Сербы же, добавил Бэтмэн, сражаются на территории, принадлежавшей ранее Югославии.
Один из федералов имел смелость делать пометки; остальные трое скрестили руки в упрямом молчании. Гордон попытался разрядить предгрозовую ситуацию легкомысленной шуткой.
- О, где вы, добрые старые деньки, когда Восток противостоял Западу, и все носили черные шляпы одного размера.
Федеральный начальник, который, конечно, пометок не делал, брезгливо встряхнул руками, словно дотронулся до чего-то мерзкого. "Вы поставили под удар крупную международную антитеррористическую операцию, мистер Не-знаю-как-вас-там. Я не имею полномочий разглашать, какие силы вовлечены в это дело, но наши люди присутствовали на месте и были готовы вмешаться, когда вы своим трюкачеством разрушили все. Теперь мы на нуле. Сделка не состоится. Мы потратили время и деньги налогоплательщиков. Мы собрались здесь с надеждой на то, что бессербы, - он подчеркнуто не изменил произношение, - возобновят контакты прежде, чем вернутся в Канаду и исчезнут с нашего горизонта".
Их люди на месте? Женщина-кошка? Женщина-кошка - федеральный агент? Женщина-кошка - шпион? Сама мысль об этом была смешной, но все же она была единственным человеком на той улице, чьи мотивы оставались неясными. Во всем этом было очень мало смысла, но, если честно, и во всей ситуации его было очень мало.
Бэтмэн стоически выслушивал уничижительные нотации и скрытые угрозы, пока федералы не утомились и не отправились восвояси. Тогда он повернулся к Гордону. "Я хотел остановить их", - сказал он ровным голосом, не акцентируя, кого именно имеет в виду.
- Я знаю, ты сделал все, что мог, - вздохнул Гордон. - Я и не ждал, что ты сумеешь один вовремя остановить всю эту кутерьму. Весь мир взбесился, а мы стараемся сохранить мир в Готам-сити. Федералы требуют особых полномочий. Я готов их предоставить и надеюсь только, что больше не будет кровопролития.
- Нет, Гордон. Я могу докопаться до самого донышка всего этого дела во всяком случае здесь, в Готам-сити. Я нашел ключ, - он подумал об иконе, запертой в подвале Уэйновского фонда. - Я могу заманить всех участников в одно место, и когда это случится, дам тебе знать.
Гордон начал было спорить, но передумал. "Ты знаешь, как меня найти. Будь осторожен. Для федералов ты просто очередной детектив-любитель. Если они не смогут накрыть этих - как ты сказал, они называются, га-га-кто? - то они будут счастливы вывести тебя из игры".
Бэтмэн поблагодарил его за предупреждение и ушел.
ПЯТНАДЦАТЬ
- Это выходит за пределы наших полномочий, - проговорил директор отделения Воинов Дикой Природы, попыхивая трубкой.
Ему было лет сорок пять и, несмотря на трубку, аккуратно подстриженные волосы и одобряемый истэблишментом твидовый пиджак, он выглядел так, словно гораздо лучше чувствовал себя где-нибудь в парке, в бисерных бусах и клешеных штанах, распевая "Дайте миру шанс" под легким марихуановым кайфом. Именно поэтому его явное нежелание предпринимать какие-либо действия в отношении пачки фотографий с подробными пояснениями на обратной стороне особенно разочаровывало Бонни. Она не осмеливалась произнести что-нибудь или собрать фотографии, которые он ей вернул, потому что боялась швырнуть их ему в лицо и вылететь отсюда без работы. Работа даже такая практика, как эта, где она почти ничего не получала и жила на солидную родительскую субсидию - была очень важна для ее поколения. И она ждала, что ее босс, как представитель предыдущего поколения, проявит большую широту духа.
- Это очень хорошо сделано, - заверил ее директор, вновь пододвигая к себе пачку фотографий. - Очень убедительно. Что-то, конечно, необходимо предпринять в отношении этого человека. Но я не уверен, можем ли мы...
- Если мы не можем, Тим, то кто? Куда мне послать эти снимки? Или же мне придется найти человека, который - или которая - возьмет дело в свои руки. Неужели кому-то придется вламываться в эту квартиру и делать то, что должны сделать мы?
Директор искоса посмотрел на Бонни и начал ритмично постукивать по ладони бумагой. "Это может вызвать негативную реакцию прессы, - промямлил он. - Мы можем потерять деньги. Нет, этого делать нельзя". Он еще несколько раз постучал бумагой и, наконец, пришел к решению, которым не собирался делиться с Бонни - во всяком случае, не сейчас. "Можно я возьму это? - спросил он; она кивнула. - У меня есть друг. Старый друг. Мы несколько лет не виделись, но, возможно, он сможет что-то сделать. Держись, Бонни. Посмотрим, что из всего этого получится".
Он вышел из приемной, помахивая фотографиями и что-то бормоча себе под нос. Бонни разжала кулаки. Онемевшие пальцы начали болезненно покалывать от прилива крови.
Итак, у Тима был "старый друг", который в состоянии чем-то помочь; у нее же самой появился новый друг, который может залезть в любую квартиру. На минуту ей представился милый, сказочный образ Готам-сити, где почти каждый знал кого-то (или сам был кем-то), кто на самом деле являлся совсем не тем, кем казался, и каждый, кто знал эту тайну, хранил ее, как она хранила тайну Женщины-кошки Селины Кайл.
Селина становилась Женщиной-кошкой. Они были одного роста и сложения. Глаза одного цвета. Одинаковые голоса, одни и те же жесты и выражения. Легче было поверить, что Селина и Женщина-кошка - один и тот же человек, чем поверить, что это два разных человека, очень похожих друг на друга. Бонни хранила Селинину тайну, потому что в тайнах была загадка и изумление, а Селина была самой изумительной и загадочной личностью, какую только могла вообразить Бонни.
Были и другие причины хранить Селинину тайну, не последней из них являлось то, что ни Селина, ни Женщина-кошка не объявлялись со времени приключения в квартире Эдди Лобба. Весь уик-энд, пока Бонни проявляла пленку и печатала снимки, она ждала, что черноволосая женщина в поношенной одежде из лавки старьевщика постучит в дверь. А ночью Бонни то и дело прислушивалась, не царапает ли стальной коготь по оконному стеклу.
Разочарование Бонни материализовалось тяжестью в желудке. Она знала, что мир - не сказочная страна. Она регулярно расставалась с иллюзиями, когда беспощадный свет реальности доказывал их принадлежность к миру грез. Но ей не нравилось это. Она приготовила себя к тому, что Селина больше никогда не покажется, так же как и к тому, что Тим вернет ей фотографии со словами сожаления, ибо его старый друг не смог ничего сделать с Эдди Лоббом. Это были горькие пилюли, и она старалась как можно дальше оттянуть время, когда придется их глотать.
Весь день она ждала, что директор появится с широкой улыбкой на лице или что Селина хмуро уставится в камеру монитора у двери. Директор ушел рано, не сказав ни слова. Остальные ушли в пять, и в начале седьмого Бонни тоже приготовилась идти домой. Она не чувствовала себя такой одинокой и несчастной с тех пор, как помахала своим родителям рукой на прощание. Бонни сложила свой термос с эмблемой Воинов и экологически чистую коробочку для завтраков в парусиновую сумку вместе с потрепанной утренней газетой, на которой виднелся заполненный чернилами кроссворд. Второй комплект фотографий - тот, что она надеялась отдать Селине - так и пролежал весь день в сумке.
Тяжесть в желудке превратилась в тошноту. Она тяжело опустилась в кресло, упрекая себя за такое внезапное уныние.
У нас нет ничего общего, - говорила она себе. - Селина одевается, словно живет на чердаке, а Женщина-кошка вообще настоящая преступница. Заставила меня влезть в чужую квартиру. Меня! Меня же могли арестовать. Жизнь моя была бы загублена. Лучше мне ее больше никогда не видеть. Ну, было маленькое приключение - и все! Хватит!
Бодрый монолог не сработал; сердечная боль и разочарование были слишком свежи. Но со временем все пройдет и, твердо поверив в это, Бонни повесила парусиновую сумку на плечо. Ежевечернее запирание дверей офиса входило в обязанности Бонни, и она делала это с величайшим старанием, дважды проверив каждый замок прежде, чем позволить себе повернуться и посмотреть на тротуар.
- Тебе следовало бы обращать больше внимания на то, что творится вокруг.
- О, Боже, - застигнутая врасплох, Бонни отпрянула и от двери, и от голоса. Глаза ее кричали "Селина", но все остальное существо было парализовано испугом. - О, Боже, - сумка соскользнула с плеча. Длинная ручка обвилась вокруг ног и она неуклюже шлепнулась прямо на мусорный бак.
Селина протянула ей руку. "Ты умная девушка, но ты не создана для Готам-сити, - она легко поставила Бонни на ноги и повесила сумку ей на плечо. - У тебя хороший дом, хорошая семья в Индиане. За каким чертом ты приехала в Готам-сити?"
- Зачем вообще люди приезжают в Готам-сити? - риторически ответила Бонни, отряхивая мусор. - Здесь интересно. При всех своих прелестях, Индиана - скучнейшее место на земле.
Селине нечего было возразить. Они с Бонни прибыли сюда из одного и того же мира. Во всех маленьких городках, вроде того, где родилась Бонни, есть окраинные районы, внизу - там дети неудачников растут, чтобы пополнить ряды неудачников. Селина родилась в таком районе. Бонни, напротив, жила в центре, на холме, среди уважаемых граждан. Уважаемые граждане видели неудачников раз в году перед рождеством, когда помогали церкви доставлять двадцать фунтов благотворительной ветчины с пряностями к покосившемуся крыльцу семейства Кайл.
С тех пор Селина ненавидела ветчину. Ей хотелось возненавидеть и Бонни, но огонь не разгорался.
- Ну, отпечатала фотографии? - спросила она с оттенком враждебности.
- За выходные я проявила все пленки и отпечатала фотографии. Получилось очень много негативов - так всегда бывает - и никогда не знаешь, какие лучше, пока не напечатаешь. Я много думала, какие выбрать, и все надеялась, что ты придешь, но, наконец, прошлой ночью я отобрала пятнадцать...
- Значит, ты показала картинки своему боссу. И что, собираются Воины что-то делать или мы опять Д-Н?
- Д-Н?
- Дерьмо несчастное.
Бонни поперхнулась и кивнула. "Нет, пока что мы не Д-Н. Тим сказал, что у него есть старый друг, который, может быть, сумеет что-то предпринять. Старый друг".
Эти слова, хотя и были выделены особым образом, ничего не задели в мозгу Селины, и теперь была ее очередь удивиться. "Не нравится мне кого-то еще вовлекать в это дело. А ты не можешь еще что-нибудь придумать?"
- Надо пообедать. Я умираю с голоду, - девушка пошла по улице к оживленной авеню. Селина покорно поплелась следом. - И тогда мы сможем придумать еще что-то. К кому еще обратиться? Телевидение! На всех каналах есть любители жареных фактов. Они обожают такие истории. Если Тим ничего не сделает, мы отнесем снимки на одну из телевизионных станций. Это будет здорово смотреться на ТV. Правда, нам придется залезть туда еще раз - с видеокамерой. Надо раздобыть пленку...
Селина вглядывалась в плотный поток пешеходов на тротуарах. Ей хотелось послушать Бонни, но тогда полгорода может узнать об их тайных планах.
- Да, давай пообедаем, - перебила она. - У тебя. Там можно поговорить. Не на ходу, ладно?
Бонни согласилась, и они купили коробку куриных крылышек "вкус сезона". Бонни возилась в темной комнате в поисках тарелок и салфеток. "Скверно, что эту коробку нельзя повторно использовать", - сказала она. "Давай не будем усугублять проблему бумажными тарелками и салфетками", Селина искала фотографии в парусиновой сумке. Сначала ей пришлось вытащить газету, на которой она заметила разгаданный кроссворд - еще одно доказательство, если кто-то сомневался, что у них с Бонни нет ничего общего. Она собиралась было запихнуть газету обратно, когда взгляд упал на слова: Броуд-стрит 208. Развернув газету, она начала читать.
Оказалось, прошитое пулями тело, найденное возле двери по тому адресу, вызвало международный переполох. Человек был опознан как Степан Киндегилен. А те обломки бывшего Советского Союза, известные ныне как Россия и Молдова, требовали выдачи трупа. Обе республики обменялись дипломатическими нотами, тексты которых газета напечатала полностью.
- Ты можешь в этом разобраться? - спросила Селина, когда Бонни появилась из темной комнаты с охапкой тарелок и салфеток. - Мои глаза видят английские слова, но в мозгах остается какая-то шелуха.
Бонни склонилась над газетой. Она пробормотала что-то насчет плохого перевода, затем опустилась на пол. "Это, конечно, только догадка, но мне кажется, как русским, так и молдованам наплевать на этого Степана. Просто он не должен был там оказаться. Здесь говорится, у него не было визы, но неизвестно, преступник он или нет. Обеим сторонам нужен только труп. Словно с этим трупом что-то связано... - ее глаза округлились. - Радиоактивность! Это еще один несчастный из Чернобыля... Погоди, Чернобыль на Украине. А где же Молдова? Куда подевался мой атлас?.." Она поползла вдоль стопок книг.
Селина схватила ее за лодыжку. "Да забудь об этом. Предположим, это был ящичек, примерно вот такого размера... - Она очертила пальцами рамку. - Может, он был обтянут старым бархатом. Что там могло лежать?" Она вспомнила предмет, брошенный в машину перед тем, как та умчалась прочь.
Вопрос был задан, и Бонни полагалось на него ответить. Она не задумывалась над всякими сопутствующими вопросами, например, почему Селина упомянула ящик или почему Селина так интересовалась этой компанией иностранцев. Бонни просто старалась ответить на заданный вопрос. Память у нее была не фотографическая, но достаточно хорошая, особенно на такие вещи, которые другие называют тривиальными.
- Лаковая миниатюра, - сказала она через минуту.
Селина изогнула бровь.
- Блестящая лакированная коробочка с яркими картинками, - развивала свою мысль Бонни. - Я задала себе вопрос и теперь вижу ответ. Я вижу блестящую коробочку с картинкой на сказочный сюжет. Где-то я слышала, что такие лакированные коробочки из России представляют довольно большую ценность, - она беспомощно пожала плечами, словно собственный мыслительный процесс был для нее такой же загадкой, как и для Селины.
Селина в свою очередь взглянула на разгаданный кроссворд. Она уже готова была сделать вывод, когда Бонни выхватила у нее газету.
- О - нет! Не лаковая миниатюра, - она принялась судорожно теребить газету. - Икона. Икона - вот, посмотри, - она ткнула пальцем в зернистую фотографию.
Брюс Уэйн, гласила подпись, из Уэйновского фонда предоставляет для экспозиции в Музей изящных искусств редкую и бесценную икону семнадцатого века. Мистер Уэйн заявил, что нашел светящийся портрет святой Ольги в одном из сундуков своего отца во время очередной уборки на чердаке фамильного дома.
- Лжец, - импульсивно пробормотала Селина и заметила вопросительное выражение на лице Бонни. - Он просто отмазывается от полиции, - сказала она торопливо, не желая оставаться под любопытным взглядом девушки. - Ты недавно в Готам-сити, но мы-то знаем, что Уэйновский фонд вечно заискивает перед властями.
- Вау. А я собиралась пойти посмотреть на нее. Может, не стоит. Может, это опасно. Но на западе так мало образцов хорошей русской иконографии семнадцатого века. Нет, все-таки надо сходить, такой случай выпадает раз в жизни.
- Раз в жизни, - сухо сказала Селина. - Рисковать жизнью ради каких-то картинок. Ты, наверное, очень их любишь.
- Нет. Я ни одной не видела, и это может быть единственный шанс увидеть. Кто знает, может, когда-нибудь мне очень захочется посмотреть хотя бы на одну из них, и я вспомню, что у меня такая возможность была, а я ею не воспользовалась. Там же охрана. Это не опаснее, чем ездить в подземке.
- А ты ездишь в подземке?
- Вообще-то нет, но хотя бы раз нужно будет попробовать. Разве тебе не хочется все попробовать и увидеть?
Селина предпочла не отвечать. "Я пойду с тобой и посмотрю эту икону, - сказала она вместо этого. - Как насчет завтра?"
- Завтра я работаю. Может, после работы. До каких работает музей? Что там в газете написано?
- Да пошли ты этих Воинов на один день.
Губы Бонни округлились в беззвучное "О". "Но я не могу. Это моя работа. Они рассчитывают на меня. Я открываю дверь. Я отвечаю на звонки, открываю..."
- Ну, только один раз, - Селина усмехнулась. - Пошли разок этих Воинов, просто ради эксперимента.
- Ты права. Конечно, ты права. Это совсем не опасно. Там охрана возле иконы. Они и людей будут охранять в случае чего; зачем же иначе выставлять ее в музее? Правда? Брюс Уэйн - или кто-то еще - хочет, чтобы люди пришли и посмотрели, правда?
Да уж, правда, сказала себе Селина.
* * *
У дверей наспех переоборудованной галереи стояли охранники, несколько человек из службы безопасности прогуливались среди многочисленных посетителей. Все охранники, кроме одного, были давними работниками музея; только один, поставленный по настоянию Брюса Уэйна, служил в Уэйновском фонде. На самом деле этим охранником был сам Брюс Уэйн с искусственной сединой в волосах, со вставками в щеках и носу и с латексными накладками на лице, придававшими ему вид отставного полицейского.
Камеры, установленные на потолке шарили повсюду, но Бэтмэну хотелось находиться в толпе. Он, конечно, доверял собственной способности отделять овец от козлищ, в том случае, если овцы или пастухи случатся поблизости. Он, безусловно, узнает Тигра, его выдаст лицо. Он надеялся, что сможет вычислить дневное лицо Женщины-кошки в толпе, но все это можно было сделать и в удобном кресле в комнате охраны.
Нет, причины, по которым Брюс Уэйн циркулировал постоянно вокруг мерцающей иконы, были иными. Он ожидал, что одна из заинтересованных сторон клюнет на него. Для этого он постарался проникнуться криминальным духом. Прогуливаясь ленивыми кругами, он излучал скуку, продажность, жадность и прочие добродетели темного мира. Никто не задавал ему вопросов о самом экспонате или как пройти в соседний зал. Чистая публика не доверяла исходящей от него ауре. За несколько часов с момента открытия галереи его только четыре раза беспокоили гипотетическими вопросами об устройстве системы безопасности. В третий раз это была пара. Женщина молчала, костюм черной кошки подошел бы ей по размеру. Он запомнил ее лицо.
Гагаузы появились в полдень дружной четверкой, и даже не попытались подойти к витрине, чтобы хорошенько рассмотреть икону. Они показывали пальцами на камеры, на бархатные шнуры, на саму икону, громко споря на своем непонятном языке. Интонация была жалобная. Брюс вместе с двумя музейными охранниками проводил иностранцев до выхода из здания. Он еще некоторое время околачивался возле них, интересуясь, не может ли быть чем-нибудь полезен, демонстрируя свою предполагаемую криминальную сущность. Но они были встревожены и подозрительны. Их культурный пласт был очень далек от готамского. Никому не дано было вступить с ними в контакт, включая Бэтмэна.
На поясе у Уэйна был двухканальный передатчик. Это устройство было гораздо более сложным, чем у его временных коллег-охранников. Он мог связаться непосредственно с комиссаром Гордоном. В конце концов, гагаузы находились в стране без виз. Можно было задержать их и пресечь всю эту сделку с оружием. Но от нее тянется множество нитей, за которые тогда невозможно будет ухватиться. Бэтмэн стиснул зубы и вернулся в галерею.
В зал вошли две женщины. В мозгу у него тут же включился сигнал тревоги. Обе были молоды и оживлены, очень отличались друг от друга по одежде и манерам, но это был Готам-сити, где не признавали правил. Каждая из них могла находиться внутри кошачьего костюма. Ему не удавалось подойти поближе, не привлекая к себе внимания. Одна из них постоянно наблюдала за ним. Принимая во внимание настороженность Женщины-кошки, Бэтмэн счел это положительным знаком. Его уверенность усилилась, когда обе уселись на скамеечку в менее людной соседней галерее, вне досягаемости камер. Бэтмэн присматривал за ними часа два; затем они ушли, и он мог только гадать, не упустил ли он редкую возможность.
Человек, которого он больше всех ждал и надеялся увидеть, появился за полчаса до закрытия. Тигр пробил себе дорогу к бархатным шнуркам, и наклонился вперед как можно дальше, едва не потеряв равновесие. Другой охранник похлопал его по плечу и попросил быть посдержаннее. Тигр бешено сверкнул глазами при виде формы.
- Везет же некоторым, - заметил Брюс Уэйн для затравки разговора. Голос он изменил настолько же, насколько изменился внешне. Вряд ли Тигр отождествит его с Бэтмэном.
- Только не мне, - ответил Тигр, поколебавшись, но не отступая.
- И подумать только, нашел у себя на чердаке, - Брюс сделал паузу, достаточно длинную, чтобы на лице Тигра отразилось недоверие. - Интересно бы знать, однако, - продолжал он, - что еще там у этого Брюса Уэйна на чердаке. Если вы понимаете, что я хочу сказать.
Тигр изменился в лице. Подозрительность сменилась задумчивым прищуром. Он изучал охранника и обдумывал идею, которую тот заронил ему в голову. "Да уж, - процедил он. - Хотелось бы знать". Не то чтобы он сразу поверил в чудесную находку на уэйновском чердаке, но уж больно легко музей заглотил наживку. Различные гипотезы возникали в уме Тигра и тут же отвергались. Сейчас у него были другие задачи.
Например, добыть икону из музея и вернуть благосклонность Связного. Грабеж не был его сильной стороной. Икона находилась на вершине дешевой плексиглазовой колонны под тонким акриловым колпаком. Никакой охраны, кроме этих нанятых копов средних лет, видно не было. Впрочем, он мог заблуждаться на этот счет. Как он заблуждался насчет ценности иконы. Ему не приходило в голову, что та темная, какая-то нелепая картина в руках у русского не была той иконой, которую собирался приобрести Связной. Он полагал, что новая, открытая для обозрения картина будет столь же уродливой, но теперь видел золото и драгоценности и знал, что не может позволить себе ошибиться еще раз.
- А вы, ребята, тут всамделишные, - спросил он охранника, все еще стоящего рядом, - или так, для показухи, а настоящая охрана в другом месте?
- Мы всамделишные, - довольно искренне ответил Брюс Уэйн. - Они не включают свои приборы до закрытия галереи, иначе сигнализация сработала бы, когда ты наклонился так далеко над этими шнурами.
- У них безотказная система, да?
- Безотказных систем не бывает, - сказал Брюс многозначительно и улыбнулся. - Как тебя зовут, парень? Ты мне нравишься.
Тигр ответил на улыбку. Ему тоже понравился охранник. Он нутром чувствовал, что они друг другу подходят и с ним можно иметь дело. Тигр обычно не испытывал симпатии к незнакомцам. Где-то в глубине души шевельнулось сомнение, но он его отбросил. Тигры его испытывали. Пришло время довериться инстинкту. "Зови меня Тигром. Ты не против того, чтобы рассказать мне немного об этой системе и том почему она не такая уж безотказная? Я могу сделать так, что ты об этом не пожалеешь". Охранник колебался; это хорошо, подумал Тигр, парень не слишком жадный. "Я сам собираюсь заняться подобным бизнесом. Мне нужны, люди вроде тебя, которые знают о системах безопасности и всей этой чепухе".
Брюс Уэйн заставил себя изобразить некоторую нервозность. Он оглянулся вокруг, как человек, что-то скрывающий. "Не здесь, - прошептал он. Надо все обдумать, Тигр. Может, попозже".
- Такие возможности не ждут. Хочешь играть - играй сейчас, я тебя принимаю. Мне не нужны парни, которые все обдумывают.
- Тогда я в игре. Я твой человек, - сказал Бэтмэн без дальнейших колебаний.
ШЕСТНАДЦАТЬ
Брюс Уэйн вернулся в комнату охраны в подвале музея. Убедившись, что никто не подсматривает, он позвонил по спецсвязи Альфреду и сообщил, что наживку проглотили, и он выходит на контакт. Альфред должен был обеспечить поддержку Брюсу Уэйну и Бэтмэну, а также держать связь с комиссаром Гордоном, если поступит бэтсигнал. Он должен был быть готов принять от Бэтмэна и любой другой, необусловленный сигнал.
Затем Брюс Уэйн надел обычную рубашку и брюки, набил карманы фальшивыми удостоверениями, проверил грим и направился к грузовой эстакаде музея на встречу со своим новоиспеченным партнером.
Тигр повел его в нижний город в вонючий бар, где свет исходил от неоновых букв, рекламирующих различные сорта пива. Большинство завсегдатаев толпилось вокруг стойки, следя за трансляцией баскетбольного матча. Местная команда выигрывала с большим счетом, а это был бар местной команды. Никто не обратил внимания на незнакомца, когда Тигр заказал два пива и уселся за свой любимый столик в углу.
Глубоко войдя в образ, Брюс Уэйн ничему не удивлялся. На время он стал одним из обитателей низших слоев города; их мир стал его миром, их правила - его правилами. Бэтмэн перестал существовать, разве только в качестве врага. Покачиваясь на стуле с расшатанными ножками, нянча в руках кружку дешевого пива, преображенный Брюс находился в своей стихии, не испытывая ни малейших неудобств.
Пара кружек ушла под разговоры. Вернее, пил Тигр, а его новый друг говорил. Подперев подбородок рукой и отпустив туманное замечание насчет врачей-убийц с их адскими таблетками, Брюс проигнорировал стоящий перед ним алкоголь. На лету он слепил криминальную историю своей жизни, выдергивая яркие куски из практики Бэтмэна. На Тигра его рассказ произвел глубокое впечатление. Как ни крути, Тигр был уголовником, а уголовники самые впечатлительные люди на этой планете. Каждый из них считает себя самым хитрым головорезом среди собравшихся, парнем, прошедшим огни и воды, для которого не существует никаких правил. Но все они чрезвычайно доверчивы. Каждый раз, как Брюс Уэйн льстил своему компаньону, Тигр все больше убеждался в том, что нашел соратника, которому можно доверять.
Один из федералов имел смелость делать пометки; остальные трое скрестили руки в упрямом молчании. Гордон попытался разрядить предгрозовую ситуацию легкомысленной шуткой.
- О, где вы, добрые старые деньки, когда Восток противостоял Западу, и все носили черные шляпы одного размера.
Федеральный начальник, который, конечно, пометок не делал, брезгливо встряхнул руками, словно дотронулся до чего-то мерзкого. "Вы поставили под удар крупную международную антитеррористическую операцию, мистер Не-знаю-как-вас-там. Я не имею полномочий разглашать, какие силы вовлечены в это дело, но наши люди присутствовали на месте и были готовы вмешаться, когда вы своим трюкачеством разрушили все. Теперь мы на нуле. Сделка не состоится. Мы потратили время и деньги налогоплательщиков. Мы собрались здесь с надеждой на то, что бессербы, - он подчеркнуто не изменил произношение, - возобновят контакты прежде, чем вернутся в Канаду и исчезнут с нашего горизонта".
Их люди на месте? Женщина-кошка? Женщина-кошка - федеральный агент? Женщина-кошка - шпион? Сама мысль об этом была смешной, но все же она была единственным человеком на той улице, чьи мотивы оставались неясными. Во всем этом было очень мало смысла, но, если честно, и во всей ситуации его было очень мало.
Бэтмэн стоически выслушивал уничижительные нотации и скрытые угрозы, пока федералы не утомились и не отправились восвояси. Тогда он повернулся к Гордону. "Я хотел остановить их", - сказал он ровным голосом, не акцентируя, кого именно имеет в виду.
- Я знаю, ты сделал все, что мог, - вздохнул Гордон. - Я и не ждал, что ты сумеешь один вовремя остановить всю эту кутерьму. Весь мир взбесился, а мы стараемся сохранить мир в Готам-сити. Федералы требуют особых полномочий. Я готов их предоставить и надеюсь только, что больше не будет кровопролития.
- Нет, Гордон. Я могу докопаться до самого донышка всего этого дела во всяком случае здесь, в Готам-сити. Я нашел ключ, - он подумал об иконе, запертой в подвале Уэйновского фонда. - Я могу заманить всех участников в одно место, и когда это случится, дам тебе знать.
Гордон начал было спорить, но передумал. "Ты знаешь, как меня найти. Будь осторожен. Для федералов ты просто очередной детектив-любитель. Если они не смогут накрыть этих - как ты сказал, они называются, га-га-кто? - то они будут счастливы вывести тебя из игры".
Бэтмэн поблагодарил его за предупреждение и ушел.
ПЯТНАДЦАТЬ
- Это выходит за пределы наших полномочий, - проговорил директор отделения Воинов Дикой Природы, попыхивая трубкой.
Ему было лет сорок пять и, несмотря на трубку, аккуратно подстриженные волосы и одобряемый истэблишментом твидовый пиджак, он выглядел так, словно гораздо лучше чувствовал себя где-нибудь в парке, в бисерных бусах и клешеных штанах, распевая "Дайте миру шанс" под легким марихуановым кайфом. Именно поэтому его явное нежелание предпринимать какие-либо действия в отношении пачки фотографий с подробными пояснениями на обратной стороне особенно разочаровывало Бонни. Она не осмеливалась произнести что-нибудь или собрать фотографии, которые он ей вернул, потому что боялась швырнуть их ему в лицо и вылететь отсюда без работы. Работа даже такая практика, как эта, где она почти ничего не получала и жила на солидную родительскую субсидию - была очень важна для ее поколения. И она ждала, что ее босс, как представитель предыдущего поколения, проявит большую широту духа.
- Это очень хорошо сделано, - заверил ее директор, вновь пододвигая к себе пачку фотографий. - Очень убедительно. Что-то, конечно, необходимо предпринять в отношении этого человека. Но я не уверен, можем ли мы...
- Если мы не можем, Тим, то кто? Куда мне послать эти снимки? Или же мне придется найти человека, который - или которая - возьмет дело в свои руки. Неужели кому-то придется вламываться в эту квартиру и делать то, что должны сделать мы?
Директор искоса посмотрел на Бонни и начал ритмично постукивать по ладони бумагой. "Это может вызвать негативную реакцию прессы, - промямлил он. - Мы можем потерять деньги. Нет, этого делать нельзя". Он еще несколько раз постучал бумагой и, наконец, пришел к решению, которым не собирался делиться с Бонни - во всяком случае, не сейчас. "Можно я возьму это? - спросил он; она кивнула. - У меня есть друг. Старый друг. Мы несколько лет не виделись, но, возможно, он сможет что-то сделать. Держись, Бонни. Посмотрим, что из всего этого получится".
Он вышел из приемной, помахивая фотографиями и что-то бормоча себе под нос. Бонни разжала кулаки. Онемевшие пальцы начали болезненно покалывать от прилива крови.
Итак, у Тима был "старый друг", который в состоянии чем-то помочь; у нее же самой появился новый друг, который может залезть в любую квартиру. На минуту ей представился милый, сказочный образ Готам-сити, где почти каждый знал кого-то (или сам был кем-то), кто на самом деле являлся совсем не тем, кем казался, и каждый, кто знал эту тайну, хранил ее, как она хранила тайну Женщины-кошки Селины Кайл.
Селина становилась Женщиной-кошкой. Они были одного роста и сложения. Глаза одного цвета. Одинаковые голоса, одни и те же жесты и выражения. Легче было поверить, что Селина и Женщина-кошка - один и тот же человек, чем поверить, что это два разных человека, очень похожих друг на друга. Бонни хранила Селинину тайну, потому что в тайнах была загадка и изумление, а Селина была самой изумительной и загадочной личностью, какую только могла вообразить Бонни.
Были и другие причины хранить Селинину тайну, не последней из них являлось то, что ни Селина, ни Женщина-кошка не объявлялись со времени приключения в квартире Эдди Лобба. Весь уик-энд, пока Бонни проявляла пленку и печатала снимки, она ждала, что черноволосая женщина в поношенной одежде из лавки старьевщика постучит в дверь. А ночью Бонни то и дело прислушивалась, не царапает ли стальной коготь по оконному стеклу.
Разочарование Бонни материализовалось тяжестью в желудке. Она знала, что мир - не сказочная страна. Она регулярно расставалась с иллюзиями, когда беспощадный свет реальности доказывал их принадлежность к миру грез. Но ей не нравилось это. Она приготовила себя к тому, что Селина больше никогда не покажется, так же как и к тому, что Тим вернет ей фотографии со словами сожаления, ибо его старый друг не смог ничего сделать с Эдди Лоббом. Это были горькие пилюли, и она старалась как можно дальше оттянуть время, когда придется их глотать.
Весь день она ждала, что директор появится с широкой улыбкой на лице или что Селина хмуро уставится в камеру монитора у двери. Директор ушел рано, не сказав ни слова. Остальные ушли в пять, и в начале седьмого Бонни тоже приготовилась идти домой. Она не чувствовала себя такой одинокой и несчастной с тех пор, как помахала своим родителям рукой на прощание. Бонни сложила свой термос с эмблемой Воинов и экологически чистую коробочку для завтраков в парусиновую сумку вместе с потрепанной утренней газетой, на которой виднелся заполненный чернилами кроссворд. Второй комплект фотографий - тот, что она надеялась отдать Селине - так и пролежал весь день в сумке.
Тяжесть в желудке превратилась в тошноту. Она тяжело опустилась в кресло, упрекая себя за такое внезапное уныние.
У нас нет ничего общего, - говорила она себе. - Селина одевается, словно живет на чердаке, а Женщина-кошка вообще настоящая преступница. Заставила меня влезть в чужую квартиру. Меня! Меня же могли арестовать. Жизнь моя была бы загублена. Лучше мне ее больше никогда не видеть. Ну, было маленькое приключение - и все! Хватит!
Бодрый монолог не сработал; сердечная боль и разочарование были слишком свежи. Но со временем все пройдет и, твердо поверив в это, Бонни повесила парусиновую сумку на плечо. Ежевечернее запирание дверей офиса входило в обязанности Бонни, и она делала это с величайшим старанием, дважды проверив каждый замок прежде, чем позволить себе повернуться и посмотреть на тротуар.
- Тебе следовало бы обращать больше внимания на то, что творится вокруг.
- О, Боже, - застигнутая врасплох, Бонни отпрянула и от двери, и от голоса. Глаза ее кричали "Селина", но все остальное существо было парализовано испугом. - О, Боже, - сумка соскользнула с плеча. Длинная ручка обвилась вокруг ног и она неуклюже шлепнулась прямо на мусорный бак.
Селина протянула ей руку. "Ты умная девушка, но ты не создана для Готам-сити, - она легко поставила Бонни на ноги и повесила сумку ей на плечо. - У тебя хороший дом, хорошая семья в Индиане. За каким чертом ты приехала в Готам-сити?"
- Зачем вообще люди приезжают в Готам-сити? - риторически ответила Бонни, отряхивая мусор. - Здесь интересно. При всех своих прелестях, Индиана - скучнейшее место на земле.
Селине нечего было возразить. Они с Бонни прибыли сюда из одного и того же мира. Во всех маленьких городках, вроде того, где родилась Бонни, есть окраинные районы, внизу - там дети неудачников растут, чтобы пополнить ряды неудачников. Селина родилась в таком районе. Бонни, напротив, жила в центре, на холме, среди уважаемых граждан. Уважаемые граждане видели неудачников раз в году перед рождеством, когда помогали церкви доставлять двадцать фунтов благотворительной ветчины с пряностями к покосившемуся крыльцу семейства Кайл.
С тех пор Селина ненавидела ветчину. Ей хотелось возненавидеть и Бонни, но огонь не разгорался.
- Ну, отпечатала фотографии? - спросила она с оттенком враждебности.
- За выходные я проявила все пленки и отпечатала фотографии. Получилось очень много негативов - так всегда бывает - и никогда не знаешь, какие лучше, пока не напечатаешь. Я много думала, какие выбрать, и все надеялась, что ты придешь, но, наконец, прошлой ночью я отобрала пятнадцать...
- Значит, ты показала картинки своему боссу. И что, собираются Воины что-то делать или мы опять Д-Н?
- Д-Н?
- Дерьмо несчастное.
Бонни поперхнулась и кивнула. "Нет, пока что мы не Д-Н. Тим сказал, что у него есть старый друг, который, может быть, сумеет что-то предпринять. Старый друг".
Эти слова, хотя и были выделены особым образом, ничего не задели в мозгу Селины, и теперь была ее очередь удивиться. "Не нравится мне кого-то еще вовлекать в это дело. А ты не можешь еще что-нибудь придумать?"
- Надо пообедать. Я умираю с голоду, - девушка пошла по улице к оживленной авеню. Селина покорно поплелась следом. - И тогда мы сможем придумать еще что-то. К кому еще обратиться? Телевидение! На всех каналах есть любители жареных фактов. Они обожают такие истории. Если Тим ничего не сделает, мы отнесем снимки на одну из телевизионных станций. Это будет здорово смотреться на ТV. Правда, нам придется залезть туда еще раз - с видеокамерой. Надо раздобыть пленку...
Селина вглядывалась в плотный поток пешеходов на тротуарах. Ей хотелось послушать Бонни, но тогда полгорода может узнать об их тайных планах.
- Да, давай пообедаем, - перебила она. - У тебя. Там можно поговорить. Не на ходу, ладно?
Бонни согласилась, и они купили коробку куриных крылышек "вкус сезона". Бонни возилась в темной комнате в поисках тарелок и салфеток. "Скверно, что эту коробку нельзя повторно использовать", - сказала она. "Давай не будем усугублять проблему бумажными тарелками и салфетками", Селина искала фотографии в парусиновой сумке. Сначала ей пришлось вытащить газету, на которой она заметила разгаданный кроссворд - еще одно доказательство, если кто-то сомневался, что у них с Бонни нет ничего общего. Она собиралась было запихнуть газету обратно, когда взгляд упал на слова: Броуд-стрит 208. Развернув газету, она начала читать.
Оказалось, прошитое пулями тело, найденное возле двери по тому адресу, вызвало международный переполох. Человек был опознан как Степан Киндегилен. А те обломки бывшего Советского Союза, известные ныне как Россия и Молдова, требовали выдачи трупа. Обе республики обменялись дипломатическими нотами, тексты которых газета напечатала полностью.
- Ты можешь в этом разобраться? - спросила Селина, когда Бонни появилась из темной комнаты с охапкой тарелок и салфеток. - Мои глаза видят английские слова, но в мозгах остается какая-то шелуха.
Бонни склонилась над газетой. Она пробормотала что-то насчет плохого перевода, затем опустилась на пол. "Это, конечно, только догадка, но мне кажется, как русским, так и молдованам наплевать на этого Степана. Просто он не должен был там оказаться. Здесь говорится, у него не было визы, но неизвестно, преступник он или нет. Обеим сторонам нужен только труп. Словно с этим трупом что-то связано... - ее глаза округлились. - Радиоактивность! Это еще один несчастный из Чернобыля... Погоди, Чернобыль на Украине. А где же Молдова? Куда подевался мой атлас?.." Она поползла вдоль стопок книг.
Селина схватила ее за лодыжку. "Да забудь об этом. Предположим, это был ящичек, примерно вот такого размера... - Она очертила пальцами рамку. - Может, он был обтянут старым бархатом. Что там могло лежать?" Она вспомнила предмет, брошенный в машину перед тем, как та умчалась прочь.
Вопрос был задан, и Бонни полагалось на него ответить. Она не задумывалась над всякими сопутствующими вопросами, например, почему Селина упомянула ящик или почему Селина так интересовалась этой компанией иностранцев. Бонни просто старалась ответить на заданный вопрос. Память у нее была не фотографическая, но достаточно хорошая, особенно на такие вещи, которые другие называют тривиальными.
- Лаковая миниатюра, - сказала она через минуту.
Селина изогнула бровь.
- Блестящая лакированная коробочка с яркими картинками, - развивала свою мысль Бонни. - Я задала себе вопрос и теперь вижу ответ. Я вижу блестящую коробочку с картинкой на сказочный сюжет. Где-то я слышала, что такие лакированные коробочки из России представляют довольно большую ценность, - она беспомощно пожала плечами, словно собственный мыслительный процесс был для нее такой же загадкой, как и для Селины.
Селина в свою очередь взглянула на разгаданный кроссворд. Она уже готова была сделать вывод, когда Бонни выхватила у нее газету.
- О - нет! Не лаковая миниатюра, - она принялась судорожно теребить газету. - Икона. Икона - вот, посмотри, - она ткнула пальцем в зернистую фотографию.
Брюс Уэйн, гласила подпись, из Уэйновского фонда предоставляет для экспозиции в Музей изящных искусств редкую и бесценную икону семнадцатого века. Мистер Уэйн заявил, что нашел светящийся портрет святой Ольги в одном из сундуков своего отца во время очередной уборки на чердаке фамильного дома.
- Лжец, - импульсивно пробормотала Селина и заметила вопросительное выражение на лице Бонни. - Он просто отмазывается от полиции, - сказала она торопливо, не желая оставаться под любопытным взглядом девушки. - Ты недавно в Готам-сити, но мы-то знаем, что Уэйновский фонд вечно заискивает перед властями.
- Вау. А я собиралась пойти посмотреть на нее. Может, не стоит. Может, это опасно. Но на западе так мало образцов хорошей русской иконографии семнадцатого века. Нет, все-таки надо сходить, такой случай выпадает раз в жизни.
- Раз в жизни, - сухо сказала Селина. - Рисковать жизнью ради каких-то картинок. Ты, наверное, очень их любишь.
- Нет. Я ни одной не видела, и это может быть единственный шанс увидеть. Кто знает, может, когда-нибудь мне очень захочется посмотреть хотя бы на одну из них, и я вспомню, что у меня такая возможность была, а я ею не воспользовалась. Там же охрана. Это не опаснее, чем ездить в подземке.
- А ты ездишь в подземке?
- Вообще-то нет, но хотя бы раз нужно будет попробовать. Разве тебе не хочется все попробовать и увидеть?
Селина предпочла не отвечать. "Я пойду с тобой и посмотрю эту икону, - сказала она вместо этого. - Как насчет завтра?"
- Завтра я работаю. Может, после работы. До каких работает музей? Что там в газете написано?
- Да пошли ты этих Воинов на один день.
Губы Бонни округлились в беззвучное "О". "Но я не могу. Это моя работа. Они рассчитывают на меня. Я открываю дверь. Я отвечаю на звонки, открываю..."
- Ну, только один раз, - Селина усмехнулась. - Пошли разок этих Воинов, просто ради эксперимента.
- Ты права. Конечно, ты права. Это совсем не опасно. Там охрана возле иконы. Они и людей будут охранять в случае чего; зачем же иначе выставлять ее в музее? Правда? Брюс Уэйн - или кто-то еще - хочет, чтобы люди пришли и посмотрели, правда?
Да уж, правда, сказала себе Селина.
* * *
У дверей наспех переоборудованной галереи стояли охранники, несколько человек из службы безопасности прогуливались среди многочисленных посетителей. Все охранники, кроме одного, были давними работниками музея; только один, поставленный по настоянию Брюса Уэйна, служил в Уэйновском фонде. На самом деле этим охранником был сам Брюс Уэйн с искусственной сединой в волосах, со вставками в щеках и носу и с латексными накладками на лице, придававшими ему вид отставного полицейского.
Камеры, установленные на потолке шарили повсюду, но Бэтмэну хотелось находиться в толпе. Он, конечно, доверял собственной способности отделять овец от козлищ, в том случае, если овцы или пастухи случатся поблизости. Он, безусловно, узнает Тигра, его выдаст лицо. Он надеялся, что сможет вычислить дневное лицо Женщины-кошки в толпе, но все это можно было сделать и в удобном кресле в комнате охраны.
Нет, причины, по которым Брюс Уэйн циркулировал постоянно вокруг мерцающей иконы, были иными. Он ожидал, что одна из заинтересованных сторон клюнет на него. Для этого он постарался проникнуться криминальным духом. Прогуливаясь ленивыми кругами, он излучал скуку, продажность, жадность и прочие добродетели темного мира. Никто не задавал ему вопросов о самом экспонате или как пройти в соседний зал. Чистая публика не доверяла исходящей от него ауре. За несколько часов с момента открытия галереи его только четыре раза беспокоили гипотетическими вопросами об устройстве системы безопасности. В третий раз это была пара. Женщина молчала, костюм черной кошки подошел бы ей по размеру. Он запомнил ее лицо.
Гагаузы появились в полдень дружной четверкой, и даже не попытались подойти к витрине, чтобы хорошенько рассмотреть икону. Они показывали пальцами на камеры, на бархатные шнуры, на саму икону, громко споря на своем непонятном языке. Интонация была жалобная. Брюс вместе с двумя музейными охранниками проводил иностранцев до выхода из здания. Он еще некоторое время околачивался возле них, интересуясь, не может ли быть чем-нибудь полезен, демонстрируя свою предполагаемую криминальную сущность. Но они были встревожены и подозрительны. Их культурный пласт был очень далек от готамского. Никому не дано было вступить с ними в контакт, включая Бэтмэна.
На поясе у Уэйна был двухканальный передатчик. Это устройство было гораздо более сложным, чем у его временных коллег-охранников. Он мог связаться непосредственно с комиссаром Гордоном. В конце концов, гагаузы находились в стране без виз. Можно было задержать их и пресечь всю эту сделку с оружием. Но от нее тянется множество нитей, за которые тогда невозможно будет ухватиться. Бэтмэн стиснул зубы и вернулся в галерею.
В зал вошли две женщины. В мозгу у него тут же включился сигнал тревоги. Обе были молоды и оживлены, очень отличались друг от друга по одежде и манерам, но это был Готам-сити, где не признавали правил. Каждая из них могла находиться внутри кошачьего костюма. Ему не удавалось подойти поближе, не привлекая к себе внимания. Одна из них постоянно наблюдала за ним. Принимая во внимание настороженность Женщины-кошки, Бэтмэн счел это положительным знаком. Его уверенность усилилась, когда обе уселись на скамеечку в менее людной соседней галерее, вне досягаемости камер. Бэтмэн присматривал за ними часа два; затем они ушли, и он мог только гадать, не упустил ли он редкую возможность.
Человек, которого он больше всех ждал и надеялся увидеть, появился за полчаса до закрытия. Тигр пробил себе дорогу к бархатным шнуркам, и наклонился вперед как можно дальше, едва не потеряв равновесие. Другой охранник похлопал его по плечу и попросил быть посдержаннее. Тигр бешено сверкнул глазами при виде формы.
- Везет же некоторым, - заметил Брюс Уэйн для затравки разговора. Голос он изменил настолько же, насколько изменился внешне. Вряд ли Тигр отождествит его с Бэтмэном.
- Только не мне, - ответил Тигр, поколебавшись, но не отступая.
- И подумать только, нашел у себя на чердаке, - Брюс сделал паузу, достаточно длинную, чтобы на лице Тигра отразилось недоверие. - Интересно бы знать, однако, - продолжал он, - что еще там у этого Брюса Уэйна на чердаке. Если вы понимаете, что я хочу сказать.
Тигр изменился в лице. Подозрительность сменилась задумчивым прищуром. Он изучал охранника и обдумывал идею, которую тот заронил ему в голову. "Да уж, - процедил он. - Хотелось бы знать". Не то чтобы он сразу поверил в чудесную находку на уэйновском чердаке, но уж больно легко музей заглотил наживку. Различные гипотезы возникали в уме Тигра и тут же отвергались. Сейчас у него были другие задачи.
Например, добыть икону из музея и вернуть благосклонность Связного. Грабеж не был его сильной стороной. Икона находилась на вершине дешевой плексиглазовой колонны под тонким акриловым колпаком. Никакой охраны, кроме этих нанятых копов средних лет, видно не было. Впрочем, он мог заблуждаться на этот счет. Как он заблуждался насчет ценности иконы. Ему не приходило в голову, что та темная, какая-то нелепая картина в руках у русского не была той иконой, которую собирался приобрести Связной. Он полагал, что новая, открытая для обозрения картина будет столь же уродливой, но теперь видел золото и драгоценности и знал, что не может позволить себе ошибиться еще раз.
- А вы, ребята, тут всамделишные, - спросил он охранника, все еще стоящего рядом, - или так, для показухи, а настоящая охрана в другом месте?
- Мы всамделишные, - довольно искренне ответил Брюс Уэйн. - Они не включают свои приборы до закрытия галереи, иначе сигнализация сработала бы, когда ты наклонился так далеко над этими шнурами.
- У них безотказная система, да?
- Безотказных систем не бывает, - сказал Брюс многозначительно и улыбнулся. - Как тебя зовут, парень? Ты мне нравишься.
Тигр ответил на улыбку. Ему тоже понравился охранник. Он нутром чувствовал, что они друг другу подходят и с ним можно иметь дело. Тигр обычно не испытывал симпатии к незнакомцам. Где-то в глубине души шевельнулось сомнение, но он его отбросил. Тигры его испытывали. Пришло время довериться инстинкту. "Зови меня Тигром. Ты не против того, чтобы рассказать мне немного об этой системе и том почему она не такая уж безотказная? Я могу сделать так, что ты об этом не пожалеешь". Охранник колебался; это хорошо, подумал Тигр, парень не слишком жадный. "Я сам собираюсь заняться подобным бизнесом. Мне нужны, люди вроде тебя, которые знают о системах безопасности и всей этой чепухе".
Брюс Уэйн заставил себя изобразить некоторую нервозность. Он оглянулся вокруг, как человек, что-то скрывающий. "Не здесь, - прошептал он. Надо все обдумать, Тигр. Может, попозже".
- Такие возможности не ждут. Хочешь играть - играй сейчас, я тебя принимаю. Мне не нужны парни, которые все обдумывают.
- Тогда я в игре. Я твой человек, - сказал Бэтмэн без дальнейших колебаний.
ШЕСТНАДЦАТЬ
Брюс Уэйн вернулся в комнату охраны в подвале музея. Убедившись, что никто не подсматривает, он позвонил по спецсвязи Альфреду и сообщил, что наживку проглотили, и он выходит на контакт. Альфред должен был обеспечить поддержку Брюсу Уэйну и Бэтмэну, а также держать связь с комиссаром Гордоном, если поступит бэтсигнал. Он должен был быть готов принять от Бэтмэна и любой другой, необусловленный сигнал.
Затем Брюс Уэйн надел обычную рубашку и брюки, набил карманы фальшивыми удостоверениями, проверил грим и направился к грузовой эстакаде музея на встречу со своим новоиспеченным партнером.
Тигр повел его в нижний город в вонючий бар, где свет исходил от неоновых букв, рекламирующих различные сорта пива. Большинство завсегдатаев толпилось вокруг стойки, следя за трансляцией баскетбольного матча. Местная команда выигрывала с большим счетом, а это был бар местной команды. Никто не обратил внимания на незнакомца, когда Тигр заказал два пива и уселся за свой любимый столик в углу.
Глубоко войдя в образ, Брюс Уэйн ничему не удивлялся. На время он стал одним из обитателей низших слоев города; их мир стал его миром, их правила - его правилами. Бэтмэн перестал существовать, разве только в качестве врага. Покачиваясь на стуле с расшатанными ножками, нянча в руках кружку дешевого пива, преображенный Брюс находился в своей стихии, не испытывая ни малейших неудобств.
Пара кружек ушла под разговоры. Вернее, пил Тигр, а его новый друг говорил. Подперев подбородок рукой и отпустив туманное замечание насчет врачей-убийц с их адскими таблетками, Брюс проигнорировал стоящий перед ним алкоголь. На лету он слепил криминальную историю своей жизни, выдергивая яркие куски из практики Бэтмэна. На Тигра его рассказ произвел глубокое впечатление. Как ни крути, Тигр был уголовником, а уголовники самые впечатлительные люди на этой планете. Каждый из них считает себя самым хитрым головорезом среди собравшихся, парнем, прошедшим огни и воды, для которого не существует никаких правил. Но все они чрезвычайно доверчивы. Каждый раз, как Брюс Уэйн льстил своему компаньону, Тигр все больше убеждался в том, что нашел соратника, которому можно доверять.