Страница:
---------------------------------------------------------------
© Copyright Алексей Миронов
Email: mironoff@mail.lanck.net
WWW: http://www.mironof.spb.ru
Date: 29 May 2003
---------------------------------------------------------------
"...Затем пришли люди Медного века, ни в чем не схожие с прежними; все
они были вооружены медным оружием. Ели мясо и хлеб, любили воевать, были
грубы и жестоки. Черная смерть взяла их всех."
Роберт Грейвс, "Мифы Древней Греции".
Мы как трепетные птицы,
Мы как свечи на ветру.
Дивный сон еще нам снится,
Да развеется к утру...
Эдмунд Шклярский
В пятницу должен был зайти Артотрог. Он и зашел, с большой головой и
седыми ушами. Идель еще спал и видел во сне симфонию печальных деревьев.
Когда с них облетели последние листья, и пошел снег, Идель проснулся. Он сел
на постели и посмотрел в окно. В черном стекле отразились запавшие глаза и
взлохмаченные волосы.
Да, - подумал Идель и попытался припомнить, что же было вчера.
Но ничего не получилось.
Нарушая царившую в комнате тишину, шли куда-то часы. В кресле напротив
сидел Артотрог и курил
Я чаю попью, - сказал Идель и, натянув на себя свитер, пошел на кухню.
Там, свернувшись в мягкий пушистый клубок, у батареи спала кошка
Пятнаша. Она была черная, с рыжими подпалинами. Идель очень любил свою кошку
и подолгу мог играть с ней и разговаривать о всякой всячине. Ему и сейчас
захотелось толкнуть тихонько этот теплый комок и спросить о чем-нибудь. Но
он решил не тревожить спящее животное, а тихонько налил себе чая и закурил.
За окном была ночь. Холодный ноябрь заставил съежиться осенние лужи. Земля
готовилась к приходу снега. Идель вспомнил свой сон, и симфония снова
зазвучала в нем.
Послушай, - сказал он возникшему из-за спины Артотрогу. - Как здорово.
Артотрог окутался клубами едкого дыма и ответил:
Странно. Я не сплю уже восьмой день, но ничего похожего не слышал. Это
действительно здорово.
Под столом забегали измученные бессонницей мыши. Пятнаша открыла один
глаз, но ей было ужасно лень просыпаться, поэтому глаз закрылся.
Нам пора, - сказал Артотрог и, вынырнув из клубов дыма, направился к
двери.
Накинув коричневое пальто, Идель последовал за ним.
Они шли очень долго дворами, затем через мосты, по крышам и опять
дворами. Идель едва поспевал и боялся отстать. Артотрога же словно что-то
несло.
Я боюсь не успеть, - говорил он, кутаясь в свои седые уши, и все
прибавлял шаг.
I am hot, - отвечал ему Идель, но Артотрог его совсем не слушал и летел
вперед.
Наконец, завернув за угол обшарпанного дома и нырнув в подворотню, они
остановились.
Это здесь, - сказал шепотом Артотрог и уставился в звездное небо. Идель
тоже закинул голову. Дома обступили их, словно стены глубокого колодца.
Куда-то исчезли все звуки. Где-то бился в окно мотылек, пытаясь добраться до
лампы. Капала из незакрытого крана вода. И вдруг Идель ощутил едва заметное
дрожание воздуха. Из глаз потекли слезы, размазывая силуэт неба.
Смотри! - закричал Артотрог. - Это она!
И в ту же минуту упал, сраженный молнией, ударившей ему в глаза. Идель
в ужасе бросился прочь. Ему мешали стены, постоянно выраставшие перед ним,
улицы вдруг обрывались тупиками или никогда не кончались. Молнии, бившие с
неба, обжигали его пятки. Он метался из одной подворотни в другую, стучался
в двери. Но город словно вымер. В конце концов Идель выбился из сил и,
прислонившись лицом к стене, стал ждать. Словно пытаясь укрыть его, с неба
хлынули струи дождя.
Я снюсь ей белым днем. Ей страшно. Неровный лживый мерцающий свет
расползается по стенам убогой комнатушки, выплывая из угла и делаясь похожим
на дым.
Она боится меня, как боится уродливого чудовища. Я преследую ее везде.
Она не может укрыться в суматохе минут, и даже хаос облаков ее не спасет.
Мысль обо мне будет преследовать ее три столетия. Всего лишь три.
Ничтожно, мелко и так мало. Она будет мучиться мгновение по сравнению с тем,
что выпало мне. Но хотя бы в нем я буду наслаждаться своей адской местью. За
все счастье, за годы, выпавшие этому существу...
Дождь, смой ее лик с затвердевшего, огрубевшего от времени воздуха и
навсегда смешай его с грязью и пылью, прилипшей к подошвам моих башмаков. Я
пройдусь по уставшей земле, согнувшейся под тяжестью своих детей и ставшей
шаром, и везде оставлю ее тяжкий вздох. Лишь ветер, играя полами моего
ветхого плаща, утешит ее. Пусть так. Пусть будет так...
И он ушел, страшный как дьявол, мерзкое животное, снова унося с собой
ее дух, обреченный на вечные мучения и связанный с ним навсегда.
Нарциссэ Монтуриоль проснулся поздно. Через пятнадцать минут, наскоро
позавтракав и выпив чашку кофе, он уже надевал пальто и заматывал вокруг шеи
длинный белый шарф. Натянув перчатки, он толкнул дверь и вышел из дома.
В городе уже вовсю кипело веселье. Очень рано начавшийся карнавал
наполнил собой все улицы, и, казалось, по ним совсем невозможно было пройти
из-за огромного скопления людей. Отовсюду гремела музыка, и слышались
радостные крики. То тут, то там раздавались глухие щелчки хлопушечных
выстрелов, дождем сыпалось конфетти.
Пробравшись сквозь толпу, Монтуриоль свернул с улицы Равэлли влево и
оказался в узеньком переулочке, застроенном старыми каменными домами.
Посреди переулка стояла огромная бочка с вином, к которой время от
времени подходили гуляки со своими кружками и, осушив их, подходили снова.
Выпей, молодой-красивый, за здоровье дядюшки Сохо, - предложила
Нарциссэ цыганка, возникшая перед ним словно из-под земли в сиянии своих
красных юбок.
Монтуриоль выпил, поцеловал ее в губы и пошел дальше. Мимо бежали
какие-то люди. Они дудели в дудки и били в барабаны. От этого грохота с
хрустом лопались стекла в домах и падали с подоконников горшки с цветами.
Миновав переулок, Нарциссэ свернул за угол и столкнулся нос к носу с
полицейским. Постовой внимательно впился в Монтуриоля глазами, словно
припоминая, где он мог видеть это лицо.
Полицейский, - сказал Монтуриоль, - на улице дождь.
Полицейский вытащил зонт и раскрыл его.
Спасибо, мистер, - поблагодарил он, затем развернулся и побежал в
сторону улицы Равэлли.
Добравшись, наконец, до нужного дома, Монтуриоль поднялся на крыльцо и
постучал в дверь железной подковой, висевшей на двери вместо звонка.
На стук дверь открыл юноша в тюбетейке.
Здравствуй, Салям, - сказал Монтуриоль, - у тебя трава есть?
Найдем, - ответил медлительный Салям, - заходи.
Нарциссэ вошел в дом и притворил за собой тяжелую дверь, издавшую
протяжный скрип.
В комнате на обшарпанном диване сидел Черношварц. Рядом с ним
поместились безмозглый Шифер и маленький Епифан, в обнимку с котом по кличке
Мораторий.
Маленький Епифан о чем-то горячо просил Черношварца, и тот уже почти
согласился поверить ему на слово, но вдруг передумал и сказал:
Нет.
Мораторий мягко потыкался носом в епифановский подбородок и что-то
шепнул ему на ухо. Епифан замолк. Нарциссэ поздоровался со всеми и сел в
кресло напротив дивана. Кот спрыгнул на пол, подошел к нему и, свернувшись
клубочком в ногах, сладко засопел.
Любят тебя коты, - заметил Епифан.
Салям раскурил трубку, затянулся три раза, а потом передал ее
Черношварцу. Тот бережно взял ее и поднес ко рту. Сделав свои три затяжки,
Черношварц отдал трубку Шиферу, а сам откинул голову назад и закрыл глаза.
Его широкое лицо выразило первую стадию блаженства.
Кайф, - сказал Шифер и помотал головой.
Трубка пару раз прошлась по кругу и, дойдя до Монтуриоля, кончалась.
Салям набил новую и пустил ее обычным путем.
Маловато, - высказался Черношварц, высосав последний глоток дыма из
трубки и громко кашлянув, - не мешало бы добавить.
Салям сходил на кухню и вернулся с алюминиевой кружкой в руках. В
комнате запахло аптекой. Он протянул кружку Черношварцу...
Через пятнадцать минут комната заполнилась глюками. Крыша поехала у
всех, даже у Моратория. Он громко визжал и носился за огромным белым котом,
как две капли походившем на него самого. Шифер сидел в окружении обнаженных
дев, которые пытались увести его куда-то далеко, но он все отнекивался и не
хотел уходить от заветной алюминиевой кружки, в которой еще немного
осталось.
Я угол дома, - говорил себе Черношварц, лежа на диване и дрыгая ногами.
Я угол дома, - убеждал он себя, расчесывая грудь руками.
Уйдите все, - сказал он наклонившимся над ним четырем высохшим
старухам. - Я не знаю вас.
Старухи молчали. Тогда он вскочил и бросился на стену. Но, ударившись о
нее, сел на пол, обхватив голову руками и заплакал. Старухи окружили его и
гладили по голове, успокаивая. Но он все плакал.
Салям смастерил себе петлю, привязал веревку к крюку, на котором
держалась люстра, и повесился. Тело его стало раскачиваться, медленно
поворачиваясь в такт скрипам перекрутившейся веревки.
Где-то раздобыв пятновыводитель, Епифан расцветил свои видения, и
теперь они переливались всеми цветами радуги. Величавые павлины расхаживали
перед ним по комнате, то и дело распуская хвосты. Шестигорбый верблюд стоял
в углу возле вешалки, сверкая единственным глазом, и монотонно жевал.
А Монтуриоль почувствовал прилив доброты. Весь вечер он просидел в
кресле, разговаривая с маленькой девочкой, одетой в желтое платьице, о
пчелах и о цветах. Девочка улыбалась ему, и от этого на душе у него
становилось тепло и радостно. Он погладил девочку по голове, поцеловал ее в
лоб и спросил:
Чего ты хочешь?
Девочка протянула ему книгу и попросила:
Почитай мне.
Монтуриоль взял книгу, раскрыл ее на первой странице и стал читать
вслух.
Никто в этом мире грязном
В твою чистоту не поверит,
Хоть ты и поешь свои песни
От самого чистого сердца.
Он вопросительно посмотрел на девочку.
Читай, читай, - сказала она. - Я хочу послушать.
Монтуриоль продолжил:
Ты, поднимаясь,
К синей уходишь туче.
Я на дорогу
К синей горе вернулся.
Что это? - спросил Нарциссэ.
Это стихи для детей, которые родятся чуть позже.
Когда?
Не знаю. Пока родилась одна я. А больше никого нет.
Монтуриоль закрыл глаза, посидел так несколько секунд, потом снова
открыл. В комнате стало пусто. Все видения исчезли. Растаяла и девочка.
Осталось лишь тихое поскрипывание. Монтуриоль повернул голову. Посреди
комнаты, подвешенный на крюке, мерно раскачивался Салям.
Еще еду, - подумал Монтуриоль и укусил себя за палец. Но Салям никуда
не исчезал, а продолжал медленно рассекать воздух, словно большой боксерский
мешок.
С тех пор как Идель заразился дождями, прошло уже семь долгих недель.
Он страдал ужасно. Внутренняя непогода мучила его постоянно. Дождь терзал,
душил и выворачивал Иделя наизнанку. Всем напоказ. И эта пытка длилась уже
семь недель!
Боже мой, - голосил Идель, - за что же это, и со мной?!
Его действительно можно было пожалеть. Он так старался, так хотел
сохранить душу чистой, никем неизведанной, и вот теперь должен был мучиться
до тех пор, пока не пойдет настоящий дождь.
Он то и дело вскакивал с кровати и подбегал к окну, в надежде увидеть
на небе хоть облачко. Но небо словно смеялось над ним. Оно оставалось
безупречно чистым и нежно-голубым, вот уже семь недель...
Внутри Иделя что-то гукнуло и протяжно громыхнуло. Затем он
почувствовал легкое покалывание в районе восьмого позвонка. Идель
прислушался, в груди нарастал какой-то вой.
Так, - догадался он, - гроза начинается!
Идель вспомнил, что прошлую грозу ему удалось пережить лежа в постели и
запивая ненастье свежим кефиром. Только кефир обязательно, должен быть
свежим, иначе могут возникнуть побочные эффекты. А что такое побочные
эффекты при грозе, и какой мог быть исход - об этом Идель боялся и думать.
Он бросился на кухню и дернул дверь холодильника на себя: кефира не было!
Это конец, - подумал Идель, но жить хотелось как никогда.
На нижней полке стояла бутылка пепси-колы.
А вдруг поможет, - подумал Идель, схватил бутылку и побежал на кровать.
Но не добежал.
Ухнуло в обоих мозговых полушариях. Идель рухнул как подстреленный
бегемот и забился в судорогах. Ниспадая откуда-то сверху, на него накатились
громовые волны и широким потоком прошлись по трясущемуся распластанному
телу. Сквозь вой и грохот Иделю показалось, что в нем что-то зазвенело. А
потом вдруг все сразу стихло, и раскаты больше не повторялись.
Обман, - думал Идель. - Врешь, не возьмешь... Мамочки, как жить-то
хочется!
Он рванулся всем своим ослабевшим телом и плюхнулся на кровать. И
вовремя. Гроза снова дала о себе знать.
Теперь раскаты грохотали по всему телу, но больше всего их собралось
почему-то в левой ноге. Там так и стреляло. К тому же полил дождь, наполняя
Иделя водой, от которой ему стало еще тяжелее. Такую погоду он мог выдержать
не более часа, что будет дальше, он не знал. А проклятый дождь все шумел.
На сороковой минуте Идель начал молиться:
Матушка наша, Пресвятая Богородица, спаси и сохрани!... И тут он с
ужасом ощутил в районе поясницы направленное движение электронов. Стекаясь в
ручеек, они стремились к голове.
Нет, - подумал Идель, - только не это! Но это назревало. И очень даже
отчетливо. Прошло полчаса...
Покалывания затянулись. С каждой минутой они становились все сильнее и
ощутимее, приближали дело к развязке. Наконец один из уколов подбросил Иделя
на метр в воздух. Обезумев от жуткой боли, он укусил подоконник и оторвал
здоровенный кусок дерева. Грохнувшись на кровать, Идель выплюнул его и на
секунду расслабился. И тут стрельнуло в ноге. Идель с воплем распрямил ее и
вышиб спинку кровати.
Ах, мама! - вздохнул он и откинулся...
Он лежал лицом вниз и ждал. Накопившееся электричество бродило в нем из
стороны в сторону, словно деревенская брага, и будоражило кровь.
Скорей бы конец, - подумал Идель.
Его мольбы были услышаны. Озверевшие частицы рванулись навстречу друг
другу. И раздался гром небесный! Полыхнуло из обоих ушей. Две четкие синие
молнии ударили в ночную тишину городского неба, пройдя сквозь стены.
Во всем городе погас свет. Люди зажигали свечи и ругали монтеров. А
монтеры были ни при чем. Они стояли возле столбов и любовались искрящимися
проводами. Голубые линии протянулись сквозь весь спящий город. И это было
так красиво!
Наутро квартира Иделя была похожа на Шанхай после бомбардировки.
Поломанная мебель стояла посреди разлившегося на полу озера кипяченой воды.
А в углу на разрушенной кровати лежал Идель. Гроза кончилась. Он был жив.
Когда в долине Венедов закончилась солнечная пора, и опали листья с
деревьев, в городе снов появились они. Заполонив все улицы, убийцы в кожаных
плащах и шлемах римских легионеров предались разбою и грабежам. От топота
ног и блеска медного оружия стало трудно дышать. В воздухе теснились стоны
раненых и терзаемых людей. Сотни трупов устлали улицы, плавая в собственной
крови.
Нашествие длилось три долгих месяца. За это время погибли почти все
жители города снов, и, казалось, ничто не могло защитить их от жестоких
убийц. Последняя горстка укрылась в королевском замке на горе Монхибелло и,
мучаясь от голода, медленно умирала.
Но когда чаша страданий переполнилась, на окраине издыхающего города
явилось храброе войско Абенсеррахов. Предводителем которого был закованный в
латы доблестный рыцарь - граф Ламбино де Юмикор, защитник всех униженных на
земле.
Пять дней билось малочисленное войско Абенсеррахов с полчищами
разбойников. Кровь залила все земли окрест города снов и на три метра в
глубину пропитала землю. Не выдержали грабители натиска храбрых Абенсеррахов
и подоспевшей к ним на помощь дружины Алабесов. Пустились в бесславное
бегство, бросая на пути все награбленное. Еще неделю преследовали их рыцари
по дремучим лесам спящих деревьев и казнили всех. А кости разбойников
достались в пищу воронам.
Предав земле павших рыцарей, войско Абенсеррахов во главе с доблестным
графом Ламбино де Юмикор, ушло туда, откуда явилось. А с небес спустился
желтый дракон Хан Лу и с той поры поселился в пещере горы Монхибелло, под
королевским замком города снов, став его вечным стражем.
Когда Ольга пробудилась, ее долго не оставляло ощущение только что
закончившейся сказки. Она лежала в постели с закрытыми глазами и
наслаждалась этим чувством. Давно уже ей не снились такие прекрасные и
интересные сны. Она бродила по полям, усеянным молодыми фиалками, и от их
аромата у девушки кружилась голова. В небе пели птицы, и светило молодое
солнце. Потом на ее пути возник, сверкая золотом крыш, город. Из ворот на
белом коне выехал рыцарь и, посадив девушку перед собой, увез ее в замок с
высокими башнями. Там она прожила десять прекрасных месяцев, окруженная
заботой, словно королева. Давала балы в просторных залах замка, веселилась
на пирах и выезжала на охоту. Все шло прекрасно до тех пор, пока один из
гостивших в замке вельмож, по имени Органон, не влюбился в нее и не
поссорился с хозяином замка, белым рыцарем Альморади. Органон оскорбил его и
вызвал на поединок, который должен был состояться тут же, на главной
площади. Все стены вокруг нее были увешаны боевыми знаменами и гербами обоих
грандов. По краям площади выстроились их слуги. На западной стороне слуги и
оруженосцы Альморади, на восточной - клевреты Органона. Ольга должна была
наблюдать поединок из окна башни Желания, самой высокой в замке Альморади.
Она не хотела смерти и пыталась примирить рыцарей, но все было напрасно.
Герольды протрубили в трубы, возвестив о начале боя... Но тут кто-то тронул
Ольгу за плечо, и она пробудилась. Это была мама.
Оля, - пожурила она дочку. - Ну сколько можно спать? Тебе давно на
работу пора. И так уже опоздала.
О боже, - прошептала Ольга. - Встаю.
И мысленно пожелала успеха Альморади.
Был дождь. Дорожки в парке покрылись лужами, трава промокла, а листья
на деревьях обвисли. Сам парк погрустнел, насупился и стал абсолютно пустым.
Ни одной живой души не было видно в его аллеях, лишь дождь пузырил лужи на
асфальте.
Монтуриоль стоял и смотрел в глубину парка, словно пытаясь там
кого-нибудь разглядеть, и не мог. Его отрешенный взгляд блуждал между мокрых
тополей, теряясь в них, и, заблудившись, не пытался вернуться обратно.
Холодный ручеек стек по шляпе за шиворот. Нарциссэ вздрогнул и очнулся
от задумчивости. Он обнаружил, что весь промок, и захотел согреться
чем-нибудь.
Да, здесь, кажется, было кафе, - вспомнил он и пошел по аллее в глубину
парка, где стоял старый охотничий павильончик.
Нарциссэ толкнул дверь и вошел во-внутрь. В гардеробе его сразу окутала
низкая темнота.
Черт бы побрал этих кооператоров, - подумал он. - Свет экономят, что
ли?
Эй, алле! - крикнул он в темноту.
Никто не отозвался, только где-то в углу завозились и послышалось
собачье повизгивание.
А, ладно, - подумал Монтуриоль, - пойду одетым.
Он открыл другую дверь, из под которой пробивалась полоска света, и
вошел в кафе.
Внутри почти никого не было. В уютном полумраке играла тихая музыка, и
пахло шоколадом.
Монтуриоль подошел к стойке и попросил кофе с мороженым. Бармен
посмотрел на него изучающе и спросил:
А вам шестнадцать есть?
Есть, - ответил Монтуриоль, - даже больше.
У нас кофе только по древне-вьетнамски.
Давайте какое есть.
Бармен недоверчиво покосился на Монтуриоля, затем перегнулся через
стойку, поманил его к себе и тихо попросил:
А ну, покажи зубы.
Нарциссэ открыл рот. Бармен заглянул туда и остался доволен. Он вдруг
заулыбался, подал кофе и пошел покурить. Монтуриоль сел в угол за столик и с
блаженством стал потягивать густой напиток. Рядом кто-то громко зачавкал.
Нарциссэ поднял глаза и увидел, что за соседним столиком сидит скелет и
уплетает картофельные оладьи. Скелет был ужасно простужен. Он постоянно
чихал, кашлял и кутался в клетчатый плед.
Странно, - подумал Монтуриоль, - скелет, а оладьи ест.
Ничего странного, молодой человек, - сказал громко скелет и чихнул.
Ну, скелет, - вдруг обиделся он, - ну, оладьи ем. А вам какое дело?
Да я ничего, кушайте, - сказал Монтуриоль и отвернулся.
В другом углу сидела какая-то компания. К Нарциссэ подошел молодой
брюнет в галифе и стройотрядовской куртке и спросил:
У вас свободно?
Конечно, конечно, - ответил Монтуриоль. - Я только рад буду компании.
Брюнет отошел к стойке и вернулся с подносом.
Голова Купидона, - радостно сообщил он, - абсолютно свежая и никакой
химии.
Монтуриоль оглядел поднос: там действительно лежала голова. Голова
моргнула и уставилась на него.
Не желаете отведать? - предложил брюнет. - Ну хотя бы глазик, левый, а?
Нарциссэ посмотрел на левый глаз, тот был карий, а правый - голубой.
Ну за компанию, а? - продолжал упрашивать брюнет.
Ну, разве за компанию, - промямлил Монтуриоль. - Я, знаете ли, никогда
не пробовал.
И не пробуйте, - подал голос скелет. - Я однажды пробовал, потом неделю
животом маялся.
А ты, старый хрен, молчи! - рявкнул на него брюнет. - Не тебе
предлагают. Ты в головах как свинья в апельсинах разбираешься.
Да ты, Аполлинарий, не горячись, пошутил я, - струсил скелет.
Меня Аполлинарием зовут, - сказал брюнет, обращаясь к Нарциссэ и
застенчиво улыбнулся, обнажив передние клыки. - Вампир я по
совместительству. А так - шофером работаю.
Да я, собственно, кофе тут зашел попить, - растерялся Монтуриоль.
Ах, кофе... - сказал вампир и заплакал. - Никто меня не понимает, не
любит. Он так расстроился, что выронил поднос, и голова Купидона укатилась
под стол. Аполлинарий полез за ней, и оттуда то и дело стали доноситься его
всхлипывания:
Никто меня не любит, не ценит.
Монтуриоль хотел его успокоить, но тут в кафе веселой ватагой ввалились
челюскинцы и стали требовать пива и женщин. Половина из них встала в
очередь, а остальные расселись на столах и принялись петь песни и курить
махорку. Из-за дыма у Нарциссэ закружилась голова, и он вышел из зала.
В темном фойе он споткнулся и уронил зонтик, а когда нашел его, кто-то
мягко положил ему руку на плечо.
Тебе все приснилось, милый, - сказал задушевный голос.
Хорошо, - ответил Монтуриоль, открыл зонтик и вышел на свет.
Когда душа его взошла на небо, оставив телесную оболочку на морском
дне, он почувствовал себя счастливым. Но неразрешимую загадку таят в себе
небеса, и потому не обрел он желанного покоя. Не для того был явлен миру. И
носило его ветрами по всем векам от сотворения мира, до дней еще не
известных и неслучившихся. Был он то воином, то пахарем, случалось
становиться ему дубом столетним и дном морским. Но ненадолго. Потому что
жизнь его заключалась в движении времени, которое не знает настоящего и
течет, словно синяя река меж камней. Но вот на миг остановилась бешеная
колесница, и сошел на землю блуждающий странник.
Прораб СМУ-13, Ламбино де Юмикор, сидел на краю котлована и жевал
бутерброд с колбасой. Он был ненавязчив, прост и доволен собой.
Сегодня на стройку должны были подвезти сваи, и от радости прораб хотел
петь. Даже летать он сейчас хотел. Потому что любил работать, а сваи не
везли уже очень давно. И вот, наконец, этот день настал.
Бульдозерист Вентимилья заглушил мотор своей машины и спрыгнул на
земли. Присев на гусеницу бульдозера, он достал из кармана папиросу и
закурил. Потом Вентимилья с интересом посмотрел на грязь, в которой, почти
до колен, утопали его ноги. Подумав немного, он вытащил одну из них. С
лакированных штиблет нежно-зеленого цвета стекала жидкая грязь. Шелковые
чулки тоже немного пострадали.
Ах ты, черт, - сказал Вентимилья, и стал стирать грязь со штиблет.
Когда пряжка засверкала наконец веселой позолотой, он удовлетворенно крякнул
и запел:
Я один лишь такой, мне не нужен покой...
Ламбино дожевал бутерброд и достал из холщовой сумки флейту. Он бережно
поднес ее ко рту и помог Вентимилье довести арию до конца. Исполнение имело
успех. Из окон соседних домов зааплодировали. Рукоплескание длилось минут
пять. Потом окна захлопнулись, и на площадке снова воцарилась тишина.
Вентимилья перестал кланяться в разные стороны, стоя по колено в грязи,
вылез из котлована и сел рядом с Ламбино де Юмикором. Достал бутерброд и
тоже стал жевать, глядя вдаль.
С тихим скрипом позади них открылась дверь строительного вагончика, и
на крыльцо выполз Альколео де Шонгуй, несколько навеселе. Его прыщавое лицо
во все времена года выражало радость. Сейчас оно взирало на небо и
радовалось дождю. Сидя в вагончике, Альколео вдруг вспомнил про сваи и
захотел спросить о них у прораба, но язык его почему-то не слушался. Тогда
Альколео решил подойти поближе к начальству. Он сполз, кряхтя, с крыльца и
двинулся к котловану. Но преодолев всего метров пять, застрял в какой-то
луже, абсолютно испачкав камзол, и заснул мертвым сном.
Через час подошли ходившие в магазин крановщики Пабло де Мариваль и
Эль-Куизо де Карманьола. Они принесли с собой буханку черного хлеба, мешок
зеленого лука и три бутылки кефира. Кроме того, у Мариваля из кармана бридж
© Copyright Алексей Миронов
Email: mironoff@mail.lanck.net
WWW: http://www.mironof.spb.ru
Date: 29 May 2003
---------------------------------------------------------------
"...Затем пришли люди Медного века, ни в чем не схожие с прежними; все
они были вооружены медным оружием. Ели мясо и хлеб, любили воевать, были
грубы и жестоки. Черная смерть взяла их всех."
Роберт Грейвс, "Мифы Древней Греции".
Мы как трепетные птицы,
Мы как свечи на ветру.
Дивный сон еще нам снится,
Да развеется к утру...
Эдмунд Шклярский
В пятницу должен был зайти Артотрог. Он и зашел, с большой головой и
седыми ушами. Идель еще спал и видел во сне симфонию печальных деревьев.
Когда с них облетели последние листья, и пошел снег, Идель проснулся. Он сел
на постели и посмотрел в окно. В черном стекле отразились запавшие глаза и
взлохмаченные волосы.
Да, - подумал Идель и попытался припомнить, что же было вчера.
Но ничего не получилось.
Нарушая царившую в комнате тишину, шли куда-то часы. В кресле напротив
сидел Артотрог и курил
Я чаю попью, - сказал Идель и, натянув на себя свитер, пошел на кухню.
Там, свернувшись в мягкий пушистый клубок, у батареи спала кошка
Пятнаша. Она была черная, с рыжими подпалинами. Идель очень любил свою кошку
и подолгу мог играть с ней и разговаривать о всякой всячине. Ему и сейчас
захотелось толкнуть тихонько этот теплый комок и спросить о чем-нибудь. Но
он решил не тревожить спящее животное, а тихонько налил себе чая и закурил.
За окном была ночь. Холодный ноябрь заставил съежиться осенние лужи. Земля
готовилась к приходу снега. Идель вспомнил свой сон, и симфония снова
зазвучала в нем.
Послушай, - сказал он возникшему из-за спины Артотрогу. - Как здорово.
Артотрог окутался клубами едкого дыма и ответил:
Странно. Я не сплю уже восьмой день, но ничего похожего не слышал. Это
действительно здорово.
Под столом забегали измученные бессонницей мыши. Пятнаша открыла один
глаз, но ей было ужасно лень просыпаться, поэтому глаз закрылся.
Нам пора, - сказал Артотрог и, вынырнув из клубов дыма, направился к
двери.
Накинув коричневое пальто, Идель последовал за ним.
Они шли очень долго дворами, затем через мосты, по крышам и опять
дворами. Идель едва поспевал и боялся отстать. Артотрога же словно что-то
несло.
Я боюсь не успеть, - говорил он, кутаясь в свои седые уши, и все
прибавлял шаг.
I am hot, - отвечал ему Идель, но Артотрог его совсем не слушал и летел
вперед.
Наконец, завернув за угол обшарпанного дома и нырнув в подворотню, они
остановились.
Это здесь, - сказал шепотом Артотрог и уставился в звездное небо. Идель
тоже закинул голову. Дома обступили их, словно стены глубокого колодца.
Куда-то исчезли все звуки. Где-то бился в окно мотылек, пытаясь добраться до
лампы. Капала из незакрытого крана вода. И вдруг Идель ощутил едва заметное
дрожание воздуха. Из глаз потекли слезы, размазывая силуэт неба.
Смотри! - закричал Артотрог. - Это она!
И в ту же минуту упал, сраженный молнией, ударившей ему в глаза. Идель
в ужасе бросился прочь. Ему мешали стены, постоянно выраставшие перед ним,
улицы вдруг обрывались тупиками или никогда не кончались. Молнии, бившие с
неба, обжигали его пятки. Он метался из одной подворотни в другую, стучался
в двери. Но город словно вымер. В конце концов Идель выбился из сил и,
прислонившись лицом к стене, стал ждать. Словно пытаясь укрыть его, с неба
хлынули струи дождя.
Я снюсь ей белым днем. Ей страшно. Неровный лживый мерцающий свет
расползается по стенам убогой комнатушки, выплывая из угла и делаясь похожим
на дым.
Она боится меня, как боится уродливого чудовища. Я преследую ее везде.
Она не может укрыться в суматохе минут, и даже хаос облаков ее не спасет.
Мысль обо мне будет преследовать ее три столетия. Всего лишь три.
Ничтожно, мелко и так мало. Она будет мучиться мгновение по сравнению с тем,
что выпало мне. Но хотя бы в нем я буду наслаждаться своей адской местью. За
все счастье, за годы, выпавшие этому существу...
Дождь, смой ее лик с затвердевшего, огрубевшего от времени воздуха и
навсегда смешай его с грязью и пылью, прилипшей к подошвам моих башмаков. Я
пройдусь по уставшей земле, согнувшейся под тяжестью своих детей и ставшей
шаром, и везде оставлю ее тяжкий вздох. Лишь ветер, играя полами моего
ветхого плаща, утешит ее. Пусть так. Пусть будет так...
И он ушел, страшный как дьявол, мерзкое животное, снова унося с собой
ее дух, обреченный на вечные мучения и связанный с ним навсегда.
Нарциссэ Монтуриоль проснулся поздно. Через пятнадцать минут, наскоро
позавтракав и выпив чашку кофе, он уже надевал пальто и заматывал вокруг шеи
длинный белый шарф. Натянув перчатки, он толкнул дверь и вышел из дома.
В городе уже вовсю кипело веселье. Очень рано начавшийся карнавал
наполнил собой все улицы, и, казалось, по ним совсем невозможно было пройти
из-за огромного скопления людей. Отовсюду гремела музыка, и слышались
радостные крики. То тут, то там раздавались глухие щелчки хлопушечных
выстрелов, дождем сыпалось конфетти.
Пробравшись сквозь толпу, Монтуриоль свернул с улицы Равэлли влево и
оказался в узеньком переулочке, застроенном старыми каменными домами.
Посреди переулка стояла огромная бочка с вином, к которой время от
времени подходили гуляки со своими кружками и, осушив их, подходили снова.
Выпей, молодой-красивый, за здоровье дядюшки Сохо, - предложила
Нарциссэ цыганка, возникшая перед ним словно из-под земли в сиянии своих
красных юбок.
Монтуриоль выпил, поцеловал ее в губы и пошел дальше. Мимо бежали
какие-то люди. Они дудели в дудки и били в барабаны. От этого грохота с
хрустом лопались стекла в домах и падали с подоконников горшки с цветами.
Миновав переулок, Нарциссэ свернул за угол и столкнулся нос к носу с
полицейским. Постовой внимательно впился в Монтуриоля глазами, словно
припоминая, где он мог видеть это лицо.
Полицейский, - сказал Монтуриоль, - на улице дождь.
Полицейский вытащил зонт и раскрыл его.
Спасибо, мистер, - поблагодарил он, затем развернулся и побежал в
сторону улицы Равэлли.
Добравшись, наконец, до нужного дома, Монтуриоль поднялся на крыльцо и
постучал в дверь железной подковой, висевшей на двери вместо звонка.
На стук дверь открыл юноша в тюбетейке.
Здравствуй, Салям, - сказал Монтуриоль, - у тебя трава есть?
Найдем, - ответил медлительный Салям, - заходи.
Нарциссэ вошел в дом и притворил за собой тяжелую дверь, издавшую
протяжный скрип.
В комнате на обшарпанном диване сидел Черношварц. Рядом с ним
поместились безмозглый Шифер и маленький Епифан, в обнимку с котом по кличке
Мораторий.
Маленький Епифан о чем-то горячо просил Черношварца, и тот уже почти
согласился поверить ему на слово, но вдруг передумал и сказал:
Нет.
Мораторий мягко потыкался носом в епифановский подбородок и что-то
шепнул ему на ухо. Епифан замолк. Нарциссэ поздоровался со всеми и сел в
кресло напротив дивана. Кот спрыгнул на пол, подошел к нему и, свернувшись
клубочком в ногах, сладко засопел.
Любят тебя коты, - заметил Епифан.
Салям раскурил трубку, затянулся три раза, а потом передал ее
Черношварцу. Тот бережно взял ее и поднес ко рту. Сделав свои три затяжки,
Черношварц отдал трубку Шиферу, а сам откинул голову назад и закрыл глаза.
Его широкое лицо выразило первую стадию блаженства.
Кайф, - сказал Шифер и помотал головой.
Трубка пару раз прошлась по кругу и, дойдя до Монтуриоля, кончалась.
Салям набил новую и пустил ее обычным путем.
Маловато, - высказался Черношварц, высосав последний глоток дыма из
трубки и громко кашлянув, - не мешало бы добавить.
Салям сходил на кухню и вернулся с алюминиевой кружкой в руках. В
комнате запахло аптекой. Он протянул кружку Черношварцу...
Через пятнадцать минут комната заполнилась глюками. Крыша поехала у
всех, даже у Моратория. Он громко визжал и носился за огромным белым котом,
как две капли походившем на него самого. Шифер сидел в окружении обнаженных
дев, которые пытались увести его куда-то далеко, но он все отнекивался и не
хотел уходить от заветной алюминиевой кружки, в которой еще немного
осталось.
Я угол дома, - говорил себе Черношварц, лежа на диване и дрыгая ногами.
Я угол дома, - убеждал он себя, расчесывая грудь руками.
Уйдите все, - сказал он наклонившимся над ним четырем высохшим
старухам. - Я не знаю вас.
Старухи молчали. Тогда он вскочил и бросился на стену. Но, ударившись о
нее, сел на пол, обхватив голову руками и заплакал. Старухи окружили его и
гладили по голове, успокаивая. Но он все плакал.
Салям смастерил себе петлю, привязал веревку к крюку, на котором
держалась люстра, и повесился. Тело его стало раскачиваться, медленно
поворачиваясь в такт скрипам перекрутившейся веревки.
Где-то раздобыв пятновыводитель, Епифан расцветил свои видения, и
теперь они переливались всеми цветами радуги. Величавые павлины расхаживали
перед ним по комнате, то и дело распуская хвосты. Шестигорбый верблюд стоял
в углу возле вешалки, сверкая единственным глазом, и монотонно жевал.
А Монтуриоль почувствовал прилив доброты. Весь вечер он просидел в
кресле, разговаривая с маленькой девочкой, одетой в желтое платьице, о
пчелах и о цветах. Девочка улыбалась ему, и от этого на душе у него
становилось тепло и радостно. Он погладил девочку по голове, поцеловал ее в
лоб и спросил:
Чего ты хочешь?
Девочка протянула ему книгу и попросила:
Почитай мне.
Монтуриоль взял книгу, раскрыл ее на первой странице и стал читать
вслух.
Никто в этом мире грязном
В твою чистоту не поверит,
Хоть ты и поешь свои песни
От самого чистого сердца.
Он вопросительно посмотрел на девочку.
Читай, читай, - сказала она. - Я хочу послушать.
Монтуриоль продолжил:
Ты, поднимаясь,
К синей уходишь туче.
Я на дорогу
К синей горе вернулся.
Что это? - спросил Нарциссэ.
Это стихи для детей, которые родятся чуть позже.
Когда?
Не знаю. Пока родилась одна я. А больше никого нет.
Монтуриоль закрыл глаза, посидел так несколько секунд, потом снова
открыл. В комнате стало пусто. Все видения исчезли. Растаяла и девочка.
Осталось лишь тихое поскрипывание. Монтуриоль повернул голову. Посреди
комнаты, подвешенный на крюке, мерно раскачивался Салям.
Еще еду, - подумал Монтуриоль и укусил себя за палец. Но Салям никуда
не исчезал, а продолжал медленно рассекать воздух, словно большой боксерский
мешок.
С тех пор как Идель заразился дождями, прошло уже семь долгих недель.
Он страдал ужасно. Внутренняя непогода мучила его постоянно. Дождь терзал,
душил и выворачивал Иделя наизнанку. Всем напоказ. И эта пытка длилась уже
семь недель!
Боже мой, - голосил Идель, - за что же это, и со мной?!
Его действительно можно было пожалеть. Он так старался, так хотел
сохранить душу чистой, никем неизведанной, и вот теперь должен был мучиться
до тех пор, пока не пойдет настоящий дождь.
Он то и дело вскакивал с кровати и подбегал к окну, в надежде увидеть
на небе хоть облачко. Но небо словно смеялось над ним. Оно оставалось
безупречно чистым и нежно-голубым, вот уже семь недель...
Внутри Иделя что-то гукнуло и протяжно громыхнуло. Затем он
почувствовал легкое покалывание в районе восьмого позвонка. Идель
прислушался, в груди нарастал какой-то вой.
Так, - догадался он, - гроза начинается!
Идель вспомнил, что прошлую грозу ему удалось пережить лежа в постели и
запивая ненастье свежим кефиром. Только кефир обязательно, должен быть
свежим, иначе могут возникнуть побочные эффекты. А что такое побочные
эффекты при грозе, и какой мог быть исход - об этом Идель боялся и думать.
Он бросился на кухню и дернул дверь холодильника на себя: кефира не было!
Это конец, - подумал Идель, но жить хотелось как никогда.
На нижней полке стояла бутылка пепси-колы.
А вдруг поможет, - подумал Идель, схватил бутылку и побежал на кровать.
Но не добежал.
Ухнуло в обоих мозговых полушариях. Идель рухнул как подстреленный
бегемот и забился в судорогах. Ниспадая откуда-то сверху, на него накатились
громовые волны и широким потоком прошлись по трясущемуся распластанному
телу. Сквозь вой и грохот Иделю показалось, что в нем что-то зазвенело. А
потом вдруг все сразу стихло, и раскаты больше не повторялись.
Обман, - думал Идель. - Врешь, не возьмешь... Мамочки, как жить-то
хочется!
Он рванулся всем своим ослабевшим телом и плюхнулся на кровать. И
вовремя. Гроза снова дала о себе знать.
Теперь раскаты грохотали по всему телу, но больше всего их собралось
почему-то в левой ноге. Там так и стреляло. К тому же полил дождь, наполняя
Иделя водой, от которой ему стало еще тяжелее. Такую погоду он мог выдержать
не более часа, что будет дальше, он не знал. А проклятый дождь все шумел.
На сороковой минуте Идель начал молиться:
Матушка наша, Пресвятая Богородица, спаси и сохрани!... И тут он с
ужасом ощутил в районе поясницы направленное движение электронов. Стекаясь в
ручеек, они стремились к голове.
Нет, - подумал Идель, - только не это! Но это назревало. И очень даже
отчетливо. Прошло полчаса...
Покалывания затянулись. С каждой минутой они становились все сильнее и
ощутимее, приближали дело к развязке. Наконец один из уколов подбросил Иделя
на метр в воздух. Обезумев от жуткой боли, он укусил подоконник и оторвал
здоровенный кусок дерева. Грохнувшись на кровать, Идель выплюнул его и на
секунду расслабился. И тут стрельнуло в ноге. Идель с воплем распрямил ее и
вышиб спинку кровати.
Ах, мама! - вздохнул он и откинулся...
Он лежал лицом вниз и ждал. Накопившееся электричество бродило в нем из
стороны в сторону, словно деревенская брага, и будоражило кровь.
Скорей бы конец, - подумал Идель.
Его мольбы были услышаны. Озверевшие частицы рванулись навстречу друг
другу. И раздался гром небесный! Полыхнуло из обоих ушей. Две четкие синие
молнии ударили в ночную тишину городского неба, пройдя сквозь стены.
Во всем городе погас свет. Люди зажигали свечи и ругали монтеров. А
монтеры были ни при чем. Они стояли возле столбов и любовались искрящимися
проводами. Голубые линии протянулись сквозь весь спящий город. И это было
так красиво!
Наутро квартира Иделя была похожа на Шанхай после бомбардировки.
Поломанная мебель стояла посреди разлившегося на полу озера кипяченой воды.
А в углу на разрушенной кровати лежал Идель. Гроза кончилась. Он был жив.
Когда в долине Венедов закончилась солнечная пора, и опали листья с
деревьев, в городе снов появились они. Заполонив все улицы, убийцы в кожаных
плащах и шлемах римских легионеров предались разбою и грабежам. От топота
ног и блеска медного оружия стало трудно дышать. В воздухе теснились стоны
раненых и терзаемых людей. Сотни трупов устлали улицы, плавая в собственной
крови.
Нашествие длилось три долгих месяца. За это время погибли почти все
жители города снов, и, казалось, ничто не могло защитить их от жестоких
убийц. Последняя горстка укрылась в королевском замке на горе Монхибелло и,
мучаясь от голода, медленно умирала.
Но когда чаша страданий переполнилась, на окраине издыхающего города
явилось храброе войско Абенсеррахов. Предводителем которого был закованный в
латы доблестный рыцарь - граф Ламбино де Юмикор, защитник всех униженных на
земле.
Пять дней билось малочисленное войско Абенсеррахов с полчищами
разбойников. Кровь залила все земли окрест города снов и на три метра в
глубину пропитала землю. Не выдержали грабители натиска храбрых Абенсеррахов
и подоспевшей к ним на помощь дружины Алабесов. Пустились в бесславное
бегство, бросая на пути все награбленное. Еще неделю преследовали их рыцари
по дремучим лесам спящих деревьев и казнили всех. А кости разбойников
достались в пищу воронам.
Предав земле павших рыцарей, войско Абенсеррахов во главе с доблестным
графом Ламбино де Юмикор, ушло туда, откуда явилось. А с небес спустился
желтый дракон Хан Лу и с той поры поселился в пещере горы Монхибелло, под
королевским замком города снов, став его вечным стражем.
Когда Ольга пробудилась, ее долго не оставляло ощущение только что
закончившейся сказки. Она лежала в постели с закрытыми глазами и
наслаждалась этим чувством. Давно уже ей не снились такие прекрасные и
интересные сны. Она бродила по полям, усеянным молодыми фиалками, и от их
аромата у девушки кружилась голова. В небе пели птицы, и светило молодое
солнце. Потом на ее пути возник, сверкая золотом крыш, город. Из ворот на
белом коне выехал рыцарь и, посадив девушку перед собой, увез ее в замок с
высокими башнями. Там она прожила десять прекрасных месяцев, окруженная
заботой, словно королева. Давала балы в просторных залах замка, веселилась
на пирах и выезжала на охоту. Все шло прекрасно до тех пор, пока один из
гостивших в замке вельмож, по имени Органон, не влюбился в нее и не
поссорился с хозяином замка, белым рыцарем Альморади. Органон оскорбил его и
вызвал на поединок, который должен был состояться тут же, на главной
площади. Все стены вокруг нее были увешаны боевыми знаменами и гербами обоих
грандов. По краям площади выстроились их слуги. На западной стороне слуги и
оруженосцы Альморади, на восточной - клевреты Органона. Ольга должна была
наблюдать поединок из окна башни Желания, самой высокой в замке Альморади.
Она не хотела смерти и пыталась примирить рыцарей, но все было напрасно.
Герольды протрубили в трубы, возвестив о начале боя... Но тут кто-то тронул
Ольгу за плечо, и она пробудилась. Это была мама.
Оля, - пожурила она дочку. - Ну сколько можно спать? Тебе давно на
работу пора. И так уже опоздала.
О боже, - прошептала Ольга. - Встаю.
И мысленно пожелала успеха Альморади.
Был дождь. Дорожки в парке покрылись лужами, трава промокла, а листья
на деревьях обвисли. Сам парк погрустнел, насупился и стал абсолютно пустым.
Ни одной живой души не было видно в его аллеях, лишь дождь пузырил лужи на
асфальте.
Монтуриоль стоял и смотрел в глубину парка, словно пытаясь там
кого-нибудь разглядеть, и не мог. Его отрешенный взгляд блуждал между мокрых
тополей, теряясь в них, и, заблудившись, не пытался вернуться обратно.
Холодный ручеек стек по шляпе за шиворот. Нарциссэ вздрогнул и очнулся
от задумчивости. Он обнаружил, что весь промок, и захотел согреться
чем-нибудь.
Да, здесь, кажется, было кафе, - вспомнил он и пошел по аллее в глубину
парка, где стоял старый охотничий павильончик.
Нарциссэ толкнул дверь и вошел во-внутрь. В гардеробе его сразу окутала
низкая темнота.
Черт бы побрал этих кооператоров, - подумал он. - Свет экономят, что
ли?
Эй, алле! - крикнул он в темноту.
Никто не отозвался, только где-то в углу завозились и послышалось
собачье повизгивание.
А, ладно, - подумал Монтуриоль, - пойду одетым.
Он открыл другую дверь, из под которой пробивалась полоска света, и
вошел в кафе.
Внутри почти никого не было. В уютном полумраке играла тихая музыка, и
пахло шоколадом.
Монтуриоль подошел к стойке и попросил кофе с мороженым. Бармен
посмотрел на него изучающе и спросил:
А вам шестнадцать есть?
Есть, - ответил Монтуриоль, - даже больше.
У нас кофе только по древне-вьетнамски.
Давайте какое есть.
Бармен недоверчиво покосился на Монтуриоля, затем перегнулся через
стойку, поманил его к себе и тихо попросил:
А ну, покажи зубы.
Нарциссэ открыл рот. Бармен заглянул туда и остался доволен. Он вдруг
заулыбался, подал кофе и пошел покурить. Монтуриоль сел в угол за столик и с
блаженством стал потягивать густой напиток. Рядом кто-то громко зачавкал.
Нарциссэ поднял глаза и увидел, что за соседним столиком сидит скелет и
уплетает картофельные оладьи. Скелет был ужасно простужен. Он постоянно
чихал, кашлял и кутался в клетчатый плед.
Странно, - подумал Монтуриоль, - скелет, а оладьи ест.
Ничего странного, молодой человек, - сказал громко скелет и чихнул.
Ну, скелет, - вдруг обиделся он, - ну, оладьи ем. А вам какое дело?
Да я ничего, кушайте, - сказал Монтуриоль и отвернулся.
В другом углу сидела какая-то компания. К Нарциссэ подошел молодой
брюнет в галифе и стройотрядовской куртке и спросил:
У вас свободно?
Конечно, конечно, - ответил Монтуриоль. - Я только рад буду компании.
Брюнет отошел к стойке и вернулся с подносом.
Голова Купидона, - радостно сообщил он, - абсолютно свежая и никакой
химии.
Монтуриоль оглядел поднос: там действительно лежала голова. Голова
моргнула и уставилась на него.
Не желаете отведать? - предложил брюнет. - Ну хотя бы глазик, левый, а?
Нарциссэ посмотрел на левый глаз, тот был карий, а правый - голубой.
Ну за компанию, а? - продолжал упрашивать брюнет.
Ну, разве за компанию, - промямлил Монтуриоль. - Я, знаете ли, никогда
не пробовал.
И не пробуйте, - подал голос скелет. - Я однажды пробовал, потом неделю
животом маялся.
А ты, старый хрен, молчи! - рявкнул на него брюнет. - Не тебе
предлагают. Ты в головах как свинья в апельсинах разбираешься.
Да ты, Аполлинарий, не горячись, пошутил я, - струсил скелет.
Меня Аполлинарием зовут, - сказал брюнет, обращаясь к Нарциссэ и
застенчиво улыбнулся, обнажив передние клыки. - Вампир я по
совместительству. А так - шофером работаю.
Да я, собственно, кофе тут зашел попить, - растерялся Монтуриоль.
Ах, кофе... - сказал вампир и заплакал. - Никто меня не понимает, не
любит. Он так расстроился, что выронил поднос, и голова Купидона укатилась
под стол. Аполлинарий полез за ней, и оттуда то и дело стали доноситься его
всхлипывания:
Никто меня не любит, не ценит.
Монтуриоль хотел его успокоить, но тут в кафе веселой ватагой ввалились
челюскинцы и стали требовать пива и женщин. Половина из них встала в
очередь, а остальные расселись на столах и принялись петь песни и курить
махорку. Из-за дыма у Нарциссэ закружилась голова, и он вышел из зала.
В темном фойе он споткнулся и уронил зонтик, а когда нашел его, кто-то
мягко положил ему руку на плечо.
Тебе все приснилось, милый, - сказал задушевный голос.
Хорошо, - ответил Монтуриоль, открыл зонтик и вышел на свет.
Когда душа его взошла на небо, оставив телесную оболочку на морском
дне, он почувствовал себя счастливым. Но неразрешимую загадку таят в себе
небеса, и потому не обрел он желанного покоя. Не для того был явлен миру. И
носило его ветрами по всем векам от сотворения мира, до дней еще не
известных и неслучившихся. Был он то воином, то пахарем, случалось
становиться ему дубом столетним и дном морским. Но ненадолго. Потому что
жизнь его заключалась в движении времени, которое не знает настоящего и
течет, словно синяя река меж камней. Но вот на миг остановилась бешеная
колесница, и сошел на землю блуждающий странник.
Прораб СМУ-13, Ламбино де Юмикор, сидел на краю котлована и жевал
бутерброд с колбасой. Он был ненавязчив, прост и доволен собой.
Сегодня на стройку должны были подвезти сваи, и от радости прораб хотел
петь. Даже летать он сейчас хотел. Потому что любил работать, а сваи не
везли уже очень давно. И вот, наконец, этот день настал.
Бульдозерист Вентимилья заглушил мотор своей машины и спрыгнул на
земли. Присев на гусеницу бульдозера, он достал из кармана папиросу и
закурил. Потом Вентимилья с интересом посмотрел на грязь, в которой, почти
до колен, утопали его ноги. Подумав немного, он вытащил одну из них. С
лакированных штиблет нежно-зеленого цвета стекала жидкая грязь. Шелковые
чулки тоже немного пострадали.
Ах ты, черт, - сказал Вентимилья, и стал стирать грязь со штиблет.
Когда пряжка засверкала наконец веселой позолотой, он удовлетворенно крякнул
и запел:
Я один лишь такой, мне не нужен покой...
Ламбино дожевал бутерброд и достал из холщовой сумки флейту. Он бережно
поднес ее ко рту и помог Вентимилье довести арию до конца. Исполнение имело
успех. Из окон соседних домов зааплодировали. Рукоплескание длилось минут
пять. Потом окна захлопнулись, и на площадке снова воцарилась тишина.
Вентимилья перестал кланяться в разные стороны, стоя по колено в грязи,
вылез из котлована и сел рядом с Ламбино де Юмикором. Достал бутерброд и
тоже стал жевать, глядя вдаль.
С тихим скрипом позади них открылась дверь строительного вагончика, и
на крыльцо выполз Альколео де Шонгуй, несколько навеселе. Его прыщавое лицо
во все времена года выражало радость. Сейчас оно взирало на небо и
радовалось дождю. Сидя в вагончике, Альколео вдруг вспомнил про сваи и
захотел спросить о них у прораба, но язык его почему-то не слушался. Тогда
Альколео решил подойти поближе к начальству. Он сполз, кряхтя, с крыльца и
двинулся к котловану. Но преодолев всего метров пять, застрял в какой-то
луже, абсолютно испачкав камзол, и заснул мертвым сном.
Через час подошли ходившие в магазин крановщики Пабло де Мариваль и
Эль-Куизо де Карманьола. Они принесли с собой буханку черного хлеба, мешок
зеленого лука и три бутылки кефира. Кроме того, у Мариваля из кармана бридж