Где-то там далеко на лице настоящего Связного во плоти появилось хмурое выражение, которое не передалось голограмме. Тигр десять лет ждал своего имени. Когда-нибудь он поймет, что никакой он не Тигр. Когда-нибудь Связному придется его убить. Но время это еще не пришло.
ЧЕТЫРЕ
День был чудесный - солнечный и ясный, с мягким ветерком. На лазурном небе легкие росчерки перистых облаков. Утреннее радио объявило, что сегодня в Готам-сити один из самых великолепных весенних дней. Была среда, и работающие люди, которым больше всего нужна была бы хорошая погода, не имели возможности ей насладиться. Но для сестры Терезы Кармелы, осторожно обвивающей новый побег плюща вокруг его более старых собратьев, хорошая погода была божественным даром, независимо от дня неделя.
Сорок лет назад, когда Орден послал ее в миссию, основанную здесь, в Ист Энде, сестра Тереза начала царапать мотыжкой сцементированную грязь во дворе. Тяжелые бронзовые кресты, прибитые к парадной двери, давно уже исчезли - украдены лет двадцать назад, когда появилось новое поколение заблудших душ. Теперь здесь все по-другому. Парадные двери сделаны из стали, окна спальни забраны стальными прутьями. Эти прутья - последнее, что сестра Тереза видела каждый вечер перед тем, как заснуть. Она была одновременно благодарна им за защиту и расстроена необходимостью их установки.
Но садик сестры Терезы расцветал. Почва под дебрями Готама была жива; она просто спала в ожидании нежной, умелой руки. И вот уже распустились десятки крокусов и нарциссов, за ними поднималась волна тюльпанов. Лилии наливались цветом. И розы - сестра Тереза осторожно переступила с одного замшелого булыжника на другой, наклонилась и проверила почву своими большими узловатыми руками - все розы пережили зиму.
Еще вчера они были безжизненны, а сегодня на них показались малиновые росточки. Это была роза Мира, ее любимая. Она позволила себе неслыханную роскошь - вспомнить ту юную девушку, которой она была, когда молодой человек подарил ей одну единственную розу Мира с бриллиантовым колечком на стебле. Годы смягчили боль, остался только вкус счастья, ощущение тепла, словно весеннее солнце упало на траурную вуаль.
Она была окружена воспоминаниями и светом, но не затерялась в них. Она слышала чириканье воробьев и отдаленный звон металла о металл, который говорил о том, что кто-то вошел в часовню, где она сейчас должна была находиться. Когда сестра Тереза вытерла руки и зашагала к часовне, в ней на мгновение проглянула та своевольная романтичная девушка с розой Мира в руках.
В часовне перед алтарем преклонила колени молодая женщина. Подбородок почти касался груди, длинные светлые волосы падали небрежными завитками на опущенные плечи. Даже на расстоянии сестре Терезе была слышна ее рыдающая молитва. Пожилая женщина вновь вспомнила себя в молодости. Не исключено, что эта девочка тоже потеряла своего любимого на войне здесь, в Ист Энде, войны не прекращались.
Решительно расправив накидку, сестра Тереза выбросила из головы свои воспоминания. Преисполнившись сострадания, она прошла по проходу между стульями и приготовилась выслушать худшее.
- Могу ли я помочь тебе, дитя?
Молодая женщина зарыдала с новым взрывом отчаяния, но не обернулась. Сестра Тереза рассматривала ее профиль. На щеке девушки виднелся свежий кровоподтек. Еще один, давнишний и темный, украшал лоб, на губах темнели полузатянувшиеся трещины. Монахине приходилось видеть и сильнее избитых людей, но от этого было не легче. Она опустилась на скамью и взяла девушку за руку.
- Расскажи мне, что случилось. Мы ведь здесь хотим тебе добра. Добра для тела и добра для души.
Женщина прижала руки к животу. Новые потоки слез заструились по щекам, стекая на и без того мокрый свитер. Она уставилась вниз, словно хотела разглядеть что-то глубоко под полом, и не поднимала головы. Когда сестра Тереза взяла ее за руку, девушка вся съежилась.
- Расскажи мне всё, дитя, - сказала сестра Тереза строгим голосом. Большинство из тех, кто приходил в часовню, были убеждены, что монахини состоят на службе у неких божественных властей, что их нужно слушаться, и что они сначала выносят приговор, а уж потом проявляют сострадание. Выдумка, конечно, но иногда ей можно воспользоваться. - Ты пришла сюда, чтобы поговорить со мной, и ты должна это сделать.
- Сестра Тереза?..
Молодая женщина медленно подняла голову. Когда их взгляды встретились, и монахиня узнала ее, избитая девушка потеряла последние останки самообладания. Скуля, как собака, она уткнулась лицом в плечо сестры Терезы.
- Роза... Роза... - сестра Тереза гладила грязные светлые волосы. Роза, что случилось? Как это случилось? - У нее самой по морщинистым щекам потекли слезы. - Роза, почему ты так долго ждала? Ты не должна была этого терпеть. Здесь для тебя всегда есть место. Всегда.
Девушка не ответила. Она не могла ответить. Звук голоса сестры Терезы - его почти забытая сила - дали ей почувствовать себя в безопасности, но ей казалось, что иллюзия развеется, стоит только пошевелиться. Пошевелишься - и придется думать. Вновь нахлынут ужас и боль, которые пригнали ее в это священное место. И нужно будет отвечать на вопросы сестры Терезы.
Сестра Тереза почувствовала, как бездумное отчаяние сменяется отказом. Ей слишком хорошо был знаком этот процесс, чтобы не распознать его. Она еще несколько раз провела рукой по волосам Розы - просто из сентиментальности - затем вздохнула и отодвинулась от девушки.
- Расскажи мне все, Роза. Все с начала. Ничего не утаивай. Наш небесный Отец знает, что эти старые уши не могут услышать ничего такого, чего бы не слышали раньше.
Роза поникла, как марионетка без веревочек. Она зажмурила глаза, затем широко открыла. Слез уже не было. Чувствовалось, что ее захлестывает тяжелая волна стыда.
- Роза...
Блестящие капельки пота выступили на лбу вокруг ссадины. Руки дрожали, хотя она и стискивала их изо всех сил. Все это тоже было знакомо сестре Терезе.
- Что ты сейчас принимаешь? Когда это было последний раз?
- Это не наркотики, - хрипло прошептала Роза, - я не употребляю наркотики. Никогда. - Она попыталась сглотнуть, но поперхнулась и разразилась кашлем.
Сестра Тереза сжала кулаки так, что коротко остриженные ногти вонзились в ладонь. - Но что тогда? Посмотри на себя! Волосы грязные. Одежда грязная. Выглядишь так, будто спала под забором. Что это, если не наркотики? - Монахиня подождала минуту и сама ответила: - Это мужчина? Мужчины? Да, Роза?
Роза молча выразительно раскачивалась из стороны в сторону.
Монахиня откинулась на спинку скамьи. Она подняла глаза вверх на распятие - простое, из раскрашенного гипса, но все же прикрученное к стене болтами, чтобы нельзя было легко украсть, - затем снова повернулась к Розе.
Четыре года назад Роза д'Онофрео пришла в миссию, сбежав от повседневного ужаса жизни средней семьи Ист Энда. Самым простым было вылечить ее подорванное здоровье. Регулярное питание и спокойный сон совершили настоящее чудо. Но сестрам казалось, что они должны сотворить нечто еще более чудесное - вылечить Розину душу. Она вернулась в школу, потом окончила секретарские курсы. Получила хорошую работу у выходца из Ист Энда, который, процветая, не забывал, откуда он родом. Сестры решили, что их усилия не пропали даром.
Чтобы Роза чувствовала, что у нее есть семья, сестры сложили свои мизерные пособия, купили золотую розу на тонкой цепочке и преподнесли ей накануне того дня, когда она должна была начать новую жизнь. Уходя Роза сияла улыбкой и надеждой, но потом так ни разу и не пришла навестить своих спасительниц. Сестры не сердились на нее: зачем ей возвращаться? Порядочная молодая женщина не должна ходить по этим улицам ни днем, ни ночью. Сестры были мастерицы глотать обиды.
Сестра Тереза все искала глазами цепочку на шее, пока не поняла наконец, что цепочки нет. Она разглядывала Розин свитер и видела, что он слишком узкий для девушки, работающей в офисе, и в то же время чересчур дорогой для девушки, зарабатывающей на жизнь на улицах. То же самое можно было сказать о коротенькой юбке и кружевных колготках. В глубине души сестра Тереза не одобряла моду с тех самых пор, как сама надела монашеское одеяние, - но она безошибочно отличала дорогие вещи от дешевых уличных подделок. Розина одежда стоила столько, что на эти деньги можно было целую неделю содержать миссию. Сестра Тереза непроизвольно передернула плечами.
- Где ты пропадала? Чем ты занималась? Где работала? Где жила?..
Роза скорчилась, продолжая раскачиваться. "Я... я старалась..." - выдавила она перед новым взрывом слез.
Слабый стук открываемой двери разнесся по часовне. Другой ветеран этих маленьких войн заспешил по проходу, и сестра Тереза прижала палец к губам.
- Роза? - одними губами произнесла подошедшая монахиня, не в силах скрыть своего изумления.
Сестра Тереза кивнула и подвинулась. Но сестра Агнесса опустилась на колени, обняв безутешную девушку. Роза увидела перед собой еще одно темное, обеспокоенное лицо.
Зачем она сюда пришла? Что дало ей повод думать, будто эти женщины Христовы невесты - поймут ее мысли? Лучше было не приходить сюда. Ей захотелось вновь очутиться в ванне, нагишом, разглядывая в зеркале избитую незнакомку. Синяки - далеко не самое страшное. Разве они этого не видят? Разве не видят они нависшей над ней тени, гораздо темнее, чем кровоподтеки. Ей казалось, что здесь тень должна быть видна. Что святые сестры осенят ее крестным знамением и прогонят тень. Но они смотрели на ее лицо, не на тень. Здесь она не найдет помощи. Не найдет надежды.
Роза вцепилась в собственные волосы. Несколько прядей осталось в сжатых кулаках, и слезы вновь полились из глаз.
Сестра Агнесса в ужасе отшатнулась. - Что с ней такое?
- Она была у алтаря, когда я вошла. Я спросила, что с ней. Но так ничего и не добилась.
- Она избита! Может, вызвать врача? - спросила сестра Агнесса.
- Не синяки ее мучают. Ее и прежде били - Господи спаси - но она к нам не приходила. Нет... что-то ранило ее сердце. И до сих пор ранит.
Роза услышала то, что жаждала услышать, слова, подтверждавшие ее худшие опасения, ее стыд. Богом ей данная совесть хотела исповедаться во всем, но, когда Роза открыла рот, раздался один лишь нечеловеческий крик.
Две монахини быстро перекрестились, взглянули на распятие, затем друг на друга.
Сестра Тереза нетвердо поднялась на ноги. "В сад". Она подхватила Розу под мышки и мигнула сестре Агнессе, чтобы та сделала то же самое. Стены миссии уже гудели от шагов других монахинь, прослышавших о случившемся.
Свежий воздух и солнышко оказались весьма кстати, но вид незнакомых лиц пробудил в Розе инстинкт самосохранения. Она пригладила волосы и привычными движениями оправила одежду. Она смотрела на всех и ни на кого.
- Я... я... я не знаю, что это на меня нашло, - голос, вначале неуверенный, к концу фразы стал непроницаемо ровным.
Монахини обменивались понимающими взглядами. И это было знакомо, и этого ждали. Жители Ист Энда могли в мгновение ока спрятать самое глубокое отчаяние; это был их спасительный камуфляж. Их умению мог позавидовать профессиональный актер. Однако Розино представление могло сработать на улице, на сцене, но публику в этом маленьком садике оно не обмануло. И Роза это знала.
- Мне было как-то не по себе последние дни, - неубедительно продолжила она, потирая лоб, словно проверяя свою температуру. - Я, наверное, подцепила грипп. А от гриппа даже с ума иногда сходят. Правда... правда, я на прошлой неделе по телевизору видела...
- Роза.
Этот новый голос заставил всех присутствующих - и Розу, и собравшихся сестер - быстренько проверить, все ли у них в порядке снаружи и внутри. По ступенькам медленно спускалась мать Жозефа. Она проводила целые дни у телефона, общаясь с неким болотом под названием Готамский департамент социального обеспечения, выколачивая из него дотации на поддержание миссии. Она редко покидала свой офис при свете дня, и ничего хорошего это обычно не предвещало.
- Что здесь происходит? То в часовне какие-то предсмертные вопли, то в саду столпотворение.
- Роза вернулась, - тихонько сообщила сестра Тереза.
Мать Жозефа скрестила руки на груди. Она отличалась терпением святой, или, может быть, камня, и по упрямому наклону ее головы Роза поняла, что она готова, если понадобится, ждать объяснений до второго пришествия.
Розу захлестнула волна стыда и раскаяния. Она почувствовала себя нагой и никому не нужной - но к этому ей было не привыкать. "Я ошиблась, сказала она невыразительно. - Мне не стоило сюда приходить".
Невозможно лгать, когда стоишь нагишом, но на свете столько разных истин. Передернув плечами, Роза направилась к воротам. Но не прошла она и двух шагов, как Вельзевул, прижившийся в миссии кот-вояка, бросился ей наперерез. Любой другой на ее месте вздрогнул бы от неожиданности. Кое-кто, наверное, вскрикнул бы от удивления. Но Роза, белая как мел, буквально окаменела от ужаса.
Вельзевул мяукнул и растянулся на солнышке, поглядывая на мир, будто ничего не произошло. Сестра Тереза почувствовала, что кто-то смотрит ей в спину. Она повернулась и встретилась взглядом с матерью Жозефой. После стольких лет, проведенных вместе, ветераны понимали друг друга без слов. Выражение лица настоятельницы, легкое движение правой бровью заключали в себе точные и ясные приказы.
Сестра Тереза ласково, но крепко обняла Розу за талию. Молодая женщина моргнула, но взгляд оставался неподвижным.
- Ты ведь не забыла нашего крикуна-полуночника, а?
Роза закрыла глаза. Острый припадок паники миновал; ее начала колотить дрожь. "Я хочу домой", - прошептала она.
Сестра Тереза почувствовала сквозь одежду, как отчаянно бьется сердце Розы. "Тебе бы посидеть на солнышке, да перевести дух", - она попыталась повернуть девушку, но ничего не получилось.
- Нет. Я хочу... я себя лучше чувствую там, где мое место.
Слегка нахмурившись и крепко вцепившись в корсаж Розиной юбки, сестра Тереза тянула ее назад. "Мы вызовем тебе такси. Ты не в том состоянии, чтобы идти пешком или толкаться в автобусе. Тебе ведь на угол Второй и Семьдесят восьмой?" Мать Жозефа будет очень недовольна, если они отпустят девушку, не выведав, где ее можно будет найти.
Роза начала вырываться. Сестры не гнушались легкого принуждения, но перед открытым сопротивлением пасовали. Сестра Тереза разжала руки.
- Не будь дикаркой, - укорила она, глядя в потемневшие глаза Розы. Мы ведь тебе не чужие. Мы хотим знать, как у тебя дела. Мы хотим помочь. Возвращайся и поговори с нами, Роза. Открой свое сердце, и тебе в самом деле станет легче.
Роза уставилась в землю, но не сделала ни шага. Сестра Тереза поняла, что пора закинуть крючок.
- В субботу. Приходи на обед. Жареная курица с кукурузно-яблочной подливкой - как раз такую, какую ты всегда любила...
Ресницы задрожали, но ответа не последовало.
- Ну скажи "да", дорогая. Порадуй нас всех...
Не поднимая глаз от земли, Роза сказала "да", тут же развернулась и убежала. Ее каблучки простучали по полу часовни. Словно огневой рубеж, преодолела она входную дверь. Было слышно, как девушка сбегает по ступеням, потом дверь медленно закрылась, и все смолкло. В наступившей тишине громом звучало воробьиное чириканье. Наконец раздался голос матери Жозефы.
- С ней случилось что-то очень серьезное.
- Но что? - спросила сестра Агнесса. - Она не готова рассказать об этом ни нам, ни Господу. Может пойти за ней? Или нужно было задержать ее здесь?
- Мы сделали все, что могли. Может быть, она придет в субботу. Может быть, расскажет нам что-то.
- Да, нужно было задержать ее, - пробормотала сестра Тереза. - Я не должна была отпускать ее.
- Нет, - убежденно сказала мать Жозефа. Ей тоже было жалко девушку, но она держала ответ перед городскими властями, а также перед Богом и епархией. Выбор у нее был ограниченный. - Мы ничего не можем сделать против воли Розы, даже ради спасения ее души. Можно только молиться, чтобы она пришла в субботу.
Еще одна монахиня вставила слово: "Видели, как она смотрела на кота? Я такого взгляда никогда не видела, разве только в кино".
Мать Жозефа поправила накрахмаленный апостольник под покрывалом, собираясь с мыслями. У кошек в миссии было привилегированное положение. Они находили убежище в каждом укромном уголке здания. Каждый день им ставили еду и воду. Сестра Магдалена, положившая начало этой традиции, больше не жила в обители. Орден был подобен армии. Сестры отправлялись туда, куда их посылали - правда, к переводу сестры Магдалены из Готам-сити приложила руку мать Жозефа. Но кошки продолжали собираться возле кухонной двери, и время от времени в ящике для пожертвований появлялся анонимный конверт с купюрами. Мать Жозефа знала, что деньги предназначаются кошкам.
- Пожалуй, в субботу на обед можно пригласить еще одного старого друга, - задумчиво проговорила настоятельница. - Давненько мы не видели Селину. Вельзевул дичится людей, но если Селина принесет одного из своих котят - а у нее всегда живет пара котят - может мы тогда разберемся, в чем тут дело.
- Селину мы не видели с тех пор, как ее сес... с тех пор, как сестра Магдалена уехала, - торопливо поправившись, начала сестра Тереза. - Мне кажется, они расстались не вполне... - она сделала паузу, тщательно обдумывая слова. Истории о сестре Магдалене и ее сестре Селине были длинными, запутанными, о них старались не вспоминать. - ...не вполне довольные друг другом. Я даже не уверена в том, что Селина сейчас в городе. И я не думаю, что выйдет толк, если мы сведем Селину и Розу вместе.
Ропот одобрения пронесся среди черного воинства, но мать Тереза прекратила это изъявление чувств движением бровей. "Мне нужно знать, почему Роза так испугалась кота. И я хочу пригласить Селину, если она примет приглашение, конечно. Может она и не придет, а может придет, и все будет в порядке. Но мне надо самой все проверить. Что-то последнее время в Готам-сити распространилась эпидемия котобоязни".
ПЯТЬ
Серый полосатый котенок следил глазами за квадратной штуковиной, что оказалась вдруг перед его укрытием. Сначала она была высоко, потом опустилась на пол. Тут она изменила форму, и из нее посыпались чудеса - удивительные запахи, вещи и звуки рассыпались по холодному твердому полу. Котенка охватило любопытство. Оно выманивало его из безопасного убежища под раковиной, где иногда была вода, а иногда не было. Его уши и хвост затрепетали, лапки подогнулись - котенок, весь как стрела на тетиве, нацелился на шуршащий, извивающийся, упругий предмет. Он еще никогда ничего в жизни так не хотел - хотел немедленно, сейчас - и бросился на эту штуку.
- Попался!
Откуда-то с неба без предупреждения появились руки, ухватили за кожу над плечами и подняли на головокружительную высоту.
- Я знала, ты не устоишь. Ни один кот не может устоять перед мешаниной из блестящего мусора.
Котенок беспомощно болтался перед лицом, которое было размером с него самого. Не в первой его отрывали от вожделенной цели, когда он был уже на волосок от нее. Это лицо, этот голос и особенно эти руки преследовали его всю жизнь. Обычно они доставляли удовольствие, но сейчас был явно не тот случай, и котенок забеспокоился.
- Мы приглашены на обед. Оба. Приглашение было довольно специфическим: я и мой самый несносный котенок. Это ты и есть. А поскольку у меня есть привычка никогда не отказываться от бесплатного угощения, тебе придется лезть в коробку.
Котенок не понял ни слова, но общую идею уловил. Будучи непревзойденным мастером извиваться, он выделывал в воздухе всевозможные петли, пока когти его не впились во что-то осязаемое. Через секунду он был свободен.
- До крови оцарапал!
Как было ему предписано природой, котенок приземлился на лапки и рванулся к двери. В этом мире под лапами постоянно было что-то скользкое. Скользкий кафель в ванной сменился скользким паркетом. Выбираясь из ванной, он врезался в притолоку и стал пробираться вдоль стены холла, производя больше шума, чем реального движения.
- А ну вернись!
Раздался еще один удар тела о притолоку, и котенок понял, что лицо и руки пустились в погоню. Он вспрыгнул на то, что называлось, кажется, покрывалом, и, преодолев перевал, нырнул в другое знакомое убежище - позади кровати. Остальные кошки, обитавшие в комнате - как его сверстники, так и несколько взрослых - поняли, что надвигается хаос, и поспешили в собственные укрытия.
Кошки, безделушки, газеты и остатки вчерашнего ужина - все взлетело в воздух.
У Селины Кайл не было времени для взвешенного решения. Она сделала рывок к ближайшему пролетающему предмету, поймала липкий огрызок холодной сычуаньской курицы и с ужасом проследила глазами за полетом фарфоровой кошечки эпохи династии Мин, которая в следующее мгновение вдребезги разбилась о стенку.
- Она мне так нравилась, - заныла Селина. - Это была моя любимая кошка...
Кошачьи головы высунулись из-за различных предметов и смотрели на нее с явным недоверием.
- Я могла бы получить за нее сотни три, а вообще цена ей не меньше тысячи. Но я ее не продала. Я оставила ее себе, потому что она мне понравилась, а теперь от нее остался один мусор.
Кошки щурились. Одна принялась вылизываться. Селина поймала порхающий клочок газеты и принялась стирать с руки неаппетитно размазанные овощи. Соус был холодный, но острые специи обожгли свежую царапину, когда она газетой провела по запястью. И снова рефлексы не дали ей времени собраться с мыслями. Девушка прижала кровоточащую руку к губам, выронив газету, и только тут сообразила, что этого делать не следовало, ибо бумажный комок по покрывалу скатился на пол.
- А, черт!
Рыжая кошка спрыгнула с полупустой книжной полки, обнюхала комок и, шипя, утащила его.
- Черти полосатые!
Селинина однокомнатная квартирка была маловата для семи - как, например, сегодня утром - кошек и одной кошачьей поклонницы. Девушка отняла у кошки скомканную газету и запустила ее в мусорный бачок. Газетный комок запрыгал по полу. Не то, чтобы Селине не хватило меткости, просто бачок давно уже был переполнен. С гримасой отвращения она запихнула газету в бачок, а осколки фарфоровой кошечки ногой задвинула под радиатор. Где-то был веник и рулон мешков для мусора, но у Селины не было настроения искать их.
Впрочем, она пыталась. По крайней мере раз в месяц Селина делала попытку создать здесь дом, который, по ее представлениям, был у других людей. Но природа не наделила ее домовитостью. Зато наделила ее другими способностями. Способностью попадать в истории и выходить сухой из воды, брать то, что ей нужно, процветая там, где другой насилу может выжить.
Поэтому ее дом был похож именно на то, чем он был: убежище мусорщика. Одни вещи были украдены, другие подобраны на свалках, большинство же куплено в дешевых магазинах и у уличных торговцев. Селина приносила сюда то, что, по ее мнению, должно быть в доме - не в том доме, который она помнила, а в никогда не виданном доме, где все блестит, переливается и дарит чувство покоя.
Селина глубоко вздохнула и расслабилась, пока ее вещи творили свое чудо. Она обняла себя руками, тихо покачиваясь. Напряжение стекало с тела, уходило через пол, прочь из комнаты. Как во всех домах Ист Энда, тонкие стены пропускали уличный шум и звуки из соседних квартир, но в ее жилище царили покой и тихое мурлыканье.
Серый полосатый котенок высунул головку и чихнул.
Селина тут же запеленговала звук. "Вот ты где! Ты меня еще не победил. Даже и не надейся. Я все-таки получу свою бесплатную жратву, и ты маленький чертенок - пойдешь со мной".
Руки проникли в укрытие. Котенок еще не вполне освоил искусство упираться всеми четырьмя лапами. Он запустил когти во что-то мягкое под собой, но руки неумолимо извлекли его на свет. Ему оставалось только прижать уши к затылку, пока безжалостная рука разгибала его коготки один за другим.
- Давай не будем делать дырки в моем костюме, - Селина щелкнула его по носу, освободив от когтей комбинезон из мягкой кожи. - Я готова разделить с вами что угодно, но это - мое. - Она мелодраматически нахмурилась, а котенок заорал.
Не обращая внимания на его вопли, Селина засунула его в коробку и закрыла ее. Серая лапа, отчаянно заскреблась, пытаясь проникнуть в щель. Когда эта попытка не удалась, котенок атаковал гофрированный картон. Вычислив, что у нее есть полчаса до того, как он доконает коробку, Селина принялась сама готовиться к бесплатному обеду в миссии.
Лучше всего она чувствовала себя в комбинезоне, брошенном поперек неубранной кровати. Но затянувшись в черное, закрыв лицо маской, защитившись остро отточенными стальными когтями, закрепленными на перчатках, Селина переставала быть Селиной. Она становилась Женщиной-кошкой. Когда смотришь на мир через прорези в маске, он кажется гораздо проще. Прошлое и будущее становятся несущественными по сравнению с желаниями и нуждами настоящего. Но слишком велик риск. Селине достаточно было взглянуть на кошачью лапу, отчаянно продирающуюся сквозь щели в картоне, чтобы понять, сколь велик риск.
У Женщины-кошки был свой разум, свои понятия, своя гордость, свое предназначение - и ничего больше. Она жила для себя, сама по себе, безо всяких иллюзий.
А посему комбинезон отправился на свое место под кроватью. Если хочешь получить бесплатное угощение, ты должна предстать перед сестрами в собственном обличье. Стоя в одном белье перед беспорядочными кучами тряпья, вываленными из шкафа и комода, Селина слышала хор голосов из далекого прошлого.
ЧЕТЫРЕ
День был чудесный - солнечный и ясный, с мягким ветерком. На лазурном небе легкие росчерки перистых облаков. Утреннее радио объявило, что сегодня в Готам-сити один из самых великолепных весенних дней. Была среда, и работающие люди, которым больше всего нужна была бы хорошая погода, не имели возможности ей насладиться. Но для сестры Терезы Кармелы, осторожно обвивающей новый побег плюща вокруг его более старых собратьев, хорошая погода была божественным даром, независимо от дня неделя.
Сорок лет назад, когда Орден послал ее в миссию, основанную здесь, в Ист Энде, сестра Тереза начала царапать мотыжкой сцементированную грязь во дворе. Тяжелые бронзовые кресты, прибитые к парадной двери, давно уже исчезли - украдены лет двадцать назад, когда появилось новое поколение заблудших душ. Теперь здесь все по-другому. Парадные двери сделаны из стали, окна спальни забраны стальными прутьями. Эти прутья - последнее, что сестра Тереза видела каждый вечер перед тем, как заснуть. Она была одновременно благодарна им за защиту и расстроена необходимостью их установки.
Но садик сестры Терезы расцветал. Почва под дебрями Готама была жива; она просто спала в ожидании нежной, умелой руки. И вот уже распустились десятки крокусов и нарциссов, за ними поднималась волна тюльпанов. Лилии наливались цветом. И розы - сестра Тереза осторожно переступила с одного замшелого булыжника на другой, наклонилась и проверила почву своими большими узловатыми руками - все розы пережили зиму.
Еще вчера они были безжизненны, а сегодня на них показались малиновые росточки. Это была роза Мира, ее любимая. Она позволила себе неслыханную роскошь - вспомнить ту юную девушку, которой она была, когда молодой человек подарил ей одну единственную розу Мира с бриллиантовым колечком на стебле. Годы смягчили боль, остался только вкус счастья, ощущение тепла, словно весеннее солнце упало на траурную вуаль.
Она была окружена воспоминаниями и светом, но не затерялась в них. Она слышала чириканье воробьев и отдаленный звон металла о металл, который говорил о том, что кто-то вошел в часовню, где она сейчас должна была находиться. Когда сестра Тереза вытерла руки и зашагала к часовне, в ней на мгновение проглянула та своевольная романтичная девушка с розой Мира в руках.
В часовне перед алтарем преклонила колени молодая женщина. Подбородок почти касался груди, длинные светлые волосы падали небрежными завитками на опущенные плечи. Даже на расстоянии сестре Терезе была слышна ее рыдающая молитва. Пожилая женщина вновь вспомнила себя в молодости. Не исключено, что эта девочка тоже потеряла своего любимого на войне здесь, в Ист Энде, войны не прекращались.
Решительно расправив накидку, сестра Тереза выбросила из головы свои воспоминания. Преисполнившись сострадания, она прошла по проходу между стульями и приготовилась выслушать худшее.
- Могу ли я помочь тебе, дитя?
Молодая женщина зарыдала с новым взрывом отчаяния, но не обернулась. Сестра Тереза рассматривала ее профиль. На щеке девушки виднелся свежий кровоподтек. Еще один, давнишний и темный, украшал лоб, на губах темнели полузатянувшиеся трещины. Монахине приходилось видеть и сильнее избитых людей, но от этого было не легче. Она опустилась на скамью и взяла девушку за руку.
- Расскажи мне, что случилось. Мы ведь здесь хотим тебе добра. Добра для тела и добра для души.
Женщина прижала руки к животу. Новые потоки слез заструились по щекам, стекая на и без того мокрый свитер. Она уставилась вниз, словно хотела разглядеть что-то глубоко под полом, и не поднимала головы. Когда сестра Тереза взяла ее за руку, девушка вся съежилась.
- Расскажи мне всё, дитя, - сказала сестра Тереза строгим голосом. Большинство из тех, кто приходил в часовню, были убеждены, что монахини состоят на службе у неких божественных властей, что их нужно слушаться, и что они сначала выносят приговор, а уж потом проявляют сострадание. Выдумка, конечно, но иногда ей можно воспользоваться. - Ты пришла сюда, чтобы поговорить со мной, и ты должна это сделать.
- Сестра Тереза?..
Молодая женщина медленно подняла голову. Когда их взгляды встретились, и монахиня узнала ее, избитая девушка потеряла последние останки самообладания. Скуля, как собака, она уткнулась лицом в плечо сестры Терезы.
- Роза... Роза... - сестра Тереза гладила грязные светлые волосы. Роза, что случилось? Как это случилось? - У нее самой по морщинистым щекам потекли слезы. - Роза, почему ты так долго ждала? Ты не должна была этого терпеть. Здесь для тебя всегда есть место. Всегда.
Девушка не ответила. Она не могла ответить. Звук голоса сестры Терезы - его почти забытая сила - дали ей почувствовать себя в безопасности, но ей казалось, что иллюзия развеется, стоит только пошевелиться. Пошевелишься - и придется думать. Вновь нахлынут ужас и боль, которые пригнали ее в это священное место. И нужно будет отвечать на вопросы сестры Терезы.
Сестра Тереза почувствовала, как бездумное отчаяние сменяется отказом. Ей слишком хорошо был знаком этот процесс, чтобы не распознать его. Она еще несколько раз провела рукой по волосам Розы - просто из сентиментальности - затем вздохнула и отодвинулась от девушки.
- Расскажи мне все, Роза. Все с начала. Ничего не утаивай. Наш небесный Отец знает, что эти старые уши не могут услышать ничего такого, чего бы не слышали раньше.
Роза поникла, как марионетка без веревочек. Она зажмурила глаза, затем широко открыла. Слез уже не было. Чувствовалось, что ее захлестывает тяжелая волна стыда.
- Роза...
Блестящие капельки пота выступили на лбу вокруг ссадины. Руки дрожали, хотя она и стискивала их изо всех сил. Все это тоже было знакомо сестре Терезе.
- Что ты сейчас принимаешь? Когда это было последний раз?
- Это не наркотики, - хрипло прошептала Роза, - я не употребляю наркотики. Никогда. - Она попыталась сглотнуть, но поперхнулась и разразилась кашлем.
Сестра Тереза сжала кулаки так, что коротко остриженные ногти вонзились в ладонь. - Но что тогда? Посмотри на себя! Волосы грязные. Одежда грязная. Выглядишь так, будто спала под забором. Что это, если не наркотики? - Монахиня подождала минуту и сама ответила: - Это мужчина? Мужчины? Да, Роза?
Роза молча выразительно раскачивалась из стороны в сторону.
Монахиня откинулась на спинку скамьи. Она подняла глаза вверх на распятие - простое, из раскрашенного гипса, но все же прикрученное к стене болтами, чтобы нельзя было легко украсть, - затем снова повернулась к Розе.
Четыре года назад Роза д'Онофрео пришла в миссию, сбежав от повседневного ужаса жизни средней семьи Ист Энда. Самым простым было вылечить ее подорванное здоровье. Регулярное питание и спокойный сон совершили настоящее чудо. Но сестрам казалось, что они должны сотворить нечто еще более чудесное - вылечить Розину душу. Она вернулась в школу, потом окончила секретарские курсы. Получила хорошую работу у выходца из Ист Энда, который, процветая, не забывал, откуда он родом. Сестры решили, что их усилия не пропали даром.
Чтобы Роза чувствовала, что у нее есть семья, сестры сложили свои мизерные пособия, купили золотую розу на тонкой цепочке и преподнесли ей накануне того дня, когда она должна была начать новую жизнь. Уходя Роза сияла улыбкой и надеждой, но потом так ни разу и не пришла навестить своих спасительниц. Сестры не сердились на нее: зачем ей возвращаться? Порядочная молодая женщина не должна ходить по этим улицам ни днем, ни ночью. Сестры были мастерицы глотать обиды.
Сестра Тереза все искала глазами цепочку на шее, пока не поняла наконец, что цепочки нет. Она разглядывала Розин свитер и видела, что он слишком узкий для девушки, работающей в офисе, и в то же время чересчур дорогой для девушки, зарабатывающей на жизнь на улицах. То же самое можно было сказать о коротенькой юбке и кружевных колготках. В глубине души сестра Тереза не одобряла моду с тех самых пор, как сама надела монашеское одеяние, - но она безошибочно отличала дорогие вещи от дешевых уличных подделок. Розина одежда стоила столько, что на эти деньги можно было целую неделю содержать миссию. Сестра Тереза непроизвольно передернула плечами.
- Где ты пропадала? Чем ты занималась? Где работала? Где жила?..
Роза скорчилась, продолжая раскачиваться. "Я... я старалась..." - выдавила она перед новым взрывом слез.
Слабый стук открываемой двери разнесся по часовне. Другой ветеран этих маленьких войн заспешил по проходу, и сестра Тереза прижала палец к губам.
- Роза? - одними губами произнесла подошедшая монахиня, не в силах скрыть своего изумления.
Сестра Тереза кивнула и подвинулась. Но сестра Агнесса опустилась на колени, обняв безутешную девушку. Роза увидела перед собой еще одно темное, обеспокоенное лицо.
Зачем она сюда пришла? Что дало ей повод думать, будто эти женщины Христовы невесты - поймут ее мысли? Лучше было не приходить сюда. Ей захотелось вновь очутиться в ванне, нагишом, разглядывая в зеркале избитую незнакомку. Синяки - далеко не самое страшное. Разве они этого не видят? Разве не видят они нависшей над ней тени, гораздо темнее, чем кровоподтеки. Ей казалось, что здесь тень должна быть видна. Что святые сестры осенят ее крестным знамением и прогонят тень. Но они смотрели на ее лицо, не на тень. Здесь она не найдет помощи. Не найдет надежды.
Роза вцепилась в собственные волосы. Несколько прядей осталось в сжатых кулаках, и слезы вновь полились из глаз.
Сестра Агнесса в ужасе отшатнулась. - Что с ней такое?
- Она была у алтаря, когда я вошла. Я спросила, что с ней. Но так ничего и не добилась.
- Она избита! Может, вызвать врача? - спросила сестра Агнесса.
- Не синяки ее мучают. Ее и прежде били - Господи спаси - но она к нам не приходила. Нет... что-то ранило ее сердце. И до сих пор ранит.
Роза услышала то, что жаждала услышать, слова, подтверждавшие ее худшие опасения, ее стыд. Богом ей данная совесть хотела исповедаться во всем, но, когда Роза открыла рот, раздался один лишь нечеловеческий крик.
Две монахини быстро перекрестились, взглянули на распятие, затем друг на друга.
Сестра Тереза нетвердо поднялась на ноги. "В сад". Она подхватила Розу под мышки и мигнула сестре Агнессе, чтобы та сделала то же самое. Стены миссии уже гудели от шагов других монахинь, прослышавших о случившемся.
Свежий воздух и солнышко оказались весьма кстати, но вид незнакомых лиц пробудил в Розе инстинкт самосохранения. Она пригладила волосы и привычными движениями оправила одежду. Она смотрела на всех и ни на кого.
- Я... я... я не знаю, что это на меня нашло, - голос, вначале неуверенный, к концу фразы стал непроницаемо ровным.
Монахини обменивались понимающими взглядами. И это было знакомо, и этого ждали. Жители Ист Энда могли в мгновение ока спрятать самое глубокое отчаяние; это был их спасительный камуфляж. Их умению мог позавидовать профессиональный актер. Однако Розино представление могло сработать на улице, на сцене, но публику в этом маленьком садике оно не обмануло. И Роза это знала.
- Мне было как-то не по себе последние дни, - неубедительно продолжила она, потирая лоб, словно проверяя свою температуру. - Я, наверное, подцепила грипп. А от гриппа даже с ума иногда сходят. Правда... правда, я на прошлой неделе по телевизору видела...
- Роза.
Этот новый голос заставил всех присутствующих - и Розу, и собравшихся сестер - быстренько проверить, все ли у них в порядке снаружи и внутри. По ступенькам медленно спускалась мать Жозефа. Она проводила целые дни у телефона, общаясь с неким болотом под названием Готамский департамент социального обеспечения, выколачивая из него дотации на поддержание миссии. Она редко покидала свой офис при свете дня, и ничего хорошего это обычно не предвещало.
- Что здесь происходит? То в часовне какие-то предсмертные вопли, то в саду столпотворение.
- Роза вернулась, - тихонько сообщила сестра Тереза.
Мать Жозефа скрестила руки на груди. Она отличалась терпением святой, или, может быть, камня, и по упрямому наклону ее головы Роза поняла, что она готова, если понадобится, ждать объяснений до второго пришествия.
Розу захлестнула волна стыда и раскаяния. Она почувствовала себя нагой и никому не нужной - но к этому ей было не привыкать. "Я ошиблась, сказала она невыразительно. - Мне не стоило сюда приходить".
Невозможно лгать, когда стоишь нагишом, но на свете столько разных истин. Передернув плечами, Роза направилась к воротам. Но не прошла она и двух шагов, как Вельзевул, прижившийся в миссии кот-вояка, бросился ей наперерез. Любой другой на ее месте вздрогнул бы от неожиданности. Кое-кто, наверное, вскрикнул бы от удивления. Но Роза, белая как мел, буквально окаменела от ужаса.
Вельзевул мяукнул и растянулся на солнышке, поглядывая на мир, будто ничего не произошло. Сестра Тереза почувствовала, что кто-то смотрит ей в спину. Она повернулась и встретилась взглядом с матерью Жозефой. После стольких лет, проведенных вместе, ветераны понимали друг друга без слов. Выражение лица настоятельницы, легкое движение правой бровью заключали в себе точные и ясные приказы.
Сестра Тереза ласково, но крепко обняла Розу за талию. Молодая женщина моргнула, но взгляд оставался неподвижным.
- Ты ведь не забыла нашего крикуна-полуночника, а?
Роза закрыла глаза. Острый припадок паники миновал; ее начала колотить дрожь. "Я хочу домой", - прошептала она.
Сестра Тереза почувствовала сквозь одежду, как отчаянно бьется сердце Розы. "Тебе бы посидеть на солнышке, да перевести дух", - она попыталась повернуть девушку, но ничего не получилось.
- Нет. Я хочу... я себя лучше чувствую там, где мое место.
Слегка нахмурившись и крепко вцепившись в корсаж Розиной юбки, сестра Тереза тянула ее назад. "Мы вызовем тебе такси. Ты не в том состоянии, чтобы идти пешком или толкаться в автобусе. Тебе ведь на угол Второй и Семьдесят восьмой?" Мать Жозефа будет очень недовольна, если они отпустят девушку, не выведав, где ее можно будет найти.
Роза начала вырываться. Сестры не гнушались легкого принуждения, но перед открытым сопротивлением пасовали. Сестра Тереза разжала руки.
- Не будь дикаркой, - укорила она, глядя в потемневшие глаза Розы. Мы ведь тебе не чужие. Мы хотим знать, как у тебя дела. Мы хотим помочь. Возвращайся и поговори с нами, Роза. Открой свое сердце, и тебе в самом деле станет легче.
Роза уставилась в землю, но не сделала ни шага. Сестра Тереза поняла, что пора закинуть крючок.
- В субботу. Приходи на обед. Жареная курица с кукурузно-яблочной подливкой - как раз такую, какую ты всегда любила...
Ресницы задрожали, но ответа не последовало.
- Ну скажи "да", дорогая. Порадуй нас всех...
Не поднимая глаз от земли, Роза сказала "да", тут же развернулась и убежала. Ее каблучки простучали по полу часовни. Словно огневой рубеж, преодолела она входную дверь. Было слышно, как девушка сбегает по ступеням, потом дверь медленно закрылась, и все смолкло. В наступившей тишине громом звучало воробьиное чириканье. Наконец раздался голос матери Жозефы.
- С ней случилось что-то очень серьезное.
- Но что? - спросила сестра Агнесса. - Она не готова рассказать об этом ни нам, ни Господу. Может пойти за ней? Или нужно было задержать ее здесь?
- Мы сделали все, что могли. Может быть, она придет в субботу. Может быть, расскажет нам что-то.
- Да, нужно было задержать ее, - пробормотала сестра Тереза. - Я не должна была отпускать ее.
- Нет, - убежденно сказала мать Жозефа. Ей тоже было жалко девушку, но она держала ответ перед городскими властями, а также перед Богом и епархией. Выбор у нее был ограниченный. - Мы ничего не можем сделать против воли Розы, даже ради спасения ее души. Можно только молиться, чтобы она пришла в субботу.
Еще одна монахиня вставила слово: "Видели, как она смотрела на кота? Я такого взгляда никогда не видела, разве только в кино".
Мать Жозефа поправила накрахмаленный апостольник под покрывалом, собираясь с мыслями. У кошек в миссии было привилегированное положение. Они находили убежище в каждом укромном уголке здания. Каждый день им ставили еду и воду. Сестра Магдалена, положившая начало этой традиции, больше не жила в обители. Орден был подобен армии. Сестры отправлялись туда, куда их посылали - правда, к переводу сестры Магдалены из Готам-сити приложила руку мать Жозефа. Но кошки продолжали собираться возле кухонной двери, и время от времени в ящике для пожертвований появлялся анонимный конверт с купюрами. Мать Жозефа знала, что деньги предназначаются кошкам.
- Пожалуй, в субботу на обед можно пригласить еще одного старого друга, - задумчиво проговорила настоятельница. - Давненько мы не видели Селину. Вельзевул дичится людей, но если Селина принесет одного из своих котят - а у нее всегда живет пара котят - может мы тогда разберемся, в чем тут дело.
- Селину мы не видели с тех пор, как ее сес... с тех пор, как сестра Магдалена уехала, - торопливо поправившись, начала сестра Тереза. - Мне кажется, они расстались не вполне... - она сделала паузу, тщательно обдумывая слова. Истории о сестре Магдалене и ее сестре Селине были длинными, запутанными, о них старались не вспоминать. - ...не вполне довольные друг другом. Я даже не уверена в том, что Селина сейчас в городе. И я не думаю, что выйдет толк, если мы сведем Селину и Розу вместе.
Ропот одобрения пронесся среди черного воинства, но мать Тереза прекратила это изъявление чувств движением бровей. "Мне нужно знать, почему Роза так испугалась кота. И я хочу пригласить Селину, если она примет приглашение, конечно. Может она и не придет, а может придет, и все будет в порядке. Но мне надо самой все проверить. Что-то последнее время в Готам-сити распространилась эпидемия котобоязни".
ПЯТЬ
Серый полосатый котенок следил глазами за квадратной штуковиной, что оказалась вдруг перед его укрытием. Сначала она была высоко, потом опустилась на пол. Тут она изменила форму, и из нее посыпались чудеса - удивительные запахи, вещи и звуки рассыпались по холодному твердому полу. Котенка охватило любопытство. Оно выманивало его из безопасного убежища под раковиной, где иногда была вода, а иногда не было. Его уши и хвост затрепетали, лапки подогнулись - котенок, весь как стрела на тетиве, нацелился на шуршащий, извивающийся, упругий предмет. Он еще никогда ничего в жизни так не хотел - хотел немедленно, сейчас - и бросился на эту штуку.
- Попался!
Откуда-то с неба без предупреждения появились руки, ухватили за кожу над плечами и подняли на головокружительную высоту.
- Я знала, ты не устоишь. Ни один кот не может устоять перед мешаниной из блестящего мусора.
Котенок беспомощно болтался перед лицом, которое было размером с него самого. Не в первой его отрывали от вожделенной цели, когда он был уже на волосок от нее. Это лицо, этот голос и особенно эти руки преследовали его всю жизнь. Обычно они доставляли удовольствие, но сейчас был явно не тот случай, и котенок забеспокоился.
- Мы приглашены на обед. Оба. Приглашение было довольно специфическим: я и мой самый несносный котенок. Это ты и есть. А поскольку у меня есть привычка никогда не отказываться от бесплатного угощения, тебе придется лезть в коробку.
Котенок не понял ни слова, но общую идею уловил. Будучи непревзойденным мастером извиваться, он выделывал в воздухе всевозможные петли, пока когти его не впились во что-то осязаемое. Через секунду он был свободен.
- До крови оцарапал!
Как было ему предписано природой, котенок приземлился на лапки и рванулся к двери. В этом мире под лапами постоянно было что-то скользкое. Скользкий кафель в ванной сменился скользким паркетом. Выбираясь из ванной, он врезался в притолоку и стал пробираться вдоль стены холла, производя больше шума, чем реального движения.
- А ну вернись!
Раздался еще один удар тела о притолоку, и котенок понял, что лицо и руки пустились в погоню. Он вспрыгнул на то, что называлось, кажется, покрывалом, и, преодолев перевал, нырнул в другое знакомое убежище - позади кровати. Остальные кошки, обитавшие в комнате - как его сверстники, так и несколько взрослых - поняли, что надвигается хаос, и поспешили в собственные укрытия.
Кошки, безделушки, газеты и остатки вчерашнего ужина - все взлетело в воздух.
У Селины Кайл не было времени для взвешенного решения. Она сделала рывок к ближайшему пролетающему предмету, поймала липкий огрызок холодной сычуаньской курицы и с ужасом проследила глазами за полетом фарфоровой кошечки эпохи династии Мин, которая в следующее мгновение вдребезги разбилась о стенку.
- Она мне так нравилась, - заныла Селина. - Это была моя любимая кошка...
Кошачьи головы высунулись из-за различных предметов и смотрели на нее с явным недоверием.
- Я могла бы получить за нее сотни три, а вообще цена ей не меньше тысячи. Но я ее не продала. Я оставила ее себе, потому что она мне понравилась, а теперь от нее остался один мусор.
Кошки щурились. Одна принялась вылизываться. Селина поймала порхающий клочок газеты и принялась стирать с руки неаппетитно размазанные овощи. Соус был холодный, но острые специи обожгли свежую царапину, когда она газетой провела по запястью. И снова рефлексы не дали ей времени собраться с мыслями. Девушка прижала кровоточащую руку к губам, выронив газету, и только тут сообразила, что этого делать не следовало, ибо бумажный комок по покрывалу скатился на пол.
- А, черт!
Рыжая кошка спрыгнула с полупустой книжной полки, обнюхала комок и, шипя, утащила его.
- Черти полосатые!
Селинина однокомнатная квартирка была маловата для семи - как, например, сегодня утром - кошек и одной кошачьей поклонницы. Девушка отняла у кошки скомканную газету и запустила ее в мусорный бачок. Газетный комок запрыгал по полу. Не то, чтобы Селине не хватило меткости, просто бачок давно уже был переполнен. С гримасой отвращения она запихнула газету в бачок, а осколки фарфоровой кошечки ногой задвинула под радиатор. Где-то был веник и рулон мешков для мусора, но у Селины не было настроения искать их.
Впрочем, она пыталась. По крайней мере раз в месяц Селина делала попытку создать здесь дом, который, по ее представлениям, был у других людей. Но природа не наделила ее домовитостью. Зато наделила ее другими способностями. Способностью попадать в истории и выходить сухой из воды, брать то, что ей нужно, процветая там, где другой насилу может выжить.
Поэтому ее дом был похож именно на то, чем он был: убежище мусорщика. Одни вещи были украдены, другие подобраны на свалках, большинство же куплено в дешевых магазинах и у уличных торговцев. Селина приносила сюда то, что, по ее мнению, должно быть в доме - не в том доме, который она помнила, а в никогда не виданном доме, где все блестит, переливается и дарит чувство покоя.
Селина глубоко вздохнула и расслабилась, пока ее вещи творили свое чудо. Она обняла себя руками, тихо покачиваясь. Напряжение стекало с тела, уходило через пол, прочь из комнаты. Как во всех домах Ист Энда, тонкие стены пропускали уличный шум и звуки из соседних квартир, но в ее жилище царили покой и тихое мурлыканье.
Серый полосатый котенок высунул головку и чихнул.
Селина тут же запеленговала звук. "Вот ты где! Ты меня еще не победил. Даже и не надейся. Я все-таки получу свою бесплатную жратву, и ты маленький чертенок - пойдешь со мной".
Руки проникли в укрытие. Котенок еще не вполне освоил искусство упираться всеми четырьмя лапами. Он запустил когти во что-то мягкое под собой, но руки неумолимо извлекли его на свет. Ему оставалось только прижать уши к затылку, пока безжалостная рука разгибала его коготки один за другим.
- Давай не будем делать дырки в моем костюме, - Селина щелкнула его по носу, освободив от когтей комбинезон из мягкой кожи. - Я готова разделить с вами что угодно, но это - мое. - Она мелодраматически нахмурилась, а котенок заорал.
Не обращая внимания на его вопли, Селина засунула его в коробку и закрыла ее. Серая лапа, отчаянно заскреблась, пытаясь проникнуть в щель. Когда эта попытка не удалась, котенок атаковал гофрированный картон. Вычислив, что у нее есть полчаса до того, как он доконает коробку, Селина принялась сама готовиться к бесплатному обеду в миссии.
Лучше всего она чувствовала себя в комбинезоне, брошенном поперек неубранной кровати. Но затянувшись в черное, закрыв лицо маской, защитившись остро отточенными стальными когтями, закрепленными на перчатках, Селина переставала быть Селиной. Она становилась Женщиной-кошкой. Когда смотришь на мир через прорези в маске, он кажется гораздо проще. Прошлое и будущее становятся несущественными по сравнению с желаниями и нуждами настоящего. Но слишком велик риск. Селине достаточно было взглянуть на кошачью лапу, отчаянно продирающуюся сквозь щели в картоне, чтобы понять, сколь велик риск.
У Женщины-кошки был свой разум, свои понятия, своя гордость, свое предназначение - и ничего больше. Она жила для себя, сама по себе, безо всяких иллюзий.
А посему комбинезон отправился на свое место под кроватью. Если хочешь получить бесплатное угощение, ты должна предстать перед сестрами в собственном обличье. Стоя в одном белье перед беспорядочными кучами тряпья, вываленными из шкафа и комода, Селина слышала хор голосов из далекого прошлого.