– Мы с вами не знакомы, – заметил Кузнецов, вошедший в гостиную под руку со своей нареченной невестой.
   – Яков Андреевич Кольцов, – отрекомендовал меня Оленин, – поручик Преображенского полка в отставке.
   – Очень приятно, – кивнул Кузнецов, блеснув офицерскими эполетами.
   В этот момент в гостиную явился сам Лунев со своим докторским чемоданчиком.
   – А это кто? – поинтересовался поручик.
   – Алексей Лунев, – отрекомендовался мой друг без посторонней помощи.
   – Ну, ну, – бесстрастно проговорила Наталья Михайловна, – тот самый доктор! Итак, вы можете нам ответить, что случилось с Элен? – поинтересовалась она, щелкнув красочным веером.
   Веер невольно напомнил мне о Японии, где мне доводилось видеть подобные аксессуары, которые представляли из себя скорее истинные произведения искусства, нежели дамские безделушки. Мне показалось, что Кинрю подумал о том же.
   – У нее несомненно расшатаны нервы, – сухо ответил Лунев. – Я прописал ей успокоительное.
   – Ну вот, что я говорила! – торжествующе воскликнула Наталья Михайловна. – Она больна и нуждается в помощи и, возможно, даже в изоляции.
   – Я только сказал, что у Элен расшатаны нервы, – заметил Лунев. – Но это не значит, что она сумасшедшая!
   – Что-то я не поняла, – захлопала густыми ресницами Наталья Михайловна.
   – У меня такой ощущение, – отозвался Алешка, – что кто-то намеренно сводит ее с ума! Мне кажется, что ей, по меньшей мере, потребуется смена обстановки, для того чтобы прийти в себя.
   – На что вы намекаете? – изумилась Мари.
   – Этот доктор сам невменяемый, – безэпеляционно заявила Наталья Михайловна.
   Лунев в ответ только развел руками, как будто давая понять, что он всего лишь выполнял свои обязанности.
   – Вы не могли бы мне уделить несколько минут? – обратился я к Кузнецову.
   – Я?! – в свою очередь изумился он. – А впрочем, как вам будет угодно!
   Мы условились с ним встретиться у Готье, в ресторане на Мойке, поближе к вечеру.
* * *
   – Что ты думаешь обо всем этом? – спросил я Кинрю, спускаясь по лестнице.
   – Что не мешало бы горничную Лушу с пристрастием расспросить, – отозвался японец. – Врет она. Это ясно, как Божий день.
   – Так она же во всем призналась, – усмехнулся я в ответ. Мне самому казалось странным поведение этой девушки, но хотелось услышать, что на это скажет Кинрю. Иногда замечания японца приходились как нельзя кстати.
   – Темнит она что-то, – замялся мой ангел-хранитель. – Уж не в сговоре ли она со злоумышленником?
   – Мне и самому эта мысль в голову приходила, – признался я. – У меня сложилось такое впечатление, будто она всеми силами старается выставить свою барышню сумасшедшей…
   – Вот, вот, – закивал Кинрю, – мне тоже так показалось. – Вот только как ее заставить во всем признаться?
   – Не знаю, – вздохнул я. – Вряд ли она во всем перед нами признается как на духу. – Не из тех она, видно, баб, что каются… Или злоумышленник ее страхом взял, или Луша, корысти ради, барышню свою предала? А может быть, и еще что-то тут есть.
   – Яков Андреевич, вы сейчас говорите прямо как Мира, – усмехнулся мой Золотой дракон. – Все гадаете! Вам бы еще Мажор Аркана или чашку с кофейной гущей!
   Я только рукой махнул. Шуточки Кинрю давно перестали выводить меня из терпения.
   На улице я снова заметил со спины знакомый силуэт.
   – Смотри, Раневский, – ткнул я японца в бок. – Снова здесь околачивается. Подозрительно это как-то…
   – Как говорится, любовь зла, – усмехнулся Кинрю.
   – Не к месту ты это как-то, – заметил я, продолжая наблюдать за Раневским, который явно пытался что-то высмотреть в окне спальни Элен.
   – Готов поспорить, Яков Андреевич, что вряд ли удача улыбнется сейчас тому, кто свяжется с графиней Элен, – проговорил японец задумчиво, – а заодно с ее милой семейкой. Я имею в виду maman…
   – Ну, Наталья Михайловна – это случай особый, – позволил я себе чуть-чуть позлословить. – Хотя, она по-своему печется о собственной дочери, то есть, о дочерях! Господин Раневский! – окликнул я прохожего.
   Андрей Раневский обернулся. Нетерпение отчетливо читалось на его красивом лице. В этот момент мне показалось, что за нами кто-то наблюдает из окон дома. Я обернулся и увидел, что в окне на втором этаже мелькнуло чье-то лицо. Занавеска тут же была задернута. Мне почудилось, что за нами следила женщина, однако я не мог сказать этого с полной уверенностью.
   – Кажется, за нами кто-то следит, – пробормотал Кинрю. У моего самурая прекрасно был развит инстинкт самосохранения.
   – Кто вы? Чего вы хотите от меня? – осведомился Раневский, бросая на меня настороженный взгляд. – Мне кажется, мы не знакомы.
   Что-то подсказывало мне, что этот господин провел не одну ночь без сна и отнюдь не за чтением Бема…
   – Я должен поговорить с вами, – ответил я коротко.
   – Со мной? – изумился Раневский. – Но кто вы такой? Я вас не знаю! Хотя, постойте-ка, – он прищурился. – Кажется, я припоминаю… Вы накануне сопровождали графа Оленина. Не так ли?
   – Вот именно, – в ответ отозвался я. – Вы совершенно правы!
   – Тогда нам не о чем с вами разговаривать, – брезгливо передернул плечами Раневский. Похоже, что его вражда с семейством Олениных зашла уже слишком далеко. – Эти господа не числят меня за благородного человека!
   – Но я хотел расспросить вас о графине Элен… – начал я осторожно. Мне казалось, что волшебное имя юной графини заставит Андрея разговориться.
   – Что с ней творится? – воскликнул Раневский. – Я слышал, что Елена больна… Вы в курсе этих событий? – Его темные глаза лихорадочно заблестели.
   – Это я от вас бы хотел узнать, – ответил я. – Не вы ли собирались на ней жениться? – Мне показалось, что этим вопросом я поставил его в тупик.
   – Да, – нервно усмехнувшись, согласился Раневский. – Однако вы опоздали с расспросами! – Он резко развернулся и зашагал по направлению к Английской набережной, даже не попрощавшись.
   – Ну, что вы на это скажете, Яков Андреевич? – спросил Кинрю, провожая его глазами.
   – Придется к нему искать какие-то другие подходы, – невозмутимо ответил я.
   Затем мы расстались с Луневым, который все это время нас молча выслушивал.
   – Как надобность появится, зови! – велел он мне на прощание.
* * *
   Дома, к моему удивлению, меня вместе с Мирой ожидала моя несравненная Божена Феликсовна.
   – Bonjor, ma cousine. Здравствуй, моя милая – улыбнулся я. – Чему обязан вновь лицезреть вас?
   – Mais, mon cher, ты должен понимать, что история с графиней Элен меня заинтриговала, – проговорила моя светская родственница и изящным движением руки оправила заменявшие ей манжеты лионские кружева на запястьях.
   – Разумеется, понимаю, – продолжая улыбаться, ответил я.
   Сегодня Божена была одета в костюм для визитов из английского золотистого газа, который изумительно сочетался с нижним изумрудно-зеленым перкалевым платьем. Ее великолепные волосы были зачесаны наверх и закручены на затылке в пышный узел, сколотый атласной зеленоватой токой с золотыми булавками.
   – Так что же за нечисть терзает Елену Оленину? – поинтересовалась она.
   – Ну, мне кажется, что эта нечисть вполне материального происхождения, – неопределенно проговорил я в ответ. – Вряд ли она имеет какое-то отношение к упырям, вурдалакам, оборотням или вампирам…
   – И это все? – откровенно изумилась Божена. – Яков, я о тебе была лучшего мнения. Мне-то казалось, что ты в два счета распутаешь весь этот узел!
   – Мне жаль, дорогая кузина, что я тебя разочаровал, – усмехнулся я. – Лучше расскажи мне, были ли у Элен враги в высшем свете?
   – Враги? – Божена изумленно округлила свои сапфировые глаза, мерцавшие на свету, словно драгоценные камни. – Ты имеешь в виду соперниц?
   – Да, да, – закивал я головой. – Именно это мне и хотелось сказать! Я просто немного неправильно выразился. Возможно, вся эта история с Раневским имеет какую-то неприглядную подноготную? Сам Андрей со мной разговаривать наотрез отказался!
   – История с Раневским! – Божена возвела глаза к потолку. – Сделали из мухи слона. – Ну, совершил молодой дворянин несколько необдуманных шагов, запутался… И что, его сразу казнить за это? Яков, ты, что ли, в свое время карточных долгов не делал? Не ставил свою жизнь и батюшкино состояние валетом на «пе»?! Если бы не Кутузов, скакать бы тебе сейчас игривым меринком в какой-нибудь захолустной чиновничьей конторе. Это ты теперь без проигрышей выучился играть, – она намекала на некоторые мои таланты, обретенные вашим покорным слугой в ордене «Золотого скипетра», но используемые им исключительно в целях борьбы со всеми мыслимыми м немыслимыми силами зла.
   – К чему вы клоните? – сухо осведомился я, заметив, что Мира, затаив дыхание, слушает Божену Феликсовну с несвойственным для нее вниманием. Нет, я вовсе не думал, что Мира разлюбит меня, узнав обо мне более того, чем ей следовало бы знать. Однако мне все равно было неприятно от того, что моя индианка выслушивает из уст Божены не в меру откровенные излияния на мой счет.
   – К тому, что грешки-то за всеми водятся, – отозвалась Божена. – Только не всех нас за них казнят!
   – Что ты хочешь этим сказать? – Я все еще не понимал мою обожаемую Божену Феликсовну. Мне казалось, что индийский бог укоризненно взирает на меня с шифоньерки.
   – Только то, что помолвка Элен Олениной с Раневским, на мой взгляд, намеренно кем-то была расстроена, – откликнулась она.
   – То есть, не было никаких долгов, способных увлечь незадчливого жениха в пропасть, вместе с невестой? – проговорил я задумчиво.
   – Ну, наконец, ты начинаешь кое-что понимать, – облегченно вздохнула Божена Феликсовна.
   – Но, если мне не изменяет память, – вкрадчиво начал я, – ты сама говорила, что Раневский… – Я даже не заметил, как перешел на «ты», чего себе обычно не позволял.
   – Да мало ли что я говорила, – сердито перебила меня Божена Феликсовна. – Не верю я в его страшные преступления, – заявила она. – Нет такого греха, который нельзя было замолить перед любящей женщиной…
   – Вот как? – искренне удивился я. – Вы, Божена Феликсовна, меня удивляете! Уж не связана ли такая перемена во мнении с каким-нибудь вашим новым романом? А?
   – Не твое дело! – Божена игриво щелкнула меня веером по руке, но глаза ее при этом блеснули весельем, из чего я сделал вывод, что у моей сестрицы появился какой-то новый интересный поклонник.
   – Но вы мне так и не сказали, были ли у Элен соперницы, – напомнил я.
   – Конечно, были, – повела плечами Божена Феликсовна, – Елена Оленина довольно милая девушка.
   – Я питаю надежды, что вы назовете мне ее имя, – проворковал я ей на ушко, чем окончательно вывел Миру из равновесия.
   – Я, собственно, за этим к вам и пришла, – кокетливо призналась Божена.
   – Ушам своим не верю! – схватился я за голову. – Моей сестрице захотелось поиграть в полицейского. – Мира! Вели пунша подать! – обратился я к моей индианке. – За это надо обязательно выпить!
   Мира бросила на меня укоризненный взгляд, но все-таки дернула за шнур от сонетки.
   – Я страсть как люблю всякую каббалистику, – с загадочным видом проговорила Божена, привычным движением убирая золотистый локон со лба.
   – Итак… – я уже начинал терять терпение.
   – Яков, ты слышал о Кити Карпушевой? – поинтересовалась Божена.
   – Признаться, нет, – пожал я плечами.
   – Так вот, за ней ухаживал Андрей Раневский, прежде чем сделать предложение графине Элен, – многозначительно произнесла Божена.
   – О! Мне уже не терпится с ней познакомиться! – воскликнул я.
   В этот момент в дверях появился лакей, которому Мира что-то шепнула на ухо, и тот в мгновение ока скрылся в полумраке прихожей.
   – Я велела ему идти за пуншем, – мрачно проговорила Мира в ответ на удивленный взгляд моей дорогой сестры.
   – Ну, Яков, это уже лишнее, – усмехнулась она, обмахиваясь веером. Я почувствовал, что в гостиной и в самом деле стало душновато. Жарко горел камин. В бронзовых канделябрах таяли воском свечи.
   – Так ты представишь меня своей Кити? – снова спросил я. – Вдруг это она подстроила эту мистификацию!
   – Ну, это-то вряд ли, – Божена сложила свои очаровательные губки в трубочку. – Эта девица не способна даже на ажитацию! Но знать что-нибудь этакое она может, пожалуй. Что ж, милый братец, я принимаю сегодня, как всегда, после трех, – она лукаво подмигнула мне. – Я думаю, что Кити непременно осчастливит меня своим присутствием. Так что жду тебя у меня!
* * *
   Итак, мне предстояло сегодня вновь навестить Божену Феликсовну, чтобы познакомиться с Кити, бывшей невестой господина Раневского, и выведать у нее все обстоятельства этого дела. Я вполне представлял, какая сложная и деликатная задача стояла передо мной. Я должен был умудриться во время разговора не затронуть ее чувства и одновременно узнать все, что мне было необходимо.
   После встречи с Карпушевой меня ожидало еще одно весьма важное свидание с Кузнецовым, который, якобы, спас Олениных от бесчестья и в самом ближайшем времени должен был венчаться с графиней Мари.
   – Ты снова уезжаешь? – грустно спросила Мира, когда я примеривал перед зеркалом фрак. – Это дело отнимает у тебя все больше и больше времени. А что это еще за история с карточным долгом?
   Я мысленно отметил, что слова моей кузины произвели на индианку должное впечатление.
   – Я же говорил тебе, что обязан Ивану Кутузову своим добрым именем, честью и состоянием, – ответил я.
   Мира нахмурилась.
   – Не нравится мне все это, – протянула она, поправляя мне галстук. – Фамильная легенда прямо на глазах обрастает все новыми именами и персонажами.
   – Я найду этого вампира! – заявил я уверенно. Я сам чувствовал, что начинаю входить в азарт.
   – Наверное, – ответила Мира и махнула мне рукой на прощание.
   Кинрю спустился за мной следом по лестнице. Он на ходу набросил себе на плечи фризовое пальто.
   – Яков Андреевич, – осведомился японец, – вы на самом деле думаете, что эту мистификацию подстроила какая-то отвергнутая девица?!
   – Не знаю, – пожал я плечами в ответ. – Даже если Кити не имеет к этому отношения, она может устроить мне встречу с Раневским. Что-то мне подсказывает, что молодой человек может искать у нее утешения.
   – Вам виднее, – коротко ответил Кинрю.
* * *
   Божена вся лучилась от счастья, когда я вошел в ее роскошно обставленную гостиную. Она, как всегда, была в центре внимания и купалась в лучах своей светской славы.
   Два господина вели какой-то важный разговор о политике. Божена то и дело вставляла какое-нибудь веское слово, которое каждый раз принималось на «ура». Она постоянно сыпала фразами на французском. Наконец, Божена Феликсовна заметила мое появление и поспешила ко мне на встречу.
   – А я уже думала, что ты не придешь, – шепнула она. – Кити в буфете. Хочешь я тебя провожу?
   – Был бы вам весьма и весьма признателен, моя Цирцея, – признался я.
   – Пойдем! – повелительно сказала Божена, увлекая меня за собой сквозь анфиладу комнат.
* * *
   Особа лет девятнадцати сидела одна на кожаном диванчике и попивала из полупрозрачного бокала ледяной лимонад. На ней было шелковое платье цвета слоновой кости греческого покроя с высокой талией, которое только подчеркивало ослепительную белизну ее кожи. На плечах ее покоилась длинная индийская шаль. Волосы цвета вороного крыла были зачесаны кверху, разделены пробором и спускались вдоль висков по плечам длинными локонами, а на темени они были соединены в несколько пучков, перехваченных нитками жемчуга. Несвойственная юным летам печаль оттеняла ее лицо. В ее взгляде было столько нерастраченной нежности и какой-то необъяснимой романтической грусти, что мне невольно сделалось ее жаль.
   – Кити, – живо обратилась к незнакомке Божена, – позволь представить тебе моего кузена. Яков Кольцов – объявила она, – поручик в отставке!
   Карпушева едва заметно кивнула мне.
   – У него к тебе есть разговор… – интригующе проговорила Божена. – Я оставлю вас на пару минут, – она лучезарно улыбнулась и скрылась в ярко освещенном бронзовыми канделябрами холле.
   – Что за разговор у вас? – нахмурилась Кити. – Я слышала, что вы принимаете участие в судьбе Олениной. Так что же вы хотите услышать от меня?
   – Ох уж эти слухи, – отозвался я, – в Санкт-Петербурге они распространяются хуже чумы!
   – Ну, ну, – кивнула Кити. – Вы, как я полагаю, собираетесь расспрашивать меня о Раневском! Ну так вот, знайте, я вам ничего о нем не скажу!
   – Вы меня, верно, не так поняли. Я не собираюсь причинить вашему Раневскому зла, – как можно искреннее проговорил я.
   Однако Кити мне не поверила. Она бросила на меня убийственный взгляд и залпом опустошила бокал с лимонадом.
   – Вы схватите простуду, – резонно заметил я.
   – Так вы доктор? – деланно изумилась Кити. – Вот уж никогда бы и не подумала!
   – Раневский ухаживал за вами? – не обращая внимания на ее иронию, спросил я.
   – Я же сказала, что… – Екатерина Карпушева гневно сверкнула глазами. В этот момент она сильно напомнила мне мою индианку.
   – Ну, хорошо, хорошо, – проговорил я примирительно. – Мне бы только хотелось, чтобы вы уговорили его повстречаться со мной. Поверьте, я желаю ему только добра! – в эту минуту я сам искренне верил своим словам.
   – С чего вы взяли, что я поддерживаю с ним отношения? – возмутилась Екатерина. – Почему вы вообще…
   – Но вы же должны испытывать хоть каплю сочувствия к страдальцу! Вы ведь любили его… С вашим-то великодушным сердцем! Где еще искать ему утешения?!
   – Кузнецов – подлец! – неожиданно заявила Кити. – Он оклеветал Андрея перед Элен! Мне неизвестно точно, – Карпушева заговорила тише, – но дело в каких-то там векселях…
   – Так вы устроите нам встречу? – я умоляюще заглянул ей в глаза.
   – Постараюсь, – пообещала Карпушева. – Не понимаю, зачем я вообще все это делаю.
* * *
   – Ну, как успехи? – поинтересовалась Божена, когда я снова вернулся в ее голубую гостиную. – Она тебе о чем-нибудь рассказала?
   – Ничего определенного, – покачал я головой. – Все вертится вокруг каких-то неоплаченных векселей и карточного долга.
   – Больная тема? – уколола меня Зизевская.
   – У каждого есть своя Ахиллесова пята, – отозвался я.
   – Что верно, то верно, – проговорил один из молодых господ, подходя к нам.
   Этот франт весь вечер увивался возле Божены. Я догадался, что это и есть ее новый поклонник. Николай Николаевич Орешников – я тут же узнал его. Мне несколько раз приходилось встречаться с ним за ломберным столом.
   – Николай тоже знаком с Раневским, – вкрадчиво проговорила Божена.
   – Раневский – игрок? – осведомился я у него.
   – В какой-то мере, – немного замешкавшись, кивнул Орешников. – Но все же что-то нечисто в этой истории с помолвкой.
   – Мне и самому так кажется, – согласился я. – Вот только я еще не слышал версию Кузнецова. Отзывы-то об этом человеке просто блестящие! Не в пример вашему Раневскому!
   – Так значит, Яков, ты подозреваешь, что это он изображает из себя вампира?! – изумилась Божена. – Так сказать, невестке в отместку!
   – Как знать? – развел я руками. – Мало ли на что может толкнуть человека оскорбленное самолюбие?!
   Божена только пожала плечами.
   – Qui vivra verra, – ответил я. – Поживем увидим.
   Когда я вернулся в наш экипаж, где меня дожидался Кинрю, стрелки часов уже показывали половину седьмого.
   – Пожалуй, Кузнецов у Готье нас заждался, – заметил я. – Как бы не ушел уже. Мне не терпится с ним побеседовать!
   – А что вам Карпушева сказала? – поинтересовался Кинрю. – Признания вам у нее выпытать не посчастливилось?
   – Да что ты! – протестующе замахал я руками. – Единственное, что я смог понять из ее слов, так это то, что Раневский невинен, как ангел, а вот жених Марии Олениной – совсем другое дело!
   – Так что же Кузнецов? – полюбопытствовал мой Золотой дракон.
   – Исчадие ада, – ответил я.
   – Вы это всерьез? – не поверил японец.
   – А то… – усмехнулся я.
* * *
   Кинрю настаивал на том, чтобы сопровождать меня и в ресторане. Я нехотя дал свое согласие, чтобы избежать споров, которые я очень не любил, особенно если они происходили в неподходящее время.
   Кузнецов ожидал меня в одиночестве за низеньким столиком, заставленным всевозможными французскими яствами.
   – Что-то вы запаздываете, Яков Андреевич, – проговорил поручик лейб-гвардии, отправляя в рот ломтик соте. – О чем вы хотели говорить со мной? Речь, должно быть, пойдет о Раневском?
   Он намеренно игнорировал Кинрю, что мне совсем не понравилось. Но Юкио как будто не замечал пренебрежительного к себе отношения, таким беспристрастным оставалось его лицо.
   – Да, – я не стал отрицать очевидного. – Говорят, вы даже стрелялись с ним?
   – Ну, было такое дело, – признал поручик, отпивая из рюмки глоток французского коньяка. – Я выкупил его векселя, расплатился по ним, а он до сих пор отказывается вернуть мне долг, мерзавец! И при этом имел еще наглость свататься к родной сестре моей обожаемой Мари.
   – А Раневский давно приехал? – поинтересовался я. – Сколько времени он уже под окнами бродит?
   – Не знаю, – нахмурился Константин Дмитриевич, – не нравится мне все это. Скоро я его, наверное, снова к барьеру…
   – Ну, ну, успокойтесь, – проговорил я примирительно. – Зачем же сразу к барьеру? Вдруг вас убьют или, того хуже, в результате противоположного исхода еще и к смертной казни приговорят? Как же тогда Мария Александровна? О ней вы подумали? Или вам свою невесту нисколько не жалко?
   – Что-то вы, Яков Андреевич, иронизируете, – заметил Кузнецов. – Непонятно даже с чего. Вы за меня не беспокойтесь. В крайнем случае разжалуют в рядовые и сошлют на войну. А уж там я вновь выслужусь в офицеры! – уверенно заявил он.
   – Ну, в этом-то я не сомневаюсь, – протянул я в ответ. – Так вы полагаете, что Елену Александровну разыгрывает Раневский? Таково ваше мнение?
   – Что? – Константин Дмитриевич поморщился. – Разыгрывает? Ну, это вряд ли. Скорее, он просто-напросто подрывает ее здоровье! То, что она больна, ясно, как Божий день. Что бы там ни напридумывал себе ваш доктор! Как это не печально, но я с горечью вынужден констатировать, что Елена сошла с ума, – Кузнецов удрученно развел руками.
   – Ну, у меня-то другое мнение на этот счет, – заметил я.
   Кузнецов не стал со мной спорить, и на этом мы и расстались.
* * *
   – Что-то подсказывает мне, Яков Андреевич, что ваше расследование зашло в тупик, – мрачно заметил Кинрю, усаживаясь в карету. – Или я ошибаюсь?
   – Ну, – засомневался я с ответом, – я бы не сказал, что ты совершенно прав.
   – Но ведь все, с кем вы разговаривали, противоречат друг другу, – продолжал доказывать японец. – И свет истины, по-моему, так и не забрезжил в этом тоннеле тьмы. И что вы теперь предпримете?
   – Коронный вопрос, – усмехнулся я. – На этот случай у меня есть один ход в запасе!
   – Какой такой ход? – в глазах японца загорелся искренний интерес. – Что вы имеете в виду?
   – Неужели ты думаешь, мой дорогой Кинрю, что я не вожу знакомств со столичными ростовщиками?! Между прочим, по роду своих занятий мне не раз приходилось сталкиваться с представителями этого класса, – ответил я. – Мне кажется, я сумею навести кое-какие справки.
   – А, – Кинрю хлопнул себя по низкому лбу, – вы имеете в виду некого господина Карповича, – догадался он. – Того самого, с кем вы разбирались в прошлом году.
   – Да, было такое дело, – признался я, не желая вдаваться в подробности.
   – Прямо сейчас к нему и отправимся? – поинтересовался Кинрю. Ему не терпелось узнать, что же происходит на самом деле.
   – Час уже поздний, – ответил я. – Завтра прямо с утра к нему и поедем. Карпович – человек сословия неблагородного, так что, думаю, застанем его уже на ногах! А сейчас нам нужно ехать, Мира уже заждалась.
   – И то правда, – согласился Кинрю. – Да и спать очень хочется!
* * *
   – Ну, как успехи? – спросила Мира. – Звезды подсказывают мне, Яков Андреевич, что вы топчетесь на одном месте, – улыбнулась она.
   – Твои звезды, как всегда, правы, – я обнял ее за талию. Только сейчас я понял, как сильно по ней соскучился, словно не видел несколько дней.
   – Что с тобой, Яков? – удивилась моя индианка. Она осторожно отстранилась от меня под пристальным взглядом продолговатых глаз моего японца.
   Я редко проявлял к ней свои чувства в открытую.
   – Ничего, ничего, – улыбнулся я.
   Я поднялся к себе в спальню, где через несколько минут появилась Мира. Она принесла с собой серебряный поднос с ужином.
   – Что-то не так? – осведомилась она. Моя индианка была в бирюзовом капоте, расшитом серебряными нитями. В ушах у нее раскачивались серьги в виде колоколов, усыпанные брильянтами. Волосы были сколоты костяным гребнем, отделанным золотом и эмалью. Гребень был украшен розовой камеей с изображением античного воина.
   – Нет, – я покачал головой. – Самое главное теперь успеть до тех пор, пока не случилось несчастье. Я боюсь, что злоумышленник одной только мистификацией не ограничится…
   – Ты полагаешь, что… – с ужасом осведомилась Мира.
   – Он может довести ее до самоубийства, – ответил я. – Или сам принять непосредственное участие в ее смерти.
   – Нет, – отшатнулась Мира. – Не говори так! Мне делается страшно!