— Цезарь, сбегай спроси, не надо ли им чего, — сказал Химков, и, беря штурвал из рук негритенка, он показал на люк матросского кубрика.
Цезарь кивнул головой и умчался.
А внизу, в матросском кубрике, попавшие в ловушку пираты с тяжелыми от хмеля головами снова подняли руготню. Сегодня они были особенно возбуждены. Матросы галдели, орали, перебивая друг друга, готовясь пустить в ход кулаки.
Кубрик, освещенный колеблющимся светом сальной свечи, загроможденный койками и тяжелыми сундуками, выглядел мрачно. Табачный дым, окутавший людей едким густым облаком, затруднял дыхание. Кубрик, словно ящик на гигантских качелях, то стремительно поднимался вверх, то проваливался куда-то в пропасть. Пустой бочонок из-под рома, повинуясь качке, бешено шарахался из угла в угол, задевая ноги сидящих. Но разгоряченные спором пираты не обращали на это внимания.
— Ты, безмозглый кусок сала! — кричал боцману чернобородый португалец. — Ты хвастался своими подвигами на русском корабле. «Там остались одни мертвецы» — не твои ли это слова? А когда появился шкипер живой и здоровый с матросом в придачу, ты даже не узнал его. По-твоему, они вернулись с того света… Мертвые кусаются… — Португальца трясло от бешенства. — А виной всему негритенок, тринадцатый по счету среди нас. Я предлагал выбросить его за борт… Не ты ли, одноглазый дуралей, оставил его на корабле? Из-за тебя всем нам придется надеть пеньковые галстуки.
— Пеньковые галстуки?! — И боцман, до того спокойно слушавший португальца, привскочил. — Не думаешь ли всерьез, что русский шкипер с калекой-матросом смогут удержать бриг? — Глаз боцмана зажегся жестоким огнем. — Х-ха, я никогда не считал тебя умным человеком, Фред, но по крайней мере раньше ты не был трусом. Одиннадцать против двоих. Х-ха! — Боцман с презрением посмотрел на матросов. — Завтра бриг будет в наших руках… Ну-ка, Фред, — приказал он, — посмотри, ушел ли шкипер… Не может же он часами торчать у люка.
Португалец с мрачной подозрительностью взглянул на боцмана.
— Посмотреть? Я не родился, как ты, с серебряной ложкой во рту… Сам Деви Джонс не заставит меня это сделать.
Встретив тяжелый взгляд Одноглазого, Фред поспешил к лестнице.
— Эй, шкипер! — подвинувшись на три ступеньки, завопил он.
В ответ послышался яростный собачий лай. Португалец кубарем скатился с трапа. Пираты молча переглянулись.
— Х-ха, ты трусишь, как баба, Фред, — с презрением пробурчал боцман.
— Я просто осторожен, вот и все, — с раздражением ответил португалец. — Собака дает им знать и… Это все глупые выдумки. Боб. Поздно закрывать конюшню, когда жеребец украден.
— Х-ха, это ровно ничего не значит, ребята, — спокойно сказал Одноглазый.
— Я придумал кое-что похитрей… Мы поставим телегу впереди твоего жеребца, Фред. Все дело в том, чтобы там, — он указал большим пальцем кверху, — не догадались о моем плане… Слушайте…
Пираты сдвинулись, тесным кольцом окружив своего предводителя.
План боцмана был прост и остроумен. Он хотел пробить ход в толстой переборке, отделявшей носовой трюм от кубрика.
— Пусть они сторожат со своей собакой здесь, а мы выйдем на палубу в другом месте, и тогда… — Одноглазый с торжеством посмотрел на своих товарищей. Он сидел важный, надувшись, как рыбий пузырь.
Пираты разразились бурными воплями радости. Собака на палубе опять громко залаяла.
— Тише, дурачье! — прикрикнул боцман. — Провалите дело.
Боясь привлечь внимание мореходов, пираты молча начали ковырять ножами неподатливое, твердое, как камень, дерево. Работали по двое, остальные отдыхали. Работали с остервенением, рассчитывая на скорую удачу.
— Капитан Браун не пожалел денег на дерево, — ворчал боцман, — такие доски делаются только крепче с годами… Н-да, свело пальцы, ребята, — пожаловался он и несколько раз сжал и разжал кулак.
Работа двигалась. Прошло несколько часов. Пять толстых обрубков дерева лежали на полу.
— Еще один такой кусочек, и даже Боб протащит в трюм свое сало, — шутил португалец.
К утру путь в трюм был открыт. Одноглазый зажег фонарь и первый полез в темную дыру.
— Эй, мистер Боб! — раздался неожиданно голос с палубы.
— Это Цезарь, — прошептал суеверный португалец. — Проклятый негритенок, путается под ногами…
Матросы с опаской глядели то на боцмана, то на лестницу.
Одноглазый не растерялся. Он быстро приволок к переборке пустой сундук и закрыл им только что сделанный лаз.
— Это ты, Цезарь? — вкрадчиво отозвался он, убедившись, что дыру заметить нельзя. — Слушаю тебя, сынок.
— Капитан послал меня узнать, не надо ли вам чего-нибудь… провизии или воды.
— Спасибо, Цезарь, — лицемерил Одноглазый. — Хвала богу, у нас пока все есть. А ты разве не с нами, сынок? Может быть, ты выпустишь нас отсюда?
Негритенок не ответил. В тишине громко прозвучали по палубе его удалявшиеся шаги.
— Негр ходит в сапогах. Вот так штука! — злобно зашипел португалец. — Ну, погоди, я доберусь до тебя, черная душа…
— За дело, ребята! Замолчи, Фред. — И боцман с фонарем в руках втиснул свое массивное тело в трюм. — Я мигом вернусь обратно, — глухо раздались его слова в темноте.
С нетерпением ждали пираты его возвращения.
— Не повезло… трюм плотно заставлен бочками, большими бочками с ворванью, — возвратившись, сообщил боцман, — я не нашел прохода, придется еще поработать, ребята. Часть бочек мы перекатим в кубрик. Дыру придется сделать пошире.
Городков, стараясь понять, почему протекает палуба, со всех сторон обошел грозное сооружение. Пушка стояла на круглом вращающемся лафете, и вода падала в трюм сквозь зазоры между деревянным кругом и досками палубы.
«Тут что-то не так, — соображал Семен, — палуба не должна протекать. Надо сказать Ивану».
К Семену, добродушно улыбаясь, подошел негритенок. Он хотел было позвать морехода обедать, но, поймав его хмурый взгляд, стал тоже присматриваться, стараясь понять, чем озабочен Семен. Когда новые потоки зашумели по палубе и вода с шипеньем прошла сквозь пазы в трюм, он радостно вскрикнул, тронув Городкова за рукав.
— Бум, бум, — показал негритенок на пушку, — так… в трюм. — И он плавно опустил ладони вниз.
Подойдя к срезу юта. Цезарь ухватился за круглую тяжелую крышку, как раз подходящую по размеру к палубному вырезу.
Теперь Городков понял. Пушку надо опустить в трюм и закрыть дыру крышкой, на которую показывал негритенок.
— Молодец, — сказал Семен, одобрительно погладив негритенка по голове.
«Прячут пушку, разбойники. И стрелять удобнее, — подумал Семен, — пали во все стороны».
Постукивая деревяшкой, он еще раз обошел орудие, повернул его, встал на лафет, попытался опустить пушку в трюм. Но лафет не поддавался.
— Я знай, — обрадовано сказал Цезарь, — надо там. — И он показал черной рукой на закрытый брезентом трюм.
«Опустить, что ли, пушку, — подумал Семен, — иначе затопит трюм; открою, пусть малый покажет». Городков приоткрыл брезент и вытащил одну доску. Трюм был загружен почти доверху. Здесь были бочки с золой и ворванью, закупленные капитаном Брауном в Архангельске.
Проворный, как кузнечик, негритенок мигом исчез в трюме. Он стал пробираться узким проходом, оставленным между бортом и рядом бочек. Проход был укреплен бревнами и досками. Негритенок нашел ручку подъемного механизма, и пушка медленно пошла вниз.
Почти у самого люка Цезарь услышал легкий шум, доносившийся откуда-то из-за бочек. Вытаращив глаза, он застыл от удивления: тяжелая бочка двигалась прямо на него. Негритенок верил и не верил своим глазам. Вот бочка пошла в сторону. В открывшемся узком проходе на четвереньках стоял одноглазый боцман и в упор смотрел на Цезаря. Холодный, жестокий взгляд пирата словно пригвоздил негритенка на месте, отнял у него язык.
— А, это ты, мой мальчик! — медовым голосом сказал Одноглазый. — Вот приятная встреча… Подойди сюда, сынок, помоги мне. — Кривая усмешка тронула его губы. — Да ты не бойся, — добавил он, видя, что негритенок дрожит от страха.
Боцман находился в затруднительном положении. Ему было явно не по себе.
«Если я двинусь, — думал он, — проклятый негр закричит, тогда все пропало… Что делать?» От напряжения изо рта боцмана струйкой потянулась слюна.
— Ты не собираешься помочь мне, сынок, — тянул он время, — нехорошо, бог накажет тебя на том свете. Может быть, тебе трудно сдвинуться? — Боцман не спускал глаз с негритенка. — Тогда я помогу тебе, помогу… — Изловчившись, он скакнул к негритенку.
С отчаянным криком Цезарь бросился бежать. Поздно. Боцман успел схватить его за ногу. Выхватив нож, он собирался прикончить негритенка. В этот момент на пирата обрушилось грузное тело Семена; раздался выстрел, и боцман, захрипев, закончил свои счеты с жизнью.
Негритенок снова истошно завопил. В проходе между бочек показалась взлохмаченная голова долговязого Майкла. Не потеряв и секунды, он волчьим скоком бросился на морехода. Несдобровать бы Семену, если бы не Цезарь: взвизгнув, негритенок вонзил острые зубы в руку пирата, и нож только слегка задел помора. Обернувшись, Семен схватил страшными ручищами Майкла за горло. Хрустнули позвонки, хриплый крик вырвался из его горла. Мелькнуло блестящее от пота лицо, расширенные от ужаса глаза Третьего вступившего в драку Семен уложил выстрелом из второго пистолета. Четвертый, осторожный португалец Фред, увидев разъяренного морехода, стал пятиться назад. В неукротимой ярости бросился на него Семен. Чувствуя свой конец, португалец закрыл руками глаза, обессилев от страха. Схватив его за волосы, Семен в исступлении стал колотить его головой о дубовые бочки…
В трюм спрыгнул Хнмков: услыхав выстрелы, он привязал штурвал и поспешил на помощь.
— Семен, довольно, — пытался остановить он друга. Но Семен словно сошел с ума.
— Федюшка, — хрипел он, страшно вращая глазами, — други, за вас!
С трудом оттащил Химков хрипевшего, задыхавшегося товарища от неподвижного тела португальца.
Пираты больше не показывались. Оставшиеся в живых поспешно укрылись в кубрике и завалили вход тяжелыми бочками и сундуками. Куда девалась их былая удаль! Встретив достойного противника, они оказались жалкими трусами.
Измученный борьбой Семен долго обнимал счастливого негритенка, доказавшего свою верность мореходам. С того дня Цезарь сделался полноправным членом маленькой команды брига. Когда Семен пришел в себя и поднялся к рулю сменить товарища, Химков не узнал его: угрюмое лицо Семена дышало неподдельной радостью.
— Пятерых… отомстил! — возбужденно сказал он. — А ежели они опять в трюм полезут, а мы не заметим? Прикончить бы их всех, Ваня?
— Не полезут, Дружок караулит в трюме… да и атамана у них теперь нет, — успокоил друга Химков. — Людей убивать негоже, не каты? мы…
С приближением к Святому Носу ветер стал ослабевать. Море закрылось густым туманом. Мачты, паруса, такелаж — все покрылось тяжелыми каплями влаги. Берег должен быть близко, и Химков чувствовал это. Привязав снова рулевое колесо и прихватив негритенка, мореходы убрали лишние паруса. Шторм не прошел даром для брига. Химков увидел большую трещину, расколовшую грот-мачту.
— Ежели б чуть крепче ветер, — сказал он Семену, — пришлось бы нам у морского бога гостить.
Работать теперь было не в пример легче. К полдню туман стал редеть, видимость постепенно улучшалась, и скоро горизонт стал чистым и далеким.
Как-то сразу открылись плавные склоны гор Мурманского берега. Черные холодные скалы, запорошенные молодым снежком, быстро поднимались из воды; казалось, будто они несутся навстречу паруснику. Вот и Святой Нос — как знаком всем поморам этот суровый мыс! Сколько столетий встречает и провожает он мореходов в далекие плавания!
Из Горла Белого моря несло шугу, блинчатый лед. Химков направил парусник в узкую полосу чистой воды под Терским берегом.
— Благодать, тихо, словно по реке идем! — радостно обмолвился Семен.
— Верно, Сеня, тихо. А ежели б опоздали на неделю — в город не попасть. Все море в торосье одел бы мороз.
Под берегом зыбь почти не чувствовалась. Ветер стал еще слабее. Незаметно подбирался под одежду друзей холодок. Закуржавели паруса и снасти. Брызги мерзли на палубе, бриг обрастал ледяной шубой.
Химков задумчиво смотрел на восток. Проходили памятные места. Вспомнился Кровавый торос… Вспомнил отца, Наталью, верного друга Степана. Как сложится дальше судьба, что его ></emphasis> ? Палачи.
прокормить детей?
На мостике появился негритенок. Глянув на него, мореходы не могли удержаться от смеха.
— Озяб мальчонка, — хохотал Семен, — ох, уморил!
— Чучело огородное, — вторил Химков. Обрядившись в длиннополый, до пят, капитанский кафтан, напялив на голову треугольную шляпу, Цезарь гордо вышагивал по мостику.
— Пойдем, — сказал он, схватив за рукав Химкова, — пойдем… каюта.
— Зачем в каюту? — удивился Иван. — Обед приготовил? Рано будто.
— Нет, нет, пойдем, — тянул Химкова негритенок.
— Пойди с ним, Ваня, — перестав смеяться, сказал Семен, — не будет он без дела звать.
В каюте негритенок обернулся и, весело оскалив белые зубы, сказал Химкову:
— Деньги, много.
С важным видом он открыл настенный шкафчик, где шкипер Браун хранил спиртное, и пошарил рукой по стенам. Медленно отошла в сторону потайная дверца шкафчика, открыв нишу в переборке каюты.
— Деньги, — еще раз сказал негритенок, — боцман искал…
Теперь Химков рассмотрел большую шкатулку, прикованную цепью к железному кольцу. Волнуясь, он вынул шкатулку из тайника.
— Тяжела, — пробормотал Иван, с трудом поставив ее на стол. Осмотрев и ощупав шкатулку со всех сторон, он попробовал открыть ее ножом.
— Ну и крепка, не откроешь так-то, — с сожалением сказал он, сломав стальное лезвие.
— Смотри, — услышал он голос Цезаря. В руках негритенка блестел небольшой ключ. — Здесь нашел, — ткнул он пальцем на маленький карманчик капитанского кафтана.
Едва сдерживая нетерпение, Химков открывал шкатулку. Дважды повернулся ключ, послышался серебряный перезвон колокольчиков. Когда музыка замолкла, крышка открылась, и колокольчики снова зазвенели. У Химкова зарябило в глазах от множества золотых монет. Закружилась голова. Не веря глазам, он сунул руку в шкатулку. Золото, самое настоящее золото!
«Половину Семену, — мелькнула мысль, — не будет бедовать калека. Нет, всех оделить надо, кто погиб… сирот, вдов. — Он вспомнил о негритенке: — И ему».
Цезарь, видя радость Ивана, сам от души радовался: широкая улыбка не сходила с его черного доброго лица.
Химков крепко расцеловал Цезаря в толстые губы и бросился к товарищу поделиться большой удачей.
Шкипер Браун хранил деньги не только в подвалах торгового дома «Вольф и сыновья»… Как-то раз, напившись до бесчувствия, он забыл закрыть свой тайник, и негритенок узнал секрет своего хозяина.
Время шло быстро. Вот возник перед глазами приметный мыс на Зимних горах. Мореходы снова взялись за паруса. Бриг еще сбавил ход, и вовремя — впереди мельтешил низкий берег Мудьюжского острова. Химков не отходил от руля. Извилистый двинской фарватер требовал опытной руки и напряженного внимания.
В полдень следующего дня бриг «Два ангела» встал на якорь против обнесенных лесами куполов недостроенного Архангельского собора.
Поднявшись на борт парусника, таможенные, чиновники удивились царившей тишине и безлюдью. Ни штурмана, ни матросов на палубе не было. У носового трюма прохаживался негритенок в парадной капитанской одежде, да у фок-мачты лежала рыжая лохматая собака.
Еще больше удивились чиновники, открыв дверь капитанской каюты… Двое русских мореходов, развалившись на полу, спали тяжелым сном смертельно уставших людей. Офицер таможенной стражи так и не мог их добудиться.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ В октябрьский холодный и дождливый день два больших завозных карбаса медленно подтягивали к пристани иноземный парусник. Мореходы, случившиеся на берегу, с удивлением разглядывали на зеленом корпусе брига русскую надпись «Святой Варлаам».
Еще больше удивились мореходы, узнав капитана, шагавшего на шканцах.
— Гляди, никак, Химков Ванюшка! — сказал кто-то, показывая пальцем на рослого мужика с русой бородой.
— Он и есть, — подтвердили из толпы…
— И Городков Семен на руле… Да он без ноги, калека…
— Смотри, смотри, арабчонок с ними!.. Когда парусник встал вплотную к берегу и его крепко привязали толстыми веревками к сваям, пристанские матросы положили сходни.
— Разойдись! — закричали в толпу показавшиеся на палубе стражники.
По сходням спустились, окруженные стражей, семь иноземных моряков. Звеня кандалами, они медленно, потупив головы, шли мимо архангелогородцев.
Трудно описать негодование мореходов, узнавших о злодействе пиратов. Они не уставали слушать рассказы Ивана Химкова и Семена Городкова.
Весть о гибели двенадцати мореходов с лодьи «Святой Варлаам» в этот же день облетела весь город. На панихиду собралась вся морская братия. Корабельная слобода гудела, словно потревоженный улей.
Вернувшийся с промысла Амос Корнилов обвинил в гибели мореходов купца Вильямса Бака. Он вспомнил конторщика Бринера, вспомнил Питер…
Толпа мореходов грозно двинулась к дому англичанина. Но контора ловкого дельца опустела: Вильямс Бак исчез. В городе поговаривали, что купец не забыл прихватить с собой солидную сумму казенных денег.
С первыми ноябрьскими метелями Степан Шарапов привез в Архангельск Наталью. Иван радостно встретил свою невесту. Приехал из Мезени Алексей Химков.
…Мягкая рука времени сгладила горе. Богатую свадьбу сыграл Иван Химков. Целую неделю гуляли мореходы. Посаженным отцом невесты был Степан Шарапов. А негритенок Цезарь, получив свою долю золотых гиней, остался жить в новом доме своего друга Семена Городкова. Его крестили в православную веру и назвали Федором в память зуйка Федюшки.
Еремей Панфилыч Окладников, опасаясь расправы, уехал на время в Каргополь. Когда жениху рассказали о всех проделках купца, он, помрачнев, ответил:
— Придет время, сочтемся!
Вслед за Иваном, откупив заезжий двор, женился на Марфутке Петр Малыгин.
Чужие паруса не испугали русских людей, не смогли закрыть поморам путь на Грумант. По-прежнему в своих становищах мореходы готовят на промысел крепкие лодьи.
Снова настанут теплые дни, и сотни поморских судов, набрав в паруса ветра, побегут стайкой белокрылых птиц во льды Студеного моря.
Цезарь кивнул головой и умчался.
А внизу, в матросском кубрике, попавшие в ловушку пираты с тяжелыми от хмеля головами снова подняли руготню. Сегодня они были особенно возбуждены. Матросы галдели, орали, перебивая друг друга, готовясь пустить в ход кулаки.
Кубрик, освещенный колеблющимся светом сальной свечи, загроможденный койками и тяжелыми сундуками, выглядел мрачно. Табачный дым, окутавший людей едким густым облаком, затруднял дыхание. Кубрик, словно ящик на гигантских качелях, то стремительно поднимался вверх, то проваливался куда-то в пропасть. Пустой бочонок из-под рома, повинуясь качке, бешено шарахался из угла в угол, задевая ноги сидящих. Но разгоряченные спором пираты не обращали на это внимания.
— Ты, безмозглый кусок сала! — кричал боцману чернобородый португалец. — Ты хвастался своими подвигами на русском корабле. «Там остались одни мертвецы» — не твои ли это слова? А когда появился шкипер живой и здоровый с матросом в придачу, ты даже не узнал его. По-твоему, они вернулись с того света… Мертвые кусаются… — Португальца трясло от бешенства. — А виной всему негритенок, тринадцатый по счету среди нас. Я предлагал выбросить его за борт… Не ты ли, одноглазый дуралей, оставил его на корабле? Из-за тебя всем нам придется надеть пеньковые галстуки.
— Пеньковые галстуки?! — И боцман, до того спокойно слушавший португальца, привскочил. — Не думаешь ли всерьез, что русский шкипер с калекой-матросом смогут удержать бриг? — Глаз боцмана зажегся жестоким огнем. — Х-ха, я никогда не считал тебя умным человеком, Фред, но по крайней мере раньше ты не был трусом. Одиннадцать против двоих. Х-ха! — Боцман с презрением посмотрел на матросов. — Завтра бриг будет в наших руках… Ну-ка, Фред, — приказал он, — посмотри, ушел ли шкипер… Не может же он часами торчать у люка.
Португалец с мрачной подозрительностью взглянул на боцмана.
— Посмотреть? Я не родился, как ты, с серебряной ложкой во рту… Сам Деви Джонс не заставит меня это сделать.
Встретив тяжелый взгляд Одноглазого, Фред поспешил к лестнице.
— Эй, шкипер! — подвинувшись на три ступеньки, завопил он.
В ответ послышался яростный собачий лай. Португалец кубарем скатился с трапа. Пираты молча переглянулись.
— Х-ха, ты трусишь, как баба, Фред, — с презрением пробурчал боцман.
— Я просто осторожен, вот и все, — с раздражением ответил португалец. — Собака дает им знать и… Это все глупые выдумки. Боб. Поздно закрывать конюшню, когда жеребец украден.
— Х-ха, это ровно ничего не значит, ребята, — спокойно сказал Одноглазый.
— Я придумал кое-что похитрей… Мы поставим телегу впереди твоего жеребца, Фред. Все дело в том, чтобы там, — он указал большим пальцем кверху, — не догадались о моем плане… Слушайте…
Пираты сдвинулись, тесным кольцом окружив своего предводителя.
План боцмана был прост и остроумен. Он хотел пробить ход в толстой переборке, отделявшей носовой трюм от кубрика.
— Пусть они сторожат со своей собакой здесь, а мы выйдем на палубу в другом месте, и тогда… — Одноглазый с торжеством посмотрел на своих товарищей. Он сидел важный, надувшись, как рыбий пузырь.
Пираты разразились бурными воплями радости. Собака на палубе опять громко залаяла.
— Тише, дурачье! — прикрикнул боцман. — Провалите дело.
Боясь привлечь внимание мореходов, пираты молча начали ковырять ножами неподатливое, твердое, как камень, дерево. Работали по двое, остальные отдыхали. Работали с остервенением, рассчитывая на скорую удачу.
— Капитан Браун не пожалел денег на дерево, — ворчал боцман, — такие доски делаются только крепче с годами… Н-да, свело пальцы, ребята, — пожаловался он и несколько раз сжал и разжал кулак.
Работа двигалась. Прошло несколько часов. Пять толстых обрубков дерева лежали на полу.
— Еще один такой кусочек, и даже Боб протащит в трюм свое сало, — шутил португалец.
К утру путь в трюм был открыт. Одноглазый зажег фонарь и первый полез в темную дыру.
— Эй, мистер Боб! — раздался неожиданно голос с палубы.
— Это Цезарь, — прошептал суеверный португалец. — Проклятый негритенок, путается под ногами…
Матросы с опаской глядели то на боцмана, то на лестницу.
Одноглазый не растерялся. Он быстро приволок к переборке пустой сундук и закрыл им только что сделанный лаз.
— Это ты, Цезарь? — вкрадчиво отозвался он, убедившись, что дыру заметить нельзя. — Слушаю тебя, сынок.
— Капитан послал меня узнать, не надо ли вам чего-нибудь… провизии или воды.
— Спасибо, Цезарь, — лицемерил Одноглазый. — Хвала богу, у нас пока все есть. А ты разве не с нами, сынок? Может быть, ты выпустишь нас отсюда?
Негритенок не ответил. В тишине громко прозвучали по палубе его удалявшиеся шаги.
— Негр ходит в сапогах. Вот так штука! — злобно зашипел португалец. — Ну, погоди, я доберусь до тебя, черная душа…
— За дело, ребята! Замолчи, Фред. — И боцман с фонарем в руках втиснул свое массивное тело в трюм. — Я мигом вернусь обратно, — глухо раздались его слова в темноте.
С нетерпением ждали пираты его возвращения.
— Не повезло… трюм плотно заставлен бочками, большими бочками с ворванью, — возвратившись, сообщил боцман, — я не нашел прохода, придется еще поработать, ребята. Часть бочек мы перекатим в кубрик. Дыру придется сделать пошире.
* * *
На палубе между мачтами стояла длинная бронзовая пушка, стрелявшая тридцатидвухфунтовыми ядрами. Когда волны покрупнее опрокидывались на бриг, вода потоками уходила под палубу в том месте, где стояла пушка.Городков, стараясь понять, почему протекает палуба, со всех сторон обошел грозное сооружение. Пушка стояла на круглом вращающемся лафете, и вода падала в трюм сквозь зазоры между деревянным кругом и досками палубы.
«Тут что-то не так, — соображал Семен, — палуба не должна протекать. Надо сказать Ивану».
К Семену, добродушно улыбаясь, подошел негритенок. Он хотел было позвать морехода обедать, но, поймав его хмурый взгляд, стал тоже присматриваться, стараясь понять, чем озабочен Семен. Когда новые потоки зашумели по палубе и вода с шипеньем прошла сквозь пазы в трюм, он радостно вскрикнул, тронув Городкова за рукав.
— Бум, бум, — показал негритенок на пушку, — так… в трюм. — И он плавно опустил ладони вниз.
Подойдя к срезу юта. Цезарь ухватился за круглую тяжелую крышку, как раз подходящую по размеру к палубному вырезу.
Теперь Городков понял. Пушку надо опустить в трюм и закрыть дыру крышкой, на которую показывал негритенок.
— Молодец, — сказал Семен, одобрительно погладив негритенка по голове.
«Прячут пушку, разбойники. И стрелять удобнее, — подумал Семен, — пали во все стороны».
Постукивая деревяшкой, он еще раз обошел орудие, повернул его, встал на лафет, попытался опустить пушку в трюм. Но лафет не поддавался.
— Я знай, — обрадовано сказал Цезарь, — надо там. — И он показал черной рукой на закрытый брезентом трюм.
«Опустить, что ли, пушку, — подумал Семен, — иначе затопит трюм; открою, пусть малый покажет». Городков приоткрыл брезент и вытащил одну доску. Трюм был загружен почти доверху. Здесь были бочки с золой и ворванью, закупленные капитаном Брауном в Архангельске.
Проворный, как кузнечик, негритенок мигом исчез в трюме. Он стал пробираться узким проходом, оставленным между бортом и рядом бочек. Проход был укреплен бревнами и досками. Негритенок нашел ручку подъемного механизма, и пушка медленно пошла вниз.
Почти у самого люка Цезарь услышал легкий шум, доносившийся откуда-то из-за бочек. Вытаращив глаза, он застыл от удивления: тяжелая бочка двигалась прямо на него. Негритенок верил и не верил своим глазам. Вот бочка пошла в сторону. В открывшемся узком проходе на четвереньках стоял одноглазый боцман и в упор смотрел на Цезаря. Холодный, жестокий взгляд пирата словно пригвоздил негритенка на месте, отнял у него язык.
— А, это ты, мой мальчик! — медовым голосом сказал Одноглазый. — Вот приятная встреча… Подойди сюда, сынок, помоги мне. — Кривая усмешка тронула его губы. — Да ты не бойся, — добавил он, видя, что негритенок дрожит от страха.
Боцман находился в затруднительном положении. Ему было явно не по себе.
«Если я двинусь, — думал он, — проклятый негр закричит, тогда все пропало… Что делать?» От напряжения изо рта боцмана струйкой потянулась слюна.
— Ты не собираешься помочь мне, сынок, — тянул он время, — нехорошо, бог накажет тебя на том свете. Может быть, тебе трудно сдвинуться? — Боцман не спускал глаз с негритенка. — Тогда я помогу тебе, помогу… — Изловчившись, он скакнул к негритенку.
С отчаянным криком Цезарь бросился бежать. Поздно. Боцман успел схватить его за ногу. Выхватив нож, он собирался прикончить негритенка. В этот момент на пирата обрушилось грузное тело Семена; раздался выстрел, и боцман, захрипев, закончил свои счеты с жизнью.
Негритенок снова истошно завопил. В проходе между бочек показалась взлохмаченная голова долговязого Майкла. Не потеряв и секунды, он волчьим скоком бросился на морехода. Несдобровать бы Семену, если бы не Цезарь: взвизгнув, негритенок вонзил острые зубы в руку пирата, и нож только слегка задел помора. Обернувшись, Семен схватил страшными ручищами Майкла за горло. Хрустнули позвонки, хриплый крик вырвался из его горла. Мелькнуло блестящее от пота лицо, расширенные от ужаса глаза Третьего вступившего в драку Семен уложил выстрелом из второго пистолета. Четвертый, осторожный португалец Фред, увидев разъяренного морехода, стал пятиться назад. В неукротимой ярости бросился на него Семен. Чувствуя свой конец, португалец закрыл руками глаза, обессилев от страха. Схватив его за волосы, Семен в исступлении стал колотить его головой о дубовые бочки…
В трюм спрыгнул Хнмков: услыхав выстрелы, он привязал штурвал и поспешил на помощь.
— Семен, довольно, — пытался остановить он друга. Но Семен словно сошел с ума.
— Федюшка, — хрипел он, страшно вращая глазами, — други, за вас!
С трудом оттащил Химков хрипевшего, задыхавшегося товарища от неподвижного тела португальца.
Пираты больше не показывались. Оставшиеся в живых поспешно укрылись в кубрике и завалили вход тяжелыми бочками и сундуками. Куда девалась их былая удаль! Встретив достойного противника, они оказались жалкими трусами.
Измученный борьбой Семен долго обнимал счастливого негритенка, доказавшего свою верность мореходам. С того дня Цезарь сделался полноправным членом маленькой команды брига. Когда Семен пришел в себя и поднялся к рулю сменить товарища, Химков не узнал его: угрюмое лицо Семена дышало неподдельной радостью.
— Пятерых… отомстил! — возбужденно сказал он. — А ежели они опять в трюм полезут, а мы не заметим? Прикончить бы их всех, Ваня?
— Не полезут, Дружок караулит в трюме… да и атамана у них теперь нет, — успокоил друга Химков. — Людей убивать негоже, не каты? мы…
С приближением к Святому Носу ветер стал ослабевать. Море закрылось густым туманом. Мачты, паруса, такелаж — все покрылось тяжелыми каплями влаги. Берег должен быть близко, и Химков чувствовал это. Привязав снова рулевое колесо и прихватив негритенка, мореходы убрали лишние паруса. Шторм не прошел даром для брига. Химков увидел большую трещину, расколовшую грот-мачту.
— Ежели б чуть крепче ветер, — сказал он Семену, — пришлось бы нам у морского бога гостить.
Работать теперь было не в пример легче. К полдню туман стал редеть, видимость постепенно улучшалась, и скоро горизонт стал чистым и далеким.
Как-то сразу открылись плавные склоны гор Мурманского берега. Черные холодные скалы, запорошенные молодым снежком, быстро поднимались из воды; казалось, будто они несутся навстречу паруснику. Вот и Святой Нос — как знаком всем поморам этот суровый мыс! Сколько столетий встречает и провожает он мореходов в далекие плавания!
Из Горла Белого моря несло шугу, блинчатый лед. Химков направил парусник в узкую полосу чистой воды под Терским берегом.
— Благодать, тихо, словно по реке идем! — радостно обмолвился Семен.
— Верно, Сеня, тихо. А ежели б опоздали на неделю — в город не попасть. Все море в торосье одел бы мороз.
Под берегом зыбь почти не чувствовалась. Ветер стал еще слабее. Незаметно подбирался под одежду друзей холодок. Закуржавели паруса и снасти. Брызги мерзли на палубе, бриг обрастал ледяной шубой.
Химков задумчиво смотрел на восток. Проходили памятные места. Вспомнился Кровавый торос… Вспомнил отца, Наталью, верного друга Степана. Как сложится дальше судьба, что его ></emphasis> ? Палачи.
прокормить детей?
На мостике появился негритенок. Глянув на него, мореходы не могли удержаться от смеха.
— Озяб мальчонка, — хохотал Семен, — ох, уморил!
— Чучело огородное, — вторил Химков. Обрядившись в длиннополый, до пят, капитанский кафтан, напялив на голову треугольную шляпу, Цезарь гордо вышагивал по мостику.
— Пойдем, — сказал он, схватив за рукав Химкова, — пойдем… каюта.
— Зачем в каюту? — удивился Иван. — Обед приготовил? Рано будто.
— Нет, нет, пойдем, — тянул Химкова негритенок.
— Пойди с ним, Ваня, — перестав смеяться, сказал Семен, — не будет он без дела звать.
В каюте негритенок обернулся и, весело оскалив белые зубы, сказал Химкову:
— Деньги, много.
С важным видом он открыл настенный шкафчик, где шкипер Браун хранил спиртное, и пошарил рукой по стенам. Медленно отошла в сторону потайная дверца шкафчика, открыв нишу в переборке каюты.
— Деньги, — еще раз сказал негритенок, — боцман искал…
Теперь Химков рассмотрел большую шкатулку, прикованную цепью к железному кольцу. Волнуясь, он вынул шкатулку из тайника.
— Тяжела, — пробормотал Иван, с трудом поставив ее на стол. Осмотрев и ощупав шкатулку со всех сторон, он попробовал открыть ее ножом.
— Ну и крепка, не откроешь так-то, — с сожалением сказал он, сломав стальное лезвие.
— Смотри, — услышал он голос Цезаря. В руках негритенка блестел небольшой ключ. — Здесь нашел, — ткнул он пальцем на маленький карманчик капитанского кафтана.
Едва сдерживая нетерпение, Химков открывал шкатулку. Дважды повернулся ключ, послышался серебряный перезвон колокольчиков. Когда музыка замолкла, крышка открылась, и колокольчики снова зазвенели. У Химкова зарябило в глазах от множества золотых монет. Закружилась голова. Не веря глазам, он сунул руку в шкатулку. Золото, самое настоящее золото!
«Половину Семену, — мелькнула мысль, — не будет бедовать калека. Нет, всех оделить надо, кто погиб… сирот, вдов. — Он вспомнил о негритенке: — И ему».
Цезарь, видя радость Ивана, сам от души радовался: широкая улыбка не сходила с его черного доброго лица.
Химков крепко расцеловал Цезаря в толстые губы и бросился к товарищу поделиться большой удачей.
Шкипер Браун хранил деньги не только в подвалах торгового дома «Вольф и сыновья»… Как-то раз, напившись до бесчувствия, он забыл закрыть свой тайник, и негритенок узнал секрет своего хозяина.
Время шло быстро. Вот возник перед глазами приметный мыс на Зимних горах. Мореходы снова взялись за паруса. Бриг еще сбавил ход, и вовремя — впереди мельтешил низкий берег Мудьюжского острова. Химков не отходил от руля. Извилистый двинской фарватер требовал опытной руки и напряженного внимания.
В полдень следующего дня бриг «Два ангела» встал на якорь против обнесенных лесами куполов недостроенного Архангельского собора.
Поднявшись на борт парусника, таможенные, чиновники удивились царившей тишине и безлюдью. Ни штурмана, ни матросов на палубе не было. У носового трюма прохаживался негритенок в парадной капитанской одежде, да у фок-мачты лежала рыжая лохматая собака.
Еще больше удивились чиновники, открыв дверь капитанской каюты… Двое русских мореходов, развалившись на полу, спали тяжелым сном смертельно уставших людей. Офицер таможенной стражи так и не мог их добудиться.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ В октябрьский холодный и дождливый день два больших завозных карбаса медленно подтягивали к пристани иноземный парусник. Мореходы, случившиеся на берегу, с удивлением разглядывали на зеленом корпусе брига русскую надпись «Святой Варлаам».
Еще больше удивились мореходы, узнав капитана, шагавшего на шканцах.
— Гляди, никак, Химков Ванюшка! — сказал кто-то, показывая пальцем на рослого мужика с русой бородой.
— Он и есть, — подтвердили из толпы…
— И Городков Семен на руле… Да он без ноги, калека…
— Смотри, смотри, арабчонок с ними!.. Когда парусник встал вплотную к берегу и его крепко привязали толстыми веревками к сваям, пристанские матросы положили сходни.
— Разойдись! — закричали в толпу показавшиеся на палубе стражники.
По сходням спустились, окруженные стражей, семь иноземных моряков. Звеня кандалами, они медленно, потупив головы, шли мимо архангелогородцев.
Трудно описать негодование мореходов, узнавших о злодействе пиратов. Они не уставали слушать рассказы Ивана Химкова и Семена Городкова.
Весть о гибели двенадцати мореходов с лодьи «Святой Варлаам» в этот же день облетела весь город. На панихиду собралась вся морская братия. Корабельная слобода гудела, словно потревоженный улей.
Вернувшийся с промысла Амос Корнилов обвинил в гибели мореходов купца Вильямса Бака. Он вспомнил конторщика Бринера, вспомнил Питер…
Толпа мореходов грозно двинулась к дому англичанина. Но контора ловкого дельца опустела: Вильямс Бак исчез. В городе поговаривали, что купец не забыл прихватить с собой солидную сумму казенных денег.
С первыми ноябрьскими метелями Степан Шарапов привез в Архангельск Наталью. Иван радостно встретил свою невесту. Приехал из Мезени Алексей Химков.
…Мягкая рука времени сгладила горе. Богатую свадьбу сыграл Иван Химков. Целую неделю гуляли мореходы. Посаженным отцом невесты был Степан Шарапов. А негритенок Цезарь, получив свою долю золотых гиней, остался жить в новом доме своего друга Семена Городкова. Его крестили в православную веру и назвали Федором в память зуйка Федюшки.
Еремей Панфилыч Окладников, опасаясь расправы, уехал на время в Каргополь. Когда жениху рассказали о всех проделках купца, он, помрачнев, ответил:
— Придет время, сочтемся!
Вслед за Иваном, откупив заезжий двор, женился на Марфутке Петр Малыгин.
Чужие паруса не испугали русских людей, не смогли закрыть поморам путь на Грумант. По-прежнему в своих становищах мореходы готовят на промысел крепкие лодьи.
Снова настанут теплые дни, и сотни поморских судов, набрав в паруса ветра, побегут стайкой белокрылых птиц во льды Студеного моря.
МОРЯК И ПИСАТЕЛЬ
«Седовцы», «Три зимовки во льдах Арктики», «Путь на Грумант», «Покорители студеных морей», «Чужие паруса», «По студеным морям», «На затонувшем корабле», «Секрет государственной важности», «Кольцо великого магистра» — вот книги Константина Бадигина, Героя Советского Союза, капитана дальнего плавания. Уже тридцать лет этот морской писатель, крепко приверженный к морю и его людям, к истории родного русского флота, создает эти всегда интересные и всегда познавательные книги. Главной целью их является стремление показать, что мореплавание зародилось на Руси в глубокой древности. Корабли наших предков бороздили воды Каспийского, Черного и Средиземного морей. В XI веке новгородцы на ильменских лодьях покоряли неведомые просторы Балтики, доходили до острова Готланда, до Копенгагена, а в 1184 году в ответ на разбойничьи набеги сожгли тогдашнюю столицу Швеции Ситгуну.
К.С. Бадигин рассказывает о Севере, где зародилось и развивалось морское племя архангельцев, мезенцев-поморов и кормщиков, где из могучих северных стволов строились добротные, не боявшиеся грозных штормов и льдов лодьи и кочи, на которых русские моряки доходили до дальних земель, промышляя зверя и рыбу.
Эта величественная тема истории русского мореплавания красной нитью проходит через книги К. Бадигина. Писатель наблюдательный, отлично знающий древний быт Русского Севера, проникший в красоту и сочность языка мореходов, историк, вникающий в детали староверческого уклада и поморских обычаев, и, уж конечно, прирожденный моряк, кто умеет передать суровую красоту наших северных морей, — К. Бадигин создает в своих книгах верную и яркую картину тогдашней эпохи и характеры отважных ее людей, неизменно показывая их мужество, смекалку, любовь к родине и тот неуемный дух открытий, который присущ людям, кто думает о будущем своей страны. Суровый северный океан воспитал этих сынов России. Шла борьба за российские богатства, на которые зарились английские и прочие иноземные купцы и промышленники.
Кроме отдельных эпизодов, все порою необычайные приключения отважных русских людей — не вымысел и даже не исключительный случай. Подобные происшествия и опасности постоянно сопутствовали плаваниям мореходов-поморов.
Несомненно, что биография писателя сказалась и на выборе им своей темы и на глубокой любви к студеным морям. Свыше сорока лет К.С. Бадигин проплавал на кораблях советского транспортного флота. В 1935 году комсомол посылает К.С. Бадигина а Арктику. Это были годы, когда советские люди осваивали Северный морской путь. В эту великую борьбу с суровой природой со всей молодой энергией вступил и моряк Константин Бадигин. Он начал тогда плавать помощником капитана на известном ледоколе «Красин». В свое первое командование, как капитан дальнего плавания, К.С. Бадигин получил ледокольный пароход «Георгий Седов». История его широко известна: легендарный дрейф начался осенью 1937 года и продолжался три зимовки — 812 дней. Он закончился в январе 1940 года. К.С. Бадигин и его товарищи за выполнение научных исследований и проявленное при этом мужество были удостоены звания Героя Советского Союза.
Осенью того же года появилась первая книга К. Бадигина «Седовцы», а за ней вторая — «Три зимовки во льдах Арктики». И как дальний отсвет этих героических лет в повести «Путь на Грумант» дана картина дрейфа мезенской лодьи «Ростислав», застрявшей во льдах и раздавленной ими. Те же сильнейшие впечатления молодости писателя легли в основу изобразительности и морских пейзажей и штормов, и всех тонкостей мореходства, драгоценных для читателей. И понятно, что за эти годы тираж поэм о Студеном море и его людях достигает двух миллионов экземпляров.
Константин Сергеевич Бадигин родился в 1910 году. Свое шестидесятилетие он встретил в расцвете сил и таланта. Мы уверены, что К. С. Бадигин подарит своему читателю еще не одну хорошую книгу.
Писатель делает большое и нужное дело. Книги его выражают и дух русского народа, и отвагу его, и умельство в мастерстве.
Леонид Соболев
К.С. Бадигин рассказывает о Севере, где зародилось и развивалось морское племя архангельцев, мезенцев-поморов и кормщиков, где из могучих северных стволов строились добротные, не боявшиеся грозных штормов и льдов лодьи и кочи, на которых русские моряки доходили до дальних земель, промышляя зверя и рыбу.
Эта величественная тема истории русского мореплавания красной нитью проходит через книги К. Бадигина. Писатель наблюдательный, отлично знающий древний быт Русского Севера, проникший в красоту и сочность языка мореходов, историк, вникающий в детали староверческого уклада и поморских обычаев, и, уж конечно, прирожденный моряк, кто умеет передать суровую красоту наших северных морей, — К. Бадигин создает в своих книгах верную и яркую картину тогдашней эпохи и характеры отважных ее людей, неизменно показывая их мужество, смекалку, любовь к родине и тот неуемный дух открытий, который присущ людям, кто думает о будущем своей страны. Суровый северный океан воспитал этих сынов России. Шла борьба за российские богатства, на которые зарились английские и прочие иноземные купцы и промышленники.
Кроме отдельных эпизодов, все порою необычайные приключения отважных русских людей — не вымысел и даже не исключительный случай. Подобные происшествия и опасности постоянно сопутствовали плаваниям мореходов-поморов.
Несомненно, что биография писателя сказалась и на выборе им своей темы и на глубокой любви к студеным морям. Свыше сорока лет К.С. Бадигин проплавал на кораблях советского транспортного флота. В 1935 году комсомол посылает К.С. Бадигина а Арктику. Это были годы, когда советские люди осваивали Северный морской путь. В эту великую борьбу с суровой природой со всей молодой энергией вступил и моряк Константин Бадигин. Он начал тогда плавать помощником капитана на известном ледоколе «Красин». В свое первое командование, как капитан дальнего плавания, К.С. Бадигин получил ледокольный пароход «Георгий Седов». История его широко известна: легендарный дрейф начался осенью 1937 года и продолжался три зимовки — 812 дней. Он закончился в январе 1940 года. К.С. Бадигин и его товарищи за выполнение научных исследований и проявленное при этом мужество были удостоены звания Героя Советского Союза.
Осенью того же года появилась первая книга К. Бадигина «Седовцы», а за ней вторая — «Три зимовки во льдах Арктики». И как дальний отсвет этих героических лет в повести «Путь на Грумант» дана картина дрейфа мезенской лодьи «Ростислав», застрявшей во льдах и раздавленной ими. Те же сильнейшие впечатления молодости писателя легли в основу изобразительности и морских пейзажей и штормов, и всех тонкостей мореходства, драгоценных для читателей. И понятно, что за эти годы тираж поэм о Студеном море и его людях достигает двух миллионов экземпляров.
Константин Сергеевич Бадигин родился в 1910 году. Свое шестидесятилетие он встретил в расцвете сил и таланта. Мы уверены, что К. С. Бадигин подарит своему читателю еще не одну хорошую книгу.
Писатель делает большое и нужное дело. Книги его выражают и дух русского народа, и отвагу его, и умельство в мастерстве.
Леонид Соболев