Страница:
местного зоопарка обезьяну и натаскать ее на сбор недоступных плодов,
поданная находчивым Евстигнеем, вызвала всеобщий ажиотаж. Тотчас из зоопарка
был украден здоровый самец-гамадрил, который, однако, не проявили, должного
энтузиазма. Вместо того, чтобы лезть на пальму, он загнал туда одного из
аборигенов, и, схватив собранные фрукты, скрылся в неизвестном направлении.
После неудачи с гамадрилом голодные туземцы стали бросать на Евстигнея
многозначительные взгляды, загадочно при этом облизываясь. Электромонтер не
мог сообразить, в чем тут дело, однако, почел за благо удалиться к менее
кровожадным мулаткам. Те уже вовсю отплясывали "Ламбаду", позвякивая
продетыми через нос и уши блестящими кольцами и потряхивая висевшими на шее
бусами из крокодильих зубов. Вместе с ними Евстигней и веселился до тех пор,
пока заглянувший к нему с утра сосед-кочегар Марыч не дернул его за
прокуренный ус и не разбудил.
Евстигней Кузьмичев раздвинул заскорузлые веки, и осоловело, взглянул
на кочегара.
_ Эх, Марыч, _ сказал он, потягиваясь, _ мне сейчас такой шикарный сон
приснился!
Евстигней перевернулся на другой бок и добавил:
_ Всю ночь с мулатками развлекался и бананы с кокосами кушал.
О туземцах он скромно умолчал.
_ Это что, бананы с кокосами, _ откликнулся Марыч, _ Я вот вместе с
мексиканскими бандитами поезд с золотом грабил. Сам крутой такой ходил, _ в
дырявом сомбреро и босиком. Текилу прямо из горлышка пил, не закусывая.
Только вот эти мексиканцы, _ народ слабый. Как напились, так и заснули
сразу. А людишки с поезда, не будь дураки, все золото обратно погрузили и
деру. Утром проснулись, _ а денег ищи как ветра в прерии. Только голова
раскалывается, от жары, наверное.
_ А ты куда смотрел? _ спросил Евстигней.
_ А я что? _ оправдывался Марыч, _ Я лицо иностранное, можно сказать
"Интернационал".
Тут в квартиру к Евстигнею ввалился еще один участник вчерашнего
банкета, _ Муркетон Сазонов.
_ Здорово мужики, _ приветствовал он с порога всех собравшихся, _ Щас
чего расскажу, _ не поверите! Мне такое приснилось...
_ Да ладно тебе, _ оборвал его Кузьмичев, _ лучше чего б опохмелится
принес.
_ Нет проблем, _ ответил Муркетон, и вынул из широких штанин бутылку
водки "Кутузофф", пятизвездочный "Наполеон" и необъятный сосуд с надписью
CinZano.
_ Баста, сеньоры! _ сказал Наполеон, обращаясь к своим генералам, _ Уно
моменто и победа у нас в кармане!
_ Си, сеньор, _ отвечали генералы, поглядывая на теснивший французские
полки русский авангард. Командовал им светлейший князь Муркетон ди Сазонов,
размахивал палашом направо и налево, срубая волосатые французские головы и
осыпая проклятиями еще оставшихся в живых солдат: "Донна, минорэ, ризаррэ,
попортэ, сьяно-котти, макекузо-макварти!!!"
_ Дьяболо меня разбери, если я что-нибудь понимаю в этой войне! _
хрипел себе под нос главнокомандующий русскими войсками князь Кутузофф, сидя
на белом коне наблюдавший с холма в подзорную трубу за всей этой катавасией,
_ еще одна такая атака и всем моим резервам настанет Гитлер Капут!
_ Не стоит так волноваться, сеньор, _ успокаивал его предводитель
конного полка граф Евстигней Кузьмичефф, _ позвольте мне прэсто оттузитти
франтутто кобелинос и дело в сомбреро!
_ Нетутто-было! _ сказал Кутузофф, _ и, обернувшись к артиллерийским
редутам, крикнул, _ Канониры, банзай!
Старый службист капитано Марычетто поджег фитиль и послал французам
свой привет вместе с залпом картечи, скосившим остатки вражеских легионов.
_ Брависсимо мучачес! _ заорал князь Кутузофф, _ и, рухнув с коня,
приказал представить капитано Марычетто к награде.
_ Баста, баста, сеньоры, _ подытожил происходящее Наполеон, _ Их бин
капут! Финита ля комедия! И, похоже, пора делать ноги.
Потерпев полнейшее поражение на Бородинском поле, разрозненные остатки
французских кабальерос отступили по направлению к Парижу.
На следующее утро три товарища сидели на кухне у Евстигнея и пытались
постичь происходящее. Первым тишину нарушил Марыч.
_ Ну, не могли мы все трое один и тот же сон видеть... А то и массовый
глюк!
_ Черт его знает, _ промолвил Евстигней, и, покосившись на Марыча,
добавил, _ а здорово ты французов взгрел, прямо герой.
Меткий канонир Марыч скромно потупил глаза.
_ А может, мы машину времени изобрели? _ подал идею Муркетон, _ Может,
мы рецепт открыли перемещения во времени и пространстве, а мужики? Нам ведь
за это нобелевскую премию могут дать!
_ Любая теория нуждается в подтверждении, _ высказался меткий канонир,
_ придется поставить эксперимент, _ добавил он и зашарил по карманам в
поисках денег.
Через полчаса на столе красовались литровая бутылка водки "Горбачев",
несколько засушенных рыбешек, пять банок марочного пива и невесть откуда
взявшаяся бутыль украинской горилки.
После непродолжительных переговоров роль первопроходца от науки решил
взять на себя все тот же бесстрашный канонир.
_ Ну, ты там не зазнавайся очень, _ напутствовал его Евстигней.
_ Да на политическую обстановку повлияй, если успеешь, _ добавил
Муркетон.
Марыч наполнил две трети стакана водкой "Горбачев", затем добавил
пятьдесят грамм горилки. Выпил все залпом, а сверху отлакировал пивом. Через
пятнадцать минут он уже спал как убитый.
Просидев в течение часа около мирно спящего друга, Муркетон и Евстигней
заскучали. Ничего особенного не происходило, а потому они решили пока
посмотреть телевизор. Когда экран засветился, их удивленным взорам предстал
изрядно располневший Михаил Сергеевич, произносивший речь об аграрном
секторе.
_ Вот многие депутаты тут гуторят, что, мол, денег нету на сельское
хозяйство, _ сказал Горбачев, аккуратно отрезая кусочек сала от лежавшего
перед ним на тарелке огромного шмата, _ И правильно гуторят! Их и взаправду
нет!
С этими словами он почесал свой длинный чуб.
_ Я вам так скажу, дорогие мои колхозники, _ их и дальше не будет!
Закончив речь под аплодисменты, Горбачев доел оставшееся сало, с
чувством вытер руки о широкие штаны с лампасами и широко улыбнулся в камеру.
Увидев это, Муркетон с Евстигнеем в ужасе переглянулись и в один голос
заорали на мирно спящего Марыча:
_ Просыпайся, морда!
Едва они успели растолкать друга, как вернулась с работы жена Евстигнея
Пелагия Ильинична, пробежавшаяся перед тем по окрестным магазинам.
_ Вы все дрыхнете, лентяи, _ отчитала она мужиков, _ лучше б в магазин
сбегали. Там галушек завезли украинских видимо-невидимо, и водка вдвое
подешевела.
_ Успел-таки, _ подивились Муркетон с Евстигнеем.
_ Ну, что ж, _ сказал Евстигней Кузьмичев, обращаясь к сидевшим за
столом друзьям, _ Пора налаживать международные связи.
С этими словами он поставил на стол пузатую бутылку водки "Финляндия".
1
Маленькая повесть, которая посвящается всем пиплам, живущим в городе
Z...
По дороге, ведущей из одной пустоты в другую, меж домов, похожих словно
стая серых мышей, прямо по крышам, шел задумчивый нечесанный дождь.
Слепая, грустная осень, спрятавшись в опавшей листве, мирно дремала под
стук падающих капель.
Стайки случайных мыслей бродили над городом в поисках головы, в которую
можно было бы приткнуться, но все их поиски были тщетны, так как дождь
разогнал всех прохожих по своим коробкам из железобетона и закрыл все окна в
городе, вдохнув в сознание людей мирный сон. Уснуло все. Птицы перестали
петь, мухи утомились жужжать, а кошки - пить молоко. Погасли все лампы,
потому что ток тоже устал, сменил минус на второй плюс, уравновесился и ушел
на покой. Исчез.
В эту минуту на окраине забытого города, на улице заросшей лопухами,
отворилось окно и вышло в мокрый дремлющий мир, под льющиеся с неба потоки
воды, устремившись в неведомую даль, простиравшуюся за городом, оставив за
собой голый и пустой проем.
Даль начиналась сразу за последним домом по улице Лопухов, с
вечнозеленого соснового леса, шумевшего что есть силы даже когда не было
ветра, а все потому, что росшие там сосны мнили себя корабельными. Каждая
снилась себе уже готовой мачтой и потому несносно скрипела по ночам.
Вслед за окном, в опустевший проем высунулся заспанный лохматый
человек. Он был такой же нечесанный, как дождь и потому весело подмигнул
ему, словно старому знакомому. В ответ дождь радостно обдал его водяными
брызгами, что избавило человека от нелюбимого обряда умывания. Он лишь стер
с лица воду и высунулась в пустой проем еще дальше, пытаясь угадать, куда
сбежало его окно. Он успел заметить его в неведомой дали за городом, - оно
мелькало среди ревматических сосен. Человек успокоился - теперь, по крайней
мере, он знал где его искать. А успокоившись он пошел пить чай на
свою авангардную кухню, что делал всегда в таких случаях. Авангард был
представлен вечно тоскующими бледно-зелеными стенами и задумчивой колченогой
табуреткой. На табуретке стоял натюрморт из ржавого чайника и огрызка
антоновского яблока.
А-га, - промолвил умытый человек, - вот сейчас-то я и позавтракаю.
В этот момент, нарушая строгость авангардного ряда и неся с собой хаос
реализма, в кухню на бреющем полет влетела шестиструнная гитара и, не успев
затормозить, с грохотом воткнулась в вечно тоскливую стену.
Ах, да! - вспомнил небритый и нечесанный человек, - пора заниматься. Он
взял в руки чайник и перевернув его, три раза сильно встряхнул. Внутри
что-то забулькало, но ничего не пролилось. Человек минуту помедлил, а затем
робко напомнил, обращаясь куда-то в глубины чайника:
Вась, а Вась? - пора заниматься... - на что чайник разразился
проклятиями и вырвавшись из державших его рук, грохнулся на пол.
Вась?... - снова негромко напомнил о себе человек.
Да не Вася я! - громыхнуло из чайника, - а Майк! По нашему значит -
Миша, - добавил он немного смягчившись. Небритый человек испуганно прижался
к стене и промямлил: Миша... а ты кто?
Кто-кто... гений я. Непонятый.
Да ну!
Ну да!
Миша, - осмелился спросить размазанный по стене человек, - а что ты
можешь?
Многово я могу, - самодовольно заявил чайник, - могу тесать, пилить.
Паять могу. Могу шнурки отпарить, макароны продуть, а потом наехать на уши.
Могу мышей не ловить.
Не надо, они хорошие.
Ну да. А ещо могу пространство искривлять вокруг себя. Правда при этом
появляются побочные действия: у тех, кто рядом, извилины узлом заплетаются,
и едет крыша.
Это не страшно, - сказал человек и прибавил задумчиво, - а у кого она
сейчас не едет?... Ну ладно, пора заниматься.
Так было всегда. Да. Так было всегда. Он смотрел сквозь стену на эти
синие, с белыми блестящими вершинами, горы словно видел их в первый раз. Но
это было неправдой. Он видел их с тех пор как появился на свет впервые, а
было это ох как давно...
Бездонное фиолетовое небо приковывало к себе его отрешенный взгляд. Оно
вытягивало из его головы все суетные мысли, растворяя их в себе, разбавляя
все горести и пустые печали фиолетовой краской.
Он знал, что когда-нибудь уйдет туда навсегда. Быть может это случится
через сто лет, а может сейчас... Но уйдет обязательно.
Он знал, что здесь он уже не жилец. Здесь среди царства глухой немощной
пустоты ему уже просто нет места. Он казался себе именно тем яблоком,
которому некуда упасть. А когда некуда упасть, это уже - конец.
Как отрадно видеть всю жизнь одни горные вершины с вечными снегами и
нетающим льдом. "Наверное, я уже разучился воспринимать остальное, - думал
он, вытянувшись на жесткой сетке железной койки и положив босые ноги на
спинку кровати, - как тяжко знать все наперед о других, а о себе не знать
ничего."
"Вот сейчас сюда войдет женщина и принесет мне абрикосовый сок", -
подумал он с легкой грустью, но в то же время слегка улыбнулся. Иногда жизнь
забавляла его своей непосредственностью.
Она уже поднимается по лестнице, я слышу ее шаги. Она ступает неслышно
и осторожно, боится расплескать мой драгоценный напиток. Она держит в руках
серебряный поднос с кувшином.
Неслышно позади него растворилась дверь, и на пороге появилась
восточная женщина Цинь.
Я принесла тебе сок, мой господин, - сказала она и превратилась в
туманное облако, распадаясь на куски и исчезая прямо на глазах. "Вот так
всегда, - подумал он с грустью, осушая кувшин по космическим каналам не
вставая с постели, - не везет тебе, Абрахамс Синяк."
Никогда не глядите в мутную даль. Это недостойно и вредно для здоровья.
Это может позволить себе лишь совсем потерянный человек, по уши погрязший в
грехах, закоснелый и потому мутный как сама эта даль.
К тому же, гляди не гляди, а там все равно ничего нет. Пухлые облака,
влачащие свое жалкое существование на маршрутах воздушных течений. Прокисшая
серость неба, и отдаленный стук журавлей-колодцев, разносящийся по всей
обширной округе разноголосых мутностей, потерявшийся средь этой
гипертрофированной пустоты.
О да! Ты огромна - Великая мутность! Твоим слугам нет счета, а деяньям
- конца. Всепоглощающая, всеобъемлющая, ты делаешь из людей мутный кефир или
поросячье пойло. Но спросила ли ты их об этом? Хотят ли они всю жизнь быть
кефиром или поросячьими завтраками... Что? Никто не отвечает?... страшно.
И откуда ты только взялась, хочу я знать? Издалека? Похоже. Хотя - нет,
- ты все время была где-то рядом, до поры витала поблизости, прикидываясь то
туманом, то слякотью, то пчелиным пометом. Ты можешь меняться. И поэтому от
перемены мест слагаемых сумма меняется очень быстро. Или просто - от
перемены мест. И уже не уследить. Сменил место, знак, душу, и вот она уже
тут как тут. И ты больше не ты. Ты больше никто. Ты - мутный. А серая
мутность пострашнее проказы. Она входит незаметно, по капле, просачивается
сквозь поры ослабевшей души, замутняя ее первородный цвет.
О люди! Бойтесь! Идет время Великой Мутности.
Когда бродивший по городу дождь окончательно утомился и иссяк, на
окраине его возник Вертиполох. Вернее возник он в доме No6 по Комсомольской
улице, и возник не весь.
Сначала на маленькой уютной кухоньке появились его голые волосатые ноги
в хайкинга американской армии и носках Бундесвера. Через пять минут над ними
обозначилась голова с умными черными глазами. И уж затем, с минутку
померцав, воплотилось в натуре его тело.
Тетушка его никак не ожидала, что все произойдет так быстро, и поэтому
была обескуражена появлением на кухне как раз к обеду. Она накинула на него
халат, чтобы прикрыть природную наготу, и усадила за стол. Вертиполох с
чавканьем погрузил содержимое тарелки в свое чрево и задумался. Странные и
грустные мысли бродили в его голове.
Вот есть я, - думал он, почесывая волосатую ногу, - я есть вот, - снова
думал он и чесал свою ногу. - Да...! Вот есть суп!
Был, - мягко поправила тетушка.
Да, был, - согласился Вертиполох, - но его уже нет?!
Нет, - согласилась тетушка.
Печально, - изрек племянник, - надо все обдумать. Пойду пройдусь.
Он встал и вышел сквозь узкий коридор на улицу, оставив после себя
атмосферу глубокой тайны. Тетушка, вся окутанная ею, убрала со стола, вымыла
посуду, и, посмотрев на зиявший в конце коридора дверной проем, промолвила с
сожалением:
Опять исчез. Ох уж эти дети...
Когда Вертиполох возник на улице, там уже шел снег. Он снял хайкинг и
носок бундесвера и поставил свою оголенную ногу в слякотную лужу.
Ах, да, - вздохнул он, - уже зима.
Но он ошибался на 180, было собственно еще жаркое лето, и кругом пели
птицы. Снег шел только у него во дворе.
Кругом одни загадки, - выдвинул он свой июньский тезис и пошел, куда
глаза глядят.
В этот момент тихое бормотание мыслей, ворочавшихся в голове у
Вертиполоха, было нарушено появлением бегущего куда-то окна и бегущего за
ним человека.
Стой, проклятый тупой квадрат!!! - орал человек, прыгая босиком по
камням, так как был абсолютно голым, - мне же холодно!
Между прочим - параллелепипед! - парировало окно, пробегая мимо
Вертиполоха.
Чего???! - от неожиданности голый человек остановился. Воспользовавшись
этим, окно исчезло в кустах.
Голый, увидев, что все пропало, впал в транс. Он упал на четвереньки и
забормотал, пугливо озираясь:
Да как же это, да куда же... Люди!!!
Все проходит, брат мой, - подбодрил его стоявший рядом Вертиполох, -
это суета.
В этот момент из-за угла с диким воем вылетела шестиструнная гитара и
резво взмыла вверх, там она на секунду затормозила, сделала три мертвых
петли, и, сверкнув на солнце лакированными плоскостями, вошла в штопор.
Своим невидимым концом штопор уткнулся в Вертиполоха.
Воздух!!! - заорал насмерть перепуганный человек и зарылся на три метра
в землю.
Вертиполох резко бросился в сторону и, споткнувшись, тяжело плюхнулся в
канаву с водой.
Со страшным грохотом, словно обрушился небоскреб, гитара вошла в землю,
насмерть придавив трех муравьев и сломав лапу подвернувшемуся кузнечику.
Весь мокрый Вертиполох вылез из канавы. От развороченной земли валил пар.
Неподалеку из земли торчала голова с искаженным от радости лицом.
Милый мой! - весело крикнула голова, - да вы мне жизнь спасли! Я просто
обязан напоить вас чаем.
Вертиполох выдернул из земли слегка дымившуюся гитару, закинул ее за
плечо и, обняв голого человека, зашагал с ним по направлению к Привокзальной
улице.
А там их ожидало тепло и уют авангардной кухни: колченогий табурет и
тоскливо-зеленые стены.
Люблю уют, черт возьми, - сказал Вертиполох, входя в кухню и швыряя
гитару в угол.
Да, - поддакнул голый и вытянулся на дощатом полу. Он мирно прикемарил
в углу и уже начал посапывать, когда Вертиполох неожиданно вспомнил о цели
своего посещения:
Э! - воскликнул он, - а где же чай?
Он вот, - сказал человек и ткнул пальцем в пустоту.
Здесь.
Да где? - переспросил Вертиполох.
Да вот же, - пояснил человек, - он везде. Его надо просто вожделеть
очень сильно, и он появится. Помни, если ничего нет, а очень хочется, то
надо вожделеть, и все появится само собой. Понял?
У-гу, - загадочно сказал Вертиполох.
Ну тогда вожделей, а я немного посплю, - сказал человек и провалился в
сон. А Вертиполох уселся на полу, скрестив ноги, подобно индейским йогам и
стал вожделеть.
Когда через полчаса ничего не появилось, он не огорчился и стал
вожделеть в другую сторону.
Теперь он хотел бутылку кефира и котлету, которую можно есть только
зимой, маленькую и сморщенную, но очень желанную. Он вожделел ее всеми
силами своей души, и когда, наконец, перед ним возник поднос с бутылкой
кефира и котлетой в розовой дымке, он в изнеможении рухнул на пол, потеряв
остаток сил и ныряя в глубокий обморок. Но Подсознание его улыбнулось: он
добился своего и скоро будет сыт...
Когда Вертиполох очнулся, ни кефира, ни котлеты на полу не было. Он
огляделся: голый человек исчез.
Сволочь, - выругался Вертиполох, и поправив халат, шагнул через оконный
проем в вечный дождь.
По дороге, ведущей из одной пустоты в другую, меж домов, похожих словно
стая серых мышей, прямо по крышам шел задумчивый нечесанный дождь.
Рядом с ним шагал, запахнув полы своего халата, Вертиполох. Он был
голоден, обманут и недоволен жизнью. Он шагал, не разбирая дороги, ему было
все равно, куда идти. И он пошел в "Снайпер". Вернее, не совсем так:
"Снайпер" вдруг ощутил, что нужен ему больше жизни и возник на дороге,
которая вела в пустоту. Теперь она вела в "Снайпер".
Вертиполох увидел, что идет не один, впереди него шагал какой-то мэн.
Он догнал его и хлопнул по плечу: - Здорово, Джо! - Я не джо, - ответил мэн,
- я пипл Кузьмичев.
Ага, а я Вертиполох! - Это в кайф!
И они вошли в "Снайпер" уже друзьями. Поднявшись по лестнице на второй
этаж, они остановились и отряхнули с себя воду, висевшую на одежде крупными
каплями. Из-за двери вдруг раздался страшный скрежет, словно стая облезлых
кошек застряла в трубе. - Что это? - испуганно вопросил Вертополох. - Не
боись, - успокоил его пипл Кузьмичев, - это наш третий.
Он отворил дверь, за которой открылась небольшая комната, заваленная
аппаратурой. Чего здесь только не было: гитары, стулья, барабаны,
синтезаторы и микрофонные стойки были свалены в одну кучу, поверх которой
восседал еще один лохматый мэн в клубах сизого дыма и с бутылкой "Столичной"
в руке. Увидев гостей, он дико заорал и оскалился: - Привет, пиплы!!! -
Привет, - согласился пипл Кузьмичев и сказал Вертиполоху, - заходи, третьим
будешь.
Через минуту они уже выпивали на троих. Так родилось "ЗЮ" (ZUO).
Пипл Кузьмичев сказал: "Мы будем звать тебя Верт"! И Вертиполох
согласился быть Вертом. Так выходило даже лучше. И жизнь потекла дальше, а
потом вообще забила ключом, разбрасывая веселые брызги во все стороны.
До тех пор, как Верт возник в этом городе и повстречал по дороге к
"Снайперу" пипла Кузьмичева, а следом и Марыча (это тот лохматый мэн,
который любил детей и выпить), всем им чего-то не хватало, но теперь...
Теперь они проводили вместе все свободное время, так как другого у них
не было. "Снайпер" стал их домом. Здесь они собирались каждый вечер и,
разобрав кучу гитар, валявшихся на полу, и кое-как натянув на них струны,
бренчали что есть силы, вымещая на несчастных инструментах все свои эмоции.
Эмоци й было не мало, и от этого струны рвались как прогнившие нитки, но они
натягивали все новые и новые, до тех пор, пока не родился Пурик. Пурик умел
немного стучать на барабанах. Поэтому, когда тот слегка подрос, Марыч
притащил его в "Снайпер". После чего Пурик стал сотрясать стены мощными, но
не в тему, ударами по барабанам. Спустя месяц он измочалил их вконец, и
выкинул в окно, сбив по дороге пролетавшую мимо ворону.
Шло время... Птицы стали облетать "Снайпер" стороной, люди обходить
его, а пиплы потянулись туда стаями.
Пипл Кузьмичев научился слегка бренчать на гитаре и писать песни. Марыч
освоил "Бас". Пурик собрал новые барабаны и выстрогал из поваленной березы
новые палочки. Один Верт не научился играть ни на чем, плюнул на все и стал
называться непонятным словом "менеджер". Но после плюнул еще раз и стал
великим кинорежиссером, потому что стал снимать фильм про "ЗЮ".
О! Вы не знаете, что такое "ЗЮ"?! Видели ли вы когда-нибудь, что такое
"ЗЮ"?! А это надо было видеть...
С течением времени "Снайпер" переполнился внутренней энергией,
выплескиваемой каждый вечер пиплами из "ZUO", и стал светиться по ночам. Над
ним изменилась роза ветров, и пролетавшие мимо самолеты проваливались в
воздушные ямы, которых над городом стало больше, чем здорового неба. Зима
покинула эти края, потому что снег таял уже в воздухе, еще не достигнув
земли, отчего все время шли дожди. Пропитанная избыточной влагой северная
земля, на которой стоял забытый город, прониклась доверием к жившим на ней
пиплам и зазеленела навечно. Все пропало за буйно разросшимися деревьями и
травами, зацвели даже заборы и телеграфные столбы, вследствие чего тут же
встал вопрос о переименовании города, хотя прежнее название все забыли.
Ранним утром пипл Кузьмичев вышел на крыльцо своего дома и, посмотрев
окрест, зевнул и сказал: - Какое все зеленое! С тех пор город стал
называться Зеленогорск.
Он отчетливо помнил тот день, когда восточная женщина Цинь растаяла у
него на глазах, превратившись в облако, и унеслась куда-то в сторону
Тибетских гор.
С той поры никто больше не навестил его и не сказал ему ласкового
слова. А как его хотелось услышать! Все женщины миры забыли о нем
единогласно, словно его никогда и не существовало. Но он жил и пил кефир! И
потому был жив еще семьсот лет, а потом впал в спячку. Страшные сны
будоражили его истосковавшуюся душу: "... Она уходила куда-то вдаль,
неслышно ступая ногами по теплому песку. Завернутая в прозрачную шелковую
накидку, которая, облегая ее стан, подчеркивала стройность фигуры. Боже, как
же она была прекрасна!"
Они любили друг друга безумно, но сказка не может продолжаться вечно, и
настал день, когда она сказала ему, что должна уйти. Нет, она любит его
по-прежнему, но она должна уйти в пустыню. Что-то зовет ее, какой-то
внутренний голос. Кажется, это зовет Бог... И она ушла, оставив его наедине
с мерзкими обшарпанными стенами, железной койкой и протухшим кефиром.
Одного. Он знал, что иначе она не могла поступить, и не винил ее... но это
было жестоко.
Он не мог пойти вместе с ней и остаться тоже уже не мог. Все было
просто и непонятно...
Три года он провисел один. В комнате, заполненной жужжанием мух и
поскрипыванием натянувшейся веревки. А потом появилась Цинь и, встав рядом
на табуретку, поцеловала его в губы. Когда он упал на пол, оборвав веревку и
сломав себе шесть ребер, она стала ухаживать за ним, и вскоре он опять встал
на ноги.
Как оказалось, чувства меняются почти мгновенно. Теперь он ненавидел
свою сказку и любил Цинь. Но его словно преследовал рок: настал день и Цинь,
превратившись в облако, улетела в далекий Тибет, опять покинув его. Круг
поданная находчивым Евстигнеем, вызвала всеобщий ажиотаж. Тотчас из зоопарка
был украден здоровый самец-гамадрил, который, однако, не проявили, должного
энтузиазма. Вместо того, чтобы лезть на пальму, он загнал туда одного из
аборигенов, и, схватив собранные фрукты, скрылся в неизвестном направлении.
После неудачи с гамадрилом голодные туземцы стали бросать на Евстигнея
многозначительные взгляды, загадочно при этом облизываясь. Электромонтер не
мог сообразить, в чем тут дело, однако, почел за благо удалиться к менее
кровожадным мулаткам. Те уже вовсю отплясывали "Ламбаду", позвякивая
продетыми через нос и уши блестящими кольцами и потряхивая висевшими на шее
бусами из крокодильих зубов. Вместе с ними Евстигней и веселился до тех пор,
пока заглянувший к нему с утра сосед-кочегар Марыч не дернул его за
прокуренный ус и не разбудил.
Евстигней Кузьмичев раздвинул заскорузлые веки, и осоловело, взглянул
на кочегара.
_ Эх, Марыч, _ сказал он, потягиваясь, _ мне сейчас такой шикарный сон
приснился!
Евстигней перевернулся на другой бок и добавил:
_ Всю ночь с мулатками развлекался и бананы с кокосами кушал.
О туземцах он скромно умолчал.
_ Это что, бананы с кокосами, _ откликнулся Марыч, _ Я вот вместе с
мексиканскими бандитами поезд с золотом грабил. Сам крутой такой ходил, _ в
дырявом сомбреро и босиком. Текилу прямо из горлышка пил, не закусывая.
Только вот эти мексиканцы, _ народ слабый. Как напились, так и заснули
сразу. А людишки с поезда, не будь дураки, все золото обратно погрузили и
деру. Утром проснулись, _ а денег ищи как ветра в прерии. Только голова
раскалывается, от жары, наверное.
_ А ты куда смотрел? _ спросил Евстигней.
_ А я что? _ оправдывался Марыч, _ Я лицо иностранное, можно сказать
"Интернационал".
Тут в квартиру к Евстигнею ввалился еще один участник вчерашнего
банкета, _ Муркетон Сазонов.
_ Здорово мужики, _ приветствовал он с порога всех собравшихся, _ Щас
чего расскажу, _ не поверите! Мне такое приснилось...
_ Да ладно тебе, _ оборвал его Кузьмичев, _ лучше чего б опохмелится
принес.
_ Нет проблем, _ ответил Муркетон, и вынул из широких штанин бутылку
водки "Кутузофф", пятизвездочный "Наполеон" и необъятный сосуд с надписью
CinZano.
_ Баста, сеньоры! _ сказал Наполеон, обращаясь к своим генералам, _ Уно
моменто и победа у нас в кармане!
_ Си, сеньор, _ отвечали генералы, поглядывая на теснивший французские
полки русский авангард. Командовал им светлейший князь Муркетон ди Сазонов,
размахивал палашом направо и налево, срубая волосатые французские головы и
осыпая проклятиями еще оставшихся в живых солдат: "Донна, минорэ, ризаррэ,
попортэ, сьяно-котти, макекузо-макварти!!!"
_ Дьяболо меня разбери, если я что-нибудь понимаю в этой войне! _
хрипел себе под нос главнокомандующий русскими войсками князь Кутузофф, сидя
на белом коне наблюдавший с холма в подзорную трубу за всей этой катавасией,
_ еще одна такая атака и всем моим резервам настанет Гитлер Капут!
_ Не стоит так волноваться, сеньор, _ успокаивал его предводитель
конного полка граф Евстигней Кузьмичефф, _ позвольте мне прэсто оттузитти
франтутто кобелинос и дело в сомбреро!
_ Нетутто-было! _ сказал Кутузофф, _ и, обернувшись к артиллерийским
редутам, крикнул, _ Канониры, банзай!
Старый службист капитано Марычетто поджег фитиль и послал французам
свой привет вместе с залпом картечи, скосившим остатки вражеских легионов.
_ Брависсимо мучачес! _ заорал князь Кутузофф, _ и, рухнув с коня,
приказал представить капитано Марычетто к награде.
_ Баста, баста, сеньоры, _ подытожил происходящее Наполеон, _ Их бин
капут! Финита ля комедия! И, похоже, пора делать ноги.
Потерпев полнейшее поражение на Бородинском поле, разрозненные остатки
французских кабальерос отступили по направлению к Парижу.
На следующее утро три товарища сидели на кухне у Евстигнея и пытались
постичь происходящее. Первым тишину нарушил Марыч.
_ Ну, не могли мы все трое один и тот же сон видеть... А то и массовый
глюк!
_ Черт его знает, _ промолвил Евстигней, и, покосившись на Марыча,
добавил, _ а здорово ты французов взгрел, прямо герой.
Меткий канонир Марыч скромно потупил глаза.
_ А может, мы машину времени изобрели? _ подал идею Муркетон, _ Может,
мы рецепт открыли перемещения во времени и пространстве, а мужики? Нам ведь
за это нобелевскую премию могут дать!
_ Любая теория нуждается в подтверждении, _ высказался меткий канонир,
_ придется поставить эксперимент, _ добавил он и зашарил по карманам в
поисках денег.
Через полчаса на столе красовались литровая бутылка водки "Горбачев",
несколько засушенных рыбешек, пять банок марочного пива и невесть откуда
взявшаяся бутыль украинской горилки.
После непродолжительных переговоров роль первопроходца от науки решил
взять на себя все тот же бесстрашный канонир.
_ Ну, ты там не зазнавайся очень, _ напутствовал его Евстигней.
_ Да на политическую обстановку повлияй, если успеешь, _ добавил
Муркетон.
Марыч наполнил две трети стакана водкой "Горбачев", затем добавил
пятьдесят грамм горилки. Выпил все залпом, а сверху отлакировал пивом. Через
пятнадцать минут он уже спал как убитый.
Просидев в течение часа около мирно спящего друга, Муркетон и Евстигней
заскучали. Ничего особенного не происходило, а потому они решили пока
посмотреть телевизор. Когда экран засветился, их удивленным взорам предстал
изрядно располневший Михаил Сергеевич, произносивший речь об аграрном
секторе.
_ Вот многие депутаты тут гуторят, что, мол, денег нету на сельское
хозяйство, _ сказал Горбачев, аккуратно отрезая кусочек сала от лежавшего
перед ним на тарелке огромного шмата, _ И правильно гуторят! Их и взаправду
нет!
С этими словами он почесал свой длинный чуб.
_ Я вам так скажу, дорогие мои колхозники, _ их и дальше не будет!
Закончив речь под аплодисменты, Горбачев доел оставшееся сало, с
чувством вытер руки о широкие штаны с лампасами и широко улыбнулся в камеру.
Увидев это, Муркетон с Евстигнеем в ужасе переглянулись и в один голос
заорали на мирно спящего Марыча:
_ Просыпайся, морда!
Едва они успели растолкать друга, как вернулась с работы жена Евстигнея
Пелагия Ильинична, пробежавшаяся перед тем по окрестным магазинам.
_ Вы все дрыхнете, лентяи, _ отчитала она мужиков, _ лучше б в магазин
сбегали. Там галушек завезли украинских видимо-невидимо, и водка вдвое
подешевела.
_ Успел-таки, _ подивились Муркетон с Евстигнеем.
_ Ну, что ж, _ сказал Евстигней Кузьмичев, обращаясь к сидевшим за
столом друзьям, _ Пора налаживать международные связи.
С этими словами он поставил на стол пузатую бутылку водки "Финляндия".
1
Маленькая повесть, которая посвящается всем пиплам, живущим в городе
Z...
По дороге, ведущей из одной пустоты в другую, меж домов, похожих словно
стая серых мышей, прямо по крышам, шел задумчивый нечесанный дождь.
Слепая, грустная осень, спрятавшись в опавшей листве, мирно дремала под
стук падающих капель.
Стайки случайных мыслей бродили над городом в поисках головы, в которую
можно было бы приткнуться, но все их поиски были тщетны, так как дождь
разогнал всех прохожих по своим коробкам из железобетона и закрыл все окна в
городе, вдохнув в сознание людей мирный сон. Уснуло все. Птицы перестали
петь, мухи утомились жужжать, а кошки - пить молоко. Погасли все лампы,
потому что ток тоже устал, сменил минус на второй плюс, уравновесился и ушел
на покой. Исчез.
В эту минуту на окраине забытого города, на улице заросшей лопухами,
отворилось окно и вышло в мокрый дремлющий мир, под льющиеся с неба потоки
воды, устремившись в неведомую даль, простиравшуюся за городом, оставив за
собой голый и пустой проем.
Даль начиналась сразу за последним домом по улице Лопухов, с
вечнозеленого соснового леса, шумевшего что есть силы даже когда не было
ветра, а все потому, что росшие там сосны мнили себя корабельными. Каждая
снилась себе уже готовой мачтой и потому несносно скрипела по ночам.
Вслед за окном, в опустевший проем высунулся заспанный лохматый
человек. Он был такой же нечесанный, как дождь и потому весело подмигнул
ему, словно старому знакомому. В ответ дождь радостно обдал его водяными
брызгами, что избавило человека от нелюбимого обряда умывания. Он лишь стер
с лица воду и высунулась в пустой проем еще дальше, пытаясь угадать, куда
сбежало его окно. Он успел заметить его в неведомой дали за городом, - оно
мелькало среди ревматических сосен. Человек успокоился - теперь, по крайней
мере, он знал где его искать. А успокоившись он пошел пить чай на
свою авангардную кухню, что делал всегда в таких случаях. Авангард был
представлен вечно тоскующими бледно-зелеными стенами и задумчивой колченогой
табуреткой. На табуретке стоял натюрморт из ржавого чайника и огрызка
антоновского яблока.
А-га, - промолвил умытый человек, - вот сейчас-то я и позавтракаю.
В этот момент, нарушая строгость авангардного ряда и неся с собой хаос
реализма, в кухню на бреющем полет влетела шестиструнная гитара и, не успев
затормозить, с грохотом воткнулась в вечно тоскливую стену.
Ах, да! - вспомнил небритый и нечесанный человек, - пора заниматься. Он
взял в руки чайник и перевернув его, три раза сильно встряхнул. Внутри
что-то забулькало, но ничего не пролилось. Человек минуту помедлил, а затем
робко напомнил, обращаясь куда-то в глубины чайника:
Вась, а Вась? - пора заниматься... - на что чайник разразился
проклятиями и вырвавшись из державших его рук, грохнулся на пол.
Вась?... - снова негромко напомнил о себе человек.
Да не Вася я! - громыхнуло из чайника, - а Майк! По нашему значит -
Миша, - добавил он немного смягчившись. Небритый человек испуганно прижался
к стене и промямлил: Миша... а ты кто?
Кто-кто... гений я. Непонятый.
Да ну!
Ну да!
Миша, - осмелился спросить размазанный по стене человек, - а что ты
можешь?
Многово я могу, - самодовольно заявил чайник, - могу тесать, пилить.
Паять могу. Могу шнурки отпарить, макароны продуть, а потом наехать на уши.
Могу мышей не ловить.
Не надо, они хорошие.
Ну да. А ещо могу пространство искривлять вокруг себя. Правда при этом
появляются побочные действия: у тех, кто рядом, извилины узлом заплетаются,
и едет крыша.
Это не страшно, - сказал человек и прибавил задумчиво, - а у кого она
сейчас не едет?... Ну ладно, пора заниматься.
Так было всегда. Да. Так было всегда. Он смотрел сквозь стену на эти
синие, с белыми блестящими вершинами, горы словно видел их в первый раз. Но
это было неправдой. Он видел их с тех пор как появился на свет впервые, а
было это ох как давно...
Бездонное фиолетовое небо приковывало к себе его отрешенный взгляд. Оно
вытягивало из его головы все суетные мысли, растворяя их в себе, разбавляя
все горести и пустые печали фиолетовой краской.
Он знал, что когда-нибудь уйдет туда навсегда. Быть может это случится
через сто лет, а может сейчас... Но уйдет обязательно.
Он знал, что здесь он уже не жилец. Здесь среди царства глухой немощной
пустоты ему уже просто нет места. Он казался себе именно тем яблоком,
которому некуда упасть. А когда некуда упасть, это уже - конец.
Как отрадно видеть всю жизнь одни горные вершины с вечными снегами и
нетающим льдом. "Наверное, я уже разучился воспринимать остальное, - думал
он, вытянувшись на жесткой сетке железной койки и положив босые ноги на
спинку кровати, - как тяжко знать все наперед о других, а о себе не знать
ничего."
"Вот сейчас сюда войдет женщина и принесет мне абрикосовый сок", -
подумал он с легкой грустью, но в то же время слегка улыбнулся. Иногда жизнь
забавляла его своей непосредственностью.
Она уже поднимается по лестнице, я слышу ее шаги. Она ступает неслышно
и осторожно, боится расплескать мой драгоценный напиток. Она держит в руках
серебряный поднос с кувшином.
Неслышно позади него растворилась дверь, и на пороге появилась
восточная женщина Цинь.
Я принесла тебе сок, мой господин, - сказала она и превратилась в
туманное облако, распадаясь на куски и исчезая прямо на глазах. "Вот так
всегда, - подумал он с грустью, осушая кувшин по космическим каналам не
вставая с постели, - не везет тебе, Абрахамс Синяк."
Никогда не глядите в мутную даль. Это недостойно и вредно для здоровья.
Это может позволить себе лишь совсем потерянный человек, по уши погрязший в
грехах, закоснелый и потому мутный как сама эта даль.
К тому же, гляди не гляди, а там все равно ничего нет. Пухлые облака,
влачащие свое жалкое существование на маршрутах воздушных течений. Прокисшая
серость неба, и отдаленный стук журавлей-колодцев, разносящийся по всей
обширной округе разноголосых мутностей, потерявшийся средь этой
гипертрофированной пустоты.
О да! Ты огромна - Великая мутность! Твоим слугам нет счета, а деяньям
- конца. Всепоглощающая, всеобъемлющая, ты делаешь из людей мутный кефир или
поросячье пойло. Но спросила ли ты их об этом? Хотят ли они всю жизнь быть
кефиром или поросячьими завтраками... Что? Никто не отвечает?... страшно.
И откуда ты только взялась, хочу я знать? Издалека? Похоже. Хотя - нет,
- ты все время была где-то рядом, до поры витала поблизости, прикидываясь то
туманом, то слякотью, то пчелиным пометом. Ты можешь меняться. И поэтому от
перемены мест слагаемых сумма меняется очень быстро. Или просто - от
перемены мест. И уже не уследить. Сменил место, знак, душу, и вот она уже
тут как тут. И ты больше не ты. Ты больше никто. Ты - мутный. А серая
мутность пострашнее проказы. Она входит незаметно, по капле, просачивается
сквозь поры ослабевшей души, замутняя ее первородный цвет.
О люди! Бойтесь! Идет время Великой Мутности.
Когда бродивший по городу дождь окончательно утомился и иссяк, на
окраине его возник Вертиполох. Вернее возник он в доме No6 по Комсомольской
улице, и возник не весь.
Сначала на маленькой уютной кухоньке появились его голые волосатые ноги
в хайкинга американской армии и носках Бундесвера. Через пять минут над ними
обозначилась голова с умными черными глазами. И уж затем, с минутку
померцав, воплотилось в натуре его тело.
Тетушка его никак не ожидала, что все произойдет так быстро, и поэтому
была обескуражена появлением на кухне как раз к обеду. Она накинула на него
халат, чтобы прикрыть природную наготу, и усадила за стол. Вертиполох с
чавканьем погрузил содержимое тарелки в свое чрево и задумался. Странные и
грустные мысли бродили в его голове.
Вот есть я, - думал он, почесывая волосатую ногу, - я есть вот, - снова
думал он и чесал свою ногу. - Да...! Вот есть суп!
Был, - мягко поправила тетушка.
Да, был, - согласился Вертиполох, - но его уже нет?!
Нет, - согласилась тетушка.
Печально, - изрек племянник, - надо все обдумать. Пойду пройдусь.
Он встал и вышел сквозь узкий коридор на улицу, оставив после себя
атмосферу глубокой тайны. Тетушка, вся окутанная ею, убрала со стола, вымыла
посуду, и, посмотрев на зиявший в конце коридора дверной проем, промолвила с
сожалением:
Опять исчез. Ох уж эти дети...
Когда Вертиполох возник на улице, там уже шел снег. Он снял хайкинг и
носок бундесвера и поставил свою оголенную ногу в слякотную лужу.
Ах, да, - вздохнул он, - уже зима.
Но он ошибался на 180, было собственно еще жаркое лето, и кругом пели
птицы. Снег шел только у него во дворе.
Кругом одни загадки, - выдвинул он свой июньский тезис и пошел, куда
глаза глядят.
В этот момент тихое бормотание мыслей, ворочавшихся в голове у
Вертиполоха, было нарушено появлением бегущего куда-то окна и бегущего за
ним человека.
Стой, проклятый тупой квадрат!!! - орал человек, прыгая босиком по
камням, так как был абсолютно голым, - мне же холодно!
Между прочим - параллелепипед! - парировало окно, пробегая мимо
Вертиполоха.
Чего???! - от неожиданности голый человек остановился. Воспользовавшись
этим, окно исчезло в кустах.
Голый, увидев, что все пропало, впал в транс. Он упал на четвереньки и
забормотал, пугливо озираясь:
Да как же это, да куда же... Люди!!!
Все проходит, брат мой, - подбодрил его стоявший рядом Вертиполох, -
это суета.
В этот момент из-за угла с диким воем вылетела шестиструнная гитара и
резво взмыла вверх, там она на секунду затормозила, сделала три мертвых
петли, и, сверкнув на солнце лакированными плоскостями, вошла в штопор.
Своим невидимым концом штопор уткнулся в Вертиполоха.
Воздух!!! - заорал насмерть перепуганный человек и зарылся на три метра
в землю.
Вертиполох резко бросился в сторону и, споткнувшись, тяжело плюхнулся в
канаву с водой.
Со страшным грохотом, словно обрушился небоскреб, гитара вошла в землю,
насмерть придавив трех муравьев и сломав лапу подвернувшемуся кузнечику.
Весь мокрый Вертиполох вылез из канавы. От развороченной земли валил пар.
Неподалеку из земли торчала голова с искаженным от радости лицом.
Милый мой! - весело крикнула голова, - да вы мне жизнь спасли! Я просто
обязан напоить вас чаем.
Вертиполох выдернул из земли слегка дымившуюся гитару, закинул ее за
плечо и, обняв голого человека, зашагал с ним по направлению к Привокзальной
улице.
А там их ожидало тепло и уют авангардной кухни: колченогий табурет и
тоскливо-зеленые стены.
Люблю уют, черт возьми, - сказал Вертиполох, входя в кухню и швыряя
гитару в угол.
Да, - поддакнул голый и вытянулся на дощатом полу. Он мирно прикемарил
в углу и уже начал посапывать, когда Вертиполох неожиданно вспомнил о цели
своего посещения:
Э! - воскликнул он, - а где же чай?
Он вот, - сказал человек и ткнул пальцем в пустоту.
Здесь.
Да где? - переспросил Вертиполох.
Да вот же, - пояснил человек, - он везде. Его надо просто вожделеть
очень сильно, и он появится. Помни, если ничего нет, а очень хочется, то
надо вожделеть, и все появится само собой. Понял?
У-гу, - загадочно сказал Вертиполох.
Ну тогда вожделей, а я немного посплю, - сказал человек и провалился в
сон. А Вертиполох уселся на полу, скрестив ноги, подобно индейским йогам и
стал вожделеть.
Когда через полчаса ничего не появилось, он не огорчился и стал
вожделеть в другую сторону.
Теперь он хотел бутылку кефира и котлету, которую можно есть только
зимой, маленькую и сморщенную, но очень желанную. Он вожделел ее всеми
силами своей души, и когда, наконец, перед ним возник поднос с бутылкой
кефира и котлетой в розовой дымке, он в изнеможении рухнул на пол, потеряв
остаток сил и ныряя в глубокий обморок. Но Подсознание его улыбнулось: он
добился своего и скоро будет сыт...
Когда Вертиполох очнулся, ни кефира, ни котлеты на полу не было. Он
огляделся: голый человек исчез.
Сволочь, - выругался Вертиполох, и поправив халат, шагнул через оконный
проем в вечный дождь.
По дороге, ведущей из одной пустоты в другую, меж домов, похожих словно
стая серых мышей, прямо по крышам шел задумчивый нечесанный дождь.
Рядом с ним шагал, запахнув полы своего халата, Вертиполох. Он был
голоден, обманут и недоволен жизнью. Он шагал, не разбирая дороги, ему было
все равно, куда идти. И он пошел в "Снайпер". Вернее, не совсем так:
"Снайпер" вдруг ощутил, что нужен ему больше жизни и возник на дороге,
которая вела в пустоту. Теперь она вела в "Снайпер".
Вертиполох увидел, что идет не один, впереди него шагал какой-то мэн.
Он догнал его и хлопнул по плечу: - Здорово, Джо! - Я не джо, - ответил мэн,
- я пипл Кузьмичев.
Ага, а я Вертиполох! - Это в кайф!
И они вошли в "Снайпер" уже друзьями. Поднявшись по лестнице на второй
этаж, они остановились и отряхнули с себя воду, висевшую на одежде крупными
каплями. Из-за двери вдруг раздался страшный скрежет, словно стая облезлых
кошек застряла в трубе. - Что это? - испуганно вопросил Вертополох. - Не
боись, - успокоил его пипл Кузьмичев, - это наш третий.
Он отворил дверь, за которой открылась небольшая комната, заваленная
аппаратурой. Чего здесь только не было: гитары, стулья, барабаны,
синтезаторы и микрофонные стойки были свалены в одну кучу, поверх которой
восседал еще один лохматый мэн в клубах сизого дыма и с бутылкой "Столичной"
в руке. Увидев гостей, он дико заорал и оскалился: - Привет, пиплы!!! -
Привет, - согласился пипл Кузьмичев и сказал Вертиполоху, - заходи, третьим
будешь.
Через минуту они уже выпивали на троих. Так родилось "ЗЮ" (ZUO).
Пипл Кузьмичев сказал: "Мы будем звать тебя Верт"! И Вертиполох
согласился быть Вертом. Так выходило даже лучше. И жизнь потекла дальше, а
потом вообще забила ключом, разбрасывая веселые брызги во все стороны.
До тех пор, как Верт возник в этом городе и повстречал по дороге к
"Снайперу" пипла Кузьмичева, а следом и Марыча (это тот лохматый мэн,
который любил детей и выпить), всем им чего-то не хватало, но теперь...
Теперь они проводили вместе все свободное время, так как другого у них
не было. "Снайпер" стал их домом. Здесь они собирались каждый вечер и,
разобрав кучу гитар, валявшихся на полу, и кое-как натянув на них струны,
бренчали что есть силы, вымещая на несчастных инструментах все свои эмоции.
Эмоци й было не мало, и от этого струны рвались как прогнившие нитки, но они
натягивали все новые и новые, до тех пор, пока не родился Пурик. Пурик умел
немного стучать на барабанах. Поэтому, когда тот слегка подрос, Марыч
притащил его в "Снайпер". После чего Пурик стал сотрясать стены мощными, но
не в тему, ударами по барабанам. Спустя месяц он измочалил их вконец, и
выкинул в окно, сбив по дороге пролетавшую мимо ворону.
Шло время... Птицы стали облетать "Снайпер" стороной, люди обходить
его, а пиплы потянулись туда стаями.
Пипл Кузьмичев научился слегка бренчать на гитаре и писать песни. Марыч
освоил "Бас". Пурик собрал новые барабаны и выстрогал из поваленной березы
новые палочки. Один Верт не научился играть ни на чем, плюнул на все и стал
называться непонятным словом "менеджер". Но после плюнул еще раз и стал
великим кинорежиссером, потому что стал снимать фильм про "ЗЮ".
О! Вы не знаете, что такое "ЗЮ"?! Видели ли вы когда-нибудь, что такое
"ЗЮ"?! А это надо было видеть...
С течением времени "Снайпер" переполнился внутренней энергией,
выплескиваемой каждый вечер пиплами из "ZUO", и стал светиться по ночам. Над
ним изменилась роза ветров, и пролетавшие мимо самолеты проваливались в
воздушные ямы, которых над городом стало больше, чем здорового неба. Зима
покинула эти края, потому что снег таял уже в воздухе, еще не достигнув
земли, отчего все время шли дожди. Пропитанная избыточной влагой северная
земля, на которой стоял забытый город, прониклась доверием к жившим на ней
пиплам и зазеленела навечно. Все пропало за буйно разросшимися деревьями и
травами, зацвели даже заборы и телеграфные столбы, вследствие чего тут же
встал вопрос о переименовании города, хотя прежнее название все забыли.
Ранним утром пипл Кузьмичев вышел на крыльцо своего дома и, посмотрев
окрест, зевнул и сказал: - Какое все зеленое! С тех пор город стал
называться Зеленогорск.
Он отчетливо помнил тот день, когда восточная женщина Цинь растаяла у
него на глазах, превратившись в облако, и унеслась куда-то в сторону
Тибетских гор.
С той поры никто больше не навестил его и не сказал ему ласкового
слова. А как его хотелось услышать! Все женщины миры забыли о нем
единогласно, словно его никогда и не существовало. Но он жил и пил кефир! И
потому был жив еще семьсот лет, а потом впал в спячку. Страшные сны
будоражили его истосковавшуюся душу: "... Она уходила куда-то вдаль,
неслышно ступая ногами по теплому песку. Завернутая в прозрачную шелковую
накидку, которая, облегая ее стан, подчеркивала стройность фигуры. Боже, как
же она была прекрасна!"
Они любили друг друга безумно, но сказка не может продолжаться вечно, и
настал день, когда она сказала ему, что должна уйти. Нет, она любит его
по-прежнему, но она должна уйти в пустыню. Что-то зовет ее, какой-то
внутренний голос. Кажется, это зовет Бог... И она ушла, оставив его наедине
с мерзкими обшарпанными стенами, железной койкой и протухшим кефиром.
Одного. Он знал, что иначе она не могла поступить, и не винил ее... но это
было жестоко.
Он не мог пойти вместе с ней и остаться тоже уже не мог. Все было
просто и непонятно...
Три года он провисел один. В комнате, заполненной жужжанием мух и
поскрипыванием натянувшейся веревки. А потом появилась Цинь и, встав рядом
на табуретку, поцеловала его в губы. Когда он упал на пол, оборвав веревку и
сломав себе шесть ребер, она стала ухаживать за ним, и вскоре он опять встал
на ноги.
Как оказалось, чувства меняются почти мгновенно. Теперь он ненавидел
свою сказку и любил Цинь. Но его словно преследовал рок: настал день и Цинь,
превратившись в облако, улетела в далекий Тибет, опять покинув его. Круг