Страница:
[машина, но с радиусом в полтора раза больше, и ШКАЭ разрешила частичную
публикацию работы.
Швейцарский федеральный технологический институт недавно приобрел
прибор, обладающий уникальными возможностями. Этот сложный механизм
предназначен для проверки физических теорий, а также для производства новых
теорий и идей. Из-за необычайно тонкой и чувствительной конструкции этой
машины обращение с нею и успешное использование оказались довольно
затруднительными. Автор настоящей заметки имел редкую возможность изучать и
использовать этот механизм в течение длительного промежутка времени и хочет
поделиться здесь приобретенным опытом.
Сокращенное название машины - П.А.У.Л.И. - расшифровывается как
"Производство Антисимметричных Унитарных Лоренц-Инвариантных (теорий)". При
умелом, как указывалось выше, обращении машина не только создает новые
правильные теории, но и исключительно бурно реагирует на теории, созданные
другими физиками, если они не обладают характеристиками, перечисленными в
названии машины, и (или) другими необходимыми свойствами.
Машина имеет почти сферическую форму. Очень важны ее динамические
характеристики. Аппарат обладает основной частотой осцилляции Wо, которая
возбуждена постоянно, даже если аппаратом не пользуются. Величина частоты не
является строго постоянной, но ограничена пределами 0,8<W<2,2 сек"1.
Всем потребителям рекомендуется тщательно следить за точным значением
частоты и амплитуды колебаний машины по помещению, поскольку эти значения
тесно связаны с ее рабочими показателями.
К несчастью, устройство довольно громоздко и работа его сильно зависит
от регулярного снабжения специальным горючим, которое не всегда легко
достать в других странах. По этой причине мы не советовали бы заводить
дубликат машины, скажем, в Англии. Еще не совсем понятно почему, но никто
никогда не мог заставить эту машину работать до полудня. Даже в ранние
послеобеденные часы она работает с перебоями и часто отвергает даже
безукоризненно инвариантные теории.
Сначала мы обсудим использование машины для проверки теорий, созданных
потребителями. Нужно соблюдать специальные меры предосторожности во всем,
что касается формы, в которой теория вводится в машину. Но даже если
использована самая выигрышная форма, машина не всегда будет работать как
следует. Управлять ею должен специалист. С первой попытки машина, как
правило, не отвергает теорию и не подтверждает ее, а остается в инертном
состоянии, совершенно неожиданном для конструкций такого типа. Иногда после
того как теория излагается механизму в течение получаса, появляется первая
реакция, но настолько слабая, что неискушенный человек склонен заподозрить
какую-нибудь неполадку. Однако вскоре обнаруживаются первые признаки работы
в виде издаваемых машиной слабых звуков, отдаленно напоминающих немецкие
словосочетания вроде "Ganz dumm", "Sind Sie noch immer da?" *, которые
иногда сопровождаются нерегулярными флуктуациями частоты и амплитуды
упомянутого выше основного колебания.
После многократного введения теории в машину (иногда это приходится
повторять до пятидесяти раз) удается наконец добиться положительной реакции-
машина скрипит и произносит: "Ach so, warum haben Sie das nicht gleich
gesagt!"**. Это показывает, что колесики наконец пришли в зацепление и
процесс начался. Результаты работы машины сообщаются следующим кодом:
периодически повторяющиеся звуки "Ganz falsch", "Sie sind schon wieder so
bdumm", "Naturlich, wieder falsch"***-означают, что теория неверна. Но если
раздается: "Hab ich nur auch schon uberkgt?", "Das kann man besser
machen"****,-- то это служит указанием, что теория справедлива, Интересно
также поместить машину в аудиторию во время семинара. При планировании такой
операции необходимо предусмотреть некоторое пространство для основных
колебаний, амплитуда которых обнаруживает тенденцию к увеличению во время
таких экспериментов.
* Очень глупо. Вы все еще здесь?
** Ах так? Так почему же вы мне это сразу не сказали!
*** Полностью неверно. Вы опять несете чепуху. Конечно, снова неверно.
**** Разве я не говорил об этом раньше? Это можно сделать лучше.
Результаты, как правило, бывают не слишком успешными. Из-за
исключительной чувствительности устройства в некоторых случаях наблюдается
положительная обратная связь, которая временами приводит к пробою. Пробой
представляет обычно заметную опасность для докладчика, но на машине серьезно
не отражается. В отдельных случаях такие разряды на непродолжительное время
даже улучшали показатели машины.
Теперь мы перейдем к рассмотрению второго назначения машины П.А.У.Л.И.,
а именно для производства новых теорий. Хотя можно было опасаться, что эта
задача будет более сложной, для обслуживающего персонала она как раз
оказалась намного проще. Фактически необходимо лишь изолировать машину от
внешних возмущений. Пока аппарат снабжается достаточным количеством белой
бумаги, заправляется подходящим горючим (показано, что для последней цели
лучше всего использовать 5 фунтов смеси углеводов с растительными белками,
предварительно нагретой до 700°К, которая затем охлаждается и вводится в
машину маленькими порциями по 20-30 граммов) и изолируется от акустического
шума, особенно создаваемого студентами, он непрерывно извергает из себя
потрясающее количество новых правильных теорий, записанных на бумаге.
Показатели машины могут быть существенно улучшены добавлением к
горючему определенных химических соединений, таких, как... (Окончание статьи
до сих пор не рассекречено.)
(В. ВАЙСКОПФ - известный американский физик-теоретик, в настоящее время
генеральный директор ЦЕРН, автор вышедших в русском переводе нескольких книг
по теории ядра.)
ШУТЯТ НЕ ТОЛЬКО ФИЗИКИ
В РАЗДЕЛЕ:
Норткот С. Шркинсон. Закон Паркинсона в научных исследованиях ... Стефен
Ликок. Здравый смысл и Вселенная * Норман Апплцвеиг. Сага о новом гормоне ...
Советский читатель знаком с едкой и остроумной критикой бюрократизации
буржуазного общества, опубликованной под названием "Закон Паркинсона" (см.
журнал "Иностранная литература" No 6 за 1959 год). Мы предлагаем здесь
отрывок, переведенный из журнала "New Scientist" и носящий название "Закон
Паркинсона в научных исследованиях".
ЗАКОН ПАРКИНСОНА В НАУЧНЫХ ИССЛЕДОВАНИЯХ
Норткот С. Паркинсон
Мне, как постороннему наблюдателю, кажется, что люди, которые
обращаются в Фонды и Тресты, в организации, носящие имена Рокфеллера,
Гугенгейма и Форда, прежде чем это делать, должны исследовать вопрос о
погоне за субсидиями с научной точки зрения* В противном случае их ждет
разочарование. Зная, что сбережения необходимо тратить, а доходы -
расходовать, пока их не обложили налогом, эти люди часто думают, что стоит
лишь придумать план, составить смету, и вас везде примут с распростертыми
объятиями. Предположим, у некоего доктора Дайфонда есть план, как определить
заболеваемость филателией в Гонконге. В мечтах он видит себя в конторе
треста Вандерфеллера перед советом директоров, в состав которого входят д-р
Плиз, м-р Отдалл, м-р Роздалл и м-р Риекнулл. Они в восторге от его плана и
беспокоятся только, хватит ли доктору тех полутора миллионов долларов,
которые он просит. У них сложилось впечатление, что пять миллионов - более
реальная цифра.
"Какие доллары вы имеете в виду?" - спрашивает робко Дайфонд. "Я имел в
виду, конечно, американские доллары",- отвечает д-р Плиз. Мистер Отдалл
выписывает чек и желает Дайфонду всего наилучшего. Разговор окончен. Таковы
грезы.
А что в действительности? Дайфонд оказывается в кабинете лицом к лицу с
д-ром Скупоу, м-ром Фиг-вам и м-ром Г. де Гарантия. Скупоу говорит, что
Гонконг под устав Фонда не подходит и они не могут дать ни цента.
Фигвам заявляет, что филателия скорее социальное зло, нежели болезнь, и
поэтому выходит за пределы их компетенции. Г. де Гарантия считает весь план
политически опасным, поскольку речь идет о Гонконге. Все вместе объясняют,
что вся эта идея недопустима, неприемлема, аморальна и незаконна. Дайфонда
выбрасывают на улицу, и швейцару дается указание впредь его не впускать.
Оставленные им бумаги пересылаются прокурору в качестве вещественных
доказательств на предмет возбуждения уголовного дела по обвинению в
вымогательстве.
Вы спросите, в чем же ошибка Дайфонда? Имеются люди, которые должны
истратить деньги. А он предлагает план, как их истратить. Так. Почему бы
нет? Его проект, так категорически отвергнутый, ничуть не бесполезнее многих
других, уже осуществленных. Почему же его прогнали? Просто потому, что это
его план. Точно такой же свой план они признали бы блестящим. Главное в
искусстве получения субсидий и дотаций - это убедить чиновников Фонда, что
проект предложили они сами, а вы лишь поддакивающая им пешка, заранее
согласная со всеми их .предложениями.
Предположим теперь, что субсидию вы все же получили - может быть, от
правительства, может быть, от общественных благотворительных организаций, а
скорее всего за счет частного пожертвования. Теперь ваша ближайшая задача -
израсходовать и даже перерасходовать эти средства как можно быстрее, чтобы в
следующий раз попросить уже побольше. .Благотворители всем другим расходам
предпочитают расходы на постройку здания - ведь в его фундамент можно
торжественно заложить первый камень, а на стену повесить мемориальную доску
с фамилией жертвователя. А какую рекламу мог обеспечить им доктор Дайфонд?
Надгробие на собственной могиле? Если уж вы решили возвести здание, то лучше
всего пристроить помпезную мемориальную арку к уже существующей больнице
между лабораторным и административным корпусами, а для себя надстроить
где-нибудь уютную квартирку: очень важно жить поблизости от места работы.
Кроме того, надпись на мемориальной доске (и в этом преимущество
предложенного метода) можно составить так, чтобы она создавала впечатление,
не утверждая в то же время этого прямо, что жертвователь заплати^ за всю
больницу. Сочинение надписи следует поручить специалисту по
двусмысленностям. За небольшую, вернее за относительно небольшую, плату я
сам взялся бы сочинить такую надпись. Постройка парадного въезда - самое
верное дело для привлечения пожертвований (и запомните - у больницы могут
быть не одни ворота, а несколько). Но всем зданиям присущ общий недостаток:
число ученых, которые в них работают, очень быстро увеличивается, они
наполняют здание и переполняют его, в результате чего проблема помещения
встает острее, чем прежде. Кажется даже, что сами помещения уменьшаются в
размерах (это, конечно, обман зрения, но отмеченный выше факт не подлежит
никакому сомнению).
Аналогичному закону непрерывного роста подчиняется и число журналов,
освещающих прогресс в определенной области науки. Почему это происходит? В
течение долгого времени никто не мог дать толкового ответа на этот вопрос,
поэтому я не без удовольствия сообщаю, что мне удалось вскрыть истинные
причины размножений научных журналов и законы, по которым оно происходит.
Эти законы я поясню на следующем примере. Предположим, что самый старый и
респектабельный из всех журналов по клинической медицине (журнал No 1) в
течение многих лет издавался профессором А. Этот профессор был выдающимся
человеком (настолько выдающимся, что многие, вероятно, догадываются о его
имени, которое я не смею здесь назвать). Он умер несколько лет тому назад.
Если А в чем-нибудь ошибался (а кто из нас не ошибается!), то лишь в том,
что отказывался публиковать все статьи, с которыми не был согласен.
Практически это означает - все статьи, написанные чуть-чуть выше
ученического уровня. Это продолжалось несколько лет и страшно надоело
профессору Б, который никогда и ни в чем не соглашался с профессором А. Если
бы, например, их попросили написать слово "винегрет", я уверен, что они
написали бы его по-разному. При столь поражающей разнице во взглядах не
удивительно, что статьи профессора Б в течение двадцати трех лет неизменно
возвращались автору. По истечении этого срока он решил основать журнал No 2.
Это издание начало выходить на более либеральной основе, и сперва в нем
печаталось все, кроме работ тех авторов, относительно которых было точно
известно, что они являются последователями профессора А. Но и у профессора Б
были свои высокие принципы. Он считал, что любые взгляды, в том числе и те,
которые хоть немного отличаются от его собственных, заслуживают права на
свободное изложение; он настаивал лишь на том, чтобы они были изложены
последовательно и научно. И вот ему пришлось однажды, а затем еще и еще раз
отвергнуть работы, представленные профессором В. (Об этом последнем я должен
говорить с осторожностью: он здравствует и поныне и заслуженно получает
пенсию.) Его все считали оригинальным и интересным мыслителем, но находили,
что он не< сколько тороплив в своих выводах и слегка небрежен при
изложении результатов. Обнаружив, что его статьи отвергаются журналами No 1
и No 2, он стал основателем и первым издателем журнала No 3, который не
отказывался от самых невразумительных работ на самые туманные темы. Все вы
знаете, какой журнал я имею в виду. Но если знаете, то должны заметить, что
и у него есть репутация, которой он дорожит. Его литературный уровень очень
высок. Быть может, в его сообщениях ничего не сообщается, а рисунки
доказывают утверждения, обратные тем, которые они должны иллюстрировать, но
грамматика в этом журнале выше всякой критики. Следуя его клиническим
советам, вы можете стать убийцей, но страницы этого издания никогда не
осквернялись тяжеловесным оборотом. Чувствуя себя обязанным охранять
литературную репутацию журнала (только поэтому!), редактор был вынужден
отклонять работы профессора Г. Но - мы это все знаем - профессор Г не такой
человек, которому можно закрыть доступ на печатные страницы. И вот читатель
получает журнал No 4. Но ведь и Г должен где-то провести запретную черту! Он
упорно отказывается публиковать труды профессора Д под тем предлогом, что Д
не знает орфографии. (И это, честно говоря, правда.) Конечно, некоторые
станут утверждать, что статью можно доработать и в редакции. (И это,
разумеется, справедливо.) Но профессора Г тоже можно понять, и я не стал бы
обвинять его в ограниченности. Просто он не хочет, чтобы о журнале No 4
ходила молва, будто там принимают все, что напечатано на машинке на одной
стороне листа через два интервала. Он должен поддерживать престиж журнала. С
другой стороны, ни у кого не поднимется рука бросить камень в профессора Д
за то, что он начал издавать журнал No 5. Именно такое развитие событий
привело к тому, что только по вопросам зубоврачевания и зубопротезирования у
нас издается около восьмидесяти журналов.
Если бы прогресс в науке измерялся только количеством опубликованных
работ, то число существующих журналов могло бы стать источником
удовлетворения и гордости. Но необходимо помнить, что каждому журналу нужен
редакционный совет и редколлегия, несколько редакторов с помощниками,
многочисленные обозреватели, консультанты и рецензенты. За счет
человеко-часов, потраченных на академическую журналистику, теряется масса
времени, предназначенного для научной работы. Если бы все, имеющие
касательство к какому-то определенному вопросу, читали журналы, издающиеся
другими (а это лучший способ избежать дублирования), то ясно, что у них не
оставалось бы времени ни на что другое. Интересно отметить, что те немногие
люди, исследования которых представляют хоть какую-то ценность, обычно
держат друг друга в курсе своих дел с помощью личной переписки.
Из сказанного можно ошибочно заключить, что всякий человек, посвятивший
себя научной работе, заканчивает свою карьеру редактором. Это неверно.
Становятся редакторами лишь те, кому не удается занять административную
должность.
Каков нормальный ход событий? Человеку, сделавшему значительный вклад в
науку, настойчиво предлагают субсидии для расширения фронта исследований.
Именно так случилось с доктором Ложкин-сом, блестящим сотрудником профессора
Вилкинса. Разве можно забыть его речь, произнесенную на заседании
Американской федерации клинических исследований в 1938 году! По его теории
художники, создающие современную абстрактную живопись, как правило, страдают
дальтонизмом, а в отдельных случаях - слабоумием. Этим он создал себе
репутацию, и фонд Далвзялкинса поспешил щедро субсидировать его дальнейшую
работу. Ложкинса попросили выяснить, действительно ли у композиторов,
пишущих танцевальную музыку для молодежи, отсутствует музыкальный слух (как
подозревал профессор Вилкинс) или они просто психически недоразвиты (мнение,
к которому склонялся сам Ложкинс). Это был грандиозный проект. Сектор А
предназначался для работы с художниками, страдающими цветной слепотой, а
сектор В - для обследования умственно неполноценных джазистов. Отныне
доктору Ложкинсу приходилось заниматься организацией работы своего
персонала, насчитывающего 432 человека, из которых 138 имели медицинскую или
научную квалификацию, 214 имели среднее и высшее техническое образование, 80
были нанять! для канцелярской работы. Ну, а то, что сам доктор Ложкинс
лишился возможности заниматься научной работой, - очевидно. Но не многие
люди понимают, что на этом пути они лишатся также и возможности руководить
чьей-либо научной работой. Они будут все время тратить на проблемы
рационального использования рабочих помещений, заниматься техникой
безопасности, составлением графика отпусков, упорядочиванием заработной
платы и т. д. и т. п.
Теперь мы можем сформулировать "Закон Паркинсона для научных
исследований". Вот он: "Успех в научных исследованиях вызывает такое
увеличение субсидии, что продолжение исследований становится невозможным".
Напечатано в журнале
"New Scientist", 13, No 271 (1962).
ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ И ВСЕЛЕННАЯ
Стефен Ликок
"За сто семьдесят шесть лет Нижняя Миссисипи стала короче на двести
сорок две мили. В среднем это составляет чуть больше, чем миля с третью за
год. Отсюда следует - в этом может убедиться любой человек, если он не
слепой и не идиот ,- что в нижнесилурийском периоде (он закончился как раз
миллион лет тому назад: в ноябре юбилей) длина Нижней Миссисипи превышала
один миллион триста тысяч миль. Точно так же отсюда следует, что через
семьсот сорок два года длина Нижней Миссисипи будет равна одной миле с
четвертью, Каир и Новый Орлеан сольются и будут процветать, управляемые
одним мэром и одной компанией муниципальных советников. В науке
действительно есть что-то захватывающее: такие далеко идущие и всеобъемлющие
гипотезы способна она строить на основании скудных фактических данных".
(Марк Твен, "Жизнь на Миссисипи")
Выступая в декабре 1941 года на ежегодном собрании Американской
ассоциации содействия развитию науки и выступая фактически от имени и по
поручению своего огромного 100-дюймового телескопа, профессор Эдвин Хаббл из
обсерватории Маунт-Вильсон (Калифорния) с довольным видом объявил, что
Вселенная не расширяется. Это была поистине хорошая новость, если и не для
широкой публики, у которой пока не было оснований подозревать, что Вселенная
вообще расширяется, то по крайней мере для тех из нас, кто смиренно пытается
"следить за развитием науки". В течение последних двадцати пяти лет, точнее
со дня обнародования этой ужасной гипотезы профессором де Ситтером в 1917
году, мы, кто как мог, пытались жить в этой расширяющейся Вселенной, каждая
часть которой с кошмарной скоростью улетает от всех остальных частей. Это
напоминало нам того отчаявшегося влюбленного, который вскочил на коня и
поскакал, как безумный, во всех направлениях. Идея была величественная, но
создавала какое-то ощущение неудобства.
Тем не менее мы должны были в нее верить. Должны были, потому что
полагались, например, на авторитет Спенсера Джонса из Королевского
астрономического общества, который не далее как в 1940 году в своей
захватывающей книге "Жизнь в других мирах" утверждал, что "далекая галактика
в созвездии Волопаса удаляется от нас со скоростью 24 300 миль в секунду.
Отсюда следует, что она находится на расстоянии 230 000 000 световых лет от
Солнечной системы". Я на всякий случай напомню моим друзьям - любителям
науки, что световой год - это расстояние, которое свет проходит за год,
двигаясь со скоростью 186000 миль (300000 км) в секунду. Другими словами,,
эта "далекая галактика" находится от нас сейчас на расстоянии 1 049 970 980
000 000 000 000 миль...
И вот теперь оказывается, что она вовсе не удаляется! А ведь астрономы
не просто предположили, что Вселенная расширяется, а доказали это, изучая
поведение красной части спектра, которая от такого открытия покраснела еще
больше, как та стыдливая вода в Кане Галлилейской, которая "увидела Господа
Бога своего и покраснела". Один из самых выдающихся наших астрономов, сэр
Артур Эддингтон, написал книжку "Расширяющаяся Вселенная", чтобы довести
этот факт до всеобщего сведения. Астрономы в большинстве своем восприняли
новость об этом вселенском взрыве с таким же спокойствием, с каким в свое
время приняли к сведению известие о грядущей тепловой смерти Вселенной;
согласно второму закону термодинамики, она ведь должна погибнуть от холода.
Но радость, которую доставил нам профессор Хаббл, умеряется некоторыми
сомнениями и размышлениями. Не подумайте, что я высказываю неверие в науку
или неуважение к ней (в наши дни это было бы так же чудовищно, как во
времена Исаака Ньютона не верить в Святую Троицу). Но все же... Сегодня мы
расширяемся, завтра - сжимаемся: сперва мы мучаемся в искривленном и
замкнутом пространстве, потом эту петлю ослабляют и распускают совсем;
только что нас приговорили к мученической смерти при температуре минус 273°
по-Цельсию, в холоде, который охватит всех и вся,- и вот снова потеплело.
Так вправе мы спросить - в чем же дело? Где мы находимся? А на этот вопрос
отвечает Эйнштейн: "Нигде, потому что места, где мы могли бы находиться, нет
вообще". Так что подхватывайте свои книжки, следите за развитием науки и
ждите следующего астрономического конгресса. Возьмем историю со знаменитым
Вторым началом термодинамики, этим проклятием неумолимой судьбы, которое
обрекает всю Вселенную (или по крайней мере всю жизнь во Вселенной) на
смерть от холода. Теперь я с сожалением вспоминаю слезы, которые проливал,
сердечно сочувствуя той последней кучке обреченных, которым предстоит
скончаться при температуре 273° ниже нуля по Цельсию, при абсолютном нуле,
когда все тепло будет исчерпано и все молекулы остановятся. Не будут гореть
печи, не будут зажигаться спички, да и некому их будет зажигать...
Помню, как я первый раз, еще будучи маленьким мальчиком, прочитал про
этот жестокий закон в "научно-популярной" книжке, озаглавленной "Наше время
истекает". Написана она была Ричардом Проктором и производила ужасающее
впечатление. Солнце-то, оказывается, остывает и скоро погаснет совсем. Это
подтвердил и лорд Кельвин. Как все шотландцы, он-то ничего не боится и
оставил Солнцу и всей Солнечной системе только девяносто миллионов лет
жизни.
Это знаменитое предсказание впервые было сделано в 1824 году великим
французским физиком Никола Карно. Он показал, что все тела во Вселенной
меняют свою температуру - горячие остывают, а холодные нагреваются. Таким
образом, они выравнивают свою температуру. Это все равно что разделить
богатое наследство поровну между всеми бедными родственниками; результатом
будет общая нищета. Так и нас всех в конце концов должен охватить холод
мирового пространства.
Правда, проблеск надежды появился, когда Эрнст Резерфорд и другие
ученые открыли радиоактивность. Радиоактивные атомы, распадаясь, казалось,
смогут поддерживать огонь на Солнце еще довольно долго. Эта приятная новость
означала, что Солнце, с одной стороны, много моложе, а с другой - много
старше, чем предполагал лорд Кельвин. Но все равно это всего лишь отсрочка.
Все, что ученые могут нам предложить, это 1 500 000 000 лет. Потом все равно
замерзнем.
Когда на смену средневековым суевериям пришло просвещение, первыми
науками, которые выделились и самоопределились, были математика, астрономия
и физика. К началу девятнадцатого столетия все было поставлено на свои
места; Солнечная система вращалась так сонно и плавно, что Лаплас сумел
убедить Наполеона в том, что бог, который бы присматривал за ней, вообще не
нужен. Гравитация работала, как часы, а часы работали, как гравитация.
Химия, которая, как и электричество во времена Бенджамена Франклина, была
лишь набором бессвязных экспериментальных данных, превратилась в науку после
того, как Лавуазье открыл, что огонь не вещь, а процесс, что-то происходящее
с вещами. Эта мысль была настолько выше понимания широкой публики, что ее
автора в 1794 году гильотинировали. Появился Дальтон и показал, что любую
вещь можно раздробить на очень-очень маленькие атомы, атомы объединяются в
молекулы, и все идет по плану. С Фарадея и Максвелла заняло свое место в
новом научном порядке и электричество (оказалось, что это то же самое, что
магнетизм).
Примерно к 1880 году выяснилось, что мир прекрасно объяснен наукой.
публикацию работы.
Швейцарский федеральный технологический институт недавно приобрел
прибор, обладающий уникальными возможностями. Этот сложный механизм
предназначен для проверки физических теорий, а также для производства новых
теорий и идей. Из-за необычайно тонкой и чувствительной конструкции этой
машины обращение с нею и успешное использование оказались довольно
затруднительными. Автор настоящей заметки имел редкую возможность изучать и
использовать этот механизм в течение длительного промежутка времени и хочет
поделиться здесь приобретенным опытом.
Сокращенное название машины - П.А.У.Л.И. - расшифровывается как
"Производство Антисимметричных Унитарных Лоренц-Инвариантных (теорий)". При
умелом, как указывалось выше, обращении машина не только создает новые
правильные теории, но и исключительно бурно реагирует на теории, созданные
другими физиками, если они не обладают характеристиками, перечисленными в
названии машины, и (или) другими необходимыми свойствами.
Машина имеет почти сферическую форму. Очень важны ее динамические
характеристики. Аппарат обладает основной частотой осцилляции Wо, которая
возбуждена постоянно, даже если аппаратом не пользуются. Величина частоты не
является строго постоянной, но ограничена пределами 0,8<W<2,2 сек"1.
Всем потребителям рекомендуется тщательно следить за точным значением
частоты и амплитуды колебаний машины по помещению, поскольку эти значения
тесно связаны с ее рабочими показателями.
К несчастью, устройство довольно громоздко и работа его сильно зависит
от регулярного снабжения специальным горючим, которое не всегда легко
достать в других странах. По этой причине мы не советовали бы заводить
дубликат машины, скажем, в Англии. Еще не совсем понятно почему, но никто
никогда не мог заставить эту машину работать до полудня. Даже в ранние
послеобеденные часы она работает с перебоями и часто отвергает даже
безукоризненно инвариантные теории.
Сначала мы обсудим использование машины для проверки теорий, созданных
потребителями. Нужно соблюдать специальные меры предосторожности во всем,
что касается формы, в которой теория вводится в машину. Но даже если
использована самая выигрышная форма, машина не всегда будет работать как
следует. Управлять ею должен специалист. С первой попытки машина, как
правило, не отвергает теорию и не подтверждает ее, а остается в инертном
состоянии, совершенно неожиданном для конструкций такого типа. Иногда после
того как теория излагается механизму в течение получаса, появляется первая
реакция, но настолько слабая, что неискушенный человек склонен заподозрить
какую-нибудь неполадку. Однако вскоре обнаруживаются первые признаки работы
в виде издаваемых машиной слабых звуков, отдаленно напоминающих немецкие
словосочетания вроде "Ganz dumm", "Sind Sie noch immer da?" *, которые
иногда сопровождаются нерегулярными флуктуациями частоты и амплитуды
упомянутого выше основного колебания.
После многократного введения теории в машину (иногда это приходится
повторять до пятидесяти раз) удается наконец добиться положительной реакции-
машина скрипит и произносит: "Ach so, warum haben Sie das nicht gleich
gesagt!"**. Это показывает, что колесики наконец пришли в зацепление и
процесс начался. Результаты работы машины сообщаются следующим кодом:
периодически повторяющиеся звуки "Ganz falsch", "Sie sind schon wieder so
bdumm", "Naturlich, wieder falsch"***-означают, что теория неверна. Но если
раздается: "Hab ich nur auch schon uberkgt?", "Das kann man besser
machen"****,-- то это служит указанием, что теория справедлива, Интересно
также поместить машину в аудиторию во время семинара. При планировании такой
операции необходимо предусмотреть некоторое пространство для основных
колебаний, амплитуда которых обнаруживает тенденцию к увеличению во время
таких экспериментов.
* Очень глупо. Вы все еще здесь?
** Ах так? Так почему же вы мне это сразу не сказали!
*** Полностью неверно. Вы опять несете чепуху. Конечно, снова неверно.
**** Разве я не говорил об этом раньше? Это можно сделать лучше.
Результаты, как правило, бывают не слишком успешными. Из-за
исключительной чувствительности устройства в некоторых случаях наблюдается
положительная обратная связь, которая временами приводит к пробою. Пробой
представляет обычно заметную опасность для докладчика, но на машине серьезно
не отражается. В отдельных случаях такие разряды на непродолжительное время
даже улучшали показатели машины.
Теперь мы перейдем к рассмотрению второго назначения машины П.А.У.Л.И.,
а именно для производства новых теорий. Хотя можно было опасаться, что эта
задача будет более сложной, для обслуживающего персонала она как раз
оказалась намного проще. Фактически необходимо лишь изолировать машину от
внешних возмущений. Пока аппарат снабжается достаточным количеством белой
бумаги, заправляется подходящим горючим (показано, что для последней цели
лучше всего использовать 5 фунтов смеси углеводов с растительными белками,
предварительно нагретой до 700°К, которая затем охлаждается и вводится в
машину маленькими порциями по 20-30 граммов) и изолируется от акустического
шума, особенно создаваемого студентами, он непрерывно извергает из себя
потрясающее количество новых правильных теорий, записанных на бумаге.
Показатели машины могут быть существенно улучшены добавлением к
горючему определенных химических соединений, таких, как... (Окончание статьи
до сих пор не рассекречено.)
(В. ВАЙСКОПФ - известный американский физик-теоретик, в настоящее время
генеральный директор ЦЕРН, автор вышедших в русском переводе нескольких книг
по теории ядра.)
ШУТЯТ НЕ ТОЛЬКО ФИЗИКИ
В РАЗДЕЛЕ:
Норткот С. Шркинсон. Закон Паркинсона в научных исследованиях ... Стефен
Ликок. Здравый смысл и Вселенная * Норман Апплцвеиг. Сага о новом гормоне ...
Советский читатель знаком с едкой и остроумной критикой бюрократизации
буржуазного общества, опубликованной под названием "Закон Паркинсона" (см.
журнал "Иностранная литература" No 6 за 1959 год). Мы предлагаем здесь
отрывок, переведенный из журнала "New Scientist" и носящий название "Закон
Паркинсона в научных исследованиях".
ЗАКОН ПАРКИНСОНА В НАУЧНЫХ ИССЛЕДОВАНИЯХ
Норткот С. Паркинсон
Мне, как постороннему наблюдателю, кажется, что люди, которые
обращаются в Фонды и Тресты, в организации, носящие имена Рокфеллера,
Гугенгейма и Форда, прежде чем это делать, должны исследовать вопрос о
погоне за субсидиями с научной точки зрения* В противном случае их ждет
разочарование. Зная, что сбережения необходимо тратить, а доходы -
расходовать, пока их не обложили налогом, эти люди часто думают, что стоит
лишь придумать план, составить смету, и вас везде примут с распростертыми
объятиями. Предположим, у некоего доктора Дайфонда есть план, как определить
заболеваемость филателией в Гонконге. В мечтах он видит себя в конторе
треста Вандерфеллера перед советом директоров, в состав которого входят д-р
Плиз, м-р Отдалл, м-р Роздалл и м-р Риекнулл. Они в восторге от его плана и
беспокоятся только, хватит ли доктору тех полутора миллионов долларов,
которые он просит. У них сложилось впечатление, что пять миллионов - более
реальная цифра.
"Какие доллары вы имеете в виду?" - спрашивает робко Дайфонд. "Я имел в
виду, конечно, американские доллары",- отвечает д-р Плиз. Мистер Отдалл
выписывает чек и желает Дайфонду всего наилучшего. Разговор окончен. Таковы
грезы.
А что в действительности? Дайфонд оказывается в кабинете лицом к лицу с
д-ром Скупоу, м-ром Фиг-вам и м-ром Г. де Гарантия. Скупоу говорит, что
Гонконг под устав Фонда не подходит и они не могут дать ни цента.
Фигвам заявляет, что филателия скорее социальное зло, нежели болезнь, и
поэтому выходит за пределы их компетенции. Г. де Гарантия считает весь план
политически опасным, поскольку речь идет о Гонконге. Все вместе объясняют,
что вся эта идея недопустима, неприемлема, аморальна и незаконна. Дайфонда
выбрасывают на улицу, и швейцару дается указание впредь его не впускать.
Оставленные им бумаги пересылаются прокурору в качестве вещественных
доказательств на предмет возбуждения уголовного дела по обвинению в
вымогательстве.
Вы спросите, в чем же ошибка Дайфонда? Имеются люди, которые должны
истратить деньги. А он предлагает план, как их истратить. Так. Почему бы
нет? Его проект, так категорически отвергнутый, ничуть не бесполезнее многих
других, уже осуществленных. Почему же его прогнали? Просто потому, что это
его план. Точно такой же свой план они признали бы блестящим. Главное в
искусстве получения субсидий и дотаций - это убедить чиновников Фонда, что
проект предложили они сами, а вы лишь поддакивающая им пешка, заранее
согласная со всеми их .предложениями.
Предположим теперь, что субсидию вы все же получили - может быть, от
правительства, может быть, от общественных благотворительных организаций, а
скорее всего за счет частного пожертвования. Теперь ваша ближайшая задача -
израсходовать и даже перерасходовать эти средства как можно быстрее, чтобы в
следующий раз попросить уже побольше. .Благотворители всем другим расходам
предпочитают расходы на постройку здания - ведь в его фундамент можно
торжественно заложить первый камень, а на стену повесить мемориальную доску
с фамилией жертвователя. А какую рекламу мог обеспечить им доктор Дайфонд?
Надгробие на собственной могиле? Если уж вы решили возвести здание, то лучше
всего пристроить помпезную мемориальную арку к уже существующей больнице
между лабораторным и административным корпусами, а для себя надстроить
где-нибудь уютную квартирку: очень важно жить поблизости от места работы.
Кроме того, надпись на мемориальной доске (и в этом преимущество
предложенного метода) можно составить так, чтобы она создавала впечатление,
не утверждая в то же время этого прямо, что жертвователь заплати^ за всю
больницу. Сочинение надписи следует поручить специалисту по
двусмысленностям. За небольшую, вернее за относительно небольшую, плату я
сам взялся бы сочинить такую надпись. Постройка парадного въезда - самое
верное дело для привлечения пожертвований (и запомните - у больницы могут
быть не одни ворота, а несколько). Но всем зданиям присущ общий недостаток:
число ученых, которые в них работают, очень быстро увеличивается, они
наполняют здание и переполняют его, в результате чего проблема помещения
встает острее, чем прежде. Кажется даже, что сами помещения уменьшаются в
размерах (это, конечно, обман зрения, но отмеченный выше факт не подлежит
никакому сомнению).
Аналогичному закону непрерывного роста подчиняется и число журналов,
освещающих прогресс в определенной области науки. Почему это происходит? В
течение долгого времени никто не мог дать толкового ответа на этот вопрос,
поэтому я не без удовольствия сообщаю, что мне удалось вскрыть истинные
причины размножений научных журналов и законы, по которым оно происходит.
Эти законы я поясню на следующем примере. Предположим, что самый старый и
респектабельный из всех журналов по клинической медицине (журнал No 1) в
течение многих лет издавался профессором А. Этот профессор был выдающимся
человеком (настолько выдающимся, что многие, вероятно, догадываются о его
имени, которое я не смею здесь назвать). Он умер несколько лет тому назад.
Если А в чем-нибудь ошибался (а кто из нас не ошибается!), то лишь в том,
что отказывался публиковать все статьи, с которыми не был согласен.
Практически это означает - все статьи, написанные чуть-чуть выше
ученического уровня. Это продолжалось несколько лет и страшно надоело
профессору Б, который никогда и ни в чем не соглашался с профессором А. Если
бы, например, их попросили написать слово "винегрет", я уверен, что они
написали бы его по-разному. При столь поражающей разнице во взглядах не
удивительно, что статьи профессора Б в течение двадцати трех лет неизменно
возвращались автору. По истечении этого срока он решил основать журнал No 2.
Это издание начало выходить на более либеральной основе, и сперва в нем
печаталось все, кроме работ тех авторов, относительно которых было точно
известно, что они являются последователями профессора А. Но и у профессора Б
были свои высокие принципы. Он считал, что любые взгляды, в том числе и те,
которые хоть немного отличаются от его собственных, заслуживают права на
свободное изложение; он настаивал лишь на том, чтобы они были изложены
последовательно и научно. И вот ему пришлось однажды, а затем еще и еще раз
отвергнуть работы, представленные профессором В. (Об этом последнем я должен
говорить с осторожностью: он здравствует и поныне и заслуженно получает
пенсию.) Его все считали оригинальным и интересным мыслителем, но находили,
что он не< сколько тороплив в своих выводах и слегка небрежен при
изложении результатов. Обнаружив, что его статьи отвергаются журналами No 1
и No 2, он стал основателем и первым издателем журнала No 3, который не
отказывался от самых невразумительных работ на самые туманные темы. Все вы
знаете, какой журнал я имею в виду. Но если знаете, то должны заметить, что
и у него есть репутация, которой он дорожит. Его литературный уровень очень
высок. Быть может, в его сообщениях ничего не сообщается, а рисунки
доказывают утверждения, обратные тем, которые они должны иллюстрировать, но
грамматика в этом журнале выше всякой критики. Следуя его клиническим
советам, вы можете стать убийцей, но страницы этого издания никогда не
осквернялись тяжеловесным оборотом. Чувствуя себя обязанным охранять
литературную репутацию журнала (только поэтому!), редактор был вынужден
отклонять работы профессора Г. Но - мы это все знаем - профессор Г не такой
человек, которому можно закрыть доступ на печатные страницы. И вот читатель
получает журнал No 4. Но ведь и Г должен где-то провести запретную черту! Он
упорно отказывается публиковать труды профессора Д под тем предлогом, что Д
не знает орфографии. (И это, честно говоря, правда.) Конечно, некоторые
станут утверждать, что статью можно доработать и в редакции. (И это,
разумеется, справедливо.) Но профессора Г тоже можно понять, и я не стал бы
обвинять его в ограниченности. Просто он не хочет, чтобы о журнале No 4
ходила молва, будто там принимают все, что напечатано на машинке на одной
стороне листа через два интервала. Он должен поддерживать престиж журнала. С
другой стороны, ни у кого не поднимется рука бросить камень в профессора Д
за то, что он начал издавать журнал No 5. Именно такое развитие событий
привело к тому, что только по вопросам зубоврачевания и зубопротезирования у
нас издается около восьмидесяти журналов.
Если бы прогресс в науке измерялся только количеством опубликованных
работ, то число существующих журналов могло бы стать источником
удовлетворения и гордости. Но необходимо помнить, что каждому журналу нужен
редакционный совет и редколлегия, несколько редакторов с помощниками,
многочисленные обозреватели, консультанты и рецензенты. За счет
человеко-часов, потраченных на академическую журналистику, теряется масса
времени, предназначенного для научной работы. Если бы все, имеющие
касательство к какому-то определенному вопросу, читали журналы, издающиеся
другими (а это лучший способ избежать дублирования), то ясно, что у них не
оставалось бы времени ни на что другое. Интересно отметить, что те немногие
люди, исследования которых представляют хоть какую-то ценность, обычно
держат друг друга в курсе своих дел с помощью личной переписки.
Из сказанного можно ошибочно заключить, что всякий человек, посвятивший
себя научной работе, заканчивает свою карьеру редактором. Это неверно.
Становятся редакторами лишь те, кому не удается занять административную
должность.
Каков нормальный ход событий? Человеку, сделавшему значительный вклад в
науку, настойчиво предлагают субсидии для расширения фронта исследований.
Именно так случилось с доктором Ложкин-сом, блестящим сотрудником профессора
Вилкинса. Разве можно забыть его речь, произнесенную на заседании
Американской федерации клинических исследований в 1938 году! По его теории
художники, создающие современную абстрактную живопись, как правило, страдают
дальтонизмом, а в отдельных случаях - слабоумием. Этим он создал себе
репутацию, и фонд Далвзялкинса поспешил щедро субсидировать его дальнейшую
работу. Ложкинса попросили выяснить, действительно ли у композиторов,
пишущих танцевальную музыку для молодежи, отсутствует музыкальный слух (как
подозревал профессор Вилкинс) или они просто психически недоразвиты (мнение,
к которому склонялся сам Ложкинс). Это был грандиозный проект. Сектор А
предназначался для работы с художниками, страдающими цветной слепотой, а
сектор В - для обследования умственно неполноценных джазистов. Отныне
доктору Ложкинсу приходилось заниматься организацией работы своего
персонала, насчитывающего 432 человека, из которых 138 имели медицинскую или
научную квалификацию, 214 имели среднее и высшее техническое образование, 80
были нанять! для канцелярской работы. Ну, а то, что сам доктор Ложкинс
лишился возможности заниматься научной работой, - очевидно. Но не многие
люди понимают, что на этом пути они лишатся также и возможности руководить
чьей-либо научной работой. Они будут все время тратить на проблемы
рационального использования рабочих помещений, заниматься техникой
безопасности, составлением графика отпусков, упорядочиванием заработной
платы и т. д. и т. п.
Теперь мы можем сформулировать "Закон Паркинсона для научных
исследований". Вот он: "Успех в научных исследованиях вызывает такое
увеличение субсидии, что продолжение исследований становится невозможным".
Напечатано в журнале
"New Scientist", 13, No 271 (1962).
ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ И ВСЕЛЕННАЯ
Стефен Ликок
"За сто семьдесят шесть лет Нижняя Миссисипи стала короче на двести
сорок две мили. В среднем это составляет чуть больше, чем миля с третью за
год. Отсюда следует - в этом может убедиться любой человек, если он не
слепой и не идиот ,- что в нижнесилурийском периоде (он закончился как раз
миллион лет тому назад: в ноябре юбилей) длина Нижней Миссисипи превышала
один миллион триста тысяч миль. Точно так же отсюда следует, что через
семьсот сорок два года длина Нижней Миссисипи будет равна одной миле с
четвертью, Каир и Новый Орлеан сольются и будут процветать, управляемые
одним мэром и одной компанией муниципальных советников. В науке
действительно есть что-то захватывающее: такие далеко идущие и всеобъемлющие
гипотезы способна она строить на основании скудных фактических данных".
(Марк Твен, "Жизнь на Миссисипи")
Выступая в декабре 1941 года на ежегодном собрании Американской
ассоциации содействия развитию науки и выступая фактически от имени и по
поручению своего огромного 100-дюймового телескопа, профессор Эдвин Хаббл из
обсерватории Маунт-Вильсон (Калифорния) с довольным видом объявил, что
Вселенная не расширяется. Это была поистине хорошая новость, если и не для
широкой публики, у которой пока не было оснований подозревать, что Вселенная
вообще расширяется, то по крайней мере для тех из нас, кто смиренно пытается
"следить за развитием науки". В течение последних двадцати пяти лет, точнее
со дня обнародования этой ужасной гипотезы профессором де Ситтером в 1917
году, мы, кто как мог, пытались жить в этой расширяющейся Вселенной, каждая
часть которой с кошмарной скоростью улетает от всех остальных частей. Это
напоминало нам того отчаявшегося влюбленного, который вскочил на коня и
поскакал, как безумный, во всех направлениях. Идея была величественная, но
создавала какое-то ощущение неудобства.
Тем не менее мы должны были в нее верить. Должны были, потому что
полагались, например, на авторитет Спенсера Джонса из Королевского
астрономического общества, который не далее как в 1940 году в своей
захватывающей книге "Жизнь в других мирах" утверждал, что "далекая галактика
в созвездии Волопаса удаляется от нас со скоростью 24 300 миль в секунду.
Отсюда следует, что она находится на расстоянии 230 000 000 световых лет от
Солнечной системы". Я на всякий случай напомню моим друзьям - любителям
науки, что световой год - это расстояние, которое свет проходит за год,
двигаясь со скоростью 186000 миль (300000 км) в секунду. Другими словами,,
эта "далекая галактика" находится от нас сейчас на расстоянии 1 049 970 980
000 000 000 000 миль...
И вот теперь оказывается, что она вовсе не удаляется! А ведь астрономы
не просто предположили, что Вселенная расширяется, а доказали это, изучая
поведение красной части спектра, которая от такого открытия покраснела еще
больше, как та стыдливая вода в Кане Галлилейской, которая "увидела Господа
Бога своего и покраснела". Один из самых выдающихся наших астрономов, сэр
Артур Эддингтон, написал книжку "Расширяющаяся Вселенная", чтобы довести
этот факт до всеобщего сведения. Астрономы в большинстве своем восприняли
новость об этом вселенском взрыве с таким же спокойствием, с каким в свое
время приняли к сведению известие о грядущей тепловой смерти Вселенной;
согласно второму закону термодинамики, она ведь должна погибнуть от холода.
Но радость, которую доставил нам профессор Хаббл, умеряется некоторыми
сомнениями и размышлениями. Не подумайте, что я высказываю неверие в науку
или неуважение к ней (в наши дни это было бы так же чудовищно, как во
времена Исаака Ньютона не верить в Святую Троицу). Но все же... Сегодня мы
расширяемся, завтра - сжимаемся: сперва мы мучаемся в искривленном и
замкнутом пространстве, потом эту петлю ослабляют и распускают совсем;
только что нас приговорили к мученической смерти при температуре минус 273°
по-Цельсию, в холоде, который охватит всех и вся,- и вот снова потеплело.
Так вправе мы спросить - в чем же дело? Где мы находимся? А на этот вопрос
отвечает Эйнштейн: "Нигде, потому что места, где мы могли бы находиться, нет
вообще". Так что подхватывайте свои книжки, следите за развитием науки и
ждите следующего астрономического конгресса. Возьмем историю со знаменитым
Вторым началом термодинамики, этим проклятием неумолимой судьбы, которое
обрекает всю Вселенную (или по крайней мере всю жизнь во Вселенной) на
смерть от холода. Теперь я с сожалением вспоминаю слезы, которые проливал,
сердечно сочувствуя той последней кучке обреченных, которым предстоит
скончаться при температуре 273° ниже нуля по Цельсию, при абсолютном нуле,
когда все тепло будет исчерпано и все молекулы остановятся. Не будут гореть
печи, не будут зажигаться спички, да и некому их будет зажигать...
Помню, как я первый раз, еще будучи маленьким мальчиком, прочитал про
этот жестокий закон в "научно-популярной" книжке, озаглавленной "Наше время
истекает". Написана она была Ричардом Проктором и производила ужасающее
впечатление. Солнце-то, оказывается, остывает и скоро погаснет совсем. Это
подтвердил и лорд Кельвин. Как все шотландцы, он-то ничего не боится и
оставил Солнцу и всей Солнечной системе только девяносто миллионов лет
жизни.
Это знаменитое предсказание впервые было сделано в 1824 году великим
французским физиком Никола Карно. Он показал, что все тела во Вселенной
меняют свою температуру - горячие остывают, а холодные нагреваются. Таким
образом, они выравнивают свою температуру. Это все равно что разделить
богатое наследство поровну между всеми бедными родственниками; результатом
будет общая нищета. Так и нас всех в конце концов должен охватить холод
мирового пространства.
Правда, проблеск надежды появился, когда Эрнст Резерфорд и другие
ученые открыли радиоактивность. Радиоактивные атомы, распадаясь, казалось,
смогут поддерживать огонь на Солнце еще довольно долго. Эта приятная новость
означала, что Солнце, с одной стороны, много моложе, а с другой - много
старше, чем предполагал лорд Кельвин. Но все равно это всего лишь отсрочка.
Все, что ученые могут нам предложить, это 1 500 000 000 лет. Потом все равно
замерзнем.
Когда на смену средневековым суевериям пришло просвещение, первыми
науками, которые выделились и самоопределились, были математика, астрономия
и физика. К началу девятнадцатого столетия все было поставлено на свои
места; Солнечная система вращалась так сонно и плавно, что Лаплас сумел
убедить Наполеона в том, что бог, который бы присматривал за ней, вообще не
нужен. Гравитация работала, как часы, а часы работали, как гравитация.
Химия, которая, как и электричество во времена Бенджамена Франклина, была
лишь набором бессвязных экспериментальных данных, превратилась в науку после
того, как Лавуазье открыл, что огонь не вещь, а процесс, что-то происходящее
с вещами. Эта мысль была настолько выше понимания широкой публики, что ее
автора в 1794 году гильотинировали. Появился Дальтон и показал, что любую
вещь можно раздробить на очень-очень маленькие атомы, атомы объединяются в
молекулы, и все идет по плану. С Фарадея и Максвелла заняло свое место в
новом научном порядке и электричество (оказалось, что это то же самое, что
магнетизм).
Примерно к 1880 году выяснилось, что мир прекрасно объяснен наукой.