своего бога.
10
Ганс, спрятавшись за выступом, слушал и по-своему принимал участие в
похоронах. После того, как до него дошло, что именно он подслушал, он
пришпорил лошадь так, будто бы за ним гнался тот самый бог, громовой голос
которого достиг его ушей.
Он не остановился, пока не доскакал до "Распутного Единорога". Там он
быстро соскочил на землю, почти перепрыгнув через лошадь, резко хлопнул
животное по крупу и, присвистнув, велел ей идти домой, а сам скользнул в
трактир, почувствовав при этом такое облегчение, какое, наверное,
испытывает его любимый нож, когда его убирают в ножны.
- Культяпка, - позвал Ганс, приблизившись к стойке. - Что здесь
происходит? У Общих ворот среди солдат полная сумятица.
- Разве ты ничего не слышал? - насмешливо воскликнул хозяин таверны.
- Из дворцового подземелья сбежало несколько узников, а из Зала Правосудия
были украдены какие-то предметы, и поблизости не оказалось ни одного
офицера из службы безопасности, которому можно было бы дать нагоняй.
Взглянув в зеркало, висящее за стойкой, Ганс увидел безобразного
человека, ухмыляющегося без особой радости. Бросив пристальный взгляд в
зеркало, Ганс вытащил из-под плаща сверток из шкур.
- Это тебе. Ты должен отдать их своему благожелателю. - Он пожал
плечами, глядя в зеркало.
Культяпка повернулся и принялся протирать полотенцем и без того
блестящую стойку, незаметно смахнув с ее поверхности маленький сверток.
- А теперь скажи, зачем ты суешься в дела, подобные этому? Думаешь
продвинуться таким образом? Этого не произойдет. В следующий раз, когда
попадешь в подобные обстоятельства, постарайся их обойти. Или, еще лучше,
вовсе в них не попадай. Я думал, что у тебя больше здравого смысла.
Ганс звонко хлопнул рукой по стойке.
- Я уже однажды хватил достаточное количество дряни, виночерпий. А
теперь я скажу, что тебе нужно делать. Ненасытное Брюхо - ты возьмешь то,
что я принес тебе, и свой мудрый совет, свернешь их вместе и засунешь себе
в задницу! - и Шедоуспан шагнул к двери на негнущихся ногах, словно
разбуженная кошка, бросив через плечо. - Что же касается здравого смысла,
я думаю, у тебя его не больше.
- У меня есть дела и поважнее, - отозвался Культяпка слишком дерзко
для нытика.
- Ну да! И у меня тоже!
11
Бледно-лилово-лимонный утренний свет заиграл на стенах казармы,
выкрашенных в белый цвет и окрасил дворцовые парадные площадки.
Темпус работал всю ночь, подальше от владений Джабала. Он разместил
своих наемников за пределами города, вне досягаемости церберов и
илсигского гарнизона. Их было пятьдесят, но двадцать из них являлись
партнерами, членами трех различных отрядов Священного Союза - наследство,
которое оставил ему Пасынок. Эти двадцать убедили оставшихся тридцать
воинов, что "Пасынки" было бы хорошим названием для отряда, а потом, может
быть, и для всего войска, которым они будут командовать, в том случае,
если дела пойдут так, как все они надеялись.
Он хотел сохранить отряды Священного Союза, а других внедрить в
регулярную армию и в окружение Принца. Они подберут себе людей по своему
собственному усмотрению и на их основе создадут дивизию, на которую с
гордостью будет взирать душа Абарсиса, если только она не будет очень
сильно занята богоборческими сражениями на небесах.
Темпус мог гордиться этими людьми, великолепно показавшими себя в
сражении с Джабалом и после него. И этим вечером, когда он завернул за
угол казарм для рабов, которые они переделывали для домашнего скота, он
увидел надпись высотой в два локтя, сделанную овечьей кровью на окружной
защитной стене: "Война - это все, она - король всего, и все приходит в
жизнь через борьбу".
И хотя они и не смогли воспроизвести ее точно, он улыбнулся, потому
что несмотря на то, что эти дерзкие слова были сказаны им в своем
отрочестве, оставшемся в другом мире, пришло их время. А Пасынок по имени
Абарсис и его последователи склоняли Темпуса к мысли, что, возможно
(именно возможно), он, Темпус, и не был уж тогда таким молодым и таким
глупым, как ему казалось. Если это так, то человек, а следовательно и
эпоха, в которой он живет, склонны жить задним умом.
Теперь он и бог примирились - с него было снято проклятие и тень
страдания, которое оно бросало на всю его жизнь. Все его тревоги,
связанные с Принцем, утихли. Зэлбар прошел через все испытания огнем и
вернулся к исполнению своих обязанностей, успокоившись и как следует
призадумавшись. Его отвага вернется к нему. Темпус знал этот сорт людей.
Джабала он оставил Кадакитису. Он всегда хотел расправиться с ним
таким способом, к которому прибегали все бывшие гладиаторы - к сражению
один на один. Но теперь в этом не было никакого смысла, так как этот
человек уже никогда не сможет нормально передвигаться, если он вообще
когда-нибудь встанет на ноги.
Ведь мир вовсе не был так нелепо прекрасен, как это высокомерное
летнее утро, которое не знало, что оно утро Санктуария и которое, как
казалось Темпусу, должно было быть окровавленным, кричащим или наполненным
мухами, жужжащими над головой. Нет, человек на своем жизненном пути не раз
напарывается на шипы.
Был еще воришка по имени Ганс, который, несомненно, выражал свое
сочувствие к Абарсису всякий раз, когда это было в его интересах, но так и
не пришел к пасынкам, несмотря на неоднократные предложения Темпуса. Про
себя Темпус думал, что он, может быть, еще и придет, что он попытается
дважды вступить в одну и ту же реку. Когда его ноги достаточно остынут, он
выйдет на берег зрелости. Если бы он мог лучше сидеть на лошади, то,
возможно, гордость и позволила бы ему присоединиться к ним сейчас же, но
пока он только насмешливо улыбался.
Ганс должен найти свой путь. Но он не являлся объектом особого
внимания Темпуса, хотя тот с радостью взял бы на себя это бремя, если бы
Шедоуспан выказал хоть малейшее желание помочь нести его.
Однако оставался еще не решенным вопрос с его сестрой Саймой и решать
его должен был только он один, и сложность этой головоломки заставляла его
лихорадочно искать возможные варианты решений, то принимая их, то
отбрасывая, подобно тому, как боги засевают одно поле за другим. Он мог бы
убить ее, изнасиловать, сослать или терпеть, не вступая с нею в
конфронтацию.
Он совершенно не учел того факта, что она и Культяпка влюбились друг
в друга. Такого с ней никогда не случалось.
Темпус ощутил внутри себя какой-то шелест - это было чувство,
спрятанное в самых глубоких тайниках его души, которое подсказывало ему,
что бог собирается говорить с ним. "Молчи!" - предупреждал он бога. Они
чувствовали себя неловко, словно любовники после испытания разлукой.
"Мы можем осторожно забрать ее, а потом она уедет. Ты не можешь
допустить ее присутствия здесь. Увези ее. Я помогу тебе", - говорил
Вашанка.
- Стоит ли тебе заниматься предсказаниями? - пробормотал Темпус себе
под нос, отчего Трес Абарсиса насторожил уши, прислушиваясь. Он похлопал
жеребца по шее и велел ему быстро скакать вперед. Они держали путь к
небольшим восточным владениям Ластела.
"Постоянство - одна из моих черт", - многозначительно звучал голое
бога в голове Темпуса.
- Ты не получишь ее, о Пожирающий. Ты, кто никогда не может
насытиться, в этом единственном деле ты не достигнешь триумфа. Что же
такое должно произойти между нами, чтобы стало ясно, кто есть кто? Я не
могу допустить этого.
"Ты допустишь", - голос Вашанки прозвучал так громко в его голове,
что Темпус вздрогнул в седле, а Трес сбился с шага, укоризненно посмотрев
на него, чтобы понять, что означает это перемещение веса.
Темпус остановил лошадь посреди дороги и долго сидел, не двигаясь,
окруженный прохладой раннего утра, и ведя внутреннюю борьбу, в которой не
могло быть победителя.
Через некоторое время он повернул лошадь и пустил ее вскачь обратно к
казармам, от которых недавно отъехал. Пусть остается с Культяпкой, если ей
так хочется. Она встала между ним и богом еще раньше. Он не готов отдать
ее богу, и не готов к тому, чтобы вновь поставить себя под проклятие
разорвать на куски то, что с таким огромным трудом было сшито и такой
дорогой ценой. Он думал об Абарсисе и Кадакитисе, о непокорных людях из
внутренних районов страны, и он обещал Вашанке любую другую женщину,
которая должна быть избрана богом еще до заката солнца. Без сомнения,
Сайма останется там, где она находится сейчас. Он позаботится о том, чтобы
Ластел следил за нею.
Лошадь Абарсиса мягко фыркнула, будто бы в знак согласия - до казарм
оставалось рукой подать. Но Трес не мог знать, что этим простым решением
его седок одержал самую великую победу из всех побед во всех войнах всех
империй. И Трес, чье брюхо тряслось между коленями Темпуса, издал громкий
трубный звук, но вовсе не потому, что его всадник одержал победу над самим
собой и своим богом, а от того сильного воодушевления, которым лошади
приветствуют наступление прекрасного дня.
Я едва нанесла последний удар по моему третьему варианту для книги
"Мир воров", когда Боб спросил, не хотела бы я написать послесловие к
книге "Тени Санктуария". От такого предложения я не смогла отказаться,
хотя не имела ни малейшего представления, как можно облечь в слова опыт
совместной работы над тремя томами "Мира воров". После многих неудачных
попыток изложить эссе на бумаге я начала подозревать, что, вполне
возможно. Боб и сам не смог найти нужных слов. Когда он предлагал писать
мне эпилог, то улыбался, а обычно с ним такие вещи не проходят. Увы. Вот
еще один пример Того, Что Не Сказал Мне Редактор.
Вообще-то многое из того, что нам не сказал редактор, было то, что он
не знал и сам. Мы все пребывали в полном неведении насчет лицензированной
нами вселенной, когда в 1978 году на Босконе начал осуществляться проект
"Мир воров". Все казалось на удивление простым: мы обменяемся персонажами,
помещая их на одной карте улиц, Боб сочинит историю, Энди Оффут создаст
мифологию, а нам останется спуститься на землю и написать от пяти до
десяти тысяч слов. Тут мы сделали первое неожиданное открытие: Санктуарий
не есть нечто воображаемое, но склад ума, признанный Американской
ассоциацией психиатров.
Мы думали, что спустились на землю, а вместо этого оказались на
палубе корабля. Боб ничего не сказал о том, что нам и впрямь нужно было
знать, а из нас никто не, собирался указывать, что надо делать тому, кто
создал весь этот бедлам. Раз так, то каждый автор прибегнул к своим
маленьким жизненным злоключениям, чтобы привнести в наши рассказы нотки
"твердости" и "реализма". Моя "цыганка" читала "Арканы Тара", общалась с
некромантами, воровала трупы и наблюдала сцены насилия на улицах города.
Все было не так уж плохо, пока я не обнаружила, что целая книга
испарилась из моего почтового ящика и я засела за все произведения. Мы
поместили в рассказы наркотики, чародеев, пороки, бордели, девственниц,
укромные местечки, проклятья и наследственные имения. Санктуарий не был ни
провинциальным местечком, ни даже правой рукой Империи - он напоминал
Черную Дыру Калькутты. Дальше могло быть только хуже...
Так и произошло. Боб сообщил нам, что второй том будет называться
"Истории таверны "Распутный Единорог" - уже одно название внушало ужас. Мы
оказались на высоте, хотя, возможно, и пали вниз. Я провела исследование
малоприглядных сторон прошлого С'данзо, придумала ей двоюродного брата и
создала Бубо, ночного бармена из "Распутного Единорога". Боб заметил, что
нам следует написать сцену в самой таверне, но Культяпка выбыл из строя,
пропав в закоулках Санктуария, так, что мы не имели ни малейшего
представления, кто встал у руля. (Я припоминаю, что один из моих коллег
создал личность по кличке "Двупалый" - думаю, что это было сделано от
отчаяния.) Что до Бубо, то это.не человек, а скорее огромный нарыв,
выросший на последней стадии Черной Чумы и вскрывать который - значит
навлечь гибель на того, кто вскрывает и на того, кого вскрыли.
Рассказы не испарились из почтового ящика, а, скорее, прошли сквозь
металл. Мне еще пока не довелось посмотреть все рассказы для третьего
тома, однако я уверена, что спираль продолжает закручиваться вниз. Каждый
из сборников приносит новые стороны в человеческом поведении, новые черты
характеров, которые авторы ничтоже сумняшеся привносят в ту часть
вселенной, за которую они лично отвечают. В Санктуарии, где вина идет рука
об руку со славой, намек, брошенный в одном томе, превращается в целый
рассказ в следующем.
Сказать по правде, мерзость притягательна. Если я скажу вам, что
запах крови может держаться годами, то вы можете не заметить то, что я вам
не говорила. Представьте на миг некоторые вещи, которые авторы знают
наверняка: погода в Санктуарии делится по дням и сезонам года. Это должно
быть странно. Если жители Подветренной стороны живут в нижней части
города, то тогда ветер в основном дует с земли. ПОПЫТАЙТЕСЬ УБЕДИТЬ В ЭТОМ
ЛЮБОГО ЖИТЕЛЯ ПОБЕРЕЖЬЯ.
Что касается самого города, то в моей голове всегда рисовался образ
города позднего средневековья, переросшего стены. Лабиринт построен по
типу квартала Шэмблз в английском городе Йорке, где каждый этаж
надстраивается над предыдущим так, чтобы жители могли сбрасывать мусор
прямо на улицу, а не друг другу на головы. Некоторые полагают, что
Санктуарий напоминает Рим. (Какая чушь, Рэнке есть Рим или Рим схож с ним
по рангу?). Воображают, что в городе сохранились остатки открытой
канализации, что там красивые виллы, открытые здания и что, по меньшей
мере, некоторые улицы вымощены булыжником. Заметен также и некий
багдадско-приморский подход, выражающийся в бродящих по улицам кочевниках
в тюрбанах и разодетых в шелка женщинах, а также много указаний на то, что
многие здания построены в вавилонском стиле. Поскольку в большинстве
рассказов действие разворачивается в темноте, я полагаю, что отсутствие
среди авторов согласия по поводу облика города особого значения не имеет.
Естественно, что никто, включая и самих жителей Империи, не знает,
насколько велик Санктуарий. Всякий раз, когда кому-то из авторов
требовалось потайное место для встречи, то мы просто изобретали новое, так
что Санктуарий то огромен, то тесен. Вы можете прожить всю жизнь в
Лабиринте или на Базаре, хотя вам понадобится всего пятнадцать минут на
то, чтобы пересечь город, хотя я и не совсем уверена, что это так.
Возьмем, к примеру, Базар. Я провела там большую часть времени, но
так и не знаю точно, как он выглядит. Часть пространства отведена
крестьянам (хотя я не имею ни малейшего представления, куда они деваются,
уезжая с Базара). Другие его части напоминают вещевые ярмарки
средневековой Франции, где купцы оптом сбывают товар. Остальные части
Базара сильно смахивают на торговые ряды Ближнего Востока. Вместо того,
чтобы забивать себе голову философскими проблемами, вроде вопроса о том,
сколько ангелов могут танцевать на булавочной головке, когда-нибудь я
высчитаю, сколько С'данзо могут провести все свое время на базаре.
Перейдем на время от ангелов к божествам. Вполне вероятно, что всякий
житель Санктуария может иметь личные взаимоотношения с богами, хотя ни в
коем случае нет ничего схожего с верой или поклонением. Люди насмешливо
относятся к религии, и обычный горожанин меньше всего желает связываться с
богами, а поклонение им необходимо, чтобы держать божества в узде. В
храмах Санктуария представлены по меньшей мере два основных пантеона
богов, и кто знает, какое количество жрецов пытается взять над ними
контроль. Я недавно узнала, что в Калифорнии один парень сделал общую
мифологий для всех богов города. Свою теологию он привнес в игру "Мир
воров", хотя никто не сознается, откуда взялся сей неутомимый выдумщик.
Теперь мы добрались и до денег, а иначе зачем серия носит название
"Мир воров". Поскольку никто не знает, каково кругообращение денег,
горожанам ничего не остается, кроме как воровать их друг у друга. Мы
согласились, что должны быть медные, серебряные и золотые монеты, хотя ни
курсы валют, ни их названия нам неведомы. Мы говорим: девять медных монет
или уж в особом случае девять _р_а_н_к_а_н_с_к_и_х _с_о_л_д_а_т_о_в_, на
тот случай, если кто-то еще пишет о солдатах, которые не чеканятся в
Рэнке. Но _к_т_о_ может сказать сколько _с_о_л_д_а_т_о_в_ в _ш_е_б_у_ш_е и
есть ли между ними соотношение? Наверное, есть.
Когда-нибудь я помещу в Санктуарии ростовщика, ведь изменения в
Санктуарии сродни искусству. Хотя ничего хорошего это не принесет, ведь и
горожане, и авторы могут найти тысячу причин не ходить к моему ростовщику.
Они установят собственные обменные курсы. Принц девальвирует валюту, а
Вашанка начнет разбрасывать никелевые монеты в храме. У меня нет желания
это останавливать. Если редактор не скажет мне, что нужно делать, я просто
начну руководить им сама.
10
Ганс, спрятавшись за выступом, слушал и по-своему принимал участие в
похоронах. После того, как до него дошло, что именно он подслушал, он
пришпорил лошадь так, будто бы за ним гнался тот самый бог, громовой голос
которого достиг его ушей.
Он не остановился, пока не доскакал до "Распутного Единорога". Там он
быстро соскочил на землю, почти перепрыгнув через лошадь, резко хлопнул
животное по крупу и, присвистнув, велел ей идти домой, а сам скользнул в
трактир, почувствовав при этом такое облегчение, какое, наверное,
испытывает его любимый нож, когда его убирают в ножны.
- Культяпка, - позвал Ганс, приблизившись к стойке. - Что здесь
происходит? У Общих ворот среди солдат полная сумятица.
- Разве ты ничего не слышал? - насмешливо воскликнул хозяин таверны.
- Из дворцового подземелья сбежало несколько узников, а из Зала Правосудия
были украдены какие-то предметы, и поблизости не оказалось ни одного
офицера из службы безопасности, которому можно было бы дать нагоняй.
Взглянув в зеркало, висящее за стойкой, Ганс увидел безобразного
человека, ухмыляющегося без особой радости. Бросив пристальный взгляд в
зеркало, Ганс вытащил из-под плаща сверток из шкур.
- Это тебе. Ты должен отдать их своему благожелателю. - Он пожал
плечами, глядя в зеркало.
Культяпка повернулся и принялся протирать полотенцем и без того
блестящую стойку, незаметно смахнув с ее поверхности маленький сверток.
- А теперь скажи, зачем ты суешься в дела, подобные этому? Думаешь
продвинуться таким образом? Этого не произойдет. В следующий раз, когда
попадешь в подобные обстоятельства, постарайся их обойти. Или, еще лучше,
вовсе в них не попадай. Я думал, что у тебя больше здравого смысла.
Ганс звонко хлопнул рукой по стойке.
- Я уже однажды хватил достаточное количество дряни, виночерпий. А
теперь я скажу, что тебе нужно делать. Ненасытное Брюхо - ты возьмешь то,
что я принес тебе, и свой мудрый совет, свернешь их вместе и засунешь себе
в задницу! - и Шедоуспан шагнул к двери на негнущихся ногах, словно
разбуженная кошка, бросив через плечо. - Что же касается здравого смысла,
я думаю, у тебя его не больше.
- У меня есть дела и поважнее, - отозвался Культяпка слишком дерзко
для нытика.
- Ну да! И у меня тоже!
11
Бледно-лилово-лимонный утренний свет заиграл на стенах казармы,
выкрашенных в белый цвет и окрасил дворцовые парадные площадки.
Темпус работал всю ночь, подальше от владений Джабала. Он разместил
своих наемников за пределами города, вне досягаемости церберов и
илсигского гарнизона. Их было пятьдесят, но двадцать из них являлись
партнерами, членами трех различных отрядов Священного Союза - наследство,
которое оставил ему Пасынок. Эти двадцать убедили оставшихся тридцать
воинов, что "Пасынки" было бы хорошим названием для отряда, а потом, может
быть, и для всего войска, которым они будут командовать, в том случае,
если дела пойдут так, как все они надеялись.
Он хотел сохранить отряды Священного Союза, а других внедрить в
регулярную армию и в окружение Принца. Они подберут себе людей по своему
собственному усмотрению и на их основе создадут дивизию, на которую с
гордостью будет взирать душа Абарсиса, если только она не будет очень
сильно занята богоборческими сражениями на небесах.
Темпус мог гордиться этими людьми, великолепно показавшими себя в
сражении с Джабалом и после него. И этим вечером, когда он завернул за
угол казарм для рабов, которые они переделывали для домашнего скота, он
увидел надпись высотой в два локтя, сделанную овечьей кровью на окружной
защитной стене: "Война - это все, она - король всего, и все приходит в
жизнь через борьбу".
И хотя они и не смогли воспроизвести ее точно, он улыбнулся, потому
что несмотря на то, что эти дерзкие слова были сказаны им в своем
отрочестве, оставшемся в другом мире, пришло их время. А Пасынок по имени
Абарсис и его последователи склоняли Темпуса к мысли, что, возможно
(именно возможно), он, Темпус, и не был уж тогда таким молодым и таким
глупым, как ему казалось. Если это так, то человек, а следовательно и
эпоха, в которой он живет, склонны жить задним умом.
Теперь он и бог примирились - с него было снято проклятие и тень
страдания, которое оно бросало на всю его жизнь. Все его тревоги,
связанные с Принцем, утихли. Зэлбар прошел через все испытания огнем и
вернулся к исполнению своих обязанностей, успокоившись и как следует
призадумавшись. Его отвага вернется к нему. Темпус знал этот сорт людей.
Джабала он оставил Кадакитису. Он всегда хотел расправиться с ним
таким способом, к которому прибегали все бывшие гладиаторы - к сражению
один на один. Но теперь в этом не было никакого смысла, так как этот
человек уже никогда не сможет нормально передвигаться, если он вообще
когда-нибудь встанет на ноги.
Ведь мир вовсе не был так нелепо прекрасен, как это высокомерное
летнее утро, которое не знало, что оно утро Санктуария и которое, как
казалось Темпусу, должно было быть окровавленным, кричащим или наполненным
мухами, жужжащими над головой. Нет, человек на своем жизненном пути не раз
напарывается на шипы.
Был еще воришка по имени Ганс, который, несомненно, выражал свое
сочувствие к Абарсису всякий раз, когда это было в его интересах, но так и
не пришел к пасынкам, несмотря на неоднократные предложения Темпуса. Про
себя Темпус думал, что он, может быть, еще и придет, что он попытается
дважды вступить в одну и ту же реку. Когда его ноги достаточно остынут, он
выйдет на берег зрелости. Если бы он мог лучше сидеть на лошади, то,
возможно, гордость и позволила бы ему присоединиться к ним сейчас же, но
пока он только насмешливо улыбался.
Ганс должен найти свой путь. Но он не являлся объектом особого
внимания Темпуса, хотя тот с радостью взял бы на себя это бремя, если бы
Шедоуспан выказал хоть малейшее желание помочь нести его.
Однако оставался еще не решенным вопрос с его сестрой Саймой и решать
его должен был только он один, и сложность этой головоломки заставляла его
лихорадочно искать возможные варианты решений, то принимая их, то
отбрасывая, подобно тому, как боги засевают одно поле за другим. Он мог бы
убить ее, изнасиловать, сослать или терпеть, не вступая с нею в
конфронтацию.
Он совершенно не учел того факта, что она и Культяпка влюбились друг
в друга. Такого с ней никогда не случалось.
Темпус ощутил внутри себя какой-то шелест - это было чувство,
спрятанное в самых глубоких тайниках его души, которое подсказывало ему,
что бог собирается говорить с ним. "Молчи!" - предупреждал он бога. Они
чувствовали себя неловко, словно любовники после испытания разлукой.
"Мы можем осторожно забрать ее, а потом она уедет. Ты не можешь
допустить ее присутствия здесь. Увези ее. Я помогу тебе", - говорил
Вашанка.
- Стоит ли тебе заниматься предсказаниями? - пробормотал Темпус себе
под нос, отчего Трес Абарсиса насторожил уши, прислушиваясь. Он похлопал
жеребца по шее и велел ему быстро скакать вперед. Они держали путь к
небольшим восточным владениям Ластела.
"Постоянство - одна из моих черт", - многозначительно звучал голое
бога в голове Темпуса.
- Ты не получишь ее, о Пожирающий. Ты, кто никогда не может
насытиться, в этом единственном деле ты не достигнешь триумфа. Что же
такое должно произойти между нами, чтобы стало ясно, кто есть кто? Я не
могу допустить этого.
"Ты допустишь", - голос Вашанки прозвучал так громко в его голове,
что Темпус вздрогнул в седле, а Трес сбился с шага, укоризненно посмотрев
на него, чтобы понять, что означает это перемещение веса.
Темпус остановил лошадь посреди дороги и долго сидел, не двигаясь,
окруженный прохладой раннего утра, и ведя внутреннюю борьбу, в которой не
могло быть победителя.
Через некоторое время он повернул лошадь и пустил ее вскачь обратно к
казармам, от которых недавно отъехал. Пусть остается с Культяпкой, если ей
так хочется. Она встала между ним и богом еще раньше. Он не готов отдать
ее богу, и не готов к тому, чтобы вновь поставить себя под проклятие
разорвать на куски то, что с таким огромным трудом было сшито и такой
дорогой ценой. Он думал об Абарсисе и Кадакитисе, о непокорных людях из
внутренних районов страны, и он обещал Вашанке любую другую женщину,
которая должна быть избрана богом еще до заката солнца. Без сомнения,
Сайма останется там, где она находится сейчас. Он позаботится о том, чтобы
Ластел следил за нею.
Лошадь Абарсиса мягко фыркнула, будто бы в знак согласия - до казарм
оставалось рукой подать. Но Трес не мог знать, что этим простым решением
его седок одержал самую великую победу из всех побед во всех войнах всех
империй. И Трес, чье брюхо тряслось между коленями Темпуса, издал громкий
трубный звук, но вовсе не потому, что его всадник одержал победу над самим
собой и своим богом, а от того сильного воодушевления, которым лошади
приветствуют наступление прекрасного дня.
Я едва нанесла последний удар по моему третьему варианту для книги
"Мир воров", когда Боб спросил, не хотела бы я написать послесловие к
книге "Тени Санктуария". От такого предложения я не смогла отказаться,
хотя не имела ни малейшего представления, как можно облечь в слова опыт
совместной работы над тремя томами "Мира воров". После многих неудачных
попыток изложить эссе на бумаге я начала подозревать, что, вполне
возможно. Боб и сам не смог найти нужных слов. Когда он предлагал писать
мне эпилог, то улыбался, а обычно с ним такие вещи не проходят. Увы. Вот
еще один пример Того, Что Не Сказал Мне Редактор.
Вообще-то многое из того, что нам не сказал редактор, было то, что он
не знал и сам. Мы все пребывали в полном неведении насчет лицензированной
нами вселенной, когда в 1978 году на Босконе начал осуществляться проект
"Мир воров". Все казалось на удивление простым: мы обменяемся персонажами,
помещая их на одной карте улиц, Боб сочинит историю, Энди Оффут создаст
мифологию, а нам останется спуститься на землю и написать от пяти до
десяти тысяч слов. Тут мы сделали первое неожиданное открытие: Санктуарий
не есть нечто воображаемое, но склад ума, признанный Американской
ассоциацией психиатров.
Мы думали, что спустились на землю, а вместо этого оказались на
палубе корабля. Боб ничего не сказал о том, что нам и впрямь нужно было
знать, а из нас никто не, собирался указывать, что надо делать тому, кто
создал весь этот бедлам. Раз так, то каждый автор прибегнул к своим
маленьким жизненным злоключениям, чтобы привнести в наши рассказы нотки
"твердости" и "реализма". Моя "цыганка" читала "Арканы Тара", общалась с
некромантами, воровала трупы и наблюдала сцены насилия на улицах города.
Все было не так уж плохо, пока я не обнаружила, что целая книга
испарилась из моего почтового ящика и я засела за все произведения. Мы
поместили в рассказы наркотики, чародеев, пороки, бордели, девственниц,
укромные местечки, проклятья и наследственные имения. Санктуарий не был ни
провинциальным местечком, ни даже правой рукой Империи - он напоминал
Черную Дыру Калькутты. Дальше могло быть только хуже...
Так и произошло. Боб сообщил нам, что второй том будет называться
"Истории таверны "Распутный Единорог" - уже одно название внушало ужас. Мы
оказались на высоте, хотя, возможно, и пали вниз. Я провела исследование
малоприглядных сторон прошлого С'данзо, придумала ей двоюродного брата и
создала Бубо, ночного бармена из "Распутного Единорога". Боб заметил, что
нам следует написать сцену в самой таверне, но Культяпка выбыл из строя,
пропав в закоулках Санктуария, так, что мы не имели ни малейшего
представления, кто встал у руля. (Я припоминаю, что один из моих коллег
создал личность по кличке "Двупалый" - думаю, что это было сделано от
отчаяния.) Что до Бубо, то это.не человек, а скорее огромный нарыв,
выросший на последней стадии Черной Чумы и вскрывать который - значит
навлечь гибель на того, кто вскрывает и на того, кого вскрыли.
Рассказы не испарились из почтового ящика, а, скорее, прошли сквозь
металл. Мне еще пока не довелось посмотреть все рассказы для третьего
тома, однако я уверена, что спираль продолжает закручиваться вниз. Каждый
из сборников приносит новые стороны в человеческом поведении, новые черты
характеров, которые авторы ничтоже сумняшеся привносят в ту часть
вселенной, за которую они лично отвечают. В Санктуарии, где вина идет рука
об руку со славой, намек, брошенный в одном томе, превращается в целый
рассказ в следующем.
Сказать по правде, мерзость притягательна. Если я скажу вам, что
запах крови может держаться годами, то вы можете не заметить то, что я вам
не говорила. Представьте на миг некоторые вещи, которые авторы знают
наверняка: погода в Санктуарии делится по дням и сезонам года. Это должно
быть странно. Если жители Подветренной стороны живут в нижней части
города, то тогда ветер в основном дует с земли. ПОПЫТАЙТЕСЬ УБЕДИТЬ В ЭТОМ
ЛЮБОГО ЖИТЕЛЯ ПОБЕРЕЖЬЯ.
Что касается самого города, то в моей голове всегда рисовался образ
города позднего средневековья, переросшего стены. Лабиринт построен по
типу квартала Шэмблз в английском городе Йорке, где каждый этаж
надстраивается над предыдущим так, чтобы жители могли сбрасывать мусор
прямо на улицу, а не друг другу на головы. Некоторые полагают, что
Санктуарий напоминает Рим. (Какая чушь, Рэнке есть Рим или Рим схож с ним
по рангу?). Воображают, что в городе сохранились остатки открытой
канализации, что там красивые виллы, открытые здания и что, по меньшей
мере, некоторые улицы вымощены булыжником. Заметен также и некий
багдадско-приморский подход, выражающийся в бродящих по улицам кочевниках
в тюрбанах и разодетых в шелка женщинах, а также много указаний на то, что
многие здания построены в вавилонском стиле. Поскольку в большинстве
рассказов действие разворачивается в темноте, я полагаю, что отсутствие
среди авторов согласия по поводу облика города особого значения не имеет.
Естественно, что никто, включая и самих жителей Империи, не знает,
насколько велик Санктуарий. Всякий раз, когда кому-то из авторов
требовалось потайное место для встречи, то мы просто изобретали новое, так
что Санктуарий то огромен, то тесен. Вы можете прожить всю жизнь в
Лабиринте или на Базаре, хотя вам понадобится всего пятнадцать минут на
то, чтобы пересечь город, хотя я и не совсем уверена, что это так.
Возьмем, к примеру, Базар. Я провела там большую часть времени, но
так и не знаю точно, как он выглядит. Часть пространства отведена
крестьянам (хотя я не имею ни малейшего представления, куда они деваются,
уезжая с Базара). Другие его части напоминают вещевые ярмарки
средневековой Франции, где купцы оптом сбывают товар. Остальные части
Базара сильно смахивают на торговые ряды Ближнего Востока. Вместо того,
чтобы забивать себе голову философскими проблемами, вроде вопроса о том,
сколько ангелов могут танцевать на булавочной головке, когда-нибудь я
высчитаю, сколько С'данзо могут провести все свое время на базаре.
Перейдем на время от ангелов к божествам. Вполне вероятно, что всякий
житель Санктуария может иметь личные взаимоотношения с богами, хотя ни в
коем случае нет ничего схожего с верой или поклонением. Люди насмешливо
относятся к религии, и обычный горожанин меньше всего желает связываться с
богами, а поклонение им необходимо, чтобы держать божества в узде. В
храмах Санктуария представлены по меньшей мере два основных пантеона
богов, и кто знает, какое количество жрецов пытается взять над ними
контроль. Я недавно узнала, что в Калифорнии один парень сделал общую
мифологий для всех богов города. Свою теологию он привнес в игру "Мир
воров", хотя никто не сознается, откуда взялся сей неутомимый выдумщик.
Теперь мы добрались и до денег, а иначе зачем серия носит название
"Мир воров". Поскольку никто не знает, каково кругообращение денег,
горожанам ничего не остается, кроме как воровать их друг у друга. Мы
согласились, что должны быть медные, серебряные и золотые монеты, хотя ни
курсы валют, ни их названия нам неведомы. Мы говорим: девять медных монет
или уж в особом случае девять _р_а_н_к_а_н_с_к_и_х _с_о_л_д_а_т_о_в_, на
тот случай, если кто-то еще пишет о солдатах, которые не чеканятся в
Рэнке. Но _к_т_о_ может сказать сколько _с_о_л_д_а_т_о_в_ в _ш_е_б_у_ш_е и
есть ли между ними соотношение? Наверное, есть.
Когда-нибудь я помещу в Санктуарии ростовщика, ведь изменения в
Санктуарии сродни искусству. Хотя ничего хорошего это не принесет, ведь и
горожане, и авторы могут найти тысячу причин не ходить к моему ростовщику.
Они установят собственные обменные курсы. Принц девальвирует валюту, а
Вашанка начнет разбрасывать никелевые монеты в храме. У меня нет желания
это останавливать. Если редактор не скажет мне, что нужно делать, я просто
начну руководить им сама.