Асс Павел Николаевич. Фронты

   Хотя вагон пятого класса, где они находились, был не иначе самым грязным и заблеванным, все же, экспресс медленно, но непреклонно держал путь к Отсосовскому рубежу.
   В руках офицеров, сидящих в купе, находилась подробная сводка боевых действий, которую они рассматривали и глубокомысленно обсуждали. При этом ничто не скрывало их искренней радости.
   - Ништяк, господа! - особенно ликовал ротмистр Яйцев, у которого все же продолжал болеть пах. - Швеция тоже, в понедельник, выступила за нас!
   - Не может быть! - воскликнул поручик Блюев. - Повторите, ротмистр!
   - Швеция за нас, - заговорчески прошептал Яйцев.
   В этот момент в купе принесли сидра, что всех разрядило, но уничтожило энтузиазм.
   После такой нервной встряски офицеры отложили сводки в сторону и дернулись к столу за остатками вчерашней водки. Успел раньше всех Адамсон, он и держал, не выпуская, кружку с горькой и тепловатой, после чего стал заливать ее, размешивая, сидром. Блюев отвернулся, слегка улыбаясь - он хорошо знал, чем это кончается.
   Но все-же не завидовал Адамсону только подпоручик Бегемотов, который до сих пор спал, так и не справившись с утренним похмельем...
   В купе было сильно накурено, вокруг синело от едкого дыма, не смотря на открытое окно. Дверь же в коридор нельзя было открыть, так как солдаты-пехотинцы густо стояли в проходе и даже ломились в дверь.
   Офицеры несколько побаивались солдат и старались лишний раз им на глаза не попадаться. Особенно дичился солдат поручик Адамсон, которому еще в училище досталось от молодого артиллериста. Ротмистр Яйцев также старался не отходить далеко от Штаба - при встрече с солдатом он иногда успевал укрыться в штабной уборной.
   - Сейчас, господа, подъедем к большой станции, - крикнул в дверную щель обер-кондуктор.
   - Слыхали? - зевнул подпоручик Бегемотов, смущенный тем, что во сне обгадил сапогами мундир Блюева. - Повеселимся.
   - Ничего, как-нибудь вытерплю, - тщетно отряхивался смирившийся Блюев.
   - Да нет, я не про мундир, я по поводу каких-нибудь девок из деревни, не унимался подпоручик, пока Адамсон не очнулся от оцепенения:
   - В самом деле, господа, извольте познакомиться с молодыми бабами!
   - Да, да, дело хорошее, - важно поддержал его ротмистр.
   За окном, по всей видимости, везде и всюду, куда не повернись, лежали Фронты, оттого офицеры собирались развратничать напропалую.
   Офицеры затихли, раздумывая как миновать в коридоре толпы пехотинцев.
   Поручик Адамсон, человек слабо запоминающейся внешности и мягких манер, после одной из остановок носил погоны с плотно замазанными глиной знаками отличия, дабы сохранить инкогнито. Чуть приоткрыв дверь, он высунул голову в коридор и кликнул обер-кондуктора сходить за девками.
   Спустя четверть часа проводник затащил в купе беременную бабу и гомосексуалиста дряхлого вида. За это проводник был избит уже возбужденным и утомленным ожиданием подпоручиком Бегемотовым, и выдворен в коридор вместе с усталыми на посевной крестьянами. Адамсон же, в качестве платы, вылил обер-кондуктору на голову полную кружку сидра с водкой. Он сделал это потому, что был скотиной.
   Между тем, поезд, минуя станцию, уже давно тронулся...
   В окне до самого горизонта лежала зеленая долина и небольшой лиственный лес. Солнце светило ярко, воздух был свеж. Сразу за лесом, взору офицеров предстала Ставка Главнокомандующего войсками. Им был временно стареющий адмирал Нахимович.
   Офицеры в купе встали и приветствовали вид Ставки громкими возгласами "Ура!" в открытое окно. В ответ, однако, послышались отдельные слова и обрывки неблагозвучной тирады. Типа: "Главнокомандующий на вас клал!.." или что-то еще, очень похожее на это. Стало ясно, что речь не идет о сепаратном мире, о судьбе Отсосовки и территории вдоль русла реки Течки.
   Обидевшись, ехавшие в купе, договорились при первой возможности немедленно сдаться в самурайский плен...
   15.
   Майор Секер очень гордился построенным кирпичным с облицовкой Коммуникационным Шлагбаумом. Он ежедневно совершал вокруг него многократный обход.
   "Самурайцев мы били и сейчас разобьем! - говорил Секер. - Сейчас наша основная задача - научиться делать Шлагбаумы, как это принято за границей!"
   Секер гордился шлагбаумом до тех пор, пока барон Хоррис не вытерпел и не заявил, что Шлагбаум, собственно говоря, дерьмо, и в Швеции их делают совсем не так и много лучше.
   Секеру наверное было обидно слушать такой отзыв, но факт оставался фактом - до Швецких Шлагбаумов в Империи было еще далеко.
   Отчаявшись выйти из затруднительного положения (кончался сидр), Секер устроил разнос оставленным в его распоряжении юнкерам-старшекурсникам, указывая им на безграмотность проведенных работ, после чего отрядил их в Швецию. Адьютант Секера, Палыч, сопроводил юнкеров святым письмом, которое нужно было переписать и разослать каждому по 250 раз.
   На этот раз юнкерам пришлось обойтись без любимого ими контр-обер-лейтенанта Каца, поскольку Секер послал его вскоре за сидром. Случилось это вот как.
   Майор Секер по высокородной привычке просыпался поздно. Это помогало ему справиться с утренним похмельем. Но однажды утром Секер понял, что без сидра ему уже не обойтись. Терзаемый однозначно жутким похмельем, он кликнул Палыча, вспомнив единственное, уцелевшее в его памяти после вчерашнего, имя.
   - А что, Палыч, не осталось ли где-нибудь сидра? - простонал Секер, когда его адьютант появился.
   - Нет, господин майор, не осталось. Все господа офицеры выжрали, развел руками Палыч.
   - И это сейчас! Когда вражеский сапог попирает священные земли Империи! - разойдясь, майор вскочил с кровати, выставив на обозрение грязно-зеленые подштанники. - И это в страшные дни, когда народ рвет на себе жилы, находятся такие офицеры, которые допивают сидр!.. Будто им вчерашнего мало!..
   - Точно так, говорите. Ваша правда... - вздохнул Палыч.
   - А мог бы ты достать где-нибудь сидра, Палыч? - спрашивал уже более практично майор Секер.
   - У самурайцев он только и остался.
   - А смог бы ты жизнь положить за государя Императора?
   - Да я... да не умереть!.. Да я даже... - воскликнул, смутившийся Палыч, прикидывая - неужели именно его отправят в столь опасную экспедицию?
   - Отлично! Вот что значит быть постоянно возле своего бравого офицера и во всем брать с него пример! Ты слушаешь, Палыч? Я даю тебе весьма важное поручение. Надо проникнуть в лагерь желтозадых самурайцев и отбить у них обозы с сидром. Надеюсь, не мне говорить о том, что майор Секер с нетерпением будет ждать удачи. Если вернешься - будешь повышен в звании. Ты будешь тогда не адьютант майора, а адьютант полковника!
   - Так что же, я один обоз отобью?!
   - Да, один не отобьешь, - заверил его Секер, почесывая в голове дланью. - А мы пошлем с тобой отбивать обер-лейтенанта Каца! Шлагбаумы-то он строит плохо, может хоть сидра отобьет!
   Не дав сказать Палычу больше ни слова, майор выставил его за дверь и стал сливать из пустых бутылок остатки спиртного.
   "Отобьет или нет?" - думал он с растущей тревогой.
   16.
   Кони, выданные обер-лейтенанту Кацу и адьютанту Палычу, отличались кобылистым нравом и сразу же резво устремились по покрытой цветами степи.
   - На самурайском фронте хорошо, - развивал мысль обер-лейтенант Кац. Там мы запросто отобьем обоз с сидром... Или достанем сидра, пользуясь перебежками.
   Сделав многозначительную паузу, он добавил.
   - Перебежим с тобой к самурайцам, получим новую форму, а потом ее можно менять на сидр!..
   Палыч не слушал Каца, потому что был пессимистом.
   "Опять желтопузых стрелять, - думал Палыч. - Интересно, чем же все-таки досадили нам эти самурайцы?"
   Побоища с пресловутыми самурайцами были нескончаемы и такие садисткие, жестокие, что всех окончательно уже достали. Они переходили из поколения в поколение и приобретали оттенки некой межнациональной неприязни.
   Между тем, вся окрестность города Же экологически бедствовала, была выжжена многочисленными схватками дотла, за исключением юго-западного направления, в котором до сих пор продолжалась перманентная забастовка сражающихся и по которому теперь двигались два лазутчика.
   - Совсем адмирал Нахимович ониспедел, - молвил наконец обер-лейтенант Кац, растегнув китель и поправляя волосы на груди специальной гребенкой, которую достал из рейтузов.
   Палыч мрачно покосился на гребенку, осмотрел Каца с ног до головы и вздохнул.
   - Вы как все же намереваетесь предположить действовать в связи с выполнением? - спросил он.
   Обер-лейтенанта ажник передернуло.
   - Я, тля, как думаю? Пора бы уже и к девкам в какую- нето деревню направиться. Отсидеться там, а потом и к этому адмиралу на подкорм заявиться... В Ставку...
   - Чего? - не совсем понял Палыч.
   Неожиданно они оказались на опушке у лесоповала. За порубанными деревьями виднелась заросшая травой железнодорожная вешка. Вдалеке задымила труба и послышался характерный шум приближающихся колес.
   - Паровоз или тепловоз? - схоластично недоумевал адьютант.
   - Паровоз, поди... Тепловозы еще только по Швециям ходят, - уже спешившись, пояснил Кац. - Похоже, сюда едет...
   Из-за сосняка показался профиль имперского локомотива. Паровоз пыхтел, чихал, но было видно что замедляет ход. В воздух и прямо на опушку с шумом низвергались клубы тормозного пара.
   На Палыча смотрело мужицкое лицо машиниста.
   - Только посфать - и сразу назад, - крикнул он вываливающимся из второго вагона офицерам. - Посфать и назад!
   На траву выпал, судя по замазанным глиной погонам, поручик.
   - Убийца ты, а не машинист! - процедил он сквозь зубы.
   Машинист злобливо сплюнул, чуть было не поразив поручика. Последний, которого все знали по первым главам, как Адамсона, заговорнически обратился к контр-обер-лейтенанту Кацу.
   - Этот машинист ставленник жидо-массонов. Кстати, если я здесь буду мочиться, это ничего? - спросил он у пожилого адьютанта.
   - Писайте, поручик, - зевнул Палыч.
   Из вагона вывалились также ротмистр Яйцев в сменных рейтузах, поручик Блюев и непосредственно подпоручик Бегемотов.
   Вагон дышал солдатским смрадом. Это объяснялось тем, что солдаты не выгуливались и справляли потребности прямо в вагонах.
   От четверых офицеров разило спиртным, но более всего сидром.
   - Блин, м-м, - не выдержал обер-лейтенант Кац, принюхиваясь. - Господа, вы, кажется, урюхались сидром?
   На что офицеры углубились в лес, где справили свои нужды и как-то незаметно для себя стали спорить о политическом положении Империи.
   Ротмистр Яйцев постоянно ссылался на пресловутую Швецию, всуе используя это слово, как ругательство.
   Палыч высокомерно поджимал губы и докладывал, что Швеция, мол, это фуйня, а полный занабись, - это, братцы, Союзники, особливо барон фон Хоррис, которого лично он, Палыч, лицезрел у своего майора.
   Машинист, замотавшись гудеть в трубу, пустил состав дальше, к боевым позициям, хотя в действительности, дальше находился тупик - все рельсы и шпалы верст на двадцать были разобраны для постройки Шлагбаума.
   Когда в лесу стало ощутимо темнеть, обер-лейтенант Кац окончательно достался тупостью аргументов ротмистра и Палыча, и решил бросить экспедиционеров в лесу, с целью чего и отправился, нещадно объедаемый злыми комарами, назад, к своей лошади.
   Между тем, четверо офицеров и адьютант Палыч несколько протрезвев от принятой накануне сидровой клизмы, а также порядком оголодав, стали скулить о петербуржской жизни, вынимая фотографии знакомых барышень и просто неосторожных натурщиц.
   Помаявшись на опушке, они поместили весь запас папирос в чемодан ротмистра Яйцева, который понес Блюев. Потом их увлекла тропинка, тянувшаяся вдоль ручья в сторону бескрайних отсосовских полей и огородов. В эту пору колосилась рожь и силуэты офицеров едва виднелись выше пояса, бросая косую закатную тень на налитые, колыхающиеся на ветру, колосья.
   Миновав несколько полубатрацких хуторов, господа вышли к лежащему недалеко от Отсосовки селу Клозетово. Возле первого же колодца офицеры помылись и с настроением победителей вступили в село. Поручик Адамсон крепко держал уже заряженный и сальный от нетерпения мушкет.
   В крайнюю хату господа решили не заходить, так как там, у поленницы, с невинными, правда, намерениями подло нагадил поручик Блюев. Зато в соседний дом, самый большой в Клозетове, офицеры заходили с мыслями ни за что до рассвета не выходить.
   В хлеву мычал скот, пахло парным часовым молоком и из горницы несло сметаной, в которую, по-видимому, опускали галушки и кормили ими гончих кобелей.
   - Нам сюда, - возвал в горнице подпоручик Бегемотов, угрожая молодой хозяйке базановской шашкой. Пугая клинком, он нечаянно ее порезал, да так неудачно, что чуть не убил.
   - Здесь галушки на закусь, - констатировал, вошедший в избу Николай Яйцев. Ударом сапога он сразил самого наглого кобеля, а хозяйку прижал к стене и залапал ее, начиная с грудей и кончая полными ногами выше колен.
   На шум из соседней горницы вышли остальные обитатели дома, в числе восьми малолетних детей и хромоногого деда.
   - А что, болезный, где тут какие Фронты? - обратился к деду поручик Адамсон. - Мы тут как раз собираемся в наступление идти, значит, вот решили напоследок разведку сделать.
   Яйцев, набивая рот отнятыми у кобелей галушками, промычал в знак согласия с товарищем.
   Дед приосанился, поправил на голове ветхий картуз, из которого при этом что-то посыпалось, и рассказал господам офицерам, что ближайшие Фронты располагаются совсем недалеко, как раз за оврагом.
   - Только то плохие Хронты, - доверительно продолжал дед. - Тама у их кони уси лядащие та бесхвостые. Ежли вашей милости угодно будет, можем зараз доставить вас до хороших Хронтов, тильки туды дне ночи скакать надо.
   Адамсон вежливо, но непреклонно поблагодарил деда, обещая справить ему какой-нибудь простенький орденок.
   - А воевать там можно? - все-таки переспросил подпоручик Бегемотов, выпячивая грудь.
   - Да поди по утрам воюют... Мушкет-то, хлопцы, у вас есть? Стрелять что бы.
   - Ха-ха, - ухмыльнулся Адамсон, высокомерно поглядывая на спрятанный под столом, ствол. Дед не понял его и махнул в сторону ближних Фронтов:
   - Да там и без мушкета можно.
   - Хорошо знать регонсцинировку, да перебежки ползти, одолеем самурайцев! - как ни странно, поддержал его строгий штабс-ротмистр Яйцев.
   В это время поручик Блюев отдыхал уже на печи и мечтательно глядел в открытое окно горницы:
   - Приеду в Же - накуплю презервативов.
   Шашкой он ковырял дубовые бревна избы. Видя это, к нему подошла молодая хозяйка и стала заботливо снимать с него хромовый сапог.
   - Накуплю сначала в планшет, а потом, если мало будет, вернусь в цирюльню и прикуплю еще...
   Хозяйка принялась за второй сапог, когда, сидящий за столом и вдоволь наговорившись про рекогнасцировку, Яйцев скомандовал "взять в ружье" и маршировать к Фронтам.
   Все вскочили и бросились за единственным мушкетом.
   Особенно порадовала шутка подпоручика Бегемотова, который глядя за возней с печи, вскоре уснул.
   17.
   В уже знакомой нам горнице большого Клозетовского дома с натопленной печкой вторые сутки писалась могучая пуля. За длинным занозным столом сидели: поручик Блюев, подпоручик Бегемотов и ротмистр Яйцев, у которого опять, весьма сильно, разболелся пах. Геройски превозмогая боль, Яйцев вел записи. При особо сильных приступах он писал себе за страдания в пулю.
   Здесь хотелось бы вспомнить, что Николай Яйцев - штабс-ротмистр интендантского ведомства, являлся ПО-СУЩЕСТВУ родным братом юнкера и ныне поручика Блюева. Однако, они имели все же совершенно разных родителей и может быть поэтому внутренняя сила не сближала и не влекла их друг к другу. Впрочем, тайну их родства никто в Армии не знал, кроме самых высших офицеров Ставки и судьи Узкозадова, имеющего бронь из-за неширокого таза, и находящегося в Отсосовске, глубоко в тылу.
   Адьютант Палыч, с рождения не любивший азартных игр, да и все, что требовало волнений, сидел на печке, свесив ноги, и, сдружившись, доедал с кобелями подгоревшую овсянку из закопченного чугунка.
   Штаб-ротмистр Яйцев предложил остальным офицерам вступить в созданный Яйцевым 17 Ударный корпус. Все согласились вступить, но только если Яйцев заплатит за выпитый сидр и незамедлительно поведет корпус к театру боевых действий. Ротмистр Яйцев, соглашаясь, величаво кивнул плешивой головой.
   - Командующим похода На Фронты, я назначаю доблестного поручика Адамсона. Господа, нам надо держаться Адамсона - у него есть мушкет...
   После ночной оргии офицеры вышли на Марш, и сгоряча решили подпалить деревню со всех сторон, в ознаменование своего решительного и торжественного выступления.
   Спас дело староста, посланный ленивыми мужиками и бабами, который стал просить штаб-ротмистра не палить избы, иначе жить им будет совсем негде.
   - Скажи еще спасибо, - высокомерно процедил Яйцев, - что мы вас самих не порешили, да бабу с мельницы не попортили...
   - А вот за это, господин офицер, наше большое мужицкое спасибо.
   Яйцев задумался и в самый последний момент приказал наступать на Марши, а деревню бросить на произвол неприятеля, добиваясь того, чтобы ничего не досталось врагу.
   На Марше впереди с мушкетом наперевес вышагивал Адамсон, за ним, построившись в каре, Блюев с чемоданом Яйцева, сам штаб- ротмистр, подпоручик Бегемотов с шашкой и сидром, и адьютант Палыч, оторванный от своего офицера и от этого заметно страдавший.
   К счастью, под палящими лучами солнца сидр стал нагреваться и его было приказано выпить. Подпоручик Бегемотов, освобожденный от поклажи и успевший выпить большую часть сидра, теперь весело свистел через прокуренные зубы, подражая самурайским маршам.
   - Ты мне не подражай, - оборвал его штаб-ротмистр, в молодости тоже любивший свистеть.
   Широко шагая, они миновали ближние "плохие" Фронты, пристально наблюдая за явно не привлекательным их театром и захиревшими позициями. Судя по почти не тронутым кустарникам и валежнику, здесь почти не делали перебежек, а тем более - рекогнасцировку.
   Адамсон весело помахивал мушкетом под завистливыми взглядами марширующих. Позади, насколько хватало сил смотреть, шел сформированный Яйцевым корпус, к которому постоянно примыкали бестолковые окрестные жители, отставные и просто приблудившие солдаты. Среди них добрая половина была из санитарных повозок, но более всего преобладали плененные Адамсоном самурайцы.
   Все ждали сидра и блистали на солнце медными касками.
   Солнце уже клонилось к закату со стороны дальних Фронтов, когда к марширующим вышел находящийся в дозоре подпоручик Бегемотов с плененным им обер-лейтенантом Кацем, а также с тремя бывшими самурайцами, взятыми в плен, в свою очередь, Кацем.
   - Ну, что сударь, в плен попали, - ехидно спросил у него поручик Адамсон. Обращаясь к Бегемотову, он приказал развязать обер- лейтенанту руки. - Вы что, милейший, это же имперский офицер!
   - Да по мне хоть папа Швейцарский, - отмахнулся подпоручик, что-то высматривая на рукаве мундира.
   - Какими судьбами, Епифан? - обнял Каца поручик. - Как там на дальних Фронтах, воевать можно?
   - Да я тут с обозом! Отбил вот у самурайцев. Палками отбил... И руки...
   - Обоз - это хорошо, - воскликнул протиснувшийся вперед довольный поручик Блюев. - Где обоз-то?
   - Погоди, - отстранил его в сторону штаб-ротмистр, - Вы посмотрели что в повозках, обер-лейтенант? Может быть там сидр? Вот, к примеру, есть ли в обозе какие-нибудь бочки или самурайские бурдюки?
   - Да сидр там, сидр! - не выдержал и прокричал наклонившийся к его уху, чтобы не слышали остальные, Кац.
   По строю прокатились, словно волны, душераздирающие крики: "СИДР!", "СИДРА ОТБИЛИ!".
   Вскоре из леса прямо к марширующему 17 Ударному корпусу выкатили повозки с четырнадцатью бочками и двумя дюжинами бурдюков. Из бочки последней повозки беспризорно хлестал свежий самурайский сидр.
   Адамсон, не будучи большим знатоком сидра, подошел к ней, попробовал и удивился, что в Самурайе могут делать такую гадость.
   - И чего мы с ними воюем?
   Спустя три дня разведка уже передавала в Ставку слухи о том, что в войсках Самурайи бытуют упаднические настроения в связи с утратой обоза с сидром, из чего предполагалось, что вскоре за этим начнется повальная сдача самурайцев в плен.
   18.
   Впрочем, ситуация на Фронтах складывалась не совсем так, хотя и драматически для противника. Части Второй самурайской Армии, выступающей в направлении деревни Отсосовки, изможденные и потрепанные от непрерывных боев, второй месяц упорно окапывались на рубежах реки Течки и Сучьей канавы. Видимо, самурайское командование не теряло надежды восполнить потери.
   В результате ожесточенных схваток лейб-гвардия самурайцев отхватила себе единственный участок сухого берега. Вся остальная территория оказалась болотом. Место это пользовалось испокон веку дурной славой - настолько дурной, что этот берег был вторым в округе местом, где никогда не мочились деревенские пастухи.
   Лейб-гвардия беспробудно хлестала остатки сидра, а если кто-нибудь от недовольствия делал себе харакири, то норма выдачи спиртного и хачапури остальным увеличивалась.
   По ночам самурайцы тайком уходили в поля и братались там с местными крестьянками. Самурайская лейб-гвардия, как и остальные части обеих Армий, в предвкушении ближайшей резни, разлагалась и в разврате хоронила себя прямо на глазах.
   Напротив, в Ставке Верховного главнокомандующего войсками Империи адмирала Нахимовича проистекал прямо противоположный процесс - Ставка, да и все приближенные адмирала, возрождались с завидным увлечением. Захваченный обоз с сидром, не только поднимал боевое настроение, но и позволял неплохо расслабиться.
   Сверкающий Нахимович в пышном, но местами замызганном мундире, представил офицеров Каца, Адамсона, Блюева и Бегемотова перед очи госпожи Императрицы. Это было особенно лестно, поскольку поговаривали, что императрица достаточно близко схожа с адмиралом Нахимовичем.
   Сам государь Император на встрече, понятно, не присутствовал, поскольку уехал не только за границу, но и за пределы Карты Мира, которая хранилась у адмирала Нахимовича. Посему последний не мог послать ему даже пылкой телеграммы.
   Пока разгружали обоз с сидром, адмирал слал курьера за курьером в город Же с требованием прислать вагон девиц-гимназисток в опломбированных вагонах. Эшелон задерживался в пути, но мадам Снасилкина- шестью, к этому времени уже содержавшая в Отсосовске игорный дом, уже приперлась в Ставку и стращала окружающих своим патриотическим бюстом.
   Подпоручик Бегемотов, издержавшийся в дороге без барышень, обошел своим вниманием госпожу Снасилкину и строил глазки княжне Марии-Терезе.
   - Кто же это отбил обоз-то, с сидрушкой-то? - ласково поинтересовался Нахимович у своих любимых офицеров.
   - Стыдно сказать, - заявил Блюев. - Но это был я. Я отбил его у обер-лейтенанта Каца.
   - Ох, что творят сионисты, - вздохнул Нахимович. - Если будет желание, я когда-нибудь лично произведу вас в генералы.
   Блюев зарделся и, кивая головой, стал пить сидр со шведским эмиссаром господином Злюгером, укрепляя тем самым дружбу между Фронтами. Оба как-то сразу назюзюкались и почему-то заговорили о политике.
   Блюев стал выкладывать свои идеи об утренних артподготовках, чем увлекся и совершенно перестал понимать, зачем он столько пьет.
   - Это что, - сообщил шведский эмиссар, что-то вспомнив, - то ли дело у нас в Швеции... Какая большая снежная страна! А какие у нас Коммуникационные Шлагбаумы!
   - Швеция - это фуйня, - обиженно рыгнул Блюев.
   - Как вы сказали? - возмутился эмиссар Злюгер.
   Блюев повторил, по-прежнему рыгая, на что Злюгер заявил, что это политическое оскорбление, и потребовал от Блюева, чтобы тот далеко не заходил. Блюев, напротив, как раз хотел отлучиться и столкнулся с адмиралом Нахимовичем. Адмирал Нахимович был мрачен, а все от того, что выпил чрезмерно мало и выпил "Салюта".
   - Послушайте, Блюев, я не позволю обижать друзей, я имею в виду, господина Хрюгера... пардон, Зюнгера... так сказать, нашего Зюзю, высокопарно доложил Нахимович, путая имя посланника. - Если вы будете себя плохо вести, я вас немедленно разжалую в корнеты!
   - Но ведь совершенно очевидно, что Швеция - это фуйня, - упорстовал поручик Блюев.
   Тут как раз подкатили два бочонка со свежим сидром, и Блюев почувствовал, что сейчас он как следует напьется...
   * * *
   На следующий день в Ставке узнали о том, что Швеция закрыла второй Фронт и открыла третий, но уже против Империи.
   Зато поручика Блюева разжаловали в корнеты.
   Часть Вторая
   РУЛЕТКА
   (*) Действие этой повести разворачивается через два-три года после событий, описанных в повести "Третий Фронт". Глава Ставки адмирал Нахимович уже отставлен, и его место занимает абсолютно не легендарный генерал Мюллер. Офицеры Ставки приданы сформированным штрафным ротам и гнездятся в уездном городе Отсосовске, либо в Козлодоеве, может быть даже в Запредельске, который находится почти за Пределами Империи, возле самой границы. Со-Авторы лишены более точной информации. Прилежный Читатель может поискать этот город на карте, которую сам и нарисует.
   Не акцентируя на этом свое внимание, Со-Авторы благодарят литератора Данилу Горыныча Слонова за участие в работе над рукописью "Рулетки".
   В сапогах, как на белом в горошек коне,
   Блюев с бутылью идет в неглиже