Азимов Айзек. Роботы зари [Роботы утренней зари]

   – Я этого не говорил.
   Гремионис отвернулся с обидой, которую торопливое отрицание Бейли не смягчило. Он нажал на кнопку, а затем, скользнув взглядом по разноцветной прямоугольной панели, словно побарабанил по ней кончиками пальцев.
   С потолка бесшумно опустился шар и повис в метре над их головами. Он раскрылся, точно разделяющийся на дольки апельсин, и внутри него заиграли краски под негромкие мелодичные, звуки. Они и цвета так гармонично сливались, что изумленный Бейли вскоре почувствовал, что уже не отличает звуков от красок.
   Окна стали непрозрачными, дольки окрасились ярче.
   – Не слишком ярко? – спросил Гремионис.
   – Нет, – поколебавшись, ответил Бейли.
   – Это служит фоном. Я подобрал успокаивающие комбинации, которые помогут нам вести цивилизованную беседу, понимаете? – Затем он добавил деловито: – Так приступим к делу?
   Бейли с некоторым трудом оторвался от… но Гремионис никак не назвал этот апельсин, и сказал:
   – Да, конечно.
   – Вы обвиняли меня в том, что я имел какое-то отношение к прекращению функционирования робота Джендера?
   – Я расспрашивал об обстоятельствах конца этого робота.
   – Но в связи с ним упоминали меня. И несколько минут назад спросили, не робопсихолог ли я. Мне понятно, о чем вы думали. Вы старались спровоцировать меня на признание, что я знаком с робопсихологией, с тем чтобы возвести на меня обвинение, будто я… э… кончатель этого робота.
   – Проще сказать – убийца.
   – Убийца? Но робота же нельзя убить. Но как бы то ни было, я не кончал его, или не убивал, или – называйте, как хотите. Я сказал вам, что я не робопсихолог. О робопсихологии я не знаю ни-че-го. Да как вы могли подумать, что…
   – Я обязан расследовать все связи, мистер Гремионис. Джендер принадлежал Глэдии, солярианке, а вы были с ней в дружеских отношениях. Вот вам и связь.
   – В дружеских отношениях с ней могут быть десятки людей. И никакой связи нет и не было.
   – Вы хотите сказать, что никогда не видели Джендера, хотя часто бывали в доме Глэдии?
   – Никогда! Ни единого раза!
   – И не знали, что у нее есть человекоподобный робот?
   – Нет!
   – Она про него вообще не упоминала?
   – У нее там повсюду роботы. Самые обычные. Ни про каких других она не говорила.
   – Ну что же! – Бейли пожал плечами. – У меня нет причин не верить этому… пока.
   – Так скажите это Глэдии. Потому-то я и захотел вас увидеть. Чтобы попросить об этом. И я настаиваю!
   – А у Глэдии есть причины сомневаться?
   – Конечно. Вы настроили ее против меня. Вы расспрашивали ее обо мне в этой связи, и она предположила… она не знает… Короче говоря, она контактировала со мной сегодня утром и спросила, имел ли я к этому какое-нибудь отношение. Я вам уже говорил.
   – И вы отрицали?
   – Конечно, отрицал, и категорически, потому что я дей-стви-тель-но тут ни при чем. Но сколько я ни отрицай, это неубедительно. Вот почему я хочу, чтобы это сделали вы. Я хочу, чтобы вы сказали ей, что, по вашему мнению, я никакого отношения к случившемуся не имею. Вы же сами только что это подтвердили, и у вас нет права губить мою репутацию совсем бездоказательно, Я могу подать на вас жалобу!
   – Кому?
   – В Комиссию защиты личности. В Законодательное собрание. Глава Института близкий друг самого председателя, а я уже отправил ему полное изложение этого дела. Я не собираюсь ждать, я действую!
   Гремионис вздернул голову – гневным движением, как он видимо, полагал, но должного эффекта не полнилось из-за общей мягкости выражения его лица.
   – Послушайте, – сказал он, – это не Земля. Мы здесь находимся под за-щи-той. На вашей перенаселенной планете люди вынуждены обитать в ульях, в муравейниках. Вы толкаете друг друга, не даете дышать друг другу, и это не имеет значения. Одна жизнь, миллион жизней – это не имеет значения.
   – Вы начитались исторических романов, – сказал Бейли. стараясь, чтобы его голос не прозвучал презрительно.
   – Конечно. И в них все изображено очень точно. На планете, где живут миллиарды людей, иначе и быть не может. А на Авроре жизнь каждого из нас дра-го-цен-на. Нас защищают физически – каждого из нас! – наши роботы, так что на Авроре не бывает даже драк, не говоря уж об убийствах!
   – Если не считать Джендера.
   – Но это же не убийство. Он был робот. А наше Законодательное собрание защищает нас от посягательств другого рода. Комиссия защиты личности относится отрицательно – очень и очень отрицательно – к любым действиям, которые злонамеренно причиняют вред репутации или общественному положению гражданина. У аврорианца, который повел бы себя как вы, неприятностей было бы хоть отбавляй. Когда же землянин позволяет себе… ну…
   – Я веду расследование по приглашению Законодательного собрания, насколько мне известно. Полагаю, без согласия Собрания доктор Фастольф не мог бы вызвать меня сюда.
   – Пусть так, но это не дает вам права выходить за рамки нормального расследования.
   – И вы собираетесь обратиться с этим в Собрание?
   – Я собираюсь настаивать, чтобы глава Института…
   – Кстати, как его зовут?
   – Келден Амадиро. Я намерен просить его доложить об этом Собранию, а он его член, позвольте вам сказать, один из лидеров партии глобалистов. А потому, по-моему, вам лучше без экивоков объяснить Глэдии, что я ни в чем не виновен.
   – Буду рад, мистер Гремионис, потому что у меня создалось впечатление, что вы действительно невиновны, но как я могу быть полностью уверенным, если вы не разрешаете мне задать вам несколько вопросов?
   Гремионис нерешительно помолчал, а потом с вызовом откинулся на спинку стула, заложил руки за голову и сказал, неудачно изобразив спокойную небрежность:
   – Задавайте. Мне скрывать нечего. А когда закончите, извольте немедленно поговорить с Глэдией по трехмернику позади вас и сказать ей то, что я требую, не то вам придется так скверно, что вы и вообразить не можете.
   – Я понял. Но сначала… Как давно вы знакомы с доктором Василией Фастольф, мистер Гремионис? Или с доктором Василией Алиеной, если вам она известна под этой фамилией?
   Гремионис замялся, а потом сказал с напряжением в голосе:
   – Почему вы задаете этот вопрос? Какое он имеет отношение к делу?
   Бейли вздохнул, и его угрюмое лицо помрачнело еще больше.
   – Хочу напомнить, мистер Гремионис, что вам нечего скрывать и что вы намерены убедить меня в своей невиновности, чтобы я в свою очередь убедил в ней Глэдию. Просто скажите, как давно вы знакомы с доктором Василией. Если вы с ней не знакомы, так и ответьте, но будет только честно предупредить вас, что, по словам доктора Василии, вы с ней близко знакомы. Во всяком случае, настолько, чтобы предложить себя.
   Гремионис как будто расстроился. Он сказал дрожащим голосом:
   – Не понимаю, почему это надо во что-то раздувать. Предлагать себя – общепринятый социальный обычай, который никого третьего не касается. Ну да вы-то землянин, вот и зациклились на этом.
   – Насколько я понял, она вашего предложения не приняла.
   Гремионис уперся в колени стиснутыми кулаками.
   – Принять или не принять – это ее дело. Кое-кто предлагал мне себя, а я отказывал. Тут нет ничего такого.
   – Ну хорошо. Как давно вы с ней знакомы?
   – Несколько лет. Около пятнадцати.
   – Вы были знакомы с ней, когда она еще жила у доктора Фастольфа?
   – Тогда я был еще ребенком, – ответил Гремионис краснея. – Когда я только-только кончил курс и стал персональным художником, меня пригласили смоделировать для нее костюмные ансамбли. Они ей понравились и с тех пор она пользовалась только моими услугами. В этой сфере, разумеется.
   – Значит, вы заняли свое нынешнее положение, так сказать, официального персонального художника Института робопсихологии по ее рекомендации?
   – Она знала мою квалификацию. Я прошел отборочные испытания наравне с другими и занял свое положение по праву.
   – Тем не менее она вас рекомендовала?
   – Да, – сердито буркнул Гремионис.
   – И вы чувствовали, что можете достойно ее отблагодарить, предложив себя?
   Гремионис поморщился и облизнул губы, словно избавляясь от неприятного вкуса.
   – Это от-вра-ти-тельно! Видимо, землянин иначе и думать не способен. Мое предложение означало только, что я хотел его сделать.
   – Потому что она привлекательна и душевна?
   Гремионис замялся.
   – Ну, особенно душевной я бы ее не назвал, – сказал он осторожно. – Но привлекательна она бесспорно.
   – Мне говорили, что вы предлагаете себя кому ни попадя без всякого разбора.
   – Это ложь.
   – В каком смысле ложь? Что вы себя предлагаете всем или что мне об этом сказали?
   – Что я предлагаю себя всем. Кто вам это сказал?
   – Мне кажется, ответ на ваш вопрос нецелесообразен. Вам понравится, если я буду называть вас как источник неприятной кому-то информации? Были бы вы со мной откровенны, если бы так думали?
   – Ну, в любом случае тот, от кого вы это услышали, лгал.
   – Возможно, это было просто преувеличение для пущего эффекта, Вы предлагали себя кому-нибудь еще до доктора Василии?
   Гремионис отвел глаза:
   – Раза два. Но не серьезно.
   – А к доктору Василии вы относились серьезно?
   – Ну-у…
   – Насколько я понял, вы предлагали себя ей несколько раз вопреки аврорианскому обычаю.
   – А! Аврорианский обычай… – в бешенстве начал Гремионис, но тут же взял себя в руки и нахмурился. – Послушайте, мистер Бейли, могу я говорить с вами строго конфиденциально?
   – Да. Все мои вопросы имеют целью установить, что вы не имели отношения к смерти Джендера. Как только я удостоверюсь в этом, можете не сомневаться, что я сохраню в тайне все, что услышу от вас.
   – Ну хорошо. В этом нет ничего дурного, и я ничуть не стыжусь, поймите. Просто я не люблю размениваться и имею право жить по-своему, верно?
   – Безусловно, – ответил Бейли сочувственно.
   – Видите ли, по-моему, секс тогда прекрасен, когда между партнерами возникла глубокая любовь и нежность.
   – Мне кажется, это так и есть.
   – Ну а тогда никого другого больше не нужно, так?
   – Звучит логично.
   – Я всегда грезил, как найду идеального партнера и никого больше не стану искать. Это называется моногамией. На Авроре она не существует, но на некоторых мирах ее соблюдают. И на Земле тоже, верно, мистер Бейли?
   – В теории, мистер Гремионис.
   – Это то, что нужно мне, Я ищу уже давно. Иногда я экспериментирую с сексом, но мне всегда чего-то не хватает. И вот я познакомился с доктором Василией, и она призналась мне… Ну, люди бывают очень откровенны со своими персональными художниками, потому что его работа – глубоко личная… И это уж совсем конфиденциально.
   – Так продолжайте же.
   Гремионис облизнул губы.
   – Если то, о чем я сейчас расскажу, станет известно еще кому-то, я погиб. Она сделает все, чтобы я больше не получал заказов. Вы действительно уверены, что это имеет отношение к делу?
   – Не сомневайтесь, мистер Гремионис, это может оказаться решающим.
   – Ну, в таком случае… – Гремионис явно не поверил до конца. – Так вот: из того, что проскальзывало в разговорах доктора Василии со мной, мне стало ясно… – его голос понизился до шепота, – что… что она девственница.
   – Ах так, – сказал Бейли негромко (вспомнив непоколебимое убеждение Василии, что отец исковеркал ее жизнь своим отказом, – теперь ему стал понятен источник ее ненависти к отцу).
   – Это меня взволновало. Мне казалось, что ода будет всецело моей, что я буду единственным для нее. Не могу выразить, как много это для меня значило. Она сразу стала невообразимо прекрасной в моих глазах, и я искал ее всем моим существом.
   – И вы предложили ей себя?
   – Да.
   – И не один раз. Ее отказы вас не обескураживали?
   – Они только подтверждали ее девственность, если можно так выразиться, и возбуждали во мне новый пыл. Трудности усиливали влечение. Не знаю, как объяснить, и полагаю, вы не поймете.
   – Отчего же, мистер Гремионис? Я вас понимаю. Но потом вы перестали предлагать себя доктору Василии.
   – Ну-у… да.
   – И начали предлагать себя Глэдии?
   – Ну-у… да.
   – Неоднократно?
   – Ну-у… да.
   – Почему? Чем объяснялась такая перемена?
   – Доктор Василия наконец абсолютно ясно дала понять, что никаких шансов у меня нет, а тут появилась Глэдия, так похожая на доктора Василию и… и… вот так.
   – Но Глэдия не девственница, – заметил Бейли. – Она была замужем на Солярии, а на Авроре, как мне говорили, экспериментировала довольно широко.
   – Я об этом знал, но она… прекратила. Видите ли, она по рождению солярианка и не вполне понимает обычаи Авроры. И прекратила, потому что ей не нравится «неразборчивость», как она выражается.
   – Она вам это сказала?
   – Да. На Солярии признается только моногамия. Брак ее не был счастливым, но это – обычай, в котором ока воспитывалась, а потому аврорианская манера ей никакой радости не давала, когда она ее испробовала. А моногамия – как раз то, что влечет меня. Ну, понимаете?
   – Понимаю. Но как вы с ней познакомились?
   – Очень просто. Она участвовала в гиперволновой передаче, когда приехала на Аврору – романтичная беглянка с Солярии. И у нее была роль в той драме…
   – Да-да. Но ведь было и что-то еще, верно?
   – Не понимаю, о чем вы.
   – Разрешите мне высказать догадку. Не наступил ли момент, когда доктор Василия сказала, что отказывает вам раз и навсегда… и не предложила ли она вам альтернатив у?
   – Так вам сказала доктор Василия?! – вдруг вспылил Гремионис.
   – Прямо – нет, но, полагаю, я тем не менее верно понял, что произошло. Разве она не сказала, что вам имело бы смысл познакомиться с только что поселившейся на Авроре молодой солярианкой, протеже доктора Фастольфа? И, возможно, доктор Василия упомянула, что, по общему мнению, эта молодая женщина, Глэдия, очень на нее похожа, но моложе, с более мягким характером? Короче говоря, разве доктор Василия не толкала вас перенести ваше внимание с нее на Глэдию?
   Гремионис явно мучился. Он то взглядывал на Бейли, то отводил глаза. Впервые Бейли уловил в глазах космонита испуг – или боязливое почтение. (Бейли тряхнул головой: только не радоваться, что ему удалось взять верх над космонитом! Верный способ утратить объективность.)
   – Ну? – сказал он. – Я ошибаюсь или нет?
   Гремионис ответил еле слышно:
   – Так, значит, в гиперволновке преувеличений не было и вы действительно способны читать чужие мысли?

50

   – Я просто задаю вопросы, – спокойно ответил Бейли – а вы мне не ответили. Так я ошибаюсь или нет?
   – Произошло это не совсем так. Отчасти. О Глэдии она со мной говорила, но… – Гремионис закусил нижнюю губу, а потом сказал: – Но по сути все было, как вы предположили. Именно так, как вы описали.
   – И вы не были разочарованы? Вы убедились, что Глэдия правда похожа на доктора Василию?
   – В какой-то мере. – Глаза Гремиониса посветлели. – Но это не настоящее сходство. Поставьте их рядом и сразу увидите разницу. Глэдия гораздо грациознее, деликатнее и… и с ней весело.
   – Вы предлагали себя Василии, после того как познакомились с Глэдией?
   – Вы с ума сошли! Нет конечно.
   – Но Глэдии предлагали?
   – Да.
   – И она вам отказала?
   – Ну да. Но поймите, она хотела быть твердо уверенной. Как и я. Подумайте, какую ошибку совершил бы я, добившись согласия доктора Василии! Глэдия опасается такой ошибки, и я ее не виню.
   – Но вы-то не считаете, что она сделает ошибку, дав вам согласие, и потому предложили себя еще раз… и еще… и еще.
   Гремионис растерянно посмотрел на Бейли и содрогнулся. Он выпятил нижнюю губу, как обиженный ребенок.
   – Вы выражаетесь оскорбительно…
   – Простите, ничего оскорбительного я не подразумеваю. Пожалуйста, ответьте на вопрос.
   – Да, не один раз.
   – А сколько именно?
   Я не считал. Четыре раза. Ну-у… пять. Или больше.
   – И она вам отказывала?
   – Да. Иначе зачем бы мне было предлагаться снова?
   – Она отказывала вам раздраженно?
   – Нет. Глэдия не такая. Очень ласково.
   – Это толкнуло вас предложить себя еще кому-то?
   – Что?
   – Ведь Глэдия вас отвергла. И, естественно, вы могли бы предложить себя кому-нибудь еще. И почему нет? Если Глэдии вы не нужны…
   – Нет! Мне никто другой не нужен!
   – А почему, как по-вашему?
   – Откуда мне знать почему? – резко сказал Гремионис. – Мне нужна Глэдия. Это… это какое-то безумие, но такое чудесное! Я был бы безумен, если бы хотел избавиться от такого безумия… Ну да вы не поймете!
   – А Глэдии вы этого объяснить не пытались? Возможно, она поняла бы.
   – Нет, не пытался. Ей было бы неприятно. О таких вещах не говорят. Мне требуется психоправ.
   – И вы обращались к нему?
   – Нет.
   – Почему?
   Гремионис нахмурился:
   – У вас манера задавать бесцеремоннейшие вопросы, землянин!
   – Возможно, именно потому, что я землянин. Неотесанный. Кроме того, я следователь, и мне необходимо знать все это. Так почему вы не обратились к психоправу?
   Неожиданно Гремионис засмеялся:
   – Я же вам сказал. Лечение было бы куда большим безумием, чем болезнь. Я предпочту быть с Глэдией, и пусть она мне отказывает, чем быть с другой и получить согласие… Нет, вы вообразите! Свихнуться и радоваться тому, что ты свихнулся. Любой психоправ тут же подвергает меня принудительному лечению.
   Бейли задумался, а потом спросил:
   – Вы не знаете, доктор Василия по-своему не психоправ?
   – Она робопсихолог. Говорят, что это почти одно и то же. Если вы знаете, что происходит в голове у робота, значит, имеете понятие и о том, как работает человеческий мозг. Во всяком случае, существует такое мнение.
   – Вам не приходило в голову, что Василия знает, какие странные чувства вызывает в вас: Глэдия?
   – Я ей об этом не говорил! – Гремионис весь напрягся. – То есть вот как сейчас вам.
   – Но ведь она могла понять ваши чувства и не спрашивая ничего? Ей известно, что вы неоднократно предлагали себя Глэдии?
   – Ну-у… Она спрашивала, как идут мои дела… По праву давней знакомой, понимаете? Ну, я отвечал. Но вообще. Без признаний.
   – А вы уверены, что признание не вырвалось у вас случайно? Она же, несомненно, подталкивала вас продолжать.
   – Ну-у… теперь, когда вы об этом заговорили, мне все представляется немного по-новому. Не понимаю, как вам удалось внушить мне такую мысль. Наверное, из-за ваших вопросов, но теперь мне кажется, что она продолжала одобрять мою дружбу с Глэдией. Прямо ей содействовала. – Лицо у него стало встревоженным, – Прежде мне и в голову не приходило. Я просто ни о чем таком не думал.
   – Как вы считаете, почему она подталкивала вас повторять ваши предложения Глэдии?
   Гремионис жалобно вздернул брови и провел пальцем по усикам.
   – Наверное, можно предположить, что она пыталась от меня избавиться. Застраховывалась, чтобы я больше ей не досаждал. – Он усмехнулся. – Не очень лестно для меня, а?
   – Доктор Василия перестала относиться к вам по-дружески?
   – Вовсе нет. Даже наоборот.
   – Она пыталась вам советовать, как лучше вести себя с Глэдией, чтобы добиться успеха? Например, проявлять больше интереса к творчеству Глэдии?
   – Этого не требовалось. Творчество Глэдии и мое очень близки. Я работаю с людьми, а она с роботами, но оба мы – дизайнеры, художники. Это сближает, понимаете? Мы даже иногда помогаем друг другу. Кроме тех случаев, когда я предлагаю себя и получаю отказ, мы настоящие друзья. Если подумать, так это очень много.
   – Доктор Василия рекомендовала вам проявить больше интереса к работе доктора Фастольфа?
   – С какой стати? О работе доктора Фастольфа я понятия не имею.
   – Но Глэдия могла интересоваться работой своего покровителя, и тогда это был бы способ понравиться ей.
   Гремионис сощурился. Он вскочил на ноги, стремительно прошелся по комнате, остановился против Бейли и сказал:
   – По-слу-шай-те! Я, конечно, не самый умный человек на планете, и даже в первый десяток не вхожу, но я все-таки не идиот и понимаю, к чему вы клоните.
   – О?
   – Все ваши вопросы направлены к тому, чтобы я сознался, будто доктор Василия подтолкнула меня влюбиться в Глэдию… И я… – Он удивленно умолк. – Я влюблен! Как в исторических романах… – Он задумался, и в глазах у него засветилось радостное изумление. Затем оно опять сменилось злостью, – Подтолкнула влюбиться и оставаться влюбленным, чтобы я выведал побольше у доктора Фастольфа и узнал, как вывести из строя этого робота… Джендера.
   – Вы так не считаете?
   – Нет! – закричал Гремионис. – Я ничего не понимаю в робопсихологии. Ни-че-го! Как бы подробно мне ни объясняли, я все равно ничего не пойму. И уверен, что Глэдия тоже. И никому никаких вопросов по робопсихологии я не задавал. Никто ничего мне про робопсихологию не говорил. Ни доктор Фастольф, ни кто-либо другой. Доктор Василия ничего подобного мне не советовала. Ваша омерзительная теория не стоит и выеденного яйца! – Он взмахнул руками. – Полная бессмыслица. Бросьте о ней думать.
   Он снова сел, скрестил руки на груди и так крепко сжал губы, что усики ощетинились.
   Бейли поднял глаза на апельсин, который по-прежнему тихо играл приятные мелодии и мягко менял окраску, завораживающе покачиваясь по короткой дуге.
   Если выпад Гремиониса сбил его, он ничем этого не выдал.
   – Я все понял, – сказал он, – но тем не менее вы часто видитесь с Глэдией?
   – Да, вижусь.
   – Ваши повторные предложения не оскорбляют ее, а ее повторные отказы не оскорбляют вас?
   – Мои предложения полны вежливости. – Гремионис пожал плечами. – Ее отказы полны мягкости. Что должно нас оскорблять?
   – Но как вы проводите время вместе? О сексе, очевидно, и говорить нечего, робопсихологию вы тоже не обсуждаете. Чем же вы занимаетесь?
   – А что – все отношения между людьми исчерпываются сексом и робопсихологией? Нам есть чем заняться вместе. Ну, во-первых, мы беседуем. Ее очень интересует Аврора, и я часами описываю нашу планету. Она же почти ее не видела, понимаете? А она часами рассказывает мне про Солярию – какая это адская дыра. Я даже Землю предпочел бы, не поймите меня превратно. И еще – ее покойный муж. Какой жалкий субъект! У Глэдии, бедняжки, жизнь была очень тяжелая. Мы вместе бываем на концертах, несколько раз я возил ее в Институт художеств, и мы работаем вместе, я же вам говорил. Мы вместе рассматриваем мои эскизы или ее эскизы. Сказать откровенно, по-моему, роботы большого простора для вдохновения не дают, но каждому свое, понимаете? Вот и она посмеивается, когда я объясняю, насколько важна правильная стрижка. Она сама носит волосы немножко не так. Впрочем, больше всего мы вместе гуляем.
   – Гуляете? Где?
   – Да повсюду. Просто гуляем. У нее такая привычка из-за ее жизни на Солярии. Вы бывали на Солярии… Ах, ну конечно же! Извините. На Солярии частные владения просто огромны, а живет в каждом один человек. Иногда двое. И множество роботов. Там можно идти милю за милей в полнейшем одиночестве, и Глэдия говорит, что возникает такое чувство, будто вся планета принадлежит тебе. Ну, естественно, роботы всегда рядом, приглядывают, чтобы с тобой ничего не случилось, но на глаза зря не показываются. Здесь на Авроре Глэдии не хватает ощущения, что мир принадлежит только ей.
   – Вы хотите сказать, что она мечтает завладеть всем миром?
   – В смысле, что она жаждет власти? Глэдия? Полнейшая нелепость! Она просто тоскует по единению с природой. Сам я ничего подобного не испытываю, понимаете? Но мне нравится угождать ей. Разумеется, на Авроре невозможно почувствовать себя так, как на Солярии. Обязательно где-нибудь будут люди, уж тем более внутри городской черты Эоса, а в программе роботов нет указания, что им надо скрывать свое присутствие от людей. Собственно говоря, аврорианцы обычно сопровождаются роботами… Однако я знаю несколько довольно пустынных мест, и Глэдии нравится бродить там.
   – А вам?
   – Да, но только потому, что я с Глэдией. В общем аврорианцы тоже любят пешие прогулки, но, признаюсь, я этого увлечения не разделяю. Вначале у меня все мышцы ныли, и Василия подшучивала надо мной.
   – Так она знала о ваших прогулках?
   – Как-то раз я явился к ней, прихрамывая. У меня даже суставы похрустывали, так что пришлось рассказать. Она засмеялась и сказала, что это отличная идея, что лучший способ получить согласие любительницы прогулок – это гулять с ней. «Продолжай, – сказала Василия, – и она возьмет свой отказ назад, прежде чем ты улучишь случай опять себя предложить. Предложение сделает она сама!» Этого, правда, не произошло, но со временем я вошел во вкус прогулок. И очень.
   Казалось, он забыл о своей вспышке и даже повеселел. Возможно, ему вспоминаются эти прогулки, подумал Бейли, увидев, как он чуть улыбнулся. Теперь, когда мысли Гремиониса обратились к неизвестно какому разговору во время прогулки неизвестно где, он выглядел симпатичным… и ранимым. Бейли чуть было не улыбнулся в ответ.
   – Следовательно, Василия знала, что ваши прогулки продолжались?
   – По-видимому. Я сделал среды и субботы своими свободными днями, потому что они были удобны Глэдии, и Василия иногда шутила по поводу моих «двухэсных прогулок», когда я приносил ей эскизы.
   – А доктор Василия принимала участие в ваших прогулках?
   – Никогда.
   Бейли переменил позу и, пристально глядя на кончики своих пальцев, сказал:
   – Полагаю, гуляли вы в сопровождении роботов?