7810 Кто ни промешки, ни промашки
Не знал за дамою своей?
И это в ней всего ценней:
Даруется удел счастливый
Любовью дамы, не ленивой
Всегда на всякую услугу,
Но не на притесненья другу.
Насколько сладостно с такой,
Приятной самой и благой
И нежной и во всем примерной,
7820 Настолько тягостно со скверной
Особой, нрав которой груб,
Дурны манеры, разум туп.
Те знают, кои претерпели
Зло это, не приблизясь к цели!
И я о том молчать не стану,
Как предана она обману
И счастлива, предлог нашед
Сказать возлюбленному "нет".
Столь неотесанную тешит
7830 То, что никто ее не тешет,
До дня, когда, не видя в лоске
Нужды, забудут все о теске:
Коль "нет" такая произносит,
Когда ее хотят и просят,
То вовсе смысла нет, когда
Уже не просят, молвить "да".
Коль "некала" при просьбе всякой,
Быв юной, - в старости не "дакай"!
Своим не ублажить ей даром
7840 Ни в юном возрасте, ни в старом.
Мне ясно, что когда б цепа
У красоты, как у вина
Иль золота росла с годами,
То, мучась, милосердья в даме
Вы не нашли б наверняка:
Хотя по всем статьям дика,
Служенья жаждет и почета,
А к ней придет за тем же кто-то
Спесивой станет и бесстрастной,
7850 Притом что грамота несчастной
Жалована на малый срок!
Краса иссякнет, как поток,
На краткий миг после дождей
Живей бегущий, чем ручей,
Водой обязанный ключу.
"Вы думаете, я шучу?
Нет, здравый смысл тому нас учит,
Что только зря влюбленных мучит
Задержка дамы иль запрет.
7860 Пусть позабудет впредь о "нет",
Пусть от привычки этой вредной
Скорей избавит ум свой бедный,
Ибо тому, кто уж привык
К дурному, не отвыкнуть вмиг.
Не шутки ради нам Гораций {229}
Оставил несколько нотаций:
Вкус, коим котелок пропитан
Сначала, до конца храпит он.
И все, когда нечист сосуд,
7870 Скисает, что в нею нальют.
Но с дамой мучиться не надо
Гильему: все для друга рада
Сказать и сделать, что должна,
По слову первому она.
Меж тем, с лувенским Гонтариком
Бой в нетерпении великом
Тот начинает, кто доселе
Непревзойден был в ратном деле,
То бишь Альфонс, Тулузский граф.
7880 Два славных рыцаря стремглав
Несутся; тот и этот щит
Смят; под ударами трещит
Нагрудник конский и подпруга.
Сбить наземь силятся друг друга,
И каждый не жалеет шпор.
Жесток удар, могуч напор.
Сбив седла, копья изломав,
Дерутся с помощью булав
И жезлов; шлем стремясь рассечь,
7890 Лишь гнут его, зазубрив меч.
Не видел свет подобной рубки.
Никто не делает уступки,
Показывая, как он смел.
С арены уходя, успел
Гильем Неверский дать наглядный
Бойцам урок работы ратной.
Шестнадцать захватил коней
Кастильских он, со сбруей всей
И седлами, и всех поврозь
7900 Хозяев их; не удалось
Тулузской стороне помочь им
Граф спасся, плен достался прочим:
Джауфре де Блай средь тех рубак,
Граф, не риставший натощак;
Арнаут Бувильский - друг баронам
Благим и враг угрям копченым;
А третий - Юк де Люзиньян;
Средь сих владельцев замков рьян
И славен каждый был воитель.
7910 Гильем спросил у них: "Хотите ль,
Чтоб плен не тяготел над вами?"
- "О да, сеньор". - "Сеньоры, к даме
Моей тогда направьте шаг,
К тому, где королевский стяг
Вы видите, ступайте входу,
Клянусь, вам даст она свободу".
- "Благодарим, сеньор, мы ей
Себя вручим как ваш трофей".
Доспехов и коней возврат
7920 Недолог; все туда спешат,
Где возле узкого проходца
Фламенка шутит и смеется
И, как король и свита вся,
Вслух говорит, что удался
Турнир. Ей пленники пред всеми,
С почтеньем молвив о Гильеме,
Сдаются, говоря: "Благая,
Короной красоты блистая,
Соединяете в себе вы
7930 Все из достоинств королевы.
Гильем Неверский куртуазный
Нас - бой ведя в разнообразной
Манере, - в плен забрал, и вот,
В дар, под начало ваше шлет".
Фламенка королю со смехом
Бросает: "Я рукав с успехом
Пустила в дело: возросло
Баронов, взятых в плен, число".
И тем: "Вас не хочу держать я
7940 В неволе, не мое занятье.
Забудьте же, что вы в плену,
Я вас пленившему верну,
Его лишь и благодарите:
Взял в плен и даст из плена выйти".
Они, как только с ней простились,
На луг к Гильему возвратились,
Чтоб передать от той поклон,
Чьей щедростью возвышен он.
Эн Арчимбаут, все поле сечи
7950 Объехав, рад был каждой встрече
С соперником. Вот дон д'Андюз
Схватился с ним, отнюдь по трус:
Так люто бьются, что пробит
У каждого тяжелый щит
И разъезжается кольчуга,
Но наземь им не сбить друг друга.
Граф де Сент-Поль стал в свой черед
Ристать, когда пред ним, в намет
Коня пустив, эн Аймерик,
7960 Нарбоннский герцог, вдруг возник:
Так в этой схватке оба круты,
Что чуть не с первой же минуты
Пришлось им наземь соскользнуть.
Их кони сшиблись грудь об грудь,
Стремясь друг друга побороть,
И рухнули - расселась плоть.
К ним рыцарей два стана мчатся
. . . . . . . . . . . . . . . . {230}
Как в деле лучше преуспеть,
7970 Чтоб подвиг их считали впредь
Примером доблести и чести.
Держались в каждом стане вместе
Бойцы: копей вернув себе,
Столь многие спешат борьбе
Предаться с небывалым жаром,
Что глушится удар ударом.
Теснимы, сил лишась, приняв
Удары копий и булав,
Они, отъехав, ищут случай
7980 Вновь показать в бою, кто лучший,
Чьи правильней приемы, чей
Удар точней и конь ловчей.
Сошлись Гильем де Мониелье
И эн Гарин де Реортье:
Бургундец {231} был обескуражен
Тем, что с седла два раза ссажен;
Лежит он, и никто нейдет
На помощь - этот стан и тот
Осмеивают исполина,
7990 А он был больше Константина {232},
Соперник же, хоть ростом мал,
Когда к упавшему взывал,
То громко говорил и звучно:
"Сеньор, ну как внизу, не скучно?"
Свое ристание Туренский
Виконт и граф Готье Бриеннский
Вели на куртуазный лад:
К руке соперника прижат
Выл щит, рука уперта в боге.
8000 Удар их копий столь жесток,
Что, щит пробив, пронзает руку,
Но это незаметно: муку
Терпя, они свой стойкий нрав
Являют, виду не подав,
Что ранены и терпят боль,
Меж тем, раненья тяжки столь,
Что без оружья, без турнирной
Борьбы придется месяц мирный
Прожить им. Графу де Родез
8010 Шампанский граф наперерез
Помчался: оба в битве яры,
Великолепны их удары.
Пахва, нагрудник, удила,
Ремень стремян, лука седла,
Подпруга, трок, продетый в пряжки,
Искромсаны; никто, промашки
Не сделав, не повержен в прах
Устаивают на ногах,
Щит у груди, над головой
8020 Копье: затеять пеший бой
Готовы, не жалея сил.
Но тут король провозгласил:
"Бароны, на сегодня хватит!
Пусть больше сил никто не тратит.
Все схватки славны; захоти
Придумать кто, не превзойти
Мечтам ристаний столь отменных".
Вот по домам коней и пленных
Разводят, но на зависть всем
8030 Был тех, кого забрал Гильем
Неверский в плен, благой удел:
На них цепей он не надел,
И им не нужен поручитель,
Почтившим даму, чей учитель
Благодеянье. Общий сбор
Трубит рожечник и жонглер
То там, то здесь. После обеда
Ведется про турнир беседа
Баронами при короле
8040 Сведя, мол, лучших на земле
Бойцов, другим он не чета:
"Но выше всех свои цвета
Тот носит, кто, его начав,
От дамы получил рукав".
Перед вечерней, на закате,
Тот, для кого Амор занятье
Найдет, к той во дворец идет,
Без чьих не может жить щедрот.
Весьма радушен дамы вид,
8050 И он ее благодарит
За тот рукав из багряницы.
Поближе каждый стать стремится
К другому, чтобы, чередуя
С объятиями поцелуи,
Ласкать хотя бы ткань одежд,
И все; они полны надежд,
Чуть только будет то удобно,
Все показать, на что способны.
Вновь на турнир с утра спешил
8060 Народ; Фламенку на настил,
Взяв за руку, король возвел.
Вновь отдан вмиг был узкий дол
Турнирным пляскам всевозможным:
Ни танец аббатисы сложным
Столь не бывал, ни пикомпан {233}.
Считать не успевали ран,
Пленений, возвращений к воле,
Там - падали, там - встав, кололи.
С виконтом де Мелюн, верхом
8070 Сидевшем на коне гнедом,
Сумел сеньор де Кардальяк
Управиться; дивился всяк,
На ход нежданный боя глядя:
Виконт был выше на две пяди
И силу большую имел;
Но предначертан сей удел
Любому, и весьма он част:
Чего природа не додаст
Кому-то в росте или в силе,
8080 Вернет то в доблести и пыле.
Не может выглядеть убого
Тот, скрыто в ним достоинств много.
Есть поговорка: "Мозгу прок
Ничтожный от волос и щек".
Тот ростом взял, кто не удал,
Кто мужествен, тот ростом мал.
А с графом Фландрским, что пришпорил
Как раз коня, в ристанье спорил
Джауфре де Люзиньян, и лугом
8090 Они скакали друг за другом.
Им удается на куски
Рассечь ударами щитки,
Пронзить кольчугу и вспороть
Камзол, под тканью ранив плоть.
Едва не падают на землю
. . . . . . . . . . . . . . . . {234}
ДОПОЛНЕНИЯ
Перевод А. Г. Наймана
АРНАУТ ДАНИЭЛЬ
Когда с вершинки
Ольхи слегает лист,
Дрожат тростинки,
Крепчает ветра свист,
И нем солист
Замерзнувшей лощинки
Пред страстью чист
Я, справив ей поминки.
Морозом сжатый,
Спит дол; но, жар храня,
Амор-оратай
Обходит зеленя,
Согрев меня
Дохой, с кого-то снятой,
Теплей огня,
Мой страж и мой вожатый.
Мир столь прекрасен,
Когда есть радость в нем,
Рассказчик басен
Злых - сам отравлен злом,
А я во всем
С судьбой своей согласен:
Ее прием
Мне люб и жребий ясен.
Флирт, столь удобный
Повесам, мне претит:
Льстец расторопный
С другими делит стыд;
Моей же вид
Подруги - камень пробный
Для волокит:
Средь дам ей нет подобной.
Было б и низко
Ждать от другой услад,
И много риска:
Сместится милой взгляд
Лишусь наград;
Хоть всех возьми из списка
Потрембльский хват
Похожей нет и близко.
Ее устои
Тверды и мил каприз,
Вплоть до Савойи
Она - ценнейший приз,
Держусь я близ,
Лелея чувства, кои
Питал Парис
К Елене, житель Трои.
Едва ль подсудна
Она молве людской;
Где многолюдно,
Все речи - к ней одной
Наперебой;
Передаст так скудно
Стих слабый мой
То, что в подруге чудно.
Песнь, к ней в покой
Влетев, внушай подспудно,
Как о такой
Пропеть Арнауту трудно.
БЕРТРАН ДЕ БОРН
О Лимузин, земля услад и чести,
Ты но заслугам славой почтена,
Все ценности в одном собрались месте,
И вот теперь возможность нам дана
Изведать радость вежества сполна:
Тем большая учтивость всем нужна,
Кто хочет даму покорить без лести.
Дары, щедроты, милость в каждом жесте
Любовь лелеет, словно рыб - волна,
Мила любезность ей, благие вести,
Но также - двор, турниры, брань, война:
В ком тяга к высшей доблести сильна,
Не оплошай, ибо судьбой она
Нам послана с доной Гвискардой вместе.
ПЕЙРЕ КАРДЕНАЛЬ
Любовь я ныне славлю всласть:
Она дает мне спать и есть,
Меня не жжет, не студит страсть,
Я не блуждаю где невесть,
Вдаль не гляжу, зареван,
Не мучит душу мне разлад,
Я не унижен, не распят,
К посланцу но прикован,
Предать меня не норовят,
Дела мои идут на лад.
Против меня не ставят спасть,
Не страшно мимо стула сесть,
Не надо ни изменниц клясть,
Ни грубого ревнивца месть,
Никем не атакован,
Ничьей внезапностью по смят,
Не гнусь под грузом глупых лат,
Не гол, не обворован,
Не говорю, что я объят
Любовью, ни что в сердце ад.
Не говорю, что должен пасть,
Что мук любви не перенесть,
Встреч не ищу, не славлю власть
Той, что могла мне предпочесть
Любого, будь готов он;
Нет дела до ее наград,
До сердца, сданного в заклад;
Не бит, не ошельмован,
Любовью в кандалы не взят,
Напротив, ускользнул и рад.
Благую победитель часть
Избрал: его венчает честь,
А побежденного ждет пасть
Могилы, страшно произнесть.
Но высший тем дарован
Удел, кто из души разврат
Изгнал, кто армией услад
Не мог быть завоеван;
Победа эта им стократ
Важней, чем городов захват.
Хочу на тех охулки класть,
Чья речь - ручей, чьих чар не счесть,
Кто скор корысть красавиц красть,
Вливая ловко в ласку лесть;
Их раж и жар раскован,
Они о нас надменно мнят;
Визг розг и грязь грызне грозят,
Но зря тот арестован,
Чья явь - любовь, а яства - яд;
Плачь, коль оплачен оптом клад.
Курс волей облюбован
Такой, что чувства наугад,
А не куда хочу, летят.
ПРИЛОЖЕНИЯ
А. Г. Найман
О "ФЛАМЕНКЕ" - СТАРОПРОВАНСАЛЬСКОМ РОМАНЕ XIII в.
В начале XIX в. новоназначенный префект департамента Од обнаружил в каркассонской муниципальной библиотеке рукопись in-octavo в деревянном переплете, с вырванным началом и концом и несколькими недостающими в середине листами. 139 сохранившихся листов были записаны с двух сторон в одну колонку стихами на старопровансальском языке, 25 позолоченных заглавных букв и 221 монохромная (синего или красного цвета) украшены богатым орнаментом, пергамент листов был в хорошем состоянии. Рукопись направили ученому эрудиту Франсуа Рейнуару, и вскоре, в составе первого тома словаря провансальского языка, он опубликовал несколько сотен стихов новонайденного романа {Raynouard F. Lexique roman, ou dictionnaire de la langue des troubadours, vol. 1. Paris, 1838, p. 1-47.}, дав ему название "Фламенка", каковое за ним и закрепилось (подлиннее заглавие навсегда утрачено для нас вместе с титульным листом рукописи). Первое полное издание романа вышло в 65 г. {Meyer P. Le Roman de Flamenca. Paris - Beziers 1865.} Новейшее издание, снабженное превосходным научным аппаратом, появилось несколько лет назад в Швейцарии {Gschwind U. Le Roman de Flamenca. - Romanica Helvetica, vol. 86 A-B. Bern, 1976.}.
В последние годы читатели, интересующиеся средневековой куртуазной литературой Западной Европы, нередко получали возможность знакомиться с новыми ее памятниками. В серии "Библиотека всемирной литературы" был выпущен том "Трубадуры. Труверы. Миннезингеры" (серия I, т. 23), Главная редакция восточной литературы издательства "Наука" издала небольшую, но достаточно репрезентативную антологию старопроваисальской поэзии {Песни трубадуров. М., 1979.}, а в серии "Литературные памятники" вышли "Смерть Артура" Томаса Мэлори (1975), романы о Тристане и Изольде (1970), "Песни" Бернарта де Вентадорна (1979) и романы Кретьена де Труа (1980). К этому списку надо добавить и несколько выходящих в той же серии книг - итальянский сборник XIII в. "Новеллино" и собрание средневековых провансальских новелл, представляющих собой жизнеописания трубадуров. В том же ряду стоит и "Фламенка" - один из двух дошедших до нас провансальских куртуазных романов.
Как всякий выдающийся памятник литературы, "Фламенка", которой посвящена колоссальная научная литература {Полная библиография может быть найдена в указанном издании Гшвинда. Наиболее интересные работы отмечены в дальнейших примечаниях.}, обросла несколькими устойчивыми характеристиками. Достаточно посмотреть на названия некоторых книг и статей о романе, постоянно именуемом "жемчужиной провансальской литературы", чтобы получить представление об основных подходах к нему: "У истоков психологического романа" {Lavana R., Nelli R. Aux origines du roman psychologique: Examen du Roman de Flamenca. - Cahiers du Sud, 44, 1956/1957, p. 192-202.}; "Фламенка", роман южнофранцузских нравов" {Suguy F. Flamenca, Roman de Moeurs du Midi. - Revue de l'Universite d'Okoyama, dec. 1956, p. 13-26. Эта традиция восходит к П. Мейеру, который в предисловии к своему изданию называл "Фламенку" "романом современных нравов, прекрасно изображающих блестящую жизнь дворов в XIII веке". - Op. cit., p. 1.}; "Провансальская "наука любви" XIII века" {Nelli R. Le Roman de Flamenca: Un art d'aimer occitanien du XIII siecle. Toulouse, 1963.}; "Роман "Фламенка" как изображение куртуазной речи" {Der Flamencaroman ais Darstellung eines parlamens fis. - In: Steeger H. Ascese und Amour courtois, Diss. Heidelberg, 1954}, и даже "Фламенка, средневековая сатира на куртуазную любовь" {Shedd G. M. Flamenca, a medieval satire oj Courtly Love. - Chaucer Review, II, 1967, p. 43-65.}. Как видим, интерпретации "Фламенки" весьма колеблются, достигая противоположностей в широком спектре его истолкования - от "науки любви" в средневековой, восходящей к Овидию, традиции (развитой в XII в. близким ко двору Марии Шампанской северофранцузским клириком Андреем Капелланом, автором латинского трактата об искусстве куртуазной любви) - до сатиры на эту любовь. Для объяснения этого парадокса нам надо прежде всего сказать несколько слов не только о самой куртуазной любви, но и о том куртуазном обществе юга Франции, в котором зародилась и была развита ее концепция, определяющая культурные модели и модели сознания в Европе вплоть до сего дня. Здесь же заметим, что для русского читателя "Фламенка" представляет еще и особый интерес в связи с тем, что Александр Блок, специально изучавший этот роман, в большой мере использовал его материал в своей драме "Роза и крест", что было детально исследовано в специальной монографии В. М. Жирмунским {Жирмунский В. М. Драма Александра Блока "Роза и крест". Литературные источники. Л., 1964. - Перепечатано в его "Избранных трудах". "Теория литературы. Поэтика. Стилистика". Л., 1977. В пьесу перешел из романа вместе с его именем образ ревнивца Арчимбаута и множество деталей - от описания выступления на майском празднике жонглеров или мотива рыцаря под цветущей яблоней и до диалогической сцепы, которую разыгрывает героиня драмы Изора и ее камеристка Алиса в "Башне неутешной вдовы", пользуясь вместо молитвенника романом о Флоре.}.
Расцвет провансальской литературы связан с творчеством трубадуров первых в Европе поэтов, сочинявших куртуазную лирику на народном языке юга Франции - Прованса. Зарождение поэзии трубадуров в конце XI - начале XII в. связано с феноменом "средневекового Ренессанса" - необычайным культурным взрывом, сопутствовавшим процветанию независимых южных феодально-аристократических дворов, издавна связанных (географически, исторически и династически) с соседней арабо-испанской культурой {См. Bezzola R. Les origines et la formation de la litterature courtoise en Occident, 5 vols., Paris, 1944-1962.}. Выражением нового куртуазного идеала становится любовь к Даме. Не только самый уклад жизни средневекового замка, с той огромной ролью, какую в нем играла его хозяйка-кастелланша, но и понятные ограничения, защищающие честь девицы в регламентированном средневековом обществе, сделали объектом куртуазного поклонения замужнюю даму - жену феодального сеньора. Любовь к Даме трубадура носит характер идеальный по преимуществу, являясь для него источником духовного постижения и совершенствования. Муж, поэтому, должен был проявлять величайшую терпимость, тем более, что в мифологизированном мире куртуазной любви его супружеские права не подвергались ни малейшей опасности. Напротив, ревность, как тенденция к эгоистическому обладанию, в мире куртуазии считалась тягчайшим грехом. Куртуазная любовь породила великолепную поэзию, оказавшую влияние на всю последующую европейскую поэтическую традицию.
"Провансальский Ренессанс" был, однако, сравнительно недолгим. Уже в начале XIII в., в ходе войн, которые более отсталый в культурном отношении Север вел против Юга, Провансу с его аристократической куртуазной культурой было нанесено поражение, и оправиться от него он уже не смог. В такую тяжелую для Прованса пору и был создан роман "Фламенка" {Проблемы становления французского куртуазного романа, актуальные и с точки зрения предыстории романа провансальского (представленного, как сказано выше, лишь еще одним дошедшим до нас вместе с "Фламенкой" романом бретонского цикла), исследовались недавно в монографии: Михайлов А. Д. Французский рыцарский роман. М., 1976.}, явившийся своего рода литературной ретроспективой провансальской куртуазной жизни {Действие романа недаром происходит между двумя великолепными куртуазными празднествами - свадебным пиром и турниром Арчимбаута. См.: Schwarze Ch. Pretz, Amor, Gelosia. Zur Struktur des altprovenzalischen Flamenca-Romans. - Zeitschrift fur romanische philologie, 83, 1967, p. 280-305.}. В этом свете проясняется значение одного из отступлений. В в начале романа, которое Шарль Кампру, поэт и ученый современного Прованса, предлагает, за неимением не дошедшего до нас Пролога, считать таковым {Campronx Ch. Preface a Flamenca? - Melanges do linguistique francaise et de philologie et litterature medievales offerts a M. Paul Irubs. Strasbourg, 1973, p. 649-662.}:
Прием роскошно был устроен.
Тот званья богача достоин,
Кто больше тратит на гостей.
Быть хочет каждый всех шедрей
И всем, кто примет, что-то дарит.
Не нынешний он вовсе скаред:
Один раз даст, и взятки гладки,
Вот благородство и в упадке.
Тому едва ль кто изумится,
К единой цели мир стремится,
И ведомо ли вам, к какой?
Порок отправил на покой
Все то, что с Благородством схоже.
Скончалась Доблесть, Радость тоже.
- Но почему? - А потому,
Что Стыд сам при смерти. - Ему
От Знанья ждать ли исцеленья?
- Клянусь, что нет. Благоволенье
Сегодня рыночный товар;
Простой совет, не то что дар,
Дается человеком, лишь
Когда приносит то барыш
Ему иль другу, иль когда
Врагу довольно в том вреда.
Чтить Юность - тоже, значит, грех.
Что спорить, коль стоит при всех
Любовь с поникшей головой.
(Ст. 223-349.)
Хотя оплакивание куртуазных ценностей в поэзии трубадуров встречается едва ли не с момента ее зарождения (особенно у раннего - и единственного в романе названного по имени - Маркабрюна), отрывок этот, под таким углом зрения, приобретает особое значение, придавая роману полемическую ноту, столь актуальную в эпоху северофранцузской агрессии, и устанавливая его действие в перспективе некоего идеального куртуазного прошлого, где равновесие, нарушенное некуртуазным поведением мужа-ревнивца, может и должно быть восстановлено усилиями куртуазных его персонажей.
Сюжет романа развивается просто и изящно. Владетельный сеньор Арчимбаут Бурбонский через послов делает предложение дочери графа Ги Немурского, юной и прелестной Фламенке. Граф согласен, немедленно начинает готовиться к торжественному приему, и на Троицу в Немуре играется пышная свадьба. Арчимбаут спешит вернуться к себе в Бурбон, намереваясь по случаю свадьбы устроить небывалый доселе прием. На этом заканчивается экспозиция романа (ст. 1-361).
Праздник в Бурбоне удается на славу. Целыми семьями, в сопровождении оруженосцев и слуг, съезжаются на него все бароны страны. Король и королева, по просьбе Арчимбаута заехав в Немур, привозят с собой Фламенку. Столы ломятся от обильных и изысканных яств, сотни жонглеров показывают образцы певческого, танцевального, гимнастического искусства, слух гостей услаждается пленительными и поучительными историями, за пиром следует бал, за балом турнир, посвящение новых рыцарей. Веселье набирает силу, и когда королеве кажется, что ее супруг чрезмерно увлечен Фламсчшой, первое впечатление такое, что эту слабо диссонирующую ноту рассказчик взял лишь затем, чтобы придать мажорному повествованию дополнительную пикантность. Однако тонким ядом нескольких фраз королеве удается отравить сердце Арчимбаута. Внешне торжество заканчивается так же роскошно и радостно, как началось, но роман уже получил драматическую завязку (ст. 362-992).
От ревности Арчимбаут почти сходит с ума. Испытывая боль и бессильный гнев, он придумывает и осуществляет жестокий план: запирает Фламэнку вместе с двумя ее служанками-наперсницами, Маргаритой и Алис, в тесной башне замка. Никому не доверяя, он сам становится грозным стражем жены. Ей разрешается выходить лишь по воскресным и праздничным дням в церковь, и время от времени принимать ванны (обладающие также и целительным действием). И то и другое, разумеется, под неослабным надзором ревнивца, который позаботился о самых строгих мерах предосторожности. Так проходит два года (ст. 993-1560).
Прекрасный и юный (хотя и успевший уже приобрести главнейшие достоинства рыцаря и ученого клирика) граф Гильем Неверский, услышав печальную историю Фламенки и заочно влюбившись в нее, отправляется в Бурбон, чтобы помочь ей. Прибыв на место, он останавливается в гостинице Пейре Ги, хозяина тех самых ванн, которые иногда в сопровождении двух своих служанок посещает Фламенка. Природное обаяние и щедро раздаваемые дары сразу же приносят ему расположение домохозяина и его жены, так же как - через некоторое время - капеллана бурбонской церкви дон Жюстина. Первый раз он видит Фламенку в храме (30 апреля), в продолжение всей мессы - под вуалью, а в короткий миг, когда мальчик-прислужник Никола, давая благословение, подносит ей для поцелуя бревиарий, - часть лица. Ночью, во сне, ему открывается хитроумный план достижения цели. Все пружины сюжета взведены и начинают действовать (ст. 1561-2959).
Назавтра, вновь наблюдая в церкви момент благословения Фламенки, Гильем решает, что этого времени достаточно, чтобы успеть произнести короткое слово. Перед дневным сном он уже отчетливо формулирует для себя план действий: заставить священника взять его в прислужники, отпустив прежнего, и нанять камнетесов для рытья подкопа из ванн в его комнату. За обедом он делает первый шаг: договаривается с хозяевами о том, что они на время съедут, предоставив в его распоряжение весь дом; и со священником - о пострижении его в причетники. Тотчас на голове Гильема выстригают тонзуру. Он просит капеллана принять его в причет, отправив на его счет Никола учиться в Париж. Через три дня хозяева переезжают в другой дом, Гильем посылает гонца за рабочими, в конце недели уезжает Никола. Гильем становится прислужником (ст. 2960-3874).
Не знал за дамою своей?
И это в ней всего ценней:
Даруется удел счастливый
Любовью дамы, не ленивой
Всегда на всякую услугу,
Но не на притесненья другу.
Насколько сладостно с такой,
Приятной самой и благой
И нежной и во всем примерной,
7820 Настолько тягостно со скверной
Особой, нрав которой груб,
Дурны манеры, разум туп.
Те знают, кои претерпели
Зло это, не приблизясь к цели!
И я о том молчать не стану,
Как предана она обману
И счастлива, предлог нашед
Сказать возлюбленному "нет".
Столь неотесанную тешит
7830 То, что никто ее не тешет,
До дня, когда, не видя в лоске
Нужды, забудут все о теске:
Коль "нет" такая произносит,
Когда ее хотят и просят,
То вовсе смысла нет, когда
Уже не просят, молвить "да".
Коль "некала" при просьбе всякой,
Быв юной, - в старости не "дакай"!
Своим не ублажить ей даром
7840 Ни в юном возрасте, ни в старом.
Мне ясно, что когда б цепа
У красоты, как у вина
Иль золота росла с годами,
То, мучась, милосердья в даме
Вы не нашли б наверняка:
Хотя по всем статьям дика,
Служенья жаждет и почета,
А к ней придет за тем же кто-то
Спесивой станет и бесстрастной,
7850 Притом что грамота несчастной
Жалована на малый срок!
Краса иссякнет, как поток,
На краткий миг после дождей
Живей бегущий, чем ручей,
Водой обязанный ключу.
"Вы думаете, я шучу?
Нет, здравый смысл тому нас учит,
Что только зря влюбленных мучит
Задержка дамы иль запрет.
7860 Пусть позабудет впредь о "нет",
Пусть от привычки этой вредной
Скорей избавит ум свой бедный,
Ибо тому, кто уж привык
К дурному, не отвыкнуть вмиг.
Не шутки ради нам Гораций {229}
Оставил несколько нотаций:
Вкус, коим котелок пропитан
Сначала, до конца храпит он.
И все, когда нечист сосуд,
7870 Скисает, что в нею нальют.
Но с дамой мучиться не надо
Гильему: все для друга рада
Сказать и сделать, что должна,
По слову первому она.
Меж тем, с лувенским Гонтариком
Бой в нетерпении великом
Тот начинает, кто доселе
Непревзойден был в ратном деле,
То бишь Альфонс, Тулузский граф.
7880 Два славных рыцаря стремглав
Несутся; тот и этот щит
Смят; под ударами трещит
Нагрудник конский и подпруга.
Сбить наземь силятся друг друга,
И каждый не жалеет шпор.
Жесток удар, могуч напор.
Сбив седла, копья изломав,
Дерутся с помощью булав
И жезлов; шлем стремясь рассечь,
7890 Лишь гнут его, зазубрив меч.
Не видел свет подобной рубки.
Никто не делает уступки,
Показывая, как он смел.
С арены уходя, успел
Гильем Неверский дать наглядный
Бойцам урок работы ратной.
Шестнадцать захватил коней
Кастильских он, со сбруей всей
И седлами, и всех поврозь
7900 Хозяев их; не удалось
Тулузской стороне помочь им
Граф спасся, плен достался прочим:
Джауфре де Блай средь тех рубак,
Граф, не риставший натощак;
Арнаут Бувильский - друг баронам
Благим и враг угрям копченым;
А третий - Юк де Люзиньян;
Средь сих владельцев замков рьян
И славен каждый был воитель.
7910 Гильем спросил у них: "Хотите ль,
Чтоб плен не тяготел над вами?"
- "О да, сеньор". - "Сеньоры, к даме
Моей тогда направьте шаг,
К тому, где королевский стяг
Вы видите, ступайте входу,
Клянусь, вам даст она свободу".
- "Благодарим, сеньор, мы ей
Себя вручим как ваш трофей".
Доспехов и коней возврат
7920 Недолог; все туда спешат,
Где возле узкого проходца
Фламенка шутит и смеется
И, как король и свита вся,
Вслух говорит, что удался
Турнир. Ей пленники пред всеми,
С почтеньем молвив о Гильеме,
Сдаются, говоря: "Благая,
Короной красоты блистая,
Соединяете в себе вы
7930 Все из достоинств королевы.
Гильем Неверский куртуазный
Нас - бой ведя в разнообразной
Манере, - в плен забрал, и вот,
В дар, под начало ваше шлет".
Фламенка королю со смехом
Бросает: "Я рукав с успехом
Пустила в дело: возросло
Баронов, взятых в плен, число".
И тем: "Вас не хочу держать я
7940 В неволе, не мое занятье.
Забудьте же, что вы в плену,
Я вас пленившему верну,
Его лишь и благодарите:
Взял в плен и даст из плена выйти".
Они, как только с ней простились,
На луг к Гильему возвратились,
Чтоб передать от той поклон,
Чьей щедростью возвышен он.
Эн Арчимбаут, все поле сечи
7950 Объехав, рад был каждой встрече
С соперником. Вот дон д'Андюз
Схватился с ним, отнюдь по трус:
Так люто бьются, что пробит
У каждого тяжелый щит
И разъезжается кольчуга,
Но наземь им не сбить друг друга.
Граф де Сент-Поль стал в свой черед
Ристать, когда пред ним, в намет
Коня пустив, эн Аймерик,
7960 Нарбоннский герцог, вдруг возник:
Так в этой схватке оба круты,
Что чуть не с первой же минуты
Пришлось им наземь соскользнуть.
Их кони сшиблись грудь об грудь,
Стремясь друг друга побороть,
И рухнули - расселась плоть.
К ним рыцарей два стана мчатся
. . . . . . . . . . . . . . . . {230}
Как в деле лучше преуспеть,
7970 Чтоб подвиг их считали впредь
Примером доблести и чести.
Держались в каждом стане вместе
Бойцы: копей вернув себе,
Столь многие спешат борьбе
Предаться с небывалым жаром,
Что глушится удар ударом.
Теснимы, сил лишась, приняв
Удары копий и булав,
Они, отъехав, ищут случай
7980 Вновь показать в бою, кто лучший,
Чьи правильней приемы, чей
Удар точней и конь ловчей.
Сошлись Гильем де Мониелье
И эн Гарин де Реортье:
Бургундец {231} был обескуражен
Тем, что с седла два раза ссажен;
Лежит он, и никто нейдет
На помощь - этот стан и тот
Осмеивают исполина,
7990 А он был больше Константина {232},
Соперник же, хоть ростом мал,
Когда к упавшему взывал,
То громко говорил и звучно:
"Сеньор, ну как внизу, не скучно?"
Свое ристание Туренский
Виконт и граф Готье Бриеннский
Вели на куртуазный лад:
К руке соперника прижат
Выл щит, рука уперта в боге.
8000 Удар их копий столь жесток,
Что, щит пробив, пронзает руку,
Но это незаметно: муку
Терпя, они свой стойкий нрав
Являют, виду не подав,
Что ранены и терпят боль,
Меж тем, раненья тяжки столь,
Что без оружья, без турнирной
Борьбы придется месяц мирный
Прожить им. Графу де Родез
8010 Шампанский граф наперерез
Помчался: оба в битве яры,
Великолепны их удары.
Пахва, нагрудник, удила,
Ремень стремян, лука седла,
Подпруга, трок, продетый в пряжки,
Искромсаны; никто, промашки
Не сделав, не повержен в прах
Устаивают на ногах,
Щит у груди, над головой
8020 Копье: затеять пеший бой
Готовы, не жалея сил.
Но тут король провозгласил:
"Бароны, на сегодня хватит!
Пусть больше сил никто не тратит.
Все схватки славны; захоти
Придумать кто, не превзойти
Мечтам ристаний столь отменных".
Вот по домам коней и пленных
Разводят, но на зависть всем
8030 Был тех, кого забрал Гильем
Неверский в плен, благой удел:
На них цепей он не надел,
И им не нужен поручитель,
Почтившим даму, чей учитель
Благодеянье. Общий сбор
Трубит рожечник и жонглер
То там, то здесь. После обеда
Ведется про турнир беседа
Баронами при короле
8040 Сведя, мол, лучших на земле
Бойцов, другим он не чета:
"Но выше всех свои цвета
Тот носит, кто, его начав,
От дамы получил рукав".
Перед вечерней, на закате,
Тот, для кого Амор занятье
Найдет, к той во дворец идет,
Без чьих не может жить щедрот.
Весьма радушен дамы вид,
8050 И он ее благодарит
За тот рукав из багряницы.
Поближе каждый стать стремится
К другому, чтобы, чередуя
С объятиями поцелуи,
Ласкать хотя бы ткань одежд,
И все; они полны надежд,
Чуть только будет то удобно,
Все показать, на что способны.
Вновь на турнир с утра спешил
8060 Народ; Фламенку на настил,
Взяв за руку, король возвел.
Вновь отдан вмиг был узкий дол
Турнирным пляскам всевозможным:
Ни танец аббатисы сложным
Столь не бывал, ни пикомпан {233}.
Считать не успевали ран,
Пленений, возвращений к воле,
Там - падали, там - встав, кололи.
С виконтом де Мелюн, верхом
8070 Сидевшем на коне гнедом,
Сумел сеньор де Кардальяк
Управиться; дивился всяк,
На ход нежданный боя глядя:
Виконт был выше на две пяди
И силу большую имел;
Но предначертан сей удел
Любому, и весьма он част:
Чего природа не додаст
Кому-то в росте или в силе,
8080 Вернет то в доблести и пыле.
Не может выглядеть убого
Тот, скрыто в ним достоинств много.
Есть поговорка: "Мозгу прок
Ничтожный от волос и щек".
Тот ростом взял, кто не удал,
Кто мужествен, тот ростом мал.
А с графом Фландрским, что пришпорил
Как раз коня, в ристанье спорил
Джауфре де Люзиньян, и лугом
8090 Они скакали друг за другом.
Им удается на куски
Рассечь ударами щитки,
Пронзить кольчугу и вспороть
Камзол, под тканью ранив плоть.
Едва не падают на землю
. . . . . . . . . . . . . . . . {234}
ДОПОЛНЕНИЯ
Перевод А. Г. Наймана
АРНАУТ ДАНИЭЛЬ
Когда с вершинки
Ольхи слегает лист,
Дрожат тростинки,
Крепчает ветра свист,
И нем солист
Замерзнувшей лощинки
Пред страстью чист
Я, справив ей поминки.
Морозом сжатый,
Спит дол; но, жар храня,
Амор-оратай
Обходит зеленя,
Согрев меня
Дохой, с кого-то снятой,
Теплей огня,
Мой страж и мой вожатый.
Мир столь прекрасен,
Когда есть радость в нем,
Рассказчик басен
Злых - сам отравлен злом,
А я во всем
С судьбой своей согласен:
Ее прием
Мне люб и жребий ясен.
Флирт, столь удобный
Повесам, мне претит:
Льстец расторопный
С другими делит стыд;
Моей же вид
Подруги - камень пробный
Для волокит:
Средь дам ей нет подобной.
Было б и низко
Ждать от другой услад,
И много риска:
Сместится милой взгляд
Лишусь наград;
Хоть всех возьми из списка
Потрембльский хват
Похожей нет и близко.
Ее устои
Тверды и мил каприз,
Вплоть до Савойи
Она - ценнейший приз,
Держусь я близ,
Лелея чувства, кои
Питал Парис
К Елене, житель Трои.
Едва ль подсудна
Она молве людской;
Где многолюдно,
Все речи - к ней одной
Наперебой;
Передаст так скудно
Стих слабый мой
То, что в подруге чудно.
Песнь, к ней в покой
Влетев, внушай подспудно,
Как о такой
Пропеть Арнауту трудно.
БЕРТРАН ДЕ БОРН
О Лимузин, земля услад и чести,
Ты но заслугам славой почтена,
Все ценности в одном собрались месте,
И вот теперь возможность нам дана
Изведать радость вежества сполна:
Тем большая учтивость всем нужна,
Кто хочет даму покорить без лести.
Дары, щедроты, милость в каждом жесте
Любовь лелеет, словно рыб - волна,
Мила любезность ей, благие вести,
Но также - двор, турниры, брань, война:
В ком тяга к высшей доблести сильна,
Не оплошай, ибо судьбой она
Нам послана с доной Гвискардой вместе.
ПЕЙРЕ КАРДЕНАЛЬ
Любовь я ныне славлю всласть:
Она дает мне спать и есть,
Меня не жжет, не студит страсть,
Я не блуждаю где невесть,
Вдаль не гляжу, зареван,
Не мучит душу мне разлад,
Я не унижен, не распят,
К посланцу но прикован,
Предать меня не норовят,
Дела мои идут на лад.
Против меня не ставят спасть,
Не страшно мимо стула сесть,
Не надо ни изменниц клясть,
Ни грубого ревнивца месть,
Никем не атакован,
Ничьей внезапностью по смят,
Не гнусь под грузом глупых лат,
Не гол, не обворован,
Не говорю, что я объят
Любовью, ни что в сердце ад.
Не говорю, что должен пасть,
Что мук любви не перенесть,
Встреч не ищу, не славлю власть
Той, что могла мне предпочесть
Любого, будь готов он;
Нет дела до ее наград,
До сердца, сданного в заклад;
Не бит, не ошельмован,
Любовью в кандалы не взят,
Напротив, ускользнул и рад.
Благую победитель часть
Избрал: его венчает честь,
А побежденного ждет пасть
Могилы, страшно произнесть.
Но высший тем дарован
Удел, кто из души разврат
Изгнал, кто армией услад
Не мог быть завоеван;
Победа эта им стократ
Важней, чем городов захват.
Хочу на тех охулки класть,
Чья речь - ручей, чьих чар не счесть,
Кто скор корысть красавиц красть,
Вливая ловко в ласку лесть;
Их раж и жар раскован,
Они о нас надменно мнят;
Визг розг и грязь грызне грозят,
Но зря тот арестован,
Чья явь - любовь, а яства - яд;
Плачь, коль оплачен оптом клад.
Курс волей облюбован
Такой, что чувства наугад,
А не куда хочу, летят.
ПРИЛОЖЕНИЯ
А. Г. Найман
О "ФЛАМЕНКЕ" - СТАРОПРОВАНСАЛЬСКОМ РОМАНЕ XIII в.
В начале XIX в. новоназначенный префект департамента Од обнаружил в каркассонской муниципальной библиотеке рукопись in-octavo в деревянном переплете, с вырванным началом и концом и несколькими недостающими в середине листами. 139 сохранившихся листов были записаны с двух сторон в одну колонку стихами на старопровансальском языке, 25 позолоченных заглавных букв и 221 монохромная (синего или красного цвета) украшены богатым орнаментом, пергамент листов был в хорошем состоянии. Рукопись направили ученому эрудиту Франсуа Рейнуару, и вскоре, в составе первого тома словаря провансальского языка, он опубликовал несколько сотен стихов новонайденного романа {Raynouard F. Lexique roman, ou dictionnaire de la langue des troubadours, vol. 1. Paris, 1838, p. 1-47.}, дав ему название "Фламенка", каковое за ним и закрепилось (подлиннее заглавие навсегда утрачено для нас вместе с титульным листом рукописи). Первое полное издание романа вышло в 65 г. {Meyer P. Le Roman de Flamenca. Paris - Beziers 1865.} Новейшее издание, снабженное превосходным научным аппаратом, появилось несколько лет назад в Швейцарии {Gschwind U. Le Roman de Flamenca. - Romanica Helvetica, vol. 86 A-B. Bern, 1976.}.
В последние годы читатели, интересующиеся средневековой куртуазной литературой Западной Европы, нередко получали возможность знакомиться с новыми ее памятниками. В серии "Библиотека всемирной литературы" был выпущен том "Трубадуры. Труверы. Миннезингеры" (серия I, т. 23), Главная редакция восточной литературы издательства "Наука" издала небольшую, но достаточно репрезентативную антологию старопроваисальской поэзии {Песни трубадуров. М., 1979.}, а в серии "Литературные памятники" вышли "Смерть Артура" Томаса Мэлори (1975), романы о Тристане и Изольде (1970), "Песни" Бернарта де Вентадорна (1979) и романы Кретьена де Труа (1980). К этому списку надо добавить и несколько выходящих в той же серии книг - итальянский сборник XIII в. "Новеллино" и собрание средневековых провансальских новелл, представляющих собой жизнеописания трубадуров. В том же ряду стоит и "Фламенка" - один из двух дошедших до нас провансальских куртуазных романов.
Как всякий выдающийся памятник литературы, "Фламенка", которой посвящена колоссальная научная литература {Полная библиография может быть найдена в указанном издании Гшвинда. Наиболее интересные работы отмечены в дальнейших примечаниях.}, обросла несколькими устойчивыми характеристиками. Достаточно посмотреть на названия некоторых книг и статей о романе, постоянно именуемом "жемчужиной провансальской литературы", чтобы получить представление об основных подходах к нему: "У истоков психологического романа" {Lavana R., Nelli R. Aux origines du roman psychologique: Examen du Roman de Flamenca. - Cahiers du Sud, 44, 1956/1957, p. 192-202.}; "Фламенка", роман южнофранцузских нравов" {Suguy F. Flamenca, Roman de Moeurs du Midi. - Revue de l'Universite d'Okoyama, dec. 1956, p. 13-26. Эта традиция восходит к П. Мейеру, который в предисловии к своему изданию называл "Фламенку" "романом современных нравов, прекрасно изображающих блестящую жизнь дворов в XIII веке". - Op. cit., p. 1.}; "Провансальская "наука любви" XIII века" {Nelli R. Le Roman de Flamenca: Un art d'aimer occitanien du XIII siecle. Toulouse, 1963.}; "Роман "Фламенка" как изображение куртуазной речи" {Der Flamencaroman ais Darstellung eines parlamens fis. - In: Steeger H. Ascese und Amour courtois, Diss. Heidelberg, 1954}, и даже "Фламенка, средневековая сатира на куртуазную любовь" {Shedd G. M. Flamenca, a medieval satire oj Courtly Love. - Chaucer Review, II, 1967, p. 43-65.}. Как видим, интерпретации "Фламенки" весьма колеблются, достигая противоположностей в широком спектре его истолкования - от "науки любви" в средневековой, восходящей к Овидию, традиции (развитой в XII в. близким ко двору Марии Шампанской северофранцузским клириком Андреем Капелланом, автором латинского трактата об искусстве куртуазной любви) - до сатиры на эту любовь. Для объяснения этого парадокса нам надо прежде всего сказать несколько слов не только о самой куртуазной любви, но и о том куртуазном обществе юга Франции, в котором зародилась и была развита ее концепция, определяющая культурные модели и модели сознания в Европе вплоть до сего дня. Здесь же заметим, что для русского читателя "Фламенка" представляет еще и особый интерес в связи с тем, что Александр Блок, специально изучавший этот роман, в большой мере использовал его материал в своей драме "Роза и крест", что было детально исследовано в специальной монографии В. М. Жирмунским {Жирмунский В. М. Драма Александра Блока "Роза и крест". Литературные источники. Л., 1964. - Перепечатано в его "Избранных трудах". "Теория литературы. Поэтика. Стилистика". Л., 1977. В пьесу перешел из романа вместе с его именем образ ревнивца Арчимбаута и множество деталей - от описания выступления на майском празднике жонглеров или мотива рыцаря под цветущей яблоней и до диалогической сцепы, которую разыгрывает героиня драмы Изора и ее камеристка Алиса в "Башне неутешной вдовы", пользуясь вместо молитвенника романом о Флоре.}.
Расцвет провансальской литературы связан с творчеством трубадуров первых в Европе поэтов, сочинявших куртуазную лирику на народном языке юга Франции - Прованса. Зарождение поэзии трубадуров в конце XI - начале XII в. связано с феноменом "средневекового Ренессанса" - необычайным культурным взрывом, сопутствовавшим процветанию независимых южных феодально-аристократических дворов, издавна связанных (географически, исторически и династически) с соседней арабо-испанской культурой {См. Bezzola R. Les origines et la formation de la litterature courtoise en Occident, 5 vols., Paris, 1944-1962.}. Выражением нового куртуазного идеала становится любовь к Даме. Не только самый уклад жизни средневекового замка, с той огромной ролью, какую в нем играла его хозяйка-кастелланша, но и понятные ограничения, защищающие честь девицы в регламентированном средневековом обществе, сделали объектом куртуазного поклонения замужнюю даму - жену феодального сеньора. Любовь к Даме трубадура носит характер идеальный по преимуществу, являясь для него источником духовного постижения и совершенствования. Муж, поэтому, должен был проявлять величайшую терпимость, тем более, что в мифологизированном мире куртуазной любви его супружеские права не подвергались ни малейшей опасности. Напротив, ревность, как тенденция к эгоистическому обладанию, в мире куртуазии считалась тягчайшим грехом. Куртуазная любовь породила великолепную поэзию, оказавшую влияние на всю последующую европейскую поэтическую традицию.
"Провансальский Ренессанс" был, однако, сравнительно недолгим. Уже в начале XIII в., в ходе войн, которые более отсталый в культурном отношении Север вел против Юга, Провансу с его аристократической куртуазной культурой было нанесено поражение, и оправиться от него он уже не смог. В такую тяжелую для Прованса пору и был создан роман "Фламенка" {Проблемы становления французского куртуазного романа, актуальные и с точки зрения предыстории романа провансальского (представленного, как сказано выше, лишь еще одним дошедшим до нас вместе с "Фламенкой" романом бретонского цикла), исследовались недавно в монографии: Михайлов А. Д. Французский рыцарский роман. М., 1976.}, явившийся своего рода литературной ретроспективой провансальской куртуазной жизни {Действие романа недаром происходит между двумя великолепными куртуазными празднествами - свадебным пиром и турниром Арчимбаута. См.: Schwarze Ch. Pretz, Amor, Gelosia. Zur Struktur des altprovenzalischen Flamenca-Romans. - Zeitschrift fur romanische philologie, 83, 1967, p. 280-305.}. В этом свете проясняется значение одного из отступлений. В в начале романа, которое Шарль Кампру, поэт и ученый современного Прованса, предлагает, за неимением не дошедшего до нас Пролога, считать таковым {Campronx Ch. Preface a Flamenca? - Melanges do linguistique francaise et de philologie et litterature medievales offerts a M. Paul Irubs. Strasbourg, 1973, p. 649-662.}:
Прием роскошно был устроен.
Тот званья богача достоин,
Кто больше тратит на гостей.
Быть хочет каждый всех шедрей
И всем, кто примет, что-то дарит.
Не нынешний он вовсе скаред:
Один раз даст, и взятки гладки,
Вот благородство и в упадке.
Тому едва ль кто изумится,
К единой цели мир стремится,
И ведомо ли вам, к какой?
Порок отправил на покой
Все то, что с Благородством схоже.
Скончалась Доблесть, Радость тоже.
- Но почему? - А потому,
Что Стыд сам при смерти. - Ему
От Знанья ждать ли исцеленья?
- Клянусь, что нет. Благоволенье
Сегодня рыночный товар;
Простой совет, не то что дар,
Дается человеком, лишь
Когда приносит то барыш
Ему иль другу, иль когда
Врагу довольно в том вреда.
Чтить Юность - тоже, значит, грех.
Что спорить, коль стоит при всех
Любовь с поникшей головой.
(Ст. 223-349.)
Хотя оплакивание куртуазных ценностей в поэзии трубадуров встречается едва ли не с момента ее зарождения (особенно у раннего - и единственного в романе названного по имени - Маркабрюна), отрывок этот, под таким углом зрения, приобретает особое значение, придавая роману полемическую ноту, столь актуальную в эпоху северофранцузской агрессии, и устанавливая его действие в перспективе некоего идеального куртуазного прошлого, где равновесие, нарушенное некуртуазным поведением мужа-ревнивца, может и должно быть восстановлено усилиями куртуазных его персонажей.
Сюжет романа развивается просто и изящно. Владетельный сеньор Арчимбаут Бурбонский через послов делает предложение дочери графа Ги Немурского, юной и прелестной Фламенке. Граф согласен, немедленно начинает готовиться к торжественному приему, и на Троицу в Немуре играется пышная свадьба. Арчимбаут спешит вернуться к себе в Бурбон, намереваясь по случаю свадьбы устроить небывалый доселе прием. На этом заканчивается экспозиция романа (ст. 1-361).
Праздник в Бурбоне удается на славу. Целыми семьями, в сопровождении оруженосцев и слуг, съезжаются на него все бароны страны. Король и королева, по просьбе Арчимбаута заехав в Немур, привозят с собой Фламенку. Столы ломятся от обильных и изысканных яств, сотни жонглеров показывают образцы певческого, танцевального, гимнастического искусства, слух гостей услаждается пленительными и поучительными историями, за пиром следует бал, за балом турнир, посвящение новых рыцарей. Веселье набирает силу, и когда королеве кажется, что ее супруг чрезмерно увлечен Фламсчшой, первое впечатление такое, что эту слабо диссонирующую ноту рассказчик взял лишь затем, чтобы придать мажорному повествованию дополнительную пикантность. Однако тонким ядом нескольких фраз королеве удается отравить сердце Арчимбаута. Внешне торжество заканчивается так же роскошно и радостно, как началось, но роман уже получил драматическую завязку (ст. 362-992).
От ревности Арчимбаут почти сходит с ума. Испытывая боль и бессильный гнев, он придумывает и осуществляет жестокий план: запирает Фламэнку вместе с двумя ее служанками-наперсницами, Маргаритой и Алис, в тесной башне замка. Никому не доверяя, он сам становится грозным стражем жены. Ей разрешается выходить лишь по воскресным и праздничным дням в церковь, и время от времени принимать ванны (обладающие также и целительным действием). И то и другое, разумеется, под неослабным надзором ревнивца, который позаботился о самых строгих мерах предосторожности. Так проходит два года (ст. 993-1560).
Прекрасный и юный (хотя и успевший уже приобрести главнейшие достоинства рыцаря и ученого клирика) граф Гильем Неверский, услышав печальную историю Фламенки и заочно влюбившись в нее, отправляется в Бурбон, чтобы помочь ей. Прибыв на место, он останавливается в гостинице Пейре Ги, хозяина тех самых ванн, которые иногда в сопровождении двух своих служанок посещает Фламенка. Природное обаяние и щедро раздаваемые дары сразу же приносят ему расположение домохозяина и его жены, так же как - через некоторое время - капеллана бурбонской церкви дон Жюстина. Первый раз он видит Фламенку в храме (30 апреля), в продолжение всей мессы - под вуалью, а в короткий миг, когда мальчик-прислужник Никола, давая благословение, подносит ей для поцелуя бревиарий, - часть лица. Ночью, во сне, ему открывается хитроумный план достижения цели. Все пружины сюжета взведены и начинают действовать (ст. 1561-2959).
Назавтра, вновь наблюдая в церкви момент благословения Фламенки, Гильем решает, что этого времени достаточно, чтобы успеть произнести короткое слово. Перед дневным сном он уже отчетливо формулирует для себя план действий: заставить священника взять его в прислужники, отпустив прежнего, и нанять камнетесов для рытья подкопа из ванн в его комнату. За обедом он делает первый шаг: договаривается с хозяевами о том, что они на время съедут, предоставив в его распоряжение весь дом; и со священником - о пострижении его в причетники. Тотчас на голове Гильема выстригают тонзуру. Он просит капеллана принять его в причет, отправив на его счет Никола учиться в Париж. Через три дня хозяева переезжают в другой дом, Гильем посылает гонца за рабочими, в конце недели уезжает Никола. Гильем становится прислужником (ст. 2960-3874).