– Яков, если бы только знал, как я иногда завидую тебе, – Божена в отчаянии махнула рукой. – Моя жизнь – это сплошная скука! Как бы мне хотелось найти дело, которому я могла бы принадлежать!
От захлестнувших эмоций моя кузина еще больше похорошела. Ее синие глаза вспыхнули, на щеках заиграл какой-то лихорадочный румянец, от чего она сразу помолодела на несколько лет. Божена Зизевская и так, казалось, знала секрет вечной молодости, подобно своему излюбленному вечнозеленому кусту пачули.
– Божена, вам нужно выйти замуж, – ответил я, улыбнувшись.
– Ну уж нет, – усмехнулась Божена Феликсовна. – Не нашлось еще того человека, который бы покорил меня! Мужчины всегда чересчур о себе воображают. И потом, опять же, это светское прозябание…
– Ну, – вновь усмехнулся я, – можно уехать куда-нибудь в глухую тайгу! Вряд ли там придется скучать!
– Яков, ты издеваешься? – Божена бросила на меня взгляд исподлобья и изящным движением ручки поправила золотой завиток.
– Нет, конечно, – покачал я в ответ головой. – Но в Ложу, к сожалению, женщин не принимают. Так что езжайте домой и готовьтесь к очередному светскому рауту. А я пока поймаю извозчика, для того чтобы съездить в театр и переговорить с кем-нибудь из труппы!
– Ладно, Яков, – грустно проговорила Божена, – пока твоя взяла, – и укатила в свой особняк.
Я зашел за кулисы и представился директору театра, с которым однажды виделся на собрании Ордена.
– Ну и ну, Яков Андреевич, какими судьбами? – удивился он.
– Да вот, ищу одного человека, – признался я и рассказал известную мне историю, по возможности соблюдая приличия.
– Так значит, вам нужен Кирилл Левицкой, – пробормотал директор себе под нос. – Отличный был тенор, – заметил он. – Да только никто его уже больше полутора лет не видел. Там еще какая-то амурная история была. Талант, Богом данный! Хотя… Постойте-ка! Видели его как-то в трактире у Гоша!
– Где? Где? – переспросил я.
– У Певческого моста на Мойке, – обрадовано объяснил мне директор. – Вы на премьеру к нам заходите, Яков Андреевич! Итальянская опера!
– Обязательно зайду! – пообещал я ему, отблагодарив.
Когда я выходил из здания театра, к нему уже подъезжали кареты, дормезы и экипажы всякого рода. Начиналась пора закулисных интриг и любовных свиданий. Театральная кутерьма обычно предшествовала ночным развлечениям, ресторанным посиделкам и бальным выездам.
Когда я вошел, взоры присутствующих сразу же обратились именно на меня. Один блондин в очках бросал на меня довольно косые взгляды. Я же искал глазами среди присутствующих кого-нибудь схожего с описанием Кирилла Левицкого. Но никого похожего на певца мне увидеть так и не удалось.
Тогда я обратился к первому встречному в обтрепанном сюртуке с вопросом: где мне найти буфетчика? Но тот только пробормотал что-то невразумительное, пожимая плечами. Мне не оставалось теперь ничего другого, как зайти в эту тайную комнату, дверь которой скрывалась за цветной занавеской.
Я приоткрыл ее и увидел трех громил за столом, которые сразу повскакивали со своих мест. Не успел я и охнуть, как здоровенный рыжий детина яростно схватил меня за шелковый галстук. Я, сам того не зная, оторвал его от вытравливания чернил в каких-то документах хлористой жидкостью.
Какой-то блондин выхватил из-за пазухи пилку, а третий господин весьма приятной наружности схватился за лом. Вот в этот самый момент я пожалел, что не прихватил с собой пистолета и не догадался заехать в свой особняк для того, чтобы взять с собой преданного японца. Я отказался от его настоятельной просьбы сопровождать меня в дом молодой княгини, чтобы тем не испортить дела. Я почему-то боялся, что Варвара Алексеевна испугается его экзотической внешности. Мне и в голову не пришло тогда, что этим же вечером я смогу оказаться в трактире Гоша.
– Господа… – попытался я внести некоторую ясность в сложившуюся ситуацию.
Но в эту секунду кто-то со спины ударил меня чем-то по голове, и я провалился в небытие, не сделав даже попытки воспользоваться своей хваленой индийской тростью.
Мне плеснули в лицо водой из стакана. Я наконец сумел-таки приоткрыть глаза. Вокруг меня столпились все те же лица, правда теперь они обрели более или менее миролюбивые выражения.
– А мы думали, что это из Управы от квартального надзирателя человек, – протянул рыжий детина.
Я продолжал сквозь пелену, застилавшую мне глаза, рассматривать всех присутствующих. Но я так и не смог разглядеть, кто же именно ударил меня так сильно по голове. Здесь были только все те же трое да еще мой буфетчик…
Я, наконец, с помощью Прошки смог подняться на ноги с пола.
– Спасибо за радушный прием, – усмехнулся я, сняв с шеи шелковый шарф и приложив его к кровоточащей ране на голове.
– Я этих стервецов! – Прошка погрозил кулаком. – Кто его?.. – сурово обратился он к троице. – За такие дела и вовсе эту вашу контору могут прикрыть!
Прошка знал, что я являюсь в Петербурге лицом влиятельным, правда ему было неизвестно, к какому могущественному братству я на самом деле принадлежу.
– Это его Семен ударил, – ответил рыжий, пожимая плечищами. – Думал, верно, что шпик, вот и…
– Семен? – удивился буфетчик. – С чего бы это? И почему он сбежал? – дивился Прошка. – Испугался чего, что ли?
– Думал, наверное, что насмерть, – ответил блондин. – Мы и сами так вначале подумали, – развел он руками. – Семка только сказал: готов! И был таков!
– Яков Андреевич, – Прошка обратился ко мне, – а вы-то к нам зачем? – удивился он. – Какие у вас в нашем трактире дела? Или искали кого?
– Вот именно, что искал, – отозвался я, усаживаясь на стул.
Рыжий в это время налил мне водки.
– Вот, выпей-ка, господин хороший, – проговорил он с усмешкой, – небось, полегчает!
– И кого же вы ищете? – осведомился Прошка с искренним интересом. Его маленькие серые глазки загорелись от любопытства.
– Мне нужен Кирилла Левицкой, – ответил я. – Бывший тенор из Каменного театра.
– Это артист-то? – усмехнулся Прошка. – Вот, значит, почему Семка… – Буфетчик нахмурился.
– Так, стало быть, его сейчас величают Артистом, – констатировал я.
– Ага, – подтвердил буфетчик. – Только знаете что, Яков Андреевич, Семка давно говорил, что за его подельником кто-то охотится, – сообщил он мне. – А это вы, значит, и есть, – Прошка покачал головой. – Вот он вас и того…
– А где сейчас этот Артист, ты случайно не знаешь? – осведомился я.
– Не-а, – Прошка покачал головой.
– Точно?
– Если бы знал, то вам бы сказал, – заверил меня буфетчик. – Но Семка, кажется, думает, что он вас, Яков Андреевич, в ангелы определил, так что, я полагаю, до поры до времени вы будете в безопасности, – заключил Прошка, – потому что Семка о своем подвиге ему непременно доложит!
– И все же постарайся что-нибудь вспомнить, – попросил я буфетчика.
– Да не знаю я о нем ничего, – отмахнулся Прошка. – Одно только… – буфетчик задумался. – Путается он вроде с какой-то мадмуазель из высшего света…
Когда я вошел в гостиную, Кинрю нервно мерил ее шагами, словно посаженный в клетку бенгальский тигр. На него с шифоньерки бесстрастно взирал многорукий Шива из чистого золота.
– Ну, наконец-то, Яков Андреевич, – проговорил он сквозь зубы, – изволили-таки явиться! А то тут Мира напридумывала уже всяких ужасов, как это ей обычно свойственно! И где же вы прохлаждались?
– Мне не нравится твой тон, – отозвался я. – Если ты и далее будешь продолжать в том же духе, – пригрозил я ему, – то я в очередной раз тебя с собой не возьму!
– Что с твоей головой, Яков?! – воскликнула Мира, которая на шум прибежала в гостиную. В ее глазах застыл неподдельный ужас. Она каждое мгновение дрожала от страха, что когда-нибудь меня потеряет.
– Пустяк, – отмахнулся я. Тем не менее она перевязала мне голову шарфом из батиста.
– Да что же все же произошло? – не унималась Мира. – За Луневым надо послать, – уже мягче проговорила она. – Как я устала от этих вечных переживаний за твою жизнь, – индианка обхватила меня руками за голову. На ее длинных ресницах застыли две крупных слезы.
– Не бери в голову, – отшутился я. – Это же все такие мелочи! Помнишь, я как-то называл тебе масонские заповеди? Одна ведь из них призывает нас любить смерть!
– А меня-то ты когда-нибудь будешь любить? – устало спросила Мира. Она опустилась на канапе и уронила голову себе на руку. Волосы густой черной волной рассыпались у нее по плечам.
– Тебе и спрашивать об этом не стоило, – ответил я. – Ты же знаешь мои чувства к тебе. Я предан тебе до гробовой доски! – Этот разговор начинал меня тяготить.
– Вот именно, предан, – грустно повторила индианка за мной, расправляя атласный бант у себя на поясе. – Ты не любишь меня, – мрачно заключила она.
Я невольно подумал, что аппетиты моей индианки растут. Раньше ей довольно было лишь моего присутствия, а теперь она, как и любая женщина, требует безраздельной привязанности, которую я ей дать не могу.
– Ты ошибаешься, – коротко бросил я, прихватив свою трость из бамбука. – Кинрю, возьми с собой пистолеты. Мы едем к Вяземским, – я решительно направился к двери.
– Стреляться, что ли, надумали, Яков Андреевич? – недоуменно осведомился мой Золотой дракон. – С чего бы это? Вяземский-то что натворил?
– Нет, – раздраженно ответил я. – Ты помнишь того лакея, который сопровождал незнакомца в бурнусе? Помнишь, как загорелась гардина в окне?
– Еще бы не помнить, – отозвался Кинрю. – Так я был прав? Он все-таки оказался замешанным в этой истории? – самодовольно осведомился мой ангел-хранитель.
– Похоже, что так, – согласился я и пересказал японцу и Мире все, что случилось со мной у Гоша, а также то, что мне поведала горничная княгини Курочкиной.
– Графиня Мари? – Кинрю не поверил своим ушам. – Да быть такого не может! Этот… – Он не находил слова для точного сравнения. – Эфир, – наконец, проговорил мой японец восторженно. Его влюбчивость порой выводила меня из себя.
– Еще как может, – ответил я.
– Берегите себя, – на прощание попросила Мира, сделав какой-то магический пасс руками нам вслед.
– Господа! Вам чего? – пробормотал он испуганно и начал пятиться назад к двери. – Я сейчас людей позову, – прошептал мужик еле слышно.
– Не в твоих интересах, – сухо ответил я, прицелившись ему в лоб из пистолета.
– Да что же это на свете делается? – запричитал лакей. – Нехристи! Смилуйтесь!
– Ты потворствовал встречам Марии Олениной с господином Кириллом Левицким в стенах этого благословенного дома? – грозно прошипел я.
– Ничему я не потворствовал! – замахал руками лакей. – Только пускал их в свою каморку… – насупился он.
– Так, значит, правда, – ошеломленно проговорил Кинрю, который все еще отказывался верить своим ушам. – В тот день, когда на балу едва не случился пожар, ты проводил через черный ход Левицкого? Это он в белом бурнусе расхаживал здесь во дворе под окнами?
– И что в этом такого страшного? – пролепетал лакей.
– Ничего, – я убрал пистолет. – Вот и все, что требовалось доказать, – мрачно констатировал я.
V
От захлестнувших эмоций моя кузина еще больше похорошела. Ее синие глаза вспыхнули, на щеках заиграл какой-то лихорадочный румянец, от чего она сразу помолодела на несколько лет. Божена Зизевская и так, казалось, знала секрет вечной молодости, подобно своему излюбленному вечнозеленому кусту пачули.
– Божена, вам нужно выйти замуж, – ответил я, улыбнувшись.
– Ну уж нет, – усмехнулась Божена Феликсовна. – Не нашлось еще того человека, который бы покорил меня! Мужчины всегда чересчур о себе воображают. И потом, опять же, это светское прозябание…
– Ну, – вновь усмехнулся я, – можно уехать куда-нибудь в глухую тайгу! Вряд ли там придется скучать!
– Яков, ты издеваешься? – Божена бросила на меня взгляд исподлобья и изящным движением ручки поправила золотой завиток.
– Нет, конечно, – покачал я в ответ головой. – Но в Ложу, к сожалению, женщин не принимают. Так что езжайте домой и готовьтесь к очередному светскому рауту. А я пока поймаю извозчика, для того чтобы съездить в театр и переговорить с кем-нибудь из труппы!
– Ладно, Яков, – грустно проговорила Божена, – пока твоя взяла, – и укатила в свой особняк.
* * *
В театре вовсю шла подготовка к вечернему спектаклю, на который должна была съехаться вся светская молодежь. Блестящие офицеры, франтоватые штатские, сливки столичного общества – все они ближе к семи часам вечера отправлялись в театр, чтобы поспеть аккурат перед последним звонком и в лорнет поглазеть на хорошеньких девушек, сидящих в ложах.Я зашел за кулисы и представился директору театра, с которым однажды виделся на собрании Ордена.
– Ну и ну, Яков Андреевич, какими судьбами? – удивился он.
– Да вот, ищу одного человека, – признался я и рассказал известную мне историю, по возможности соблюдая приличия.
– Так значит, вам нужен Кирилл Левицкой, – пробормотал директор себе под нос. – Отличный был тенор, – заметил он. – Да только никто его уже больше полутора лет не видел. Там еще какая-то амурная история была. Талант, Богом данный! Хотя… Постойте-ка! Видели его как-то в трактире у Гоша!
– Где? Где? – переспросил я.
– У Певческого моста на Мойке, – обрадовано объяснил мне директор. – Вы на премьеру к нам заходите, Яков Андреевич! Итальянская опера!
– Обязательно зайду! – пообещал я ему, отблагодарив.
Когда я выходил из здания театра, к нему уже подъезжали кареты, дормезы и экипажы всякого рода. Начиналась пора закулисных интриг и любовных свиданий. Театральная кутерьма обычно предшествовала ночным развлечениям, ресторанным посиделкам и бальным выездам.
* * *
Итак, мне предстояло съездить в трактир Гоша. Я намеревался поспрашивать там кого-нибудь о Кирилле Левицком. В трактире собиралась весьма колоритная публика, вся сплошь состоящая из местных мошенников и отверженных парий женского пола. Был там у меня и один агент, служивший буфетчиком. Изредка здесь попадались, конечно, и люди приличные, которые забрели сюда по случайности. Но мне почему-то казалось, что Кирилл Левицкой к случайным посетителям трактира Гоша все же не принадлежал. Что-то подсказывало мне, что тенор в последние месяцы стал его завсегдатаем. Я, например, был в курсе того, что за потайной дверью здесь опытными мастерами выписывались поддельные паспорта.Когда я вошел, взоры присутствующих сразу же обратились именно на меня. Один блондин в очках бросал на меня довольно косые взгляды. Я же искал глазами среди присутствующих кого-нибудь схожего с описанием Кирилла Левицкого. Но никого похожего на певца мне увидеть так и не удалось.
Тогда я обратился к первому встречному в обтрепанном сюртуке с вопросом: где мне найти буфетчика? Но тот только пробормотал что-то невразумительное, пожимая плечами. Мне не оставалось теперь ничего другого, как зайти в эту тайную комнату, дверь которой скрывалась за цветной занавеской.
Я приоткрыл ее и увидел трех громил за столом, которые сразу повскакивали со своих мест. Не успел я и охнуть, как здоровенный рыжий детина яростно схватил меня за шелковый галстук. Я, сам того не зная, оторвал его от вытравливания чернил в каких-то документах хлористой жидкостью.
Какой-то блондин выхватил из-за пазухи пилку, а третий господин весьма приятной наружности схватился за лом. Вот в этот самый момент я пожалел, что не прихватил с собой пистолета и не догадался заехать в свой особняк для того, чтобы взять с собой преданного японца. Я отказался от его настоятельной просьбы сопровождать меня в дом молодой княгини, чтобы тем не испортить дела. Я почему-то боялся, что Варвара Алексеевна испугается его экзотической внешности. Мне и в голову не пришло тогда, что этим же вечером я смогу оказаться в трактире Гоша.
– Господа… – попытался я внести некоторую ясность в сложившуюся ситуацию.
Но в эту секунду кто-то со спины ударил меня чем-то по голове, и я провалился в небытие, не сделав даже попытки воспользоваться своей хваленой индийской тростью.
* * *
– Яков Андреевич, да что это с вами? Кто посмел? – Я чувствовал, что кто-то трясет меня за плечо. Однако голос говорившего доносился до меня глухо, будто издалека. – Да что здесь случилось, черт возьми? – Я узнал, наконец, голос буфетчика Прошки. – Яков Андреевич!Мне плеснули в лицо водой из стакана. Я наконец сумел-таки приоткрыть глаза. Вокруг меня столпились все те же лица, правда теперь они обрели более или менее миролюбивые выражения.
– А мы думали, что это из Управы от квартального надзирателя человек, – протянул рыжий детина.
Я продолжал сквозь пелену, застилавшую мне глаза, рассматривать всех присутствующих. Но я так и не смог разглядеть, кто же именно ударил меня так сильно по голове. Здесь были только все те же трое да еще мой буфетчик…
Я, наконец, с помощью Прошки смог подняться на ноги с пола.
– Спасибо за радушный прием, – усмехнулся я, сняв с шеи шелковый шарф и приложив его к кровоточащей ране на голове.
– Я этих стервецов! – Прошка погрозил кулаком. – Кто его?.. – сурово обратился он к троице. – За такие дела и вовсе эту вашу контору могут прикрыть!
Прошка знал, что я являюсь в Петербурге лицом влиятельным, правда ему было неизвестно, к какому могущественному братству я на самом деле принадлежу.
– Это его Семен ударил, – ответил рыжий, пожимая плечищами. – Думал, верно, что шпик, вот и…
– Семен? – удивился буфетчик. – С чего бы это? И почему он сбежал? – дивился Прошка. – Испугался чего, что ли?
– Думал, наверное, что насмерть, – ответил блондин. – Мы и сами так вначале подумали, – развел он руками. – Семка только сказал: готов! И был таков!
– Яков Андреевич, – Прошка обратился ко мне, – а вы-то к нам зачем? – удивился он. – Какие у вас в нашем трактире дела? Или искали кого?
– Вот именно, что искал, – отозвался я, усаживаясь на стул.
Рыжий в это время налил мне водки.
– Вот, выпей-ка, господин хороший, – проговорил он с усмешкой, – небось, полегчает!
– И кого же вы ищете? – осведомился Прошка с искренним интересом. Его маленькие серые глазки загорелись от любопытства.
– Мне нужен Кирилла Левицкой, – ответил я. – Бывший тенор из Каменного театра.
– Это артист-то? – усмехнулся Прошка. – Вот, значит, почему Семка… – Буфетчик нахмурился.
– Так, стало быть, его сейчас величают Артистом, – констатировал я.
– Ага, – подтвердил буфетчик. – Только знаете что, Яков Андреевич, Семка давно говорил, что за его подельником кто-то охотится, – сообщил он мне. – А это вы, значит, и есть, – Прошка покачал головой. – Вот он вас и того…
– А где сейчас этот Артист, ты случайно не знаешь? – осведомился я.
– Не-а, – Прошка покачал головой.
– Точно?
– Если бы знал, то вам бы сказал, – заверил меня буфетчик. – Но Семка, кажется, думает, что он вас, Яков Андреевич, в ангелы определил, так что, я полагаю, до поры до времени вы будете в безопасности, – заключил Прошка, – потому что Семка о своем подвиге ему непременно доложит!
– И все же постарайся что-нибудь вспомнить, – попросил я буфетчика.
– Да не знаю я о нем ничего, – отмахнулся Прошка. – Одно только… – буфетчик задумался. – Путается он вроде с какой-то мадмуазель из высшего света…
* * *
Итак, все мои подозрения начинали обретать под собой реальную почву. Осталось только лакея Вяземских поприжать, чтобы он подтвердил, что в тот роковой вечер, когда загорелась гардина, именно Кирилл Левицкой прохаживался в бурнусе под окнами дома. Но для этого я решил все-таки заехать на Офицерскую улицу за японцем Кинрю и прихватить с собой хотя бы дуэльные пистолеты. Насколько мне было известно, сегодня у Вяземских никакого бала не намечалось.Когда я вошел в гостиную, Кинрю нервно мерил ее шагами, словно посаженный в клетку бенгальский тигр. На него с шифоньерки бесстрастно взирал многорукий Шива из чистого золота.
– Ну, наконец-то, Яков Андреевич, – проговорил он сквозь зубы, – изволили-таки явиться! А то тут Мира напридумывала уже всяких ужасов, как это ей обычно свойственно! И где же вы прохлаждались?
– Мне не нравится твой тон, – отозвался я. – Если ты и далее будешь продолжать в том же духе, – пригрозил я ему, – то я в очередной раз тебя с собой не возьму!
– Что с твоей головой, Яков?! – воскликнула Мира, которая на шум прибежала в гостиную. В ее глазах застыл неподдельный ужас. Она каждое мгновение дрожала от страха, что когда-нибудь меня потеряет.
– Пустяк, – отмахнулся я. Тем не менее она перевязала мне голову шарфом из батиста.
– Да что же все же произошло? – не унималась Мира. – За Луневым надо послать, – уже мягче проговорила она. – Как я устала от этих вечных переживаний за твою жизнь, – индианка обхватила меня руками за голову. На ее длинных ресницах застыли две крупных слезы.
– Не бери в голову, – отшутился я. – Это же все такие мелочи! Помнишь, я как-то называл тебе масонские заповеди? Одна ведь из них призывает нас любить смерть!
– А меня-то ты когда-нибудь будешь любить? – устало спросила Мира. Она опустилась на канапе и уронила голову себе на руку. Волосы густой черной волной рассыпались у нее по плечам.
– Тебе и спрашивать об этом не стоило, – ответил я. – Ты же знаешь мои чувства к тебе. Я предан тебе до гробовой доски! – Этот разговор начинал меня тяготить.
– Вот именно, предан, – грустно повторила индианка за мной, расправляя атласный бант у себя на поясе. – Ты не любишь меня, – мрачно заключила она.
Я невольно подумал, что аппетиты моей индианки растут. Раньше ей довольно было лишь моего присутствия, а теперь она, как и любая женщина, требует безраздельной привязанности, которую я ей дать не могу.
– Ты ошибаешься, – коротко бросил я, прихватив свою трость из бамбука. – Кинрю, возьми с собой пистолеты. Мы едем к Вяземским, – я решительно направился к двери.
– Стреляться, что ли, надумали, Яков Андреевич? – недоуменно осведомился мой Золотой дракон. – С чего бы это? Вяземский-то что натворил?
– Нет, – раздраженно ответил я. – Ты помнишь того лакея, который сопровождал незнакомца в бурнусе? Помнишь, как загорелась гардина в окне?
– Еще бы не помнить, – отозвался Кинрю. – Так я был прав? Он все-таки оказался замешанным в этой истории? – самодовольно осведомился мой ангел-хранитель.
– Похоже, что так, – согласился я и пересказал японцу и Мире все, что случилось со мной у Гоша, а также то, что мне поведала горничная княгини Курочкиной.
– Графиня Мари? – Кинрю не поверил своим ушам. – Да быть такого не может! Этот… – Он не находил слова для точного сравнения. – Эфир, – наконец, проговорил мой японец восторженно. Его влюбчивость порой выводила меня из себя.
– Еще как может, – ответил я.
– Берегите себя, – на прощание попросила Мира, сделав какой-то магический пасс руками нам вслед.
* * *
Я постучался в дверь черного хода. На порог вышел человек в нижнем белье с канделябром в руках. При свечах я узнал в нем того самого лакея, который прислуживал в тот злополучный день. Именно он отказался говорить с нами на следующее утро.– Господа! Вам чего? – пробормотал он испуганно и начал пятиться назад к двери. – Я сейчас людей позову, – прошептал мужик еле слышно.
– Не в твоих интересах, – сухо ответил я, прицелившись ему в лоб из пистолета.
– Да что же это на свете делается? – запричитал лакей. – Нехристи! Смилуйтесь!
– Ты потворствовал встречам Марии Олениной с господином Кириллом Левицким в стенах этого благословенного дома? – грозно прошипел я.
– Ничему я не потворствовал! – замахал руками лакей. – Только пускал их в свою каморку… – насупился он.
– Так, значит, правда, – ошеломленно проговорил Кинрю, который все еще отказывался верить своим ушам. – В тот день, когда на балу едва не случился пожар, ты проводил через черный ход Левицкого? Это он в белом бурнусе расхаживал здесь во дворе под окнами?
– И что в этом такого страшного? – пролепетал лакей.
– Ничего, – я убрал пистолет. – Вот и все, что требовалось доказать, – мрачно констатировал я.
V
Этой же ночью мне сделалось хуже, моя рана оказалась не такой легкой, как я решил поначалу. Она открылась, и я всю ночь простонал в бреду. Позже Кинрю мне рассказывал, что Мира ни на минуту не отходила от меня, даже когда приехал Алешка Лунев со своим чемоданчиком. Он ни о чем и расспрашивать не стал – сразу взялся за свои хирургические инструменты. В этот раз они даже ни разу не поругались с Мирой, которая выполняла роль сестры милосердия и не смыкая глаз ухаживала за мной.
Очнулся я только на рассвете и первое, что увидел, это были встревоженные глаза моей индианки.
– Ну, наконец-то, – простонала Мира и, словно подкошенная, рухнула в кресло. На нее было страшно смотреть – такой измученной она выглядела.
– Лошадей уже запрягли? – осведомился я, приподнимаясь на постели. Каждое мое движение отдавалось пульсирующей болью в висках. Стены хороводом закружились перед глазами.
– Чего? Чего? – переспросил Лунев, часто-часто заморгав своими белесыми ресницами. – Друг мой, ты, верно, все еще бредишь?
– А что, собственно, происходит? – в свою очередь поинтересовался я. – Мы же должны были утром ехать в Отрадное… А за тобой кто послал? Разве я уже успел распорядиться?
– Без тебя распорядились, – отозвался Лунев. – Ну, надо же, чего несет! – Он облегченно расхохотался. – Кажется, кризис миновал, – заметил доктор уже серьезнее.
– Так это все из-за моей раны? – осведомился я, наконец, начиная понимать, что случилось. – Так не стоит обращать на это особенного внимания, – я пожал плечами. – Нам надо торопиться, пока сестрица Мари не свела Елену в могилу!
– Как бы вас, Яков Андреевич, в могилу не свели, – Мира подчеркнуто обратилась ко мне на «вы».
– Нет уж, дружочек, подождем пару дней, – ответил доктор, – а вот как полегчает, тогда и поедем! В имении за Элен есть кому присмотреть, – добавил он. – Граф Владимир, Наталья Михайловна…
– Сестрица Мари, господин Кузнецов, певец с псевдонимом Алекс… – продолжил я.
– А ты не мог бы подробнее? – поинтересовался Лешка. Ему-то еще не была известна история с тенором из Каменного театра.
Тогда я пересказал ему все, что мне удалось выяснить за последние дни.
– Что-то я тогда не совсем понимаю роль Кузнецова, – задумчиво проговорил Лунев, когда я замолчал. – Неужели он потворствует связи своей невесты? Не верится что-то!
– Об этом нам еще и предстоит узнать в имении, – ответил я. – Но мне кажется, что ему обо всем неизвестно. Он, конечно, заинтересован в том, чтобы графиню Елену признали недееспособной, да и свадьбу ее с Раневским он расстроил намеренно, но вот насчет роли Артиста Кузнецов вряд ли осведомлен… Впрочем, там будет видно!
– Интересно, Наталья Михайловна в какую сторону смотрит? – вставила свое слово Мира. – Вряд ли она, в случае чего, отважится вступиться за падчерицу… Ведь если дело откроется, ее дочери каторга светит! Свести с ума родную сестру…
– Ну, это еще доказать надо, – заметил я.
– А если ее этот Артист убьет? – настаивала на своем Мира. – И они обставят все это как самоубийство?
– Ты вынуждаешь меня поторопиться в Отрадное, – ответил я.
Золотой дракон бросил на индианку убийственный взгляд.
– А я поеду с вами в Отрадное? – осведомился Лунев, вымыв руки. Мира подала ему полотенце.
– А без вас, господин доктор, я его туда и вовсе не отпущу, – сурово ответил мой ангел-хранитель. Мне стало казаться, что Мира и Юкио Хацуми в моем собственном доме решают все за меня.
– Разумеется, ты с нами едешь, – ответил я в свою очередь Алешке, – но только вовсе не из-за меня, а из-за того, что Елене Олениной может потребоваться твоя помощь! Я не уверен, что за ней ухаживает знающий врач… Я вообще ни в чем не уверен! Мира, ты когда-нибудь встречалась с Мари, Кузнецовым или Натальей Михайловной? – обратился я к индианке. Графа Владимира в расчет я не брал. Он видел Миру мельком и то только ночью, когда кто-то поджег деревянный флигель Олениных. Вряд ли граф узнает ее.
– Нет, – не раздумывая ответила индианка. – А что?
– Мы выдадим тебя за цыганку, которая отстала от табора, – поделился я своим планом с друзьями. – Тебя поселят в людской. Так нам больше удастся в имении выведать. Ты не против?
– Разумеется, нет, – устало вздохнула моя индианка.
– Иди спать, милая, – улыбнулся я ей.
Седовласые цыганки запели сладкими голосами:
«К нам приехали родные, наши гости дорогие…» – Лунев щедро разбрасывался ассигнациями. Его в таборе знали, похоже, он нередко проводил здесь знойные ночи.
Мне невольно вспомнились отзывы о глубоком, красивом теноре Левицкого. Надо же, выискался упырь!
«Ай да конавела претро дело…» – Молодая черноволосая цыганка собирала серебро, звенящее на подносе. Моя Мира внимательно прислушивалась и приглядывалась к тому, что происходило вокруг. Некоторые цыганки бросали на нее ревнивые взгляды пронзительных черных глаз. Мне показалось, что она превосходила их красотой – такая же черноглазая, с живым блеском в глазах, стройная, с удивительно прекрасными чертами лица, смуглой бархатной кожей, узкими запястьями и длинными пальцами, которыми только совсем надавно научилась перебирать звенящие струны гитары.
– Помочь надо, гости дорогие? – спросила молодая цыганка с золотыми кольцами, которые раскачивались в ушах. – Поможем, – весело пообещала она, придирчиво оглядев индианку с головы и до пят.
– Наша она, – вынесли вердикт старые цыганки, будто достоверно знали, из какой страны моя Мира, чувствовали ее жаркую кровь и, возможно, даже ее способность к предвидению. Моя индианка не хуже любой из этих цыганок с низкими голосами и черными как вороново крыло волосами могла предсказать прошлое, настоящее и будущее любого из нас.
– Зов предков, – прошептал мне Лунев на ухо.
– Наверное, – пожал я плечами.
Молодая цыганка увела Миру в шатер. Я было ринулся за ней, но доктор остановил меня.
– Они ей ничего плохого не сделают, – заявил он уверенно, – а ты только помешаешь, если пойдешь!
Я послушался и остался ждать. Теперь я, кажется, начинал понимать индианку, которая каждую секунду своей жизни проживала в страхе за меня.
Наконец, Мира вышла из шатра в длинной юбке с оборками, в узкой блузке, плотно облегающей высокую грудь, звеня кольцами серег, с густыми монистами из серебряных монет на груди, вперемешку со стеклянными бусинами.
Черные волосы моей индианки были распущены, их едва прикрывал газовый шарф, смоляной завиток на виске притягивал взгляд будто магнитом, рукава разрезные, на плечах – цветастая шаль.
– Мира, – прошептал я завороженно. – Милая моя Мира!
Даже пристрастный Лунев соглашается:
– Хороша! Ох, как хороша! – Алешка даже хлопнул меня по плечу.
Индианка интуитивно почувствовала, что что-то во мне изменилось по отношению к ней. Ее черные глаза лучились от счастья. И счастье это было такое томительное и глубокое, что все мы понимали, что вечно оно продолжаться не может. Но от этой мысли никому грустно не было, мы пили шампанское, которое цыганки подносили нам, громко смеялись, подпевали сладкоголосому хору и собирались в путь – выручать Елену Оленину.
«Рок» – такая надпись все время появлялась на стене у Элен, будто бы сделанная не чем-нибудь, не какими-то там чернилами, а – человеческой кровью!
Я вышел из дормеза, который порядком поистрепался в дороге. Следом за мной из дорожной кареты выбралась Мира, одетая цыганкой, Кинрю, вооруженный своим кольцом со спицей и пистолетами, и доктор Лунев со своим чемоданчиком.
Мы направились по аллее к усадьбе.
– Какой великолепный дом, – восхищенно шепнула Мира.
– Да, – я кивнул. – Настоящий дворец!
Видела бы она еще хоромы мальтийского бальи Елагина!
– Интересно, что нам сейчас пропоет Наталья Михайловна, – усмехнулся японец, который так и не изменил своего нелестного мнения касательно овдовевшей графини.
– Думаю, что будет скандал, – отозвался я. В этот самый момент мы услышали выстрел. Чья-то тень в мужском костюме промелькнула за белевшей в лунном свете скульптурой льва.
– Кто там? – крикнул я. – Что происходит? – Первой моей мыслью было, что стреляли в Елену Оленину.
– Кажется, сбежал кто-то, – дрогнувшим голосом шепнула мне Мира. Она прижалась ко мне всем телом, как бы ища защиты.
В эту секунду я увидел Елену, которая словно приведение вышла из уединенного садового грота на усадебную дорогу. В одной ее руке дрожала на ветру сальная свеча, другой графиня сжимала мушкетон – кавалерийское ружье с коротким стволом. На лице графини застыло выражение смертельного ужаса. Я изумился: как она вообще смогла выстрелить из него!
Мне показалось, что эту сцену я уже видел однажды, словно причудливая память вернула меня в картину из прошлого. Мне вспомнилось, как мы с графом Олениным поджидали вампира Алекса в том деревянном флигеле, который чуть позже сгорел жарким пламенем, и в поджоге его обвинили несчастную графиню Элен. Теперь я был уже практически на все сто процентов уверен, что Елена не поджигала его…
– Что с вами, графиня?! – воскликнул я. – Да бросьте же вы это ружье! – видно было, каких усилий ей стоило удерживать оружие в ослабевших руках. На лбу у нее застыли капельки холодного пота.
– Яков Андреевич? – прошептала Элен. – Как вы здесь оказались? Не может быть! Там… – пролепетала она, ткнула пальцем куда-то вдаль и как подкошенная рухнула на траву. Я проследил за ее жестом, он как раз указывал в сторону белевшей скульптуры. Но фигура мужчины исчезла, растворилась во тьме. Так что страхи Элен оказались весьма осязаемыми.
Мира, повинуясь голосу сострадания, бросилась к ней. Лунев было поспешил в ту же сторону, но в этот момент где-то залаяла усадебная собака, и несколько мужиков с факелами выбежали из маленького деревянного домика, который был скрыт в лесочке. Поэтому-то мы его, ошеломленные увиденным, сначала и не заметили.
– Вот не было печали, – заметил я. Мне вовсе не улыбалось сражаться с разъяренной толпой. Тем более что у меня еще не стерся из памяти недавний инцидент, случившийся со мной на Фонтанке в трактире Гоша. Благо рана оказалась не очень серьезная…
– Стреляли! – крикнул кто-то в толпе. – Сюда! На барышню напали! На Елену Александровну? Нет, кажись, на Марию! А может, и на обеих сразу… На помощь звали!
Я заметил, что мужики были вооружены дубьем, вилами и граблями. Это мне понравилось еще меньше. Но я утешал себя тем, что в этот раз со мной мой ангел-хранитель. Кинрю обвел толпу пристальным взглядом холодных глаз.
– Что-то мало эти ребята смахивают на нечисть, – пробормотал он себе под нос, судя по всему, просчитывая в мыслях ситуацию. Ибо одной из главных своих добродетелей мой Золотой дракон считал невозмутимость. Его и впрямь мало что могло вывести из себя. Разве что мой уход из дома неизвестно куда в неурочное время…
– Мы из с Санкт-Петербурга с визитом к Олениным, – я попытался объясниться. Однако мои слова успеха не возымели. Скорее, наоборот, крестьян они только раззадорили.
Очнулся я только на рассвете и первое, что увидел, это были встревоженные глаза моей индианки.
– Ну, наконец-то, – простонала Мира и, словно подкошенная, рухнула в кресло. На нее было страшно смотреть – такой измученной она выглядела.
– Лошадей уже запрягли? – осведомился я, приподнимаясь на постели. Каждое мое движение отдавалось пульсирующей болью в висках. Стены хороводом закружились перед глазами.
– Чего? Чего? – переспросил Лунев, часто-часто заморгав своими белесыми ресницами. – Друг мой, ты, верно, все еще бредишь?
– А что, собственно, происходит? – в свою очередь поинтересовался я. – Мы же должны были утром ехать в Отрадное… А за тобой кто послал? Разве я уже успел распорядиться?
– Без тебя распорядились, – отозвался Лунев. – Ну, надо же, чего несет! – Он облегченно расхохотался. – Кажется, кризис миновал, – заметил доктор уже серьезнее.
– Так это все из-за моей раны? – осведомился я, наконец, начиная понимать, что случилось. – Так не стоит обращать на это особенного внимания, – я пожал плечами. – Нам надо торопиться, пока сестрица Мари не свела Елену в могилу!
– Как бы вас, Яков Андреевич, в могилу не свели, – Мира подчеркнуто обратилась ко мне на «вы».
– Нет уж, дружочек, подождем пару дней, – ответил доктор, – а вот как полегчает, тогда и поедем! В имении за Элен есть кому присмотреть, – добавил он. – Граф Владимир, Наталья Михайловна…
– Сестрица Мари, господин Кузнецов, певец с псевдонимом Алекс… – продолжил я.
– А ты не мог бы подробнее? – поинтересовался Лешка. Ему-то еще не была известна история с тенором из Каменного театра.
Тогда я пересказал ему все, что мне удалось выяснить за последние дни.
– Что-то я тогда не совсем понимаю роль Кузнецова, – задумчиво проговорил Лунев, когда я замолчал. – Неужели он потворствует связи своей невесты? Не верится что-то!
– Об этом нам еще и предстоит узнать в имении, – ответил я. – Но мне кажется, что ему обо всем неизвестно. Он, конечно, заинтересован в том, чтобы графиню Елену признали недееспособной, да и свадьбу ее с Раневским он расстроил намеренно, но вот насчет роли Артиста Кузнецов вряд ли осведомлен… Впрочем, там будет видно!
– Интересно, Наталья Михайловна в какую сторону смотрит? – вставила свое слово Мира. – Вряд ли она, в случае чего, отважится вступиться за падчерицу… Ведь если дело откроется, ее дочери каторга светит! Свести с ума родную сестру…
– Ну, это еще доказать надо, – заметил я.
– А если ее этот Артист убьет? – настаивала на своем Мира. – И они обставят все это как самоубийство?
– Ты вынуждаешь меня поторопиться в Отрадное, – ответил я.
Золотой дракон бросил на индианку убийственный взгляд.
– А я поеду с вами в Отрадное? – осведомился Лунев, вымыв руки. Мира подала ему полотенце.
– А без вас, господин доктор, я его туда и вовсе не отпущу, – сурово ответил мой ангел-хранитель. Мне стало казаться, что Мира и Юкио Хацуми в моем собственном доме решают все за меня.
– Разумеется, ты с нами едешь, – ответил я в свою очередь Алешке, – но только вовсе не из-за меня, а из-за того, что Елене Олениной может потребоваться твоя помощь! Я не уверен, что за ней ухаживает знающий врач… Я вообще ни в чем не уверен! Мира, ты когда-нибудь встречалась с Мари, Кузнецовым или Натальей Михайловной? – обратился я к индианке. Графа Владимира в расчет я не брал. Он видел Миру мельком и то только ночью, когда кто-то поджег деревянный флигель Олениных. Вряд ли граф узнает ее.
– Нет, – не раздумывая ответила индианка. – А что?
– Мы выдадим тебя за цыганку, которая отстала от табора, – поделился я своим планом с друзьями. – Тебя поселят в людской. Так нам больше удастся в имении выведать. Ты не против?
– Разумеется, нет, – устало вздохнула моя индианка.
– Иди спать, милая, – улыбнулся я ей.
* * *
Через несколько дней мы тронулись в путь. Имение Олениных располагалось неподалеку от Петербурга. Только вот Миру предварительно понадобилось переодеть, для этого я вместе с Луневым съездил в Новую деревню, где остановились цыгане. Мне хотелось, чтобы в Отрадном все выглядело как можно более правдоподобным. Миру мы тоже взяли с собой, да она и не возражала. Ей хотелось проводить со мной по возможности больше времени.Седовласые цыганки запели сладкими голосами:
«К нам приехали родные, наши гости дорогие…» – Лунев щедро разбрасывался ассигнациями. Его в таборе знали, похоже, он нередко проводил здесь знойные ночи.
Мне невольно вспомнились отзывы о глубоком, красивом теноре Левицкого. Надо же, выискался упырь!
«Ай да конавела претро дело…» – Молодая черноволосая цыганка собирала серебро, звенящее на подносе. Моя Мира внимательно прислушивалась и приглядывалась к тому, что происходило вокруг. Некоторые цыганки бросали на нее ревнивые взгляды пронзительных черных глаз. Мне показалось, что она превосходила их красотой – такая же черноглазая, с живым блеском в глазах, стройная, с удивительно прекрасными чертами лица, смуглой бархатной кожей, узкими запястьями и длинными пальцами, которыми только совсем надавно научилась перебирать звенящие струны гитары.
– Помочь надо, гости дорогие? – спросила молодая цыганка с золотыми кольцами, которые раскачивались в ушах. – Поможем, – весело пообещала она, придирчиво оглядев индианку с головы и до пят.
– Наша она, – вынесли вердикт старые цыганки, будто достоверно знали, из какой страны моя Мира, чувствовали ее жаркую кровь и, возможно, даже ее способность к предвидению. Моя индианка не хуже любой из этих цыганок с низкими голосами и черными как вороново крыло волосами могла предсказать прошлое, настоящее и будущее любого из нас.
– Зов предков, – прошептал мне Лунев на ухо.
– Наверное, – пожал я плечами.
Молодая цыганка увела Миру в шатер. Я было ринулся за ней, но доктор остановил меня.
– Они ей ничего плохого не сделают, – заявил он уверенно, – а ты только помешаешь, если пойдешь!
Я послушался и остался ждать. Теперь я, кажется, начинал понимать индианку, которая каждую секунду своей жизни проживала в страхе за меня.
Наконец, Мира вышла из шатра в длинной юбке с оборками, в узкой блузке, плотно облегающей высокую грудь, звеня кольцами серег, с густыми монистами из серебряных монет на груди, вперемешку со стеклянными бусинами.
Черные волосы моей индианки были распущены, их едва прикрывал газовый шарф, смоляной завиток на виске притягивал взгляд будто магнитом, рукава разрезные, на плечах – цветастая шаль.
– Мира, – прошептал я завороженно. – Милая моя Мира!
Даже пристрастный Лунев соглашается:
– Хороша! Ох, как хороша! – Алешка даже хлопнул меня по плечу.
Индианка интуитивно почувствовала, что что-то во мне изменилось по отношению к ней. Ее черные глаза лучились от счастья. И счастье это было такое томительное и глубокое, что все мы понимали, что вечно оно продолжаться не может. Но от этой мысли никому грустно не было, мы пили шампанское, которое цыганки подносили нам, громко смеялись, подпевали сладкоголосому хору и собирались в путь – выручать Елену Оленину.
* * *
Ночью мы беспрепятственно миновали усадебные ворота и устремились к родовому гнезду семейства Олениных. Здесь-то когда-то и зародилась легенда о вампире, преследующем несчастных женщин, которые должны были пострадать за свою прародительницу, отвергнувшую когда-то чью-то любовь, пылкую и страдальческую, повлекшую за собой самоубийство – смертный грех, самый страшный… Самоубийц не хоронят на освященной земле, вот и бродят их души по свету в поисках утешения или… отмщения!«Рок» – такая надпись все время появлялась на стене у Элен, будто бы сделанная не чем-нибудь, не какими-то там чернилами, а – человеческой кровью!
Я вышел из дормеза, который порядком поистрепался в дороге. Следом за мной из дорожной кареты выбралась Мира, одетая цыганкой, Кинрю, вооруженный своим кольцом со спицей и пистолетами, и доктор Лунев со своим чемоданчиком.
Мы направились по аллее к усадьбе.
– Какой великолепный дом, – восхищенно шепнула Мира.
– Да, – я кивнул. – Настоящий дворец!
Видела бы она еще хоромы мальтийского бальи Елагина!
– Интересно, что нам сейчас пропоет Наталья Михайловна, – усмехнулся японец, который так и не изменил своего нелестного мнения касательно овдовевшей графини.
– Думаю, что будет скандал, – отозвался я. В этот самый момент мы услышали выстрел. Чья-то тень в мужском костюме промелькнула за белевшей в лунном свете скульптурой льва.
– Кто там? – крикнул я. – Что происходит? – Первой моей мыслью было, что стреляли в Елену Оленину.
– Кажется, сбежал кто-то, – дрогнувшим голосом шепнула мне Мира. Она прижалась ко мне всем телом, как бы ища защиты.
В эту секунду я увидел Елену, которая словно приведение вышла из уединенного садового грота на усадебную дорогу. В одной ее руке дрожала на ветру сальная свеча, другой графиня сжимала мушкетон – кавалерийское ружье с коротким стволом. На лице графини застыло выражение смертельного ужаса. Я изумился: как она вообще смогла выстрелить из него!
Мне показалось, что эту сцену я уже видел однажды, словно причудливая память вернула меня в картину из прошлого. Мне вспомнилось, как мы с графом Олениным поджидали вампира Алекса в том деревянном флигеле, который чуть позже сгорел жарким пламенем, и в поджоге его обвинили несчастную графиню Элен. Теперь я был уже практически на все сто процентов уверен, что Елена не поджигала его…
– Что с вами, графиня?! – воскликнул я. – Да бросьте же вы это ружье! – видно было, каких усилий ей стоило удерживать оружие в ослабевших руках. На лбу у нее застыли капельки холодного пота.
– Яков Андреевич? – прошептала Элен. – Как вы здесь оказались? Не может быть! Там… – пролепетала она, ткнула пальцем куда-то вдаль и как подкошенная рухнула на траву. Я проследил за ее жестом, он как раз указывал в сторону белевшей скульптуры. Но фигура мужчины исчезла, растворилась во тьме. Так что страхи Элен оказались весьма осязаемыми.
Мира, повинуясь голосу сострадания, бросилась к ней. Лунев было поспешил в ту же сторону, но в этот момент где-то залаяла усадебная собака, и несколько мужиков с факелами выбежали из маленького деревянного домика, который был скрыт в лесочке. Поэтому-то мы его, ошеломленные увиденным, сначала и не заметили.
– Вот не было печали, – заметил я. Мне вовсе не улыбалось сражаться с разъяренной толпой. Тем более что у меня еще не стерся из памяти недавний инцидент, случившийся со мной на Фонтанке в трактире Гоша. Благо рана оказалась не очень серьезная…
– Стреляли! – крикнул кто-то в толпе. – Сюда! На барышню напали! На Елену Александровну? Нет, кажись, на Марию! А может, и на обеих сразу… На помощь звали!
Я заметил, что мужики были вооружены дубьем, вилами и граблями. Это мне понравилось еще меньше. Но я утешал себя тем, что в этот раз со мной мой ангел-хранитель. Кинрю обвел толпу пристальным взглядом холодных глаз.
– Что-то мало эти ребята смахивают на нечисть, – пробормотал он себе под нос, судя по всему, просчитывая в мыслях ситуацию. Ибо одной из главных своих добродетелей мой Золотой дракон считал невозмутимость. Его и впрямь мало что могло вывести из себя. Разве что мой уход из дома неизвестно куда в неурочное время…
– Мы из с Санкт-Петербурга с визитом к Олениным, – я попытался объясниться. Однако мои слова успеха не возымели. Скорее, наоборот, крестьян они только раззадорили.