Страница:
Конечно, они были самыми настоящими преступниками и перед богом, и перед людьми, и жалеть их не следовало. Но все равно кровь застывала у нее в жилах, когда она слышала рассказы о страшных пытках, которым инквизиторы подвергали еретиков.
Когда после проповеди в церкви к Мануэлле подошел отец Карлос и сказал, что ее хочет видеть отец Антоний, девушка не на шутку перепугалась. Он понимала, что такое приглашение не предвещает ничего хорошего. Но ей и в голову не могло прийти, что инквизитор обвинит ее в причастности к черной магии. Она ведь и в мыслях не имела ничего плохого.
Просто у Мануэллы открылся дар помогать больным людям. И она помогала, по мере своих сил. Девушке, как и всем ее родным, казалось, что она, наоборот, совершает богоугодное дело. Но они ошибались. Отец-инквизитор только что сказал ей:
– Только небеса вправе определять срок человеческой жизни.
А тот, кто самовольно вмешивается в течение бытия, совершает страшный смертный грех и должен понести наказание.
Не то чтобы святые отцы вообще запрещали излечивать людей от болезней. Но необходимо было, чтобы лечение проводилось известными, традиционными средствами. А Мануэлла сама не могла объяснить, как ей удается лечить людей.
Очень давно, когда она с родителями жила еще не в Мадриде, а в маленькой прибрежной деревушке, к Мануэлле подошла старуха, которую она никогда в жизни не видела, хотя знала все население поселка, и попросила у нее хлеба. Хотя ее семья была не из богатых, Мануэлла всегда старалась помогать тем, кому в жизни приходилось еще тяжелее. Поэтому она без колебаний протянула старухе краюху хлеба, которая должна была послужить ей обедом. Старуха взяла хлеб и, посмотрев на девочку черными, глубоко запавшими глазами, сказала:
– Ты чистое и доброе дитя. Я хочу отблагодарить тебя, – и протянула ей маленькую монетку.
Мануэлла хотела было отказаться, но старуха, не слушая ее, повернулась и заковыляла прочь. Она исчезла за поворотом, а маленькая Мануэлла так и осталась стоять с монеткой в руке.
Девочка не знала, что ей делать с этим неожиданным подарком.
Она прибежала домой и рассказала обо всем своей матери.
– Какая добрая женщина! – произнесла мать, выслушав Мануэллу. – Вот видишь, дитя, как вознаграждает нас господь за добрые дела. Храни эту монетку на память. Она наверняка принесет тебе счастье.
Мануэлла так и сделала. Несколько лет спустя их семья, спасаясь от эпидемии какой-то неизвестной страшной болезни, постигшей прибрежные провинции, переехала в пригород Мадрида. Девочка продолжала хранить монетку, как дорогой сердцу талисман.
Когда Мануэлле исполнилось шестнадцать, она обнаружила в себе дар исцелять людей. Это произошло совершенно неожиданно. Как-то зимой они с матерью отправились к заболевшей соседке, которую звали донья Исабель. Женщина уже второй месяц не вставала с постели и с каждым днем все больше угасала. Ее обезумевший от горя муж приводил к ней нескольких врачей, но все они в один голос твердили, что надежды на выздоровление нет. Донью Исабель любили все – это была прекрасная, добрая женщина, которая помогала каждому, кто к ней обращался.
Мануэлла сидела в сторонке и слушала разговор ее матери с доньей Исабель. Она видела, что эта женщина очень страдает от сильной боли, но делает вид, будто ей не так плохо, чтобы не расстраивать своего мужа. Донья Исабель даже улыбалась, и на первый взгляд казалось, что она идет на поправку. Но Мануэлла ясно видела – это совсем не так, женщина очень больна. Она осмотрелась: вокруг больной толпились ее пятеро детей, старшему из которых было четырнадцать, а младшему – два. Девушке стало так жаль и эту страдающую женщину, и ее детей, и поседевшего от горя мужа, сидящего в уголке и следящего взглядом за женой. И тогда Мануэлла подумала, что на свете отдала бы за то, чтобы помочь донье Исабель. Вдруг она почувствовала в себе прилив сил. Повинуясь какому-то странному импульсу, она встала и подошла к кровати больной.
Мануэлла не замечала, что все с удивлением наблюдают за ней.
В эту минуту девушка выглядела как-то по-особенному. Ее темные глаза загорелись ярким светом, на смуглых щеках заиграл румянец.
Мануэлла вплотную подошла к постели и протянула руки к лежащей. Она сама не знала, что и для чего делает. Словно кто-то водил ее руками. Время для нее остановилось. Мануэлла не знала, что «лечение» продлилось три четверти часа. Все, бывшие в комнате, смотрели на нее, как зачарованные. Потом, обессиленная, девушка упала на кровать и потеряла сознание.
Зато донья Исабель привстала на постели и произнесла:
– Я здорова.
Свершилось настоящее чудо – болезнь отступила. Спустя неделю у женщины и следа не осталось от ее тяжкого недуга.
Мануэллу привели в чувство и отвели домой. Слух о чудесном исцелении доньи Исабель быстро распространился по всей округе. Поначалу Мануэлла и сама не верила в свой дар, но очень скоро убедилась, что это было не простое совпадение, и он действительно существует. Стоило ей только захотеть, чтобы кто-то излечился от снедающей его болезни, как он излечивался. Правда, самой девушке это стоило немалых сил.
Чем серьезней бывал недуг, тем больше усилий она затрачивала на исцеление.
Долгое время Мануэлле не приходило в голову связать свой дар с подарком таинственной старухи. Но как-то, когда она лежала ослабленная после очередного исцеления, ей вдруг вспомнилась эта монета. Мануэлла с трудом встала с кровати и подошла к шкатулке, где лежали самые дорогие ее сердцу вещицы. Она взяла монетку в руку и почувствовала, как силы быстро возвращаются к ней. Именно тогда она и сделала это открытие.
С того дня прошло уже больше года. Теперь Мануэлла научилась управлять своим даром, чтобы исцеляя людей, не оставаться без сил самой. Молва о нее распространялась все дальше и дальше и, наконец, достигла ушей отцов-инквизиторов.
– Никогда, никогда не буду больше этим заниматься, – повторяла она про себя, словно заклинание.
Ей даже показалось, что прохожие поглядывают на нее как-то искоса и опасливо обходят стороной.
«Я понимаю их, – говорила она себе, приближаясь к своему дому, – кому охота связываться с той, которую вот-вот обвинят в колдовстве».
«И потом, – продолжала она раздумывать, – ведь неизвестно на самом деле, что это? А вдруг и впрямь колдовство? Никто никогда не видел той старой женщины, которая подарила мне эту монетку. Может быть, она была колдуньей?»
Но в следующую минуту Мануэлле пришла в голову другая мысль: «А разве колдуньи делают добрые дела? Они же прислужницы демонов, значит, они не должны приносить людям добро, а наоборот, сеять смуту, насылать болезни, неурожаи и совершать другие черные дела. А если я лечу людей, то разве я грешу?»
Мануэлла не могла понять этого. Отец-инквизитор говорил, что человек не вправе вмешиваться в пути господни, а излечивая людей, она в них вмешивалась.
«Наверное, я слишком глупая и не понимаю того, что ясно святым отцам», – решила она.
Ей, бедной простой девушке, не приходило в голову, что инквизиторы могут в чем-то ошибаться. Они были непогрешимыми в глазах каждого человека, ведь они творили на земле божественный суд и были святыми.
С такими мыслями Мануэлла вернулась домой, где ее уже ждали встревоженные родители, братья и сестры. Все бросились к ней с расспросами. Девушка не хотела огорчать и пугать свою семью, поэтому она решила утаить от них правду.
– Просто отец Антоний хотел поговорить со мной о моем даре.
Он велел мне целый месяц приходить к утренней службе и обращаться с благодарственными молитвами к Пресвятой Богородице за то, что она меня им наделила. В глазах ее матери проступили слезы величайшего облегчения.
– Слава богу! – она обняла Мануэллу. – А мы уже не знали, что и подумать.
– Все хорошо! Но только... – Мануэлла помолчала, не зная, как объяснить родным свое нежелание лечить людей, – я решила, что больше не буду этим заниматься.
– Но почему?!
– Мне было так страшно, когда меня вызвали к отцу Антонию, я не хочу больше пережить это еще раз.
– Дочка! Ты должна гордиться, что инквизиторы обратили на тебя свое благосклонное внимание... – начала было ее мать, но отец перебил ее.
– Постой, Эмилия, – веско произнес он, – если девочка не хочет, никто не вправе убеждать ее или заставлять. Откровенно говоря, меня всегда тревожил этот ее дар. В наши смутные времена лучшее средство не навлечь на себя немилость властей – привлекать как можно меньше внимания.
– Наверное, отец прав, – согласилась мать Мануэллы, – дочка, поступай так, как велит тебе твое сердце.
Девушка и сама уже почти не вспоминал о своем даре, ей даже начало казаться, что он ослабел и сошел на нет.
Она видела, что святые отцы продолжают приглядываться к ней.
Хотя Мануэлла и раньше была доброй католичкой и исправно посещала все церковные службы и исповеди, теперь она удвоила свое религиозное рвение. Пусть у инквизиторов не останется никаких сомнений, что она бросила заниматься неугодным церкви делом.
Похоже, доверие к ней восстановилось. Отец Карлос стал приветливо встречать и благословлять ее – наконец-то исчез тот холодок, которым веяло от него полгода назад. Мануэлла решила, что все самое страшное для нее уже позади. Со дня встречи с отцом Антонием она ни разу не прикоснулась к той монетке, что подарила ей старуха. Порою Мануэлла подумывала о том, чтобы избавиться от этого опасного подарка, но она почему-то не решалась расстаться с ним.
Наступила весна. Это было самая счастливая пора в ее недолгой жизни. К Мануэлле посватался молодой красавец Родриго Сантос, грезы о котором уже давно не давали ей покоя. Мануэлла, конечно, с радостью согласилась стать его супругой. Вся округа прослышала о предстоящей свадьбе.
Половина соседских девушек хотела бы быть на месте счастливой невесты – Родриго был завидным женихом.
Мануэлла с нетерпением ждала того дня, когда будет готов ее подвенечный наряд – прекрасное белое платье из тафты и тюля. И этот день настал. Она пришла к портнихе и та сказала ей, что свадебный убор уже почти совсем готов.
– Ты можешь примерить его, – предложила она, держа в руках пышный наряд, на который расщедрились любящие родители.
Мануэлла скинула свое простенькое ситцевое платье и облачилась в подвенечный наряд.
– Ах, какая же ты красивая, – воскликнула портниха, всплеснув руками.
Мануэлла стояла перед зеркалом, любуясь своим отражением.
Еще никогда в жизни она не чувствовала себя такой счастливой.
Вдруг в дверь комнаты тихонько постучали.
– Войдите! – весело крикнула Мануэлла, продолжая осматривать себя в зеркале.
Дверь медленно приотворилась, и в комнату вошел младший брат девушки, Луис. По выражению его побледневшего лица Мануэлла тотчас поняла – произошло что-то нехорошее.
– В чем дело? – спросила она тревожно.
– Наша сестра, Мария, – залепетал мальчик дрожащими губами, – ей очень плохо, она умирает...
– Что?
Мануэлла не поверила своим ушам.
– Утром, когда ты ушла из дому, у нее начался сильный жар, отец позвал лекаря, тот дал ей какого-то снадобья, но ей стало хуже. Она лежит без сознания... Мама прислала меня за тобой.
– Но как же так, еще вчера вечером у нее не было никаких следов болезни!
Мануэлла все еще не могла поверить, что все услышанное ею – правда.
– Она уже несколько дней плохо себя чувствовала, просто они с мамой не хотели тебя расстраивать перед свадьбой.
Луис всхлипнул. Мануэлла не сводила с брата потрясенного взгляда.
Какой же она была слепой! Теперь она начала припоминать.
Сестренка, тринадцатилетняя Мария, действительно вела себя в последние дни не так, как обычно. Но вся захваченная мыслями о предстоящем замужестве, Мануэлла не обращала внимания на то, что творится у нее в доме.
– Бежим! – вскричала она, опрометью кинувшись к дверям, как была, в белоснежном уборе.
– Постой, Мануэлла, куда же ты! – обратилась к ней портниха, которая была свидетельницей их разговора. – Ты же не пойдешь по улице в свадебном платье!
– Я должна помочь ей, у меня нет времени, – не останавливаясь ответила Мануэлла.
Так она и бежала по узким кривым улочкам города, заставляя прохожих оборачиваться себе вслед. Но в этот миг Мануэлле было все равно, как она выглядит. Мария, ее любимая сестренка, красивая белокурая девочка была больна и могла умереть... Что могло быть важнее этого!
Портниха, давно затаившая обиду на девушку, ибо прочила свою дочь – ровесницу Мануэллы – в невесты Родриго Сантосу, поспешила донести на нее святым отцам. Она, как и многие другие, подозревала, в чем заключается истинная причина отказа Мануэллы от своего дара.
Девушку повели в подземелье, где содержались приговоренные к смертной казни. Судьба распорядилась так, что свадебный убор девушки должен был стать ее погребальным нарядом.
В темной сырой каморке, где постелью служила полуистлевшая солома, Мануэлла усердно возносила к небу горячие мольбы.
Наконец, силы оставили девушку, и она упала на солому, погрузившись в тяжелое забытье.
Во сне Мануэлла увидела ту самую старуху, которая несколько лет назад подарила ей монетку.
– Утешься, дитя, мое, – сказала она, глядя на девушку добрыми глазами, – ты будешь спасена. Но тебе необходимо избавиться от подарка, которым я тебя наделила. Утром за тобой придут стражники и поведут тебя к отцу-инквизитору. До этой минуты ты должна спрятать мой подарок за камень в стене, под потолком.
Мануэлла открыла глаза. Она не могла понять, что это было, сон или видение. Вскочив на ноги, девушка начала лихорадочно ощупывать стены – было так темно, что по каморке можно было передвигаться только на ощупь. Поиски продолжались очень долго. По временам Мануэлле казалось, будто это был просто сон, и никакого выдвигающегося камня здесь нет. Тогда она прекращала поиски и в изнеможении опускалась на солому. Но потом снова вскакивала и начинала искать, видя в этом свое единственное спасение.
Внезапно в конце коридора послышалась тяжелая поступь стражей. Мануэлла сразу поняла, что это идут за ней. А она так и не обнаружила в стене тайника.
«Все кончено!» – подумала она, сжимая в вспотевшей ладони злополучную монету.
Тут, словно какая-то сила заставила ее подняться, Мануэлла бросилась к стене и стала снова ее обыскивать. Шаги раздавались все ближе, Мануэлла с ужасом понимала, что она не успеет спрятать монету.
Когда шаги смолкли у самой двери, ее рука нашарила небольшой, неправильной формы камень, который легко выдвигался из стены...
Глава 4
Когда после проповеди в церкви к Мануэлле подошел отец Карлос и сказал, что ее хочет видеть отец Антоний, девушка не на шутку перепугалась. Он понимала, что такое приглашение не предвещает ничего хорошего. Но ей и в голову не могло прийти, что инквизитор обвинит ее в причастности к черной магии. Она ведь и в мыслях не имела ничего плохого.
Просто у Мануэллы открылся дар помогать больным людям. И она помогала, по мере своих сил. Девушке, как и всем ее родным, казалось, что она, наоборот, совершает богоугодное дело. Но они ошибались. Отец-инквизитор только что сказал ей:
– Только небеса вправе определять срок человеческой жизни.
А тот, кто самовольно вмешивается в течение бытия, совершает страшный смертный грех и должен понести наказание.
Не то чтобы святые отцы вообще запрещали излечивать людей от болезней. Но необходимо было, чтобы лечение проводилось известными, традиционными средствами. А Мануэлла сама не могла объяснить, как ей удается лечить людей.
Очень давно, когда она с родителями жила еще не в Мадриде, а в маленькой прибрежной деревушке, к Мануэлле подошла старуха, которую она никогда в жизни не видела, хотя знала все население поселка, и попросила у нее хлеба. Хотя ее семья была не из богатых, Мануэлла всегда старалась помогать тем, кому в жизни приходилось еще тяжелее. Поэтому она без колебаний протянула старухе краюху хлеба, которая должна была послужить ей обедом. Старуха взяла хлеб и, посмотрев на девочку черными, глубоко запавшими глазами, сказала:
– Ты чистое и доброе дитя. Я хочу отблагодарить тебя, – и протянула ей маленькую монетку.
Мануэлла хотела было отказаться, но старуха, не слушая ее, повернулась и заковыляла прочь. Она исчезла за поворотом, а маленькая Мануэлла так и осталась стоять с монеткой в руке.
Девочка не знала, что ей делать с этим неожиданным подарком.
Она прибежала домой и рассказала обо всем своей матери.
– Какая добрая женщина! – произнесла мать, выслушав Мануэллу. – Вот видишь, дитя, как вознаграждает нас господь за добрые дела. Храни эту монетку на память. Она наверняка принесет тебе счастье.
Мануэлла так и сделала. Несколько лет спустя их семья, спасаясь от эпидемии какой-то неизвестной страшной болезни, постигшей прибрежные провинции, переехала в пригород Мадрида. Девочка продолжала хранить монетку, как дорогой сердцу талисман.
Когда Мануэлле исполнилось шестнадцать, она обнаружила в себе дар исцелять людей. Это произошло совершенно неожиданно. Как-то зимой они с матерью отправились к заболевшей соседке, которую звали донья Исабель. Женщина уже второй месяц не вставала с постели и с каждым днем все больше угасала. Ее обезумевший от горя муж приводил к ней нескольких врачей, но все они в один голос твердили, что надежды на выздоровление нет. Донью Исабель любили все – это была прекрасная, добрая женщина, которая помогала каждому, кто к ней обращался.
Мануэлла сидела в сторонке и слушала разговор ее матери с доньей Исабель. Она видела, что эта женщина очень страдает от сильной боли, но делает вид, будто ей не так плохо, чтобы не расстраивать своего мужа. Донья Исабель даже улыбалась, и на первый взгляд казалось, что она идет на поправку. Но Мануэлла ясно видела – это совсем не так, женщина очень больна. Она осмотрелась: вокруг больной толпились ее пятеро детей, старшему из которых было четырнадцать, а младшему – два. Девушке стало так жаль и эту страдающую женщину, и ее детей, и поседевшего от горя мужа, сидящего в уголке и следящего взглядом за женой. И тогда Мануэлла подумала, что на свете отдала бы за то, чтобы помочь донье Исабель. Вдруг она почувствовала в себе прилив сил. Повинуясь какому-то странному импульсу, она встала и подошла к кровати больной.
Мануэлла не замечала, что все с удивлением наблюдают за ней.
В эту минуту девушка выглядела как-то по-особенному. Ее темные глаза загорелись ярким светом, на смуглых щеках заиграл румянец.
Мануэлла вплотную подошла к постели и протянула руки к лежащей. Она сама не знала, что и для чего делает. Словно кто-то водил ее руками. Время для нее остановилось. Мануэлла не знала, что «лечение» продлилось три четверти часа. Все, бывшие в комнате, смотрели на нее, как зачарованные. Потом, обессиленная, девушка упала на кровать и потеряла сознание.
Зато донья Исабель привстала на постели и произнесла:
– Я здорова.
Свершилось настоящее чудо – болезнь отступила. Спустя неделю у женщины и следа не осталось от ее тяжкого недуга.
Мануэллу привели в чувство и отвели домой. Слух о чудесном исцелении доньи Исабель быстро распространился по всей округе. Поначалу Мануэлла и сама не верила в свой дар, но очень скоро убедилась, что это было не простое совпадение, и он действительно существует. Стоило ей только захотеть, чтобы кто-то излечился от снедающей его болезни, как он излечивался. Правда, самой девушке это стоило немалых сил.
Чем серьезней бывал недуг, тем больше усилий она затрачивала на исцеление.
Долгое время Мануэлле не приходило в голову связать свой дар с подарком таинственной старухи. Но как-то, когда она лежала ослабленная после очередного исцеления, ей вдруг вспомнилась эта монета. Мануэлла с трудом встала с кровати и подошла к шкатулке, где лежали самые дорогие ее сердцу вещицы. Она взяла монетку в руку и почувствовала, как силы быстро возвращаются к ней. Именно тогда она и сделала это открытие.
С того дня прошло уже больше года. Теперь Мануэлла научилась управлять своим даром, чтобы исцеляя людей, не оставаться без сил самой. Молва о нее распространялась все дальше и дальше и, наконец, достигла ушей отцов-инквизиторов.
– Никогда, никогда не буду больше этим заниматься, – повторяла она про себя, словно заклинание.
Ей даже показалось, что прохожие поглядывают на нее как-то искоса и опасливо обходят стороной.
«Я понимаю их, – говорила она себе, приближаясь к своему дому, – кому охота связываться с той, которую вот-вот обвинят в колдовстве».
«И потом, – продолжала она раздумывать, – ведь неизвестно на самом деле, что это? А вдруг и впрямь колдовство? Никто никогда не видел той старой женщины, которая подарила мне эту монетку. Может быть, она была колдуньей?»
Но в следующую минуту Мануэлле пришла в голову другая мысль: «А разве колдуньи делают добрые дела? Они же прислужницы демонов, значит, они не должны приносить людям добро, а наоборот, сеять смуту, насылать болезни, неурожаи и совершать другие черные дела. А если я лечу людей, то разве я грешу?»
Мануэлла не могла понять этого. Отец-инквизитор говорил, что человек не вправе вмешиваться в пути господни, а излечивая людей, она в них вмешивалась.
«Наверное, я слишком глупая и не понимаю того, что ясно святым отцам», – решила она.
Ей, бедной простой девушке, не приходило в голову, что инквизиторы могут в чем-то ошибаться. Они были непогрешимыми в глазах каждого человека, ведь они творили на земле божественный суд и были святыми.
С такими мыслями Мануэлла вернулась домой, где ее уже ждали встревоженные родители, братья и сестры. Все бросились к ней с расспросами. Девушка не хотела огорчать и пугать свою семью, поэтому она решила утаить от них правду.
– Просто отец Антоний хотел поговорить со мной о моем даре.
Он велел мне целый месяц приходить к утренней службе и обращаться с благодарственными молитвами к Пресвятой Богородице за то, что она меня им наделила. В глазах ее матери проступили слезы величайшего облегчения.
– Слава богу! – она обняла Мануэллу. – А мы уже не знали, что и подумать.
– Все хорошо! Но только... – Мануэлла помолчала, не зная, как объяснить родным свое нежелание лечить людей, – я решила, что больше не буду этим заниматься.
– Но почему?!
– Мне было так страшно, когда меня вызвали к отцу Антонию, я не хочу больше пережить это еще раз.
– Дочка! Ты должна гордиться, что инквизиторы обратили на тебя свое благосклонное внимание... – начала было ее мать, но отец перебил ее.
– Постой, Эмилия, – веско произнес он, – если девочка не хочет, никто не вправе убеждать ее или заставлять. Откровенно говоря, меня всегда тревожил этот ее дар. В наши смутные времена лучшее средство не навлечь на себя немилость властей – привлекать как можно меньше внимания.
– Наверное, отец прав, – согласилась мать Мануэллы, – дочка, поступай так, как велит тебе твое сердце.
* * *
Прошло несколько месяцев. Не зря Мануэлла опасалась, что окружающие буду обижаться на нее за то, что она отказывается применять свой дар исцеления. Но родители горой стояли за свою любимую дочь и вскоре, мало-помалу, люди стали забывать о том, что Мануэлла умеет избавлять людей от недугов.Девушка и сама уже почти не вспоминал о своем даре, ей даже начало казаться, что он ослабел и сошел на нет.
Она видела, что святые отцы продолжают приглядываться к ней.
Хотя Мануэлла и раньше была доброй католичкой и исправно посещала все церковные службы и исповеди, теперь она удвоила свое религиозное рвение. Пусть у инквизиторов не останется никаких сомнений, что она бросила заниматься неугодным церкви делом.
Похоже, доверие к ней восстановилось. Отец Карлос стал приветливо встречать и благословлять ее – наконец-то исчез тот холодок, которым веяло от него полгода назад. Мануэлла решила, что все самое страшное для нее уже позади. Со дня встречи с отцом Антонием она ни разу не прикоснулась к той монетке, что подарила ей старуха. Порою Мануэлла подумывала о том, чтобы избавиться от этого опасного подарка, но она почему-то не решалась расстаться с ним.
Наступила весна. Это было самая счастливая пора в ее недолгой жизни. К Мануэлле посватался молодой красавец Родриго Сантос, грезы о котором уже давно не давали ей покоя. Мануэлла, конечно, с радостью согласилась стать его супругой. Вся округа прослышала о предстоящей свадьбе.
Половина соседских девушек хотела бы быть на месте счастливой невесты – Родриго был завидным женихом.
Мануэлла с нетерпением ждала того дня, когда будет готов ее подвенечный наряд – прекрасное белое платье из тафты и тюля. И этот день настал. Она пришла к портнихе и та сказала ей, что свадебный убор уже почти совсем готов.
– Ты можешь примерить его, – предложила она, держа в руках пышный наряд, на который расщедрились любящие родители.
Мануэлла скинула свое простенькое ситцевое платье и облачилась в подвенечный наряд.
– Ах, какая же ты красивая, – воскликнула портниха, всплеснув руками.
Мануэлла стояла перед зеркалом, любуясь своим отражением.
Еще никогда в жизни она не чувствовала себя такой счастливой.
Вдруг в дверь комнаты тихонько постучали.
– Войдите! – весело крикнула Мануэлла, продолжая осматривать себя в зеркале.
Дверь медленно приотворилась, и в комнату вошел младший брат девушки, Луис. По выражению его побледневшего лица Мануэлла тотчас поняла – произошло что-то нехорошее.
– В чем дело? – спросила она тревожно.
– Наша сестра, Мария, – залепетал мальчик дрожащими губами, – ей очень плохо, она умирает...
– Что?
Мануэлла не поверила своим ушам.
– Утром, когда ты ушла из дому, у нее начался сильный жар, отец позвал лекаря, тот дал ей какого-то снадобья, но ей стало хуже. Она лежит без сознания... Мама прислала меня за тобой.
– Но как же так, еще вчера вечером у нее не было никаких следов болезни!
Мануэлла все еще не могла поверить, что все услышанное ею – правда.
– Она уже несколько дней плохо себя чувствовала, просто они с мамой не хотели тебя расстраивать перед свадьбой.
Луис всхлипнул. Мануэлла не сводила с брата потрясенного взгляда.
Какой же она была слепой! Теперь она начала припоминать.
Сестренка, тринадцатилетняя Мария, действительно вела себя в последние дни не так, как обычно. Но вся захваченная мыслями о предстоящем замужестве, Мануэлла не обращала внимания на то, что творится у нее в доме.
– Бежим! – вскричала она, опрометью кинувшись к дверям, как была, в белоснежном уборе.
– Постой, Мануэлла, куда же ты! – обратилась к ней портниха, которая была свидетельницей их разговора. – Ты же не пойдешь по улице в свадебном платье!
– Я должна помочь ей, у меня нет времени, – не останавливаясь ответила Мануэлла.
Так она и бежала по узким кривым улочкам города, заставляя прохожих оборачиваться себе вслед. Но в этот миг Мануэлле было все равно, как она выглядит. Мария, ее любимая сестренка, красивая белокурая девочка была больна и могла умереть... Что могло быть важнее этого!
* * *
...Мануэлла спасла Марию, но как только исцеление было завершено и счастливые сестры обняли друг друга, дверь в комнату распахнулась. Мануэлла обернулась и, увидев отца-инквизитора Антония, поняла все.Портниха, давно затаившая обиду на девушку, ибо прочила свою дочь – ровесницу Мануэллы – в невесты Родриго Сантосу, поспешила донести на нее святым отцам. Она, как и многие другие, подозревала, в чем заключается истинная причина отказа Мануэллы от своего дара.
Девушку повели в подземелье, где содержались приговоренные к смертной казни. Судьба распорядилась так, что свадебный убор девушки должен был стать ее погребальным нарядом.
В темной сырой каморке, где постелью служила полуистлевшая солома, Мануэлла усердно возносила к небу горячие мольбы.
Наконец, силы оставили девушку, и она упала на солому, погрузившись в тяжелое забытье.
Во сне Мануэлла увидела ту самую старуху, которая несколько лет назад подарила ей монетку.
– Утешься, дитя, мое, – сказала она, глядя на девушку добрыми глазами, – ты будешь спасена. Но тебе необходимо избавиться от подарка, которым я тебя наделила. Утром за тобой придут стражники и поведут тебя к отцу-инквизитору. До этой минуты ты должна спрятать мой подарок за камень в стене, под потолком.
Мануэлла открыла глаза. Она не могла понять, что это было, сон или видение. Вскочив на ноги, девушка начала лихорадочно ощупывать стены – было так темно, что по каморке можно было передвигаться только на ощупь. Поиски продолжались очень долго. По временам Мануэлле казалось, будто это был просто сон, и никакого выдвигающегося камня здесь нет. Тогда она прекращала поиски и в изнеможении опускалась на солому. Но потом снова вскакивала и начинала искать, видя в этом свое единственное спасение.
Внезапно в конце коридора послышалась тяжелая поступь стражей. Мануэлла сразу поняла, что это идут за ней. А она так и не обнаружила в стене тайника.
«Все кончено!» – подумала она, сжимая в вспотевшей ладони злополучную монету.
Тут, словно какая-то сила заставила ее подняться, Мануэлла бросилась к стене и стала снова ее обыскивать. Шаги раздавались все ближе, Мануэлла с ужасом понимала, что она не успеет спрятать монету.
Когда шаги смолкли у самой двери, ее рука нашарила небольшой, неправильной формы камень, который легко выдвигался из стены...
Глава 4
Самое удивительное, что наш с Евой поступок не повлек никаких неприятностей. Журавлева сказала, будто так получилось, потому что мы с ней и так уже достаточно натерпелись страхов, пока бродили по эскуриалу. Что правда, то правда, попереживать пришлось больше, чем достаточно.
У меня сложилось такое впечатление, что все эти чудеса, которые происходили во дворце, были связаны с той самой монеткой, которую я там нашел. Как только она оказалась у меня в кармане, все прекратилось. Я поднялся к Еве, которая ждала меня у входа. Странно, почему она не заметила, что дверь открыта? Я так и спросил ее:
– Смотри, дверь приоткрыта.
Ева недоверчиво посмотрела на меня, но все-таки повернулась к двери и попыталась толкнуть ее без всякой надежды. Но дверь поддалась.
– Ой! – то ли удивленно, то ли испуганно воскликнула Журавлева. – И вправду открыта! Чудеса!
– Пойдем отсюда, – сказал я ей, – мне эти все чудеса уже порядком приелись.
Не помню, где я оставил фонарик, только когда мы вышли из дворца, его у меня уже не было.
Журавлева возражать не стала. Мы вышли из дворца и направились к автостраде, где благополучно погрузились в сразу же подъехавший автобус и вернулись в гостиницу.
– А знаешь что! – воскликнула Ева, когда мы поднимались на свой этаж.
– Что?
– По-моему, я поняла, почему эскуриал был таким странным.
Я с интересом посмотрел на нее.
– И почему?
– Да потому, – с торжеством произнесла Журавлева, – что это был никакой не эскуриал!
– Как это?
– Мы попали в какой-то совсем другой дворец. Та женщина, которая привела нас к остановке, не поняла, куда мы хотим попасть.
Объяснение показалось мне вполне правдоподобным.
– Наверное, ты права, – сказал я.
– Конечно, права! Эскуриал не мог выглядеть так странно, – убежденно ответила Ева.
Я промолчал. Мне почему-то больше не хотелось обсуждать происшедшее с нами. Не знаю, по какой такой причине, но у меня не было никакого желания рассказывать Еве о своей находке. Я сам тогда ничего не понимал, и не знал, как буду рассказывать ей о женском голосе, услышанном в подземелье и о наваждении, которое заставило меня рыскать по душной темной каморке в поисках неизвестно чего. Я решил, что расскажу ей об этом как-нибудь в другой раз, когда наше путешествие в Испанию окончится и мы вернемся домой. Ева и не досаждала мне расспросами, ей и в голову не могло прийти, что я мог найти в сыром подвале что-нибудь стоящее.
Журавлева вообще пока не очень охотно вспоминала о нашем посещении дворца, видно, оно оказалось совсем не таким приятным, как она ожидала.
Не знаю, права была Журавлева, когда уверяла меня, что попали мы вовсе не туда, куда собирались, или нет, но я, да и она сама, продолжали по-прежнему называть тот странный дворец эскуриалом. Ведь правду нам все равно не удалось выяснить.
После обеда наша делегация вернулась в гостиницу.
– Почему вас не было с нами? – сходу напустилась на нас Зоя Александровна.
Я так прямо и ответил, что у меня нет никакого желания торчать на семинарах.
– А у меня сильно голова разболелась, – сказала Ева.
Зоя Александровна внимательно посмотрела на нее и отстала – Журавлева и впрямь выглядела неважно.
– Но больше я такого безобразия не допущу, – сказала напоследок директорша.
Так что на два остальных семинара нам-таки пришлось пойти.
Но вообще-то они были довольно интересными, а вовсе не занудными, как я себе представлял.
В Пскове погода была не лучше. На вокзале московский поезд, который привез нас домой, встречало полгорода. Еще бы! Ведь пришли все родители, и другие родственники, друзья, одноклассники и даже соседи. Местное телевидение снимало наш приезд, и мы чувствовали себя настоящими героями.
Поздоровавшись с родителями, я стал искать глазами Антона Красильникова, мне хотелось поделиться с ним своими впечатлениями о поездке. Но его нигде не было.
«Может, он заболел», – подумал я, так как по-другому не мог объяснить его отсутствия. Но когда мы с родителями вышли из переполненного здания вокзала, я увидел Антона, стоявшего на привокзальной площади. Он помахал мне и быстро приблизился.
– Ого! Ну ты и загорел! – сказал он после того, как мы обменялись приветствиями.
– Еще бы! Чай со Средиземного моря сюда пожаловал, – ответил я.
– Ну рассказывай, как провел время.
Родители тоже выжидающе на меня посмотрели. Я начал долго и обстоятельно рассказывать о том, в каких городах мы побывали и что посмотрели. Я и сам не ожидал, что мой рассказ получится таким долгим и красочным. Когда мы дошли до моего дома, Антон оттянул меня в сторонку и сказал:
– Зайди ко мне, как отдохнешь с дороги. Я буду ждать.
– Ладно, – пообещал я, и мы расстались.
Красильников, как настоящий друг, сразу понял, что я не договариваю всего. Ему первому я хотел рассказать о своем приключении в эскуриале. Я знал точно, что он один сможет понять меня правильно, не поднимет на смех и не скажет, будто у меня крыша съехала.
Вечером, когда родители наконец удовлетворили свое любопытство, я выбрал подходящий момент и пошел к Красильникову.
Тот ждал меня.
– Ну давай, рассказывай, – сходу сказал он, как только я вошел к нему в дом.
– А с чего ты взял, что я тебе не все рассказал? – спросил я на всякий случай.
– Я это сразу понял по выражению твоего лица.
– Да? – я очень удивился. – Вообще-то, ты прав, я и в самом деле кое-что утаил.
Мы поудобней устроились в его комнате, и я начал рассказывать о том, как мы с Евой ходили в эскуриал. Честно говоря, я немного опасался, что Антон воспримет мои слова как бред сумасшедшего. Наверное, на его месте, я отнесся бы к такому рассказу именно так. Но Красильников выслушал меня очень внимательно и вполне серьезно. Когда я закончил, он некоторое время молчал, переваривая мои слова.
– Знаешь, – задумчиво сказал он, – я с самого начала думал, что эта поездка – не случайность.
– С чего ты это взял?
– Сам не знаю, – Антон пожал плечами, – но у меня было стойкое ощущение, что с вами, точнее, с тобой, в Испании обязательно должно произойти нечто особенное.
– Почему именно со мной?
– Не знаю, – снова ответил Антон, – может, это интуиция.
– А почему же тогда ты сам не пытался поехать с нами? Ведь если бы ты захотел, у тебя скорее всего получилось бы.
– Да, наверное, но мне не хотелось. Я же говорю, что мое предчувствие касалось тебя.
– Странно!
– Конечно, странно, но разве я был неправ?
– Кто его знает? – ответил я, подумав с минуту.
– Ты говоришь, что сразу согласился пойти с Евой осматривать эскуриал, а ведь тебе никогда не нравилось ходить по музеям. Так?
– Ну, так.
– Дальше, когда вы пришли туда, тебе почему-то захотелось спуститься в подвал. Именно тебе, а не Журавлевой. Так?
Я кивнул.
– Ты спустился туда и услышал какой-то голос.
Не дожидаясь, пока Антон произнесет свое дурацкое «так», я снова кивнул.
– Нормальный человек должен был со всех ног убежать оттуда, а ты, вместо этого, продолжал идти вперед.
– Почему убежал? – не согласился я. – Просто мне пришло в голову, что может там кто-нибудь потерялся, так же, как и мы с Евой...
– Это все отговорки, которыми ты сам пытался логически объяснить свой непонятный поступок.
Я молчал. Мне подумалось, что в словах Антона есть доля истины.
– Так вот, ты продолжал идти и нашел комнату, из которой доносился женский плач, и что же ты сделал?
– Как что? Я же говорил тебе – открыл дверь.
– Угу, – промычал Антон, – и что же ты сделал после того, как в каморке никого не оказалось?
– Слушай, мне эта твоя игра надоела! – возмутился я. – Ты и так прекрасно знаешь, что я сделал.
– Я это к тому говорю, – начал объяснять Антон, – что хочу доказать тебе иррациональность твоих действий. – И где он только слов-то таких набрался. Видно, пока меня не было, над книжками умными корпел. – Другой человек на твоем месте обязательно бы унес скорее оттуда ноги, а ты остался и продолжал экспериментировать.
– Ну если ты это так называешь... – я почему-то почувствовал себя обиженным.
– Да ты не дуйся! – Антон хлопнул меня по плечу. – Я хочу, чтобы ты понял, что твоими поступками руководила какая-то сила. Со мной было нечто похожее, когда я исследовал бабушкин дом и помнишь, чем это кончилось?
– Да, мы нашли ту странную доску...
– Извини, но не мы, а я нашел. Ты очень помог мне, без тебя я, наверное, не справился бы, но нашел ее все-таки я.
Я не стал спорить, потому что не был уверен, как все было на самом деле – прошло уже много времени, и некоторые моменты стерлись из моей памяти.
– Пойдем дальше, – продолжал Антон, – в следующий раз странные события стали происходить с Журавлевой.
Я вспомнил, что еще несколько месяцев назад, Ева стала вести себя довольно странно. Мы с Антоном хорошо знали, что ей пришлось многое пережить в тот период. Теперь она не любила вспоминать о нем.
– Отсюда логически вытекает, что следующим должен был быть ты, – решительным тоном заявил Антон. – Ведь именно ты спустился в этот подвал, зашел в камеру, стал шарить по стенам и – что самое удивительное – нашел монету. То есть, твои труды не были зряшными, понимаешь? Такое ощущение, что кто-то все это подстроил. Вспомни: фонарик на лестнице, сами собой закрывающиеся и открывающиеся входные двери, женский плач и все остальное. Неужели ты можешь сомневаться, что все это – просто цепочка совпадений?
– Не понимаю, почему с нами обязательно должно что-то происходить? Что в нас такого особенного?
– Значит, что-то такое есть. Я и сам еще не могу докопаться до причин, но я на все сто уверен, что все это не случайно.
У меня сложилось такое впечатление, что все эти чудеса, которые происходили во дворце, были связаны с той самой монеткой, которую я там нашел. Как только она оказалась у меня в кармане, все прекратилось. Я поднялся к Еве, которая ждала меня у входа. Странно, почему она не заметила, что дверь открыта? Я так и спросил ее:
– Смотри, дверь приоткрыта.
Ева недоверчиво посмотрела на меня, но все-таки повернулась к двери и попыталась толкнуть ее без всякой надежды. Но дверь поддалась.
– Ой! – то ли удивленно, то ли испуганно воскликнула Журавлева. – И вправду открыта! Чудеса!
– Пойдем отсюда, – сказал я ей, – мне эти все чудеса уже порядком приелись.
Не помню, где я оставил фонарик, только когда мы вышли из дворца, его у меня уже не было.
Журавлева возражать не стала. Мы вышли из дворца и направились к автостраде, где благополучно погрузились в сразу же подъехавший автобус и вернулись в гостиницу.
– А знаешь что! – воскликнула Ева, когда мы поднимались на свой этаж.
– Что?
– По-моему, я поняла, почему эскуриал был таким странным.
Я с интересом посмотрел на нее.
– И почему?
– Да потому, – с торжеством произнесла Журавлева, – что это был никакой не эскуриал!
– Как это?
– Мы попали в какой-то совсем другой дворец. Та женщина, которая привела нас к остановке, не поняла, куда мы хотим попасть.
Объяснение показалось мне вполне правдоподобным.
– Наверное, ты права, – сказал я.
– Конечно, права! Эскуриал не мог выглядеть так странно, – убежденно ответила Ева.
Я промолчал. Мне почему-то больше не хотелось обсуждать происшедшее с нами. Не знаю, по какой такой причине, но у меня не было никакого желания рассказывать Еве о своей находке. Я сам тогда ничего не понимал, и не знал, как буду рассказывать ей о женском голосе, услышанном в подземелье и о наваждении, которое заставило меня рыскать по душной темной каморке в поисках неизвестно чего. Я решил, что расскажу ей об этом как-нибудь в другой раз, когда наше путешествие в Испанию окончится и мы вернемся домой. Ева и не досаждала мне расспросами, ей и в голову не могло прийти, что я мог найти в сыром подвале что-нибудь стоящее.
Журавлева вообще пока не очень охотно вспоминала о нашем посещении дворца, видно, оно оказалось совсем не таким приятным, как она ожидала.
Не знаю, права была Журавлева, когда уверяла меня, что попали мы вовсе не туда, куда собирались, или нет, но я, да и она сама, продолжали по-прежнему называть тот странный дворец эскуриалом. Ведь правду нам все равно не удалось выяснить.
После обеда наша делегация вернулась в гостиницу.
– Почему вас не было с нами? – сходу напустилась на нас Зоя Александровна.
Я так прямо и ответил, что у меня нет никакого желания торчать на семинарах.
– А у меня сильно голова разболелась, – сказала Ева.
Зоя Александровна внимательно посмотрела на нее и отстала – Журавлева и впрямь выглядела неважно.
– Но больше я такого безобразия не допущу, – сказала напоследок директорша.
Так что на два остальных семинара нам-таки пришлось пойти.
Но вообще-то они были довольно интересными, а вовсе не занудными, как я себе представлял.
* * *
Вот и пришел день, когда мы вернулись в Москву. Конечно, я бы с большим удовольствием побыл в Испании еще недельку-другую или даже больше, но моего мнения никто не спрашивал. Все были немного грустными. Да и чему тут удивляться, если из солнечной теплой страны мы попали в сырую Москву, где моросили холодные дожди и дул пронизывающий ветер. Глаза за эти две недели так привыкли к яркой зелени, что вид желтеющих засыхающих листьев нагонял тоску.В Пскове погода была не лучше. На вокзале московский поезд, который привез нас домой, встречало полгорода. Еще бы! Ведь пришли все родители, и другие родственники, друзья, одноклассники и даже соседи. Местное телевидение снимало наш приезд, и мы чувствовали себя настоящими героями.
Поздоровавшись с родителями, я стал искать глазами Антона Красильникова, мне хотелось поделиться с ним своими впечатлениями о поездке. Но его нигде не было.
«Может, он заболел», – подумал я, так как по-другому не мог объяснить его отсутствия. Но когда мы с родителями вышли из переполненного здания вокзала, я увидел Антона, стоявшего на привокзальной площади. Он помахал мне и быстро приблизился.
– Ого! Ну ты и загорел! – сказал он после того, как мы обменялись приветствиями.
– Еще бы! Чай со Средиземного моря сюда пожаловал, – ответил я.
– Ну рассказывай, как провел время.
Родители тоже выжидающе на меня посмотрели. Я начал долго и обстоятельно рассказывать о том, в каких городах мы побывали и что посмотрели. Я и сам не ожидал, что мой рассказ получится таким долгим и красочным. Когда мы дошли до моего дома, Антон оттянул меня в сторонку и сказал:
– Зайди ко мне, как отдохнешь с дороги. Я буду ждать.
– Ладно, – пообещал я, и мы расстались.
Красильников, как настоящий друг, сразу понял, что я не договариваю всего. Ему первому я хотел рассказать о своем приключении в эскуриале. Я знал точно, что он один сможет понять меня правильно, не поднимет на смех и не скажет, будто у меня крыша съехала.
Вечером, когда родители наконец удовлетворили свое любопытство, я выбрал подходящий момент и пошел к Красильникову.
Тот ждал меня.
– Ну давай, рассказывай, – сходу сказал он, как только я вошел к нему в дом.
– А с чего ты взял, что я тебе не все рассказал? – спросил я на всякий случай.
– Я это сразу понял по выражению твоего лица.
– Да? – я очень удивился. – Вообще-то, ты прав, я и в самом деле кое-что утаил.
Мы поудобней устроились в его комнате, и я начал рассказывать о том, как мы с Евой ходили в эскуриал. Честно говоря, я немного опасался, что Антон воспримет мои слова как бред сумасшедшего. Наверное, на его месте, я отнесся бы к такому рассказу именно так. Но Красильников выслушал меня очень внимательно и вполне серьезно. Когда я закончил, он некоторое время молчал, переваривая мои слова.
– Знаешь, – задумчиво сказал он, – я с самого начала думал, что эта поездка – не случайность.
– С чего ты это взял?
– Сам не знаю, – Антон пожал плечами, – но у меня было стойкое ощущение, что с вами, точнее, с тобой, в Испании обязательно должно произойти нечто особенное.
– Почему именно со мной?
– Не знаю, – снова ответил Антон, – может, это интуиция.
– А почему же тогда ты сам не пытался поехать с нами? Ведь если бы ты захотел, у тебя скорее всего получилось бы.
– Да, наверное, но мне не хотелось. Я же говорю, что мое предчувствие касалось тебя.
– Странно!
– Конечно, странно, но разве я был неправ?
– Кто его знает? – ответил я, подумав с минуту.
– Ты говоришь, что сразу согласился пойти с Евой осматривать эскуриал, а ведь тебе никогда не нравилось ходить по музеям. Так?
– Ну, так.
– Дальше, когда вы пришли туда, тебе почему-то захотелось спуститься в подвал. Именно тебе, а не Журавлевой. Так?
Я кивнул.
– Ты спустился туда и услышал какой-то голос.
Не дожидаясь, пока Антон произнесет свое дурацкое «так», я снова кивнул.
– Нормальный человек должен был со всех ног убежать оттуда, а ты, вместо этого, продолжал идти вперед.
– Почему убежал? – не согласился я. – Просто мне пришло в голову, что может там кто-нибудь потерялся, так же, как и мы с Евой...
– Это все отговорки, которыми ты сам пытался логически объяснить свой непонятный поступок.
Я молчал. Мне подумалось, что в словах Антона есть доля истины.
– Так вот, ты продолжал идти и нашел комнату, из которой доносился женский плач, и что же ты сделал?
– Как что? Я же говорил тебе – открыл дверь.
– Угу, – промычал Антон, – и что же ты сделал после того, как в каморке никого не оказалось?
– Слушай, мне эта твоя игра надоела! – возмутился я. – Ты и так прекрасно знаешь, что я сделал.
– Я это к тому говорю, – начал объяснять Антон, – что хочу доказать тебе иррациональность твоих действий. – И где он только слов-то таких набрался. Видно, пока меня не было, над книжками умными корпел. – Другой человек на твоем месте обязательно бы унес скорее оттуда ноги, а ты остался и продолжал экспериментировать.
– Ну если ты это так называешь... – я почему-то почувствовал себя обиженным.
– Да ты не дуйся! – Антон хлопнул меня по плечу. – Я хочу, чтобы ты понял, что твоими поступками руководила какая-то сила. Со мной было нечто похожее, когда я исследовал бабушкин дом и помнишь, чем это кончилось?
– Да, мы нашли ту странную доску...
– Извини, но не мы, а я нашел. Ты очень помог мне, без тебя я, наверное, не справился бы, но нашел ее все-таки я.
Я не стал спорить, потому что не был уверен, как все было на самом деле – прошло уже много времени, и некоторые моменты стерлись из моей памяти.
– Пойдем дальше, – продолжал Антон, – в следующий раз странные события стали происходить с Журавлевой.
Я вспомнил, что еще несколько месяцев назад, Ева стала вести себя довольно странно. Мы с Антоном хорошо знали, что ей пришлось многое пережить в тот период. Теперь она не любила вспоминать о нем.
– Отсюда логически вытекает, что следующим должен был быть ты, – решительным тоном заявил Антон. – Ведь именно ты спустился в этот подвал, зашел в камеру, стал шарить по стенам и – что самое удивительное – нашел монету. То есть, твои труды не были зряшными, понимаешь? Такое ощущение, что кто-то все это подстроил. Вспомни: фонарик на лестнице, сами собой закрывающиеся и открывающиеся входные двери, женский плач и все остальное. Неужели ты можешь сомневаться, что все это – просто цепочка совпадений?
– Не понимаю, почему с нами обязательно должно что-то происходить? Что в нас такого особенного?
– Значит, что-то такое есть. Я и сам еще не могу докопаться до причин, но я на все сто уверен, что все это не случайно.