Страница:
– Он меня надул. Знаешь, как это бывает. Страсть как меня это злит. Не выношу, когда меня норовят надуть. – Для него все было ясно и просто. Он ухмылялся и тряс костями в стаканчике. – Эй, хочешь сыграть?
Теремон взглянул в безумные глаза и сказал как можно непринужденнее:
– Извини, я ищу свою подружку. – И прошел мимо.
– Потом найдешь! Пошли сыграем!
– Мне кажется, я ее вижу, – сказал Теремон, ускоряя шаг, и ушел, не оглядываясь.
После этого он уже не так бесшабашно разгуливал по лесу. Он облюбовал относительно необитаемую поляну и устроил себе уютную берлогу под небольшим пригорком. Рядом рос куст, обильно усыпанный съедобными красными ягодами, а дерево напротив, когда он его потряс, обрушило на него град крупных желтых орехов с вкусным темным ядрышком. Теремон обследовал близлежащий ручеек – не водится ли там что-нибудь такое, что можно поймать; но там ничего не было, кроме крохотных мальков, да и тех, как сообразил Теремон, придется есть сырыми, если наловишь: ему нечем было разжечь костер.
Жить на одних ягодах и орехах Теремону не слишком улыбалось, но пару дней можно было потерпеть.
Он уже значительно постройнел – единственный положительный эффект вселенского бедствия. Лучше переждать здесь, пока все не уляжется.
В том, что все как-то уляжется, Теремон был почти уверен. Разум вернется к людям, рано или поздно. По крайней мере, он надеялся на это, помня, как далеко продвинулся сам по сравнению с первыми моментами хаоса, вызванными Звездами в его мозгу.
С каждым днем он чувствовал себя все устойчивее, все пригоднее для жизни. Ему казалось, что он почти полностью обрел свое прежнее «я» – еще немного шаткое, немного нервное, но тут уж ничего не поделаешь. Главное, что он в здравом уме. Он убедился, что в ту Ночь получил менее жестокую встряску, чем большинство других: оказалось, что он сильнее прочих, крепче рассудком, более способен выдержать опасный для психики опыт. Но возможно, и другие, даже те, кто пострадали гораздо сильнее его, теперь начнут оправляться, и вскоре можно будет без опаски выйти и посмотреть, делается ли что-нибудь ради восстановления прежнего мира.
А пока что надо затаиться и не дать какому-нибудь психопату убить себя. Пусть они покончат друг с другом как можно скорее, а там он выглянет и посмотрит, что творится вокруг. План не особенно мужественный, зато разумный.
Он постоянно думал о том, что стало с теми, кто был с ним в обсерватории, когда настала Тьма. С Бинеем, с Ширимом, с Атором. С Сиферрой.
Особенно с Сиферрой.
Теремона все время тянуло пойти поискать ее. В долгие часы одиночества он воображал себе, как встретится с ней в лесу. Как они будут странствовать вдвоем по этому изменившемуся, опасному миру, оберегая друг друга…
Его влекло к Сиферре с самого начала, хотя он и понимал, что здесь ему ничего не светит: Сиферра, несмотря на свою красоту, принадлежала к тем людям, которые полностью довольствуются собой, и не нуждалась в мужском обществе – да и в женском тоже. Порой ему удавалось уговорить ее пойти с ним куда-нибудь, но она неизменно и хладнокровно удерживала его на безопасном расстоянии.
Теремон обладал достаточным жизненным опытом, чтобы понять, что никакими разговорами столь прочный барьер не пробьешь. Он давно уже пришел к выводу, что женщину, которая чего-то стоит, соблазнить нельзя: остается предоставить всю инициативу ей, и если она не собирается этим воспользоваться, мало что может настроить ее иначе. А за последний год его отношения с Сиферрой окончательно испортились. Она ополчилась на него – и не без причины, покаянно сознавал Теремон, – как только он начал свою злосчастную сатирическую кампанию против Атора и его сторонников.
Однако ближе к концу он стал чувствовать, что Сиферра слабеет, что она становится к нему неравнодушна вопреки самой себе. Зачем в противном случае было приглашать его в обсерваторию смотреть затмение, невзирая на категорический запрет Атора? В тот вечер был момент, когда между ними возникла настоящая близость.
Но потом все пришло разом: Тьма, Звезды, толпа, хаос. И все оборвалось. Но он мог бы разыскать ее…
Мы бы хорошо спелись, думал он. Мы были бы отличной парой – наблюдательной, умелой, нацеленной на выживание. Мы нашли бы себе место в будущей цивилизации, какой бы она ни была.
И если между нами раньше существовал какой-то психологический барьер, сейчас он, скорее всего, перестанет быть препятствием для Сиферры. Мир стал другим, и нужно жить по-новому, если хочешь выжить.
Но как найти Сиферру? Никакие средства связи больше не работают, насколько ему известно. Она – одна из миллионов людей, рассеянных по округе. В одном только этом лесу, должно быть, скрываются многие тысячи – и ничто не указывает на то, что Сиферра именно здесь. Она вполне может находиться в пятидесяти милях отсюда. А может быть, уже мертва. Искать ее – безнадежная затея: легче найти пресловутую иголку в стоге сена. Стог – это добрые несколько округов, а иголка, может быть, с каждым часом уходит все дальше и дальше. Только по чистой случайности может он отыскать Сиферру – как и любого из своих знакомых.
Однако чем более Теремон раздумывал над этим, тем менее невозможной казалась ему эта задача, и наконец он стал считать ее вполне осуществимой.
Возможно, этот растущий оптимизм проистекал из его отшельнической жизни. Теремону нечего было делать, кроме как часами сидеть у ручья, следя за юркими мальками – и думать. И в процессе этих бесконечных размышлений задача розыска Сиферры превратилась из невозможной в невероятную, из невероятной в трудную, из трудной в непростую, из непростой в выполнимую, из выполнимой в легкую.
Нужно просто-напросто, сказал себе Теремон, вернуться в лес и заручиться помощью сравнительно нормальных. Сказать им, кого он ищет, описать Сиферру. Пустить по лесу слух. Применить свои журналистские навыки. Использовать свою славу. Сказать: «Я Теремон 762-й. Тот самый, из "Хроники". Помогите мне – и вы не пожалеете. Хотите, чтобы ваше имя появилось в газете? Хотите прославиться? Это в моих силах. Ничего, что газета пока не выходит. Рано или поздно она выйдет, я снова начну в ней работать, и вы прочтете о себе прямо на первой полосе. Можете на это рассчитывать. Только помогите мне найти женщину, которую я разыскиваю».
– Теремон?
Знакомый голос, высокий и жизнерадостный. Теремон остановился, прищурясь от яркого полуденного солнца, и стал вглядываться в лес, отыскивая того, кто его окликнул.
Он уже два часа провел в поисках добровольцев, готовых оказать помощь знаменитому Теремону 762-му из «Хроники Саро», но пока встретил только шестерых. Двое пустились наутек, завидев его. Третий остался сидеть, тихонько напевая, устремив взгляд на свои босые ноги. Четвертый сидел на ветке и с маниакальным пылом точил один нож о другой. Двое последних только таращились на него, когда он заговорил с ними: один как видно, вообще ничего не понимал, другой разразился диким хохотом. Надеяться на какую-то помощь от них вряд ли стоило.
И вот похоже, кто-то нашел его самого.
– Теремон! Я здесь. Вот же я. Ты что же, не видишь? Смотри сюда!
Теремон взглянул в безумные глаза и сказал как можно непринужденнее:
– Извини, я ищу свою подружку. – И прошел мимо.
– Потом найдешь! Пошли сыграем!
– Мне кажется, я ее вижу, – сказал Теремон, ускоряя шаг, и ушел, не оглядываясь.
После этого он уже не так бесшабашно разгуливал по лесу. Он облюбовал относительно необитаемую поляну и устроил себе уютную берлогу под небольшим пригорком. Рядом рос куст, обильно усыпанный съедобными красными ягодами, а дерево напротив, когда он его потряс, обрушило на него град крупных желтых орехов с вкусным темным ядрышком. Теремон обследовал близлежащий ручеек – не водится ли там что-нибудь такое, что можно поймать; но там ничего не было, кроме крохотных мальков, да и тех, как сообразил Теремон, придется есть сырыми, если наловишь: ему нечем было разжечь костер.
Жить на одних ягодах и орехах Теремону не слишком улыбалось, но пару дней можно было потерпеть.
Он уже значительно постройнел – единственный положительный эффект вселенского бедствия. Лучше переждать здесь, пока все не уляжется.
В том, что все как-то уляжется, Теремон был почти уверен. Разум вернется к людям, рано или поздно. По крайней мере, он надеялся на это, помня, как далеко продвинулся сам по сравнению с первыми моментами хаоса, вызванными Звездами в его мозгу.
С каждым днем он чувствовал себя все устойчивее, все пригоднее для жизни. Ему казалось, что он почти полностью обрел свое прежнее «я» – еще немного шаткое, немного нервное, но тут уж ничего не поделаешь. Главное, что он в здравом уме. Он убедился, что в ту Ночь получил менее жестокую встряску, чем большинство других: оказалось, что он сильнее прочих, крепче рассудком, более способен выдержать опасный для психики опыт. Но возможно, и другие, даже те, кто пострадали гораздо сильнее его, теперь начнут оправляться, и вскоре можно будет без опаски выйти и посмотреть, делается ли что-нибудь ради восстановления прежнего мира.
А пока что надо затаиться и не дать какому-нибудь психопату убить себя. Пусть они покончат друг с другом как можно скорее, а там он выглянет и посмотрит, что творится вокруг. План не особенно мужественный, зато разумный.
Он постоянно думал о том, что стало с теми, кто был с ним в обсерватории, когда настала Тьма. С Бинеем, с Ширимом, с Атором. С Сиферрой.
Особенно с Сиферрой.
Теремона все время тянуло пойти поискать ее. В долгие часы одиночества он воображал себе, как встретится с ней в лесу. Как они будут странствовать вдвоем по этому изменившемуся, опасному миру, оберегая друг друга…
Его влекло к Сиферре с самого начала, хотя он и понимал, что здесь ему ничего не светит: Сиферра, несмотря на свою красоту, принадлежала к тем людям, которые полностью довольствуются собой, и не нуждалась в мужском обществе – да и в женском тоже. Порой ему удавалось уговорить ее пойти с ним куда-нибудь, но она неизменно и хладнокровно удерживала его на безопасном расстоянии.
Теремон обладал достаточным жизненным опытом, чтобы понять, что никакими разговорами столь прочный барьер не пробьешь. Он давно уже пришел к выводу, что женщину, которая чего-то стоит, соблазнить нельзя: остается предоставить всю инициативу ей, и если она не собирается этим воспользоваться, мало что может настроить ее иначе. А за последний год его отношения с Сиферрой окончательно испортились. Она ополчилась на него – и не без причины, покаянно сознавал Теремон, – как только он начал свою злосчастную сатирическую кампанию против Атора и его сторонников.
Однако ближе к концу он стал чувствовать, что Сиферра слабеет, что она становится к нему неравнодушна вопреки самой себе. Зачем в противном случае было приглашать его в обсерваторию смотреть затмение, невзирая на категорический запрет Атора? В тот вечер был момент, когда между ними возникла настоящая близость.
Но потом все пришло разом: Тьма, Звезды, толпа, хаос. И все оборвалось. Но он мог бы разыскать ее…
Мы бы хорошо спелись, думал он. Мы были бы отличной парой – наблюдательной, умелой, нацеленной на выживание. Мы нашли бы себе место в будущей цивилизации, какой бы она ни была.
И если между нами раньше существовал какой-то психологический барьер, сейчас он, скорее всего, перестанет быть препятствием для Сиферры. Мир стал другим, и нужно жить по-новому, если хочешь выжить.
Но как найти Сиферру? Никакие средства связи больше не работают, насколько ему известно. Она – одна из миллионов людей, рассеянных по округе. В одном только этом лесу, должно быть, скрываются многие тысячи – и ничто не указывает на то, что Сиферра именно здесь. Она вполне может находиться в пятидесяти милях отсюда. А может быть, уже мертва. Искать ее – безнадежная затея: легче найти пресловутую иголку в стоге сена. Стог – это добрые несколько округов, а иголка, может быть, с каждым часом уходит все дальше и дальше. Только по чистой случайности может он отыскать Сиферру – как и любого из своих знакомых.
Однако чем более Теремон раздумывал над этим, тем менее невозможной казалась ему эта задача, и наконец он стал считать ее вполне осуществимой.
Возможно, этот растущий оптимизм проистекал из его отшельнической жизни. Теремону нечего было делать, кроме как часами сидеть у ручья, следя за юркими мальками – и думать. И в процессе этих бесконечных размышлений задача розыска Сиферры превратилась из невозможной в невероятную, из невероятной в трудную, из трудной в непростую, из непростой в выполнимую, из выполнимой в легкую.
Нужно просто-напросто, сказал себе Теремон, вернуться в лес и заручиться помощью сравнительно нормальных. Сказать им, кого он ищет, описать Сиферру. Пустить по лесу слух. Применить свои журналистские навыки. Использовать свою славу. Сказать: «Я Теремон 762-й. Тот самый, из "Хроники". Помогите мне – и вы не пожалеете. Хотите, чтобы ваше имя появилось в газете? Хотите прославиться? Это в моих силах. Ничего, что газета пока не выходит. Рано или поздно она выйдет, я снова начну в ней работать, и вы прочтете о себе прямо на первой полосе. Можете на это рассчитывать. Только помогите мне найти женщину, которую я разыскиваю».
– Теремон?
Знакомый голос, высокий и жизнерадостный. Теремон остановился, прищурясь от яркого полуденного солнца, и стал вглядываться в лес, отыскивая того, кто его окликнул.
Он уже два часа провел в поисках добровольцев, готовых оказать помощь знаменитому Теремону 762-му из «Хроники Саро», но пока встретил только шестерых. Двое пустились наутек, завидев его. Третий остался сидеть, тихонько напевая, устремив взгляд на свои босые ноги. Четвертый сидел на ветке и с маниакальным пылом точил один нож о другой. Двое последних только таращились на него, когда он заговорил с ними: один как видно, вообще ничего не понимал, другой разразился диким хохотом. Надеяться на какую-то помощь от них вряд ли стоило.
И вот похоже, кто-то нашел его самого.
– Теремон! Я здесь. Вот же я. Ты что же, не видишь? Смотри сюда!
Глава 33
Теремон посмотрел налево, где росли колючие кусты с огромными листьями, похожими на зонтики. Вначале он ничего не заметил, но потом листья зашевелились, и на свет явилась округлая тучная фигура.
– Ширин? – изумился Теремон.
– Хорошо, что ты помнишь хотя бы, как меня зовут. Психолог немного сбавил в весе, он был облачен в комбинезон и драный свитер, а в левой его руке небрежно болтался зазубренный пожарный топорик. Эту вещь было всего труднее совместить с обликом Ширина: легче было представить себе психолога с двумя головами или лишней парой рук.
– Ну, как поживаешь, Теремон? Боги, как же ты обносился за какую-то неделю! Да и я, полагаю, не лучше выгляжу. Видишь, как я отощал? Ягодно-лиственная диета очень стройнит, не правда ли?
– До отощания, положим, тебе далеко. Но ты действительно постройнел. Как ты меня нашел?
– А я тебя и не искал. Единственный способ найти кого-то теперь – это положиться на случай. Я заходил в Убежище, но там никого нет. Теперь иду в парк Амгандо. Шел через лес и вдруг увидел тебя. – Психолог устремился к Теремону, протягивая руку. – Клянусь богами, Теремон, как хорошо увидеть снова лицо друга! Ты ведь мне друг, верно? Ты не убьешь меня?
– Не думаю.
– Тут больше психов на один квадратный ярд, чем мне приходилось видеть за всю жизнь, а уж я их достаточно повидал. Боги! Я даже не представлял себе, что будет настолько плохо. При всем своем профессиональном опыте. Я думал, что будет плохо, очень плохо, но не настолько.
– Ты предсказывал массовое помешательство, – напомнил ему Теремон. – Я сам слышал. И полное крушение цивилизации.
– Предсказывать одно, а оказаться в самой гуще всего этого – другое. Кабинетный ученый вроде меня, Теремон, проникается очень большим смирением, видя, как его абстрактные теории воплощаются в жизнь. Я рассуждал так бойко, так беззаботно. «Назавтра на Калгаше не останется ни одного целого города», – и все это были только слова, отвлеченные философские тезисы, не более. «Конец мира, в котором мы жили». Да-а. – Ширина передернуло. – Вот все и вышло так, как я говорил. Но я, наверно, сам не слишком верил в свои же мрачные пророчества, пока не убедился на деле.
– Звезды, – сказал Теремон. – Ты не принимал в расчет Звезд. Это они всему виной. Тьму большинство из нас, пожалуй, выдержало бы – ну, получили бы легкий невроз. Но Звезды… Звезды…
– Насколько пострадал ты?
– Поначалу был довольно плох. Теперь мне лучше. А ты?
– Я прятался в обсерваторском подвале, пока не кончилось самое худшее. И меня почти совсем не затронуло. Когда я вышел, то нашел обсерваторию разрушенной. Ты не представляешь, какое там побоище.
– Проклятый Фолимун! Это все Апостолы…
– Да, они подлили масла в огонь. Но огонь загорелся бы так или иначе.
– А что стало с теми, кто был в обсерватории? Где Атор, Биней, остальные? Сиферра?
– Я никого не видел. Но и тел их не нашел. Может быть, они спаслись бегством. Единственный, кого я встретил, был Йимот, помнишь его? Один из аспирантов, длинный такой, неуклюжий? Он тоже спрятался. – Ширин помрачнел. – Пару дней мы с ним ходили вдвоем – потом его убили.
– Убили?
– Его убила девочка десяти-двенадцати лет. Ножом. Прелестный ребенок. Подошла к нему, засмеялась и зарезала, не говоря худого слова. А потом убежала, продолжая смеяться.
– Боги!
– Боги больше не слышат нас, Теремон. Если они вообще есть.
– Не думаю, что они есть. Где же ты жил, Ширин?
– Здесь и там. Сначала я вернулся в свою квартиру, но весь наш квартал сгорел. Остались только стены – поживиться нечем. В тот вечер я там и спал, среди развалин, и Йимот со мной. На другой день мы отправились в Убежище, но туда невозможно было добраться из-за пожаров. А там, где уже не горело, дорогу перегораживали непроходимые груды развалин. Прямо как на войне. Поэтому мы повернули на юг, в лес, думали сделать круг через дендрарий и пройти в Убежище с той стороны. Тогда Йимот и погиб. В лес, должно быть, сбежались все самые тяжелые.
– Сюда все сбежались. Лес труднее поджечь, чем город. Ты говоришь, что когда, наконец, добрался до Убежища, нашел его покинутым?
– Да. Я пришел туда вчера, и оно стояло открытое настежь. Все было отперто: внешние ворота, внутренние ворота и дверь. Все ушли. А на дверях – записка от Бинея.
– Биней! Так он благополучно добрался до Убежища!
– Видимо, да. За день или два до меня. В записке говорилось, что все, кто был в Убежище, решили эвакуироваться в парк Амгандо, где южане пытаются организовать временное правительство. К тому времени, когда Биней пришел в Убежище, там не осталось никого, кроме моей племянницы Раиссты, которая, должно быть, дожидалась его. И они вдвоем тоже ушли в Амгандо. Вот и я иду туда. Ведь моя Лилиат тоже была в Убежище. И скорее всего шагает в Амгандо вместе со всеми.
– Сумасшествие какое-то. В Убежище им было безопаснее всего. Какого дьявола было вылезать в этот хаос и тащиться за сотни миль в Амгандо?
– Не знаю. Но думаю, они это сделали не без причины. Во всяком случае, у нас с тобой выбора нет, верно? Там собираются все, кто в здравом уме. Или мы останемся здесь и подождем, пока нас зарежут, как та кошмарная девчонка зарезала Йимота – или попробуем дойти до Амгандо. Здесь мы рано или поздно погибнем. А если доберемся до Амгандо, все будет хорошо.
– Ты ничего не слышал о Сиферре?
– Ничего. А что?
– Я хочу ее найти.
– Может, она тоже ушла в Амгандо. Если она встретилась с Бинеем, то он сказал ей, куда надо идти, и…
– У тебя есть какой-то повод думать, что так и было?
– Нет – просто предполагаю.
– А я предполагаю, что она все еще где-то здесь. И хочу попытаться ее выследить.
– Но шансы против этого…
– Ведь ты же нашел меня?
– Чисто случайно. Вероятность того, что ты найдешь ее таким же путем…
– Довольно велика. Так я, по крайней мере, хочу верить. И собираюсь все же попытаться, В Амгандо я могу прийти и потом – вместе с Сиферрой.
Ширин только посмотрел на него и нечего не сказал.
– Думаешь, я сумасшедший? Возможно.
– Я этого не говорил. Просто считаю, что ты зря рискуешь головой. Это место превратилось в джунгли доисторической эпохи. Люди совершенно одичали и не становятся лучше, насколько я вижу. Пойдем со мной на юг, Теремон. Через два-три часа мы выйдем из леса, а дорога в Амгандо как раз…
– Сначала поищу Сиферру, – уперся Теремон.
– Забудь о ней.
– Я не собираюсь о ней забывать. Я останусь здесь и буду искать ее.
– Что же, оставайся, – пожал плечами Ширин. – Я сматываюсь, Помни, я видел, как Йимота заколола маленькая девочка – прямо у меня на глазах, в каких-то двухстах ярдах отсюда. Для меня здесь слишком опасно.
– А идти одному три-четыре сотни миль, думаешь, не опасно?
Психолог поднял топорик.
– На случай нужды у меня есть вот это. Теремон с трудом удержался от смеха. Невозможно было представить себе всерьез, как известный добряк Ширин обороняется топором.
– Удачи тебе, – сказал он.
– Ты в самом деле остаешься?
– Пока не найду Сиферру.
– Тогда оставь себе удачу, которую ты мне пожелал. Она больше понадобится тебе самому, – грустно сказал Ширин.
Обернулся и побрел прочь, не сказав больше ни слова.
– Ширин? – изумился Теремон.
– Хорошо, что ты помнишь хотя бы, как меня зовут. Психолог немного сбавил в весе, он был облачен в комбинезон и драный свитер, а в левой его руке небрежно болтался зазубренный пожарный топорик. Эту вещь было всего труднее совместить с обликом Ширина: легче было представить себе психолога с двумя головами или лишней парой рук.
– Ну, как поживаешь, Теремон? Боги, как же ты обносился за какую-то неделю! Да и я, полагаю, не лучше выгляжу. Видишь, как я отощал? Ягодно-лиственная диета очень стройнит, не правда ли?
– До отощания, положим, тебе далеко. Но ты действительно постройнел. Как ты меня нашел?
– А я тебя и не искал. Единственный способ найти кого-то теперь – это положиться на случай. Я заходил в Убежище, но там никого нет. Теперь иду в парк Амгандо. Шел через лес и вдруг увидел тебя. – Психолог устремился к Теремону, протягивая руку. – Клянусь богами, Теремон, как хорошо увидеть снова лицо друга! Ты ведь мне друг, верно? Ты не убьешь меня?
– Не думаю.
– Тут больше психов на один квадратный ярд, чем мне приходилось видеть за всю жизнь, а уж я их достаточно повидал. Боги! Я даже не представлял себе, что будет настолько плохо. При всем своем профессиональном опыте. Я думал, что будет плохо, очень плохо, но не настолько.
– Ты предсказывал массовое помешательство, – напомнил ему Теремон. – Я сам слышал. И полное крушение цивилизации.
– Предсказывать одно, а оказаться в самой гуще всего этого – другое. Кабинетный ученый вроде меня, Теремон, проникается очень большим смирением, видя, как его абстрактные теории воплощаются в жизнь. Я рассуждал так бойко, так беззаботно. «Назавтра на Калгаше не останется ни одного целого города», – и все это были только слова, отвлеченные философские тезисы, не более. «Конец мира, в котором мы жили». Да-а. – Ширина передернуло. – Вот все и вышло так, как я говорил. Но я, наверно, сам не слишком верил в свои же мрачные пророчества, пока не убедился на деле.
– Звезды, – сказал Теремон. – Ты не принимал в расчет Звезд. Это они всему виной. Тьму большинство из нас, пожалуй, выдержало бы – ну, получили бы легкий невроз. Но Звезды… Звезды…
– Насколько пострадал ты?
– Поначалу был довольно плох. Теперь мне лучше. А ты?
– Я прятался в обсерваторском подвале, пока не кончилось самое худшее. И меня почти совсем не затронуло. Когда я вышел, то нашел обсерваторию разрушенной. Ты не представляешь, какое там побоище.
– Проклятый Фолимун! Это все Апостолы…
– Да, они подлили масла в огонь. Но огонь загорелся бы так или иначе.
– А что стало с теми, кто был в обсерватории? Где Атор, Биней, остальные? Сиферра?
– Я никого не видел. Но и тел их не нашел. Может быть, они спаслись бегством. Единственный, кого я встретил, был Йимот, помнишь его? Один из аспирантов, длинный такой, неуклюжий? Он тоже спрятался. – Ширин помрачнел. – Пару дней мы с ним ходили вдвоем – потом его убили.
– Убили?
– Его убила девочка десяти-двенадцати лет. Ножом. Прелестный ребенок. Подошла к нему, засмеялась и зарезала, не говоря худого слова. А потом убежала, продолжая смеяться.
– Боги!
– Боги больше не слышат нас, Теремон. Если они вообще есть.
– Не думаю, что они есть. Где же ты жил, Ширин?
– Здесь и там. Сначала я вернулся в свою квартиру, но весь наш квартал сгорел. Остались только стены – поживиться нечем. В тот вечер я там и спал, среди развалин, и Йимот со мной. На другой день мы отправились в Убежище, но туда невозможно было добраться из-за пожаров. А там, где уже не горело, дорогу перегораживали непроходимые груды развалин. Прямо как на войне. Поэтому мы повернули на юг, в лес, думали сделать круг через дендрарий и пройти в Убежище с той стороны. Тогда Йимот и погиб. В лес, должно быть, сбежались все самые тяжелые.
– Сюда все сбежались. Лес труднее поджечь, чем город. Ты говоришь, что когда, наконец, добрался до Убежища, нашел его покинутым?
– Да. Я пришел туда вчера, и оно стояло открытое настежь. Все было отперто: внешние ворота, внутренние ворота и дверь. Все ушли. А на дверях – записка от Бинея.
– Биней! Так он благополучно добрался до Убежища!
– Видимо, да. За день или два до меня. В записке говорилось, что все, кто был в Убежище, решили эвакуироваться в парк Амгандо, где южане пытаются организовать временное правительство. К тому времени, когда Биней пришел в Убежище, там не осталось никого, кроме моей племянницы Раиссты, которая, должно быть, дожидалась его. И они вдвоем тоже ушли в Амгандо. Вот и я иду туда. Ведь моя Лилиат тоже была в Убежище. И скорее всего шагает в Амгандо вместе со всеми.
– Сумасшествие какое-то. В Убежище им было безопаснее всего. Какого дьявола было вылезать в этот хаос и тащиться за сотни миль в Амгандо?
– Не знаю. Но думаю, они это сделали не без причины. Во всяком случае, у нас с тобой выбора нет, верно? Там собираются все, кто в здравом уме. Или мы останемся здесь и подождем, пока нас зарежут, как та кошмарная девчонка зарезала Йимота – или попробуем дойти до Амгандо. Здесь мы рано или поздно погибнем. А если доберемся до Амгандо, все будет хорошо.
– Ты ничего не слышал о Сиферре?
– Ничего. А что?
– Я хочу ее найти.
– Может, она тоже ушла в Амгандо. Если она встретилась с Бинеем, то он сказал ей, куда надо идти, и…
– У тебя есть какой-то повод думать, что так и было?
– Нет – просто предполагаю.
– А я предполагаю, что она все еще где-то здесь. И хочу попытаться ее выследить.
– Но шансы против этого…
– Ведь ты же нашел меня?
– Чисто случайно. Вероятность того, что ты найдешь ее таким же путем…
– Довольно велика. Так я, по крайней мере, хочу верить. И собираюсь все же попытаться, В Амгандо я могу прийти и потом – вместе с Сиферрой.
Ширин только посмотрел на него и нечего не сказал.
– Думаешь, я сумасшедший? Возможно.
– Я этого не говорил. Просто считаю, что ты зря рискуешь головой. Это место превратилось в джунгли доисторической эпохи. Люди совершенно одичали и не становятся лучше, насколько я вижу. Пойдем со мной на юг, Теремон. Через два-три часа мы выйдем из леса, а дорога в Амгандо как раз…
– Сначала поищу Сиферру, – уперся Теремон.
– Забудь о ней.
– Я не собираюсь о ней забывать. Я останусь здесь и буду искать ее.
– Что же, оставайся, – пожал плечами Ширин. – Я сматываюсь, Помни, я видел, как Йимота заколола маленькая девочка – прямо у меня на глазах, в каких-то двухстах ярдах отсюда. Для меня здесь слишком опасно.
– А идти одному три-четыре сотни миль, думаешь, не опасно?
Психолог поднял топорик.
– На случай нужды у меня есть вот это. Теремон с трудом удержался от смеха. Невозможно было представить себе всерьез, как известный добряк Ширин обороняется топором.
– Удачи тебе, – сказал он.
– Ты в самом деле остаешься?
– Пока не найду Сиферру.
– Тогда оставь себе удачу, которую ты мне пожелал. Она больше понадобится тебе самому, – грустно сказал Ширин.
Обернулся и побрел прочь, не сказав больше ни слова.
Глава 34
Три дня – а может, и четыре, все дни слились в один – Сиферра шла через лес, направляясь на юг. Никакого плана у нее не было – только выжить.
Добираться до своей квартиры не имело смысла. Город, видимо, все еще горел. Над ним повсюду, куда ни посмотри, висела дымовая завеса, из которой порой высовывался извилистый красный язык огня. Выглядело так, будто там каждый день занимаются новые пожары – а значит, безумие еще не прошло.
Сама она постепенно возвращалась в нормальное состояние, в голове прояснялось, и Сиферра наслаждалась этой ясностью, словно поправлялась после опасной лихорадки. Ее мучило, что она еще не совсем пришла в себя – последовательно мыслить ей было трудно, и мысли быстро путались. Но она была уверена, что вскоре станет прежней.
Но не похоже было, что те, кто окружал ее в лесу, поправляются тоже. Хотя Сиферра старалась, насколько могла, избегать встреч, иногда она натыкалась на людей, и большинство из них оставляло тяжелое впечатление: они плакали, стонали, хохотали, смотрели дикими глазами, катались по земле. Как и предвидел Ширин, некоторые получили такую глубокую психическую травму, что могут уже не оправиться. Сиферра убеждалась, что громадная масса населения опустилась до варварского уровня, если не ниже. Теперь они, должно быть, поджигают исключительно ради забавы. И убивают для той же цели.
Поэтому Сиферра соблюдала осторожность. Сама не зная, куда идет, она держала путь на юг, делая привалы там, где находила воду. Она не расставалась с дубинкой, подобранной в вечер затмения. Ела она то, что казалось ей съедобным – семена, орехи, фрукты, даже листья и кору. Это было не слишком питательно. Сиферра знала, что сможет продержаться на таком подножном корме не больше недели, а потом начнет болеть. Она уже чувствовала, как тают ее небольшие телесные излишки и мало-помалу снижается сопротивляемость. Урожай фруктов и ягод тоже быстро таял, поедаемый тысячами новых голодных обитателей леса.
Где-то на четвертый день по ее отсчету Сиферра вспомнила об Убежище.
И вспыхнула при мысли, что ей вовсе не обязательно было целую неделю вести такую первобытную жизнь.
Ну конечно! Как могла она быть такой глупой? Ведь всего в нескольких милях от нее в здании старого ускорителя благополучно живут сотни сотрудников университета, пьют чистую воду из бутылок и едят вкусные консервы, которые запасали несколько месяцев подряд. Не смешно ли прятаться в лесу, где полно сумасшедших, рыться в земле, добывая скудную пищу, и провожать голодным взглядом лесных зверюшек, скачущих по деревьям вне ее досягаемости!
Она пойдет в Убежище. И как-нибудь добьется, чтобы ее впустили. Вот чем можно измерить, насколько Звезды повредили ее ум, подумала она – временем, которое потребовалось ей, чтобы вспомнить об Убежище.
Очень жаль, что мысль о нем не пришла к ней раньше: она убедилась, что шла как раз в обратном направлении.
Сейчас перед ней встала гряда крутых холмов, отмечающая южную границу леса. На горе, которая темной стеной вздымалась впереди, Сиферра рассмотрела черные руины шикарного пригорода Холмы Оноса. Убежище, если она правильно помнит, как раз в противоположной стороне, на полдороге между университетом и Саро, у дороги, огибающей лес с севера.
Полтора дня ушло у нее на то, чтобы снова пересечь лес. За это время ей пришлось дважды пускать в ход дубинку, чтобы отразить нападение. И трижды отражать – правда, только взглядом – молодых парней, которые явно прикидывали, напасть на нее или нет. А однажды в тихой рощице она наткнулась на пятерых исхудалых, вооруженных ножами мужчин дикого вида – они крались друг за другом по кругу в подобии танца, словно совершали какой-то архаический ритуал – и убралась оттуда как можно быстрее.
Наконец она вышла на опушку, вдоль которой тянулась Университетская дорога. Где-то на северной ее стороне есть неприметный проселок, ведущий к Убежищу.
Да, вот и он. Скрытый, не бросающийся в глаза, поросший по сторонам буйными сорными травами, ушедшими в семена.
День клонился к вечеру. Онос почти ушел за горизонт, и резкий недобрый свет Тано и Ситы расчерчивал землю четкими тенями, будто зимой, хотя было тепло. Красный глазок Довима просвечивал на севере – еще очень высоко, очень далеко.
Интересно, куда девался невидимый Калгаш Второй. Наверное, уже удалился, совершив свое страшное дело. Сейчас он где-то в космосе, за миллионы миль от них, движется по своей длинной орбите сквозь безвоздушное темное пространство, чтобы вернуться через 2049 лет. Лучше бы через два миллиона, с горечью подумала Сиферра.
Перед ней возникла вывеска:
ЧАСТНОЕ ВЛАДЕНИЕ
ПРОХОД ЗАПРЕЩЕН
КОМИТЕТ ПРОКТОРОВ УНИВЕРСИТЕТА г. САРО
За ней другая, ярко-красными буквами:
СТОЙ!!
ВЫСОКОЕ НАПРЯЖЕНИЕ
НЕ ВХОДИТЬ
Хорошо. Значит, она на верном пути.
Сиферра никогда не бывала в Убежище, даже когда там помещалась физическая лаборатория, но знала, что впереди ее ожидают несколько ворот и электронный глаз, проверяющий всех желающих войти. Вскоре она подошла к первым воротам – двустворчатым, из плотной металлической сетки, вдвое выше ее роста. По обе стороны от них тянулось ограждение из колючей проволоки, терявшееся в буйно разросшемся терновнике.
Вороты были полуоткрыты.
Сиферра растерялась. Что это, галлюцинация? Шуточки помутившегося сознания? Нет, ворота действительно открыты. И это именно те ворота. На них знак университетской охранной службы. Но почему они открыты? Никаких следов взлома не видно.
Сиферра с тревогой вошла внутрь.
Дорога, ведущая от ворот в глубь территории, представляла собой грязную изрытую колею. Сиферра пошла по ней и вскоре увидела внутреннее ограждение – уже не колючую проволоку, а бетонную стену неприступного вида.
В нее были вделаны темные металлические ворота с электронным глазом наверху – тоже открытые.
Еще более странно! Где же та хваленая защита, что должна отгородить Убежище от безумия, завладевшего миром?
Сиферра вошла. Вокруг было тихо. За воротами стояли какие-то ветхие сараи. Наверное, ведущий под землю вход в Убежище где-то позади них. Сиферра обошла пристройки.
Да – вот он, вход в Убежище, овальная дверь в грунте, а за ней – темный туннель.
Перед дверью стояли люди, с десяток человек, и глядели на Сиферру с недружелюбным любопытством. У всех вокруг шеи были обвязаны ярко-зеленые тряпицы на манер шейных платков. Сиферра никого не узнавала. Среди них, насколько она знала, не было никого из университета.
Слева от двери горел небольшой костер. Рядом лежали заготовленные дрова – маленькая поленница, сложенная с величайшей аккуратностью. Не поленница, а произведение архитектурного искусства.
Сиферру охватило тошнотворное чувство страха и растерянности. Куда это она забрела? Действительно ли это Убежище? И кто эти люди?
– Оставайтесь на месте, – сказал человек, стоявший впереди всех. Говорил он спокойно, но властная интонация напоминала щелканье бича. – Поднимите руки.
Блестящий лучевой пистолет в его руке целил прямо в Сиферру.
Она молча подчинилась.
Этот мужчина лет пятидесяти вел себя как командир – он наверняка их предводитель. Одет он был хорошо и держался спокойно и уверенно. Зеленый платок у него на шее отливал блеском тонкого шелка.
– Кто вы? – осведомился он, продолжая держать Сиферру под прицелом.
– Сиферра 89-я, профессор археологии в университете.
– Прекрасно. Собрались заняться здесь раскопками, профессор?
Остальные покатились со смеху, как от исключительно удачной остроты.
– Я разыскиваю университетское убежище, – сказала Сиферра. – Вы не знаете, где оно?
– Думаю, что это оно и есть. Университетская публика оставила его несколько дней назад. Теперь здесь штаб Пожарного патруля. У вас есть при себе воспламеняющие предметы, профессор?
– Воспламеняющие предметы?
– Спички, зажигалка, карманный генератор – все, то способно разжечь огонь.
– Нет, ничего.
– Разжигание огня запрещено параграфом первым временного кодекса. За нарушение параграфа первого полагается суровое наказание.
Сиферра уставилась на него, не понимая.
Тощий желтолицый человек, стоявший рядом с Командиром, сказал:
– Я ей не доверяю, Алтиноль. Профессора-то и заварили всю эту кашу. Спорю, она что-нибудь да прячет на себе.
– У меня нет ничего воспламеняющего, – сердито повторила Сиферра.
– Может, нет, а может, и есть, – сказал Алтиноль. – Не будем рисковать, профессор. Раздевайтесь.
– Что вы сказали? – опешила она.
– Раздевайтесь. Снимайте одежду. Докажите нам, что при вас нет ничего запрещенного.
Сиферра приподняла свою дубинку, нервно сжав ее рукоять.
– Перестаньте, – сказала она, растерянно моргая. – Вы же это не всерьез.
– Параграф второй Временного кодекса: «Пожарный патруль имеет право принимать любые меры, чтобы предотвратить самовольное разжигание огня». Параграф третий: «Вышеуказанные меры могут включать в себя немедленную казнь того, кто оказывает сопротивление Патрулю». Раздевайтесь, профессор, да поскорее. – И он сделал недвусмысленный жест своим лучевым пистолетом.
Сиферра не шевельнулась.
– Кто вы такой? И что это еще за Пожарный патруль?
– Гражданская милиция, профессор. Мы попытаемся восстановить в Саро закон и порядок после Крушения. Город почти полностью разрушен, как вам известно. А может быть, и неизвестно. Пожары продолжаются, а службы, призванной бороться с ними, больше нет. И если вы обратили внимание, вся провинция переполнена умалишенными, которым недостаточно прежних пожаров, и они то и дело разжигают новые. Так больше не может продолжаться. Мы намерены остановить поджигателей любой ценой. Вы подозреваетесь в хранении воспламеняющих веществ. Против вас выдвинуто обвинение, и у вас есть шестьдесят секунд, чтобы оправдаться. На вашем месте я бы начал раздеваться, профессор.
Сиферра видела, что он отсчитывает про себя секунды.
Раздеться перед десятком незнакомых людей? При этой мысли на Сиферру накатила красная волна ярости. Большинство зрителей были мужчины и не скрывали своего нетерпения. Никакого отношения к мерам безопасности это не имеет, несмотря на все торжественные цитаты из кодекса. Им просто хочется поглазеть на ее тело, и в их власти заставить ее подчиниться. Невыносимо.
Однако вспышка негодования длилась недолго. Не все ли равно? – устало подумала Сиферра. Миру настал конец. Стыдливость – это роскошь, которую могут позволить себе только цивилизованные люди, а цивилизация теперь – устаревшее понятие.
Добираться до своей квартиры не имело смысла. Город, видимо, все еще горел. Над ним повсюду, куда ни посмотри, висела дымовая завеса, из которой порой высовывался извилистый красный язык огня. Выглядело так, будто там каждый день занимаются новые пожары – а значит, безумие еще не прошло.
Сама она постепенно возвращалась в нормальное состояние, в голове прояснялось, и Сиферра наслаждалась этой ясностью, словно поправлялась после опасной лихорадки. Ее мучило, что она еще не совсем пришла в себя – последовательно мыслить ей было трудно, и мысли быстро путались. Но она была уверена, что вскоре станет прежней.
Но не похоже было, что те, кто окружал ее в лесу, поправляются тоже. Хотя Сиферра старалась, насколько могла, избегать встреч, иногда она натыкалась на людей, и большинство из них оставляло тяжелое впечатление: они плакали, стонали, хохотали, смотрели дикими глазами, катались по земле. Как и предвидел Ширин, некоторые получили такую глубокую психическую травму, что могут уже не оправиться. Сиферра убеждалась, что громадная масса населения опустилась до варварского уровня, если не ниже. Теперь они, должно быть, поджигают исключительно ради забавы. И убивают для той же цели.
Поэтому Сиферра соблюдала осторожность. Сама не зная, куда идет, она держала путь на юг, делая привалы там, где находила воду. Она не расставалась с дубинкой, подобранной в вечер затмения. Ела она то, что казалось ей съедобным – семена, орехи, фрукты, даже листья и кору. Это было не слишком питательно. Сиферра знала, что сможет продержаться на таком подножном корме не больше недели, а потом начнет болеть. Она уже чувствовала, как тают ее небольшие телесные излишки и мало-помалу снижается сопротивляемость. Урожай фруктов и ягод тоже быстро таял, поедаемый тысячами новых голодных обитателей леса.
Где-то на четвертый день по ее отсчету Сиферра вспомнила об Убежище.
И вспыхнула при мысли, что ей вовсе не обязательно было целую неделю вести такую первобытную жизнь.
Ну конечно! Как могла она быть такой глупой? Ведь всего в нескольких милях от нее в здании старого ускорителя благополучно живут сотни сотрудников университета, пьют чистую воду из бутылок и едят вкусные консервы, которые запасали несколько месяцев подряд. Не смешно ли прятаться в лесу, где полно сумасшедших, рыться в земле, добывая скудную пищу, и провожать голодным взглядом лесных зверюшек, скачущих по деревьям вне ее досягаемости!
Она пойдет в Убежище. И как-нибудь добьется, чтобы ее впустили. Вот чем можно измерить, насколько Звезды повредили ее ум, подумала она – временем, которое потребовалось ей, чтобы вспомнить об Убежище.
Очень жаль, что мысль о нем не пришла к ней раньше: она убедилась, что шла как раз в обратном направлении.
Сейчас перед ней встала гряда крутых холмов, отмечающая южную границу леса. На горе, которая темной стеной вздымалась впереди, Сиферра рассмотрела черные руины шикарного пригорода Холмы Оноса. Убежище, если она правильно помнит, как раз в противоположной стороне, на полдороге между университетом и Саро, у дороги, огибающей лес с севера.
Полтора дня ушло у нее на то, чтобы снова пересечь лес. За это время ей пришлось дважды пускать в ход дубинку, чтобы отразить нападение. И трижды отражать – правда, только взглядом – молодых парней, которые явно прикидывали, напасть на нее или нет. А однажды в тихой рощице она наткнулась на пятерых исхудалых, вооруженных ножами мужчин дикого вида – они крались друг за другом по кругу в подобии танца, словно совершали какой-то архаический ритуал – и убралась оттуда как можно быстрее.
Наконец она вышла на опушку, вдоль которой тянулась Университетская дорога. Где-то на северной ее стороне есть неприметный проселок, ведущий к Убежищу.
Да, вот и он. Скрытый, не бросающийся в глаза, поросший по сторонам буйными сорными травами, ушедшими в семена.
День клонился к вечеру. Онос почти ушел за горизонт, и резкий недобрый свет Тано и Ситы расчерчивал землю четкими тенями, будто зимой, хотя было тепло. Красный глазок Довима просвечивал на севере – еще очень высоко, очень далеко.
Интересно, куда девался невидимый Калгаш Второй. Наверное, уже удалился, совершив свое страшное дело. Сейчас он где-то в космосе, за миллионы миль от них, движется по своей длинной орбите сквозь безвоздушное темное пространство, чтобы вернуться через 2049 лет. Лучше бы через два миллиона, с горечью подумала Сиферра.
Перед ней возникла вывеска:
ЧАСТНОЕ ВЛАДЕНИЕ
ПРОХОД ЗАПРЕЩЕН
КОМИТЕТ ПРОКТОРОВ УНИВЕРСИТЕТА г. САРО
За ней другая, ярко-красными буквами:
СТОЙ!!
ВЫСОКОЕ НАПРЯЖЕНИЕ
НЕ ВХОДИТЬ
Хорошо. Значит, она на верном пути.
Сиферра никогда не бывала в Убежище, даже когда там помещалась физическая лаборатория, но знала, что впереди ее ожидают несколько ворот и электронный глаз, проверяющий всех желающих войти. Вскоре она подошла к первым воротам – двустворчатым, из плотной металлической сетки, вдвое выше ее роста. По обе стороны от них тянулось ограждение из колючей проволоки, терявшееся в буйно разросшемся терновнике.
Вороты были полуоткрыты.
Сиферра растерялась. Что это, галлюцинация? Шуточки помутившегося сознания? Нет, ворота действительно открыты. И это именно те ворота. На них знак университетской охранной службы. Но почему они открыты? Никаких следов взлома не видно.
Сиферра с тревогой вошла внутрь.
Дорога, ведущая от ворот в глубь территории, представляла собой грязную изрытую колею. Сиферра пошла по ней и вскоре увидела внутреннее ограждение – уже не колючую проволоку, а бетонную стену неприступного вида.
В нее были вделаны темные металлические ворота с электронным глазом наверху – тоже открытые.
Еще более странно! Где же та хваленая защита, что должна отгородить Убежище от безумия, завладевшего миром?
Сиферра вошла. Вокруг было тихо. За воротами стояли какие-то ветхие сараи. Наверное, ведущий под землю вход в Убежище где-то позади них. Сиферра обошла пристройки.
Да – вот он, вход в Убежище, овальная дверь в грунте, а за ней – темный туннель.
Перед дверью стояли люди, с десяток человек, и глядели на Сиферру с недружелюбным любопытством. У всех вокруг шеи были обвязаны ярко-зеленые тряпицы на манер шейных платков. Сиферра никого не узнавала. Среди них, насколько она знала, не было никого из университета.
Слева от двери горел небольшой костер. Рядом лежали заготовленные дрова – маленькая поленница, сложенная с величайшей аккуратностью. Не поленница, а произведение архитектурного искусства.
Сиферру охватило тошнотворное чувство страха и растерянности. Куда это она забрела? Действительно ли это Убежище? И кто эти люди?
– Оставайтесь на месте, – сказал человек, стоявший впереди всех. Говорил он спокойно, но властная интонация напоминала щелканье бича. – Поднимите руки.
Блестящий лучевой пистолет в его руке целил прямо в Сиферру.
Она молча подчинилась.
Этот мужчина лет пятидесяти вел себя как командир – он наверняка их предводитель. Одет он был хорошо и держался спокойно и уверенно. Зеленый платок у него на шее отливал блеском тонкого шелка.
– Кто вы? – осведомился он, продолжая держать Сиферру под прицелом.
– Сиферра 89-я, профессор археологии в университете.
– Прекрасно. Собрались заняться здесь раскопками, профессор?
Остальные покатились со смеху, как от исключительно удачной остроты.
– Я разыскиваю университетское убежище, – сказала Сиферра. – Вы не знаете, где оно?
– Думаю, что это оно и есть. Университетская публика оставила его несколько дней назад. Теперь здесь штаб Пожарного патруля. У вас есть при себе воспламеняющие предметы, профессор?
– Воспламеняющие предметы?
– Спички, зажигалка, карманный генератор – все, то способно разжечь огонь.
– Нет, ничего.
– Разжигание огня запрещено параграфом первым временного кодекса. За нарушение параграфа первого полагается суровое наказание.
Сиферра уставилась на него, не понимая.
Тощий желтолицый человек, стоявший рядом с Командиром, сказал:
– Я ей не доверяю, Алтиноль. Профессора-то и заварили всю эту кашу. Спорю, она что-нибудь да прячет на себе.
– У меня нет ничего воспламеняющего, – сердито повторила Сиферра.
– Может, нет, а может, и есть, – сказал Алтиноль. – Не будем рисковать, профессор. Раздевайтесь.
– Что вы сказали? – опешила она.
– Раздевайтесь. Снимайте одежду. Докажите нам, что при вас нет ничего запрещенного.
Сиферра приподняла свою дубинку, нервно сжав ее рукоять.
– Перестаньте, – сказала она, растерянно моргая. – Вы же это не всерьез.
– Параграф второй Временного кодекса: «Пожарный патруль имеет право принимать любые меры, чтобы предотвратить самовольное разжигание огня». Параграф третий: «Вышеуказанные меры могут включать в себя немедленную казнь того, кто оказывает сопротивление Патрулю». Раздевайтесь, профессор, да поскорее. – И он сделал недвусмысленный жест своим лучевым пистолетом.
Сиферра не шевельнулась.
– Кто вы такой? И что это еще за Пожарный патруль?
– Гражданская милиция, профессор. Мы попытаемся восстановить в Саро закон и порядок после Крушения. Город почти полностью разрушен, как вам известно. А может быть, и неизвестно. Пожары продолжаются, а службы, призванной бороться с ними, больше нет. И если вы обратили внимание, вся провинция переполнена умалишенными, которым недостаточно прежних пожаров, и они то и дело разжигают новые. Так больше не может продолжаться. Мы намерены остановить поджигателей любой ценой. Вы подозреваетесь в хранении воспламеняющих веществ. Против вас выдвинуто обвинение, и у вас есть шестьдесят секунд, чтобы оправдаться. На вашем месте я бы начал раздеваться, профессор.
Сиферра видела, что он отсчитывает про себя секунды.
Раздеться перед десятком незнакомых людей? При этой мысли на Сиферру накатила красная волна ярости. Большинство зрителей были мужчины и не скрывали своего нетерпения. Никакого отношения к мерам безопасности это не имеет, несмотря на все торжественные цитаты из кодекса. Им просто хочется поглазеть на ее тело, и в их власти заставить ее подчиниться. Невыносимо.
Однако вспышка негодования длилась недолго. Не все ли равно? – устало подумала Сиферра. Миру настал конец. Стыдливость – это роскошь, которую могут позволить себе только цивилизованные люди, а цивилизация теперь – устаревшее понятие.