Страница:
– Э, почтенный… – Векольд вспомнил, как Карсидар протестовал против подобного обращения, и поправил сам себя:
– …почитаемый гость моего господина, мало ли что говорил князь! Он ведь так и не видел мальчишку жив…
Старик запнулся на полуслове, сглотнул подкативший к горлу комок и продолжал:
– Впрочем, и мёртвым его не видел никто, кроме разве что этих диких ублюдков…
Женщина громко всхлипнула. Векольд послал ей строгий взгляд, и она зажала рот рукой.
– Так вот я и говорю, что мальчик болтал. Только всё не по-нашему, а на каком-то незнакомом наречии. И понимал нас тоже неважно, по крайней мере поначалу. Потом-то выучился слегка. А так сразу трещал без умолку…
– Он не на анхито говорил? – осторожно спросил Читрадрива. По всему видать, история произвела на него должное впечатление, он даже мысли Карсидара слушал невнимательно.
– На анхито? – старый Векольд, казалось, был шокирован таким предположением. – На языке проклятых гандзаков? Что ты, почтенный Дрив! Разумеется, нет! Хотя… конечно, я не знаю ни слова по-гандзацки, но ведь мальчик-то ни капли не был похож на гандзака.
– А на кого же он был похож?
– Ну… на нормального человека. Обыкновенный мальчик – и с виду, и по поведению, только лепетал не по-нашенски. А так он плакал, маму свою звал…
«Можно подумать, дети-анхем ведут себя как-то иначе!» – разозлился Читрадрива, но внешне ничем не выдал своих чувств.
– Так говоришь, он мать свою звал?
– Да, – подтвердил Векольд. – Има было её имя. Шелих всё повторял: «Има, Има», – так нежно, так ласково…
«Имха – значит „мама“», – любезно перевёл Читрадрива и был крайне поражён бурей эмоций, которую породило это слово в мозгу Карсидара.
– А потом он и меня стал Имой называть, – сказала жена Векольда и тихонько заплакала, прижимая к глазам уголок передника. – Ласковый такой был, нежный. Шелих мой маленький…
Тут она вовсе замолчала, не в силах справиться с рыданиями.
– Да уж, нежный… – промолвил Векольд, первым оправившийся от смущения. – Слишком нежный. Себе на горе… Эта самая нежность, если её можно так назвать, Шелинасиха и сгубила. Уж я и так пытался его учить, и этак…
– Да тебе-то что, солдафон несчастный! – воскликнула жена.
– Солдафон. Гм-м-м… – Векольд покачал головой. – Вот из-за этого у мальчонки и были неприятности. Не знаю, что там с ним произошло. Прибежал ведь он со стороны гор. Там и быть-то никого не должно – ни дикарей, ни солдат никаких, – но одежонка у него была мало что богатая…
– Да, да, – нетерпеливо оборвал его Карсидар. – Князь рассказал нам об этом. И про перстень с цепочкой тоже.
– Верно. Однако правда и то, что одежда его была и рваная, и кровью забрызгана, вот в чём дело. Что ты на это скажешь?
Карсидар не сказал ничего, зато ответил Пеменхат:
– Князь говорил, что у мальчика были сбиты коленки и ладони.
– А вытереть об себя руки – первое дело, – авторитетно сообщил Сол. После приключившегося конфуза с выпивкой на княжеском пиру он предпочитал сидеть за столом тише мыши, но тут всё же не стерпел.
– Нет, крови было слишком много для таких пустяковых ссадин, – заверил их Векольд. – Я уж повидал на своём веку одежду, испачканную кровью, и одежду, кровью залитую, поверьте мне. Не мог ребёнок потерять столько крови и остаться в живых. Значит, кровь у него на платье была чужая! И скорее всего, те люди умерли. О том я и говорю.
Старый оруженосец поднял над головой палец.
– Мальчишка-то оружия боялся. У меня остались ещё кой-какие доспехи с тех времён, когда я сопровождал князя в походах. Не всегда я был хромым виноградарем, вы понимаете…
– Я тоже не всегда был путешественником, – с философским видом заметил Пеменхат.
– Так вот, решил я однажды перед Шелинасихом покрасоваться, одел свой старый кожаный колет, взял в руки меч и вышел на двор.
– Он тогда как раз коз собрался гнать на пастбище, – сказала женщина, кончив плакать. – Так помню, бросил кнутик свой, ко мне подскочил и как завопит: «Хайаль-абир! Има, хайаль-абир!..» Перепугалась я насмерть, думаю, что стряслось? Оказалось, старик мой захотел Шелиха поразвлечь – а вышло вот что!
«Что означает „хайаль-абир“ по-вашему?» – быстро подумал Карсидар.
«Не пойму. Буквально „хэйаль-габир“ переводится как „солдат-рыцарь“. Вроде рыцари не бывают солдатами, – недоумённо ответил Читрадрива. – Но послушай…»
Карсидар не слушал. С ним начало происходить нечто в высшей степени странное. В голове точно сверкали, проносились огненными стрелами, сворачивались в жгуты и спирали сотни тысяч, миллионы миллиардов тугих молний. Они бороздили мозг во всех направлениях, вонзались в самые потаённые уголки сознания…
– То же и с дикарями. Шелинасих мог укрыться в доме, и ничего бы не случилось. Но, завидев разбойников, он стремглав бросился к мосту, выкрикивая своё: «Хайаль-абир! Хайаль-абир!..» Понимаете? Когда-то он был страшно напуган солдатами в доспехах, вот что я вам скажу. А ты… Эй, что с тобой?!
Карсидар встал, вытянулся во весь рост и застыл наподобие холодной мраморной статуи. Он не понимал, что делает, не контролировал движений собственного тела, абсолютно не ощущал внешний мир. Лиловые молнии прожгли наконец брешь в барьере, разгородившем его сознание на познаваемую и непознаваемую части. И вот из неопознанного вырвались воспоминания…
…Маленький мальчик спасает свою жизнь, удирая от огромных всадников в сверкающих доспехах. За спиной полыхает его родной город, там погибли все: мать, родственники, слуги, друзья, знакомые. Может, он остался один-одинёшенек? Тем более, надо спастись от ужасных всадников!.. Но где? И как?.. Ведь преследователи такие огромные и сильные, а он лишь маленький мальчик, совсем-совсем беспомощный. У него нет ни оружия, ни сил, ни умения, чтобы воспользоваться оружием, даже если бы оно было. При нём есть только охранный амулет, маленькая серьга в ухе… «Помоги мне! Спаси!» – в отчаянии кричит он, не то вслух, не то мысленно, обращаясь к серьге… И вдруг фиолетовая мгла принимает его в свои объятия… И хоть в тёмном коридоре очень страшно, за спиной нечто ещё более ужасное – всадники в доспехах… И быстро удаляющийся свет, маленькое окошечко величиной с медяк…
…Маленький мальчик спасает свою жизнь, но теперь ему несколько проще: не надо бежать невесть куда или просить серьгу о помощи, достаточно птицей перелететь через мостик – и ты в безопасности, потому что там стоит густой лес, где всадникам ни за что не проехать. Но гнилая доска предательски выстреливает под ногой, мальчик летит в воду… В бездонную пропасть, заполненную до краёв мутновато-жёлтой жидкостью…
И всё это он помнил! Теперь вспомнил!!!
…Очнулся Карсидар лёжа на полу. Пеменхат и Сол взирали на него так, точно видели впервые в жизни. Читрадрива смотрел вдумчиво, разглядывал его в упор, нисколько не стесняясь. Зато Векольд и жена глядели с нескрываемой теплотой и сердечностью.
– Ты жив! – воскликнул старый оруженосец и облегчённо вздохнул. – Жив, хвала богам.
А женщина добавила:
– Вернулся. Наконец-то мой маленький Шелих вернулся к своей Име… – И на лицо Карсидара закапали крупные горячие слёзы.
– Шелих? При чём здесь Шелих?.. – не понял Карсидар. Он всё ещё недоверчиво прислушивался к ощущениям в теле. Странно, теперь голова ни капельки не болела…
А Векольд вытянул руку, кончиками пальцев благоговейно коснулся серьги в ухе Карсидара и произнёс:
– Перед тем, как упасть в обморок, ты стащил с головы свою шляпу. И если седину в твоих волосах можно ещё объяснить как-то иначе, то такая вещица имелась у одного лишь Шелинасиха. Ведь снять её просто невозможно! Так что я могу сказать, нисколько не боясь ошибиться: здравствуй, сынок! С возвращением.
Глава IX.
– …почитаемый гость моего господина, мало ли что говорил князь! Он ведь так и не видел мальчишку жив…
Старик запнулся на полуслове, сглотнул подкативший к горлу комок и продолжал:
– Впрочем, и мёртвым его не видел никто, кроме разве что этих диких ублюдков…
Женщина громко всхлипнула. Векольд послал ей строгий взгляд, и она зажала рот рукой.
– Так вот я и говорю, что мальчик болтал. Только всё не по-нашему, а на каком-то незнакомом наречии. И понимал нас тоже неважно, по крайней мере поначалу. Потом-то выучился слегка. А так сразу трещал без умолку…
– Он не на анхито говорил? – осторожно спросил Читрадрива. По всему видать, история произвела на него должное впечатление, он даже мысли Карсидара слушал невнимательно.
– На анхито? – старый Векольд, казалось, был шокирован таким предположением. – На языке проклятых гандзаков? Что ты, почтенный Дрив! Разумеется, нет! Хотя… конечно, я не знаю ни слова по-гандзацки, но ведь мальчик-то ни капли не был похож на гандзака.
– А на кого же он был похож?
– Ну… на нормального человека. Обыкновенный мальчик – и с виду, и по поведению, только лепетал не по-нашенски. А так он плакал, маму свою звал…
«Можно подумать, дети-анхем ведут себя как-то иначе!» – разозлился Читрадрива, но внешне ничем не выдал своих чувств.
– Так говоришь, он мать свою звал?
– Да, – подтвердил Векольд. – Има было её имя. Шелих всё повторял: «Има, Има», – так нежно, так ласково…
«Имха – значит „мама“», – любезно перевёл Читрадрива и был крайне поражён бурей эмоций, которую породило это слово в мозгу Карсидара.
– А потом он и меня стал Имой называть, – сказала жена Векольда и тихонько заплакала, прижимая к глазам уголок передника. – Ласковый такой был, нежный. Шелих мой маленький…
Тут она вовсе замолчала, не в силах справиться с рыданиями.
– Да уж, нежный… – промолвил Векольд, первым оправившийся от смущения. – Слишком нежный. Себе на горе… Эта самая нежность, если её можно так назвать, Шелинасиха и сгубила. Уж я и так пытался его учить, и этак…
– Да тебе-то что, солдафон несчастный! – воскликнула жена.
– Солдафон. Гм-м-м… – Векольд покачал головой. – Вот из-за этого у мальчонки и были неприятности. Не знаю, что там с ним произошло. Прибежал ведь он со стороны гор. Там и быть-то никого не должно – ни дикарей, ни солдат никаких, – но одежонка у него была мало что богатая…
– Да, да, – нетерпеливо оборвал его Карсидар. – Князь рассказал нам об этом. И про перстень с цепочкой тоже.
– Верно. Однако правда и то, что одежда его была и рваная, и кровью забрызгана, вот в чём дело. Что ты на это скажешь?
Карсидар не сказал ничего, зато ответил Пеменхат:
– Князь говорил, что у мальчика были сбиты коленки и ладони.
– А вытереть об себя руки – первое дело, – авторитетно сообщил Сол. После приключившегося конфуза с выпивкой на княжеском пиру он предпочитал сидеть за столом тише мыши, но тут всё же не стерпел.
– Нет, крови было слишком много для таких пустяковых ссадин, – заверил их Векольд. – Я уж повидал на своём веку одежду, испачканную кровью, и одежду, кровью залитую, поверьте мне. Не мог ребёнок потерять столько крови и остаться в живых. Значит, кровь у него на платье была чужая! И скорее всего, те люди умерли. О том я и говорю.
Старый оруженосец поднял над головой палец.
– Мальчишка-то оружия боялся. У меня остались ещё кой-какие доспехи с тех времён, когда я сопровождал князя в походах. Не всегда я был хромым виноградарем, вы понимаете…
– Я тоже не всегда был путешественником, – с философским видом заметил Пеменхат.
– Так вот, решил я однажды перед Шелинасихом покрасоваться, одел свой старый кожаный колет, взял в руки меч и вышел на двор.
– Он тогда как раз коз собрался гнать на пастбище, – сказала женщина, кончив плакать. – Так помню, бросил кнутик свой, ко мне подскочил и как завопит: «Хайаль-абир! Има, хайаль-абир!..» Перепугалась я насмерть, думаю, что стряслось? Оказалось, старик мой захотел Шелиха поразвлечь – а вышло вот что!
«Что означает „хайаль-абир“ по-вашему?» – быстро подумал Карсидар.
«Не пойму. Буквально „хэйаль-габир“ переводится как „солдат-рыцарь“. Вроде рыцари не бывают солдатами, – недоумённо ответил Читрадрива. – Но послушай…»
Карсидар не слушал. С ним начало происходить нечто в высшей степени странное. В голове точно сверкали, проносились огненными стрелами, сворачивались в жгуты и спирали сотни тысяч, миллионы миллиардов тугих молний. Они бороздили мозг во всех направлениях, вонзались в самые потаённые уголки сознания…
– То же и с дикарями. Шелинасих мог укрыться в доме, и ничего бы не случилось. Но, завидев разбойников, он стремглав бросился к мосту, выкрикивая своё: «Хайаль-абир! Хайаль-абир!..» Понимаете? Когда-то он был страшно напуган солдатами в доспехах, вот что я вам скажу. А ты… Эй, что с тобой?!
Карсидар встал, вытянулся во весь рост и застыл наподобие холодной мраморной статуи. Он не понимал, что делает, не контролировал движений собственного тела, абсолютно не ощущал внешний мир. Лиловые молнии прожгли наконец брешь в барьере, разгородившем его сознание на познаваемую и непознаваемую части. И вот из неопознанного вырвались воспоминания…
…Маленький мальчик спасает свою жизнь, удирая от огромных всадников в сверкающих доспехах. За спиной полыхает его родной город, там погибли все: мать, родственники, слуги, друзья, знакомые. Может, он остался один-одинёшенек? Тем более, надо спастись от ужасных всадников!.. Но где? И как?.. Ведь преследователи такие огромные и сильные, а он лишь маленький мальчик, совсем-совсем беспомощный. У него нет ни оружия, ни сил, ни умения, чтобы воспользоваться оружием, даже если бы оно было. При нём есть только охранный амулет, маленькая серьга в ухе… «Помоги мне! Спаси!» – в отчаянии кричит он, не то вслух, не то мысленно, обращаясь к серьге… И вдруг фиолетовая мгла принимает его в свои объятия… И хоть в тёмном коридоре очень страшно, за спиной нечто ещё более ужасное – всадники в доспехах… И быстро удаляющийся свет, маленькое окошечко величиной с медяк…
…Маленький мальчик спасает свою жизнь, но теперь ему несколько проще: не надо бежать невесть куда или просить серьгу о помощи, достаточно птицей перелететь через мостик – и ты в безопасности, потому что там стоит густой лес, где всадникам ни за что не проехать. Но гнилая доска предательски выстреливает под ногой, мальчик летит в воду… В бездонную пропасть, заполненную до краёв мутновато-жёлтой жидкостью…
И всё это он помнил! Теперь вспомнил!!!
…Очнулся Карсидар лёжа на полу. Пеменхат и Сол взирали на него так, точно видели впервые в жизни. Читрадрива смотрел вдумчиво, разглядывал его в упор, нисколько не стесняясь. Зато Векольд и жена глядели с нескрываемой теплотой и сердечностью.
– Ты жив! – воскликнул старый оруженосец и облегчённо вздохнул. – Жив, хвала богам.
А женщина добавила:
– Вернулся. Наконец-то мой маленький Шелих вернулся к своей Име… – И на лицо Карсидара закапали крупные горячие слёзы.
– Шелих? При чём здесь Шелих?.. – не понял Карсидар. Он всё ещё недоверчиво прислушивался к ощущениям в теле. Странно, теперь голова ни капельки не болела…
А Векольд вытянул руку, кончиками пальцев благоговейно коснулся серьги в ухе Карсидара и произнёс:
– Перед тем, как упасть в обморок, ты стащил с головы свою шляпу. И если седину в твоих волосах можно ещё объяснить как-то иначе, то такая вещица имелась у одного лишь Шелинасиха. Ведь снять её просто невозможно! Так что я могу сказать, нисколько не боясь ошибиться: здравствуй, сынок! С возвращением.
Глава IX.
ПРИНЦ И ЕГО ПЕРВЫЙ МИНИСТР
Ну и повезло Читрадриве! На такой оборот дела он и надеяться не смел, но поди ж ты – свершилось! Это было как раз то, что нужно…
Читрадрива всецело посвятил себя великой миссии освобождения своего народа из плена предрассудков и превращения анхем в высшую мировую силу, господствующую над другими народами. Задача была, надо признать, грандиозная и, на первый взгляд, для простого человека непосильная, тем более что вредные предрассудки поддерживались отчасти самими анхем. И хотя Читрадрива не был простым человеком, всё равно управиться с таким делом очень сложно.
Ведь почему организованное им тайное общество продолжало оставаться тайным? Не только потому, что до поры до времени гохем не должны знать о его существовании. Раскрываться перед соплеменниками также было рискованно. Мало кто из представителей старшего поколения верил Читрадриве и его сподвижникам. Анхем предпочитали оставаться презренными гандзаками, отделёнными от остального мира непереходимой чертой оседлости. Такова-де судьба гонимого народа, а судьбу не переспорить. Вот если бы кто-нибудь влиятельный встал на сторону новаторов…
И вот, как гром среди ясного неба, является живой насехэ, если не друг, то уж во всяком случае единомышленник Читрадривы, так же, как и он, одержимый поисками таинственной Риндарии!
Да, с Карсидаром далеко не всё ясно. Скорее наоборот – почти ничего не ясно. Однако сомнений нет: он анах, как и Читрадрива, как любой из его народа. Когда Карсидар был маленьким, он называл себя шлинасехэ и звал свою имху, как и все другие дети-анхем. И также нет сомнений в том, что он знатного рода. Насехэ. Принц.
Правда, принц, потерянный для рода. Возможно, он был незаконнорожденным или полукровкой, как Читрадрива. Думать так было немного лестно, но в то же время опрометчиво. Кто знает, что произошло с Карсидаром на самом деле…
Тем не менее, он настолько привык к титулу, что считал его своим вторым именем. Это могло произойти лишь в случае, если взрослые называли так маленького мальчика постоянно, следовательно, они признавали его происхождение. С другой стороны, Читрадрива ничего не слышал о пропавшем сыне предводителя рода. Такое примечательное событие вряд ли прошло бы мимо его внимания. Определённо, тут не сходились концы с концами!
Впрочем, было одно интересное предположение, слишком фантастичное, чтобы оказаться правдой, но расставляющее всё на свои места. Ведь из-за чего возникают сложности? Ребёнок теряется, его не могут найти, хотя искать должны, и тщательно. Тем временем мальчик сам, без какой-либо посторонней помощи достигает гор, запросто проникает в Риндарию, в которую никто больше пробраться не может; живёт там некоторое время, затем вновь возвращается. Здесь он попадает в Толстый Бор, теряет память, попадает в обучение к безвестному мастеру и превращается, наконец, в Карсидара…
М-да. Два перемещения из страны в страну – пожалуй, многовато. И это при том, что нет достоверных рассказов о переходах в Риндарию и обратно других людей! Но если хотя бы на минуту предположить, что Карсидар пересёк таинственную границу всего лишь однажды…
Правда, это означает, что самодовольные гохем полностью правы, и загадочная Риндария действительно заселена колдунами-гандзаками. Вот именно – раз пришедший оттуда мальчик говорит на искажённом анхито, другого вразумительного объяснения попросту быть не может!
И тут как раз самое время задуматься над тем, откуда взялись анхем. Это ведь в самом деле настоящая загадка. Просто никому нет дела до её разрешения, а если подумать…
Всякое болтают про анхем: и что они сотворены-де злыми чертями на погибель добрым людям; и что они как-то согрешили перед одним из главных богов, за что были прокляты на веки вечные; и что они обречены на земные страдания и бесконечные скитания за самовольное похищение небесных свитков, где записаны все-все возможные заклинания и сокровенные знания…
А сами анхем разве придумали легенды лучше этих глупых россказней?! Наиболее мягко и красиво звучит версия, что некогда они сошли на землю с неба. Кстати, Читрадрива всячески обыгрывал эту версию в своих речах, стараясь подчеркнуть особую миссию своего народа и его изначальную возвышенность над остальными.
Но нельзя не признать следующего простейшего и очевиднейшего факта: на самом деле никто достоверно не знает, откуда взялись анхем как народ! Они были всегда. Всегда были колдунами. Изгоями, отделёнными от «нормальных» людей чертой оседлости.
И вот, если хотя бы на минуту предположить, что давным-давно мальчик, ставший впоследствии мастером Карсидаром, пришёл из загадочной страны Риндарии, почему бы таким же точно путём не попасть сюда целому народу?! Пока что всё сходится: как прародители современных анхем не смогли найти дорогу обратно, так же не вернулся и мальчик, ставший Карсидаром… Хотя назад его тянуло! Недаром он затеял эту экспедицию.
И отличие налицо: у их маленького отряда есть шанс отыскать вход в Риндарию, потому что рядом с Карсидаром оказался Читрадрива, способный вовремя догадаться, что именно и как следует искать, а у прародителей анхем такого Читрадривы, по всей видимости, не было.
И неудивительно: видно, для того пришло время. Анхем верят в судьбу, как никакие другие народы. А с точки зрения веры в судьбу, в высшее предначертание, Карсидар не просто так нашёл Читрадриву. Ведь покойный мастер Ромгурф мог и не рассказать ему о друге-гандзаке! Значит, их встреча была предрешена высшими силами. И время для неё предопределено заранее.
Колдовство, да и только. По крайней мере, любой гохи решил бы именно так. Глупцы, глупцы… А он просто молодчина! Умница Читрадрива!
Гандзак удовлетворённо потёр руки. Пока всё идёт замечательно. Дело за малым – осталось склонить Карсидара на свою сторону. Это не так трудно, как кажется. Карсидар совсем растерялся от свалившихся на его голову неожиданностей и вряд ли станет сопротивляться. А если он будет заодно с Читрадривой, то в рядах возглавляемого им тайного общества наконец появится самый настоящий насехэ. И путь к победе открыт, ибо тогда уже никакие скептики не посмеют ругать молодёжь, которую не устраивает традиционное положение дел. А если к «принцу» прибавить ещё кое-что…
Читрадрива расстегнул кармашек пояса (в котором, согласно клятвенным заверениям Квейда, хранились опаснейшие колдовские принадлежности) и извлёк оттуда золотой перстень с довольно крупным небесно-голубым камнем.
Между прочим, штучка что надо. Почище всяких там отравленных игл и прочей дребедени, от которой на самом деле ни вреда, ни пользы. А с помощью перстня при желании можно горы свернуть. Правда, он не пробовал. То есть, пока не попробовал…
Карсидар поначалу не хотел давать Читрадриве перстень. Дескать, это его собственная вещь, сбережённая Векольдом. Может быть, с помощью перстня удастся отыскать его настоящих родителей… если они живы. Мать его точно была убита «хэйлэй-габир», загадочными солдатами-рыцарями, это Карсидар вспомнил отчётливо. (Кстати, обдумывая на досуге рассказ приёмных родителей Карсидара о его детстве, Читрадрива сообразил, что поскольку слово «габир» на анхито изредка употребляется в значении «очень сильный», «хэйаль-габир», или «хайаль-абир» – на искажённом анхито Риндарии, может означать просто-напросто «могучий солдат»).
В ответ на протесты Карсидара Читрадрива резонно возразил, что о поисках родителей или родственников говорить ещё рано, сначала нужно попасть в Риндарию; а пока суд да дело, он попытается изучить перстень. Если серьга настолько «умная», что охраняет Карсидара, не означает ли это, что и другая вещь, вынесенная из Риндарии, также имеет скрытые свойства?
Карсидар некоторое время колебался, но в конце концов уступил, видимо, понимая, что Читрадрива управится с колдовским амулетом гораздо лучше, нежели он.
И Читрадрива убедился в справедливости своих ожиданий, едва надел перстень. Это было нечто невообразимое! Окружающий мир мигом пробороздили мириады трещин, тончайшая паутина перебросилась с вещи на вещь, с предмета на предмет, проникла вглубь. И одновременно создалось впечатление, что вместе взятые паутины образуют как бы невесомые туманные столбы, которые смыкаются на голубом камне и, несмотря на огромную толщину, входят в него…
Читрадрива понимал, что ему пригрезились вещи невозможные, даже противоестественные. Тем не менее, ощущения были настолько реальными, что он готов был поверить в их истинность вопреки чувствам, даже вопреки голосу разума, все проявления которого он очень ценил. А когда Читрадрива повёл рукой и паутинные столбы задрожали, завибрировали, создалось ощущение, что мир сейчас рухнет, обратится в горсть праха, из которой был создан богами несчётное количество лет назад. И он тотчас сорвал перстень с указательного пальца, словно это было ядовитое насекомое, а не изделие неведомого колдуна-ювелира. С такой штучкой лучше вести себя поосторожнее, не то беды не оберёшься. А вдруг и в самом деле – одним мановением руки можно обратить весь мир в пыль?..
Теперь же он спокойно разглядывал перстень. Ослепительное южное солнце играло на гранях камня, проникало внутрь, порождая сонмы мельчайших искорок… Получалась та же сеть паутинных трещин, только сосредоточенная в замкнутом объёме. Странно.
От безмолвного созерцания игры света в глубине камня Читрадриву оторвал хлопок входной двери. Он вздрогнул и посмотрел в сторону дома.
Это было зрелище! Впереди всех стоял и растерянно озирался по сторонам величайший из современных, непревзойдённый мастер Карсидар, при одном взгляде на которого было ясно, что самое горячее его желание – выскочить из собственной кожи и бежать в необитаемую дикую пустошь на край земли, а не в какую-то там Риндарию. Ведь это тоже страна, населённая людьми, пусть и колдунами. Значит, и там возможна семья и прочие связанные с ней «прелести жизни». А всё потому, что за его спиной стоял эскорт, следовавший за ним по пятам уже двое суток к ряду. Непереносимее всех была Эдана, Векольдова жена, готовая сдувать со своего ненаглядного Шелиха даже микроскопические пылинки. Сам старый оруженосец был несколько более сдержан, хотя и по его отвисшим усам время от времени стекала непрошеная слезинка.
Но вот уж кто плохо относился к великовозрастному найдёнышу, так это второй приёмный сын виноградарей, Чаток. Путники находились здесь уже третьи сутки, и этот неотёсанный малый хмурился оба дня и, верно, обе ночи (вряд ли он спал хоть пару часов). Поздно вечером накануне у него с Карсидаром состоялся нелёгкий разговор. Чаток спросил прямо и откровенно, собирается ли он осесть в Толстом Бору, а если не собирается, то когда исчезнет отсюда вместе с остальными. В общем, этот болван всерьёз опасался, что Карсидар захочет посвятить остаток жизни виноградарству и может претендовать на часть его, Чатока, законного наследства.
Идиотизм, полнейший идиотизм! Парня абсолютно не интересовало то обстоятельство, что, с юности приучаясь к вольному, даже в некотором роде вольготному образу жизни, мастера практически никогда не оседают на одном месте. Смерть среди чистого поля в седле, в бою, считается для них делом настолько обычным, что её описание вошло во все песни и поговорки. Тот факт, что периодически превращавшийся в почтенного трактирщика Пеменхат выглядел на фоне других белой вороной, был исключением, только подтверждавшим общее правило. А тут – осесть на виноградниках! Надо же…
Кроме того, разговор оказался бессмысленным. Несмотря на твёрдые заверения Карсидара, Чаток не очень ему верил. То ли он слишком сильно любил виноградники, то ли слишком высоко ценил честь стать наследником Векольда, однако втайне оставался при своём мнении: едва отъехав от Толстого Бора, Карсидар способен передумать, повернуть назад и оттяпать свою долю. Поэтому продолжал следовать за ним по пятам, бросал на него сердитые взгляды исподлобья и что-то бормотал себе под нос. Не помогло даже то, что отец велел парню отправляться на работу. Чаток отвечал, что батраки и без него управятся, Векольд начинал злиться, парень грубил… В общем, ничего хорошего.
А Эдана словно ничего не замечала, радуясь вновь обретённому сыну. Её не интересовало то, что Шелих успел забыть всё приключившееся с ним до падения в реку, вырасти, стать взрослым мужчиной, непревзойдённым мастером Карсидаром, что у него теперь новые, совершенно чуждые ей интересы, необычные, зачастую опасные друзья… О, женщины, женщины! О, материнская любовь!
Но если хорошенько рассудить, все эти всплески эмоций дали неожиданный результат: отношение Пеменхата к Карсидару и Читрадриве понемногу, почти неуловимо изменялось, причём определённо в лучшую сторону. По идее, всё должно было случиться как раз наоборот – ведь теперь стало ясно, что Карсидар, он же шлинасехэ Шелинасих, он же маленький Шелих, явился сюда прямиком из страны колдунов. Более того, при наличии некоторой сообразительности можно было заподозрить, что он не просто пришёл оттуда, но и родился там. Урождённый колдун – и вдруг лучший из мастеров! Почти такой же легендарный, как сам Пеменхат!
Однако, благодаря этому обстоятельству, взгляды почтенного Пема на обитателей Риндарии изменились. Кажется, он понял: колдун такой же человек, как и остальные. Колдуны тоже рождаются, растут, совершенствуются в своём искусстве… даже могут стать мастерами – и не только в колдовстве. А если у них бывают дети, значит, и семьи у них есть, и свои человеческие отношения. Да, да, да! Колдуны точно такие же люди, как и прочие. Не очень-то понятно, кем виделись они Пеменхату прежде – злобными человеконенавистниками, трупоедами, отвратительными чудовищами или духовными гиенами. Теперь же он смотрел на них, как на обычных людей. Кажется, это был шанс наладить более или менее нормальные отношения в их отряде и, по крайней мере, мирно дойти до Риндарии. И то неплохо. Но сейчас не это главное. Всё это мелочи. Читрадриве предстоял серьёзный разговор с Карсидаром – пора вербовать в свои ряды настоящего насехэ, то бишь принца.
Поэтому, бросив последний взгляд на лучившийся искристым светом камень перстня, Читрадрива спрятал его обратно в кармашек пояса и направился к дому, где Эдана совала в руки Карсидару громадную гроздь лилового винограда, а тот лишь слабо отнекивался, утверждая, что терпеть его не может и признаёт пригодным к употреблению лишь один виноградный продукт – вино. При этом Векольд молча похлопывал его по плечу, как бы подталкивая к согласию, а Чаток нервно цыкал сквозь стиснутые зубы.
– Бери виноград, и пойдём. Разговор есть. – По своему обыкновению Читрадрива действовал прямо, без всяких уловок.
– Вот и я говорю, чтобы взял, – женщина послала Читрадриве застенчивую улыбку, благодаря за поддержку.
– Если не мать даст, то кто ж ещё, – поддакнул Векольд, но тут же перевёл разговор на интересующую его тему:
– Тем более, что вы уходить собрались, как я понял. Не знаю, в какие далёкие земли вы забредёте, а такого винограда, как у нас, в Толстом Бору, не сыскать нигде.
– И ты так любил его, когда был маленьким! – умилённо заворковала Эдана. – Бывало, выбежишь из дома сюда, на это самое место и как крикнешь: «Има, давай анавим!» Забавное такое слово. И ножкой так забавно топал…
«Да, анвем – это виноград», – подтвердил мысленно Читрадрива.
«Но я действительно не люблю его», – подумал Карсидар.
«Неважно, всё равно возьми», – велел Читрадрива, а вслух сказал:
– Ты прав, почтенный Векольд, мы действительно собираемся в дорогу, поэтому нам нужно кое-что обговорить.
Эдана огорчённо вздохнула, губы Чатока дрогнули, хотя так и не сложились в довольную ухмылку. А старик медленно проговорил:
– Ну, не знаю, не знаю… Могли бы подольше задержаться, дорога от вас никуда не убежит…
И добавил оживившись:
– А теперь идёмте к столу. Жена таких лакомств наготовила! Шелинасих… то есть Карсидар… Давай. И ты заходи, Дрив. Как-никак, прощальный обед получается.
– Ничего, мы ещё поужинаем сегодня и завтра с утра поедим, – поспешил утешить его Карсидар, но старик отвернулся и пробормотал что-то неразборчивое.
– Идите, идите, – сказал Читрадрива. – Мы скоро присоединимся к вам. А пока позовите к себе Пеменхата, он никогда не против того, чтобы поесть.
– Да, конечно, – отозвался Векольд и скрылся в доме.
За ним последовали Чаток и Эдана.
– Хорошие они люди, – протянул задумчиво Карсидар. – Жаль, что так неловко получается: утратили они сына, сколько лет уже прошло, вдруг он нашёлся – и раз! Уезжать пора. Вновь сын исчезает.
Кажется, ситуация не на шутку растрогала его.
– Надеюсь, всё случившееся не повлияет на твоё первоначальное решение отправиться на поиски Риндарии, – спокойно сказал Читрадрива, взял из рук Карсидара гроздь винограда, принялся отщипывать ягоды и отправлять их одну за другой в рот. – Гм, неплохой сорт… Что ты скажешь на это?
– Ты про Ральярг или про виноград? – спросил Карсидар, рассматривая собеседника в упор.
– Про Риндарию, ясное дело. – Читрадрива повернулся, зашагал по тропинке, ведущей к колодцу и мотнул головой, приглашая следовать за собой. Вот сейчас самое время приступать к серьёзному разговору, решил он и сказал:
– Только вот что, насехэ, пора бы тебе начать называть вещи своими именами. Проще говоря, изучить анхито и обычаи твоего народа. А по-нашему никакого Ральярга нет, по-нашему есть Риндария. Ты понял, мой принц?
Всем нутром он ощутил, как в душе Карсидара медленно закипает гнев. Правда, он так и не разразился горькой тирадой. Карсидар мог протестовать в замке светлейшего князя, когда на основании промелькнувшего в его мозгу туманного видения Читрадрива впервые заподозрил в нём урождённого анаха. А сейчас крыть нечем, правда налицо – он действительно насехэ.
Читрадрива всецело посвятил себя великой миссии освобождения своего народа из плена предрассудков и превращения анхем в высшую мировую силу, господствующую над другими народами. Задача была, надо признать, грандиозная и, на первый взгляд, для простого человека непосильная, тем более что вредные предрассудки поддерживались отчасти самими анхем. И хотя Читрадрива не был простым человеком, всё равно управиться с таким делом очень сложно.
Ведь почему организованное им тайное общество продолжало оставаться тайным? Не только потому, что до поры до времени гохем не должны знать о его существовании. Раскрываться перед соплеменниками также было рискованно. Мало кто из представителей старшего поколения верил Читрадриве и его сподвижникам. Анхем предпочитали оставаться презренными гандзаками, отделёнными от остального мира непереходимой чертой оседлости. Такова-де судьба гонимого народа, а судьбу не переспорить. Вот если бы кто-нибудь влиятельный встал на сторону новаторов…
И вот, как гром среди ясного неба, является живой насехэ, если не друг, то уж во всяком случае единомышленник Читрадривы, так же, как и он, одержимый поисками таинственной Риндарии!
Да, с Карсидаром далеко не всё ясно. Скорее наоборот – почти ничего не ясно. Однако сомнений нет: он анах, как и Читрадрива, как любой из его народа. Когда Карсидар был маленьким, он называл себя шлинасехэ и звал свою имху, как и все другие дети-анхем. И также нет сомнений в том, что он знатного рода. Насехэ. Принц.
Правда, принц, потерянный для рода. Возможно, он был незаконнорожденным или полукровкой, как Читрадрива. Думать так было немного лестно, но в то же время опрометчиво. Кто знает, что произошло с Карсидаром на самом деле…
Тем не менее, он настолько привык к титулу, что считал его своим вторым именем. Это могло произойти лишь в случае, если взрослые называли так маленького мальчика постоянно, следовательно, они признавали его происхождение. С другой стороны, Читрадрива ничего не слышал о пропавшем сыне предводителя рода. Такое примечательное событие вряд ли прошло бы мимо его внимания. Определённо, тут не сходились концы с концами!
Впрочем, было одно интересное предположение, слишком фантастичное, чтобы оказаться правдой, но расставляющее всё на свои места. Ведь из-за чего возникают сложности? Ребёнок теряется, его не могут найти, хотя искать должны, и тщательно. Тем временем мальчик сам, без какой-либо посторонней помощи достигает гор, запросто проникает в Риндарию, в которую никто больше пробраться не может; живёт там некоторое время, затем вновь возвращается. Здесь он попадает в Толстый Бор, теряет память, попадает в обучение к безвестному мастеру и превращается, наконец, в Карсидара…
М-да. Два перемещения из страны в страну – пожалуй, многовато. И это при том, что нет достоверных рассказов о переходах в Риндарию и обратно других людей! Но если хотя бы на минуту предположить, что Карсидар пересёк таинственную границу всего лишь однажды…
Правда, это означает, что самодовольные гохем полностью правы, и загадочная Риндария действительно заселена колдунами-гандзаками. Вот именно – раз пришедший оттуда мальчик говорит на искажённом анхито, другого вразумительного объяснения попросту быть не может!
И тут как раз самое время задуматься над тем, откуда взялись анхем. Это ведь в самом деле настоящая загадка. Просто никому нет дела до её разрешения, а если подумать…
Всякое болтают про анхем: и что они сотворены-де злыми чертями на погибель добрым людям; и что они как-то согрешили перед одним из главных богов, за что были прокляты на веки вечные; и что они обречены на земные страдания и бесконечные скитания за самовольное похищение небесных свитков, где записаны все-все возможные заклинания и сокровенные знания…
А сами анхем разве придумали легенды лучше этих глупых россказней?! Наиболее мягко и красиво звучит версия, что некогда они сошли на землю с неба. Кстати, Читрадрива всячески обыгрывал эту версию в своих речах, стараясь подчеркнуть особую миссию своего народа и его изначальную возвышенность над остальными.
Но нельзя не признать следующего простейшего и очевиднейшего факта: на самом деле никто достоверно не знает, откуда взялись анхем как народ! Они были всегда. Всегда были колдунами. Изгоями, отделёнными от «нормальных» людей чертой оседлости.
И вот, если хотя бы на минуту предположить, что давным-давно мальчик, ставший впоследствии мастером Карсидаром, пришёл из загадочной страны Риндарии, почему бы таким же точно путём не попасть сюда целому народу?! Пока что всё сходится: как прародители современных анхем не смогли найти дорогу обратно, так же не вернулся и мальчик, ставший Карсидаром… Хотя назад его тянуло! Недаром он затеял эту экспедицию.
И отличие налицо: у их маленького отряда есть шанс отыскать вход в Риндарию, потому что рядом с Карсидаром оказался Читрадрива, способный вовремя догадаться, что именно и как следует искать, а у прародителей анхем такого Читрадривы, по всей видимости, не было.
И неудивительно: видно, для того пришло время. Анхем верят в судьбу, как никакие другие народы. А с точки зрения веры в судьбу, в высшее предначертание, Карсидар не просто так нашёл Читрадриву. Ведь покойный мастер Ромгурф мог и не рассказать ему о друге-гандзаке! Значит, их встреча была предрешена высшими силами. И время для неё предопределено заранее.
Колдовство, да и только. По крайней мере, любой гохи решил бы именно так. Глупцы, глупцы… А он просто молодчина! Умница Читрадрива!
Гандзак удовлетворённо потёр руки. Пока всё идёт замечательно. Дело за малым – осталось склонить Карсидара на свою сторону. Это не так трудно, как кажется. Карсидар совсем растерялся от свалившихся на его голову неожиданностей и вряд ли станет сопротивляться. А если он будет заодно с Читрадривой, то в рядах возглавляемого им тайного общества наконец появится самый настоящий насехэ. И путь к победе открыт, ибо тогда уже никакие скептики не посмеют ругать молодёжь, которую не устраивает традиционное положение дел. А если к «принцу» прибавить ещё кое-что…
Читрадрива расстегнул кармашек пояса (в котором, согласно клятвенным заверениям Квейда, хранились опаснейшие колдовские принадлежности) и извлёк оттуда золотой перстень с довольно крупным небесно-голубым камнем.
Между прочим, штучка что надо. Почище всяких там отравленных игл и прочей дребедени, от которой на самом деле ни вреда, ни пользы. А с помощью перстня при желании можно горы свернуть. Правда, он не пробовал. То есть, пока не попробовал…
Карсидар поначалу не хотел давать Читрадриве перстень. Дескать, это его собственная вещь, сбережённая Векольдом. Может быть, с помощью перстня удастся отыскать его настоящих родителей… если они живы. Мать его точно была убита «хэйлэй-габир», загадочными солдатами-рыцарями, это Карсидар вспомнил отчётливо. (Кстати, обдумывая на досуге рассказ приёмных родителей Карсидара о его детстве, Читрадрива сообразил, что поскольку слово «габир» на анхито изредка употребляется в значении «очень сильный», «хэйаль-габир», или «хайаль-абир» – на искажённом анхито Риндарии, может означать просто-напросто «могучий солдат»).
В ответ на протесты Карсидара Читрадрива резонно возразил, что о поисках родителей или родственников говорить ещё рано, сначала нужно попасть в Риндарию; а пока суд да дело, он попытается изучить перстень. Если серьга настолько «умная», что охраняет Карсидара, не означает ли это, что и другая вещь, вынесенная из Риндарии, также имеет скрытые свойства?
Карсидар некоторое время колебался, но в конце концов уступил, видимо, понимая, что Читрадрива управится с колдовским амулетом гораздо лучше, нежели он.
И Читрадрива убедился в справедливости своих ожиданий, едва надел перстень. Это было нечто невообразимое! Окружающий мир мигом пробороздили мириады трещин, тончайшая паутина перебросилась с вещи на вещь, с предмета на предмет, проникла вглубь. И одновременно создалось впечатление, что вместе взятые паутины образуют как бы невесомые туманные столбы, которые смыкаются на голубом камне и, несмотря на огромную толщину, входят в него…
Читрадрива понимал, что ему пригрезились вещи невозможные, даже противоестественные. Тем не менее, ощущения были настолько реальными, что он готов был поверить в их истинность вопреки чувствам, даже вопреки голосу разума, все проявления которого он очень ценил. А когда Читрадрива повёл рукой и паутинные столбы задрожали, завибрировали, создалось ощущение, что мир сейчас рухнет, обратится в горсть праха, из которой был создан богами несчётное количество лет назад. И он тотчас сорвал перстень с указательного пальца, словно это было ядовитое насекомое, а не изделие неведомого колдуна-ювелира. С такой штучкой лучше вести себя поосторожнее, не то беды не оберёшься. А вдруг и в самом деле – одним мановением руки можно обратить весь мир в пыль?..
Теперь же он спокойно разглядывал перстень. Ослепительное южное солнце играло на гранях камня, проникало внутрь, порождая сонмы мельчайших искорок… Получалась та же сеть паутинных трещин, только сосредоточенная в замкнутом объёме. Странно.
От безмолвного созерцания игры света в глубине камня Читрадриву оторвал хлопок входной двери. Он вздрогнул и посмотрел в сторону дома.
Это было зрелище! Впереди всех стоял и растерянно озирался по сторонам величайший из современных, непревзойдённый мастер Карсидар, при одном взгляде на которого было ясно, что самое горячее его желание – выскочить из собственной кожи и бежать в необитаемую дикую пустошь на край земли, а не в какую-то там Риндарию. Ведь это тоже страна, населённая людьми, пусть и колдунами. Значит, и там возможна семья и прочие связанные с ней «прелести жизни». А всё потому, что за его спиной стоял эскорт, следовавший за ним по пятам уже двое суток к ряду. Непереносимее всех была Эдана, Векольдова жена, готовая сдувать со своего ненаглядного Шелиха даже микроскопические пылинки. Сам старый оруженосец был несколько более сдержан, хотя и по его отвисшим усам время от времени стекала непрошеная слезинка.
Но вот уж кто плохо относился к великовозрастному найдёнышу, так это второй приёмный сын виноградарей, Чаток. Путники находились здесь уже третьи сутки, и этот неотёсанный малый хмурился оба дня и, верно, обе ночи (вряд ли он спал хоть пару часов). Поздно вечером накануне у него с Карсидаром состоялся нелёгкий разговор. Чаток спросил прямо и откровенно, собирается ли он осесть в Толстом Бору, а если не собирается, то когда исчезнет отсюда вместе с остальными. В общем, этот болван всерьёз опасался, что Карсидар захочет посвятить остаток жизни виноградарству и может претендовать на часть его, Чатока, законного наследства.
Идиотизм, полнейший идиотизм! Парня абсолютно не интересовало то обстоятельство, что, с юности приучаясь к вольному, даже в некотором роде вольготному образу жизни, мастера практически никогда не оседают на одном месте. Смерть среди чистого поля в седле, в бою, считается для них делом настолько обычным, что её описание вошло во все песни и поговорки. Тот факт, что периодически превращавшийся в почтенного трактирщика Пеменхат выглядел на фоне других белой вороной, был исключением, только подтверждавшим общее правило. А тут – осесть на виноградниках! Надо же…
Кроме того, разговор оказался бессмысленным. Несмотря на твёрдые заверения Карсидара, Чаток не очень ему верил. То ли он слишком сильно любил виноградники, то ли слишком высоко ценил честь стать наследником Векольда, однако втайне оставался при своём мнении: едва отъехав от Толстого Бора, Карсидар способен передумать, повернуть назад и оттяпать свою долю. Поэтому продолжал следовать за ним по пятам, бросал на него сердитые взгляды исподлобья и что-то бормотал себе под нос. Не помогло даже то, что отец велел парню отправляться на работу. Чаток отвечал, что батраки и без него управятся, Векольд начинал злиться, парень грубил… В общем, ничего хорошего.
А Эдана словно ничего не замечала, радуясь вновь обретённому сыну. Её не интересовало то, что Шелих успел забыть всё приключившееся с ним до падения в реку, вырасти, стать взрослым мужчиной, непревзойдённым мастером Карсидаром, что у него теперь новые, совершенно чуждые ей интересы, необычные, зачастую опасные друзья… О, женщины, женщины! О, материнская любовь!
Но если хорошенько рассудить, все эти всплески эмоций дали неожиданный результат: отношение Пеменхата к Карсидару и Читрадриве понемногу, почти неуловимо изменялось, причём определённо в лучшую сторону. По идее, всё должно было случиться как раз наоборот – ведь теперь стало ясно, что Карсидар, он же шлинасехэ Шелинасих, он же маленький Шелих, явился сюда прямиком из страны колдунов. Более того, при наличии некоторой сообразительности можно было заподозрить, что он не просто пришёл оттуда, но и родился там. Урождённый колдун – и вдруг лучший из мастеров! Почти такой же легендарный, как сам Пеменхат!
Однако, благодаря этому обстоятельству, взгляды почтенного Пема на обитателей Риндарии изменились. Кажется, он понял: колдун такой же человек, как и остальные. Колдуны тоже рождаются, растут, совершенствуются в своём искусстве… даже могут стать мастерами – и не только в колдовстве. А если у них бывают дети, значит, и семьи у них есть, и свои человеческие отношения. Да, да, да! Колдуны точно такие же люди, как и прочие. Не очень-то понятно, кем виделись они Пеменхату прежде – злобными человеконенавистниками, трупоедами, отвратительными чудовищами или духовными гиенами. Теперь же он смотрел на них, как на обычных людей. Кажется, это был шанс наладить более или менее нормальные отношения в их отряде и, по крайней мере, мирно дойти до Риндарии. И то неплохо. Но сейчас не это главное. Всё это мелочи. Читрадриве предстоял серьёзный разговор с Карсидаром – пора вербовать в свои ряды настоящего насехэ, то бишь принца.
Поэтому, бросив последний взгляд на лучившийся искристым светом камень перстня, Читрадрива спрятал его обратно в кармашек пояса и направился к дому, где Эдана совала в руки Карсидару громадную гроздь лилового винограда, а тот лишь слабо отнекивался, утверждая, что терпеть его не может и признаёт пригодным к употреблению лишь один виноградный продукт – вино. При этом Векольд молча похлопывал его по плечу, как бы подталкивая к согласию, а Чаток нервно цыкал сквозь стиснутые зубы.
– Бери виноград, и пойдём. Разговор есть. – По своему обыкновению Читрадрива действовал прямо, без всяких уловок.
– Вот и я говорю, чтобы взял, – женщина послала Читрадриве застенчивую улыбку, благодаря за поддержку.
– Если не мать даст, то кто ж ещё, – поддакнул Векольд, но тут же перевёл разговор на интересующую его тему:
– Тем более, что вы уходить собрались, как я понял. Не знаю, в какие далёкие земли вы забредёте, а такого винограда, как у нас, в Толстом Бору, не сыскать нигде.
– И ты так любил его, когда был маленьким! – умилённо заворковала Эдана. – Бывало, выбежишь из дома сюда, на это самое место и как крикнешь: «Има, давай анавим!» Забавное такое слово. И ножкой так забавно топал…
«Да, анвем – это виноград», – подтвердил мысленно Читрадрива.
«Но я действительно не люблю его», – подумал Карсидар.
«Неважно, всё равно возьми», – велел Читрадрива, а вслух сказал:
– Ты прав, почтенный Векольд, мы действительно собираемся в дорогу, поэтому нам нужно кое-что обговорить.
Эдана огорчённо вздохнула, губы Чатока дрогнули, хотя так и не сложились в довольную ухмылку. А старик медленно проговорил:
– Ну, не знаю, не знаю… Могли бы подольше задержаться, дорога от вас никуда не убежит…
И добавил оживившись:
– А теперь идёмте к столу. Жена таких лакомств наготовила! Шелинасих… то есть Карсидар… Давай. И ты заходи, Дрив. Как-никак, прощальный обед получается.
– Ничего, мы ещё поужинаем сегодня и завтра с утра поедим, – поспешил утешить его Карсидар, но старик отвернулся и пробормотал что-то неразборчивое.
– Идите, идите, – сказал Читрадрива. – Мы скоро присоединимся к вам. А пока позовите к себе Пеменхата, он никогда не против того, чтобы поесть.
– Да, конечно, – отозвался Векольд и скрылся в доме.
За ним последовали Чаток и Эдана.
– Хорошие они люди, – протянул задумчиво Карсидар. – Жаль, что так неловко получается: утратили они сына, сколько лет уже прошло, вдруг он нашёлся – и раз! Уезжать пора. Вновь сын исчезает.
Кажется, ситуация не на шутку растрогала его.
– Надеюсь, всё случившееся не повлияет на твоё первоначальное решение отправиться на поиски Риндарии, – спокойно сказал Читрадрива, взял из рук Карсидара гроздь винограда, принялся отщипывать ягоды и отправлять их одну за другой в рот. – Гм, неплохой сорт… Что ты скажешь на это?
– Ты про Ральярг или про виноград? – спросил Карсидар, рассматривая собеседника в упор.
– Про Риндарию, ясное дело. – Читрадрива повернулся, зашагал по тропинке, ведущей к колодцу и мотнул головой, приглашая следовать за собой. Вот сейчас самое время приступать к серьёзному разговору, решил он и сказал:
– Только вот что, насехэ, пора бы тебе начать называть вещи своими именами. Проще говоря, изучить анхито и обычаи твоего народа. А по-нашему никакого Ральярга нет, по-нашему есть Риндария. Ты понял, мой принц?
Всем нутром он ощутил, как в душе Карсидара медленно закипает гнев. Правда, он так и не разразился горькой тирадой. Карсидар мог протестовать в замке светлейшего князя, когда на основании промелькнувшего в его мозгу туманного видения Читрадрива впервые заподозрил в нём урождённого анаха. А сейчас крыть нечем, правда налицо – он действительно насехэ.