Страница:
антикварном ма-газине всего семьдесят два доллара. Так что можете сами
высчитать чистую прибыль. В общем, как я уже сказал, мы на них неплохо
заработали.
Однако мода - это мода, и когда украшения из монет всем приелись и
перестали расходиться, я попросил ребят изготовить мне кое-что еще.
Тут уж я пошел на расходы: купил восьмикаратовый бриллиант самой чистой
воды и заказал для него съемную филигранную оправу (понимаете, такая оправа
позволяла изготовить несколько моделей). Ну, с бочонком таких по-брякушек
можно было сделать настоящее дело. Из-за пленки камешки выглядели похуже
оригинала, но все-таки сверкали неплохо, можете мне поверить. Я ограничился
одним бочонком потому, что намеревался продавать такие украшения как
редкость. У меня их было достаточно для десятков диадем, кулонов, подвесок и
хватило еще для особого заказа - одна миллионерша, жена нефтяного маг-ната,
расшила ими свое платье к свадьбе дочки. Конечно, я не утверждал, что ото
бриллианты, как и не выдавал мои золотые монеты за золото, и торговал я ими
как бижуте-рией, только особого сорта. Они стали специальностью мо-ей фирмы
и соперничали даже с австрийским горным хру-сталем и стразами.
Я мог бы найти сотни способов, чтобы использовать за-твердевшие
голограммы, и сказал ребятам, что им пора бы запатентовать процесс, и
поскорее. А пока больше ни-чего изготовлять не следует.
Они сразу согласились.
Хорошие ребята, только несерьезные. Видите ли, им все это уже успело
надоесть. А что дело приносит деньги, их совсем не интересовало.
Тут как раз подошло рождество - время для нас самое горячее, - и я так
захлопотался, что спросил ребят про патент только после Нового года. Они
поглядели друг на друга, потом на меня и хором вздохнули.
- Мы решили не брать патента, папа.
Ага! Благородство взыграло, подумал я. Опубликуют формулу в
каком-нибудь научном журнале и подарят свое открытие человечеству. А
какой-нибудь ловкач добавит пустячок, да и возьмет патент на свое имя.
- Почему же вы так решили? - спрашиваю я терпе-ливо.
- Слишком опасно, - говорят они хором. А потом Лео начал объяснять про
сохранение энергии, а Ларри - про атомную бомбу, и зачастили, зачастили, так
что у меня голова кругом пошла от этих их "е равно эм це в квадра-те" и
"эффектов реверберации при наложении волн". Ну, я их перебил:
- Бог с ней, с наукой. Объясните-ка по-человечески.
- Проще объяснить нельзя, - сказал Лео, а Ларри добавил: - Мы лучше
тебе покажем.
Накануне выпало много снегу, и двор был весь в су-гробах. Ларри
спустился в подвал и принес оттуда мешочек с десятицентовиками, которые так
там и лежали в бочон-ках. И еще он принес духовое ружье. Потом положил
десятицентовик на сугроб, а на этот десятицентовик - еще один. А сам взял
камешек и бросил его на монетки. Когда камешек о них ударился, они, как
всегда, вспыхнули и исчезли.
- Ну и что? - спрашиваю я. - Мы же всегда знали, что они непрочные. И
всех клиентов я об этом предупреж-дал.
- Посмотри получше, папа, - говорит Лео и показы-вает туда, где лежали
монетки. Снег там подтаял, и обра-зовалась ямка дюйма полтора в поперечнике
и чуть мень-ше дюйма глубиной. Но я все равно не мог понять, к чему он.
клонит.
Ребята повели меня за дом, к большому сугробу, куда мы счищаем снег с
крыши. Этот сугроб был чуть не в че ловеческий рост. Лео взял десять монеток
и осторожно вдавил их колбаской в снег на высоте груди. Потом отвел нас шага
на четыре к забору и выстрелил из духового ружья. Тут на секунду словно
метель разбушевалась. А когда в воздухе прояснилось, я гляжу - от сугроба
ни-чего не осталось, и пахнет словно после грозы.
Тут меня как осенило. Я схватил Лео за руку и за-кричал:
- Да это же замечательно! Кому нужны все эти по-брякушки? Вы ведь
можете за один час очистить от заносов целый город или шоссе!
Но ребята только головами покачали.
- Нет, папа. Ты сам человек мирный и нас такими же воспитал. Разве ты
не понимаешь, к чему это может при-вести?
Тут Лео начал объяснять, и Ларри начал объяснять, а я только молчал и
слушал.
- Ведь таким способом можно изготовить оружие уничтожения пострашней
водородной бомбы. Чтобы убрать этот сугроб, хватило десяти монеток. А ты
попробуй пред-ставить себе, что случится, если кто-нибудь сложит кучкой
тридцать таких монеток и выстрелит в них из духового ружья? Или пятьдесят?
Или сто? Одна разбитая монетка исчезает словно бы бесследно, просто
возвращаясь в общее электромагнитное поле, и энергии при этом выделяется так
мало, что невозможно измерить. Когда исчезли две мо-нетки одновременно,
выделилось тепло, которое растопило немного снега, как ты сам видел. Десять
уже взорвались с выделением значительного количества тепла и ионизиро-вали
кислород в атмосфере. Ты ведь почувствовал запах газа, который при этом
получился, - озона? Мы рассчи-тали, что будет происходить, если увеличивать
число монет вплоть до сотни. А дальше мы просто побоялись считать. При
добавлении каждого нового десятка, помимо взрыва и выделения тепла,
возникают всякие явления вторичного порядка, и при этом все более сильные.
Мы вернулись в дом и с полчаса сидели молча. Я хо-рошенько обдумал все
это. Ребята были абсолютно правы: в мире и без нас хватает неприятностей. И
я им сказал, что они правильно решили. Тут оба вскочили и давай меня
целовать - это взрослые-то люди! И оба просто сияют.
- Папа, ты у нас молодец!
А потом как-то сразу сникли, словно им меня жалко стало, - что все мои
мечты о богатстве пошли прахом.
- Не расстраивайтесь, ребята, - говорю я им.- У ме-ня же есть вы. Так
чего мне еще надо? Свою старость я хорошо обеспечил.
Тут я даже немного всплакнул - от радости.
Ну, о патенте, конечно, больше и речи не было. И ап-парат ребята сразу
разобрали. Про.это изобретение мы больше не говорим. Но когда выпадает много
снега, ре-бята мне улыбаются, а я улыбаюсь им в ответ. Потому что мне все
соседи завидуют: дорожки во дворе у меня всегда расчищены, а никто из них ни
разу не видел, чтобы я брал-ся за лопату. Мы рассчитали, что после обычного
снегопада двух монет мало, а десяти- многовато. А вот три будет в самый раз.
Я кладу монетки через равные промежутки и наловчился стрелять из духового
ружья почти без прома-ха. Какой толк от изобретения, если из него нельзя
извлечь пользы, ведь верно? Я человек практичный.
---------------------------------------------------------------
Сборник "Практичное изобретение" библиотеки Зарубежной фантастики, 1974
OCR: Благовест Иванов
---------------------------------------------------------------
В роскошно обставленной приемной табачный дым сто-ял столбом. Дым был
такой густой, что, казалось, его мож-но жевать, и тщедушного человечка в нем
почти не было видно. Он приходил сюда ежедневно уже целую неделю. "Дон Хосе
не может вас сегодня принять", - неизменно говорили ему секретарши сеньора
Карраско, импрессарио знаменитого матадора Эль-Наранхито. Они уже при-выкли
к "малышу", а он, сидя в приемной, видел, как пе-ред ним с утра до вечера
бесконечной вереницей проходят в кабинет дона Хосе пикадоры, киноактрисы,
исполнитель-ницы фламенко и просто искатели и искательницы приклю-чений. Но
этот тип, на визитной карточке которого рядом с именем стояло подозрительное
звание "доктор физиче-ских наук", дона Хосе не интересовал: для него,
мульти-миллионера, любой ученый был чокнутым или бездельни-ком. Наверно,
думает выпросить тысяч десять на продол-жение каких-нибудь исследований.
В этот день дон Хосе пришел к себе в контору в плохом настроении.
Сказочный контракт для его подопечного, Эль-Наранхито, похоже ускользал из
рук: латиноамери-канские импрессарио осмелились сравнить знаменитого тореро
с его заклятым врагом и соперником Эль-Лимонсито! Пока ни о чем договориться
не удалось, и контракт повис в воздухе. Рядом с такой неудачей любая другая
не-приятность казалась сущим пустяком, и поэтому дон Хосе решил принять
доктора Гонсалеса.
Отхлебнув виски из стакана, который сеньор Карраско, возлежавший на
шведском диване, соизволил ему предло-жить, доктор Гонсалес закашлялся. Этот
экзотический на-питок он пробовал впервые в жизни.
- Выкладывайте, что там у вас, да побыстрее - у меня много работы, -
сумрачно процедил сквозь зубы сеньор Карраско, разглядывая висевшую на стене
бычью голову с рогами, которая, казалось, жадно втягивала сухими нозд-рями
кондиционированный воздух.
- Видите ли, дон Хосе, я работал в университете элек-трофизиологом... -
заговорил доктор Гонсалес, покраснев, как девушка, признающаяся в
полицейском участке, что она занимается проституцией.
- А что это такое? - грубо перебил его импрессарио.
- Сейчас расскажу. Мы втыкаем проволочки в мозг животным и пропускаем
электрический ток...
- Друг любезный, вы ошиблись адресом. Мы втыкаем быкам шпаги и
бандерильи, и не в мозг, а чаще в другие места.
- Пожалуйста , наберитесь терпения, дон Хосе. Я хо-тел вам сказать
следующее: электрический ток может за-ставить любое животное делать только
те движения, какие мы от него хотим. Главное - надо знать, куда вживлять эти
самые проволочки, которые мы называем электро-дами...
- К делу, к делу, в лекциях по электро... как ее?., я не нуждаюсь! И
вообще, при чем тут я?
- Сейчас поймете. Я изобрел (вот посмотрите схему) аппарат, который
позволит нам буквально вить из быков веревки.
Когда сеньор Карраско это услышал, сигара длиной в километр, дымившая,
как вулкан, выпала из его пальцев. Казалось, от хохота у него вот-вот лопнет
брюхо. Управ-лять быком, вить из него веревки? Такое может лишь
Эль-Наранхито, но только для Эль-Наранхито изобре-тения этого голодного
профессора ни к чему. Он представил себе, как этот мозгляк дразнит огромного
быка батарейкой карманного фонарика.
- Еще минутку, дон Хосе. Все проще, чем вы думаете. Вам придется только
подкупить кого-нибудь из служителей в стойлах, чтобы тот прикрепил к голове
быка крохотный приемопередатчик ультракоротких волн. Это очень легко - у
приемопередатчика есть присоски, он не принесет быку никакого вреда...
- А потом вы протянете километровый кабель, да? И будете управлять
быком, как мои дети игрушечной ма-шиной, которую я подарил им в сочельник? -
с хохотом перебил его сеньор Карраско. Все это теперь ужасно забав-ляло его,
и он уже не жалел, что принял доктора Гонсалеса - изобретателя четырех
четвертей.
- Вы не даете мне объяснить, дон Хосе. Слышали о телеуправляемых
ракетах? Так вот, здесь кабель тоже не нужен.
Теперь сеньор Карраско расхохотался еще громче: он представил себе
быка, летящего со скоростью двадцать ты-сяч километров в час по направлению
к Марсу.
- Посмотрите на этот аппарат, - и физик вытащил из футляра предмет,
похожий на обыкновенный транзистор. - С его помощью я могу посылать сигналы
приемопередатчи-ку, укрепленному на голове у быка, а тот в свою очередь
посылает ультракороткие волны нервным центрам. Я ра-ботал над этим
изобретением больше десяти лет.
Каким же дураком надо быть, чтобы потратить десять лет па такую
глупость, когда есть занятия, которые позво-ляют месяцев за шесть
обзавестись великолепной кварти-рой и автомобилем новейшей марки! Но доктор
Гонсалес невозмутимо продолжал:
- Короче говоря: если вы или ваш человек пришлеп-нете эти аппаратики на
головы быкам, с которыми будет драться Эль-Лимопсито, я все устрою так, что
Эль-Лимонсито провалится, и тогда ваш подопечный станет пер-вым на
Национальной Фиесте.
Дон Хосе утратил дар речи - последняя фраза попала в самую точку. На
что бы он ни пошел, только бы ненавист-ный Лимонсито потерпел крах!
Обратился бы даже за помощью к колдуньям - если бы те еще /кили в Испании.
Возможно, даже вероятней всего, что предложение этого жалкого маньяка -
чистое надувательство , но в такой ситуации, как сейчас, схватишься и за
соломинку. Будучи, однако, деловым человеком, сеньор Карраско знал, что в
любом деле, прежде чем решать, важно выяснить, сколько это будет стоить.
Поэтому он спросил:
- А сколько вы хотите за это изобретение?
- Миллион песет, - ответил с неожиданной твердо-стью человечек.
Черт возьми! Откуда этот книжный червь знает, что такие суммы вообще
существуют? Дон Хосе опрокинул в глотку стакан виски и задумался. Но что
толку думать о химерических затеях? Ведь это все равно, как если бы
че-ловеку предложили северное полушарие Луны.
- Хорошо. Но деньги вы получите, только когда ста-нут известны
результаты. Как раз в воскресенье в корриде выступает этот сукин сын
Лимонсито и мой тореро. Приходите завтра, и мы все обсудим.
На другое утро, и на следующее, до самой субботы, док-тора Гонсалеса
принимали первым. Разношерстная публи-ка, ожидавшая в приемной,
иронизировала и обменивалась злыми шутками. Бульварные листки заговорили про
"малыша-физика", прочили его в бандерилъеро при Эль-Нарапхито, а какой-то
сотрудник телевидения попытался даже взять у доктора интервью.
И вот наконец наступило воскресенье. Вся Испания уже целый месяц только
и говорила о предстоящей корри-де. Люди шли на все, чтобы раздобыть билет, и
после кор-риды немало перекупщиков приобрели на "заработан-ное" новые
машины. К четырем часам на скамьях яблоку негде было упасть, и еще десять
миллионов испанцев смот-рели на арену, сидя перед экранами своих
телевизоров.
По арене продефилировали квадрильи, и опять, в несчетный раз,
повторились традиционные ритуалы испан-ской тавромахии. Ритм пасодобле
зажигал в душах огонь. Пропела труба, и на середину арены, словно брошенный
из пращи камень, вылетел громадный бык. Здесь он оста-новился как вкопанный,
Эль-Лимонсито стал прямо пе-ред ним, но бык не двинулся с места. Он не
двинулся бы, даже если бы в него вонзали горящие бандерильи: его
дви-гательные центры парализовал четырехвольтовый ток. Ма-тадор подступал к
быку вплотную, осыпал его бранью (к счастью, не услышанной микрофонами
телевидения), но все было напрасно.
Публика начала терять терпение, послышались свист-ки, но тут бык
сорвался с места, и застигнутого врасплох Эль-Лимонсито спас только
отчаянный прыжок в сторо-ну. В быка словно вселился дьявол: он бодал воздух
то на-право, то налево, но не обращал ровным счетом никако-го внимания ни на
матадора, ни на членов его квадрильи, когда те пытались продемонстрировать
блестящую рабо-ту плащом.
Верхом на лошади появился пикадор, этот броненосец тавромахического
флота. Бык доверчиво подошел к пика-дору, словно подставляя себя под копье,
но едва острие вонзилось ему в крестец, как бык, подпрыгнув на невероят-ную
высоту, выбил из рук пикадора копье, и оно, пролетев изрядное расстояние,
пробило соломенную шляпу фотографа, намеревавшегося увековечить эту сцену.
Пикадор подобрал копье и снова ринулся в бой, но бык словно взбе-сился: он
поддел лошадь рогами, и пикадор всей тяжестью своих ста двадцати килограммов
плюхнулся на бычий за-гривок. Каким-то чудом ему удалось ухватиться за рога,
и так он продержался несколько секунд, в то время как бык скакал и брыкался,
словно одержимый. Нормальное тече-ние корриды было нарушено, однако правила
есть прави-ла, и квадрнлья Эль-Лимонсито перешла к третьему эта-пу боя.
Первый бандерильеро вонзил в круп быка две пары бандерилий; третья пара
упала на арену, потому что бык побежал, делая зигзаги; другого бапдермльеро
он догнал, свалил и покатил по арене как мяч. Зрители закатывались хохотом и
не могли остановиться - такого не было еще ни на одной корриде; но настоящие
любители возмущенно требовали, чтобы им вернули деньги за билеты. А
невзрач-ный человек за камерами кинохроники лихорадочно вертел в это время
переключатели чего-то похожего па транзистор.
Началась завершающая часть боя - злополучней всех, описанных доном Хосе
Мария Коссио в его фундаменталь-ном труде "История корриды". Острие шпаги
все время соскальзывало с боков животного, и в какой-то миг она по самую
рукоять врезалась в землю. Эль-Лимонсито застыл в странной позе, словно
выполняя трудное гимнастиче-ское упражнение. И тут произошло самое
комическое со-бытие этой незабываемой корриды: коварно взмахнув ро-гами, бык
сдернул с Эль-Лимонсито одежду, и тот остался в одном нижнем белье, а потом,
когда тореадор бросился бежать, бык сорвал с пего и то малое, что на нем еще
оста-валось. Смеялись мужчины, иностранки хихикали, а скром-ные испанки
прятали лица за веерами. Эль-Лимопсито бежал с арены, сопровождаемый градом
подушечек для плетения кружев и нелестных замечаний по адресу его
ро-дословной. Для Эль-Лимонсито это был конец. Теперь он мог рассчитывать
только на место клоуна в цирке, с ним уже никто не подписал бы контракта.
Настал черед Эль-Наранхито. Если бы внимание зри-телей не было
поглощено тем, что происходило на арене, они, возможно , заметили бы все
того же человечка. Только на этот раз он не отрывал глаз от листка бумаги -
на нем был записан план, разработанный до мельчайших подроб-ностей сеньором
Карраско, тореадором и, разумеется, им самим.
Если Элъ-Лимонсито потерпел позорный провал, то работа его соперника,
напротив, была великолепной. Бык шел туда, куда ему надлежало идти. Десять
миллионов испанцев, затаив дыхание, смотрели, как он мирно обню-хал лицо
Эль-Наранхито и стал перед ним на колени. Все бандерильи вонзились куда
полагается, на взмахи пла-ща бык отвечал так, как от него ожидали, и наконец
после одного-единственного виртуозного укола шпагой он упал как подкошенный.
Никто не знал, что смертоносный элек-тромагнитный импульс разрушил большую
часть его под-корковых центров, а произвести вскрытие никому не при-шло в
голову.
Не стоит рассказывать, что произошло с остальными быками. Эль-Лимонсито
был так деморализован, что док-тору Гонсалесу почти не пришлось пускать в
ход свой передатчик: из рук вон плохая работа окончательно погу-била
репутацию доселе знаменитого матадора. А Эль-На-ранхито одержал блестящую
победу над своими тремя быками и получил всего шесть ушей и три хвоста
только потому, что у этих быков больше не было ни хвостов, ни ушей. Его
осыпали дождем цветов и любовных записок, и, когда он уходил с арены,
полиции пришлось спасать его от почитателей.
Тем временем странная личность с транзистором подо-шла к сеньору
Карраско. Они обменялись несколькими фразами, а потом человечек, сжимая в
руке сложенный банковский чек, стал проталкиваться к выходу. Выбрав-шись
наконец из толпы, он осторожно разогнул чек, взгля-нул па него - и его лицо
вспыхнуло: в проставленной сумме было на два нуля меньше, чем они
условливались! Лицо человечка исказила зловещая гримаса.
Импрессарио в эту минуту уже пробивался наружу, в окружении
поклонников, наперебой поздравлявших его о успехом Эль-Наранхито. Вдруг кто
то закричал: "Бык, бык вырвался!", и началась паника. Почувствовав, что
тол-па вот-вот подомнет его под себя, сеньор Карраско попы тался
перепрыгнуть через загородку, но его сбили с ног. И как ни больно его
топтали, он был в полном сознании в тот момент, когда ощутил на затылке
обжигающее дыха-ние быка. Потом словно два ледяных стержня вошли в его спину
- и больше он не чувствовал ничего, потому что бык пригвоздил его, как
высушенную бабочку, к дощатой стене прохода.
---------------------------------------------------------------
Сборник "Практичное изобретение" библиотеки Зарубежной фантастики, 1974
OCR: Благовест Иванов
---------------------------------------------------------------
Солнце еще не встало, когда Эл Мейерс, позавтракав, поднялся из-за
стола. Даже в графстве Шоутак, где живет крепкий народ, он выделялся ростом
и силой. Лицо его бы-ло обветренным, а могучие руки покрыты курчавыми
тем-ными волосами. Ничего в нем не было лишнего - мускулы да кости. И хоть
Элу перевалило за пятьдесят, двигался он с легкостью юноши.
- Славно ты накормила меня, мать, - похвалил он свою пышнотелую
супругу. И она улыбнулась ему в ответ, как улыбалась и в засуху, и в бурю, и
когда налетала са-ранча, и когда разражался кризис.
- Придется мне с тобой поехать. Если станешь здесь весь день
прохлаждаться, некому будет яблоки собирать.
- Все соберем к вечеру, Хэнк! - взревел Эл.
В дверях появился сезонный рабочий. На его лице бы-ли следы мыльной
пены. Он торопливо вытирался поло-тенцем.
- Сотни две бушелей * соберем, - сказал Эл.
- Может, и больше.
Хэнк, поджарый бродяга, поплелся за Элом. Они прошли мимо курятника.
Кричали петухи, несушки с кудах-таньем разлетались в стороны, пищали
подросшие с весны цыплята. Даже в грязной потрепанной куртке Эл являл собой
великолепное зрелище, казался бронзовым богом земли.
Они миновали свинарник. Поросята толклись у корму-шек, от которых
распространялся кислый запах. Солнце только что поднялось над горизонтом, и
теплый воздух со-хранял особенный аромат позднего лета, в котором
смеши-вались запахи парного молока, навоза, клевера, сена, зер-на, сухой
земли и созревающих растений.
У сарая стояла телега, нагруженная пустыми корзина-ми. Эл подхватил
вожжи и тронул лошадей. Пара битюгов потащила телегу по пыльной дороге.
- Добрый выдался год, - сказал Эл. Он набил табаком старую вересковую
трубку и зажег ее, не отпуская вожжей.
- Ага. Только чудное все в этом году.
- Точно. Вот как растения вымахали. Никогда рань-ше таких не видал.
Хэнк сплюнул жвачку.
- Не только в том дело, что вымахали. Они даже без ветра трясутся. Я
вчера помидоры окучивал, а они вдруг зашевелились.
- Н-но! - крикнул Эл. Лошади затрусили быстрее. Он затянулся и выдохнул
клуб душистого дыма. - Ты прав. Сам не знаю, что с ними творится. Никогда не
было такой погоды и такого урожая. Что-то неладно. Помнишь, прошлой осенью
пшеница снова принялась расти. Черт знает что! Только в октябре мы смогли
все собрать.
Хэнк поежился.
- Не нравится мне это. Порой, как бы сказать... мне кажется, что все
это плохо кончится.
- А?
Хэнк задумался.
- А? - повторил Эл.
- Вчера ветра не было, а могу поклясться, что весь клевер полег, как
только я собрался косить.
- А? Это тебе померещилось. Эл был спокоен. Хэнк промолчал.
- Никогда не видал, чтобы кукуруза росла, как в этом году, - через
некоторое время сказал Эл. Копыта лошадей поднимали желтую пыль. - Не меньше
чем десять футов! Фред Олтмиллер вчера говорил, что соберет не меньше
полутора сотен бушелей с акра. Да и початки чуть не по футу каждый. Хэнк
поморщился.
- Когда я шел по полю, кукурузу так качало, словно надвигалась буря. И
ни единого облачка вокруг. И никако-го ветра.
- Поменьше самогона пить надо, - ухмыльнулся Эл.
- При чем тут самогон? - возразил Хэнк. - Не вру я. Я бы мог
поклясться, что кто-то рядом стоит, когда полол арбузы на той неделе. Вроде
бы голоса слышал.
- Ну и кто же ото говорил?
- Со всех сторон слышал. Шепот, словно арбузы разговаривали. Эл
фыркнул:
- Этак ты до сумасшедшего дома докатишься. Трид-цать лет я копаюсь
здесь в земле и ничего подобного не слыхивал.
- Да я не вру! Это с самой весны началось.
Они проехали мимо полей спелой пшеницы и овса, обогнули огромный валун
и начали взбираться на холм, где паслись коровы, пощипывая траву, росшую
между камня-ми и корявыми деревцами.
Элу не хотелось признаваться в том, что он согласен с Хэнком. Солидным
людям свойственно отрицать существование необъяснимого, противоречащего
жизненному опыту. С того дня, как Эл увидел, что прошлой осенью все растения
возобновили рост, он ломал себе голову, что бы это могло значить. И весенний
сев, изумительная погода, богатый урожай - все это было омрачено признаками
ка-ких-то грядущих потрясений. Он видел, как в безветренные дни чуть
колыхалась трава. И не мог забыть, как шепта-лись деревья, когда он
обрызгивал химикалиями яблони и вишни.
- И все-таки это был неплохой год, - повторил Эл. - Яблоки хоть прямо
на выставку. Деревья под ними
гнутся.
*Бушель - мера емкости, равная 36, 3 литра. - Прим. перев.
Телега перевалила через вершину холма, и лошади припустили вниз по
склону.
- Ты только погляди...- его голос сорвался.
Еще вчера в этой ложбине между двумя небольшими холмами рос яблоневый
сад.
Вчера.
Сегодня на его месте была лишь изрытая земля и борозды, тянущиеся к
дальнему холму.
Эл охнул, и лицо его покрылось красными пятнами. У Хэнка чуть глаза не
вылезли из орбит. Он раскрыл рот и закрыл его снова. Словно привидение
увидел. Пальцы потянулись к вороту рубахи. Солнце поднялось выше. По-ле было
ровным, только что вскопанным. Но на нем не бы-ло ни единой яблони.
От громоподобного возгласа Эла задрожал утренний воздух:
- Какой-то вонючий ворюга спер мои яблоки! Хэнк ответил как во сне:
- Но здесь нет ни одного дерева... и яблок нет... ниче-го нет.
Эл взял себя в руки.
- Даже корней нет.
- И пней, - сказал Хэнк.
Они оторвали глаза от пустого поля и посмотрели друг на друга.
- Яблони ушли, - предположил Хэнк. Лошади заржали. Лицо Эла казалось
маской гнева и изумления.
- П-а-а-шли! - стегнул он лошадей кнутом по бокам. Лошади припустили
вниз, сбавили скорость на поле и поволокли телегу вдоль глубоких борозд,
мимо ям, к пшеничному полю. Казалось, там прошла целая армия.
- Быть того не может, нам это снится... или мы оба спятили, - бормотал
Эл. Хэнк поежился. - Может, повернем назад?
- Заткнись! Если кто-то спер мои яблоки, я ому ноги пообломаю! Лучший
урожай за тридцать лет! Хэнк молил его:
высчитать чистую прибыль. В общем, как я уже сказал, мы на них неплохо
заработали.
Однако мода - это мода, и когда украшения из монет всем приелись и
перестали расходиться, я попросил ребят изготовить мне кое-что еще.
Тут уж я пошел на расходы: купил восьмикаратовый бриллиант самой чистой
воды и заказал для него съемную филигранную оправу (понимаете, такая оправа
позволяла изготовить несколько моделей). Ну, с бочонком таких по-брякушек
можно было сделать настоящее дело. Из-за пленки камешки выглядели похуже
оригинала, но все-таки сверкали неплохо, можете мне поверить. Я ограничился
одним бочонком потому, что намеревался продавать такие украшения как
редкость. У меня их было достаточно для десятков диадем, кулонов, подвесок и
хватило еще для особого заказа - одна миллионерша, жена нефтяного маг-ната,
расшила ими свое платье к свадьбе дочки. Конечно, я не утверждал, что ото
бриллианты, как и не выдавал мои золотые монеты за золото, и торговал я ими
как бижуте-рией, только особого сорта. Они стали специальностью мо-ей фирмы
и соперничали даже с австрийским горным хру-сталем и стразами.
Я мог бы найти сотни способов, чтобы использовать за-твердевшие
голограммы, и сказал ребятам, что им пора бы запатентовать процесс, и
поскорее. А пока больше ни-чего изготовлять не следует.
Они сразу согласились.
Хорошие ребята, только несерьезные. Видите ли, им все это уже успело
надоесть. А что дело приносит деньги, их совсем не интересовало.
Тут как раз подошло рождество - время для нас самое горячее, - и я так
захлопотался, что спросил ребят про патент только после Нового года. Они
поглядели друг на друга, потом на меня и хором вздохнули.
- Мы решили не брать патента, папа.
Ага! Благородство взыграло, подумал я. Опубликуют формулу в
каком-нибудь научном журнале и подарят свое открытие человечеству. А
какой-нибудь ловкач добавит пустячок, да и возьмет патент на свое имя.
- Почему же вы так решили? - спрашиваю я терпе-ливо.
- Слишком опасно, - говорят они хором. А потом Лео начал объяснять про
сохранение энергии, а Ларри - про атомную бомбу, и зачастили, зачастили, так
что у меня голова кругом пошла от этих их "е равно эм це в квадра-те" и
"эффектов реверберации при наложении волн". Ну, я их перебил:
- Бог с ней, с наукой. Объясните-ка по-человечески.
- Проще объяснить нельзя, - сказал Лео, а Ларри добавил: - Мы лучше
тебе покажем.
Накануне выпало много снегу, и двор был весь в су-гробах. Ларри
спустился в подвал и принес оттуда мешочек с десятицентовиками, которые так
там и лежали в бочон-ках. И еще он принес духовое ружье. Потом положил
десятицентовик на сугроб, а на этот десятицентовик - еще один. А сам взял
камешек и бросил его на монетки. Когда камешек о них ударился, они, как
всегда, вспыхнули и исчезли.
- Ну и что? - спрашиваю я. - Мы же всегда знали, что они непрочные. И
всех клиентов я об этом предупреж-дал.
- Посмотри получше, папа, - говорит Лео и показы-вает туда, где лежали
монетки. Снег там подтаял, и обра-зовалась ямка дюйма полтора в поперечнике
и чуть мень-ше дюйма глубиной. Но я все равно не мог понять, к чему он.
клонит.
Ребята повели меня за дом, к большому сугробу, куда мы счищаем снег с
крыши. Этот сугроб был чуть не в че ловеческий рост. Лео взял десять монеток
и осторожно вдавил их колбаской в снег на высоте груди. Потом отвел нас шага
на четыре к забору и выстрелил из духового ружья. Тут на секунду словно
метель разбушевалась. А когда в воздухе прояснилось, я гляжу - от сугроба
ни-чего не осталось, и пахнет словно после грозы.
Тут меня как осенило. Я схватил Лео за руку и за-кричал:
- Да это же замечательно! Кому нужны все эти по-брякушки? Вы ведь
можете за один час очистить от заносов целый город или шоссе!
Но ребята только головами покачали.
- Нет, папа. Ты сам человек мирный и нас такими же воспитал. Разве ты
не понимаешь, к чему это может при-вести?
Тут Лео начал объяснять, и Ларри начал объяснять, а я только молчал и
слушал.
- Ведь таким способом можно изготовить оружие уничтожения пострашней
водородной бомбы. Чтобы убрать этот сугроб, хватило десяти монеток. А ты
попробуй пред-ставить себе, что случится, если кто-нибудь сложит кучкой
тридцать таких монеток и выстрелит в них из духового ружья? Или пятьдесят?
Или сто? Одна разбитая монетка исчезает словно бы бесследно, просто
возвращаясь в общее электромагнитное поле, и энергии при этом выделяется так
мало, что невозможно измерить. Когда исчезли две мо-нетки одновременно,
выделилось тепло, которое растопило немного снега, как ты сам видел. Десять
уже взорвались с выделением значительного количества тепла и ионизиро-вали
кислород в атмосфере. Ты ведь почувствовал запах газа, который при этом
получился, - озона? Мы рассчи-тали, что будет происходить, если увеличивать
число монет вплоть до сотни. А дальше мы просто побоялись считать. При
добавлении каждого нового десятка, помимо взрыва и выделения тепла,
возникают всякие явления вторичного порядка, и при этом все более сильные.
Мы вернулись в дом и с полчаса сидели молча. Я хо-рошенько обдумал все
это. Ребята были абсолютно правы: в мире и без нас хватает неприятностей. И
я им сказал, что они правильно решили. Тут оба вскочили и давай меня
целовать - это взрослые-то люди! И оба просто сияют.
- Папа, ты у нас молодец!
А потом как-то сразу сникли, словно им меня жалко стало, - что все мои
мечты о богатстве пошли прахом.
- Не расстраивайтесь, ребята, - говорю я им.- У ме-ня же есть вы. Так
чего мне еще надо? Свою старость я хорошо обеспечил.
Тут я даже немного всплакнул - от радости.
Ну, о патенте, конечно, больше и речи не было. И ап-парат ребята сразу
разобрали. Про.это изобретение мы больше не говорим. Но когда выпадает много
снега, ре-бята мне улыбаются, а я улыбаюсь им в ответ. Потому что мне все
соседи завидуют: дорожки во дворе у меня всегда расчищены, а никто из них ни
разу не видел, чтобы я брал-ся за лопату. Мы рассчитали, что после обычного
снегопада двух монет мало, а десяти- многовато. А вот три будет в самый раз.
Я кладу монетки через равные промежутки и наловчился стрелять из духового
ружья почти без прома-ха. Какой толк от изобретения, если из него нельзя
извлечь пользы, ведь верно? Я человек практичный.
---------------------------------------------------------------
Сборник "Практичное изобретение" библиотеки Зарубежной фантастики, 1974
OCR: Благовест Иванов
---------------------------------------------------------------
В роскошно обставленной приемной табачный дым сто-ял столбом. Дым был
такой густой, что, казалось, его мож-но жевать, и тщедушного человечка в нем
почти не было видно. Он приходил сюда ежедневно уже целую неделю. "Дон Хосе
не может вас сегодня принять", - неизменно говорили ему секретарши сеньора
Карраско, импрессарио знаменитого матадора Эль-Наранхито. Они уже при-выкли
к "малышу", а он, сидя в приемной, видел, как пе-ред ним с утра до вечера
бесконечной вереницей проходят в кабинет дона Хосе пикадоры, киноактрисы,
исполнитель-ницы фламенко и просто искатели и искательницы приклю-чений. Но
этот тип, на визитной карточке которого рядом с именем стояло подозрительное
звание "доктор физиче-ских наук", дона Хосе не интересовал: для него,
мульти-миллионера, любой ученый был чокнутым или бездельни-ком. Наверно,
думает выпросить тысяч десять на продол-жение каких-нибудь исследований.
В этот день дон Хосе пришел к себе в контору в плохом настроении.
Сказочный контракт для его подопечного, Эль-Наранхито, похоже ускользал из
рук: латиноамери-канские импрессарио осмелились сравнить знаменитого тореро
с его заклятым врагом и соперником Эль-Лимонсито! Пока ни о чем договориться
не удалось, и контракт повис в воздухе. Рядом с такой неудачей любая другая
не-приятность казалась сущим пустяком, и поэтому дон Хосе решил принять
доктора Гонсалеса.
Отхлебнув виски из стакана, который сеньор Карраско, возлежавший на
шведском диване, соизволил ему предло-жить, доктор Гонсалес закашлялся. Этот
экзотический на-питок он пробовал впервые в жизни.
- Выкладывайте, что там у вас, да побыстрее - у меня много работы, -
сумрачно процедил сквозь зубы сеньор Карраско, разглядывая висевшую на стене
бычью голову с рогами, которая, казалось, жадно втягивала сухими нозд-рями
кондиционированный воздух.
- Видите ли, дон Хосе, я работал в университете элек-трофизиологом... -
заговорил доктор Гонсалес, покраснев, как девушка, признающаяся в
полицейском участке, что она занимается проституцией.
- А что это такое? - грубо перебил его импрессарио.
- Сейчас расскажу. Мы втыкаем проволочки в мозг животным и пропускаем
электрический ток...
- Друг любезный, вы ошиблись адресом. Мы втыкаем быкам шпаги и
бандерильи, и не в мозг, а чаще в другие места.
- Пожалуйста , наберитесь терпения, дон Хосе. Я хо-тел вам сказать
следующее: электрический ток может за-ставить любое животное делать только
те движения, какие мы от него хотим. Главное - надо знать, куда вживлять эти
самые проволочки, которые мы называем электро-дами...
- К делу, к делу, в лекциях по электро... как ее?., я не нуждаюсь! И
вообще, при чем тут я?
- Сейчас поймете. Я изобрел (вот посмотрите схему) аппарат, который
позволит нам буквально вить из быков веревки.
Когда сеньор Карраско это услышал, сигара длиной в километр, дымившая,
как вулкан, выпала из его пальцев. Казалось, от хохота у него вот-вот лопнет
брюхо. Управ-лять быком, вить из него веревки? Такое может лишь
Эль-Наранхито, но только для Эль-Наранхито изобре-тения этого голодного
профессора ни к чему. Он представил себе, как этот мозгляк дразнит огромного
быка батарейкой карманного фонарика.
- Еще минутку, дон Хосе. Все проще, чем вы думаете. Вам придется только
подкупить кого-нибудь из служителей в стойлах, чтобы тот прикрепил к голове
быка крохотный приемопередатчик ультракоротких волн. Это очень легко - у
приемопередатчика есть присоски, он не принесет быку никакого вреда...
- А потом вы протянете километровый кабель, да? И будете управлять
быком, как мои дети игрушечной ма-шиной, которую я подарил им в сочельник? -
с хохотом перебил его сеньор Карраско. Все это теперь ужасно забав-ляло его,
и он уже не жалел, что принял доктора Гонсалеса - изобретателя четырех
четвертей.
- Вы не даете мне объяснить, дон Хосе. Слышали о телеуправляемых
ракетах? Так вот, здесь кабель тоже не нужен.
Теперь сеньор Карраско расхохотался еще громче: он представил себе
быка, летящего со скоростью двадцать ты-сяч километров в час по направлению
к Марсу.
- Посмотрите на этот аппарат, - и физик вытащил из футляра предмет,
похожий на обыкновенный транзистор. - С его помощью я могу посылать сигналы
приемопередатчи-ку, укрепленному на голове у быка, а тот в свою очередь
посылает ультракороткие волны нервным центрам. Я ра-ботал над этим
изобретением больше десяти лет.
Каким же дураком надо быть, чтобы потратить десять лет па такую
глупость, когда есть занятия, которые позво-ляют месяцев за шесть
обзавестись великолепной кварти-рой и автомобилем новейшей марки! Но доктор
Гонсалес невозмутимо продолжал:
- Короче говоря: если вы или ваш человек пришлеп-нете эти аппаратики на
головы быкам, с которыми будет драться Эль-Лимопсито, я все устрою так, что
Эль-Лимонсито провалится, и тогда ваш подопечный станет пер-вым на
Национальной Фиесте.
Дон Хосе утратил дар речи - последняя фраза попала в самую точку. На
что бы он ни пошел, только бы ненавист-ный Лимонсито потерпел крах!
Обратился бы даже за помощью к колдуньям - если бы те еще /кили в Испании.
Возможно, даже вероятней всего, что предложение этого жалкого маньяка -
чистое надувательство , но в такой ситуации, как сейчас, схватишься и за
соломинку. Будучи, однако, деловым человеком, сеньор Карраско знал, что в
любом деле, прежде чем решать, важно выяснить, сколько это будет стоить.
Поэтому он спросил:
- А сколько вы хотите за это изобретение?
- Миллион песет, - ответил с неожиданной твердо-стью человечек.
Черт возьми! Откуда этот книжный червь знает, что такие суммы вообще
существуют? Дон Хосе опрокинул в глотку стакан виски и задумался. Но что
толку думать о химерических затеях? Ведь это все равно, как если бы
че-ловеку предложили северное полушарие Луны.
- Хорошо. Но деньги вы получите, только когда ста-нут известны
результаты. Как раз в воскресенье в корриде выступает этот сукин сын
Лимонсито и мой тореро. Приходите завтра, и мы все обсудим.
На другое утро, и на следующее, до самой субботы, док-тора Гонсалеса
принимали первым. Разношерстная публи-ка, ожидавшая в приемной,
иронизировала и обменивалась злыми шутками. Бульварные листки заговорили про
"малыша-физика", прочили его в бандерилъеро при Эль-Нарапхито, а какой-то
сотрудник телевидения попытался даже взять у доктора интервью.
И вот наконец наступило воскресенье. Вся Испания уже целый месяц только
и говорила о предстоящей корри-де. Люди шли на все, чтобы раздобыть билет, и
после кор-риды немало перекупщиков приобрели на "заработан-ное" новые
машины. К четырем часам на скамьях яблоку негде было упасть, и еще десять
миллионов испанцев смот-рели на арену, сидя перед экранами своих
телевизоров.
По арене продефилировали квадрильи, и опять, в несчетный раз,
повторились традиционные ритуалы испан-ской тавромахии. Ритм пасодобле
зажигал в душах огонь. Пропела труба, и на середину арены, словно брошенный
из пращи камень, вылетел громадный бык. Здесь он оста-новился как вкопанный,
Эль-Лимонсито стал прямо пе-ред ним, но бык не двинулся с места. Он не
двинулся бы, даже если бы в него вонзали горящие бандерильи: его
дви-гательные центры парализовал четырехвольтовый ток. Ма-тадор подступал к
быку вплотную, осыпал его бранью (к счастью, не услышанной микрофонами
телевидения), но все было напрасно.
Публика начала терять терпение, послышались свист-ки, но тут бык
сорвался с места, и застигнутого врасплох Эль-Лимонсито спас только
отчаянный прыжок в сторо-ну. В быка словно вселился дьявол: он бодал воздух
то на-право, то налево, но не обращал ровным счетом никако-го внимания ни на
матадора, ни на членов его квадрильи, когда те пытались продемонстрировать
блестящую рабо-ту плащом.
Верхом на лошади появился пикадор, этот броненосец тавромахического
флота. Бык доверчиво подошел к пика-дору, словно подставляя себя под копье,
но едва острие вонзилось ему в крестец, как бык, подпрыгнув на невероят-ную
высоту, выбил из рук пикадора копье, и оно, пролетев изрядное расстояние,
пробило соломенную шляпу фотографа, намеревавшегося увековечить эту сцену.
Пикадор подобрал копье и снова ринулся в бой, но бык словно взбе-сился: он
поддел лошадь рогами, и пикадор всей тяжестью своих ста двадцати килограммов
плюхнулся на бычий за-гривок. Каким-то чудом ему удалось ухватиться за рога,
и так он продержался несколько секунд, в то время как бык скакал и брыкался,
словно одержимый. Нормальное тече-ние корриды было нарушено, однако правила
есть прави-ла, и квадрнлья Эль-Лимонсито перешла к третьему эта-пу боя.
Первый бандерильеро вонзил в круп быка две пары бандерилий; третья пара
упала на арену, потому что бык побежал, делая зигзаги; другого бапдермльеро
он догнал, свалил и покатил по арене как мяч. Зрители закатывались хохотом и
не могли остановиться - такого не было еще ни на одной корриде; но настоящие
любители возмущенно требовали, чтобы им вернули деньги за билеты. А
невзрач-ный человек за камерами кинохроники лихорадочно вертел в это время
переключатели чего-то похожего па транзистор.
Началась завершающая часть боя - злополучней всех, описанных доном Хосе
Мария Коссио в его фундаменталь-ном труде "История корриды". Острие шпаги
все время соскальзывало с боков животного, и в какой-то миг она по самую
рукоять врезалась в землю. Эль-Лимонсито застыл в странной позе, словно
выполняя трудное гимнастиче-ское упражнение. И тут произошло самое
комическое со-бытие этой незабываемой корриды: коварно взмахнув ро-гами, бык
сдернул с Эль-Лимонсито одежду, и тот остался в одном нижнем белье, а потом,
когда тореадор бросился бежать, бык сорвал с пего и то малое, что на нем еще
оста-валось. Смеялись мужчины, иностранки хихикали, а скром-ные испанки
прятали лица за веерами. Эль-Лимопсито бежал с арены, сопровождаемый градом
подушечек для плетения кружев и нелестных замечаний по адресу его
ро-дословной. Для Эль-Лимонсито это был конец. Теперь он мог рассчитывать
только на место клоуна в цирке, с ним уже никто не подписал бы контракта.
Настал черед Эль-Наранхито. Если бы внимание зри-телей не было
поглощено тем, что происходило на арене, они, возможно , заметили бы все
того же человечка. Только на этот раз он не отрывал глаз от листка бумаги -
на нем был записан план, разработанный до мельчайших подроб-ностей сеньором
Карраско, тореадором и, разумеется, им самим.
Если Элъ-Лимонсито потерпел позорный провал, то работа его соперника,
напротив, была великолепной. Бык шел туда, куда ему надлежало идти. Десять
миллионов испанцев, затаив дыхание, смотрели, как он мирно обню-хал лицо
Эль-Наранхито и стал перед ним на колени. Все бандерильи вонзились куда
полагается, на взмахи пла-ща бык отвечал так, как от него ожидали, и наконец
после одного-единственного виртуозного укола шпагой он упал как подкошенный.
Никто не знал, что смертоносный элек-тромагнитный импульс разрушил большую
часть его под-корковых центров, а произвести вскрытие никому не при-шло в
голову.
Не стоит рассказывать, что произошло с остальными быками. Эль-Лимонсито
был так деморализован, что док-тору Гонсалесу почти не пришлось пускать в
ход свой передатчик: из рук вон плохая работа окончательно погу-била
репутацию доселе знаменитого матадора. А Эль-На-ранхито одержал блестящую
победу над своими тремя быками и получил всего шесть ушей и три хвоста
только потому, что у этих быков больше не было ни хвостов, ни ушей. Его
осыпали дождем цветов и любовных записок, и, когда он уходил с арены,
полиции пришлось спасать его от почитателей.
Тем временем странная личность с транзистором подо-шла к сеньору
Карраско. Они обменялись несколькими фразами, а потом человечек, сжимая в
руке сложенный банковский чек, стал проталкиваться к выходу. Выбрав-шись
наконец из толпы, он осторожно разогнул чек, взгля-нул па него - и его лицо
вспыхнуло: в проставленной сумме было на два нуля меньше, чем они
условливались! Лицо человечка исказила зловещая гримаса.
Импрессарио в эту минуту уже пробивался наружу, в окружении
поклонников, наперебой поздравлявших его о успехом Эль-Наранхито. Вдруг кто
то закричал: "Бык, бык вырвался!", и началась паника. Почувствовав, что
тол-па вот-вот подомнет его под себя, сеньор Карраско попы тался
перепрыгнуть через загородку, но его сбили с ног. И как ни больно его
топтали, он был в полном сознании в тот момент, когда ощутил на затылке
обжигающее дыха-ние быка. Потом словно два ледяных стержня вошли в его спину
- и больше он не чувствовал ничего, потому что бык пригвоздил его, как
высушенную бабочку, к дощатой стене прохода.
---------------------------------------------------------------
Сборник "Практичное изобретение" библиотеки Зарубежной фантастики, 1974
OCR: Благовест Иванов
---------------------------------------------------------------
Солнце еще не встало, когда Эл Мейерс, позавтракав, поднялся из-за
стола. Даже в графстве Шоутак, где живет крепкий народ, он выделялся ростом
и силой. Лицо его бы-ло обветренным, а могучие руки покрыты курчавыми
тем-ными волосами. Ничего в нем не было лишнего - мускулы да кости. И хоть
Элу перевалило за пятьдесят, двигался он с легкостью юноши.
- Славно ты накормила меня, мать, - похвалил он свою пышнотелую
супругу. И она улыбнулась ему в ответ, как улыбалась и в засуху, и в бурю, и
когда налетала са-ранча, и когда разражался кризис.
- Придется мне с тобой поехать. Если станешь здесь весь день
прохлаждаться, некому будет яблоки собирать.
- Все соберем к вечеру, Хэнк! - взревел Эл.
В дверях появился сезонный рабочий. На его лице бы-ли следы мыльной
пены. Он торопливо вытирался поло-тенцем.
- Сотни две бушелей * соберем, - сказал Эл.
- Может, и больше.
Хэнк, поджарый бродяга, поплелся за Элом. Они прошли мимо курятника.
Кричали петухи, несушки с кудах-таньем разлетались в стороны, пищали
подросшие с весны цыплята. Даже в грязной потрепанной куртке Эл являл собой
великолепное зрелище, казался бронзовым богом земли.
Они миновали свинарник. Поросята толклись у корму-шек, от которых
распространялся кислый запах. Солнце только что поднялось над горизонтом, и
теплый воздух со-хранял особенный аромат позднего лета, в котором
смеши-вались запахи парного молока, навоза, клевера, сена, зер-на, сухой
земли и созревающих растений.
У сарая стояла телега, нагруженная пустыми корзина-ми. Эл подхватил
вожжи и тронул лошадей. Пара битюгов потащила телегу по пыльной дороге.
- Добрый выдался год, - сказал Эл. Он набил табаком старую вересковую
трубку и зажег ее, не отпуская вожжей.
- Ага. Только чудное все в этом году.
- Точно. Вот как растения вымахали. Никогда рань-ше таких не видал.
Хэнк сплюнул жвачку.
- Не только в том дело, что вымахали. Они даже без ветра трясутся. Я
вчера помидоры окучивал, а они вдруг зашевелились.
- Н-но! - крикнул Эл. Лошади затрусили быстрее. Он затянулся и выдохнул
клуб душистого дыма. - Ты прав. Сам не знаю, что с ними творится. Никогда не
было такой погоды и такого урожая. Что-то неладно. Помнишь, прошлой осенью
пшеница снова принялась расти. Черт знает что! Только в октябре мы смогли
все собрать.
Хэнк поежился.
- Не нравится мне это. Порой, как бы сказать... мне кажется, что все
это плохо кончится.
- А?
Хэнк задумался.
- А? - повторил Эл.
- Вчера ветра не было, а могу поклясться, что весь клевер полег, как
только я собрался косить.
- А? Это тебе померещилось. Эл был спокоен. Хэнк промолчал.
- Никогда не видал, чтобы кукуруза росла, как в этом году, - через
некоторое время сказал Эл. Копыта лошадей поднимали желтую пыль. - Не меньше
чем десять футов! Фред Олтмиллер вчера говорил, что соберет не меньше
полутора сотен бушелей с акра. Да и початки чуть не по футу каждый. Хэнк
поморщился.
- Когда я шел по полю, кукурузу так качало, словно надвигалась буря. И
ни единого облачка вокруг. И никако-го ветра.
- Поменьше самогона пить надо, - ухмыльнулся Эл.
- При чем тут самогон? - возразил Хэнк. - Не вру я. Я бы мог
поклясться, что кто-то рядом стоит, когда полол арбузы на той неделе. Вроде
бы голоса слышал.
- Ну и кто же ото говорил?
- Со всех сторон слышал. Шепот, словно арбузы разговаривали. Эл
фыркнул:
- Этак ты до сумасшедшего дома докатишься. Трид-цать лет я копаюсь
здесь в земле и ничего подобного не слыхивал.
- Да я не вру! Это с самой весны началось.
Они проехали мимо полей спелой пшеницы и овса, обогнули огромный валун
и начали взбираться на холм, где паслись коровы, пощипывая траву, росшую
между камня-ми и корявыми деревцами.
Элу не хотелось признаваться в том, что он согласен с Хэнком. Солидным
людям свойственно отрицать существование необъяснимого, противоречащего
жизненному опыту. С того дня, как Эл увидел, что прошлой осенью все растения
возобновили рост, он ломал себе голову, что бы это могло значить. И весенний
сев, изумительная погода, богатый урожай - все это было омрачено признаками
ка-ких-то грядущих потрясений. Он видел, как в безветренные дни чуть
колыхалась трава. И не мог забыть, как шепта-лись деревья, когда он
обрызгивал химикалиями яблони и вишни.
- И все-таки это был неплохой год, - повторил Эл. - Яблоки хоть прямо
на выставку. Деревья под ними
гнутся.
*Бушель - мера емкости, равная 36, 3 литра. - Прим. перев.
Телега перевалила через вершину холма, и лошади припустили вниз по
склону.
- Ты только погляди...- его голос сорвался.
Еще вчера в этой ложбине между двумя небольшими холмами рос яблоневый
сад.
Вчера.
Сегодня на его месте была лишь изрытая земля и борозды, тянущиеся к
дальнему холму.
Эл охнул, и лицо его покрылось красными пятнами. У Хэнка чуть глаза не
вылезли из орбит. Он раскрыл рот и закрыл его снова. Словно привидение
увидел. Пальцы потянулись к вороту рубахи. Солнце поднялось выше. По-ле было
ровным, только что вскопанным. Но на нем не бы-ло ни единой яблони.
От громоподобного возгласа Эла задрожал утренний воздух:
- Какой-то вонючий ворюга спер мои яблоки! Хэнк ответил как во сне:
- Но здесь нет ни одного дерева... и яблок нет... ниче-го нет.
Эл взял себя в руки.
- Даже корней нет.
- И пней, - сказал Хэнк.
Они оторвали глаза от пустого поля и посмотрели друг на друга.
- Яблони ушли, - предположил Хэнк. Лошади заржали. Лицо Эла казалось
маской гнева и изумления.
- П-а-а-шли! - стегнул он лошадей кнутом по бокам. Лошади припустили
вниз, сбавили скорость на поле и поволокли телегу вдоль глубоких борозд,
мимо ям, к пшеничному полю. Казалось, там прошла целая армия.
- Быть того не может, нам это снится... или мы оба спятили, - бормотал
Эл. Хэнк поежился. - Может, повернем назад?
- Заткнись! Если кто-то спер мои яблоки, я ому ноги пообломаю! Лучший
урожай за тридцать лет! Хэнк молил его: