Страница:
– Блисс, сколько людей на Гее?
– Около миллиарда. Или вы хотите точную цифру на данный момент?
Тревиз печально улыбнулся.
– Я верю, что вы, если захотите, можете назвать точную цифру, но меня вполне устроит приблизительная.
– В настоящее время, – сказала Блисс, – популяция стабильна и колеблется вокруг некоторой цифры, которая незначительно превышает миллиард. Я могу сказать вам, насколько велико это превышение или нехватка, что будет означать растягивание моего сознания и… ну, скажем… ощущение границ. Я не могу объяснить точно, потому что вы никогда не разделяли этого чувства.
– И все же мне кажется, что миллиарда человеческих разумов – а в это число входят и дети – недостаточно для удержания в памяти всех данных, необходимых сложному обществу.
– Но ведь люди не единственные живые существа на Гее, Трев.
– Вы хотите сказать, что животные тоже помнят?
– Нечеловеческий разум не может накапливать воспоминания с той же плотностью как человеческий, к тому же большую часть места во всех мозгах – человеческих и нечеловеческих – занимают личные воспоминания, которые едва ли можно использовать для чего-то, кроме определенного компонента планетарного сознания. Однако, значительное количество данных может быть – и есть – заключено в мозгах животных, а также в тканях растений и минеральных образованиях планеты.
– В минеральных образованиях? Вы хотите сказать – в скалах и горных хребтах?
– А некоторые виды данных – в океане и атмосфере. Все это тоже Гея.
– Но что могут удержать неживые системы?
– Очень многое. Интенсивность сознания в них мала, но объем так велик, что большая часть общих воспоминаний Геи находится в горных породах. Чтобы извлечь их оттуда и поместить обратно, требуется много времени, поэтому в них предпочтительнее размещать так называемые «мертвые» данные, которые редко используются в обычной жизни.
– А что происходит, когда умирает кто-либо, чей мозг содержит данные значительной ценности?
– Сведения не теряются. Они постепенно вытесняются по мере разложения мозга, но требуется значительное время для распределения их по другим частям Геи. А когда новые мозги в детских головах становятся более организованными по мере роста, они развивают не только личные воспоминания и мысли, но и черпают знания из других источников. То, что вы называете воспитанием, проходит полностью автоматически для мы/нас/Геи.
– Честно говоря, Голан, – сказал Пилорат, – слова о живом мире кажутся мне имеющими значительно больший смысл, чем мы думаем.
Тревиз искоса взглянул на своего приятеля.
– Я уверен в этом, Яков, но никого не хочу убеждать. Эта планета, такая большая и разная, представляет собой единый мозг. Единый! Каждый новый возникающий мозг объединяется с целым. А где возможность для оппозиции, для несогласия? Думая о человеческой истории, вы можете вспомнить, что точка зрения меньшинства могла быть осуждаема обществом, но в конце концов выигрывала и изменяла мир. Есть ли здесь, на Гее, возможность для крупного восстания?
– Есть внутренний конфликт, – сказала Блисс. – Не все взгляды Геи становятся общими взглядами.
– Это должно быть ограничено, – сказал Тревиз. – В едином организме не может быть слишком много разногласий, иначе он не будет работать как надо. Если прогресс и развитие не прекращаются совсем, они по крайней мере замедляются. Можете вы представить возможность перенесения всего этого на всю Галактику? На все человечество?
Совершенно бесстрастно Блисс заметила:
– Вы подвергаете сомнению собственное решение? Ваши мысли изменились, и вы решили, что Гея – нежелательное будущее для человечества?
Тревиз сжал губы, потом медленно произнес:
– Это должно нравиться мне, но пока… не нравится. Я принимал решение на некоей основе… некоей бессознательной основе… и, пока не узнаю, что это за основа, не могу решить: следует ли мне оставить или изменить решение. А сейчас давайте вернемся к вопросу о Земле.
– Где вы надеетесь узнать сущность этой основы, на которой приняли свое решение. Верно, Тревиз?
– Да, я надеюсь на это… Дом сказал, что Гея не знает положения Земли. Полагаю, вы согласны с ним.
– Конечно, я согласна с ним. Я не менее Гея, чем он.
– И вы скрываете знание от меня? Я хочу сказать – сознательно?
– Разумеется, нет. Даже если бы Гея могла лгать, она не стала бы лгать ВАМ. Кроме всего прочего, мы зависим от вашего заключения, и нам нужно, чтобы оно было точным, а это предполагает, что оно базируется на реальности.
– В таком случае, – сказал Тревиз, – разрешите воспользоваться вашими воспоминаниями. Взгляните назад и скажите мне, как далеко вы помните.
Последовала небольшая пауза. Блисс бессмысленно смотрела на Тревиза, как будто на мгновение впала в транс. Затем она сказала:
– Пятнадцать тысяч лет.
– А почему вы заколебались?
– На это нужно время. Старые воспоминания… действительно старые… почти целиком находятся в основаниях гор и требуется время, чтобы извлечь их оттуда.
– Значит, пятнадцать тысяч лет? Именно тогда Гея была заселена?
– Нет. По нашим данным это произошло за три тысячи лет до этого.
– А почему вы не уверены в этом? Может, вы – или Гея – не помните этого?
Блисс ответила:
– Это было до того, как Гея достигла состояния, когда память стала глобальной.
– Значит, перед тем, как вы смогли положиться на свою коллективную память, у Геи должны были храниться записи, Блисс. Записи в обычном смысле: на пленках, в книгах, фильмах и так далее.
– Получается, что да, но едва ли они выдержали все это время.
– Они могли быть скопированы или, что еще лучше, переданы в глобальную память, как только она достаточно развилась.
Блисс нахмурилась. Последовала еще одна пауза, более продолжительная, чем первая.
– Я не нашла никаких следов об этих ранних записях.
– Почему?
– Не знаю, Тревиз. Полагаю, они не имели большой важности. Мне представляется, что к тому времени, когда заметили, что старые записи разрушаются, их сочли слишком архаичными и ненужными.
– Но вы этого не знаете. Это только ваши домыслы и предположения, а не знание. Значит, Гее это неизвестно.
– Это должно быть так.
– Должно? Я не часть Геи и потому не предполагаю того, что подсказывает мне Гея. Я, как изолянт, думаю иначе.
– Что же вы полагаете?
– Во-первых, есть кое-что, в чем я уверен. Уничтожение цивилизацией своих ранних записей просто невероятно. Их не то что не признают архаичными и ненужными, к ним относятся с определенным почтением и всячески стараются сохранить. Если доглобальные записи Геи были уничтожены, Блисс, это уничтожение совершилось не добровольно.
– Тогда как вы объясняете его?
– Из библиотеки Трантора все упоминания о Земле были изъяты, причем не представителями Второго Основания. Разве невозможно, чтобы на Гее все упоминания о Земле были изъяты кем-то другим, а не самой Геей?
– Откуда вы знаете, что ранние записи упоминали Землю?
– По вашим словам, Гея была найдена по крайней мере восемнадцать тысяч лет назад. Это уводит нас во времена до образования Галактической Империи, в период, когда Галактика заселялась, и главным источником колонистов была Земля. Пилорат может подтвердить это.
Пилорат откашлялся.
– Так говорят легенды, дорогая. Я отношусь к этим легендам серьезно и думаю – как и Голан Тревиз – что люди жили первоначально на одной планете и этой планетой была Земля. Самые первые колонисты были с Земли.
– Таким образом, продолжал Тревиз, – если Гея была обнаружена в ранний период гиперпространственных путешествий, весьма вероятно, что ее колонизировали земляне или, возможно, жители не очень старого мира, незадолго до того колонизированного землянами. По этой причине записи о заселении Геи и первых нескольких тысячелетий после этого, несомненно, упоминали Землю и землян. И вот эти записи исчезли. Похоже, КТО-ТО считает, что Земля не должна упоминаться ни в одной из записей Галактики. И, если это так, должна быть какая-то причина этому.
Блисс негодующе сказала:
– Это только предположения, Тревиз. У вас нет доказательств.
– Но ведь именно Гея утверждает, что мой талант заключается в нахождении правильных решений на основании недостаточных фактов. Поэтому, если я пришел к твердому убеждению, не говорите, что у меня нет доказательств.
Блисс промолчала, а Тревиз продолжал:
– Итак, все больше причин для того, чтобы найти Землю. Я собираюсь отправиться, как только «Далекая Звезда» будет готова. Вы все еще хотите лететь со мной?
– Да, – тут же ответила Блисс, а Пилорат повторил: – Да.
– Я не вижу смысла в том, что вы мокнете, Яков, – сказал Тревиз.
– Сырость не беспокоит меня, мой дорогой друг, – ответил Пилорат, выглядевший серьезно, как всегда. – Это слабый и теплый дождь. Если так можно выразиться, он не дикий. А кроме того старики говорили: «На Анакреоне делай так, как делают анакреонцы». – Он указал на нескольких жителей Геи, стоявших возле «Далекой Звезды» и внимательно смотревших. Они стояли в некоем порядке, как деревья в рощах Геи, и ни один из них не носил дождевой шляпы.
– Полагаю, – заметил Тревиз, – они не думают, что промокнут, потому что вся остальная Гея мокнет тоже. Деревья, трава, почва – все мокнет, а все это равноправные части Геи, как и эти люди.
– Думаю, в этом есть смысл, – согласился Пилорат. – Довольно скоро выйдет солнце, и все быстро высохнет. Одежда не морщит и не садится, вокруг не холодно, а поскольку нет болезнетворных микроорганизмов, никто не подхватит простуды, гриппа или пневмонии. Стоит ли беспокоиться о небольшой сырости?
Тревиз не сомневался, что это объяснение логично, но ему очень хотелось пожаловаться.
– И все же, – сказал он, – я не вижу необходимости в дожде именно во время нашего отлета. Помимо прочего, дождь – дело добровольное. На Гее не было бы дождя, если бы она не хотела его. Это похоже на выражение нам презрения.
– А может, – губы Пилората слегка дернулись, – Гея плачет от горя, провожая нас.
– Может, и так, – сказал Тревиз. – А может, и нет.
– На самом же деле, – продолжал Пилорат, – я полагаю, что почва в этом регионе нуждается в увлажнении, и эта потребность более важна, чем наше желание видеть чистое небо.
Тревиз улыбнулся.
– Похоже, вы действительно любите этот мир. Я имею в виду – не только из-за Блисс.
– Да, – сказал Пилорат, как будто защищаясь. – Я всегда любил тихую, размеренную жизнь, и чувствую себя на месте здесь, где весь мир трудится над тем, чтобы сделать ее тихой и размеренной. В конце концов, Голан, когда мы строим дом – или этот корабль – то пытаемся создать идеальное убежище. Мы снабжаем его всем, что нам необходимо, мы контролируем температуру, качество воздуха, освещение и все остальное, манипулируя им, чтобы сделать идеально подходящим для нас. Гея – это просто расширение мечты о комфорте и безопасности до размеров целой планеты. Что в этом плохого?
– А что плохого, – сказал Тревиз, – если мой дом или корабль сделаны так, чтобы удовлетворить МЕНЯ? Будь я частью Геи, тогда не возникало бы вопроса, какая идеальная планета удовлетворит меня. В этом случае меня больше волновал бы факт, что я тоже должен удовлетворять ее.
Пилорат скривился.
– Можно доказать, что каждое общество подгоняет своих членов для собственных нужд. Развиваются обычаи, которые имеют смысл внутри общества, и эту цепочку каждый индивидуум использует в своих целях.
– В обществах, которые я знаю, возможны революции. В них есть эксцентричные люди и даже преступники.
– Вы хотите эксцентричных людей и преступников?
– Почему бы и нет? Мы с вами – эксцентричные люди. Мы явно не типичные представители обитателей Терминуса. Что же касается преступников, то тут все зависит от определения. И если преступники – это цена, которую нужно платить за мятежников, еретиков и гениев, я предпочитаю платить ее. Я ТРЕБУЮ, чтобы эта цена была уплачена.
– А разве преступники это единственно возможная плата? Разве нельзя иметь гениев без преступников?
– Вы не можете иметь гениев и святых без людей, далеко отклоняющихся от нормы, и я не представляю, чтобы это отклонение было только в одну сторону. Отклонения должны быть симметричными… В любом случае, я хочу иметь более веские причины для принятия решения объявить Гею моделью будущего человечества, чем эта планетарная версия удобного дома.
– О, мой дорогой друг, я не хочу убеждать вас удовлетвориться своим решением. Я буду просто наблю… – Он замолчал.
Широко шагая, к ним направлялась Блисс. Ее темные волосы были мокрыми, а туника облегала тело, подчеркивая ширину бедер. Подойдя, она кивнула им.
– Простите, что задержала вас, – сказала она, слегка задыхаясь. – Дом задержал меня дольше, чем я рассчитывала.
– Но ведь вы, – сказал Тревиз, – знаете все, что знает он.
– Иногда возникает разница в интерпретации. Все-таки мы не идентичны и потому дискутируем. Смотрите, – она сделала резкое движение. – У вас две руки. Каждая из них – часть вас, и обе кажутся идентичными, за исключением того, что одна – зеркальное отражение другой. И все же вы пользуетесь ими по разному, верно? Какие-то действия вы совершаете в основном правой рукой, а какие-то – левой. Это тоже можно назвать разницей в интерпретации.
– Она обошла вас, – сказал Пилорат с явным удовлетворением.
Тревиз кивнул.
– Это убедительная аналогия, если она здесь уместна, в чем я вовсе не уверен. Однако, можно ли нам подняться сейчас на корабль? Идет дождь…
– Да, да. Все наши люди ушли, и корабль в превосходной форме. – Потом она быстро, с любопытством глянула на Тревиза. – Вы остаетесь сухим. Дождевые капли минуют вас.
– Действительно, – сказал Тревиз. – Я избегаю сырости.
– Но разве не чудесно время от времени промокнуть?
– Нисколько. Но это мое мнение, а не дождя.
Блисс пожала плечами.
– Как хотите. Весь наш багаж уже погружен на борт.
Все трое направились к «Далекой Звезде». Дождь стал еще слабее, но трава была уже совершенно мокрой. Тревиз шел очень осторожно, но Блисс скинула свои туфли, взяла их в руку и пошла по траве босиком.
– Восхитительное ощущение, – заметила она в ответ на взгляд Тревиза.
– Хорошо, – рассеянно отозвался он, потом раздраженно добавил: – Почему эти люди стоят вокруг?
– Они запоминают событие, – сказала Блисс, – которое Гея считает важным. Вы важны для нас, Тревиз. Если в результате этого путешествия вы передумаете и решите против нас, мы никогда не вырастем в Галаксию, да и Геей едва ли сможем остаться.
– Значит, я представляю жизнь и смерть для Геи, для всего мира?
– Мы уверены в этом.
Тревиз вдруг остановился и снял свою дождевую шляпу. На небе начали появляться голубые пятна.
– Но сейчас, – сказал он, – мой голос в вашей власти. Если вы убьете меня, я никогда не передумаю.
– Голан! – произнес шокированный Пилорат. – Это ужасно говорить так.
– Типично для изолянта, – холодно сказала Блисс. – Вы должны понять, Тревиз, что нас интересует не ваша персона, и даже не ваш голос, а правда – и в этом суть дела. Вы важны, как проводник к правде, а ваш голос – как ее индикатор. Это все, что мы хотим от вас. И если мы вас убьем, чтобы помешать вам передумать, едва ли мы спрячем правду от самих себя.
– А если я скажу вам, что правда это не Гея, вы все с готовностью согласитесь умереть?
– Возможно, без готовности, но в конце концов это будет принято.
Тревиз покачал головой.
– Если бы кто-то хотел убедить меня в том, что Гея – отвратительна и ДОЛЖНА умереть, ему было бы достаточно заявления, которое вы только что сделали. – Затем взгляд его переместился на терпеливо ожидающих и, вероятно, слушающих жителей Геи. – Почему они так растянуты? И почему их так много? Если один из них увидит событие, и оно останется в его памяти, разве этого будет мало для остальной памяти? Или оно должно быть записано в миллионе разных мест, если вы хотите его иметь?
– Они наблюдают за этим каждый под другим углом и каждый откладывает это в слегка отличающемся мозгу. После изучения всех этих наблюдений и сведения их вместе, результат будет гораздо лучше, чем от любого из них, взятого отдельно.
– Другими словами, целое полнее, чем сумма всех частей.
– Именно. Вы уловили главную причину существования Геи. Вы, как человек, состоите примерно из 50 триллионов клеток, но вы, как многоклеточная структура, гораздо важнее, чем сумма индивидуальных значений этих 50 триллионов клеток. Думаю, вы должны согласиться с этим.
– Да, – сказал Тревиз. – С этим я согласен.
Он шагнул в корабль и на минуту повернулся, чтобы взглянуть на Гею. Короткий дождь придал атмосфере свежесть, и он увидел сочно-зеленый, тихий и мирный пейзаж; безмятежный сад, разбитый между усталыми завитками Галактики… И Тревиз искренне надеялся, что никогда больше его не увидит.
Он отлично понимал, что часть этой ненормальности продолжала оставаться с ним в виде Блисс. Пока она была здесь, здесь была Гея, и все же он был убежден, что ее присутствие важно. Вновь возникала проблема черного ящика, и он искренне надеялся, что никогда слишком сильно не поверит этому черному ящику.
Он осмотрел корабль и нашел его прекрасным. Он был его собственностью с тех пор как мэр Основания Харла Бренно запихнула его вовнутрь и отправила к звездам – как живую молнию, предназначенную низвергнуть огонь на тех, кого она считала врагами Основания. Эта задача была выполнена, но корабль был по-прежнему его, и он не собирался его возвращать.
Корабль принадлежал ему всего несколько месяцев, но успел стать домом, и теперь Тревиз лишь смутно помнил, что его домом когда-то был Терминус.
Терминус! Центр Основания, которому по Плану Сэлдона суждено было в ближайшие пятьсот лет основать вторую и более великую Империю. И он, Тревиз, сейчас разрушал этот план. Принятое им решение превращало Основание в ничто, а вместо него делало возможным новый вид общества, новый образ жизни, совершало переворот, превосходящий все со времен зарождения многоклеточной жизни.
Сейчас он отправлялся в путешествие, чтобы доказать (или опровергнуть), что сделанное им было верно.
Поймав себя на том, что замер, погрузившись в мысли, он раздраженно тряхнул головой. Заторопившись в пилотскую рубку, он обнаружил, что его компьютер еще там.
Он буквально сверкал; впрочем, сверкало все, старательно вычищенное. Цепи, которых он касался почти наугад, работали идеально и, похоже, с большей легкостью, чем прежде. Вентиляционная система действовала настолько тихо, что ему пришлось поднести руку к вентилятору, чтобы убедиться, что воздух циркулирует.
На компьютере маняще горел световой круг. Тревиз коснулся его, и световое пятно расширилось, покрыв всю панель, на которой появились контуры правой и левой рук. Он глубоко вздохнул и только тут понял, что вообще перестал дышать. Обитатели Геи ничего не знали о технологии Основания и легко могли повредить компьютер вовсе того не желая. Однако до этого не дошло – руки по-прежнему были здесь.
Чтобы закончить проверку, нужно было положить на них свои руки, но на мгновение Тревиз заколебался. Он почти сразу узнает, если что-то не в порядке, но в таком случае, что он сможет сделать? Для ремонта нужно возвращаться на Терминус, а если он это сделает, можно было не сомневаться, что мэр Бренно не отпустит его еще раз. Если же он этого не сделает…
Он почувствовал, как колотится его сердце, и понял, что нет смысла затягивать эту неизвестность.
Вытянув обе руки, он положил их на светящиеся контуры на панели. Сразу же появилось ощущение другой пары рук, держащей его. Его чувства расширились, и он увидел зеленую и влажную Гею, и ее обитателей, которые продолжали наблюдать. Когда он пожелал взглянуть вверх, то тут же увидел облачное небо. Потом, по его желанию, облака исчезли, и он увидел чистое голубое небо с шаром солнца, освещавшего его.
Еще одно пожелание, и голубизна исчезла, а он увидел звезды.
Смахнув их, он захотел увидеть и увидел Галактику, похожую на сплюснутое колесо. Он проверял компьютерное изображение, регулируя его ориентировку, заставляя вращаться сначала в одном, потом в другом направлении. Он нашел солнце Сейшел, ближайшую к Гее звезду, затем солнце Терминуса и других планет, путешествовал от звезды к звезде по карте Галактики, рожденной компьютером.
А затем он убрал руки, позволив реальному миру вновь окружить его, и понял, что все это время стоял, наклонившись к компьютеру. Чувствуя, что спина у него затекла, он потянулся, прежде чем сесть в кресло.
Тревиз облегченно взглянул на компьютер – все работало превосходно. Испытываемые в эту минуту чувства к нему можно было назвать только любовью. Кроме того, пока он держал эти руки (он решительно отказывался признаться самому себе, что думал о них, как о Еп руках), они были частью друг друга, и он, направляя, контролируя и изучая, был частью чего-то большего. Внезапно ему пришло в голову, что это чувство было слабым подобием того, что испытывают все обитатели Геи.
Тревиз тряхнул головой. Нет! В случае его и компьютера именно он – Тревиз – контролировал все. Компьютер во всем подчинялся ему.
Он встал и отправился в небольшую кухню и столовую. Там было множество продуктов разного рода, холодильник и нагреватель. Он уже успел заметить, что книгофильмы в его комнате были в строгом порядке, и был совершенно уверен, что личная библиотека Пилората цела и невредима. В противном случае он уже знал бы об этом.
Пилорат!… Это кое-что напомнило ему, и он вошел в его комнату.
– Здесь есть место для Блисс, Яков?
– Да, конечно.
– Я могу переделать общую комнату в ее спальню.
Блисс посмотрела на него, широко раскрыв глаза.
– Но я не хочу отдельной спальни. Я согласна остаться здесь с Пилом. Надеюсь только, что если понадобится, смогу пользоваться и другими помещениями. Например, гимнастическим залом.
– Разумеется. Любыми, кроме моей комнаты.
– Хорошо. Это я и имела в виду. Но, конечно, вы не будете входить в нашу.
– Конечно, – сказал Тревиз, посмотрел вниз и обнаружил, что переступил через порог. Он сделал шаг назад и жестко закончил: – Но это не комната для медового месяца, Блисс.
– Принимая во внимание ее компактность, это действительно так.
Тревиз сдержал улыбку.
– Вы, должно быть, очень дружны.
– Так оно и есть, – сказал Пилорат, явно испытывавший неловкость от разговора, – но вообще-то, приятель, вы можете оставить решение этого вопроса на наше усмотрение.
– Нет, не могу, – медленно ответил Тревиз. – Я все-таки хочу, чтобы вы поняли, что это не помещение для проведения медового месяца. Я не возражаю, чтобы вы занимались чем хотите, но вы должны осознать, что уединения у вас не будет. Надеюсь, вы понимаете это, Блисс.
– Здесь есть дверь, – сказала Блисс, – и я полагаю, вы не будете тревожить нас, когда она закрыта… разве что в случае реальной опасности.
– Конечно, не буду. Однако здесь нет звукоизоляции.
– То есть вы хотите сказать, что будете отчетливо слышать наши разговоры, которые мы будем вести, а также любые звуки, которые мы будем издавать, занимаясь сексом?
– Да, именно это я и хотел сказать. Надеюсь, что помня об этом, вы ограничите вашу активность. Возможно, это будет раздражать вас, но дела обстоят именно так.
Пилорат откашлялся и мягко сказал:
– Вообще-то, Голан, с этой проблемой я уже сталкивался. Представьте, что любое чувство, переживаемое Блисс, когда мы вместе, переживает вся Гея.
– Я думал об этом, Яков, – сказал Тревиз, как будто подавляя отвращение. – И не собирался упоминать этого… если вы не начнете первым.
– Но так оно и случилось, – сказал Пилорат.
– Не придавайте этому большого значения, Тревиз, – посоветовала Блисс. – В любой момент на Гее есть тысячи людей, занимающихся сексом, миллионы едящих, пьющих или занимающихся другой, доставляющей удовольствие, деятельностью. Это приводит к подъему общего уровня удовольствия, испытываемого Геей, каждой ее частью. Низшие животные, растения, минералы имеют свои слабые удовольствия, которые также способствуют росту радости и веселья, которые Гея испытывает всеми своими частями. Этого нет ни в одном другом мире.
– Мы испытываем свою собственную, особую радость, – сказал Тревиз, – которую можем разделить, если захотим, или оставить только для себя.
– Если бы вы могли почувствовать нашу, то поняли бы, насколько вы, изолянты, бедны в этом отношении.
– Откуда вам знать, что мы чувствуем?
– Около миллиарда. Или вы хотите точную цифру на данный момент?
Тревиз печально улыбнулся.
– Я верю, что вы, если захотите, можете назвать точную цифру, но меня вполне устроит приблизительная.
– В настоящее время, – сказала Блисс, – популяция стабильна и колеблется вокруг некоторой цифры, которая незначительно превышает миллиард. Я могу сказать вам, насколько велико это превышение или нехватка, что будет означать растягивание моего сознания и… ну, скажем… ощущение границ. Я не могу объяснить точно, потому что вы никогда не разделяли этого чувства.
– И все же мне кажется, что миллиарда человеческих разумов – а в это число входят и дети – недостаточно для удержания в памяти всех данных, необходимых сложному обществу.
– Но ведь люди не единственные живые существа на Гее, Трев.
– Вы хотите сказать, что животные тоже помнят?
– Нечеловеческий разум не может накапливать воспоминания с той же плотностью как человеческий, к тому же большую часть места во всех мозгах – человеческих и нечеловеческих – занимают личные воспоминания, которые едва ли можно использовать для чего-то, кроме определенного компонента планетарного сознания. Однако, значительное количество данных может быть – и есть – заключено в мозгах животных, а также в тканях растений и минеральных образованиях планеты.
– В минеральных образованиях? Вы хотите сказать – в скалах и горных хребтах?
– А некоторые виды данных – в океане и атмосфере. Все это тоже Гея.
– Но что могут удержать неживые системы?
– Очень многое. Интенсивность сознания в них мала, но объем так велик, что большая часть общих воспоминаний Геи находится в горных породах. Чтобы извлечь их оттуда и поместить обратно, требуется много времени, поэтому в них предпочтительнее размещать так называемые «мертвые» данные, которые редко используются в обычной жизни.
– А что происходит, когда умирает кто-либо, чей мозг содержит данные значительной ценности?
– Сведения не теряются. Они постепенно вытесняются по мере разложения мозга, но требуется значительное время для распределения их по другим частям Геи. А когда новые мозги в детских головах становятся более организованными по мере роста, они развивают не только личные воспоминания и мысли, но и черпают знания из других источников. То, что вы называете воспитанием, проходит полностью автоматически для мы/нас/Геи.
– Честно говоря, Голан, – сказал Пилорат, – слова о живом мире кажутся мне имеющими значительно больший смысл, чем мы думаем.
Тревиз искоса взглянул на своего приятеля.
– Я уверен в этом, Яков, но никого не хочу убеждать. Эта планета, такая большая и разная, представляет собой единый мозг. Единый! Каждый новый возникающий мозг объединяется с целым. А где возможность для оппозиции, для несогласия? Думая о человеческой истории, вы можете вспомнить, что точка зрения меньшинства могла быть осуждаема обществом, но в конце концов выигрывала и изменяла мир. Есть ли здесь, на Гее, возможность для крупного восстания?
– Есть внутренний конфликт, – сказала Блисс. – Не все взгляды Геи становятся общими взглядами.
– Это должно быть ограничено, – сказал Тревиз. – В едином организме не может быть слишком много разногласий, иначе он не будет работать как надо. Если прогресс и развитие не прекращаются совсем, они по крайней мере замедляются. Можете вы представить возможность перенесения всего этого на всю Галактику? На все человечество?
Совершенно бесстрастно Блисс заметила:
– Вы подвергаете сомнению собственное решение? Ваши мысли изменились, и вы решили, что Гея – нежелательное будущее для человечества?
Тревиз сжал губы, потом медленно произнес:
– Это должно нравиться мне, но пока… не нравится. Я принимал решение на некоей основе… некоей бессознательной основе… и, пока не узнаю, что это за основа, не могу решить: следует ли мне оставить или изменить решение. А сейчас давайте вернемся к вопросу о Земле.
– Где вы надеетесь узнать сущность этой основы, на которой приняли свое решение. Верно, Тревиз?
– Да, я надеюсь на это… Дом сказал, что Гея не знает положения Земли. Полагаю, вы согласны с ним.
– Конечно, я согласна с ним. Я не менее Гея, чем он.
– И вы скрываете знание от меня? Я хочу сказать – сознательно?
– Разумеется, нет. Даже если бы Гея могла лгать, она не стала бы лгать ВАМ. Кроме всего прочего, мы зависим от вашего заключения, и нам нужно, чтобы оно было точным, а это предполагает, что оно базируется на реальности.
– В таком случае, – сказал Тревиз, – разрешите воспользоваться вашими воспоминаниями. Взгляните назад и скажите мне, как далеко вы помните.
Последовала небольшая пауза. Блисс бессмысленно смотрела на Тревиза, как будто на мгновение впала в транс. Затем она сказала:
– Пятнадцать тысяч лет.
– А почему вы заколебались?
– На это нужно время. Старые воспоминания… действительно старые… почти целиком находятся в основаниях гор и требуется время, чтобы извлечь их оттуда.
– Значит, пятнадцать тысяч лет? Именно тогда Гея была заселена?
– Нет. По нашим данным это произошло за три тысячи лет до этого.
– А почему вы не уверены в этом? Может, вы – или Гея – не помните этого?
Блисс ответила:
– Это было до того, как Гея достигла состояния, когда память стала глобальной.
– Значит, перед тем, как вы смогли положиться на свою коллективную память, у Геи должны были храниться записи, Блисс. Записи в обычном смысле: на пленках, в книгах, фильмах и так далее.
– Получается, что да, но едва ли они выдержали все это время.
– Они могли быть скопированы или, что еще лучше, переданы в глобальную память, как только она достаточно развилась.
Блисс нахмурилась. Последовала еще одна пауза, более продолжительная, чем первая.
– Я не нашла никаких следов об этих ранних записях.
– Почему?
– Не знаю, Тревиз. Полагаю, они не имели большой важности. Мне представляется, что к тому времени, когда заметили, что старые записи разрушаются, их сочли слишком архаичными и ненужными.
– Но вы этого не знаете. Это только ваши домыслы и предположения, а не знание. Значит, Гее это неизвестно.
– Это должно быть так.
– Должно? Я не часть Геи и потому не предполагаю того, что подсказывает мне Гея. Я, как изолянт, думаю иначе.
– Что же вы полагаете?
– Во-первых, есть кое-что, в чем я уверен. Уничтожение цивилизацией своих ранних записей просто невероятно. Их не то что не признают архаичными и ненужными, к ним относятся с определенным почтением и всячески стараются сохранить. Если доглобальные записи Геи были уничтожены, Блисс, это уничтожение совершилось не добровольно.
– Тогда как вы объясняете его?
– Из библиотеки Трантора все упоминания о Земле были изъяты, причем не представителями Второго Основания. Разве невозможно, чтобы на Гее все упоминания о Земле были изъяты кем-то другим, а не самой Геей?
– Откуда вы знаете, что ранние записи упоминали Землю?
– По вашим словам, Гея была найдена по крайней мере восемнадцать тысяч лет назад. Это уводит нас во времена до образования Галактической Империи, в период, когда Галактика заселялась, и главным источником колонистов была Земля. Пилорат может подтвердить это.
Пилорат откашлялся.
– Так говорят легенды, дорогая. Я отношусь к этим легендам серьезно и думаю – как и Голан Тревиз – что люди жили первоначально на одной планете и этой планетой была Земля. Самые первые колонисты были с Земли.
– Таким образом, продолжал Тревиз, – если Гея была обнаружена в ранний период гиперпространственных путешествий, весьма вероятно, что ее колонизировали земляне или, возможно, жители не очень старого мира, незадолго до того колонизированного землянами. По этой причине записи о заселении Геи и первых нескольких тысячелетий после этого, несомненно, упоминали Землю и землян. И вот эти записи исчезли. Похоже, КТО-ТО считает, что Земля не должна упоминаться ни в одной из записей Галактики. И, если это так, должна быть какая-то причина этому.
Блисс негодующе сказала:
– Это только предположения, Тревиз. У вас нет доказательств.
– Но ведь именно Гея утверждает, что мой талант заключается в нахождении правильных решений на основании недостаточных фактов. Поэтому, если я пришел к твердому убеждению, не говорите, что у меня нет доказательств.
Блисс промолчала, а Тревиз продолжал:
– Итак, все больше причин для того, чтобы найти Землю. Я собираюсь отправиться, как только «Далекая Звезда» будет готова. Вы все еще хотите лететь со мной?
– Да, – тут же ответила Блисс, а Пилорат повторил: – Да.
II. К Компореллону
5
Шел слабый дождь, и Тревиз взглянул на небо, имевшее серо-белый цвет. Он был в дождевой шляпе, которая отталкивала капли, разбрызгивая их во всех направлениях. Пилорат, стоявший за пределами досягаемости капель, не имел такой защиты.– Я не вижу смысла в том, что вы мокнете, Яков, – сказал Тревиз.
– Сырость не беспокоит меня, мой дорогой друг, – ответил Пилорат, выглядевший серьезно, как всегда. – Это слабый и теплый дождь. Если так можно выразиться, он не дикий. А кроме того старики говорили: «На Анакреоне делай так, как делают анакреонцы». – Он указал на нескольких жителей Геи, стоявших возле «Далекой Звезды» и внимательно смотревших. Они стояли в некоем порядке, как деревья в рощах Геи, и ни один из них не носил дождевой шляпы.
– Полагаю, – заметил Тревиз, – они не думают, что промокнут, потому что вся остальная Гея мокнет тоже. Деревья, трава, почва – все мокнет, а все это равноправные части Геи, как и эти люди.
– Думаю, в этом есть смысл, – согласился Пилорат. – Довольно скоро выйдет солнце, и все быстро высохнет. Одежда не морщит и не садится, вокруг не холодно, а поскольку нет болезнетворных микроорганизмов, никто не подхватит простуды, гриппа или пневмонии. Стоит ли беспокоиться о небольшой сырости?
Тревиз не сомневался, что это объяснение логично, но ему очень хотелось пожаловаться.
– И все же, – сказал он, – я не вижу необходимости в дожде именно во время нашего отлета. Помимо прочего, дождь – дело добровольное. На Гее не было бы дождя, если бы она не хотела его. Это похоже на выражение нам презрения.
– А может, – губы Пилората слегка дернулись, – Гея плачет от горя, провожая нас.
– Может, и так, – сказал Тревиз. – А может, и нет.
– На самом же деле, – продолжал Пилорат, – я полагаю, что почва в этом регионе нуждается в увлажнении, и эта потребность более важна, чем наше желание видеть чистое небо.
Тревиз улыбнулся.
– Похоже, вы действительно любите этот мир. Я имею в виду – не только из-за Блисс.
– Да, – сказал Пилорат, как будто защищаясь. – Я всегда любил тихую, размеренную жизнь, и чувствую себя на месте здесь, где весь мир трудится над тем, чтобы сделать ее тихой и размеренной. В конце концов, Голан, когда мы строим дом – или этот корабль – то пытаемся создать идеальное убежище. Мы снабжаем его всем, что нам необходимо, мы контролируем температуру, качество воздуха, освещение и все остальное, манипулируя им, чтобы сделать идеально подходящим для нас. Гея – это просто расширение мечты о комфорте и безопасности до размеров целой планеты. Что в этом плохого?
– А что плохого, – сказал Тревиз, – если мой дом или корабль сделаны так, чтобы удовлетворить МЕНЯ? Будь я частью Геи, тогда не возникало бы вопроса, какая идеальная планета удовлетворит меня. В этом случае меня больше волновал бы факт, что я тоже должен удовлетворять ее.
Пилорат скривился.
– Можно доказать, что каждое общество подгоняет своих членов для собственных нужд. Развиваются обычаи, которые имеют смысл внутри общества, и эту цепочку каждый индивидуум использует в своих целях.
– В обществах, которые я знаю, возможны революции. В них есть эксцентричные люди и даже преступники.
– Вы хотите эксцентричных людей и преступников?
– Почему бы и нет? Мы с вами – эксцентричные люди. Мы явно не типичные представители обитателей Терминуса. Что же касается преступников, то тут все зависит от определения. И если преступники – это цена, которую нужно платить за мятежников, еретиков и гениев, я предпочитаю платить ее. Я ТРЕБУЮ, чтобы эта цена была уплачена.
– А разве преступники это единственно возможная плата? Разве нельзя иметь гениев без преступников?
– Вы не можете иметь гениев и святых без людей, далеко отклоняющихся от нормы, и я не представляю, чтобы это отклонение было только в одну сторону. Отклонения должны быть симметричными… В любом случае, я хочу иметь более веские причины для принятия решения объявить Гею моделью будущего человечества, чем эта планетарная версия удобного дома.
– О, мой дорогой друг, я не хочу убеждать вас удовлетвориться своим решением. Я буду просто наблю… – Он замолчал.
Широко шагая, к ним направлялась Блисс. Ее темные волосы были мокрыми, а туника облегала тело, подчеркивая ширину бедер. Подойдя, она кивнула им.
– Простите, что задержала вас, – сказала она, слегка задыхаясь. – Дом задержал меня дольше, чем я рассчитывала.
– Но ведь вы, – сказал Тревиз, – знаете все, что знает он.
– Иногда возникает разница в интерпретации. Все-таки мы не идентичны и потому дискутируем. Смотрите, – она сделала резкое движение. – У вас две руки. Каждая из них – часть вас, и обе кажутся идентичными, за исключением того, что одна – зеркальное отражение другой. И все же вы пользуетесь ими по разному, верно? Какие-то действия вы совершаете в основном правой рукой, а какие-то – левой. Это тоже можно назвать разницей в интерпретации.
– Она обошла вас, – сказал Пилорат с явным удовлетворением.
Тревиз кивнул.
– Это убедительная аналогия, если она здесь уместна, в чем я вовсе не уверен. Однако, можно ли нам подняться сейчас на корабль? Идет дождь…
– Да, да. Все наши люди ушли, и корабль в превосходной форме. – Потом она быстро, с любопытством глянула на Тревиза. – Вы остаетесь сухим. Дождевые капли минуют вас.
– Действительно, – сказал Тревиз. – Я избегаю сырости.
– Но разве не чудесно время от времени промокнуть?
– Нисколько. Но это мое мнение, а не дождя.
Блисс пожала плечами.
– Как хотите. Весь наш багаж уже погружен на борт.
Все трое направились к «Далекой Звезде». Дождь стал еще слабее, но трава была уже совершенно мокрой. Тревиз шел очень осторожно, но Блисс скинула свои туфли, взяла их в руку и пошла по траве босиком.
– Восхитительное ощущение, – заметила она в ответ на взгляд Тревиза.
– Хорошо, – рассеянно отозвался он, потом раздраженно добавил: – Почему эти люди стоят вокруг?
– Они запоминают событие, – сказала Блисс, – которое Гея считает важным. Вы важны для нас, Тревиз. Если в результате этого путешествия вы передумаете и решите против нас, мы никогда не вырастем в Галаксию, да и Геей едва ли сможем остаться.
– Значит, я представляю жизнь и смерть для Геи, для всего мира?
– Мы уверены в этом.
Тревиз вдруг остановился и снял свою дождевую шляпу. На небе начали появляться голубые пятна.
– Но сейчас, – сказал он, – мой голос в вашей власти. Если вы убьете меня, я никогда не передумаю.
– Голан! – произнес шокированный Пилорат. – Это ужасно говорить так.
– Типично для изолянта, – холодно сказала Блисс. – Вы должны понять, Тревиз, что нас интересует не ваша персона, и даже не ваш голос, а правда – и в этом суть дела. Вы важны, как проводник к правде, а ваш голос – как ее индикатор. Это все, что мы хотим от вас. И если мы вас убьем, чтобы помешать вам передумать, едва ли мы спрячем правду от самих себя.
– А если я скажу вам, что правда это не Гея, вы все с готовностью согласитесь умереть?
– Возможно, без готовности, но в конце концов это будет принято.
Тревиз покачал головой.
– Если бы кто-то хотел убедить меня в том, что Гея – отвратительна и ДОЛЖНА умереть, ему было бы достаточно заявления, которое вы только что сделали. – Затем взгляд его переместился на терпеливо ожидающих и, вероятно, слушающих жителей Геи. – Почему они так растянуты? И почему их так много? Если один из них увидит событие, и оно останется в его памяти, разве этого будет мало для остальной памяти? Или оно должно быть записано в миллионе разных мест, если вы хотите его иметь?
– Они наблюдают за этим каждый под другим углом и каждый откладывает это в слегка отличающемся мозгу. После изучения всех этих наблюдений и сведения их вместе, результат будет гораздо лучше, чем от любого из них, взятого отдельно.
– Другими словами, целое полнее, чем сумма всех частей.
– Именно. Вы уловили главную причину существования Геи. Вы, как человек, состоите примерно из 50 триллионов клеток, но вы, как многоклеточная структура, гораздо важнее, чем сумма индивидуальных значений этих 50 триллионов клеток. Думаю, вы должны согласиться с этим.
– Да, – сказал Тревиз. – С этим я согласен.
Он шагнул в корабль и на минуту повернулся, чтобы взглянуть на Гею. Короткий дождь придал атмосфере свежесть, и он увидел сочно-зеленый, тихий и мирный пейзаж; безмятежный сад, разбитый между усталыми завитками Галактики… И Тревиз искренне надеялся, что никогда больше его не увидит.
6
Когда воздушный шлюз закрылся за ним, Тревиз почувствовал себя так, словно отбросил если не кошмар, то нечто настолько нереальное, что оно мешало ему нормально дышать.Он отлично понимал, что часть этой ненормальности продолжала оставаться с ним в виде Блисс. Пока она была здесь, здесь была Гея, и все же он был убежден, что ее присутствие важно. Вновь возникала проблема черного ящика, и он искренне надеялся, что никогда слишком сильно не поверит этому черному ящику.
Он осмотрел корабль и нашел его прекрасным. Он был его собственностью с тех пор как мэр Основания Харла Бренно запихнула его вовнутрь и отправила к звездам – как живую молнию, предназначенную низвергнуть огонь на тех, кого она считала врагами Основания. Эта задача была выполнена, но корабль был по-прежнему его, и он не собирался его возвращать.
Корабль принадлежал ему всего несколько месяцев, но успел стать домом, и теперь Тревиз лишь смутно помнил, что его домом когда-то был Терминус.
Терминус! Центр Основания, которому по Плану Сэлдона суждено было в ближайшие пятьсот лет основать вторую и более великую Империю. И он, Тревиз, сейчас разрушал этот план. Принятое им решение превращало Основание в ничто, а вместо него делало возможным новый вид общества, новый образ жизни, совершало переворот, превосходящий все со времен зарождения многоклеточной жизни.
Сейчас он отправлялся в путешествие, чтобы доказать (или опровергнуть), что сделанное им было верно.
Поймав себя на том, что замер, погрузившись в мысли, он раздраженно тряхнул головой. Заторопившись в пилотскую рубку, он обнаружил, что его компьютер еще там.
Он буквально сверкал; впрочем, сверкало все, старательно вычищенное. Цепи, которых он касался почти наугад, работали идеально и, похоже, с большей легкостью, чем прежде. Вентиляционная система действовала настолько тихо, что ему пришлось поднести руку к вентилятору, чтобы убедиться, что воздух циркулирует.
На компьютере маняще горел световой круг. Тревиз коснулся его, и световое пятно расширилось, покрыв всю панель, на которой появились контуры правой и левой рук. Он глубоко вздохнул и только тут понял, что вообще перестал дышать. Обитатели Геи ничего не знали о технологии Основания и легко могли повредить компьютер вовсе того не желая. Однако до этого не дошло – руки по-прежнему были здесь.
Чтобы закончить проверку, нужно было положить на них свои руки, но на мгновение Тревиз заколебался. Он почти сразу узнает, если что-то не в порядке, но в таком случае, что он сможет сделать? Для ремонта нужно возвращаться на Терминус, а если он это сделает, можно было не сомневаться, что мэр Бренно не отпустит его еще раз. Если же он этого не сделает…
Он почувствовал, как колотится его сердце, и понял, что нет смысла затягивать эту неизвестность.
Вытянув обе руки, он положил их на светящиеся контуры на панели. Сразу же появилось ощущение другой пары рук, держащей его. Его чувства расширились, и он увидел зеленую и влажную Гею, и ее обитателей, которые продолжали наблюдать. Когда он пожелал взглянуть вверх, то тут же увидел облачное небо. Потом, по его желанию, облака исчезли, и он увидел чистое голубое небо с шаром солнца, освещавшего его.
Еще одно пожелание, и голубизна исчезла, а он увидел звезды.
Смахнув их, он захотел увидеть и увидел Галактику, похожую на сплюснутое колесо. Он проверял компьютерное изображение, регулируя его ориентировку, заставляя вращаться сначала в одном, потом в другом направлении. Он нашел солнце Сейшел, ближайшую к Гее звезду, затем солнце Терминуса и других планет, путешествовал от звезды к звезде по карте Галактики, рожденной компьютером.
А затем он убрал руки, позволив реальному миру вновь окружить его, и понял, что все это время стоял, наклонившись к компьютеру. Чувствуя, что спина у него затекла, он потянулся, прежде чем сесть в кресло.
Тревиз облегченно взглянул на компьютер – все работало превосходно. Испытываемые в эту минуту чувства к нему можно было назвать только любовью. Кроме того, пока он держал эти руки (он решительно отказывался признаться самому себе, что думал о них, как о Еп руках), они были частью друг друга, и он, направляя, контролируя и изучая, был частью чего-то большего. Внезапно ему пришло в голову, что это чувство было слабым подобием того, что испытывают все обитатели Геи.
Тревиз тряхнул головой. Нет! В случае его и компьютера именно он – Тревиз – контролировал все. Компьютер во всем подчинялся ему.
Он встал и отправился в небольшую кухню и столовую. Там было множество продуктов разного рода, холодильник и нагреватель. Он уже успел заметить, что книгофильмы в его комнате были в строгом порядке, и был совершенно уверен, что личная библиотека Пилората цела и невредима. В противном случае он уже знал бы об этом.
Пилорат!… Это кое-что напомнило ему, и он вошел в его комнату.
– Здесь есть место для Блисс, Яков?
– Да, конечно.
– Я могу переделать общую комнату в ее спальню.
Блисс посмотрела на него, широко раскрыв глаза.
– Но я не хочу отдельной спальни. Я согласна остаться здесь с Пилом. Надеюсь только, что если понадобится, смогу пользоваться и другими помещениями. Например, гимнастическим залом.
– Разумеется. Любыми, кроме моей комнаты.
– Хорошо. Это я и имела в виду. Но, конечно, вы не будете входить в нашу.
– Конечно, – сказал Тревиз, посмотрел вниз и обнаружил, что переступил через порог. Он сделал шаг назад и жестко закончил: – Но это не комната для медового месяца, Блисс.
– Принимая во внимание ее компактность, это действительно так.
Тревиз сдержал улыбку.
– Вы, должно быть, очень дружны.
– Так оно и есть, – сказал Пилорат, явно испытывавший неловкость от разговора, – но вообще-то, приятель, вы можете оставить решение этого вопроса на наше усмотрение.
– Нет, не могу, – медленно ответил Тревиз. – Я все-таки хочу, чтобы вы поняли, что это не помещение для проведения медового месяца. Я не возражаю, чтобы вы занимались чем хотите, но вы должны осознать, что уединения у вас не будет. Надеюсь, вы понимаете это, Блисс.
– Здесь есть дверь, – сказала Блисс, – и я полагаю, вы не будете тревожить нас, когда она закрыта… разве что в случае реальной опасности.
– Конечно, не буду. Однако здесь нет звукоизоляции.
– То есть вы хотите сказать, что будете отчетливо слышать наши разговоры, которые мы будем вести, а также любые звуки, которые мы будем издавать, занимаясь сексом?
– Да, именно это я и хотел сказать. Надеюсь, что помня об этом, вы ограничите вашу активность. Возможно, это будет раздражать вас, но дела обстоят именно так.
Пилорат откашлялся и мягко сказал:
– Вообще-то, Голан, с этой проблемой я уже сталкивался. Представьте, что любое чувство, переживаемое Блисс, когда мы вместе, переживает вся Гея.
– Я думал об этом, Яков, – сказал Тревиз, как будто подавляя отвращение. – И не собирался упоминать этого… если вы не начнете первым.
– Но так оно и случилось, – сказал Пилорат.
– Не придавайте этому большого значения, Тревиз, – посоветовала Блисс. – В любой момент на Гее есть тысячи людей, занимающихся сексом, миллионы едящих, пьющих или занимающихся другой, доставляющей удовольствие, деятельностью. Это приводит к подъему общего уровня удовольствия, испытываемого Геей, каждой ее частью. Низшие животные, растения, минералы имеют свои слабые удовольствия, которые также способствуют росту радости и веселья, которые Гея испытывает всеми своими частями. Этого нет ни в одном другом мире.
– Мы испытываем свою собственную, особую радость, – сказал Тревиз, – которую можем разделить, если захотим, или оставить только для себя.
– Если бы вы могли почувствовать нашу, то поняли бы, насколько вы, изолянты, бедны в этом отношении.
– Откуда вам знать, что мы чувствуем?