ему теперь совсем не завидовал!
Едва я ступил на крыльцо собственного дома, как на улицу выбежали полураздетая Мира и взбешенный Кинрю.
– Яков Андреевич, что вы себе позволяете? – Японец метал гром и молнии. – Да вы едва держитесь на ногах! Какая была необходимость, мчаться бог знает куда, на ночь глядя? Да вы на часы-то смотрели?
– И никому ничего не сказал, – всплеснула руками моя индианка. – Яков, ты никого не жалеешь! Мы думали, что тебя похитили или убили… Ты бы хоть записку оставил!
Мира вся продрогла в своем полупрозрачном платье, расшитым серебром и дорогими каменьями на восточный манер. Ее черные, густые волосы были распущены. Я невольно удивился тому, как похожи они с Филиппом…
– Ну, ведь ничего не случилось, – ответил я примирительно.
Ее огромные глаза горели желанием. Я и сам только сейчас осознал, как истосковался по ней. Ее смуглые теплые руки, нежные уста, ласковые признания… Сколько во всем этом было родного, домашнего!
– Хорошо, – отозвался я. – Вот только зайду к себе в кабинет, а потом непременно спущусь к тебе, – пообещал я.
Я никому не сказал о письме, считал, что так будет гораздо надежнее. Мало ли что? Еще какая-нибудь горничная подслушает? Или лакей?
У себя в кабинете я, наконец, извлек письмо из конверта, предварительно удостоверившись, что потайная дверь заперта. Ликованию моему не было предела! Я и надеяться не смел, что все выйдет так просто… Теперь я снова уверовал в свою счастливую звезду, которая освещала мне путь к великим масонским истинам.
Я отодвинул картину, отпер тайник и спрятал письмо на темно-вишневом бархатном дне палисандрового ларца. Теперь я мог смело послать за Иваном Кутузовым!
Я покинул свой кабинет и вернулся к Мире, которая была приятно удивлена переменой моего настроения, бросавшейся в глаза любому с первого взгляда.
– Яков, ты что-то скрываешь от меня? – любезно осведомилась она, убирая в прическу черные волосы.
– А разве ты не нашла ответа в своих астрологических таблицах или раскладах карт? – улыбнулся я. – Мне казалось, что ты сама знаешь ответы на все вопросы!
– Судьба не всегда открывает свои секреты, – отозвалась индианка в таком же тоне. – Даже самым посвященным своим адептам. Мне кажется, что ты скрываешь от меня что-то очень серьезное! Я боюсь за тебя!
– Не стоит так волноваться, – ответил я. – Теперь-то, уж, точно все самое страшное уже позади.
– А вдруг ты себя переоцениваешь, – засомневалась Мира.
Меня ее беспокойство начало раздражать.
– За время моего отсутствия ты стала слишком мнительной, Мира, – менторским тоном проговорил я, и моя индианка на какое-то время перестала мне докучать. Я чувствовал, что расстраиваю ее, но поделать с собой ничего не мог. К стыду своему я должен был признать, что моя индианка сможет накликать беду. Мне казалось, что я уподобился какой-то суеверной дворовой бабе.
Часы пробили двенадцать, когда на пороге моей гостиной появился Иван Сергеевич, в сопровождении самого Балашова.
Мира тут же поднялась с дивана, оставила свое рукоделие, молча поклонилась обоим, подобрала юбки жемчужно-серого платья и вышла из комнаты.
– Что с вашей подругой? – удивился Кутузов. Он недоуменно смотрел ей вслед.
– Нездоровится, – пожал я плечами.
Поведение Миры, которая открыто демонстрировало свою неприязнь, окончательно вывело меня из себя. Кинрю хмыкнул себе в ладонь.
– Кто это? – удивился Александр Дмитриевич, который видел моего Золотого дракона и Миру впервые. – Вы нас не представили!
– Мира, как бы это выразиться… моя компаньонка или, если хотите, воспитанница, – ответил я. – Мне пришлось увезти ее из Калькутты, чтобы спасти от смерти.
Кутузов и Балашов понимающе переглянулись. Этот взгляд обжег меня как каленое железо, только утвердив во мнении, что наши взаимоотношения с Мирой надо как-то решать. Я не мог допустить, чтобы в обществе Миру открыто считали моей любовницей.
– Юкио Хацуми, – отрекомендовал я Кинрю, – мой друг и телохранитель.
– Очень рад познакомиться, – Балашов едва заметно кивнул японцу. – Яков Андреевич, надеюсь, вы понимаете, что нам бы хотелось переговорить с вами наедине…
– Разумеется, господа, – я сделал знак Кинрю, чтобы он оставил нас.
Японец нехотя вышел из комнаты, смерив моих гостей ледяным взглядом.
– Ну… – Кутузов выжидающе уставился на меня. – Вы так до сих пор и не удостоили нас отчетом о вашей поездке в Кале! – проговорил он после недолгой паузы. – До нас доходили слухи, что английский фрегат затонул. Вы имели разговор с Веллингтоном?
– Вы можете вернуть нам письмо? – в свою очередь осведомился министр полиции. – Вы сумели его сберечь?
Мне показалось странным, что Балашов сразу завел речь о письме, словно у него не оставалось никаких сомнений в том, что ответ мой будет обязательно отрицательным. Судя по всему, служба информации в министерстве, которым заведовал Александр Дмитриевич, была поставлена на очень высоком уровне.
– Господа, пройдемте в мой кабинет, – отозвался я. – Там и переговорим о столь важном деле.
Мое предложение ни у Кутузова, ни у Балашова возражений не возымело. Выйдя из гостиной, мы миновали несколько пустовавших комнат и попали в мое святилище, которое располагалось справа по коридору.
– Итак, рассказывайте… – снова заговорил Кутузов. Его лицо казалось мертвенно-бледным в свете моего фонаря. Словно кто-то водрузил на Ивана Сергеевича маску из воска.
В ответ я пересказал ему свой разговор с герцогом Веллингтоном.
После своей последней угрозы царская фрейлина раскланялась со мной и ушла. Мне казалось, что еще ни разу в жизни я не попадал в такое сложное и запутанное положение. Не успел я перевести дух после того, как фаворитка удалилась, как в гостиную ураганом ворвалась Мира.
– Я все слышала, – проговорила она дрожащим голосом. – Я так и знала, что тебе на этот раз угрожает действительно смертельная опасность! Я предупреждала тебя!
– Мира, ты забываешься! – воскликнул я. – Ничего мне не угрожает! Я устал! Я хочу есть и спать! Потрудись распорядиться об ужине!
– И что же вы теперь намерены предпринять? – сочувственно осведомился Кинрю, когда Мира ушла.
– Не знаю, – я опустился в кресло перед камином. – Я все это завтра обдумаю. Мне кажется, что первым делом надо разыскать Лизу Данилину. Она может знать обо всем или, по крайней мере, догадываться…
– Но, тогда ей тоже грозит опасность, – заметил Кинрю.
– Главное – и в этот раз не опоздать, – отозвался я. – Но я не знаю даже, где мне ее искать!
* * *
Ужинали мы церемонно, в гробовой тишине. За спинами каждого из нас стояло по лакею, выписанному из деревни Кольцовки. Лицо Миры было заплаканным. Отпивая из бокала вино, она бубнила шепотом себе под нос какие-то ведические молитвы. Сейчас меня это особенно раздражало. Весь вид индианки говорил о том, что я перед ней виноват. И она даже не подозревала, насколько недалека от истины!Я молча встал из-за стола и отправился к себе в кабинет. Мне хотелось подумать в спокойной обстановке и, наконец, открыть свой дневник, перелистать его, перечитать и сделать кое-какие пометки и записи. Прикоснуться к перу и чернилам мне сейчас было также необходимо, как вдохнуть струю свежего воздуха.
Не успел я покинуть столовую, как услышал зон вилки, упавшей на мраморный пол. Я обернулся. Мира рыдала над тарелкой с черепаховым супом, а лакей вокруг нее собирал с пола столовое серебро.
* * *
Я закрыл за собой дверь кабинета, гадая над тем, что творится с Мирой. Как я соскучился по этой келье со сводчатым потоком в готическом стиле, с витражными окнами, со скромной изящной мебелью, с картинами на стене и с коричневым гобеленом, прикрывающим…Нет, я не верил своим глазам! Коричневый гобелен был отодвинут, представляя всеобщему обозрению мою потайную дверь, которая была слегка приоткрыта.
– Кто там? – воскликнул я, выглядывая в темный коридор и на всякий случай вооружившись бронзовым канделябром. Неужели Кутузов проведал уже о моем возвращении из Франции? Впрочем, даже если Нарышкина… – Иван Сергеевич! – окликнул я его наугад.
– Кольцов? Яков Андреевич? – Я столкнулся лицом к лицу с одним из моих агентов, которому я строго-настрого запретил самому появляться здесь.
– Дмитрий Петрович? – удивился я, разглядев, наконец, моего нежданного посетителя.
Он трудился в одном из санкт-петербургских департаментов и его жалованье не превышало семидесяти рублей в месяц. От меня он получал солидную надбавку к зарплате за кое-какие услуги, что позволяло бедному клерку снимать квартиру из двенадцати комнат не выше первого этажа и завести у себя порядки, как у каждого уважающего себя дворянина.
– Я же запретил вам сюда являться без особой на то причины! – воскликнул я. – Ну, проходите же в кабинет! Быстрее!
Дмитрий Петрович не стал заставлять уговаривать себя дважды. Он поспешил за мной, под своды моей скромной обители.
– А я уже и не надеялся вас застать, – проговорил он, усаживаясь перед камином. – Причина-то как раз очень веская! – сказал Дмитрий Михайлович, потирая ладони.
– Что вы имеете в виду? – осведомился я, прикрыв за собой потайную дверь и замаскировав ее за коричневым гобеленом. Мне невольно подумалось о том, что пора бы его сменить. Поистрепался совсем!
– Я видел в городе человека, которого прислал в Россию Александр Ипсиланти, – заявил Дмитрий Михайлович. – По-моему, он разыскивал вас!
– Этого еще не доставало! – устало ответил я.
– Мне показалось, что вы должны счесть это интересным… – пытливо посмотрел мне в глаза агент.
– Да, действительно интересно, – кивнул я. – О чем вы с ним говорили?
– Он охотится за каким-то письмом, – ответил Дмитрий Михайлович.
– Что? За каким письмом? – вкрадчиво поинтересовался я. Неожиданно меня озарило: если послание Императора попадет в руки к грекам, то они не замедлят представить его международной общественности. Вот тогда-то Александру I не останется ничего другого как ввязаться в войну с мусульманским султаном!
– Какое-то письмо к англичанам, – пожал плечами Дмитрий Петрович, – якобы о Балканском вопросе. По мнению Ипсиланти, оно должно заставить Императора активнее действовать в их интересах…
– О, нет, – простонал я.
– Я вижу, Яков Андреевич, вы тоже осведомлены об этом письме, – заметил Дмитрий Петрович. – А я-то еще сомневался, стоит ли ему верить?!
– Еще бы я не был о нем осведомлен, – усмехнулся я.
– А-а… – протянул Дмитрий Петрович, – я узнаю вас! Вы снова ввязались в какую-то политическую авантюру!
– Это не вашего ума дело! – резко оборвал я его. – Лучше скажите, удалось ли этому человеку достать письмо!
Я расслабил свой шейный платок, почувствовав приступ удушья. Холодный пот выступил у меня на лбу, и мне пришлось приоткрыть окно.
– Вам плохо? – испугался Дмитрий Петрович. Кажется, он никогда еще не видел меня в таком состоянии. – Налить вам воды? Или, может быть, позвать кого-то из слуг?
– Выбросьте это из головы! – приказал ему я. – Вас никто в этом доме не должен видеть! А я справлюсь как-нибудь сам! И еще, имейте в виду, никто и никогда не должен ничего узнать об этом письме!
– Понимаю, – кивнул Дмитрий Петрович. – И все же мне кажется…
– Мне совсем неинтересно, что вам там кажется! Лучше скажите, – настаивал я на своем, – удалось ли этому греку достать письмо?! И, если да, то у кого?!
– Удалось, – кивнул Дмитрий Петрович. – У какого-то русского господина, правда, имени его я не знаю… Он говорил, что это – офицер, не так давно вернувшийся из заграничного вояжа. Кажется, из Кале…
– Я смотрю, вы хорошо осведомлены, Дмитрий Петрович, – отозвался я, усмехнувшись.
– Что еще вам известно? – осведомился я. В этот момент мне меньше всего хотелось, чтобы из-за гобелена появился Кутузов. Теперь у меня не оставалось сомнений, что он-то, уж, точно был осведомлен о моем возвращении в Санкт-Петербург! – Хотя бы имя этого грека вы знаете?
– Он называет себя Филиппом, – ответил Дмитрий Петрович. – Фамилии, правда, не называл. Ко мне его направил сам Ипсиланти, которому вы, кажется, оставили мой адрес в Санкт-Петербурге…
– Но вы же сказали, что видели его в городе, – отозвался я.
– А я и не отрицаю, – ответил Дмитрий Петрович. – Я сам подошел к нему, назвался по имени, мы с ним разговорились и, оказалось, что он разыскивает вас.
Я невольно позавидовал удачливому Филиппу, которому с первой попытки удалось достать это проклятое письмо.
– Где сейчас находится этот грек? – осведомился я. Мне не терпелось лично с ним встретиться. У меня сердце замирало при мысли о том, что он мог вернулся к себе на Балканы.
– Разумеется, у меня, – ответил Дмитрий Петрович. – Где же ему еще быть?
Это была единственная хорошая новость за сегодняшний день.
– Проводите меня к нему сей час же! – велел я своему гостю, который в ответ удивленно посмотрел на меня.
– Яков Андреевич, да никуда он не убежит! Бог с вами! Грек обещал поселиться у меня на неделю. Шляется здесь по кофейням, да по кабакам! Даром, что повстанцы воюют на родине! Говорит, что у него служба иного рода… – хмыкнул Дмитрий Петрович. – Вам надо о своем здоровье побеспокоиться! Вы же ранены.
Я только сейчас заметил, что моя кипенно-белая сорочка пропиталась-таки пятнами крови.
– Это вас не касается, – ответил я, надевая фрак. – Немедленно ведите меня к этому вашему… как его? Филиппу!
– Ну, как знаете, – пожал плечами Дмитрий Петрович.
* * *
Я вышел через потайную дверь вслед за своим агентом, даже не уведомив о своем уходе Кинрю и Миру. Единственное, что я сделал разумного на тот момент – это захватил с собой дуэльный пистолет от Кухенрейтора. Мысль о том, что станется с моей индианкой, когда она обнаружит мой кабинет пустым, я гнал прочь от себя.Дмитрий Петрович Беликов жил в доме на Знаменской площади, совсем недалеко от новенькой белокаменной церкви, воздвигнутой в 1804 году на месте, где прежде стояла деревянная.
Он с гордостью показал мне свои апартаменты, которые состояли из передней, буфетной, столовой, нескольких гостиных, личного кабинета Беликова, спальни, детской и комнаты для прислуги. Он выразил сожаление, что не обзавелся еще бальным залом и диванной в восточном стиле, видимо, намекая мне на то, что я недостаточно много ему платил.
– Давайте пройдем в маленькую гостиную, – предложил Дмитрий Петрович. – Я бы с удовольствием познакомил вас со своей супругой, но…
– А где Филипп? – осведомился я, изнывая от желания встретиться с греком. У меня в голове вертелась единственная мысль: как уговорить его вернуть мне послание Императора к Артуру Веллингтону.
– Как раз был там, – улыбнулся Беликов, – когда я уходил.
– Тогда поспешим, – отозвался я.
Мы вошли в небольшую комнату, обставленную круглой мебелью и зеркалами. Здесь же стояли два ломберных стола. На оттоманке, подложив под голову две подушки в атласных блестящих наволочках, дремал молодой человек с кудрявыми черными волосами.
– Это он и есть? – поинтересовался я.
– Так точно, – усмехнулся Дмитрий Петрович. – Отсыпается, после бессонной ночи…
– Так ведь и сейчас ночь, – пожал я плечами.
– Да ведь он и днем тоже отсутствовал, – отозвался Дмитрий Петрович.
– Он, верно, в карты играет? – спросил я, и в голове у меня родилась одна соблазнительная идея.
– Играет, – подтвердил мою догадку Дмитрий Петрович. – Да еще как! Сутки как в Петербурге, а долгов уже понаделал… Страсть! И у меня пытался занять, но я не из тех, кого проведешь! – гордо заявил Беликов.
– Это верно, – задумчиво отозвался я. – Вы, дорогой, распорядились бы насчет ужина! А мы бы тут пока познакомились… – Я присел на край оттоманки.
– Как скажете, – развел руками Дмитрий Петрович.
Филипп тут же открыл глаза.
– Кто вы такой? – спросил он и словно дикая кошка, молниеносным движением вскочил с дивана.
У меня была секунда, чтобы оценить его реакцию по достоинству.
– Яков Кольцов, – отозвался я.
– Глазам не верю, – грек снова присел на турецкий диван. – Так значит, он мне не врал. Чудеса да и только! Я с Беликовым-то по случаю встретился! А тут сам Кольцов…
Я показал ему несколько знаков, которые полностью убедили его в моей искренности. Грек, в свою очередь, назвал мне тайное слово.
– О! Александр прекрасно отзывался о вас, – с восторгом сообщил мне Филипп.
– Очень рад, – проговорил я в ответ.
– Ведь я специально приехал разыскивать вас, – усмехнулся грек. У него были белоснежные зубы, темно-карие глаза и угольно-черные брови. – До нас дошли сведения, что в вашем распоряжении находилось письмо к Веллингтону, которое могло изменить ход восстания. Мы надеялись, что вы, по старой дружбе, не откажетесь нам помочь! Однако в кофейне я случайно подслушал один разговор, из которого заключил, что письмо находится у одного из присутствующих, я выследил его, и когда он остался один в переулке, мне удалось его оглушить и… О! Чудо! Я нашел императорское письмо у этого человека за пазухой!
– Как выглядел этот человек? – осторожно осведомился я. – Вам известно его имя? Фамилия? Мне бы очень хотелось с ним повидаться и обсудить кое-что… По моим сведениям, этот человек замешан в убийстве женщины, причем очень знатного происхождения!
– В самом деле? Я бы рад вам помочь, но… Хотя… Наружностью он немного походил на меня, – ответил Филипп, немного подумав. – Вот только, какой-то он мрачный, что ли? А имени его я не знаю! Не обессудьте! Оставил я его у Певческого моста, на Мойке… Даже не знаю, жив ли он!
– Ну, на нет и суда нет! В карты сыграем? – осведомился я, не осмелившись просить его вернуть мне письмо. Он так радовался, что оно само, самым что ни на есть чудесным образом, угодило ему прямо в руки!
– Если в долг только, – щеки моего грека порозовели. Он и не догадывался о том, чем грозит ему «фараон»…
В Ордене я научился не только всякого рода кабаллистике, да выслеживанию воров и убийц. Кроме всего прочего я еще отлично наловчился подтасовывать карты, в интересах правого дела, конечно! Не ради выгоды!
Филипп напоминал мне скорее турка, нежели грека своей яркой восточной внешностью. Однако у меня зародилось подозрение, что он молдаванин, по тому как первые всполохи антиосманского восстания засверкали как раз в Молдавии.
Одевался Филипп броско, хотя и несколько старомодно, однако с претензиями на европейские изыски: из-под широкого выреза короткого, желтоватого жилета выглядывало жабо, крахмальный воротник белоснежной сорочки, достигавший ушей и тугой белый галстук. На ногах Филипп носил такие же желтоватые панталоны, белоснежные чулки и башмаки с ужасно безвкусными пряжками. На спинке стула висел, судя по всему, принадлежащий ему гладкий фрак со стоячим загнутым воротником, остроугольными наполеоновскими отворотами и двумя рядами металлических пуговиц. Здесь же лежали белые перчатки, шпага и высокая черная двуугольная шляпа с невообразимым плюмажем.
– Как вам будет угодно, – улыбнулся я одной из своих самых любезных улыбок. Внешне я старался хранить ледяное спокойствие: лишь бы только Филипп не заподозрил неладное. Годы служения Ордену научили меня целому арсеналу всевозможных уловок. – В долг так в долг. Деньги для меня ничего не значат.
– Яков Андреевич, у вас ведь должно быть ко мне какое-то дело, – вдруг насторожился Филипп. – Иначе зачем вы дали себе труд наведать меня! Или у вас какое-то поручение к Александру Ипсиланти… Я надеюсь, вы не имеете ничего против того, что письмо у меня!
– Нет, все мы братья и должны помогать друг другу, – я старался усыпить его бдительность. Наивность юного грека и его страсть к игре были мне только на руку. – А что касается вашего первого вопроса, – пустился я в пространные объяснения, – то мне бы хотелось услышать балканские новости, если так можно выразиться, из первых уст!
– Да какие там новости! – воскликнул Филипп, его черные глаза заблистали праведным гневом. – Мы терпим одно поражение за другим! Нам нужна помощь царя Александра, а он не шевелится! Но ведь ваш Император сам заварил эту кашу!
Я почувствовал легкий укол совести при этих словах. Мне вспомнилось, что Александр Ипсиланти сам служил в русской армии, участвовал в сражениях с Наполеоном Бонапартом и дослужился до звания генерал-майора в наших войсках.
В этот момент появился Дмитрий Петрович в сопровождении лакея и миловидной жены, которую он представил Аглаей. Лакей расставил фарфоровые чашки на чайном столике и разлил по ним ароматный, крепко заваренный чай. Филипп впился черными глазами в хорошенькую хозяйку дома с белокурыми локонами, а я попросил у хозяина дома нераспечатанную колоду игральных карт.
– Яков Андреевич! – Беликов искренне удивился, однако спорить со мной не стал и в точности выполнил данное мной распоряжение.
Филипп банковал, я понтировал, позволив ему выиграть у меня несколько робберов. Грек находился в лихорадочном возбуждении, глаза его сверкали, как у больного, а легкая влюбленность Филиппа в Аглаю Платоновну была мне только на руку, потому как он во все глаза смотрел на нее, вместо того, чтобы следить за ломберным столом. Дмитрий Петрович же погрузился на оттоманке в изучение прессы.
Наконец, Филипп поставил весь свой выигрыш на пе валетом, что означало удвоенную ставку, и… проиграл. Его лицо сделалось серее петербургского неба в пасмурную погоду.
– Яков Андреевич, позвольте мне отыграться, – простонал он. – Я умоляю вас! У меня ничего не осталось…
– Позвольте ему, – елейным голоском упрашивала меня Аглая Платоновна.
– Ну что же… – смилостивился я. – Играйте в долг!
Мы снова вернулись к ломберному столу, и грек в очередной раз проиграл мне на зеленом сукне крупную сумму золотом.
– Что же мне делать?! – Филипп схватился за голову. Он напрочь потерял всякое самообладание.
– У вас остался последний шанс, – проговорил я зловеще.
Все взоры присутствующих в тот же миг устремились на меня.
– Какой же? – пролепетала Аглая Платоновна.
– Как известно, долгов я никому не прощаю, – проговорил я сурово, – так что…
– И куда только подевалась ваша любезность, Яков Андреевич? – горько усмехнулся Филипп, догадываясь в чем дело. – Провели меня, как мальчишку! И как я только мог попасться на удочку!
– К чему вы клоните? – не понял Беликов.
– К тому, что я с удовольствием сыграю с господином Филиппом еще один роббер, если он поставит на кон письмо…
– Ах, вот оно что, – пробормотал Дмитрий Петрович, снова механически сползая на свою оттоманку.
– Какое еще письмо? – Аглая Платоновна совсем ничего не понимала.
– Известно какое, – ответил я.
– Ваша взяла, – дрогнувшим голосом проговорил Филипп. В этот раз он, как и следовало ожидать, проиграл.
– Письмо! – потребовал я. – И я прощаю вам все денежные долги!
Я видел, что Филипп находится на грани самоубийства. Он был мне глубоко симпатичен, но поделать я ничего не мог. Политика – дама жестокая! К тому же сейчас интересы ордена «Золотого скипетра» совпадали с российскими государственными интересами. Ни тем, ни другим пренебречь я не мог даже при огромном своем желании!
Филипп достал письмо из своего погребца. Он протянул мне знакомый конверт с императорской печатью.
– Берите и убирайтесь, – процедил грек сквозь зубы, – и никогда не попадайтесь мне на глаза! Вот значит, чего стоят ваши рассуждения об общечеловеческом братстве!
Я спрятал письмо за пазуху и заметил, как Филипп потянулся за шпагой на стуле.
– Не делайте глупостей! – велел я ему, направив на него дуло своего пистолета.
– Если бы я только мог пронзить вас насквозь, – проговорил Филипп с огромной ненавистью. – Вы, как никто другой, заслуживаете этого, Кольцов! Вы обвели меня вокруг пальца!
– Не вам меня судить, дорогой Филипп, – отозвался я. – Мы оба с вами отстаиваем личные интересы! К тому же я бы на вашем месте сразу поспешил с такой добычей в руках на родину, – я кивнул на письмо, – а не стал бы проматывать в Пальмире северной средства свои и общественные, – я намекал на организацию «Филики Этерия», созданную Ипсиланти.
– Не смейте! – прервал меня грек. – Мы с вами стоим друг друга!
– Возможно, – пожал я плечами и вышел из комнаты, провожаемый изумленным взглядом Аглаи Платоновны.
Вот теперь я считал, что половина дела сделана, что я могу, наконец, позволить себе заняться вплотную убийцей Ольги, как только передам письмо Императору Александру через Кутузова и отчитаюсь перед ним об итогах поездки в Кале.
Я сразу же остановил извозчика, забрался в экипаж и всю дорогу смотрел в каретное окошко, пытаясь понять, не снарядил ли Филипп за мной какую-нибудь погоню. То, что кровь у грека горячая, я заметил с первого взгляда. Сейчас я только сильнее укрепился во мнении, что он уроженец Молдавии или Валахии…
Однако никакой погони я за собой так и не углядел. Похоже, рассудок все же у Филиппа взял верх над яростью. Откровенно говоря, я ему теперь совсем не завидовал!
Едва я ступил на крыльцо собственного дома, как на улицу выбежали полураздетая Мира и взбешенный Кинрю.
– Яков Андреевич, что вы себе позволяете? – Японец метал гром и молнии. – Да вы едва держитесь на ногах! Какая была необходимость, мчаться бог знает куда, на ночь глядя? Да вы на часы-то смотрели?
– И никому ничего не сказал, – всплеснула руками моя индианка. – Яков, ты никого не жалеешь! Мы думали, что тебя похитили или убили… Ты бы хоть записку оставил!
Мира вся продрогла в своем полупрозрачном платье, расшитым серебром и дорогими каменьями на восточный манер. Ее черные, густые волосы были распущены. Я невольно удивился тому, как похожи они с Филиппом…
– Ну, ведь ничего не случилось, – ответил я примирительно.
* * *
– Я жду тебя у себя, – настойчиво прошептала Мира, как только все страсти улеглись.Ее огромные глаза горели желанием. Я и сам только сейчас осознал, как истосковался по ней. Ее смуглые теплые руки, нежные уста, ласковые признания… Сколько во всем этом было родного, домашнего!
– Хорошо, – отозвался я. – Вот только зайду к себе в кабинет, а потом непременно спущусь к тебе, – пообещал я.
Я никому не сказал о письме, считал, что так будет гораздо надежнее. Мало ли что? Еще какая-нибудь горничная подслушает? Или лакей?
У себя в кабинете я, наконец, извлек письмо из конверта, предварительно удостоверившись, что потайная дверь заперта. Ликованию моему не было предела! Я и надеяться не смел, что все выйдет так просто… Теперь я снова уверовал в свою счастливую звезду, которая освещала мне путь к великим масонским истинам.
Я отодвинул картину, отпер тайник и спрятал письмо на темно-вишневом бархатном дне палисандрового ларца. Теперь я мог смело послать за Иваном Кутузовым!
Я покинул свой кабинет и вернулся к Мире, которая была приятно удивлена переменой моего настроения, бросавшейся в глаза любому с первого взгляда.
– Яков, ты что-то скрываешь от меня? – любезно осведомилась она, убирая в прическу черные волосы.
– А разве ты не нашла ответа в своих астрологических таблицах или раскладах карт? – улыбнулся я. – Мне казалось, что ты сама знаешь ответы на все вопросы!
– Судьба не всегда открывает свои секреты, – отозвалась индианка в таком же тоне. – Даже самым посвященным своим адептам. Мне кажется, что ты скрываешь от меня что-то очень серьезное! Я боюсь за тебя!
– Не стоит так волноваться, – ответил я. – Теперь-то, уж, точно все самое страшное уже позади.
– А вдруг ты себя переоцениваешь, – засомневалась Мира.
Меня ее беспокойство начало раздражать.
– За время моего отсутствия ты стала слишком мнительной, Мира, – менторским тоном проговорил я, и моя индианка на какое-то время перестала мне докучать. Я чувствовал, что расстраиваю ее, но поделать с собой ничего не мог. К стыду своему я должен был признать, что моя индианка сможет накликать беду. Мне казалось, что я уподобился какой-то суеверной дворовой бабе.
* * *
Утром я приказал послать человека к Кутузову.Часы пробили двенадцать, когда на пороге моей гостиной появился Иван Сергеевич, в сопровождении самого Балашова.
Мира тут же поднялась с дивана, оставила свое рукоделие, молча поклонилась обоим, подобрала юбки жемчужно-серого платья и вышла из комнаты.
– Что с вашей подругой? – удивился Кутузов. Он недоуменно смотрел ей вслед.
– Нездоровится, – пожал я плечами.
Поведение Миры, которая открыто демонстрировало свою неприязнь, окончательно вывело меня из себя. Кинрю хмыкнул себе в ладонь.
– Кто это? – удивился Александр Дмитриевич, который видел моего Золотого дракона и Миру впервые. – Вы нас не представили!
– Мира, как бы это выразиться… моя компаньонка или, если хотите, воспитанница, – ответил я. – Мне пришлось увезти ее из Калькутты, чтобы спасти от смерти.
Кутузов и Балашов понимающе переглянулись. Этот взгляд обжег меня как каленое железо, только утвердив во мнении, что наши взаимоотношения с Мирой надо как-то решать. Я не мог допустить, чтобы в обществе Миру открыто считали моей любовницей.
– Юкио Хацуми, – отрекомендовал я Кинрю, – мой друг и телохранитель.
– Очень рад познакомиться, – Балашов едва заметно кивнул японцу. – Яков Андреевич, надеюсь, вы понимаете, что нам бы хотелось переговорить с вами наедине…
– Разумеется, господа, – я сделал знак Кинрю, чтобы он оставил нас.
Японец нехотя вышел из комнаты, смерив моих гостей ледяным взглядом.
– Ну… – Кутузов выжидающе уставился на меня. – Вы так до сих пор и не удостоили нас отчетом о вашей поездке в Кале! – проговорил он после недолгой паузы. – До нас доходили слухи, что английский фрегат затонул. Вы имели разговор с Веллингтоном?
– Вы можете вернуть нам письмо? – в свою очередь осведомился министр полиции. – Вы сумели его сберечь?
Мне показалось странным, что Балашов сразу завел речь о письме, словно у него не оставалось никаких сомнений в том, что ответ мой будет обязательно отрицательным. Судя по всему, служба информации в министерстве, которым заведовал Александр Дмитриевич, была поставлена на очень высоком уровне.
– Господа, пройдемте в мой кабинет, – отозвался я. – Там и переговорим о столь важном деле.
Мое предложение ни у Кутузова, ни у Балашова возражений не возымело. Выйдя из гостиной, мы миновали несколько пустовавших комнат и попали в мое святилище, которое располагалось справа по коридору.
– Итак, рассказывайте… – снова заговорил Кутузов. Его лицо казалось мертвенно-бледным в свете моего фонаря. Словно кто-то водрузил на Ивана Сергеевича маску из воска.
В ответ я пересказал ему свой разговор с герцогом Веллингтоном.