– Я? Конечно, нет. У меня для этого нет оснований. Но я полагаю, что вы мысленно обвиняете ее, и вам это не нравится. Отсюда и затруднительное положение.
   – Почему мисс Петерсон?
   – А почему нет? Никто не обращал на нее внимания, когда она игралась со своим лазером. Это ее епархия. И если она намеревалась саботировать, то, естественно, именно в этой области, где она чувствовала себя наиболее уверенно.
   – Что могло бы автоматически вызвать немедленное подозрение по отношению к ней. И так, кажется, и произошло, – произнес Грант с некоторой горячностью.
   – Я понимаю. Вы сердитесь.
   – Посмотрите, – сказал Грант. – Мы все находимся в одном сравнительно небольшом корабле, и можно подумать, что каждый из нас находится под пристальным и постоянным вниманием остальных, но это не так. Мы были все так поглощены тем, что происходит за бортом корабля, что каждый из нас мог войти в помещение склада и сделать с лазером все, что хотел, оставшись при этом незамеченным. И вы, и я могли это сделать. Я бы не видел вас, вы бы не видели меня.
   – Или Дьювала?
   – Или Дьювала. Я не исключаю его. Или это могла быть чистая случайность.
   – А ваш развязавшийся страховочный канат тоже случайность?
   – А вы готовы предположить что-нибудь еще?
   – Я – нет. Я могу указать вам на некоторые вещи, если вы в настроении.
   – Я не в настроении, но, тем не менее, укажите.
   – Именно Дьювал привязал ваш страховочный канат.
   – И, видимо, плохо завязал узел. К тому же на канат действовали значительные усилия.
   – Хирург должен уметь делать узел.
   – Чепуха. Хирургические узлы – это не морские узлы.
   – Возможно. С другой стороны, можно предположить, что канат был специально привязан так, что мог отвязаться, или его могли оторвать руками.
   Грант кивнул.
   – Хорошо. Но опять-таки каждый внимательно следил за тем, что происходило вокруг него. Вы, Дьювал или мисс Петерсон могли быстро подплыть к кораблю, развязать узел и вернуться незамеченным. Я полагаю, что даже Оуэнс мог для этого покинуть корабль.
   – Да, но у Дьювала были для этого наилучшие возможности. Как раз перед тем, как вы отвязались, он возвращался к кораблю, таща шнорхель. Он говорил, что страховочный канат развязался у него на глазах. Мы знаем, следовательно, что он, по его собственному признанию, находился в соответствующем месте в соответствующее время.
   – И все же это могла быть случайность. Какие у него могли быть мотивы? Лазер был уже выведен из строя, и все, что он мог сделать, отвязывая канат, представляло бы опасность только лично для меня. Если его интересовала миссия в целом, зачем было возиться со мной?
   – О, Грант!
   Мичелз улыбнулся и покачал головой.
   – Ладно, говорите. Только не ворчливо.
   – Предположим, именно молодая леди позаботилась о лазере. Предположим, что он хотел избавиться от вас, чтобы нанести миссии решительный двойной удар.
   Грант безмолвно смотрел на него.
   Мичелз продолжал:
   – Дьювал, вероятно, не настолько полно отдавался своей работе, чтобы не заметить, что его ассистентка обратила внимание на ваше появление. Вы симпатичный молодой человек, Грант, и вы спасли ее от серьезного ранения, когда мы попали в водоворот, может быть, спасли ей жизнь. Дьювал видел это, и он должен был видеть ее реакцию.
   – Никакой реакции не было. Она не интересуется мною.
   – Я наблюдал за ней, когда вы потерялись в альвеолах. Она просто обезумела. И то, что было видно всем, тем более было видно Дьювалу – что вы ей нравитесь. И он мог желать избавиться от вас по этой причине.
   Грант в задумчивости покусал нижнюю губу, потом сказал:
   – Хорошо. А утечка воздуха? Это тоже была случайность?
   Мичелз пожал плечами.
   – Я не знаю. Я полагаю, вы намекаете, что это мог сделать Оуэнс.
   – Мог. Он знает корабль, он его конструировал. Он лучше всех мог сделать трюк с системой управления. И только он следил за неполадками.
   – Знаете, это правда.
   – Кстати, – продолжал Грант с возрастающей злостью, – как насчет артериально-венозной фистулы? Была ли это случайность, или вы знали о ее существовании?
   Мичелз в замешательстве откинулся на спинку кресла.
   – Господи боже, я не подумал об этом. Я даю вам слово, Грант, я сидел здесь и честно думал, что не произошло ничего такого, что могло быть адресовано непосредственно мне. Я понимал, что можно утверждать, что я тайком повредил лазер или ослабил узел вашего страховочного каната, или заклинил клапан воздушного танка, когда никто не видел, или сделал все вместе, кстати. Но в каждом случае было гораздо больше подозрений, что это сделал кто-то другой. Фистула, я согласен, не может быть приписана никому, кроме меня.
   – Правильно.
   – Не считая, конечно, того, что я не знал о ее существовании. Но я не могу доказать это, не правда ли?
   – Нет.
   – Вы читали когда-нибудь детективные романы?
   – Читал немного в молодости. Теперь…
   – Да, ваша профессия не оставляет места для забав. Я себе хорошо это представляю. Но знаете, в детективных романах все всегда так просто. Искусная разгадка указывает на одного и только на одного человека, и детектив ведет расследование так, как будто никто больше не мог оказаться виновным. В реальной жизни, кажется, разгадка может быть в любом месте.
   – Или нигде, – твердо сказал Грант. – Мы могли иметь дело с рядом случайностей и неудач.
   – Могли, – согласился Мичелз.
   Ни один из них не говорил, однако, очень убедительно или убежденно.



14. Лимфатический сосуд


   – Доктор Мичелз, посмотрите вперед, – раздался из купола голос Оуэнса. – Здесь сворачивать?
   Они почувствовали, что «Протерус» замедлил ход.
   – Слишком много болтовни, – пробормотал Мичелз. – Я должен посмотреть.
   Прямо впереди виднелась труба, открытая с торца. Образовывавшие ее тонкие стенки были рваными, кое-где почти полностью истончившимися. Отверстие по ширине едва могло пропустить «Протерус».
   – Вполне достаточно! – крикнул Мичелз. – Входите в него.
   Кора отошла от верстака, чтобы полюбопытствовать, что делается впереди, но Дьювал остался на своем месте, продолжая трудиться с бесконечным неутомимым терпением.
   – Это, должно быть, лимфатический сосуд, – сказала она.
   Они вошли внутрь, и их окружили стены не толще стен капилляра, который они покинули.
   Было ясно видно, что, как и в капилляре, стенки были сложены из клеток многоугольной формы с ядром в центре каждой.
   Жидкость, по которой они плыли, она очень была похожа на ту, что заполняла плевральную полость. Она искрилась желтизной в свете прожекторов «Протеруса» и придавала желтоватый оттенок клеткам. Ядра были более интенсивного цвета, почти оранжевого.
   – Вареные яйца! – воскликнул Грант. – Они выглядят точно, как вареные яйца! А что такое лимфатический сосуд?
   – Это в некотором смысле вспомогательная кровеносная система, – с жаром начала объяснять Кора. – Жидкость просачивается через тонкие капилляры и собирается в пустотах тела и между клетками. Это промежуточная жидкость. Она вливается в тонкие трубки лимфатических сосудов, открытых с одного конца, как вы только что видели. Эти трубы постепенно соединяются во все большие и большие трубы, пока не сливаются в самые большие, размером с вену. Вся лимфа…
   – Эта жидкость вокруг нас? – спросил Грант.
   – Да. Вся лимфа собирается в самый большой лимфатический сосуд, торакальный клапан, который ведет в подключичную вену в верхней части грудной клетки и таким образом возвращается в основную кровеносную систему.
   – А почему мы вошли в лимфатический сосуд?
   Мичелз отклонился назад, моментально включившись в разговор.
   – Потому, – вставил он, – что это тихая заводь. Здесь нет пульсирующего воздействия сердца. Жидкость движется за счет давлений и напряжений мускулов, а у Бенеша немногие из них сейчас работают. Поэтому мы можем совершить спокойное путешествие до самого мозга.
   – Почему же тогда мы не вошли в лимфатические сосуды с самого начала?
   – Они очень малы. Артерия представляет собой гораздо лучшую мишень для шприца. И артериальный поток крови был должен доставить нас к цели за несколько минут. Но он не сделал этого, а обратный путь в артерию занял бы у нас слишком много времени. К тому же, когда мы попадем в артерию, мы подвергнемся такой бомбардировке, которую корабль может больше не выдержать.
   Он развернул новый комплект карт и закричал:
   – Оуэнс, вы следите за картой 72-Л?
   – Да, доктор Мичелз.
   – Не сбивайтесь с указанного мной пути. Он приведет нас через минимальное количество узлов.
   – Что это там прямо по курсу? – спросил Грант.
   Мичелз посмотрел вперед и похолодел.
   – Убавьте скорость! – закричал он.
   «Протерус» резко сбавил ход. Через одну из стенок теперь расширившейся трубы выступила какая-то бесформенная масса молочного света, комковатая и пугающая.
   Пока они рассматривали ее, она сморщилась и исчезла.
   – Пошли дальше, – сказал Мичелз. – Я опасался, что может появиться белое кровяное тельце, – обратился он к Гранту, – но, к счастью, оно ушло. Некоторые из белых кровяных телец образуются в лимфатических узлах, которые являются важным барьером против бактерий. Они образуют не только белые кровяные тельца, но и антитела.
   – А что такое антитела?
   – Белковые молекулы, обладающие способностью избирательно соединяться с различными внешними субстанциями, проникающими в тело – бациллами, ядами, чужеродными белками.
   – И с нами?
   – Я полагаю, что при определенных обстоятельствах и с нами.
   – Бактерии попадают в лимфоузлы, которые служат полем битвы между ними и белыми кровяными тельцами, – вмешалась Кора. – Знаете, дети заболевают так называемых воспалением подмышечных желез. Или в углах рта.
   – А в действительности это воспаление лимфатических узлов, – сказал Грант?
   – Совершенно верно.
   – Из этого можно заключить, что следует держаться подальше от лимфатических узлов, – сказал Грант.
   – Мы очень малы, – возразил Мичелз. – Антитела Бенеша не чувствительны к нам, и нам нужно пройти только через один ряд лимфатических узлов, после чего мы будем плыть совершенно свободно. Это риск, конечно, но все, что мы сейчас делаем, рискованно. Или вы собираетесь принять стратегическое решение и приказать мне выйти из лимфатической системы?
   Грант покачал головой.
   – Нет. Пока кто-нибудь другой не предложит что-нибудь лучшее.
* * *
   – Вот он, – сказал Мичелз.
   Он слегка толкнул Гранта.
   – Видите?
   – Вон та тень впереди?
   – Да. Этот лимфатический сосуд является одним из нескольких, входящих в узел, представляющий собой пористую массу из мембран и извилистых ходов. В этом месте полно лимфоцитов.
   – А это что такое?
   – Один из видов белых кровяных телец. Я надеюсь, что они не будут нас беспокоить. Любая бактерия в кровеносной системе в конце концов попадает в лимфатический узел. Она не может преодолеть узкие искривленные канальцы…
   – А мы можем?
   – Мы движемся осмысленно, Грант, и видим конечную цель, в то время как бактерия плывет вслепую. Я надеюсь, вы понимаете, какова разница. Попавшую в лимфоузел бактерию атакуют антитела или, если они не справляются, мобилизованные в битву белые кровяные тельца.
   Тень была теперь близко. Золотистый оттенок лимфы померк и помутнел. Впереди, казалось, выросла стена.
   – Вы держите курс, Оуэнс? – крикнул Мичелз.
   – Я держу, но здесь легко сделать неверный по ворот.
   – Даже если вы ошибаетесь, помните, что, начиная с этого момента, мы движемся, в общем, вверх. Постарайтесь, чтобы стрелка гравитометра как можно плавнее двигалась по прямой, и в конечном счете вы не ошибетесь.
   «Протерус» сделал резкий поворот, и вдруг все стало серым. Прожекторы, казалось, не освещали ничего, что бы не походило на более или менее яркую серую тень. Попадались небольшие стержни, короче и значительно уже корабля, а так же группы сферических объектов, совсем маленьких и пушистых.
   – Бактерии, – пробормотал Мичелз. – Я вижу их слишком детально, чтобы точно определить тип. Не странно ли это? Слишком детально…
   «Протерус» теперь двигался намного медленнее, словно колеблясь перед входом в мягкие изгибы и повороты канала.
   Дьювал появился в дверях рабочей комнаты.
   – Что происходит? Я не могу обрабатывать эту штуку, если корабль не будет идти постоянным курсом. Достаточно с меня и Броуновского движения.
   – Весьма сожалею, доктор, – холодно заметил Мичелз. Мы проходим через лимфатический узел, и это лучшее, что мы можем сделать.
   Дьювал сердито повернул назад.
   Грант внимательно смотрел вперед.
   – Там впереди что-то хаотическое, доктор Мичелз. Что это за вещество, которое выглядит, как морские водоросли или что-то подобное?
   – Это сетчатые волокна, – ответил Мичелз.
   – Доктор Мичелз! – позвал Оуэнс.
   – Да?
   – Это волокнистое вещество становится все толще. Я не могу больше продвигаться через него, не нанося некоторые повреждения.
   Мичелз на мгновение задумался.
   – Не беспокойтесь об этом. В любом случае всякое нанесенное нами повреждение будет ничтожным.
   «Протерус» проталкивался теперь через свободно болтающиеся группы волокон, которые скользили вдоль окон и исчезали по бокам.
   Это происходило снова и снова с возрастающей частотой.
   – Все в порядке, Оуэнс, – бодро заявил Мичелз. – Такие повреждения, как эти, организм может восстановить без труда.
   – Я беспокоюсь не за Бенеша, – возразил Оуэнс. – Я беспокоюсь за корабль. Если это вещество забьется в вентиляционные отдушины, двигатель перегреется. Оно приклеивается к нам. Вы не слышите изменений в шуме двигателя?
   Грант не слышал, и его внимание вновь переключил на то, что происходило за бортом. Корабль теперь осторожно продвигался через лес усиков, которые вспыхивали в лучах прожекторов грозным темно-бордовым цветом.
   – Мы скоро пройдем через них, – сказал Мичелз.
   Но в его голосе проскользнули тревожные нотки.
   Дорога чуть-чуть очистилась, и теперь Грант действительно уловил изменение звука работающих двигателей, почти сплошной хрип, словно четкое эхо от булькающих через выпускное отверстие газов задохнулось и заглохло.
   – Прямо впереди! – закричал Оуэнс.
   Корабль мягко столкнулся с бактериальной оболочкой. Вещество бактерии облепило криволинейную поверхность окна, потом приняло прежнюю форму и отпрянуло, оставив медленно смывающееся пятно.
   Впереди были еще и другие.
   – Что происходит? – спросил Грант удивленно.
   – Я думаю, – ответил Мичелз, – мы являемся свидетелями реакции антител на бактерии. Белые кровяные тельца в дело не вовлечены. Смотрите! Следите за стенками бактерии. Это трудно в отраженном миниатюризированном свете, но вы можете их рассмотреть?
   – Нет, боюсь, что не могу.
   – Я тоже ничего не могу разглядеть, – раздался за ними голос Дьювала.
   Грант повернулся к нему.
   – Проволока готова, доктор?
   – Еще нет, – ответил Дьювал. – Я не могу работать в этой кутерьме. Придется подождать. Что тут насчет антител?
   – Пока вы не работаете, – сказал Мичелз, – давайте выключим внутреннее освещение, Оуэнс!
   Свет был выключен, и только свечение проникало снаружи, призрачное серебристо-бордовое мерцание, накрывшее их лица зловещей тенью.
   – Что происходит снаружи? – спросила Кора.
   – Это и я пытаюсь понять, – сказал Мичелз. – Понаблюдайте-а за краями бактерий.
   Грант старался изо всех сил, сощурив глаза. Свет был неровный и мигающий.
   – Вы имеете в виду эти маленькие объекты, которые выглядят похожими на привязные аэростаты заграждения?
   – Точно. Это молекулы антител. Это белки, и они в нашем масштабе достаточно велики, чтобы их можно было увидеть. Вот одно из них, совсем близко. Смотрите на него!
   Одно из маленьких антител, кружась в водовороте, проплыло мимо окна. С близкого расстояния оно не было похоже на аэростат заграждения. Оно выглядело меньше, чем аэростат, и было похоже на крошечный, спутанный клубок спагетти нечеткой сферической формы.
   Тонкие пряди, видимые просто как вспышки света, выступали там и тут.
   – Что они делают? – спросил Грант.
   – Каждая бактерия имеет характерную оболочку, сделанную из определенных атомных групп, соединенные определенным образом. Для нас различные оболочки выглядят гладкими и одинаковыми, но если бы мы были еще меньше – на молекулярном, а не на бактериальном уровне – мы могли бы увидеть, что каждая стенка имеет мозаичное строение и что эта мозаика различна и характерна для каждого вида бактерий. Антитела могут искусно прикрепляться к этой мозаике, и как только они покроют большую часть оболочки, с бактерией покончено. Это похоже на то, как если бы зажать человеку рот и нос и задушить его.
   – Вот их целая гроздь, – взволнованно сказала Кора. – Как ужасно!
   – Вам жаль бактерий, Кора? – спросил Мичелз.
   Он улыбнулся.
   – Нет, но антитела выглядят такими ожесточенными, и как они накидываются на них.
   – Не приписывайте им человеческих эмоций. Они всего лишь молекулы, двигающиеся вслепую. Внутриатомные силы толкают их к тем частям оболочки, к которым они могут присоединиться, и удерживают их там. Это аналогично притяжению магнита к железному брусу. Вы же не скажете, что магнит ожесточенно нападает на железо?
   Зная теперь, на что смотреть, Грант смог увидеть, что происходит. Бактерия, безрассудно двигаясь сквозь облако сгрудившихся антител, казалось, притягивала их, толкала на себя. Через мгновение ее стенка покрылась ими, словно пухом.
   Антитела выстраивались ряд за рядом, выступающие из них пряди спагетти спутывались.
   – Некоторые из антител кажутся совершенно индифферентными, – заметил Грант. – Они не нападают на бактерию.
   – Антитела специфичны, – пояснил Мичелз. – Каждое из них сконструировано так, чтобы присоединиться только к мозаике определенного вида белка. Сейчас здесь большинство антител, хотя и не все, могут присоединиться к окружающим бактериям. Присутствие бактерий именно этого вида стимулирует быстрое образование антител именно этого вида. Как эта стимуляция производится, мы еще не знаем.
   – Господи боже! – воскликнул Дьювал. – Взгляните на это!
   Одна из бактерий была теперь плотно упакована в антитела, которые залепили все ее неровности, так что она выглядела точно такой же, как и раньше, но ее контуры были пушистыми и утолщенными.
   – Они полностью облегают ее, – сказала Кора.
   – Нет, не то. Вы не просто видите, что межмолекулярные связи молекул антител производят на бактерию определенного рода давление. Это нельзя рассмотреть даже в электронный микроскоп, который показывает нам только неживые объекты.
   Молчание воцарилось среди команды «Протеруса», который проходил теперь медленно мимо бактерии. Покрывало из антител, казалось, делалось еще гуще и плотнее, и бактерия сжалась. Покрывало снова сгустилось и уплотнилось, потом снова. И бактерия вдруг сморщилась и поддалась.
   Антитела стянулись в один комок, и то, что раньше было стержнем, превратилось в нечетко очерченное яйцо.
   – Они убили бактерию. Они буквально задавили ее насмерть, – сказала Кора.
   Она содрогнулась.
   – Удивительно, – пробормотал Дьювал. – Какой инструмент для исследования мы имеем в лице «Протеруса»…
   – Вы уверены, что антитела не нападут на нас? – спросил Грант.
   – Похоже на то, – сказал Мичелз. – Мы не того сорта объекты, для которых сконструированы эти антитела.
   – А вы уверены? Я думаю, что они могут быть сконструированы для любого объекта, если их соответственно возбудить.
   – Я полагаю, вы правы. До сих пор, очевидно, мы не возбуждали их.
   – Впереди много волокон, доктор Мичелз! – закричал Оуэнс. – Мы уже довольно сильно покрыты этим веществом. Оно уменьшает нашу скорость.
   – Мы почти на выходе из узла, Оуэнс, – ответил Мичелз.
   Неожиданно сморщенная бактерия ударила по кораблю, который содрогнулся в ответ. Но бой уже затихал, бактерии явно проигрывали. «Протерус» снова, проталкиваясь через волокна, прокладывал себе путь.
   – Прямо вперед, – сказал Мичелз. – Еще один поворот налево и мы в выносящем лимфатическом сосуде.
   – Мы тащим за собой волокна, – сказал Оуэнс. – «Протерус» выглядит как лохматый пес.
   – Сколько еще лимфатических узлов на пути к мозгу? – спросил Грант.
   – Еще три. Один, может быть, можно обойти. Я не совсем уверен.
   – Мы не можем пойти на это. Мы потеряем слишком много времени. У нас нет его еще на три таких же узла. Есть ли какой-нибудь более короткий путь?
   Мичелз покачал головой.
   – Никакого, который не создавал бы проблем, еще худших, чем те, с которыми мы столкнулись теперь. Уверен, мы пройдем через узлы. Волокна смоются, и если мы не будем останавливаться, чтобы посмотреть на битву с бактериями, мы можем двигаться быстрее.
   – В следующий раз, – сказал Грант хмуро, – мы встретим битву с участием белых кровяных телец.
   Дьювал шагнул к картам Мичелза и спросил:
   – Где мы сейчас, Мичелз?
   – Вот здесь.
   Мичелз пристально посмотрел на хирурга.
   Дьювал подумал минуту и сказал:
   – Дайте мне сориентироваться. Мы сейчас в шее, не так ли?
   – Да.
   «В шее?» – подумал Грант. Как раз там, откуда они стартовали. Он посмотрел на отметчик времени. Там было 28. Прошло больше половины времени, а они снова очутились в месте старта.
   – Не можем ли мы обойти все узлы, – сказал Дьювал, – а так же значительно сократить путь, если повернем где-то вот здесь и направимся прямо во внутреннее ухо? Оттуда до тромба совсем близко.
   Мичелз наморщил лоб, ставший похожим на стиральную доску, и вздохнул.
   – На карте это выглядит прекрасно. Вы делаете пометку на карте, и вот вы уже у цели. А вы подумали, что значит пройти через внутреннее ухо?
   – Нет, – ответил Дьювал. – А что?
   – Ухо, мой дорогой доктор – и мне не надо вам об этом напоминать – это устройство для концентрации и усиления звуковых волн. Любой самый слабый звук снаружи создаст во внутреннем ухе интенсивную вибрацию. В нашем миниатюризированном масштабе эта вибрация будет смертельной.
   Дьювал, казалось, задумался.
   – Да, я понимаю.
   – А внутреннее ухо всегда вибрирует? – спросил Грант.
   – Если не наступит тишина, когда нет звуков с интенсивностью выше порога слышимости. Но и тогда в нашем масштабе мы, вероятно, ощутим слабое движение.
   – Хуже, чем Броуновское движение?
   – Наверное, нет.
   – Звук приходится снаружи, не так ли? – спросил Грант. – Если мы будем проходить через внутреннее ухо, биение корабельного двигателя или звуки наших голосов не будут воздействовать на него, не так ли?
   – Нет, я уверен, не будут. Внутреннее ухо по конструкции не предназначено для наших миниатюризированных вибраций.
   – Ну, тогда, если люди снаружи, в палате, будут соблюдать полнейшую тишину…
   – А как вы сообщите им об этом? – спросил Мичелз. Затем он добавил почти грубо: – Вы же сами сломали радиостанцию, так что мы не можем связаться с ними.
   – Но они следят за нами. Они обнаружат, что мы движемся во внутреннее ухо, и поймут, что необходима тишина.
   – Поймут ли?
   – А почему нет? – спросил Грант раздраженно. – Большинство из них медики. Они разбираются в таких делах.
   – Вы хотите так рискнуть?
   Грант посмотрел вокруг.
   – Что думают остальные?
   – Я последую любому курсу, который вы мне предложите, – сказал Оуэнс, – но я не собираюсь выбирать его самостоятельно.
   – Я не уверен, – сказал Дьювал.
   – А я уверен! – сказал Мичелз. – Я против этого.
   Грант быстро взглянул на Кору, сидевшую молча.
   – Хорошо, – сказал он. – Я беру ответственность на себя. Мы направляемся во внутреннее ухо. Задайте курс, Мичелз.
   – Подождите… – начал Мичелз.
   – Решение принято, Мичелз. Задавайте курс.
   Мичелз вспыхнул, потом пожал плечами.
   – Оуэнс, – сказал он холодно. – Мы должны сделать резкий поворот влево в точке, которую я вам сейчас укажу.



15. Ухо


   Картер рассеянно поднял чашку с кофе.
   С нее соскользнули капли жидкости и упали на его нервно подергивающуюся ногу.
   Он заметил это, но никак не отреагировал.
   – Что вы думаете по поводу изменения их курса?
   – Я предположил бы, что они почувствовали, что потеряли слишком много времени в лимфатическом узле и не хотят более проходить через них, – ответил Рейд.
   – Хорошо. А куда они могут двигаться вместо этого?
   – Я еще не уверен, но похоже, что они направляются во внутреннее ухо. Не знаю, одобрил бы я это или нет.
   Картер снова поставил чашку на стол и отпихнул ее в сторону. Он даже не поднес ее к губам.
   – Почему нет?
   Он бросил быстрый взгляд на отметчик времени. Тот показывал 27.
   – Это будет трудно. Нужно будет остерегаться любого звука.
   – Почему?
   – Вы можете догадаться сами, не правда ли, Эл? Ухо реагирует на звук. Ушная улитка вибрирует. Если «Протерус» находится где-нибудь близко от нее, он тоже будет вибрировать и может разрушиться.
   Картер наклонился вперед, глядя на спокойное лицо Рейда.
   – Почему же тогда они идут туда?
   – Я полагаю, они считают этот путь единственным, позволяющим им вовремя достигнуть цели. Или они просто сошли с ума. Мы не можем поговорить с ними с тех пор, как они раскулачили радиостанцию.