– Мне кажется, что нет, – Мунн поднялся на ноги. – Ну-ка, отойди от компьютера. Мне нужно рассчитать последний скачок.
Одно лишь радовало Мунна: больше не придется спать на металлическом полу, укрываясь пальто.
Расчет не отнял у него много времени. В «Атласе космических маршрутов» маршрут Фонд-Калган был описан очень подробно. Скачок – и последний световой год остался позади.
Ярко светило большое бело-желтое солнце Калгана. Иллюминаторы на солнечной стороне автоматически закрылись. До Калгана оставалась ночь пути.
Одно лишь радовало Мунна: больше не придется спать на металлическом полу, укрываясь пальто.
Расчет не отнял у него много времени. В «Атласе космических маршрутов» маршрут Фонд-Калган был описан очень подробно. Скачок – и последний световой год остался позади.
Ярко светило большое бело-желтое солнце Калгана. Иллюминаторы на солнечной стороне автоматически закрылись. До Калгана оставалась ночь пути.
12. Правитель
Калган – планета с уникальной историей. История Термина, например, – непрерывный подъем; история Трантора – непрерывный спад.
Калган еще до появления на свет Хари Селдона прославился на всю Галактику, как мир удовольствий. Развлечения были на Калгане основной – и чрезвычайно прибыльной – отраслью промышленности. Увеселение публики – индустрия, которой не грозит кризис. Цивилизация в Галактике постепенно умирала, а Калган процветал. Как бы ни складывалось экономическое и политическое положение в соседних секторах Галактики, в них всегда находилась элита, а развлечения, как известно, – ее основная обязанность и привилегия. Калган с одинаковой готовностью ублажал как имперскую аристократию – томных, надушенных лордов и страстных, хищных леди, так и солдафонов-диктаторов с их расфуфыренными подругами и преуспевающих толстощеких промышленников Фонда с их преступными любовницами.
Все они имели деньги, это главное их сходство затмевало все различия. И поскольку продукция Калгана пользовалась неослабевающим спросом, а Калгану было безразлично, от кого получать за нее деньги; поскольку Калган не вмешивался в галактическую политику, никого не поддерживал и ни с кем не соперничал, он процветал, когда другие нищенствовали, и пресыщался, когда другие голодали.
Потом появился Мул, и Калган пал перед завоевателем, равнодушным ко всем удовольствиям, кроме завоеваний. Для Мула все миры были одинаковы.
На десять лет Калган оказался в непривычной роли галактической столицы, центра огромной империи, величайшей со времен Первой Галактической Империи.
Мул умер, его империя распалась. Первым откололся Фонд, вслед за ним восстановили свою независимость и другие доминионы Мула.
Прошло пятьдесят лет, и на Калгане осталось лишь смутное воспоминание о власти над другими мирами. Оно опьяняло, как опиум, и Калган уже не мог вернуться к прежней беззаботной жизни. Калганом правили люди, которых в Фонде называли лордами. Сами они именовали себя Первыми Гражданами, подражая Мулу, и мнили себя великими завоевателями.
Последний Первый Гражданин занимал этот пост всего пять месяцев. Он получил его, пользуясь своим положением командующего флотом и неосторожностью предыдущего Первого Гражданина. На Калгане не нашлось людей, настолько глупых, чтобы поставить вопрос о законности пребывания нового Первого Гражданина на его посту. Это не первый подобный случай в истории.
Однако, столь нецивилизованная процедура выхода к власти иногда пропускает наверх достаточно способных людей. Лорд Штеттин был компетентным и самостоятельным правителем. С ним нелегко было договориться.
С ним не мог сладить его Первый министр, честно служивший предыдущему лорду и готовый столь же честно служить всем последующим, на которых хватит его жизни.
С ним не могла сладить леди Каллиа, значившая для лорда Штеттина больше, чем просто подруга, но меньше, чем жена.
В тот вечер все трое сидели в личных апартаментах лорда Штеттина. Первый Гражданин, величественный и блестящий, в форме адмирала, сидел на зачехленном стуле так прямо и неподвижно, будто тоже был отлит из пластмассы. Первый министр Лев Меирус отсутствующим взглядом смотрел мимо Первого Гражданина и рассеянно гладил длинным пальцем свой крючковатый нос. Леди Каллиа, надув губки, полулежала на кушетке, обитой мягким мехом.
– Сэр, – сказал Меирус (это был единственный титул Первого Гражданина), – вы недооцениваете непрерывность истории. Опыт вашей жизни, полной подвигов и свершений, подсказывает вам убеждение, что ход истории можно в любой момент изменить, приложив известное усилие. Вынужден заметить, что это не так.
– Это доказал Мул.
– Его жизнь никто не в силах повторить. Он был больше, чем человек, согласитесь. И даже ему не все удалось.
– Котик, – пропела леди Каллиа.
Первый Гражданин сердито отмахнулся, и она испуганно умолкла.
– Не мешай, Каллиа! Меирус, я устал от бездействия. Мой предшественник отдал жизнь, чтобы организовать флот, равного которому нет во всей Галактике.
Он умер, так и не воспользовавшись этим совершенным и мощным орудием. Бездействуя, оно заржавеет, а я, адмирал, не могу этого допустить. Мы постоянно вкладываем во флот деньги, ничего не получая от него. Офицеры жаждут славы, а солдаты – трофеев. Калгану нужна империя – вы можете это понять?
– Я вас понимаю, постарайтесь и вы меня понять. Власть, слава, добыча приятны, когда они есть. Путь к ним опасен и почти всегда неприятен. Удача может неожиданно обернуться поражением. Вспомните, нападение на Фонд ни для кого хорошо не кончалось. Даже Мулу не стоило с ним связываться…
В пустых голубых глазах леди Каллии стояли слезы. Ей так редко приходилось бывать с Котиком наедине. Этот вечер он обещал ей, но вот пришел этот ужасный, седобородый, худой человек, всегда глядящий скорее сквозь нее, чем на нее. И Котик принял его. Она не решалась произнести ни слова, боялась даже всхлипнуть.
Штеттин был в том настроении, которое леди Каллиа больше всего не любила. Он говорил жестко и нетерпеливо:
– Вы раб далекого прошлого. Фонд превосходит нас по территории и численности населения, но в нем нет единства. Он распадется под нашими ударами. Лишь инерция удерживает вместе миры Фонда, а я достаточно силен, чтобы ее преодолеть. Фонд был силен раньше, когда ни у кого больше не было атомной энергии, а флоты состояли из разбитых посудин.
Мул положил конец монополии Фонда на науку. Он распространил по всей Галактике знание, которое Фонд держал в секрете. У нас есть все, чтобы выступить против Фонда.
– Вы забываете о том, что существует Второй Фонд, – холодно заметил Меирус.
– Второй Фонд? – так же холодно переспросил Штеттин. – Вам известны его намерения? Ему потребовалось десять лет на то, чтобы уничтожить Мула, если верить сказкам о том, что Мула уничтожил именно Второй Фонд. Вы знаете, что среди психологов и социологов Фонда широко распространено мнение, что Мул полностью сорвал план Селдона? Если же действие плана прекратилось, значит, образовался вакуум, который я могу заполнить.
– Мы знаем об этом так немного, что не имеем права принимать решения.
– Мы можем узнать больше. На нашей планете сейчас находится гражданин Фонда – некий Хомир Мунн. Он написал несколько работ о Муле, где высказал мнение, что План Селдона сорван.
– Я слышал о нем и о его работах, – кивнул Первый министр. – Что ему нужно на Калгане?
– Он просил разрешения посетить дворец Мула.
– Вот как… Нужно отказать. Не следует разрушать суеверие, на котором держится государство.
– Я подумаю об этом и объявлю о своем решении при следующей встрече.
Меирус поклонился и вышел.
Леди Каллиа со слезами в голосе спросила:
– Ты не сердишься на меня, Котик?
Штеттин напустился на нее:
– Сколько раз я тебя просил не называть меня так при посторонних!
– Тебе нравилось…
– Разонравилось! Чтобы этого больше никогда не было!
Штеттин мрачно уставился в пол. Удивительно, как он терпел ее до сих пор. Она была добрым, недалеким существом, приятным на ощупь. Ее привязанность скрашивала полную превратностей жизнь Штеттина, но в последнее время эта привязанность становилась утомительной. Каллиа мечтала о свадьбе, о титуле Первой Дамы.
Странно: адмирала она вполне устраивала, а Первому Гражданину и будущему завоевателю нужно было что-то большее. Ему нужны были наследники, способные удержать его будущие доминионы. У Мула не было наследников, поэтому его империя не пережила его. Ему, Штеттину, нужна для основания женщина из какой-нибудь знатной семьи Фонда.
Он подумал, не избавиться ли от Каллии. Это будет нетрудно. Впрочем, не стоит. Она иногда оказывается очень полезной.
Каллиа тем временем приободрилась. Седобородый ушел, и железные черты Котика понемногу смягчились. Каллиа плавным движением поднялась с кушетки и прижалась к Штеттину.
– Ну, не ругай меня, пожалуйста…
– Ладно, не буду, – он рассеянно погладил ее по спине, – только помолчи немного, мне нужно подумать.
– Хорошо… Котик!
– Да?
– Котик, помнишь, ты говорил, что человек из Фонда привез с собой девочку. Можно мне будет с ней поговорить? Я никогда…
– У меня есть дела поважнее, чем принимать у себя во дворце детей! Здесь не воскресная школа! Оставь эти глупости, Каллиа.
– Тебе не придется ею заниматься. Я буду с ней говорить. Я так редко вижу детей и так их люблю!
Штеттин саркастически усмехнулся и поджал губы. Такой ход она делает впервые. Она, видите ли, любит детей, то есть, его детей, то есть, законных детей, то есть, надо пожениться. Он засмеялся.
– Этому «ребенку» четырнадцать лет. Она, наверное, выше тебя.
Каллиа тяжело вздохнула.
– Ну, пожалуйста, Котик. Мне так хотелось расспросить ее о Фонде. Мой дедушка родом из Фонда. Я мечтаю когда-нибудь там побывать. Давай когда-нибудь поедем в Фонд, Котик.
Штеттин улыбнулся, подумав, что неплохо бы въехать в Фонд завоевателем. От этой мысли поднялось настроение, и он ответил:
– Конечно, конечно. Можешь поговорить с этой девочкой, только чтобы меня это не отвлекало от дел.
– Честное слово, мы тебе не помешаем. Я уведу ее в свою комнату.
Леди Каллиа была счастлива. В последнее время ей не часто удавалось настоять на своем. Она обняла Штеттина за шею, и он, после недолгого колебания, положил голову ей на плечо.
Калган еще до появления на свет Хари Селдона прославился на всю Галактику, как мир удовольствий. Развлечения были на Калгане основной – и чрезвычайно прибыльной – отраслью промышленности. Увеселение публики – индустрия, которой не грозит кризис. Цивилизация в Галактике постепенно умирала, а Калган процветал. Как бы ни складывалось экономическое и политическое положение в соседних секторах Галактики, в них всегда находилась элита, а развлечения, как известно, – ее основная обязанность и привилегия. Калган с одинаковой готовностью ублажал как имперскую аристократию – томных, надушенных лордов и страстных, хищных леди, так и солдафонов-диктаторов с их расфуфыренными подругами и преуспевающих толстощеких промышленников Фонда с их преступными любовницами.
Все они имели деньги, это главное их сходство затмевало все различия. И поскольку продукция Калгана пользовалась неослабевающим спросом, а Калгану было безразлично, от кого получать за нее деньги; поскольку Калган не вмешивался в галактическую политику, никого не поддерживал и ни с кем не соперничал, он процветал, когда другие нищенствовали, и пресыщался, когда другие голодали.
Потом появился Мул, и Калган пал перед завоевателем, равнодушным ко всем удовольствиям, кроме завоеваний. Для Мула все миры были одинаковы.
На десять лет Калган оказался в непривычной роли галактической столицы, центра огромной империи, величайшей со времен Первой Галактической Империи.
Мул умер, его империя распалась. Первым откололся Фонд, вслед за ним восстановили свою независимость и другие доминионы Мула.
Прошло пятьдесят лет, и на Калгане осталось лишь смутное воспоминание о власти над другими мирами. Оно опьяняло, как опиум, и Калган уже не мог вернуться к прежней беззаботной жизни. Калганом правили люди, которых в Фонде называли лордами. Сами они именовали себя Первыми Гражданами, подражая Мулу, и мнили себя великими завоевателями.
Последний Первый Гражданин занимал этот пост всего пять месяцев. Он получил его, пользуясь своим положением командующего флотом и неосторожностью предыдущего Первого Гражданина. На Калгане не нашлось людей, настолько глупых, чтобы поставить вопрос о законности пребывания нового Первого Гражданина на его посту. Это не первый подобный случай в истории.
Однако, столь нецивилизованная процедура выхода к власти иногда пропускает наверх достаточно способных людей. Лорд Штеттин был компетентным и самостоятельным правителем. С ним нелегко было договориться.
С ним не мог сладить его Первый министр, честно служивший предыдущему лорду и готовый столь же честно служить всем последующим, на которых хватит его жизни.
С ним не могла сладить леди Каллиа, значившая для лорда Штеттина больше, чем просто подруга, но меньше, чем жена.
В тот вечер все трое сидели в личных апартаментах лорда Штеттина. Первый Гражданин, величественный и блестящий, в форме адмирала, сидел на зачехленном стуле так прямо и неподвижно, будто тоже был отлит из пластмассы. Первый министр Лев Меирус отсутствующим взглядом смотрел мимо Первого Гражданина и рассеянно гладил длинным пальцем свой крючковатый нос. Леди Каллиа, надув губки, полулежала на кушетке, обитой мягким мехом.
– Сэр, – сказал Меирус (это был единственный титул Первого Гражданина), – вы недооцениваете непрерывность истории. Опыт вашей жизни, полной подвигов и свершений, подсказывает вам убеждение, что ход истории можно в любой момент изменить, приложив известное усилие. Вынужден заметить, что это не так.
– Это доказал Мул.
– Его жизнь никто не в силах повторить. Он был больше, чем человек, согласитесь. И даже ему не все удалось.
– Котик, – пропела леди Каллиа.
Первый Гражданин сердито отмахнулся, и она испуганно умолкла.
– Не мешай, Каллиа! Меирус, я устал от бездействия. Мой предшественник отдал жизнь, чтобы организовать флот, равного которому нет во всей Галактике.
Он умер, так и не воспользовавшись этим совершенным и мощным орудием. Бездействуя, оно заржавеет, а я, адмирал, не могу этого допустить. Мы постоянно вкладываем во флот деньги, ничего не получая от него. Офицеры жаждут славы, а солдаты – трофеев. Калгану нужна империя – вы можете это понять?
– Я вас понимаю, постарайтесь и вы меня понять. Власть, слава, добыча приятны, когда они есть. Путь к ним опасен и почти всегда неприятен. Удача может неожиданно обернуться поражением. Вспомните, нападение на Фонд ни для кого хорошо не кончалось. Даже Мулу не стоило с ним связываться…
В пустых голубых глазах леди Каллии стояли слезы. Ей так редко приходилось бывать с Котиком наедине. Этот вечер он обещал ей, но вот пришел этот ужасный, седобородый, худой человек, всегда глядящий скорее сквозь нее, чем на нее. И Котик принял его. Она не решалась произнести ни слова, боялась даже всхлипнуть.
Штеттин был в том настроении, которое леди Каллиа больше всего не любила. Он говорил жестко и нетерпеливо:
– Вы раб далекого прошлого. Фонд превосходит нас по территории и численности населения, но в нем нет единства. Он распадется под нашими ударами. Лишь инерция удерживает вместе миры Фонда, а я достаточно силен, чтобы ее преодолеть. Фонд был силен раньше, когда ни у кого больше не было атомной энергии, а флоты состояли из разбитых посудин.
Мул положил конец монополии Фонда на науку. Он распространил по всей Галактике знание, которое Фонд держал в секрете. У нас есть все, чтобы выступить против Фонда.
– Вы забываете о том, что существует Второй Фонд, – холодно заметил Меирус.
– Второй Фонд? – так же холодно переспросил Штеттин. – Вам известны его намерения? Ему потребовалось десять лет на то, чтобы уничтожить Мула, если верить сказкам о том, что Мула уничтожил именно Второй Фонд. Вы знаете, что среди психологов и социологов Фонда широко распространено мнение, что Мул полностью сорвал план Селдона? Если же действие плана прекратилось, значит, образовался вакуум, который я могу заполнить.
– Мы знаем об этом так немного, что не имеем права принимать решения.
– Мы можем узнать больше. На нашей планете сейчас находится гражданин Фонда – некий Хомир Мунн. Он написал несколько работ о Муле, где высказал мнение, что План Селдона сорван.
– Я слышал о нем и о его работах, – кивнул Первый министр. – Что ему нужно на Калгане?
– Он просил разрешения посетить дворец Мула.
– Вот как… Нужно отказать. Не следует разрушать суеверие, на котором держится государство.
– Я подумаю об этом и объявлю о своем решении при следующей встрече.
Меирус поклонился и вышел.
Леди Каллиа со слезами в голосе спросила:
– Ты не сердишься на меня, Котик?
Штеттин напустился на нее:
– Сколько раз я тебя просил не называть меня так при посторонних!
– Тебе нравилось…
– Разонравилось! Чтобы этого больше никогда не было!
Штеттин мрачно уставился в пол. Удивительно, как он терпел ее до сих пор. Она была добрым, недалеким существом, приятным на ощупь. Ее привязанность скрашивала полную превратностей жизнь Штеттина, но в последнее время эта привязанность становилась утомительной. Каллиа мечтала о свадьбе, о титуле Первой Дамы.
Странно: адмирала она вполне устраивала, а Первому Гражданину и будущему завоевателю нужно было что-то большее. Ему нужны были наследники, способные удержать его будущие доминионы. У Мула не было наследников, поэтому его империя не пережила его. Ему, Штеттину, нужна для основания женщина из какой-нибудь знатной семьи Фонда.
Он подумал, не избавиться ли от Каллии. Это будет нетрудно. Впрочем, не стоит. Она иногда оказывается очень полезной.
Каллиа тем временем приободрилась. Седобородый ушел, и железные черты Котика понемногу смягчились. Каллиа плавным движением поднялась с кушетки и прижалась к Штеттину.
– Ну, не ругай меня, пожалуйста…
– Ладно, не буду, – он рассеянно погладил ее по спине, – только помолчи немного, мне нужно подумать.
– Хорошо… Котик!
– Да?
– Котик, помнишь, ты говорил, что человек из Фонда привез с собой девочку. Можно мне будет с ней поговорить? Я никогда…
– У меня есть дела поважнее, чем принимать у себя во дворце детей! Здесь не воскресная школа! Оставь эти глупости, Каллиа.
– Тебе не придется ею заниматься. Я буду с ней говорить. Я так редко вижу детей и так их люблю!
Штеттин саркастически усмехнулся и поджал губы. Такой ход она делает впервые. Она, видите ли, любит детей, то есть, его детей, то есть, законных детей, то есть, надо пожениться. Он засмеялся.
– Этому «ребенку» четырнадцать лет. Она, наверное, выше тебя.
Каллиа тяжело вздохнула.
– Ну, пожалуйста, Котик. Мне так хотелось расспросить ее о Фонде. Мой дедушка родом из Фонда. Я мечтаю когда-нибудь там побывать. Давай когда-нибудь поедем в Фонд, Котик.
Штеттин улыбнулся, подумав, что неплохо бы въехать в Фонд завоевателем. От этой мысли поднялось настроение, и он ответил:
– Конечно, конечно. Можешь поговорить с этой девочкой, только чтобы меня это не отвлекало от дел.
– Честное слово, мы тебе не помешаем. Я уведу ее в свою комнату.
Леди Каллиа была счастлива. В последнее время ей не часто удавалось настоять на своем. Она обняла Штеттина за шею, и он, после недолгого колебания, положил голову ей на плечо.
13. Правительница
Аркадия торжествовала. С тех пор, как Пеллеас Антор расплющил свой глупый нос об оконное стекло, жизнь так переменилась! А все потому, что у нее, Аркадии, хватило ума и смелости поступать так, как следовало поступать.
И вот она на Калгане. Она побывала в Центральном театре и слышала голоса певцов, известных даже в далеком Фонде. Она сама делала покупки в Центре Моды, потому что Хомир ничего не понимал в женской одежде. Продавщицы предлагали ей длинные, расшитые блестками платья с продольными складами, в которых она казалась выше и тоньше. Хомир дал ей десятикредитовую бумажку и, когда Аркадия обменяла ее на калганские калганиды, получилась толстая пачка. Она сделала другую прическу: на висках оставила, как было, а на затылке попросила сделать покороче. Ей чем-то подкрасили волосы, и они стали из золотистых просто золотыми.
Но самое главное… Конечно, дворец лорда Штеттина не так роскошен, как театр, и не окружен таким романтическим ореолом, как дворец Мула, шпили которого она мельком видела, пролетая над планетой, но все же это дворец настоящего лорда. Аркадия упивалась каждой минутой, проведенной во дворце.
Ее пригласила к себе сама Фаворитка лорда. Аркадия мысленно написала это имя с большой буквы, потому что знала, какую роль фаворитки играют в истории, какова их слава и власть. Она сама не прочь была стать фавориткой, знаменитой и могущественной, да только в Фонде это сейчас не модно и папа вряд ли позволит.
Леди Каллиа не совсем соответствовала представлению Аркадии о том, какой должна быть подруга правителя. Она была довольно пухленькая и нисколько не казалась коварной и жестокой. Окруженные первыми морщинами глаза смотрели близоруко, голос был высокий, хотя Аркадия ожидала услышать грудное контральто.
Каллиа спросила:
– Хочешь еще чаю, девочка?
– Спасибо, Ваша Светлость, я выпью еще чашку.
«Может, «Ваше Высочество» лучше?»
Аркадия продолжала со снисходительностью затока:
– У вас такое красивое ожерелье, моя госпожа!
«Пожалуй, «моя госпожа» лучше всего.»
– Правда? – Калии польстил комплимент.
Она сняла ожерелье и поиграла им.
– Тебе нравится? Бери его себе!
– О! Благодарю вас! – Аркадия подержала украшение в руке, полюбовалась и, собрав всю свою волю, протянула хозяйке. – Папа этого не одобрит.
– Почему? Ему не нравится жемчуг?
– Он будет недоволен, что я приняла его от вас в подарок. Он говорит, что нехорошо брать дорогие подарки от чужих людей.
– Нехорошо? Значит, и я поступила нехорошо, взяв это ожерелье в подарок от Первого Гражданина?
Аркадия покраснела.
– Нет, я хотела сказать…
Но леди Каллиа устала говорить на эту тему. Уронив ожерелье на пол, она сказала:
– Ты обещала рассказать мне о Фонде. Начинай.
Аркадия растерялась. Что можно рассказать об этом скучном до слез мире? Для нее Фонд ограничивался маленьким городом, в котором она жила, домом, ежедневными уроками прозаическими, обязанностями.
– О Фонде написано столько книг, – неуверенно начала она. – Вы, наверное, их читали.
– Ты читаешь книги? Я не могу: у меня от них болит голова. Я очень люблю фильмы о ваших торговцах – героических, сильных людях. Ваш друг, мистер Мунн, наверное, один из них? Правда, с виду он очень цивилизованный. В фильмах все торговцы носят бороды, говорят басом и властно обращаются с женщинами. Это правда?
– Правда, моя госпожа, – ответила Аркадия с искусственной улыбкой, – но не вся. Такими торговцы были раньше, когда им приходилось осваивать космос, раздвигать границы Фонда и нести цивилизацию в другие миры. Мы это проходили в школе. Теперь другое время, независимых торговцев больше нет. Торговлей занимаются корпорации.
– А я не знала, какой позор! Если мистер Мунн не торговец, чем же он занимается?
– Он библиотекарь.
Каллиа покачала головой и сокрушенно поцокала языком.
– Он присматривает за книгами! Галактика! По-моему, для взрослого мужчины трудно придумать занятие глупее!
– Он очень хороший библиотекарь, моя госпожа, и в Фонде эта профессия пользуется большим уважением, – Аркадия поставила яркую чашку на молочно-белую металлическую поверхность стола.
Хозяйка забеспокоилась.
– Милая девочка, я не хотела тебя обидеть. Я уверена, что мистер Мунн умный человек. Это видно по его глазам. Они такие… глубокие. И, наверное, он храбрый человек, если хочет попасть во дворец Мула.
– Храбрый? – в душе Аркадии проснулась бдительность.
Вот то, чего она так долго ждала! Интрига! Интрига! Как можно равнодушнее, глядя на ноготь большого пальца, Аркадия спросила:
– Разве для того, чтобы посетить дворец Мула, нужна храбрость?
– И немалая! – леди Каллиа округлила глаза и перешла на шепот. – На нем лежит проклятие. Умирая, Мул сказал, что никто не войдет в его дворец, пока не будет основана Галактическая Империя. Не то что во дворец, даже на его территорию никто не заходит.
– Это суеверие, – сказала Аркадия, выслушав.
– Не говори так! – огорчилась Каллиа. – Котик тоже говорит, что это суеверие, но советует его поддерживать, потому что оно помогает ему сохранить власть над людьми. Но я не видела, чтобы он хоть раз ходил во дворец. И Таллос не ходил – это человек, который был Первым Гражданином до Котика, – тут ее посетила какая-то мысль, и она поинтересовалась. – А что нужно мистеру Мунну во дворце?
Пора действовать. Из книг и фильмов Аркадия знала, что настоящая власть находится в руках любовницы правителя, что все его решения зависят от прихоти подруги. Поэтому, если дяде Хомиру не удастся уговорить лорда Штеттина, то она, Аркадия, может попытаться уладить дело с леди Каллией. Правда, леди Каллиа не производит впечатление умной женщины, но история показывает…
– У него там очень важное дело, моя госпожа. Вы обещаете сохранить тайну?
– Клянусь! – сказала Каллиа, прижимая руку к белой пышной груди.
Аркадия начала издалека.
– Дядя Хомир великий знаток жизни и деятельности Мула. Он написал много книг, в которых доказывал, что с покорением Фонда Мул изменил историю всей Галактики.
– Как интересно!
– Он считает, что План Селдона…
Леди Каллиа захлопала в ладоши.
– Знаю! Знаю! Все торговцы в фильмах говорят о Плане Селдона. Селдон устроил все так, чтобы Фонд всегда побеждал. Там фигурирует какая-то наука, необычайно сложная. Я не понимаю длинных объяснений и не люблю их слушать. Но ты говори, дорогая. Ты так хорошо объясняешь, что мне все становится понятно.
Аркадия продолжала:
– Ну вот, Фонд не смог победить Мула, то есть План Селдона не сработал. Кто же должен основать Вторую Империю?
– Вторую Империю?
– Да, когда-нибудь должна образоваться Вторая Империя, но когда и как? Вот в чем вопрос. Потом, есть еще Второй Фонд.
– Второй Фонд? – леди Каллиа совсем растерялась.
– Ну да, это мир психологов, последователей Селдона. Они планируют историю. Они остановили Мула, потому что он появился не вовремя, а теперь они могут поддержать Калган.
– Зачем?
– У Калгана есть все возможности стать ядром новой империи.
Леди Каллиа задумалась.
– Ты хочешь сказать, что Котик станет императором?
– Этого нельзя сказать наверняка. Так считает дядя Хомир. Чтобы проверить свои предположения, он хочет посмотреть бумаги Мула.
– Все это так сложно, – с сомнением протянула леди Каллиа.
Аркадия молчала. Она сделала все, что могла.
Лорд Штеттин был зол. Беседа с библиотекарем из Фонда казалась ему неблагодарным занятием. Более того, он считал это ниже своего достоинства. Как так: он, повелитель двадцати семи миров, обладатель самой мощной в Галактике военной машины, преемник великого Мула должен обсуждать какую-то чепуху с книжным червем!
Проклятие!
Он должен нарушить обычаи Калгана. Пустить этого недотепу во дворец только потому, что тот хочет написать о Муле еще одну книгу! Во имя знания! Галактика! Неужели он думает, что ему поверят! Нормальные люди не принимают этих слов всерьез. Впрочем, чтобы не пустить библиотекаря во дворец, нужно придумать более веский довод, чем все доводы этого хлюпика, вместе взятые.
– Тебе-то что нужно? – рявкнул Штеттин, когда на пороге появилась леди Каллиа.
– Ты занят?
– Да, занят.
– Котик, здесь никого нет! Неужели ты не уделишь мне минутку?
– О, Галактика! Чего ты хочешь? Говори скорее.
– Девочка сказала, – начала, запинаясь, леди Каллиа, – что они с дядей собираются посетить дворец Мула. Мы могли бы пойти с ними. Там, наверное, красиво…
– Ах, она сказала! Пусть говорит, что хочет – ни она, ни мы, никто во дворец не пойдет. Оставь меня! Мне не до тебя!
– Но, Котик, почему? Почему им нельзя во дворец? Девочка сказала, что ты станешь основателем империи.
– Ничего не хочу знать… Что-что? – он подошел к Каллии и схватил ее за руку выше локтя. – Что она сказала?
– Мне больно. Если ты будешь на меня так смотреть, я не смогу вспомнить, что она сказала.
Штеттин отпустил ее, и Каллиа, потирая руку, плачущим голосом проговорила:
– Я обещала ей не рассказывать.
– Какие обещания? Говори! Сейчас же!
– Она сказала, что есть какой-то Второй Фонд, который изменил План Селдона и хочет помочь тебе основать империю. Вот и все. А мистер Мунн, оказывается, видный ученый; он хочет найти во дворце Мула подтверждение всему этому. Больше она ничего не сказала. Ты сердишься?
Штеттин не ответил. Он выбежал из кабинета, хлопнув дверью. Леди Каллиа проводила его печальным взглядом.
Не прошло и часа, как Первый Гражданин скрепил личной печатью два вердикта. Один из них предписывал пятистам кораблям военного флота отправиться в космос на учения. Другой привел в смятение одного человека.
Хомир Мунн уже приготовился к вылету домой, когда ему принесли конверт с печатью Первого Гражданина. В конверте было официальное разрешение посетить дворец Мула. Стоит ли говорить, что особой радости Мунн не испытал.
Аркадия ликовала. Она знала, что произошло. Вернее, ей казалось, что она знает.
И вот она на Калгане. Она побывала в Центральном театре и слышала голоса певцов, известных даже в далеком Фонде. Она сама делала покупки в Центре Моды, потому что Хомир ничего не понимал в женской одежде. Продавщицы предлагали ей длинные, расшитые блестками платья с продольными складами, в которых она казалась выше и тоньше. Хомир дал ей десятикредитовую бумажку и, когда Аркадия обменяла ее на калганские калганиды, получилась толстая пачка. Она сделала другую прическу: на висках оставила, как было, а на затылке попросила сделать покороче. Ей чем-то подкрасили волосы, и они стали из золотистых просто золотыми.
Но самое главное… Конечно, дворец лорда Штеттина не так роскошен, как театр, и не окружен таким романтическим ореолом, как дворец Мула, шпили которого она мельком видела, пролетая над планетой, но все же это дворец настоящего лорда. Аркадия упивалась каждой минутой, проведенной во дворце.
Ее пригласила к себе сама Фаворитка лорда. Аркадия мысленно написала это имя с большой буквы, потому что знала, какую роль фаворитки играют в истории, какова их слава и власть. Она сама не прочь была стать фавориткой, знаменитой и могущественной, да только в Фонде это сейчас не модно и папа вряд ли позволит.
Леди Каллиа не совсем соответствовала представлению Аркадии о том, какой должна быть подруга правителя. Она была довольно пухленькая и нисколько не казалась коварной и жестокой. Окруженные первыми морщинами глаза смотрели близоруко, голос был высокий, хотя Аркадия ожидала услышать грудное контральто.
Каллиа спросила:
– Хочешь еще чаю, девочка?
– Спасибо, Ваша Светлость, я выпью еще чашку.
«Может, «Ваше Высочество» лучше?»
Аркадия продолжала со снисходительностью затока:
– У вас такое красивое ожерелье, моя госпожа!
«Пожалуй, «моя госпожа» лучше всего.»
– Правда? – Калии польстил комплимент.
Она сняла ожерелье и поиграла им.
– Тебе нравится? Бери его себе!
– О! Благодарю вас! – Аркадия подержала украшение в руке, полюбовалась и, собрав всю свою волю, протянула хозяйке. – Папа этого не одобрит.
– Почему? Ему не нравится жемчуг?
– Он будет недоволен, что я приняла его от вас в подарок. Он говорит, что нехорошо брать дорогие подарки от чужих людей.
– Нехорошо? Значит, и я поступила нехорошо, взяв это ожерелье в подарок от Первого Гражданина?
Аркадия покраснела.
– Нет, я хотела сказать…
Но леди Каллиа устала говорить на эту тему. Уронив ожерелье на пол, она сказала:
– Ты обещала рассказать мне о Фонде. Начинай.
Аркадия растерялась. Что можно рассказать об этом скучном до слез мире? Для нее Фонд ограничивался маленьким городом, в котором она жила, домом, ежедневными уроками прозаическими, обязанностями.
– О Фонде написано столько книг, – неуверенно начала она. – Вы, наверное, их читали.
– Ты читаешь книги? Я не могу: у меня от них болит голова. Я очень люблю фильмы о ваших торговцах – героических, сильных людях. Ваш друг, мистер Мунн, наверное, один из них? Правда, с виду он очень цивилизованный. В фильмах все торговцы носят бороды, говорят басом и властно обращаются с женщинами. Это правда?
– Правда, моя госпожа, – ответила Аркадия с искусственной улыбкой, – но не вся. Такими торговцы были раньше, когда им приходилось осваивать космос, раздвигать границы Фонда и нести цивилизацию в другие миры. Мы это проходили в школе. Теперь другое время, независимых торговцев больше нет. Торговлей занимаются корпорации.
– А я не знала, какой позор! Если мистер Мунн не торговец, чем же он занимается?
– Он библиотекарь.
Каллиа покачала головой и сокрушенно поцокала языком.
– Он присматривает за книгами! Галактика! По-моему, для взрослого мужчины трудно придумать занятие глупее!
– Он очень хороший библиотекарь, моя госпожа, и в Фонде эта профессия пользуется большим уважением, – Аркадия поставила яркую чашку на молочно-белую металлическую поверхность стола.
Хозяйка забеспокоилась.
– Милая девочка, я не хотела тебя обидеть. Я уверена, что мистер Мунн умный человек. Это видно по его глазам. Они такие… глубокие. И, наверное, он храбрый человек, если хочет попасть во дворец Мула.
– Храбрый? – в душе Аркадии проснулась бдительность.
Вот то, чего она так долго ждала! Интрига! Интрига! Как можно равнодушнее, глядя на ноготь большого пальца, Аркадия спросила:
– Разве для того, чтобы посетить дворец Мула, нужна храбрость?
– И немалая! – леди Каллиа округлила глаза и перешла на шепот. – На нем лежит проклятие. Умирая, Мул сказал, что никто не войдет в его дворец, пока не будет основана Галактическая Империя. Не то что во дворец, даже на его территорию никто не заходит.
– Это суеверие, – сказала Аркадия, выслушав.
– Не говори так! – огорчилась Каллиа. – Котик тоже говорит, что это суеверие, но советует его поддерживать, потому что оно помогает ему сохранить власть над людьми. Но я не видела, чтобы он хоть раз ходил во дворец. И Таллос не ходил – это человек, который был Первым Гражданином до Котика, – тут ее посетила какая-то мысль, и она поинтересовалась. – А что нужно мистеру Мунну во дворце?
Пора действовать. Из книг и фильмов Аркадия знала, что настоящая власть находится в руках любовницы правителя, что все его решения зависят от прихоти подруги. Поэтому, если дяде Хомиру не удастся уговорить лорда Штеттина, то она, Аркадия, может попытаться уладить дело с леди Каллией. Правда, леди Каллиа не производит впечатление умной женщины, но история показывает…
– У него там очень важное дело, моя госпожа. Вы обещаете сохранить тайну?
– Клянусь! – сказала Каллиа, прижимая руку к белой пышной груди.
Аркадия начала издалека.
– Дядя Хомир великий знаток жизни и деятельности Мула. Он написал много книг, в которых доказывал, что с покорением Фонда Мул изменил историю всей Галактики.
– Как интересно!
– Он считает, что План Селдона…
Леди Каллиа захлопала в ладоши.
– Знаю! Знаю! Все торговцы в фильмах говорят о Плане Селдона. Селдон устроил все так, чтобы Фонд всегда побеждал. Там фигурирует какая-то наука, необычайно сложная. Я не понимаю длинных объяснений и не люблю их слушать. Но ты говори, дорогая. Ты так хорошо объясняешь, что мне все становится понятно.
Аркадия продолжала:
– Ну вот, Фонд не смог победить Мула, то есть План Селдона не сработал. Кто же должен основать Вторую Империю?
– Вторую Империю?
– Да, когда-нибудь должна образоваться Вторая Империя, но когда и как? Вот в чем вопрос. Потом, есть еще Второй Фонд.
– Второй Фонд? – леди Каллиа совсем растерялась.
– Ну да, это мир психологов, последователей Селдона. Они планируют историю. Они остановили Мула, потому что он появился не вовремя, а теперь они могут поддержать Калган.
– Зачем?
– У Калгана есть все возможности стать ядром новой империи.
Леди Каллиа задумалась.
– Ты хочешь сказать, что Котик станет императором?
– Этого нельзя сказать наверняка. Так считает дядя Хомир. Чтобы проверить свои предположения, он хочет посмотреть бумаги Мула.
– Все это так сложно, – с сомнением протянула леди Каллиа.
Аркадия молчала. Она сделала все, что могла.
Лорд Штеттин был зол. Беседа с библиотекарем из Фонда казалась ему неблагодарным занятием. Более того, он считал это ниже своего достоинства. Как так: он, повелитель двадцати семи миров, обладатель самой мощной в Галактике военной машины, преемник великого Мула должен обсуждать какую-то чепуху с книжным червем!
Проклятие!
Он должен нарушить обычаи Калгана. Пустить этого недотепу во дворец только потому, что тот хочет написать о Муле еще одну книгу! Во имя знания! Галактика! Неужели он думает, что ему поверят! Нормальные люди не принимают этих слов всерьез. Впрочем, чтобы не пустить библиотекаря во дворец, нужно придумать более веский довод, чем все доводы этого хлюпика, вместе взятые.
– Тебе-то что нужно? – рявкнул Штеттин, когда на пороге появилась леди Каллиа.
– Ты занят?
– Да, занят.
– Котик, здесь никого нет! Неужели ты не уделишь мне минутку?
– О, Галактика! Чего ты хочешь? Говори скорее.
– Девочка сказала, – начала, запинаясь, леди Каллиа, – что они с дядей собираются посетить дворец Мула. Мы могли бы пойти с ними. Там, наверное, красиво…
– Ах, она сказала! Пусть говорит, что хочет – ни она, ни мы, никто во дворец не пойдет. Оставь меня! Мне не до тебя!
– Но, Котик, почему? Почему им нельзя во дворец? Девочка сказала, что ты станешь основателем империи.
– Ничего не хочу знать… Что-что? – он подошел к Каллии и схватил ее за руку выше локтя. – Что она сказала?
– Мне больно. Если ты будешь на меня так смотреть, я не смогу вспомнить, что она сказала.
Штеттин отпустил ее, и Каллиа, потирая руку, плачущим голосом проговорила:
– Я обещала ей не рассказывать.
– Какие обещания? Говори! Сейчас же!
– Она сказала, что есть какой-то Второй Фонд, который изменил План Селдона и хочет помочь тебе основать империю. Вот и все. А мистер Мунн, оказывается, видный ученый; он хочет найти во дворце Мула подтверждение всему этому. Больше она ничего не сказала. Ты сердишься?
Штеттин не ответил. Он выбежал из кабинета, хлопнув дверью. Леди Каллиа проводила его печальным взглядом.
Не прошло и часа, как Первый Гражданин скрепил личной печатью два вердикта. Один из них предписывал пятистам кораблям военного флота отправиться в космос на учения. Другой привел в смятение одного человека.
Хомир Мунн уже приготовился к вылету домой, когда ему принесли конверт с печатью Первого Гражданина. В конверте было официальное разрешение посетить дворец Мула. Стоит ли говорить, что особой радости Мунн не испытал.
Аркадия ликовала. Она знала, что произошло. Вернее, ей казалось, что она знает.
14. Тревога
Поли накрывала стол к завтраку, поглядывая на приемник, из которого выползала лента со сводкой новостей. Чтение новостей не отвлекало Поли от работы, состоявшей лишь в том, чтобы обдумать меню, выставить на стол нужные контейнеры, а после завтрака убрать остатки.
Прочтя очередное сообщение, она покачала головой и заметила:
– Ах, люди такие злые!
Доктор Дарелл что-то пробурчал в ответ.
Поли продолжала визгливым скрипучим голосом, каким всегда произносила обличительные речи:
– Вы только посмотрите, что делают эти ужасные калганцы! Почему бы им не жить спокойно? Нет, им нужны скандалы. Вот, пожалуйста: «Толпа осаждает консульство Фонда». Если бы я могла, я бы каждому из них посадила свою голову на плечи. Почему люди такие недалекие? У них совершенно нет памяти, доктор Дарелл. Вспомните последнюю войну – это было после Мула. Я тогда была ребенком, но помню, сколько было горя. Дядю убили, а ведь ему не было и двадцати. Тетя осталась одна с грудным младенцем на руках. А какой дядя был красивый: белокурый, кудрявый, с ямочкой на подбородке! Сейчас у его дочери – моей кузины – двое сыновей во флоте, и если что-нибудь случится…
Старики и женщины выставляли патрули в стратосферу – не дай Галактика, чтобы сейчас до этого дошло, – продукты были страшно дорогие, кое-что распределяли по карточкам. Мы жили впроголодь…
Не может быть, чтобы люди хотели воевать. Калганцам, я думаю, тоже приятнее сидеть дома с детьми и женами, чем носиться по космосу и рисковать жизнью. Во всем виноват этот страшный человек – Штеттин. Как только его земля носит! Убил старика Таллоса, а теперь хочет стать хозяином всего на свете.
Зачем ему с нами воевать, непонятно. Все равно мы победим. Так всегда было. Неужели все это нужно по Плану Селдона? Я иногда думаю, зачем планировать столько войн и смертей? Нет, я ничего не имею против Хари Селдона, он ученый, ему виднее. А что делает Второй Фонд? Почему не останавливает Штеттина? Будем надеяться, что остановит и ничего страшного не случится.
– Вы что-то сказали, Поли? – очнулся доктор Дарелл.
Глаза Поли удивленно округлились, потом сердито сузились.
– Нет, доктор, ничего. Молчу, как рыба. Разве в этом доме можно что-то сказать? Можешь хоть головой о стену биться, но попробуй хоть слово сказать! – и ушла, разгневанная.
Уход Поли произвел на доктора не большее впечатление, чем ее монолог.
Калган! Ерунда! Флот, вооруженный бластерами. Это не противник. Все же, отвернуться от этого нельзя. На прошлой неделе мэр предложил должность председателя комиссии по развитию науки. Он обещал дать ответ сегодня.
Доктор поерзал на стуле. Может, отказаться? Это покажется странным, а казаться странным сейчас никак нельзя. А Калган нужно выбросить из головы. У Дарелла один противник. Один.
Пока была жива жена, доктор рад был уклониться от борьбы, спрятаться от жизни. Как хорошо было на Транторе, среди руин прошлого. Тишина и забвение…
Но она умерла. Они не прожили вместе и пяти лет. Дарелл понял, что будет жить лишь для того, чтобы бороться с этим могущественным и осторожным врагом, который управляет его судьбой, который превратил его жизнь в войну с призраками, а Галактику – в шахматную доску.
Пусть это сублимация, он согласен, но лишь в борьбе он видит смысл своей жизни.
Пять счастливых лет он проработал в университете Сантэнни с доктором Кляйзе.
Кляйзе был хорошим экспериментатором, но теоретические разработки были ему не по силам. Дарелл ушел от Кляйзе, когда понял это.
Исследования, которые проводил Кляйзе, следовало бы держать в тайне, но Кляйзе не мог работать один. Ему нужны были сотрудники и информанты, а это – слабость.
Кляйзе не мог этого понять, а Дарелл не мог объяснить. Они расстались врагами. Так было нужно. Дарелл должен был уйти с поля боя побежденным – на случай, если кто-то за ним наблюдал.
Кляйзе работал с графиками, начерченными на бумаге, Дарелл проворачивал математические формулы в уме; Кляйзе окружил себя армией сотрудников, Дарелл работал один; Кляйзе был у всех на виду, Дарелл укрылся от любопытных глаз в загородном доме.
Он был очень близок к цели.
Психолог Второго Фонда – не человек, если судить по строению и работе мозга. Его отличие от обычного человека неуловимо, редкий психолог или нейрохимик заметит его, и все же оно есть. И поскольку оно сидит в мозгу, его нужно искать именно в мозгу.
Дано: человек со способностями Мула, врожденными или приобретенными, то есть, со способностями распознавать эмоции и управлять ими.
Найти: электрическую цепь, питающую эти способности, и детали энцефалограммы, ей соответствующие.
И тут в его жизнь вновь ворвался Кляйзе, в лице своего ученика Антора.
Карты! Графики! Для Дарелла это пройденный этап. Ему нужно не орудие, а рука, которая этим орудием управляет. Пришлось сотрудничать с Антором. Так безопаснее. От сотрудничества с мэром тоже не стоит отказываться. Придется стать председателем комиссии по развитию науки. Так безопаснее. Заговор внутри заговора.
Аркадия… Если бы его не трогали, этого никогда не случилось бы. Когда действуешь один, опасности подвергаешься тоже только ты один. Когда ты один…
Доктор Дарелл почувствовал, как в нем поднимается недоброе чувство к покойному Кляйзе, к живому и здравствующему Антору, ко всем дуракам, преисполненным благих намерений.
Прочтя очередное сообщение, она покачала головой и заметила:
– Ах, люди такие злые!
Доктор Дарелл что-то пробурчал в ответ.
Поли продолжала визгливым скрипучим голосом, каким всегда произносила обличительные речи:
– Вы только посмотрите, что делают эти ужасные калганцы! Почему бы им не жить спокойно? Нет, им нужны скандалы. Вот, пожалуйста: «Толпа осаждает консульство Фонда». Если бы я могла, я бы каждому из них посадила свою голову на плечи. Почему люди такие недалекие? У них совершенно нет памяти, доктор Дарелл. Вспомните последнюю войну – это было после Мула. Я тогда была ребенком, но помню, сколько было горя. Дядю убили, а ведь ему не было и двадцати. Тетя осталась одна с грудным младенцем на руках. А какой дядя был красивый: белокурый, кудрявый, с ямочкой на подбородке! Сейчас у его дочери – моей кузины – двое сыновей во флоте, и если что-нибудь случится…
Старики и женщины выставляли патрули в стратосферу – не дай Галактика, чтобы сейчас до этого дошло, – продукты были страшно дорогие, кое-что распределяли по карточкам. Мы жили впроголодь…
Не может быть, чтобы люди хотели воевать. Калганцам, я думаю, тоже приятнее сидеть дома с детьми и женами, чем носиться по космосу и рисковать жизнью. Во всем виноват этот страшный человек – Штеттин. Как только его земля носит! Убил старика Таллоса, а теперь хочет стать хозяином всего на свете.
Зачем ему с нами воевать, непонятно. Все равно мы победим. Так всегда было. Неужели все это нужно по Плану Селдона? Я иногда думаю, зачем планировать столько войн и смертей? Нет, я ничего не имею против Хари Селдона, он ученый, ему виднее. А что делает Второй Фонд? Почему не останавливает Штеттина? Будем надеяться, что остановит и ничего страшного не случится.
– Вы что-то сказали, Поли? – очнулся доктор Дарелл.
Глаза Поли удивленно округлились, потом сердито сузились.
– Нет, доктор, ничего. Молчу, как рыба. Разве в этом доме можно что-то сказать? Можешь хоть головой о стену биться, но попробуй хоть слово сказать! – и ушла, разгневанная.
Уход Поли произвел на доктора не большее впечатление, чем ее монолог.
Калган! Ерунда! Флот, вооруженный бластерами. Это не противник. Все же, отвернуться от этого нельзя. На прошлой неделе мэр предложил должность председателя комиссии по развитию науки. Он обещал дать ответ сегодня.
Доктор поерзал на стуле. Может, отказаться? Это покажется странным, а казаться странным сейчас никак нельзя. А Калган нужно выбросить из головы. У Дарелла один противник. Один.
Пока была жива жена, доктор рад был уклониться от борьбы, спрятаться от жизни. Как хорошо было на Транторе, среди руин прошлого. Тишина и забвение…
Но она умерла. Они не прожили вместе и пяти лет. Дарелл понял, что будет жить лишь для того, чтобы бороться с этим могущественным и осторожным врагом, который управляет его судьбой, который превратил его жизнь в войну с призраками, а Галактику – в шахматную доску.
Пусть это сублимация, он согласен, но лишь в борьбе он видит смысл своей жизни.
Пять счастливых лет он проработал в университете Сантэнни с доктором Кляйзе.
Кляйзе был хорошим экспериментатором, но теоретические разработки были ему не по силам. Дарелл ушел от Кляйзе, когда понял это.
Исследования, которые проводил Кляйзе, следовало бы держать в тайне, но Кляйзе не мог работать один. Ему нужны были сотрудники и информанты, а это – слабость.
Кляйзе не мог этого понять, а Дарелл не мог объяснить. Они расстались врагами. Так было нужно. Дарелл должен был уйти с поля боя побежденным – на случай, если кто-то за ним наблюдал.
Кляйзе работал с графиками, начерченными на бумаге, Дарелл проворачивал математические формулы в уме; Кляйзе окружил себя армией сотрудников, Дарелл работал один; Кляйзе был у всех на виду, Дарелл укрылся от любопытных глаз в загородном доме.
Он был очень близок к цели.
Психолог Второго Фонда – не человек, если судить по строению и работе мозга. Его отличие от обычного человека неуловимо, редкий психолог или нейрохимик заметит его, и все же оно есть. И поскольку оно сидит в мозгу, его нужно искать именно в мозгу.
Дано: человек со способностями Мула, врожденными или приобретенными, то есть, со способностями распознавать эмоции и управлять ими.
Найти: электрическую цепь, питающую эти способности, и детали энцефалограммы, ей соответствующие.
И тут в его жизнь вновь ворвался Кляйзе, в лице своего ученика Антора.
Карты! Графики! Для Дарелла это пройденный этап. Ему нужно не орудие, а рука, которая этим орудием управляет. Пришлось сотрудничать с Антором. Так безопаснее. От сотрудничества с мэром тоже не стоит отказываться. Придется стать председателем комиссии по развитию науки. Так безопаснее. Заговор внутри заговора.
Аркадия… Если бы его не трогали, этого никогда не случилось бы. Когда действуешь один, опасности подвергаешься тоже только ты один. Когда ты один…
Доктор Дарелл почувствовал, как в нем поднимается недоброе чувство к покойному Кляйзе, к живому и здравствующему Антору, ко всем дуракам, преисполненным благих намерений.