Азимов Айзек. Постоянная должность

   Когда он выходил из кабинета Литтлби, ему вдруг подумалось совсем о другом. Толчком послужило замечание Литтлби о характеристиках студентов и аспирантов. Каждый преподаватель в дополнение к отметке, которая выставляется открыто, письменно сообщает свое мнение о характере и личности студента. Последнее не разглашается. Конечно, эти сведения доступны для профессорско-преподавательского состава факультета, и Брэйд просматривал характеристику Ральфа порядка ради, когда в первый раз зашла речь о нем как о кандидате в аспиранты. Но он лишь мельком взглянул тогда на эти бумажки. Теперь же все следовало рассматривать в совершенно новом аспекте... Тот, кто убил Ральфа, наверняка должен был ненавидеть его.
   Рейнк, например, несомненно, не любил юношу, и даже доктор Шалтер с медицинского факультета, который изредка встречался с Ральфом, неодобрительно отзывался о нем. Во всяком случае, подумал Брэйд с облегчением, мои характеристики Ральфа были в основном лестными. Из преподавателей только его нельзя было упрекнуть в неприязни к юноше.
   - А? - Он испуганно вздрогнул. - Прошу прощения, мисс Мэкрис. Боюсь, что я ничего не слышал.
   - Наверняка, - игриво сказала Джин Мэкрис, - вы вышли из кабинета в такой глубокой задумчивости, что мне пришлось схватить вас за локоть, чтобы вы не стукнулись лбом о дверь.
   - Да, да. Теперь я пришел в себя.
   - Профессор Литтлби не... - она взглянула украдкой на дверь в кабинет, сердился или еще что-нибудь?..
   - Нет, это была довольно обычная беседа.
   - Это хорошо. В таком случае я хотела бы сказать вам... Понимаете, если вы расстроены из-за Ральфа... если ощущаете своего рода личную потерю. То не думайте, что...
   Она вперила в него взгляд, наклонив к нему свое длинное лицо. Ее голос дрожал от возбуждения, как будто она давным-давно собиралась сказать ему нечто важное, но явно не хотела испортить себе удовольствие, изложив дело в двух-трех словах.
   - Мисс Мэкрис, у меня сейчас начнется лекция. Скажите определеннее, что вы имеете в виду?
   Ее лицо вдруг оказалось совсем рядом, глаза сверкали:
   - Только то, что Ральф не был хорошим. Только то, что вам не нужно расстраиваться из-за него. Он ненавидел вас!
   ГЛАВА 5
   Студенты уже собрались, когда Брэйд, запыхавшись, вошел в аудиторию.
   Во всем старомодном и неудобном здании химического факультета эта аудитория была самой старомодной и неудобной. Ряды в ней поднимались амфитеатром, и в обоих проходах были сделаны пологие ступени. Несколько последних рядов шли вдоль боковых стен, образуя балкон.
   Аудитория могла вместить до двухсот пятидесяти человек, она была хороша для проведения семинаров и контрольных работ, когда студентов рассаживали подальше друг от друга. Но лекции по органической химии слушали всего шестьдесят четыре студента последнего курса, и обычно небольшая группа сидела в центральном секторе, а остальные в самых разных уголках.
   Места за студентами не были закреплены постоянно, и Брэйд считал, что самопроизвольное распределение студентов в аудитории можно было решить математически, как задачу по диффузии.
   Как правило, наиболее отдаленные места занимали самые бедные студенты. Может быть, они не хотели быть в центре внимания и тем самым стремились отделиться от своих более обеспеченных однокурсников? Или находили преподавателя скучным и неприятным и старались ослабить звук его голоса расстоянием?
   Это могло бы послужить темой исследования психологов, подумал Брэйд. Но сегодня студенты сидели совсем не так, как всегда. Все шестьдесят четыре студента сбились в тесную кучку у самой кафедры, как будто какая-то гигантская рука продвинула их вперед и спрессовала. Когда Луис Брэйд прошел к своему месту на кафедре, он не мог удержаться, чтобы не поправить очки, как бы не веря своим глазам.
   "Они хотят наблюдать за моим лицом, - подумал он. - Они хотят видеть, как я буду выглядеть на кафедре после того, как погиб один из них".
   Он начал читать лекцию обычным сухим и ровным голосом:
   - Сегодня мы начнем рассмотрение нескольких важных групп соединений, которые характеризуются наличием в их молекулах углерода и кислорода, соединенных двойной связью. Их называют карбонильной группой.
   Он нарисовал на доске карбонильную группу. В его голосе не было никакой дрожи, он звучал нормально, событие в лаборатории не повлияло на него. На этот раз он был рад, что выбрал такой стиль чтения лекций, при котором эмоции были сознательно исключены.
   Этот стиль был полной противоположностью, например, тому, как читает лекции Меррил Фостер, другой преподаватель органической химии на факультете (семь лет в этой должности, старший преподаватель, как и Брэйд, способный, честолюбивый и любитель показных эффектов).
   Фостер читал лекции в нарочито разговорной манере, которая нравилась некоторым слушателям, но в то же время ослабляла дисциплину. Ненужное вещество, образующееся в побочных реакциях в процессе синтеза, Фостер называл "творогом" или "пахтой". Он никогда не "добавлял пиридин", он всегда "впрыскивал пиридин в реакцию".
   Еще неприятней была привычка Фостера перемежать свои лекции пренебрежительными замечаниями в адрес кого-либо из слушателей и тем самым завязывать состязание в остроумии между кафедрой и задними рядами состязание, которое кафедра могла всегда выиграть.
   Брэйд продолжал:
   - Как видите, атом углерода в карбонильной группе имеет две свободные валентные связи, которые легко можно заполнить двумя атомами водорода. В результате получим соединение, которое называется формальдегидом.
   Странно, что он может читать лекцию и в то же время следить за интенсивной подспудной работой собственной мысли. Это напомнило ему старую шутку об одном пожилом профессоре, который как-то сказал:
   "Знаете, прошлой ночью мне приснилось, что я читаю лекцию своим студентам. Вдруг я проснулся и, боже мой, увидел, что действительно ее читаю!"
   Ральф Ньюфелд слабо успевал по предмету, который преподавал Фостер, и получил отметку "удовлетворительно". Брэйд пытался поговорить с Ральфом об этом, но тот упорно отмалчивался и, наконец рассердившись, сказал о своей личной неприязни к Фостеру.
   Брэйду казалось, что он знает, как все это могло получиться. Ральф представлял собой такую удобную мишень, что Фостер не мог удержаться, чтобы не направить в него стрелы своего остроумия. А Ральф не относился к числу тех, кто безропотно принимает удары. Если Фостер язвил в его адрес, то Ральф обязательно отвечал ему тем же, причем иногда язвительнее, чем ожидал лектор.
   Трудно сказать, мог ли повлиять на отметку личный антагонизм, но Брэйд решил самым внимательным образом изучить все, что Фостер писал о Ральфе.
   Он медленно написал уравнение преобразования метилового спирта в формальдегид, а потом аналогичное уравнение получения ацетальдегида из этилового спирта. Затем изложил условия, необходимые для протекания данных реакций. После этого легко будет перейти к обсуждению частично ионного характера карбонильной группы и ее резонансных форм.
   Мысли Брэйда продолжали свою подспудную работу: "Но почему же кому-то понадобилось убить Ральфа?"
   Перед ним опять встало длинное лицо Джин Мэкрис, и он, как тогда, ощутил ее дыхание на своем подбородке, когда она выпалила: "Он ненавидел вас!"
   А она - она тоже ненавидела Ральфа. Она выказывала такую неистовую ненависть к юноше, что у Брэйда волосы вставали дыбом при одном воспоминании.
   За что было ей ненавидеть Ральфа? Конечно, для ненависти существует много причин, особенно если дело касается девушки и молодого человека. Но что произошло именно в данном случае? И почему же, черт побери, Ральф должен был ненавидеть Брэйда?
   Ведь в действительности-то он помог парню, встал на его сторону, когда все остальные отшатнулись от него. На мгновение Брэйд почувствовал приятный прилив жалости к самому себе...
   - Легкость, с которой альдегиды окисляются, означает, что они представляют собой великолепные восстановители. Поэтому их широко используют в синтезе органических веществ, а также для проведения анализа на сахар. Такой метод анализа использовался ранее для обнаружения содержания сахара в моче, что способствовало диагностике диабета, но в последнее время на смену ему пришел энзимный метод.
   А мысли тем временем продолжали работу. Если полиция узнает об этой ненависти... Тот, кого ненавидят, может иметь основания для убийства. И тогда его, Брэйда, несомненно, припрут к стене.
   Конечно, Мэкрис могла и солгать. Но для чего это ей было делать?..
   - Кроме формалина, который, как я уже сказал, представляет собой не что иное, как раствор формальдегида в воде (те из вас, кто будет слушать подготовительный курс по медицине, познакомятся с ним при изучении анатомии в следующем году), существует еще и другое распространенное применение формальдегида, когда он находится в форме параформальдегида - полимера, получаемого в результате реакции...
   Его голос оставался неизменно ровным.
   Возможно, ему удавалось этого добиться благодаря тому, что он вел как бы тайную дуэль со студентами. Они наблюдали за ним, ожидая, когда его голос сорвется, или он начнет заговариваться, или чем-либо иным покажет, насколько глубоко повлияли на него вчерашние события. Без этого они чувствовали бы себя обманутыми, но Брэйд считал своим долгом обмануть их.
   Наконец раздался звонок, и Брэйд положил мел.
   - Другие продукты карбонильных соединений мы рассмотрим с вами в понедельник, - сказал он в заключение и направился к двери.
   На этот раз он не стал ждать, пока к нему подойдет с вопросами обязательная группа студентов. Вот еще одна проблема для социологов: каждый раз к нему подходили почти одни и те же студенты. Одни из них, несомненно, старались этим заслужить благосклонность лектора. Другим доставлял удовольствие сам факт, что на них обращают внимание. Третьи могли попытаться подразнить лектора, задавая хитроумные вопросы, чтобы подловить его на ошибке и тем самым указать на его невежество. И, наконец, немногие - ради них-то Брэйд терпеливо мирился с остальными - действительно нуждались в объяснениях или в дополнительных сведениях.
   На этот раз он бросил их всех и ушел - единственная уступка, которую он позволил себе сегодня.
   Войдя в кабинет, Брэйд увидел, что там сидит Кэп Энсон, который в ожидании его просматривал новую книгу по химии гетероциклических соединений - первый том из десятитомной серии, - полученную Брэйдом три дня назад.
   Когда Брэйд открыл дверь - раньше эта комната была кабинетом Кэпа, - Энсон поднял глаза и его старческое лицо сморщилось в улыбке.
   - А, Брэйд! Вот хорошо! - воскликнул Энсон и пересел к длинной стороне стола для совещаний. - Вы прочли исправленный вариант пятой главы?
   Брэйд чуть не рассмеялся с облегчением. Как будто внутри с тихим щелчком раскрутилась какая-то пружинка. Аспиранты могут умирать, полицейские устраивать допросы, каждый встречный задавать ему немой вопрос о смерти, и лишь Энсон, добрый, старый, прямолинейный Кэп Энсон, по-прежнему будет думать только о своей книге.
   - Прошу извинить меня, Кэп. Мне не удалось взяться за нее.
   Глубокое разочарование моментально как бы придавило всю фигуру Энсона. (Он был невысоким, все еще очень аккуратно одевался, носил тугие белоснежные воротнички, тщательно застегнутый на все пуговицы пиджак плотно облегал его сухощавое тело. В последние годы он стал ходить с тростью, но опирался на нее только тогда, когда никто на него не смотрел.)
   - Я полагал, что вчера вечером... - начал Кэп.
   - Я знаю, что обещал прочесть исправленную главу. Очень сожалею, что мне не удалось встретиться с вами.
   Брэйд хотел было добавить в свое оправдание, что подобное с ним случилось впервые, но воздержался.
   - Ничего, не беспокойтесь об этом. Но, вернувшись домой, вы, несомненно, смогли взглянуть на рукопись.
   Его голубые глаза, все еще острые, все еще полные жизни, умоляюще глядели на Брэйда, как будто тот, постаравшись, мог вспомнить, что все-таки прочел рукопись.
   - Вчера вечером я был немного расстроен. Простите меня, Кэп. Если хотите, я прочту ее сейчас при вас.
   - Нет! - Слегка дрожащими руками Кэп Энсон собрал свои бумаги. - Это очень важная глава, и я хочу, чтобы вы ее обдумали. В этой главе я подхожу к органической химии как к современной систематической науке, а этот вопрос очень деликатен. Завтра утром я зайду к вам домой.
   - Видите ли, завтра суббота, и я обещал Дорис сходить с дочерью в зоопарк.
   Его слова, видимо, напомнили Энсону о чем-то, и он резко спросил:
   - Ваша девочка передала вам экземпляр рукописи, который я ей дал?
   - Да, конечно.
   - Ну, хорошо. Я увижусь с вами завтра утром.
   Энсон встал. Он никак не прореагировал на то, что Брэйд собирается погулять с дочерью. Таков был Энсон, и иного Брэйд от него не ожидал. Энсону предстояло завершить работу над книгой, и все остальное его не интересовало.
   Книга! Попав в беду, Брэйд как бы открыл в себе новый источник сострадания и от всей души пожалел Энсона. Да, Энсон добился успеха, его почитают, он великий человек, но... он живет слишком долго.
   Его подлинно великие дни, когда он железной рукой вершил дела в царстве органической химии, когда его отрицательное мнение могло уничтожить в зародыше новую гипотезу, когда его докладам на конференциях благоговейно внимала переполненная аудитория, канули в прошлое два десятилетия назад.
   Когда Брэйд работал над своей диссертацией под руководством Энсона, тот уже был ветераном, и современная органическая химия уже начинала развиваться помимо него. Занимался новый день в науке. Химическая лаборатория становилась электронной, стала обогащаться приборами и математикой, Брэйд виновато признавался себе, что он также боролся за это. Старинная химия, которая была искусством, основывавшимся в значительной степени на чувствах, уходила в прошлое.
   А Энсон остался со своим искусством, и химики говорили о нем как о давно умершем великом человеке, хотя маленький человечек, напоминавший Энсона, все еще иногда толкался в кулуарах во время химических конгрессов.
   Итак, став заслуженным профессором в отставке, Энсон занялся своим великим проектом - составлением полной Истории органической химии, сводом сказаний о тех временах, когда гиганты создавали из воды, воздуха и угля вещества, не имеющие себе равных в природе.
   Брэйду вдруг пришла в голову мысль: не была ли для Энсона книга убежищем? Не означала ли она, что колосс отвернулся от реальной жизни - от того, что физикохимики вытворяют с его любимыми реакциями, - и обратился к прошлому, к тому времени, когда он, Энсон, стоял выше всех?
   Энсон был уже у двери, когда Брэйд, вспомнив что-то, окликнул его:
   - Между прочим, Кэп...
   - Да. - Энсон обернулся.
   - Я собираюсь на следующей неделе начать серию лекций по технике безопасности в лаборатории. И я буду весьма вам признателен, если вы найдете время прочесть одну-две лекции. В конце концов, Кэп, ни у кого нет такого опыта работы в лаборатории, как у вас.
   Энсон нахмурился:
   - Техника безопасности? Ах да, этот ваш аспирант Ньюфелд. Он умер.
   Брэйд подумал: значит, он все же знал о нем!
   - Да, это одна из причин, побудивших нас организовать курс лекций.
   Внезапно лицо Энсона исказилось от ярости, он высоко поднял трость и затем с такой силой опустил ее на стол, что удар прозвучал, как револьверный выстрел.
   - Ваш аспирант мертв, и это сделали вы, Брэйд! Да, это сделали вы!
   ГЛАВА 6
   Брэйд застыл на месте - отчасти от оглушительного удара трости, но больше потрясенный словами Энсона. Его рука непроизвольно потянулась назад, нащупывая ручку кресла, но поймала лишь воздух. Энсон продолжал уже спокойнее:
   - Вы не можете отрицать, что ответственны за это, Брэйд.
   - Кэп, я... я... - попытался что-то сказать Брэйд.
   - Вы были его научным руководителем. Вы отвечали за все, сделанное им в лаборатории. Вы должны были знать каждый его шаг, каждый помысел. Вам следовало выбить из него дурь или вышвырнуть его, как это сделал Рейнк.
   - Вы имеете в виду моральную ответственность? - Брэйд почувствовал слабость и в то же время колоссальное облегчение. Как будто моральная ответственность за юношу была совершенным пустяком. Он наконец нащупал кресло и сел.
   - Послушайте, Кэп, но ведь профессор должен спекать своих аспирантов все же в каких-то определенных границах.
   - Вы не дошли до этих границ! И я не виню в этом лично вас. Это лишь часть общего положения вещей. Исследования превратились в какую-то игру. Ученая степень стала чем-то вроде приза, которым награждают аспиранта за то, что он несколько лет торчит в лаборатории, а в это время профессор в своем кабинете составляет прошения о субсидиях. В мое время степень нужно было заработать. Аспиранту за это ничего не платили. Ничто так не обесценивает научную работу, как стремление добиться результата ради денег. Мои аспиранты работали над диссертацией до изнеможения, ради нее они умирали с голоду, и все же кое-кто из них так ее и не защитил. Но те, кому это удавалось, знали, что добились того, что нельзя купить. Ради этого стоило проливать кровь. Вы читали работы, которые мы выпускали?
   - Вы же знаете, Кэп, что я их читал. Многие из них стали классическими, с искренним уважением заверил Брэйд.
   - Ха! - Энсон несколько смягчился. - А почему они, по-вашему, стали классическими? Потому что я направлял их. Когда было нужно, я приходил и в воскресенье, и - господь тому свидетель - так же поступали и они. Мне приходилось работать и ночами, и столько же работали и они. Я постоянно контролировал их. Я знал все их помыслы. Один раз в неделю каждый из моих аспирантов приносил копии своих записей, и я их просматривал вместе с ним, страница за страницей, слово за словом. А скажите-ка мне, что вы знаете о записях Ньюфелда?
   - Меньше, должно быть, чем мне следовало бы знать, - пробормотал Брэйд. Он почувствовал себя неловко, но в то же время понимал, что Кэп Энсон впадал в крайности, и многое из сказанного им говорилось лишь для того, чтобы задеть Брэйда. Именно Энсон ввел в университете тетради с двойными листами, белыми и желтыми, с проложенной между ними копировальной бумагой. Мельчайшие детали всех экспериментов (в идеальном случае и все размышления) аспиранты записывали в тетради, а желтые копии отрывали по перфорированной линии и через определенные промежутки времени передавали научному руководителю. Брэйд также следовал этому правилу, как и большинство преподавателей, хотя и не со скрупулезностью Энсона. Но в конце концов Энсон - это уже человек-легенда... А сейчас просто старичок, с которым каждый обращался мягко, уважая его прошлое.
   - Вы знали Ральфа, Кэп? - спросил Брэйд.
   - Что? Нет. Я несколько раз проходил мимо него. Для меня он был просто одним из тех физико-химиков, которые болтаются в лаборатории органической химии.
   - Вы что-нибудь знали о его работе?
   - Я знаю, что он изучал кинетику, вот и все.
   Брэйд был разочарован. Очевидно, некоммуникабельность Ральфа была абсолютной. Даже Кэп Энсон не смог сломить ее.
   Весь этот разговор был как бы тенью былых дней, когда со всеми бедами в конечном счете обращались к Кэпу.
   - Кэп, мне сказали странную вещь. Она мучает меня с самого утра. Мне сказали, что Ральф Ньюфелд ненавидел меня.
   Кэп Энсон опять сел, вытянул ревматическую левую ногу и осторожно положил трость на край стола. Затем он спокойно произнес:
   - Вполне возможно.
   - Возможно, что ненавидел? Но почему же?
   - А вы помните Кинского?
   Брэйд, конечно, знал о Кинском. Из всех аспирантов Энсона Джозеф Кинский оказался самым лучшим. Он теперь работал в Висконсине и широко прославился благодаря осуществленному им синтезу тетрациклина и новым данным о механизме действия антибиотиков, полученным как косвенный результат исследования этого синтеза.
   - Он был наилучшим. Абсолютно самым лучшим из моих ребят, - широко улыбнулся Энсон. - А вы полагаете, что Кинский не испытывал ко мне ненависти? Я знаю, бывали моменты, когда он готов был убить меня. Мы почти все время были с ним на ножах. Господи боже, Брэйд, я хотел бы, чтобы и вы ненавидели меня немного больше!
   - Я вообще никогда не питал к вам ненависти, Кэп.
   - Это, наверное, потому, что я с годами становился мягче и дряхлее, и поэтому мои аспиранты - хуже. Я возлагал на вас надежды, Брэйд...
   Брэйд ощутил боль от такой формулировки. Энсон "возлагал" на него надежды. Теперь уже он их больше не возлагает.
   Неожиданно Энсон спросил:
   - Кстати, вы знаете, что Кинский навестит нас в понедельник? И я хочу, чтобы вы познакомились с ним. Коллеги по учебе все-таки. - Энсон тяжело поднялся, убрал письмо и взял в руку трость. - Я увижу вас завтра утром, Брэйд.
   - Хорошо, Кэп, только не забывайте, пожалуйста, об этих лекциях по технике безопасности.
   Оставшись один, Брэйд снова почувствовал тяжесть на душе. Энсон может сколько угодно говорить о ненависти со стороны аспирантов как о своего рода обряде посвящения в рыцари или свидетельстве выдающегося мастерства преподавателя, но ни один из этих доводов не был применим к Брэйду. Почему же Ральф должен был ненавидеть его? Или же Джин Мэкрис лгала? Или ошибалась? Как найти подтверждение ее словам? Кто может знать Ральфа достаточно хорошо, чтобы подтвердить или опровергнуть это? Брэйд его не знал, но, черт побери, были же люди, близкие к нему по совместной работе, его коллеги-аспиранты.
   Он посмотрел на стенные часы. Еще не было одиннадцати. До обеда у него не было ничего важного. Определенно ничего такого, что могло бы сравниться по важности с этим.
   Брэйд снял трубку и позвонил домой. Ответила Дорис, ее "алло" прозвучало нейтрально. Оно ничем не выдавало ее душевного состояния.
   - Алло, Дорис! Все в порядке?
   - Конечно. А как дела у тебя? Что нужно было профессору Литтлби?
   Он вкратце рассказал ей обо всем. Она слушала, не прерывая.
   - Он не намекал, что это твоя вина?
   - Нет. Но относился ко мне как к невольному соучастнику в преступлении. Это дурная слава для факультета, а поскольку Ральф - мой аспирант, следовательно, запачкан и я. По-моему, он хотел бы, чтобы мы не показывались у него завтра вечером.
   - А по-моему, мы должны быть там, - сказала Дорис решительно.
   - Я ему сказал, что мы придем.
   После короткой паузы Дорис спросила:
   - А как ты себя чувствуешь?
   - Довольно странно. Я стал своего рода знаменитостью. Тебе следовало бы посмотреть на моих студентов на лекции. Я думаю, что ни один из них не слышал ни слова из того, что я говорил. На факультете вообще все ждали, что я или потеряю сознание, или выхвачу пистолет и начну стрелять, или еще что-нибудь в этом роде. Кэп Энсон представлял приятное исключение.
   - Да? А что он сделал?
   - Ничего. Это-то и было приятно. Он дождался, когда я кончу читать лекции, и начал говорить о своей книге. Сегодня это было единственным проблеском нормальности.
   - Хорошо. Будь осторожен... И слушай, Лу, не играй в сыщики. Ты понял, что я хочу сказать?
   - Понял. До свидания, Дорис.
   Брэйд мрачно усмехнулся заключительному замечанию Дорис. Не играть в сыщики? Боже мой, если бы только он знал, как надо играть в эту игру!
   Он опять снял трубку и попросил деканат.
   - Мисс Мэкрис? Профессор Брэйд.
   - Да, профессор Брэйд. Не могу ли Я чем-нибудь помочь вам?
   - Не можете ли вы дать мне номер домашнего телефона аспирантки Роберты Гудхью?
   Голос Мэкрис стал оживленнее:
   - Конечно, профессор Брэйд. Ее сегодня нет?
   - По-моему, нет.
   - Я надеюсь, что Роберта не заболела, - сказала она сочувственно. - Вы хотите, чтобы я позвонила ей вместо вас?
   - Нет, просто дайте мне номер ее телефона, пожалуйста. Да, вот еще что, мисс Мэкрис...
   - Слушаю вас, профессор Брэйд.
   - Вы звонили Роберте, чтобы сообщить ей о случившемся?
   - Да, звонила. А разве этого не следовало делать? Я думала, что ей нужно было сообщить об этом как товарищу Ральфа по учебе, ну, и...
   - Понятно. Вы звонили Эмиту и Симпсону, другим его коллегам?
   На этот раз возникла пауза, и когда мисс Мэкрис ответила, в ее голосе слышалось замешательство:
   - Нет, профессор Брэйд, им я не звонила. Видите ли...
   - Я вижу, - оборвал ее Брэйд. - Не беспокойтесь. Скажите мне телефон Роберты.
   Он стал звонить Роберте. Гудки в трубке раздавались долго, но наконец ему ответил приглушенный голос.
   - Роберта? Это профессор Брэйд.
   - О, здравствуйте, профессор Брэйд! Только не пугайте меня, что сегодня утром был семинар, а я о нем забыла!
   - Нет ничего подобного, Роберта. Я звоню, чтобы узнать, как вы себя чувствуете.
   - А! - Роберта молчала, и Брэйд представил себе, как она собирается с силами, чтобы ее ответ прозвучал как можно обычнее.
   - Я чувствую себя хорошо. Я обязательно приду на лабораторные работы.
   - Вы уверены, что сможете прийти?
   - Вполне.
   - Ну тогда, Роберта, если вы чувствуете себя хорошо, я хотел бы знать... Он остановился, чтобы взглянуть на часы. Было без двадцати двенадцать, и ему было неудобно торопить ее. Черт возьми, но ведь она живет у самого университета и может дойти сюда за пять минут. - Я хотел спросить, не смогли бы вы прийти сюда к двенадцати часам?
   Опять молчание.
   - Если вы дадите мне пятнадцать минут, этого будет достаточно.
   - Хорошо. А что вы скажете, если я предложу вам позавтракать вместе?
   Молчание. Затем настороженный вопрос:
   - Вы хотите о чем-нибудь поговорить со мной, профессор Брэйд?