Блисс покачала головой и необычно тревожное выражение промелькнуло на ее лице.
– Нет, то, что вы ели, было потеряно для нас. Или, по крайней мере, та часть, что была усвоена вашими организмами, была потеряна для Геи. То, что вы не усвоили, осталось Геей или постепенно стало ею, так что в принципе баланс сохранился, но ряд атомов Геи стал не-Геей в результате вашего визита к нам.
– Почему это? – спросил Тревиз с любопытством.
– Потому что вы не могли перенести превращение, даже частичное. Вы были нашими гостями, прибывшими в наш мир поневоле, так сказать, и мы должны были защитить вас от опасности даже ценой потери некоторой части Геи. Это цена, уплаченная нами добровольно, но без особого восторга.
– Мы сожалеем об этом, – сказал Тревиз, – но ты уверена, что не-геянская пища, или какой-нибудь вид не-геянской пищи, не может, в свою очередь, повредить тебе?
– Нет, – ответила Блисс. – Что съедобно для тебя, должно быть съедобно и для меня. Я, конечно, имею дополнительные проблемы в усвоении такой пищи и превращении ее в Гею, как и в мои ткани. Это создает психологический барьер, который слегка портит мне радость от еды и заставляет меня есть медленно, но я преодолею это со временем.
– А как же инфекции? – воскликнул Пилорат в тревоге. – Как же я не подумал об этом раньше, Блисс! Любой мир, где мы приземлимся, наверняка имеет микроорганизмы, против которых ты беззащитна и ты можешь умереть от обыкновенной простуды.
Тревиз, мы должны вернуться.
– Не паникуй, Пил, дорогой, – улыбаясь сказала Блисс. – Микробы тоже ассимилируются Геей, когда они проникают в мое тело каким-либо путем. Если окажется, что они приносят вред, они ассимилируются быстрее; и как только станут Геей, больше не причинят мне зла.
Трапеза подходила к концу и Пилорат прихлебывал подогретую смесь фруктовых соков со специями.
– Дорогой мой, – сказал он, облизав губы, – я думаю, настало время сменить тему. Мне кажется, что мое единственное занятие на борту этого корабля – смена тем для разговоров. Почему бы это?
– Потому что Блисс и я цепляемся друг к другу, – торжественно сказал Тревиз, – какой бы вопрос мы не обсуждали, даже перед лицом смерти. Мы зависим от тебя, ты спасаешь нас от безумия. О чем ты хотел поговорить, старина?
– Я просмотрел свои справочные материалы по Кампореллону. Весь сектор, частью которого он является, богат древними легендами. Они относят свой сеттельмент к довольно давним временам, к первому тысячелетию гиперпространственных путешествий. На Кампореллоне говорят даже о легендарном основателе по имени Бенбели, хотя не могут сказать, откуда он появился. Они говорят, что первоначальное название их планеты было «Мир Бенбели».
– Как ты думаешь, много ли в этом правды, Янов?
– Ядро, возможно, как и в любой легенде.
– Я никогда не слышал ни о ком по имени Бенбели в истории. А ты?
– И я тоже. Но ты знаешь, что в позднюю Имперскую эру происходило тщательное замалчивание пред-Имперской истории.
Императоры в беспокойные последние столетия Империи были озабочены подавлением местного патриотизма, так как считали его, видимо, дезинтегрирующим фактором. Почти в каждом секторе Галактики, следовательно, истинная история с полными записями и точной хронологией существовала лишь с момента присоединения к Империи или аннексии ею.
– Я не думал, что история может быть так легко уничтожена, – сказал Тревиз.
– В основном, это не так, – ответил Пилорат, – но решительно настроенное и могучее правительство может сильно повредить ей. В этом случае ранней истории приходится зависеть от рассеянных материалов и она вырождается в устные предания. Обычно такие легенды полны преувеличений и стремятся представить сектор старее и могущественнее, чем он был. И не имеет значения, насколько глупы определенные легенды, или насколько невозможны на самом деле описываемые события, это становится вопросом патриотизма среди местного населения, верящего в них. Я могу показать тебе рассказы из каждого уголка Галактики, которые говорят о первоначальной колонизации, начавшейся непосредственно с самой Земли, хотя это не всегда то имя, которое они дают планете предков.
– Как они еще называют ее?
– Любым из множества имен. Иногда они называют ее Единственной, а временами – Старушкой. Или зовут ее «Лунным Миром» что, согласно некоторым авторитетам, является упоминанием о ее гигантском спутнике. Другие утверждают, что это означает «Утерянный Мир» и что «Лунный» – вариант «Утерянного»[4], пред-Галактического слова, означавшего «потерянный» или «покинутый».
– Янов, остановись! – мягко сказал Тревиз. – Ты вечно можешь продолжать, со своими авторитетами и контр-авторитетами. Ты говоришь, эти легенды повсеместны?
– О, да, мой друг. Точно. Ты должен только разобраться в них, для того, чтобы получить представление об этой человеческой способности – начать с какого-нибудь зерна правды и наслаивать вокруг него слой за слоем совершеннейшего вранья – подобно моллюску Rhamopora, который растит жемчуг вокруг кусочка камня. Я пришел к этой совершенно точной метафоре только когда…
– Янов! Погоди! Скажи мне, есть ли что-нибудь в легендах Кампореллона, что отличает их от других?
– О! – Пилорат отрешенно взглянул на Тревиза, но не надолго. – Отличия? Ну, они утверждают, что Земля относительно близка. Это странно. На большинстве миров, где рассказывают о Земле, под каким бы именем они ее не знали, имеется тенденция смутно отзываться о ее положении – размещая ее бесконечно далеко или в какой-либо стране «никогда-никогда».
– Да, как некоторые сейшеллцы, которые говорили нам, что Гея находится в гиперпространстве.
Блисс засмеялась.
Тревиз бросил на нее быстрый взгляд:
– Это правда. Именно так нам и говорили.
– Да нет, я не оспариваю это. Это просто забавно. Мы не хотим, чтобы нам мешали, и вера сейшеллцев в недостижимость Геи – то, что нужно. Где бы мы могли быть в большей безопасности, чем в гиперпространстве? И если люди полагают, что мы находимся в нем – это почти то же самое, как если бы Гея там и была.
– Да, – сказал Тревиз сухо, – и, похоже, что есть что-то подобное, что заставляет людей полагать, что Земля не существует, или что она очень далеко, или что она покрыта – За исключением того, – отметил Пилорат, – что кампореллонцы считают ее относительно близкой к ним.
– Но тем не менее, наделяют ее радиоактивной поверхностью. Так или иначе, каждый народ с легендой о Земле считает ее недостижимой.
– Это более или менее правда, – сказал Пилорат.
– Многие на Сейшелл полагали, что Гея близка. Некоторые даже верно определяли ее звезду; хотя все считали ее недостижимой. Может оказаться, что некоторые кампореллонцы, настаивающие на радиоактивности Земли, могут указать ее звезду. Мы сможем тогда добраться до этой планеты, хотя они считают ее недостижимой. Мы проделали то же самое в случае с Геей.
– Гея желала принять тебя, Тревиз, – сказала Блисс. – Вы были беспомощны в наших объятиях, но мы не думали причинять вам вред. Что если Земля столь же могущественна, но не благосклонна? Что тогда?
– Я должен в любом случае попытаться достигнуть ее и готов принять любые последствия. Однако, это моя проблема. Как только я локализую Землю и направлюсь к ней, вам будет еще не поздно покинуть меня. Я высажу вас на ближайшем мире Основания или доставлю обратно на Гею, если вы пожелаете, а затем отправлюсь к Земле один.
– Мой дорогой, – сказал Пилорат с очевидным огорчением, – не говори подобных вещей. Я не хочу покидать тебя.
– Или я – покинуть Пила, – сказала Блисс, протянув руку и коснувшись щеки Пилората.
– Ну что ж, хорошо. Вскоре мы будем готовы к Прыжку на Кампореллон, а затем, надеюсь, и к Земле.
Часть II
Кампореллон
3. На внешней станции
9
– Тревиз говорил тебе, – сказала Блисс, входя в свою каюту, – что мы в любой момент должны быть готовы к Прыжку и переходу через гиперпространство?
Пилорат, склонившийся над своим дисплеем, взглянул на нее.
– Да, он только что заглянул и сказал мне «в пределах получаса».
– Мне неприятно думать об этом, Пил. Мне никогда не нравился Прыжок. Во время него у меня возникает забавное чувство вывернутости наизнанку.
Пилорат выглядел слегка удивленным.
– Я даже не думал о тебе, как о космическом путешественнике, Блисс, дорогая.
– Я не слишком опытна, и я не имею ввиду, что это только в моем случае, как компоненты. У самой Геи не было поводов для регулярных космических путешествий. По своей истинной природе я/мы/Гея не нуждаемся в исследованиях, торговле или связях через пространство. Хотя остается необходимость держать кого-то на внешних станциях…
– Как в том случае, когда мы имели счастье встретить тебя.
– Да, Пил, – она нежно улыбнулась ему. – Или даже посещать Сейшелл и другие звездные области по различным причинам – обычно конспиративно. Но, конспиративно или нет, это означает Прыжок и, конечно, когда любая часть Геи совершает Прыжок, вся Гея чувствует это.
– Это довольно неприятно, – сказал Пилорат.
– Могло быть и хуже. Большая часть Геи не участвует в Прыжке, так что эффект довольно размазан. Однако, я, кажется, более чувствительна, чем большинство Геи. Как я уже пыталась говорить Тревизу, хотя все на Гее – Гея, индивидуальные компоненты не идентичны. У нас свои различия и мой тип по каким-то причинам особенно чувствителен к Прыжку.
– Постой, – сказал Пилорат, внезапно припоминая, – Тревиз объяснял мне однажды. Это в обычных кораблях ты испытываешь ужасные ощущения. В обычных кораблях ты покидаешь Галактическое гравитационное поле при входе в гиперпространство и возвращаешься в него, выходя в обычное пространство. Именно уход и возвращение приводят к таким ощущениям. Но «Далёкая Звезда» – гравитационный корабль. Он независим от гравитационного поля и, собственно говоря, не покидает и не возвращается в него. По этой причине мы не почувствуем ничего. Я могу заверить тебя в этом, исходя из собственного опыта.
– Но это прелестно. Я жалею, что не затронула эту тему раньше. Я могла бы избавить себя от изрядных переживаний.
– У него есть и другое преимущество, – продолжил Пилорат, чувствуя душевный подъем в необычной для него роли специалиста по вопросам астронавтики. – Обычные корабли должны удалиться от крупных масс, таких, как звезды, на довольно большое расстояние в обычном пространстве для того, чтобы произвести Прыжок. Частью потому, что чем больше величина гравитационного поля звезды, тем болезненнее ощущения от Прыжка, частью – чем сильнее гравитационное поле, тем сложнее системы уравнений, от решения которых зависит безопасность Прыжка и определение точки выхода в обычное пространство.
На гравитационном судне, однако, отсутствует, так сказать, ощущение Прыжка. К тому же, корабль снабжен компьютером, который значительно превосходит обычные и может решать сложные уравнения с необычайным искусством и скоростью. В итоге, вместо того, чтобы удаляться от звезды пару недель только из-за необходимости выбора безопасной и удобной для Прыжка дистанции, «Далёкая Звезда» достигает того же за два-три дня.
– Это прекрасно, – сказала Блисс, – и это делает честь Треву, что он может управлять таким необычным кораблем.
Пилорат слегка нахмурился:
– Пожалуйста, Блисс. Говори «Тревиз».
– Да, да. В его отсутствие, однако, я немного расслабилась.
– Не стоит. Ты не должна поощрять эту привычку даже слегка, дорогая. Он так чувствителен к этому.
– Не к этому. Он чувствителен ко мне. Я ему не нравлюсь.
– Это не так, – горячо возразил Пилорат. – Я говорил с ним о тебе. Подожди, подожди, не хмурься. Я был сверхтактичен, милое дитя. Он уверил меня, что дело не в том, что ты ему не нравишься. Он подозревает Гею и удручен тем, что был вынужден признать ее будущим человечества. Мы должны учитывать это. Он должен преодолеть себя, по мере того, как постепенно придет к пониманию преимуществ Геи.
– Надеюсь, что это так, но это не только Гея. Что бы он тебе не говорил, Пил, – и помни, что он очень привязан к тебе и не хочет тебя ранить – он не любит лично меня.
– Нет, Блисс. У него нет для этого оснований.
– Меня не обязаны любить все просто потому, что любишь ты, Пил. Позволь мне объяснить. Трев – хорошо, Тревиз – думает, что я робот.
Огромное изумление появилось на обычно непроницаемом лице Пилората.
– Наверняка он не считает тебя искусственным человеческим существом.
– Почему ты так удивлен? Гея была основана с помощью роботов. Это известный факт.
– Роботы могли помогать, как это могут машины, но это люди основали Гею, люди с Земли. Именно так думает Тревиз. Я знаю.
– В памяти Геи нет ничего о Земле, как я и говорила тебе и Тревизу. Однако, в старейших воспоминаниях присутствуют еще какие-то роботы, работающие, даже спустя три тысячи лет, над задачей превращения Геи в обитаемый мир. В то время мы также формировали Гею как планетарное сознание. Это заняло много времени, Пел, дорогой, и явилось другой причиной того, что наши ранние воспоминания смутны, и, возможно, это не вмешательство Земли уничтожило их, как думает Тревиз…
– Послушай, Блисс, – сказал озабоченно Пилорат, – но где же роботы?
– Ну, когда Гея сформировалась, роботы ушли. Мы не хотели, чтобы Гея включала роботов. Мы были убеждены, и остаемся при этом мнении сейчас, что роботосоставляющая является, при длительном развитии, вредной для человеческого общества, не зависимо от того, Изоляты они по своей природе или Планетары. Я не знаю, как мы пришли к этому выводу, но возможно, что он основывался на событиях, датирующихся совсем ранними временами Галактической истории, так что память Геи не простирается так далеко в прошлое.
– Если роботы ушли…
– Да, но что если некоторые остались? Что если я – одна из них – возможно мне 15 тысяч лет. Тревиз подозревает это.
Пилорат медленно покачал головой.
– Но ведь это не так.
– А ты в этом уверен?
– Конечно, уверен. Ты не робот.
– Откуда ты знаешь?
– Блисс, я знаю. В тебе нет ничего искусственного. Если уж я не знаю ничего такого, то и никто не знает.
– Но разве не может оказаться возможным, что в любом отношении, от общих черт до мельчайших подробностей, я неотличима от натуральной? Если я такова, как ты сможешь провести отличие между мной и истинно человеческим существом?
– Я не думаю, что ты можешь быть настолько мастерски изготовлена.
– Что, если это было возможно, несмотря на то, что ты думаешь?
– Я просто не могу поверить этому.
– Тогда рассмотри это лишь как гипотетический случай. Если бы я была неотличимым от человека роботом, как бы ты к этому отнесся?
– Ну, я… я…
– Ну, скажем определенней. Как бы ты отнесся к тому, что занимался любовью с роботом?
Пилорат внезапно прищелкнул пальцами.
– Ты знаешь, есть легенды о женщине, влюбившейся в искусственного мужчину и наоборот. Я обычно думал, что в этом заключена лишь аллегория и никогда не мог вообразить, что эти истории могут оказаться истиной. Конечно, Голан и я никогда даже не слышали слова «робот» до тех пор, пока мы не приземлились на Сейшелл, но, как я сейчас думаю об этом, эти искусственные мужчина и женщина должно быть и были роботы.
По-видимому, такие роботы действительно существовали в ранние исторические времена. Это означает, что отношение к таким легендам должно быть пересмотрено…
Он внезапно замолчал, и, когда после некоторого ожидания Блисс резко хлопнула в ладоши, подпрыгнул, ошеломленный этим звуком.
– Пил, дорогой, ты использовал свою мифологию для того, чтобы уйти от ответа на мой вопрос. Я повторяю: как бы ты отнесся к тому, чтобы заниматься любовью с роботом?
Он в затруднении посмотрел на нее.
– Неким истинно неотличимым роботом? Таким, что невозможно найти различия с человеком?
– Да.
– Тогда, как мне кажется, робот, который неотличим от человека является человеком. Если бы ты даже и была таким роботом, для меня ты все равно останешься человеком.
– Это то, что я хотела от тебя услышать, Пил.
Пилорат немного подождал, затем сказал:
– Ну, а сейчас, когда ты услышала мои слова, дорогая, не будешь ли ты так добра сказать мне, что ты – натуральный человек и мне не нужно справляться с подобной гипотетической ситуацией?
– Нет. Я не сделаю этого. Ты определил натурального человека как объект, который имеет все свойства натурального человеческого существа. Если ты удовлетворен тем, что я имею все эти свойства, тогда дискуссия окончена. Мы получили действующее определение и не нуждаемся в ином. Кроме всего прочего, как я могу узнать что ты всего-навсего не робот, которому посчастливилось оказаться неотличимым от человека?
– Потому что я сказал тебе, что я не робот.
– О, но если бы ты был таким роботом, ты мог бы быть устроен так, чтобы говорить мне, что ты натуральный человек, и ты мог бы даже быть запрограммирован верить в это сам. Действующее определение – вот все, что мы имеем, и все, что у нас может быть.
Она обвила шею Пилората своими руками и поцеловала его.
Поцелуй становился все более страстным и продолжался, пока Пилорат не попытался сказать, слегка приглушив голос:
– Но мы обещали Тревизу не повергать его в смущение, превращая этот поход в свадебное путешествие.
– Позволь этому уйти прочь и не оставляй нам времени думать об этих обещаниях, – сказала Блисс с ноткой просьбы в голосе.
– Но я не могу сделать этого, дорогая, – ответил Пилорат в затруднении. – Я знаю, это должно раздражать тебя, Блисс, но я постоянно задумываюсь и я принципиально против того, чтобы позволить эмоциям захватить меня. Эта особенность формировалась во мне всю мою жизнь и, вероятно, досаждает окружающим. Я никогда не жил с женщиной, которая бы не начинала возражать против этого рано или поздно. Моя первая жена – но я полагаю, что это неподходящая тема для обсуждения…
– Да, довольно неподходящая, но не настолько уж… Впрочем, ты не первый мой любовник.
– Ох! – сказал Пилорат в замешательстве, но затем, заметив легкую улыбку Блисс, продолжил: – Я имею ввиду, конечно нет. Я даже не предполагал, что я – первый. Все равно, моей первой жене это не понравилось бы.
– А мне наоборот. Я нахожу тебя, бесконечно погруженного в задумчивость, привлекательным.
– Я не могу поверить в это, но я думаю о другом. Робот или человек – не имеет значения. Мы здесь согласны. Однако, я Изолят и ты знаешь это. Я не часть Геи, и когда мы любим друг друга, ты разделяешь эмоции с не-Геей, даже когда позволяешь мне стать частью Геи на короткое время и это не может быть той же самой интенсивностью эмоций, какую ты воспринимаешь, когда Гея любит Гею.
– Любить тебя Пил – в этом есть своя собственная прелесть. Я не заглядываю дальше в будущее.
– Но это не только твое дело, что ты любишь меня. Ты – это не только ты. Что, если Гея сочтет подобное поведение извращением?
– Если бы дело обстояло так, я бы знала, ведь я – Гея. А так как мне приятно быть с тобой, Гее это тоже приятно. Когда мы занимаемся любовью, вся Гея разделяет мои ощущения в той или иной степени. Когда я говорю, что я люблю тебя, это означает, что Гея любит тебя, хотя только одна отдельная ее часть, которую я собой представляю, принимает в этом непосредственное участие. Ты смущен?
– Будучи Изолятом, Блисс, я не совсем улавливаю смысл всего этого.
– Можно представить это в виде аналогии с телом Изолята. Когда ты насвистываешь мелодию, все твое тело, ты как организм, хочешь свистеть ее, но непосредственная задача производить звуки доверена твоим губам, языку и легким. Твой правый большой палец не делает ничего.
– Он может отстукивать мелодию.
– Но это не является необходимым действием для свиста. Отстукивание мелодии – не само действие, но отклик на действие, и, наверное, все части Геи могут откликнуться так или иначе на мои эмоции, как я откликаюсь на твои.
– Я полагаю, в таком случае нет нужды чувствовать смущение от этого?
– Конечно, нет.
– Но это заставляет меня ощущать странное чувство ответственности. Когда я пытаюсь доставить тебе счастье, то, оказывается, должен осчастливить распоследний организм на Гее.
– Распоследний атом – но ты так и делаешь. Ты добавляешь к чувству общей радости то, что я позволяю тебе ненадолго разделить со мной. Я полагаю, твой вклад слишком мал для того, чтобы быть легко измеримым, но он существует, и знание этого увеличивает твою радость.
– Хотел бы я быть уверенным в том, что Голан настолько занят маневрированием в гиперпространстве, чтобы оставаться в рубке еще некоторое время.
– Ты хочешь устроить медовый месяц, верно?
– Верно.
– Тогда возьми лист бумаги с надписью: «Медовый месяц, не беспокоить!» прикрепи его снаружи на двери, и если он захочет войти, то это его проблема.
Пилорат так и сделал и все дальнейшее происходило уже во время совершения Прыжка «Далёкой Звезды». Но ни Пилорат, ни Блисс не заметили при этом ничего необычного, да и не смогли бы заметить, даже если бы и уделили этому внимание.
10
Всего лишь несколько месяцев прошло с того времени, когда Пилорат встретил Тревиза и впервые покинул Терминус.
До той поры, больше полусотлетия (Галактических Стандартных лет) своей жизни он обитал исключительно на родной планете.
Думая о самом себе, он считал, что стал за эти месяцы старым космическим волком. Он видел уже три планеты из космоса: сам Терминус, Сейшелл и Гею. И на обзорном экране он видел сейчас четвертую, пусть даже через компьютерную телескопическую установку. Этой планетой был Кампореллон.
И вновь, уже четвертый раз, Янов был немного разочарован. Не смотря ни на что, он продолжал ожидать, что, глядя на обитаемый мир из космоса, можно увидеть очертания его континентов, окруженных морем, или, если это сухой мир, очертания его озер, окруженных сушей.
И никогда не видел ничего подобного.
Если мир был обитаем, он имел как атмосферу, так и гидросферу, а если были вода и воздух – были и облака, закрывавшие весь вид. И теперь Пилорат вновь смотрел вниз на белые завитки со случайными проблесками бледно-голубого или ржаво-коричневого.
Он мрачно удивлялся, как можно идентифицировать мир, если наблюдать его с 300.000 км. Как можно отличить один облачный вихрь от другого?
Блисс взглянула на Пилората с некоторым недоумением:
– Что с тобой, Пил? Ты кажешься таким огорченным.
– Я обнаружил, что все планеты из космоса выглядят одинаково.
– Что ж из этого, Янов? – спросил Тревиз. – Любые побережья на Терминусе выглядят так же похоже, когда они едва видны на горизонте, до тех пор, пока ты не отыщешь какой-нибудь особенный горный пик или прибрежный островок характерной формы.
– Вероятно, – с явным неудовлетворением промолвил Пилорат, – но что ты высмотришь в массе несущихся облаков? И даже если попытаешься, то прежде чем сможешь что-то узнать, наверняка окажешься на ночной стороне.
– Взгляни немного пристальней, Янов. Если ты проследишь облачный покров, то увидишь, что облака стремятся сложиться в узор, покрывающий всю планету, и этот узор движется вокруг центра. А центр находится, как правило, поблизости от одного из полюсов.
– Какого из них? – с интересом спросила Блисс.
– Так как, с нашей точки зрения, планета вращается по часовой стрелке, мы смотрим, по определению, на южный полюс.
Центр, похоже, смещен на 15 градусов от терминатора – планетарной линии тени – и ось вращения планеты наклонена на 21 градус от перпендикуляра к плоскости вращения, значит мы либо в середине весны, либо в середине лета. Компьютер может вычислить орбиту и сообщить мне вкратце, если я попрошу его. Столица находится в северном полушарии, так что там середина осени или зимы.
Пилорат нахмурился.
– Ты можешь различить все это? – Он посмотрел на слой облаков, словно ожидая, что они могут сейчас рассказать нечто подобное и ему, но этого, конечно, не произошло.
– Не только, – ответил Тревиз, – если ты посмотришь на полярные области, то увидишь, что здесь нет разрывов в облачном слое в отличии от областей вдали от полюсов. На самом деле, здесь есть разрывы, но сквозь них ты видишь лед, то есть белое на белом.
– О! – сказал Пилорат. – Я полагаю, ты ожидал этого на полюсах.
– На обитаемых планетах, конечно. Безжизненные планеты могут быть безвоздушными или безводными, или могут иметь характерные признаки, указывающие, что облака состоят не из водяного пара, а лед – не водяной лед. На этой планете такие признаки отсутствуют, так что мы знаем, что смотрим на водяные облака и лед.
Следующая вещь, которую можно заметить – размер области сплошной белизны на дневной стороне терминатора, и опытный глаз отметит, что она больше средней. Далее, ты можешь различить явственный оранжевый отблеск, довольно слабый, отраженного света и это означает, что солнце Кампореллона существенно холоднее солнца Терминуса. Хотя Кампореллон ближе к своей звезде, чем Терминус к своей, он все же не настолько близок, чтобы компенсировать ее более низкую температуру. Следовательно, Кампореллон – холодный мир, хотя и обитаемый.
– Ты, старина, читаешь словно по книге, – восхищенно сказал Пилорат.
– Не слишком восхищайся, – улыбнулся Тревиз. – Компьютер выдает мне запрошенные статистические данные планеты, включая его слегка пониженную среднюю температуру.
Легко вывести то, что ты уже знаешь. Фактически, Кампореллон находится на пороге ледникового периода и уже переживал бы его, если бы конфигурация его континентов была более подходящей при этих условиях.