Страница:
Брик постучал костяшками пальцев в косяк двери. Узкая улочка провоняла тухлым мясом. Сквозь занавеску из рогожки, прикрывающую дверной проем, смутно виднелась пустая комната.
Долгое время не было никакого ответа, но он не постучал снова, а терпеливо ждал, хотя дождь припустил всерьез.
Наконец за дверью послышались шаркающие шаги. Чья-то рука отдернула занавеску.
— Вы что, не знаете, как входить в дом во время дождя?
— Я знаю, что нельзя входить без приглашения.
— Ладно, вот вам — я приглашаю. Заходите.
Низкорослый человечек отступил в сторону, и Брик вошел. В доме пахло куда приятнее — ягодами и молоком, но с примесью древесного дымка. Брик вдохнул этот аромат с удовольствием.
Мастерская Слайдиса была устроена по росту мастера. Этот Слайдис, трех десятков зим от роду, ростом был не выше ребенка, и вся мебель не доставала Брику даже до плеча. Писец, видимо, рос не просто плохо, но еще и неправильно — его конечности были несоразмерно коротки по сравнению с толстым, приземистым туловищем.
Брик когда-то сочинил пьесу про лилипутов. Комедию, естественно. Чтобы создать нужный эффект, актеры нормального роста играли среди преувеличенно больших декораций и реквизита.
Репутация Слайдиса как переписчика была безупречной — Брик заранее порасспрашивал на нескольких городских рынках у торговцев товарами для чтения. Два дня назад он пришел в его мастерскую и предложил приличную сумму — серебром — в качестве задатка, пообещав столько же после выполнения особого заказа. Слайдис согласился. Несмотря на запрет, местные жители по-прежнему предпочитали оплачивать сделки монетами.
Кроме аромата благовоний, здесь стоял сильный запах чернил и бумаги. Полки вдоль стен ломились от запасов материала. Слайдис уселся за столик, высотой до колена Брика. В свете лампы, подвешенной на крючке над столиком, редкие волосы и серая щетина придавали писцу старообразный вид — свет и тени резко расчертили его личико.
Брик рисковал, связавшись с этим человеком. Использование металлических денег считалось в Каллахе преступлением — но заказ, сделанный им карлику, являлся преступлением куда более серьезным.
Пальцы Слайдиса, навсегда перепачканные чернилами, бережно разгладили лист пергамента в кругу света под лампой.
— Ну вот, посмотрите. Что скажете?
Чтобы посмотреть, Брику пришлось согнуться. Он заплатил немало, но сразу понял, что платил недаром. Сделано было превосходно, вплоть до отпечатка на желтом воске. Он потер уголок бумаги. Даже текстура была правильная.
— Отличная работа! — сказал Брик, разогнувшись. Когда он, запустив руку в карман, выронил на столик пачку цветных фелькских бумажек, карлик прищурился и прикрыл рукой поддельный гражданский пропуск.
— Бумаги не нужно! Мы так не договаривались! — Казалось, он сейчас скомкает или порвет лист на части.
Но Брик уже добыл нужное количество серебряных монет. Снова нагнувшись, он выложил их аккуратным столбиком на столике.
— Вот обещанная плата. А здесь еще кое-что — золотой. Аванс за другую работу, если согласитесь.
— Звучит интересно! — Серебро уже исчезло в кармане Слайдиса, но он не спускал с золотой монеты алчного взгляда.
Брик указал на пачку бумажек:
— Вот это. Бумажные деньги.
— Если вам нужно настоящее качество, лучше платить монетой...
— Я и плачу монетой. Бумажные деньги мне нужно скопировать.
Слайдис долго молча смотрел на Брика. Потом сказал:
— Клянусь здравием богов... это дьявольская выдумка!
Брик объяснил карлику, что ему нужно получить убедительно выглядящие копии бумажек каждого номинала. Если получится так же хорошо, как пропуск, он заплатит за партию бумажек. Большую партию.
Брик покинул мастерскую, запрятав пропуск поглубже в карман куртки. Фелькские чиновники отобрали прежний пропуск. Он решил, что стоит запастись новым, собственным — на случай, если, скажем, понадобится покинуть Каллах прежде, чем наступит зима.
На улице он позволил себе улыбнуться. Один из первых сочиненных им опусов для театра назывался «Хитроумие и храбрость Хобрана Хоба» (тогда ему казалось, что аллитерация — это изысканно и ужасно смешно.) Теперь он считал этот опус классическим образцом раннего творчества, от которого каждый литератор впоследствии был бы рад отказаться. Слабый, надуманный, с проблесками таланта, но не мастерства. К счастью, пьесу так никто и не поставил, а теперь она пропала совсем. Оно и к лучшему. Брик уже и сам едва мог вспомнить, что там понаписал.
На самом деле он припомнил только одно: что главный герой подделал какой-то очень важный документ — ах да, свидетельство о браке. И этот простой листок бумаги в финале пьесы привел к падению целого королевства.
Он все еще тосковал по Аайсью. Тосковал по детям. Их не было рядом, это обжигало душу неизбывной болью, и боль была сильна... порою нестерпима. Но он научился сдерживаться. Когда жгло слишком сильно, он думал о мести — это действовало, как прохладный компресс.
Фелькские оккупанты обращались с захваченным городом сдержанно. Женщин не насиловали, произвола не чинили. Граждане Каллаха сохранили свое имущество, по-прежнему зарабатывали деньги — правда, в виде ненавистных бумажек. Наблюдалась нехватка кое-каких продуктов в свободной продаже, но не основных. В общем, захватчики из Фелька отнюдь не были варварами. Казалось невероятным, что эти же люди могли перебить ни в чем не повинных людей и сжечь дотла его дом. Разрушение У'дельфа было проявлением бессмысленной дикости. Ненависть Брика к врагу не уменьшилась ни на йоту — но странная раздвоенность в поведении людей из Фелька удивляла его.
Теперь он отпустил бороду. Она выросла почти совсем седая, но это его не особо обеспокоило. Конечно, сейчас он выглядел старше своих неполных четырех десятков зим. В былые времена он непременно сбрил бы бороду в суетном стремлении выглядеть молодым и крепким, невзирая на возраст.
«А вообще-то, — думал он, направляясь к таверне с мелликом за плечом, — теперь я физически намного крепче, чем в прежние годы». Действительно, Брик сильно похудел. И бороду-то решил отращивать поначалу лишь затем, чтобы скрыть впалость щек, когда-то таких круглых. Он распрощался с жизнью изнеженного аристократа. Скудное питание, почти никакого спиртного. Когда-то он был мягкотел. Теперь стал жестче.
Брик высмотрел эту таверну накануне и договорился с владелицей. Он вошел с черного хода, переступив через ручеек помоев, поздоровался с одноглазой хозяйкой, чей единственный зрак уперся в него наподобие наконечника копья.
Передник ее был заляпан бурыми пятнами — женщина разделывала мясо.
— Хотите закусить?
— Не теперь. Может быть, позже.
— Сперва покажи, что умеешь, тогда будет тебе «позже». Ежели хочешь, можешь выпить.
— Дайте горячего вина.
— Я принесу тебе сама. Иди, играй.
Он пробрался в свой угол, обходя столы. Народу было много — очень кстати для того, что он задумал. В зале поместилась бы целая толпа, но это не мешало некой интимности общения. Брик сел и, подавив обычную в начале представления нервозность, начал петь.
Он намеренно выбирал такие песни, которых заведомо никто не знал здесь, на севере. Ему нужно было дать понять слушателям, что он — чужестранец.
В перерывах между непристойными балладами и сентиментальными стихами он попивал свое винцо, согреваясь сам и чуть остужая публику. Посетители тоже пили, заказывали ужин и съедали его, так что здоровый глаз хозяйки удовлетворенно поблескивал.
Его пальцы двигались с проворством, какого он не достигал еще полмесяца назад. По собственной скромной оценке он уже вполне заслуживал названия пристойного исполнителя — несомненно, лучшего, чем прежде, до войны. В У'дельфе, во дни беспечных пирушек, азартных игр и сочинительства, музыка была для него лишь любительским развлечением, еще одним способом стать душой компании. И так много времени проводил он в этих компаниях, так легка и безоблачна была его жизнь — дворянское звание, богатство, слава, любящая жена, веселый выводок детей...
Он играл дольше, чем уговаривались. Еще час-другой — и начнется запретное время. Теперь настал момент для печальной мелодии «Плача о безымянных мертвых» — он перебирал лады медленно, словно играл погребальную песнь, нараспев произносил простые, грустные слова и не чувствовал ничего, кроме смутной печали.
Уже давно он перестал проливать слезы, вспоминая Аайсью и детей, все, что потерял. Его слезы иссякли.
Последние звуки затихли среди всеобщего молчания. Брик закрыл глаза — он почти забыл о слушателях. В полумраке зала все лица были обращены к нему. Здесь и там он видел слезы на глазах.
Он отложил инструмент и взмахом руки подозвал хозяйку. Пока он пел, пустой кувшин, поставленный на пол у его ног, наполнился деньгами. Как выяснилось, только бумажными — ни одной монеты. Брик вспомнил, как солдат фелькской армии, каллаханец, на пропускном пункте у въезда в город заплатил ему монетой (нарушил закон!) за музыку.
Вместе с хозяйкой он пересчитал вынутые из кувшина бумажки.
— Мог бы под конец чегой-нибудь повеселее забацать, — пробормотала она, но осталась довольна своей долей выручки и принесла ему обед. Он приступил к еде не торопясь, растягивая время, и люди стали мало-помалу подходить к нему. Сперва с благодарностями, потом с вопросами.
— Так вы настоящий бард, да? Э-э-э... странствующий?
— Да.
Он доел обед. Кто-то принес ему кружку вина, не спрашивая, хочет ли он еще. Они придвигали стулья поближе к нему, наклонялись. Десять, двенадцать... двадцать человек образовали полукруг. Меллиглос стоял, прислоненный к его ногам. Лишь немногие ушли из таверны, когда он закончил играть. Все остальные теперь собрались вокруг него.
— У вас никаких... новостей нет? — спросил пожилой человек; морщины на его лице подчеркивала въевшаяся сажа от кузнечного горна. Среди слушателей Брика не было молодых. Все примерно его возраста или старше. В Каллахе оставались только старики, дети, больные и калеки. Всех, кто был способен носить оружие, забрали в армию.
Первый вопрос проложил дорогу многим другим. Все заговорили сразу: не был ли он в том месте или в этом, в городках и деревнях поблизости от Каллаха и в дальних краях. Спрашивали даже про отдельных людей, живших там-то и там-то — некоторых названий Брик и не слыхивал никогда.
Он поднял руку и выждал, пока настанет тишина. Потом обвел глазами круг, создавая ощущение таинственности. Собеседники придвинулись еще ближе и ловили каждый звук.
— Я прибыл с юга, — сказал он. Каллах был завоеван Фельком в самом начале кампании. Здесь ничего не знали о том, что делается в мире. И потому что бы ни выдумал Брик, это сошло бы за правду — хотя бы на какое-то время.
Поэтому он рассказал им, что в городе Виндале, неподалеку отсюда, к юго-востоку, также захваченном Фельком, произошло восстание против захватчиков.
Одноглазая хозяйка тихонько подошла и села послушать. Люди вели себя, как он и рассчитывал, — точно легковерная компания из «Жульничества в лунную ночь», когда Глид, странствующий гадальщик, объявил, что их деревня построена на животе спящего великана. Когда-то эта его пьеса была очень популярна.
Брик вскоре ушел, чтобы успеть вернуться домой до начала запретного времени.
ДАРДАС (3)
АКВИНТ (3)
Долгое время не было никакого ответа, но он не постучал снова, а терпеливо ждал, хотя дождь припустил всерьез.
Наконец за дверью послышались шаркающие шаги. Чья-то рука отдернула занавеску.
— Вы что, не знаете, как входить в дом во время дождя?
— Я знаю, что нельзя входить без приглашения.
— Ладно, вот вам — я приглашаю. Заходите.
Низкорослый человечек отступил в сторону, и Брик вошел. В доме пахло куда приятнее — ягодами и молоком, но с примесью древесного дымка. Брик вдохнул этот аромат с удовольствием.
Мастерская Слайдиса была устроена по росту мастера. Этот Слайдис, трех десятков зим от роду, ростом был не выше ребенка, и вся мебель не доставала Брику даже до плеча. Писец, видимо, рос не просто плохо, но еще и неправильно — его конечности были несоразмерно коротки по сравнению с толстым, приземистым туловищем.
Брик когда-то сочинил пьесу про лилипутов. Комедию, естественно. Чтобы создать нужный эффект, актеры нормального роста играли среди преувеличенно больших декораций и реквизита.
Репутация Слайдиса как переписчика была безупречной — Брик заранее порасспрашивал на нескольких городских рынках у торговцев товарами для чтения. Два дня назад он пришел в его мастерскую и предложил приличную сумму — серебром — в качестве задатка, пообещав столько же после выполнения особого заказа. Слайдис согласился. Несмотря на запрет, местные жители по-прежнему предпочитали оплачивать сделки монетами.
Кроме аромата благовоний, здесь стоял сильный запах чернил и бумаги. Полки вдоль стен ломились от запасов материала. Слайдис уселся за столик, высотой до колена Брика. В свете лампы, подвешенной на крючке над столиком, редкие волосы и серая щетина придавали писцу старообразный вид — свет и тени резко расчертили его личико.
Брик рисковал, связавшись с этим человеком. Использование металлических денег считалось в Каллахе преступлением — но заказ, сделанный им карлику, являлся преступлением куда более серьезным.
Пальцы Слайдиса, навсегда перепачканные чернилами, бережно разгладили лист пергамента в кругу света под лампой.
— Ну вот, посмотрите. Что скажете?
Чтобы посмотреть, Брику пришлось согнуться. Он заплатил немало, но сразу понял, что платил недаром. Сделано было превосходно, вплоть до отпечатка на желтом воске. Он потер уголок бумаги. Даже текстура была правильная.
— Отличная работа! — сказал Брик, разогнувшись. Когда он, запустив руку в карман, выронил на столик пачку цветных фелькских бумажек, карлик прищурился и прикрыл рукой поддельный гражданский пропуск.
— Бумаги не нужно! Мы так не договаривались! — Казалось, он сейчас скомкает или порвет лист на части.
Но Брик уже добыл нужное количество серебряных монет. Снова нагнувшись, он выложил их аккуратным столбиком на столике.
— Вот обещанная плата. А здесь еще кое-что — золотой. Аванс за другую работу, если согласитесь.
— Звучит интересно! — Серебро уже исчезло в кармане Слайдиса, но он не спускал с золотой монеты алчного взгляда.
Брик указал на пачку бумажек:
— Вот это. Бумажные деньги.
— Если вам нужно настоящее качество, лучше платить монетой...
— Я и плачу монетой. Бумажные деньги мне нужно скопировать.
Слайдис долго молча смотрел на Брика. Потом сказал:
— Клянусь здравием богов... это дьявольская выдумка!
Брик объяснил карлику, что ему нужно получить убедительно выглядящие копии бумажек каждого номинала. Если получится так же хорошо, как пропуск, он заплатит за партию бумажек. Большую партию.
Брик покинул мастерскую, запрятав пропуск поглубже в карман куртки. Фелькские чиновники отобрали прежний пропуск. Он решил, что стоит запастись новым, собственным — на случай, если, скажем, понадобится покинуть Каллах прежде, чем наступит зима.
На улице он позволил себе улыбнуться. Один из первых сочиненных им опусов для театра назывался «Хитроумие и храбрость Хобрана Хоба» (тогда ему казалось, что аллитерация — это изысканно и ужасно смешно.) Теперь он считал этот опус классическим образцом раннего творчества, от которого каждый литератор впоследствии был бы рад отказаться. Слабый, надуманный, с проблесками таланта, но не мастерства. К счастью, пьесу так никто и не поставил, а теперь она пропала совсем. Оно и к лучшему. Брик уже и сам едва мог вспомнить, что там понаписал.
На самом деле он припомнил только одно: что главный герой подделал какой-то очень важный документ — ах да, свидетельство о браке. И этот простой листок бумаги в финале пьесы привел к падению целого королевства.
* * *
Он все еще тосковал по Аайсью. Тосковал по детям. Их не было рядом, это обжигало душу неизбывной болью, и боль была сильна... порою нестерпима. Но он научился сдерживаться. Когда жгло слишком сильно, он думал о мести — это действовало, как прохладный компресс.
Фелькские оккупанты обращались с захваченным городом сдержанно. Женщин не насиловали, произвола не чинили. Граждане Каллаха сохранили свое имущество, по-прежнему зарабатывали деньги — правда, в виде ненавистных бумажек. Наблюдалась нехватка кое-каких продуктов в свободной продаже, но не основных. В общем, захватчики из Фелька отнюдь не были варварами. Казалось невероятным, что эти же люди могли перебить ни в чем не повинных людей и сжечь дотла его дом. Разрушение У'дельфа было проявлением бессмысленной дикости. Ненависть Брика к врагу не уменьшилась ни на йоту — но странная раздвоенность в поведении людей из Фелька удивляла его.
Теперь он отпустил бороду. Она выросла почти совсем седая, но это его не особо обеспокоило. Конечно, сейчас он выглядел старше своих неполных четырех десятков зим. В былые времена он непременно сбрил бы бороду в суетном стремлении выглядеть молодым и крепким, невзирая на возраст.
«А вообще-то, — думал он, направляясь к таверне с мелликом за плечом, — теперь я физически намного крепче, чем в прежние годы». Действительно, Брик сильно похудел. И бороду-то решил отращивать поначалу лишь затем, чтобы скрыть впалость щек, когда-то таких круглых. Он распрощался с жизнью изнеженного аристократа. Скудное питание, почти никакого спиртного. Когда-то он был мягкотел. Теперь стал жестче.
Брик высмотрел эту таверну накануне и договорился с владелицей. Он вошел с черного хода, переступив через ручеек помоев, поздоровался с одноглазой хозяйкой, чей единственный зрак уперся в него наподобие наконечника копья.
Передник ее был заляпан бурыми пятнами — женщина разделывала мясо.
— Хотите закусить?
— Не теперь. Может быть, позже.
— Сперва покажи, что умеешь, тогда будет тебе «позже». Ежели хочешь, можешь выпить.
— Дайте горячего вина.
— Я принесу тебе сама. Иди, играй.
Он пробрался в свой угол, обходя столы. Народу было много — очень кстати для того, что он задумал. В зале поместилась бы целая толпа, но это не мешало некой интимности общения. Брик сел и, подавив обычную в начале представления нервозность, начал петь.
Он намеренно выбирал такие песни, которых заведомо никто не знал здесь, на севере. Ему нужно было дать понять слушателям, что он — чужестранец.
В перерывах между непристойными балладами и сентиментальными стихами он попивал свое винцо, согреваясь сам и чуть остужая публику. Посетители тоже пили, заказывали ужин и съедали его, так что здоровый глаз хозяйки удовлетворенно поблескивал.
Его пальцы двигались с проворством, какого он не достигал еще полмесяца назад. По собственной скромной оценке он уже вполне заслуживал названия пристойного исполнителя — несомненно, лучшего, чем прежде, до войны. В У'дельфе, во дни беспечных пирушек, азартных игр и сочинительства, музыка была для него лишь любительским развлечением, еще одним способом стать душой компании. И так много времени проводил он в этих компаниях, так легка и безоблачна была его жизнь — дворянское звание, богатство, слава, любящая жена, веселый выводок детей...
Он играл дольше, чем уговаривались. Еще час-другой — и начнется запретное время. Теперь настал момент для печальной мелодии «Плача о безымянных мертвых» — он перебирал лады медленно, словно играл погребальную песнь, нараспев произносил простые, грустные слова и не чувствовал ничего, кроме смутной печали.
Уже давно он перестал проливать слезы, вспоминая Аайсью и детей, все, что потерял. Его слезы иссякли.
Последние звуки затихли среди всеобщего молчания. Брик закрыл глаза — он почти забыл о слушателях. В полумраке зала все лица были обращены к нему. Здесь и там он видел слезы на глазах.
Он отложил инструмент и взмахом руки подозвал хозяйку. Пока он пел, пустой кувшин, поставленный на пол у его ног, наполнился деньгами. Как выяснилось, только бумажными — ни одной монеты. Брик вспомнил, как солдат фелькской армии, каллаханец, на пропускном пункте у въезда в город заплатил ему монетой (нарушил закон!) за музыку.
Вместе с хозяйкой он пересчитал вынутые из кувшина бумажки.
— Мог бы под конец чегой-нибудь повеселее забацать, — пробормотала она, но осталась довольна своей долей выручки и принесла ему обед. Он приступил к еде не торопясь, растягивая время, и люди стали мало-помалу подходить к нему. Сперва с благодарностями, потом с вопросами.
— Так вы настоящий бард, да? Э-э-э... странствующий?
— Да.
Он доел обед. Кто-то принес ему кружку вина, не спрашивая, хочет ли он еще. Они придвигали стулья поближе к нему, наклонялись. Десять, двенадцать... двадцать человек образовали полукруг. Меллиглос стоял, прислоненный к его ногам. Лишь немногие ушли из таверны, когда он закончил играть. Все остальные теперь собрались вокруг него.
— У вас никаких... новостей нет? — спросил пожилой человек; морщины на его лице подчеркивала въевшаяся сажа от кузнечного горна. Среди слушателей Брика не было молодых. Все примерно его возраста или старше. В Каллахе оставались только старики, дети, больные и калеки. Всех, кто был способен носить оружие, забрали в армию.
Первый вопрос проложил дорогу многим другим. Все заговорили сразу: не был ли он в том месте или в этом, в городках и деревнях поблизости от Каллаха и в дальних краях. Спрашивали даже про отдельных людей, живших там-то и там-то — некоторых названий Брик и не слыхивал никогда.
Он поднял руку и выждал, пока настанет тишина. Потом обвел глазами круг, создавая ощущение таинственности. Собеседники придвинулись еще ближе и ловили каждый звук.
— Я прибыл с юга, — сказал он. Каллах был завоеван Фельком в самом начале кампании. Здесь ничего не знали о том, что делается в мире. И потому что бы ни выдумал Брик, это сошло бы за правду — хотя бы на какое-то время.
Поэтому он рассказал им, что в городе Виндале, неподалеку отсюда, к юго-востоку, также захваченном Фельком, произошло восстание против захватчиков.
Одноглазая хозяйка тихонько подошла и села послушать. Люди вели себя, как он и рассчитывал, — точно легковерная компания из «Жульничества в лунную ночь», когда Глид, странствующий гадальщик, объявил, что их деревня построена на животе спящего великана. Когда-то эта его пьеса была очень популярна.
Брик вскоре ушел, чтобы успеть вернуться домой до начала запретного времени.
ДАРДАС (3)
Дардаса знобило. Тело, конечно, принадлежало Вайзелю, но сейчас холод шел не снаружи, а изнутри, из глубины, и не имел ничего общего с осенней стылой погодой на Перешейке.
— Поторопитесь, — сказал он, стараясь придать приказу непререкаемость, однако сам слышал в своем голосе призвук тревоги. Но это лишь слабо отражало ту тревогу, которая терзала его, и не без оснований.
Судя по всему, он стоял на пороге смерти. Вернее, его вновь затягивала та смерть, от которой он вернулся к жизни, воскрешенный магией.
Это было непреложно, неизбежно. Так объяснял ему когда-то Матокин. Естественно, Матокин был первым, кого увидел Дардас, очнувшись от смертного сна внутри тела и сознания лорда Вайзеля.
Магия воскрешения подействовала потрясающе, фантастично. Но ее воздействие нужно поддерживать омолаживающими заклинаниями. Без этого смерть будет возвращаться, как хроническая болезнь.
Это началось ранним вечером. Дардаса предупредили, какие симптомы он должен ощутить, и он сразу же связался с Матокином в Фельке, использовав Берканта и его способности к дальнеречи.
Сообщение было зашифровано. Матокин получил его и обещал помочь.
Дардасу становилось все хуже, но вскоре через портал прямо в шатер Вайзеля явился маг.
Войско, находившееся на марше, уже стало биваком на ночь. Дардас пока медлил с приказанием использовать магию Переноса, чтобы переместить войска немедленно к Трэлю, который теперь являлся их стратегической целью.
Маг назвался Кумбатом. Как и все маги, виденные Дардасом, он ничем не отличался от обычных людей. Но он не был обычным человеком. Он обладал властью, недоступной большинству мужчин и женщин.
— Поскорее, — повторил Дардас, уже едва сдерживая страх.
Смерть приближалась... смерть, один раз обманутая, теперь желала вернуть свою собственность. Ему чудилось, что огромная холодная пасть разверзлась перед ним и теперь готовилась поглотить его целиком.
Кумбат сбросил темную мантию и, оставшись полуобнаженным, внезапно закружился, взмахивая руками и выпаливая невнятные слова, похожие на хриплый клекот. Его лицо исказилось и побагровело. На лбу выступил пот. В шатре не было никого, кроме них двоих. Дардас лежал на койке, не в силах устоять на ногах.
Зрелище было потрясающее. Дардас смотрел, не отрывая глаз, и хотя ледяные когти смерти все еще тянулись к нему, в эти последние мгновения жизни он отвлекся, увлеченный неровным ритмом движений мага и монотонным пением.
Дардас вспомнил, как умирал в первый раз. Сердце сжимало железной лапой, сознание то уходило, то возвращалось, и спустя несколько дней он умер в своей постели.
Эта новая смерть была намного жестче, стремительнее — и предназначалась лично для него.
Смерть самолично явилась за ним, и бессмысленные фокусы этого горе-мага не могли ничего с ней поделать. Матокин обманул его. Треклятый фелькский кровопускатель!
Кумбат, весь мокрый от пота, рванулся к Дардасу и положил обе руки ему на грудь.
Тело Дардаса дернулось, как от удара. Он ощутил, что его волосы буквально встали дыбом. Тело трясло, казалось, кровь в его жилах вскипела. Он хотел закричать, но язык ему не повиновался. Кумбат отвел руки.
Смерти больше не было рядом. Дардас заморгал. Сердце билось сильно и ровно. Он соскочил с койки.
— Боги безумные! — вскричал он. Это местное выражение он усвоил от жителей Перешейка, как и другие привычки новой жизни.
«Новая жизнь», — подумал он, и усмешка прорезала его жесткие черты. Кажется, эта жизнь пока еще не кончилась. Кумбат тоже понемногу приходил в себя, натягивая сброшенную мантию.
— Отличная работа, — похвалил его Дардас.
— Я лишь выполнил приказ моего повелителя, — ответил маг.
Он имел в виду, разумеется, Матокина, а не лорда Вайзеля.
Усмешка Дардаса стала чуть холоднее.
— Так или иначе, спасибо за старания. Скажите, Кумбат, как это у вас получается? Мне показалось, что вы вливаете в мое тело... не знаю, как лучше выразиться... чистую энергию.
Лицо Кумбата застыло. Он в упор взглянул на Дардаса.
— Простите, генерал, но я не могу объяснить вам это. Усмешка Дардаса совсем угасла. Он старался дышать ровнее.
— Генерал, я должен немедленно сообщить лорду Матокину о выполнении задания. Могу я удалиться?
«Еще разрешения спрашивает, — саркастически подумал Дардас. — Как будто этим чертовым магам требуется мое согласие для чего-нибудь!»
Они все — орудия Матокина. Нельзя забывать об этом.
— Вы свободны, — спокойно сказал он вслух. Кумбат прибыл в расположение войск посредством переноса, а теперь магия Переноса позволит ему вернуться к Матокину и доложить, что Дардас будет жить.
Кумбат даже обращался к нему как к генералу Вайзелю, — хотя наверняка знал правду... знал, что в теле Вайзеля живет другое сознание. И это тоже было тонким оскорблением — напоминание о том, кто на самом деле здесь командует.
Внезапно до него дошли мысли Вайзеля:
«Что случилось? Это было удивительнейшее ощущение! Правильно ли я понял, что магия воскрешения ослабевала и...»
Машинальным, уже привычным движением мысли Дардас отогнал его подальше, чтобы не слышать. Ему не хотелось сейчас развлекаться разговорами. Все же он ненадолго задумался: должен ли был Вайзель умереть, если бы Кумбат не поспел вовремя? Наверное, нет. Смерть ждала именно Дардаса. Носитель Вайзель — и тело, и сознание — видимо, остался бы жить.
Было уже за полночь, но Дардаса переполняли бодрость и желание действовать, хотя он сегодня долго ехал верхом, и назавтра тоже предстоял долгий путь. Он мерил шагами шатер, разминая тело. Смерть подходила так близко, он ощущал ее ледяное дыхание — а теперь это прошло, он чувствовал прилив сил, как Матокин ему и обещал.
Он подумал, не вызвать ли одну из тех девиц для развлечений, которых адъютанты всегда ухитрялись находить для него. Уж он ее наизнанку вывернет...
Нет. Лучше пообщаться с той особой, что прибыла по его запросу. Просил студента, прислали студентку. Явилась через портал прямиком из Фелька, из Академии. Свеженькая — возможно, еще не затронутая теми запретами, которыми Матокин связал всех прочих магов в армии Дардаса.
Может, эта ученица окажется достаточно наивной и при правильном подходе выболтает нужные сведения?
Он позвал адъютанта. Теперь уже почти все младшие офицеры побывали на этой должности, благодаря чему Дардас многое узнал о своих войсках. Войска по большей части были хорошие. Дардас поведет их от победы к победе, и их преданность будет расти.
Ожидая прихода ученицы, он налил себе стакан ликера, которым угощал Берканта. Вкус напитка был превосходен. Все чувства Дардаса сверхъестественно обострились.
— Генерал Вайзель?
Он слышал, как ее приглашали войти в шатер, и намеренно остался стоять спиной ко входу. Она не назвала его «лордом Вайзелем». Дардас, усмехнувшись, повернулся, чтобы рассмотреть ее.
Перед ним стояла довольно полная молодая женщина, причесанная кое-как; судя по строгим чертам, она ни в коей мере не считала себя физически привлекательной. Но в глазах ее читалась решительность. Она была предана делу. Она хотела выполнить поручение, чтобы угодить.
«Однако, — подумал Дардас, отхлебнув из чаши, — кому именно она хочет угодить?»
Он позволил себе откровенно рассмеяться. Уметь распознавать характеры должен любой командир.
— Если я позабавила вас, — сказала она, тщательно обдумав слова, — надеюсь, при этом я вас не обидела?
Он помотал головой.
— Ничуть. Ни в коей мере. — Он опустился в кресло и принял намеренно небрежную позу, не скрывая босых ног. — Вы... Вас зовут Рэйвен. Правильно?
— Да, генерал.
— Вас доставили сюда довольно быстро.
— Переход через портал очень экономит время, сударь.
Дардас кивнул.
— Однако процедура несколько нервирует, не находите? Если, конечно, у вас нервы не железные.
— Чтобы пройти через портал, не нужно нервничать, — сказала Рэйвен. — Нужно только желать выполнить приказ. Мне было приказано пройти, сударь.
Вот уж действительно преданность делу...
— Вы хорошо владеете своей наукой? — спросил он напрямик.
Наконец на ее каменном лице отразилась неуверенность.
— Я не окончила курс обучения.
— Это я знаю. Отвечайте на мой вопрос! — Он постарался умерить резкость тона.
— Я могу с уверенностью обеспечить результат только простейших заклинаний, которым нас обучали в Академии. — Она опустила глаза долу. — Я... Мне не сравниться с теми, кто служит вам здесь, в армии.
Дардас отпил еще немного ликера.
— А какое заклинание у вас самое любимое?
— Что вы имеете в виду, сударь?
— Не то, которое лучше всего получается, и не то, над которым вы больше всего трудились. То, что вам нравится выполнять больше всего.
Рэйвен, несколько сбитая с толку, задумалась. Она уже готовилась ответить, но Дардас перебил ее:
— Нет. Не надо говорить. Покажите.
Она нахмурилась, и ее пухленькое лицо стало еще строже, чем обычно. Если бы она научилась улыбаться, прикинул генерал, то могла бы даже показаться привлекательной.
Он с интересом следил за тем, как она осматривает шатер. Под потолком горел светильник, но на низком столике, куда он положил ноги, все еще стояла оплывшая свеча — вечером он изучал карты.
Рэйвен глубоко, протяжно вздохнула. Дардас смотрел, как напряглись ее молодые груди. Она собиралась с силами, концентрировалась — точно так же, как совсем недавно делал это Кумбат.
Дардас посмотрел на потухшую свечу, к которой был теперь прикован взгляд Рэйвен.
Внезапно длинный язык пламени взвился над фитилем. Посыпались искры, одна задела голую ногу Дардаса.
— Простите, генерал! — сказала девушка испуганно.
Дардас снова хихикнул, небрежно похлопав по ноге ладонью.
— За что, девочка? Это было здорово. Возглавляя армию Фелька, я стал свидетелем таких магических актов, каких и вообразить себе не мог. Поразительные деяния. Но, должен признаться, простые вещи поражают меня намного больше!
Она посмотрела на него с недоумением.
— Я видел, как вся моя армия, вся — до последнего мужчины, женщины, повозки и копья — прошла через порталы, — продолжал Дардас. — Это невероятно. От этого мутится разум. Но поверить в это невозможно. Просто думаешь, что такого не может быть, даже если видишь собственными глазами.
Он кивком указал на свечу. Она теперь горела ровно.
— А вот в это я поверить могу. Вы это сделали определенным образом. Я видел, как вы это делаете. И даже если я не знаю, как это получается, ничего невероятного здесь не нахожу. Понимаете?
Он внимательно следил за девушкой. Она обдумывала услышанное. Заметив на ее лице слабую тень улыбки, Дардас понял, что одержал над нею первую победу.
— Да, генерал. Кажется, я поняла.
Он ответил ей широкой улыбкой.
— На сегодня все, Рэйвен. Мы еще поговорим, когда у меня будет свободное время. Идите спать.
Она вышла из шатра. Он еще раз просмотрел карты и снова вызвал адъютанта. До Трэля оставалось несколько дней ходу, если он не прикажет использовать порталы. Естественно, он выслал вперед разведчиков, в том числе магов, которые докладывали при помощи дальнеречи непосредственно ему (и, вероятно, Матокину) обо всем, что могло их заинтересовать. Но признаков организованного сопротивления они не обнаружили — если не считать отчаянных и бесполезных попыток местных военных приготовиться к отражению превосходящих сил противника. Большой армии на пути его войска не было.
Это сильно огорчало Дардаса. Что же еще ему придумать, чтобы создать противника, достойного сразиться с ним?
— Чертов Перешеек! Что за людишки... — пробормотал он.
— Вы что-то сказали, генерал? — Адъютант все еще ждал распоряжений.
Дардас отмахнулся и отослал его, распорядившись привести в порядок вновь прибывшую новенькую волшебницу Рэйвен и снабдить ее пристойной одеждой. Маги не обязаны были носить форму, но все они отчего-то предпочитали свои темные, уродливые мантии. Дардас желал, чтобы при следующей встрече Рэйвен выглядела более презентабельно.
Адъютант, не сморгнув, отправился выполнять приказ. Вайзель показал себя способным командующим; он заслужил уважение своих офицеров.
Генерал вновь обратился к картам. Трэль... Здесь придется снова сделать что-нибудь наподобие У'дельфа. Даже пострашнее. У'дельф был просто сметен с лица земли. Но Дардас, проведя всю жизнь на войне, знал, что есть вещи похуже смерти.
— Поторопитесь, — сказал он, стараясь придать приказу непререкаемость, однако сам слышал в своем голосе призвук тревоги. Но это лишь слабо отражало ту тревогу, которая терзала его, и не без оснований.
Судя по всему, он стоял на пороге смерти. Вернее, его вновь затягивала та смерть, от которой он вернулся к жизни, воскрешенный магией.
Это было непреложно, неизбежно. Так объяснял ему когда-то Матокин. Естественно, Матокин был первым, кого увидел Дардас, очнувшись от смертного сна внутри тела и сознания лорда Вайзеля.
Магия воскрешения подействовала потрясающе, фантастично. Но ее воздействие нужно поддерживать омолаживающими заклинаниями. Без этого смерть будет возвращаться, как хроническая болезнь.
Это началось ранним вечером. Дардаса предупредили, какие симптомы он должен ощутить, и он сразу же связался с Матокином в Фельке, использовав Берканта и его способности к дальнеречи.
Сообщение было зашифровано. Матокин получил его и обещал помочь.
Дардасу становилось все хуже, но вскоре через портал прямо в шатер Вайзеля явился маг.
Войско, находившееся на марше, уже стало биваком на ночь. Дардас пока медлил с приказанием использовать магию Переноса, чтобы переместить войска немедленно к Трэлю, который теперь являлся их стратегической целью.
Маг назвался Кумбатом. Как и все маги, виденные Дардасом, он ничем не отличался от обычных людей. Но он не был обычным человеком. Он обладал властью, недоступной большинству мужчин и женщин.
— Поскорее, — повторил Дардас, уже едва сдерживая страх.
Смерть приближалась... смерть, один раз обманутая, теперь желала вернуть свою собственность. Ему чудилось, что огромная холодная пасть разверзлась перед ним и теперь готовилась поглотить его целиком.
Кумбат сбросил темную мантию и, оставшись полуобнаженным, внезапно закружился, взмахивая руками и выпаливая невнятные слова, похожие на хриплый клекот. Его лицо исказилось и побагровело. На лбу выступил пот. В шатре не было никого, кроме них двоих. Дардас лежал на койке, не в силах устоять на ногах.
Зрелище было потрясающее. Дардас смотрел, не отрывая глаз, и хотя ледяные когти смерти все еще тянулись к нему, в эти последние мгновения жизни он отвлекся, увлеченный неровным ритмом движений мага и монотонным пением.
Дардас вспомнил, как умирал в первый раз. Сердце сжимало железной лапой, сознание то уходило, то возвращалось, и спустя несколько дней он умер в своей постели.
Эта новая смерть была намного жестче, стремительнее — и предназначалась лично для него.
Смерть самолично явилась за ним, и бессмысленные фокусы этого горе-мага не могли ничего с ней поделать. Матокин обманул его. Треклятый фелькский кровопускатель!
Кумбат, весь мокрый от пота, рванулся к Дардасу и положил обе руки ему на грудь.
Тело Дардаса дернулось, как от удара. Он ощутил, что его волосы буквально встали дыбом. Тело трясло, казалось, кровь в его жилах вскипела. Он хотел закричать, но язык ему не повиновался. Кумбат отвел руки.
Смерти больше не было рядом. Дардас заморгал. Сердце билось сильно и ровно. Он соскочил с койки.
— Боги безумные! — вскричал он. Это местное выражение он усвоил от жителей Перешейка, как и другие привычки новой жизни.
«Новая жизнь», — подумал он, и усмешка прорезала его жесткие черты. Кажется, эта жизнь пока еще не кончилась. Кумбат тоже понемногу приходил в себя, натягивая сброшенную мантию.
— Отличная работа, — похвалил его Дардас.
— Я лишь выполнил приказ моего повелителя, — ответил маг.
Он имел в виду, разумеется, Матокина, а не лорда Вайзеля.
Усмешка Дардаса стала чуть холоднее.
— Так или иначе, спасибо за старания. Скажите, Кумбат, как это у вас получается? Мне показалось, что вы вливаете в мое тело... не знаю, как лучше выразиться... чистую энергию.
Лицо Кумбата застыло. Он в упор взглянул на Дардаса.
— Простите, генерал, но я не могу объяснить вам это. Усмешка Дардаса совсем угасла. Он старался дышать ровнее.
— Генерал, я должен немедленно сообщить лорду Матокину о выполнении задания. Могу я удалиться?
«Еще разрешения спрашивает, — саркастически подумал Дардас. — Как будто этим чертовым магам требуется мое согласие для чего-нибудь!»
Они все — орудия Матокина. Нельзя забывать об этом.
— Вы свободны, — спокойно сказал он вслух. Кумбат прибыл в расположение войск посредством переноса, а теперь магия Переноса позволит ему вернуться к Матокину и доложить, что Дардас будет жить.
Кумбат даже обращался к нему как к генералу Вайзелю, — хотя наверняка знал правду... знал, что в теле Вайзеля живет другое сознание. И это тоже было тонким оскорблением — напоминание о том, кто на самом деле здесь командует.
Внезапно до него дошли мысли Вайзеля:
«Что случилось? Это было удивительнейшее ощущение! Правильно ли я понял, что магия воскрешения ослабевала и...»
Машинальным, уже привычным движением мысли Дардас отогнал его подальше, чтобы не слышать. Ему не хотелось сейчас развлекаться разговорами. Все же он ненадолго задумался: должен ли был Вайзель умереть, если бы Кумбат не поспел вовремя? Наверное, нет. Смерть ждала именно Дардаса. Носитель Вайзель — и тело, и сознание — видимо, остался бы жить.
Было уже за полночь, но Дардаса переполняли бодрость и желание действовать, хотя он сегодня долго ехал верхом, и назавтра тоже предстоял долгий путь. Он мерил шагами шатер, разминая тело. Смерть подходила так близко, он ощущал ее ледяное дыхание — а теперь это прошло, он чувствовал прилив сил, как Матокин ему и обещал.
Он подумал, не вызвать ли одну из тех девиц для развлечений, которых адъютанты всегда ухитрялись находить для него. Уж он ее наизнанку вывернет...
Нет. Лучше пообщаться с той особой, что прибыла по его запросу. Просил студента, прислали студентку. Явилась через портал прямиком из Фелька, из Академии. Свеженькая — возможно, еще не затронутая теми запретами, которыми Матокин связал всех прочих магов в армии Дардаса.
Может, эта ученица окажется достаточно наивной и при правильном подходе выболтает нужные сведения?
Он позвал адъютанта. Теперь уже почти все младшие офицеры побывали на этой должности, благодаря чему Дардас многое узнал о своих войсках. Войска по большей части были хорошие. Дардас поведет их от победы к победе, и их преданность будет расти.
Ожидая прихода ученицы, он налил себе стакан ликера, которым угощал Берканта. Вкус напитка был превосходен. Все чувства Дардаса сверхъестественно обострились.
— Генерал Вайзель?
Он слышал, как ее приглашали войти в шатер, и намеренно остался стоять спиной ко входу. Она не назвала его «лордом Вайзелем». Дардас, усмехнувшись, повернулся, чтобы рассмотреть ее.
Перед ним стояла довольно полная молодая женщина, причесанная кое-как; судя по строгим чертам, она ни в коей мере не считала себя физически привлекательной. Но в глазах ее читалась решительность. Она была предана делу. Она хотела выполнить поручение, чтобы угодить.
«Однако, — подумал Дардас, отхлебнув из чаши, — кому именно она хочет угодить?»
Он позволил себе откровенно рассмеяться. Уметь распознавать характеры должен любой командир.
— Если я позабавила вас, — сказала она, тщательно обдумав слова, — надеюсь, при этом я вас не обидела?
Он помотал головой.
— Ничуть. Ни в коей мере. — Он опустился в кресло и принял намеренно небрежную позу, не скрывая босых ног. — Вы... Вас зовут Рэйвен. Правильно?
— Да, генерал.
— Вас доставили сюда довольно быстро.
— Переход через портал очень экономит время, сударь.
Дардас кивнул.
— Однако процедура несколько нервирует, не находите? Если, конечно, у вас нервы не железные.
— Чтобы пройти через портал, не нужно нервничать, — сказала Рэйвен. — Нужно только желать выполнить приказ. Мне было приказано пройти, сударь.
Вот уж действительно преданность делу...
— Вы хорошо владеете своей наукой? — спросил он напрямик.
Наконец на ее каменном лице отразилась неуверенность.
— Я не окончила курс обучения.
— Это я знаю. Отвечайте на мой вопрос! — Он постарался умерить резкость тона.
— Я могу с уверенностью обеспечить результат только простейших заклинаний, которым нас обучали в Академии. — Она опустила глаза долу. — Я... Мне не сравниться с теми, кто служит вам здесь, в армии.
Дардас отпил еще немного ликера.
— А какое заклинание у вас самое любимое?
— Что вы имеете в виду, сударь?
— Не то, которое лучше всего получается, и не то, над которым вы больше всего трудились. То, что вам нравится выполнять больше всего.
Рэйвен, несколько сбитая с толку, задумалась. Она уже готовилась ответить, но Дардас перебил ее:
— Нет. Не надо говорить. Покажите.
Она нахмурилась, и ее пухленькое лицо стало еще строже, чем обычно. Если бы она научилась улыбаться, прикинул генерал, то могла бы даже показаться привлекательной.
Он с интересом следил за тем, как она осматривает шатер. Под потолком горел светильник, но на низком столике, куда он положил ноги, все еще стояла оплывшая свеча — вечером он изучал карты.
Рэйвен глубоко, протяжно вздохнула. Дардас смотрел, как напряглись ее молодые груди. Она собиралась с силами, концентрировалась — точно так же, как совсем недавно делал это Кумбат.
Дардас посмотрел на потухшую свечу, к которой был теперь прикован взгляд Рэйвен.
Внезапно длинный язык пламени взвился над фитилем. Посыпались искры, одна задела голую ногу Дардаса.
— Простите, генерал! — сказала девушка испуганно.
Дардас снова хихикнул, небрежно похлопав по ноге ладонью.
— За что, девочка? Это было здорово. Возглавляя армию Фелька, я стал свидетелем таких магических актов, каких и вообразить себе не мог. Поразительные деяния. Но, должен признаться, простые вещи поражают меня намного больше!
Она посмотрела на него с недоумением.
— Я видел, как вся моя армия, вся — до последнего мужчины, женщины, повозки и копья — прошла через порталы, — продолжал Дардас. — Это невероятно. От этого мутится разум. Но поверить в это невозможно. Просто думаешь, что такого не может быть, даже если видишь собственными глазами.
Он кивком указал на свечу. Она теперь горела ровно.
— А вот в это я поверить могу. Вы это сделали определенным образом. Я видел, как вы это делаете. И даже если я не знаю, как это получается, ничего невероятного здесь не нахожу. Понимаете?
Он внимательно следил за девушкой. Она обдумывала услышанное. Заметив на ее лице слабую тень улыбки, Дардас понял, что одержал над нею первую победу.
— Да, генерал. Кажется, я поняла.
Он ответил ей широкой улыбкой.
— На сегодня все, Рэйвен. Мы еще поговорим, когда у меня будет свободное время. Идите спать.
Она вышла из шатра. Он еще раз просмотрел карты и снова вызвал адъютанта. До Трэля оставалось несколько дней ходу, если он не прикажет использовать порталы. Естественно, он выслал вперед разведчиков, в том числе магов, которые докладывали при помощи дальнеречи непосредственно ему (и, вероятно, Матокину) обо всем, что могло их заинтересовать. Но признаков организованного сопротивления они не обнаружили — если не считать отчаянных и бесполезных попыток местных военных приготовиться к отражению превосходящих сил противника. Большой армии на пути его войска не было.
Это сильно огорчало Дардаса. Что же еще ему придумать, чтобы создать противника, достойного сразиться с ним?
— Чертов Перешеек! Что за людишки... — пробормотал он.
— Вы что-то сказали, генерал? — Адъютант все еще ждал распоряжений.
Дардас отмахнулся и отослал его, распорядившись привести в порядок вновь прибывшую новенькую волшебницу Рэйвен и снабдить ее пристойной одеждой. Маги не обязаны были носить форму, но все они отчего-то предпочитали свои темные, уродливые мантии. Дардас желал, чтобы при следующей встрече Рэйвен выглядела более презентабельно.
Адъютант, не сморгнув, отправился выполнять приказ. Вайзель показал себя способным командующим; он заслужил уважение своих офицеров.
Генерал вновь обратился к картам. Трэль... Здесь придется снова сделать что-нибудь наподобие У'дельфа. Даже пострашнее. У'дельф был просто сметен с лица земли. Но Дардас, проведя всю жизнь на войне, знал, что есть вещи похуже смерти.
АКВИНТ (3)
Аквинту не нравились порталы. Он плохо себя чувствовал, проходя через них вместе с армией Фелька перед нападением на У'дельф, и ему не нравилось, что здесь, на складе, ими пользуются постоянно.
Но все-таки перенос — отличное транспортное средство. Если б он мог в свое время у себя в Каллахе пользоваться такой магией, то давно разбогател бы настолько, чтобы стать вполне законопослушным деловым человеком.
Он хмыкнул, подумав об этом. Нет, ничего не вышло бы. Законопослушным он быть не сможет, ни в цивильной жизни, ни в армии.
Он перепроверял накладные на товары, которые отправляли в какой-то поселок, где стоял небольшой фелькский гарнизон. Оккупация завоеванных территорий Перешейка вызывала сильный отток личного состава из действующих войск, но генерал Вайзель наверняка был на пути к захвату еще одного города-государства, откуда поступят новые рекруты.
Аквинт не особенно интересовался военными новостями. Он был очень доволен, что его забрали из действующей армии. Здесь, на складе, он находился в родной стихии.
Этой стихией, разумеется, было нарушение законов. В первые же дни службы на новом месте он успешно «расколол» шайку воров, орудовавших на складе. Квартирмейстер был очень доволен, он упомянул Аквинта в списке отличившихся по гарнизону, за что тот смиренно поблагодарил.
Но сразу после этого Аквинт создал новую, намного более эффективную систему хищений, используя агентов Ванхи. Они теперь уносили со склада только те избранные товары, которые имели спрос и давали наибольшую прибыль. Все были счастливы: квартирмейстер смирился с относительно небольшими потерями как с неизбежностью и очень радовался общему сокращению убыли.
Но все-таки перенос — отличное транспортное средство. Если б он мог в свое время у себя в Каллахе пользоваться такой магией, то давно разбогател бы настолько, чтобы стать вполне законопослушным деловым человеком.
Он хмыкнул, подумав об этом. Нет, ничего не вышло бы. Законопослушным он быть не сможет, ни в цивильной жизни, ни в армии.
Он перепроверял накладные на товары, которые отправляли в какой-то поселок, где стоял небольшой фелькский гарнизон. Оккупация завоеванных территорий Перешейка вызывала сильный отток личного состава из действующих войск, но генерал Вайзель наверняка был на пути к захвату еще одного города-государства, откуда поступят новые рекруты.
Аквинт не особенно интересовался военными новостями. Он был очень доволен, что его забрали из действующей армии. Здесь, на складе, он находился в родной стихии.
Этой стихией, разумеется, было нарушение законов. В первые же дни службы на новом месте он успешно «расколол» шайку воров, орудовавших на складе. Квартирмейстер был очень доволен, он упомянул Аквинта в списке отличившихся по гарнизону, за что тот смиренно поблагодарил.
Но сразу после этого Аквинт создал новую, намного более эффективную систему хищений, используя агентов Ванхи. Они теперь уносили со склада только те избранные товары, которые имели спрос и давали наибольшую прибыль. Все были счастливы: квартирмейстер смирился с относительно небольшими потерями как с неизбежностью и очень радовался общему сокращению убыли.