Страница:
Со времени затмения зеленого солнца Генодрас красным солнцем Зим — события связанного для меня в далеком Магдаге со страшными последствиями — зеленое солнце теперь и восходило и закатывалось раньше красного. Когда мы тем вечером разбили лагерь в стелившихся наискось по земле янтарных лучах Зима, то видели бивачные костры армии казавшиеся миниатюрными пламенеющими отражениями звезд, которые уже загорались у нас над головой.
Утром поднялся настоящий сумбур вызванный щелканьем множества каблуков, когда армия строилась четкими правильными шеренгами. Но, как выяснилось, она пока ещё не собиралась трогаться с места. Солдаты отрабатывали парадный шаг, салют и повороты на месте, а потом мы стали свидетелями настоящего военного парада перед развевающимися знаменами. Мои подозрения насчет судьбы этой развернувшейся перед нами армии окрепли — и потрясающее подтверждение этим подозрениям пришло, когда в поле зрения над гребнем, в дуабуре от нас, внезапно показалась та зловещая низко нависшая туча.
Мы завороженно следили за происходящим.
Это была не наша битва. И потому, не желая иметь к ней никакого касательства, мы укрылись на подветренной стороне гребня, сидели и наблюдали. Мы только что напились из небольшого горного озера, набрали палин. Какое нам дело до столкновения лахвийской армии и ордой крылатых зверей и их свирепых всадников? А тем временем летучая армада неслась на лахвийские войска, точно туча, гонимая ветром. Войска прореагировали на это нападение со строгой упорядоченностью людей покорных уставу. Вот тут-то я и увидел воочию ту заподозренную мной слабость. Их построение великолепно подходило для отражения воздушной атаки, но я видел, как растерянно и с каким замешательством солдаты выполняли приказы.
Летучие звери и правда оказались импитерами. Возможно, это была та же стая, которую мы видели вчера, а может быть, иное племя. Сидевшие у них на спинах всадники находились слишком далеко, чтобы как следует рассмотреть их, но, как мне представлялось, наряду с очевидной звериностью они обладали по меньшей мере некоторыми отличительными чертами людей.
— Смотрите, смотрите! — закричала Тельда, и Сегу пришлось оттащить её обратно за гребень. От волнения она высунулась настолько, что это могли заметить с воздуха.
Летучие звери камнем падали вниз, а их всадники пускали стрелы или метали дротики. Затем они резко взмывали вверх, разворачивались и снова пикировали. Лахвийцы отстреливались, и многие летучие звери оказались сбиты. Но армия рассыпалась. Боевой порядок нарушился, и осколки войска беспорядочно бежали кто куда. Кое-кто ещё держался, и по всему полю завязались сотни разрозненных стычек.
— Нет, нет, нет! — вновь и вновь повторял Сег. Его лицо все ещё оставалось бесстрастным, но глаза расширились от волнения, а руки непрестанно сжимались в кулаки и разжимались опять, сжимались и разжимались. Он уже встал и держал в руках свой большой лук.
— Сег? — тихо окликнул я его.
Он посмотрел на меня бессмысленным взглядом, очень часто дыша, словно одурманенный.
— Они же из Лаха!
— А ты — из Эртирдрина, Сег. Впрочем, если ты так хочешь…
Я начал было натягивать собственный лук, и тут:
— Н е т! — вскрикнула Делия. — Не надо, Дрей! Это безумие! Самоубийство!
— Ой, Дрей! — взвыла Тельда.
Только одна женщина в двух мирах может надеяться поколебать меня в принятом мной решении, верном или неверном.
И я, Дрей Прескот, заколебался….
А затем над нами пронеслась темная тень и закружила дюжина крылатых гигантов. Но охотились они не на нас, а за маленькой кучкой ошеломленных всадников, которые пришпоривали своих скакунов, надеясь взобраться на гору и укрыться за ней.
Скакали же они верхом на нактриксах. Это родичи уже знакомых мне сектриксов, тоже шестиногие и с тупыми мордами. Однако нактриксы шире в груди и повыше, да и вообще покрепче на вид. Их более густая чем у сектриксов серо-голубая шерсть выглядела ухоженной и аккуратно подстриженной.
По роскошным седлам и парчовой одежде я сделал вывод, что всадники были офицерами. Их скакуны отличались столь же пышным убранством, как и они сами. Некоторые пытались отстреливаться, но были слишком озабочены своим спасением, и стрелы летели мимо цели.
Тельда завизжала.
Сег выругался. Он натянул лук, и его стрела метко вонзилась в одного из воздушных гигантов.
Прежде чем замер вопль и огромное тело рухнуло на землю, моя стрела уже устремилась к своей цели.
Мы с Сегом сразу же оказались в центре боя. Над нами со всех сторон били массивные крылья импитеров, сверкающие и тяжелые. Когда тварь снижалась, я видел, как её перья трепещут на поднятом её же крыльями ветру. Мы крутились, перебегали, пригибаясь, с места на место, уклоняясь от дротиков и стрел, которые так и сыпались вокруг нас. А наши стрелы вонзались точно в крыло и в брюхо, в грудь и в голову. Я видел как трое воздушных варваров один за другим, опрокинувшись, с воплем соскользнули высоких седел и качались на пристяжных ремнях, в то время как их звери пытались остаться в вышине.
— Сзади, Дрей!
Это был голос Делии.
Я развернулся пригибаясь, и увидел как чудовищные когти прочертили воздух у меня над головой. Импитер качнулся в воздухе, его когти устремились к иной цели и, сомкнувшись на голове и плечах воина верхом на нактриксе, вырвали его из седла и поволокли ввысь. Истошный вопль несчастного замер вдали. Сег выстрелил, но порыв ветра, поднятый взмахом крыла, сбил стрелу с курса. И тут я увидел ещё одного летучего монстра, камнем падающего на нас, и существо у него на спине — злобное, с плоским лицом, близко посаженными глазами и плотно сжатым широким ртом. Грива волнистых волос, выкрашенных в блестящий цвет индиго, развевалась на ветру как султан. Я увидел, как в его нешироко расставленных глазах блеснул злобный огонек, увернулся от брошенного дротика, схватил его на лету и метнул обратно так, что кремневый наконечник пробил шкуру лима и медно-бронзовые украшения на груди воина. Импитер завалился на крыло и ушел в сторону, но я успел заметить, что его всадник дернулся, широкий рот раскрылся и исторг яркий поток живой крови.
Мимо меня галопом проскакал обезумевший нактрикс, внутренности вывалились из распоротого брюха и волочились по земле. Его всадник упал с седла и растянулся у моих ног. Я нагнулся и едва успел поднять его, как рядом с нами в траву вонзилась стрела. Он был бледен как полотно, но в сознании. Молодое лицо лахвийца блестело от пота; один глаз распух и закрылся сине-лиловым кровоподтеком, а огненно-рыжие волосы слиплись от крови на пересекавшей скальп глубокой ране.
Я поставил юношу на ноги и слегка встряхнул.
— Бери меч и отбивайся!
Глаза его расширились, потом выражение запредельного ужаса исчезло и вернулось к чему-то близкому к норме. Встав в некое подобие боевой стойки, юноша выхватил свой клинок, который по сравнению с нашими длинными мечами выглядел зубочисткой.
Тельда визжала не умолкая.
Я увидел как Сег выпустил ещё три стрелы — с такой быстротой, что какое-то время прежде чем поразить цели все три находились в полете одновременно. Еще трое воздушных налетчиков с индиговыми волосами вскрикнули и повисли на пристяжных ремнях.
Тут запел и мой лук. Индиговолосый, уже занесший свой дротик, дернулся и, страшно корчась, выскользнул из седла, оказавшись под шеей своего зверя. Импитер с трудом пытался набрать высоту, его крылья безжалостно били по висящему на ремнях телу.
Дерн вокруг нас был пропитан кровью. Убитые накриксы лежали вперемешку с телами своих всадников. Но юноша, которого я вырвал из пропасти безумия, уже пришел в себя и размахивал мечом, глупо выкрикивая что-то храброе, суетное и вызывающее. Утренние солнца играли в его рыжих волосах.
Сег, тяжело дыша, снова выстрелил. Развернувший крылья импитер скользил по воздуху, когда стрела вонзилась ему в глаз и вошла в мозг. Он продолжал лететь по прямой — пока не врезался в землю.
Я кинулся к нему, собираясь разделаться с седоком. Тот очень ловко соскочил наземь и выхватил длинный тонкий меч. Его одежда из меха лима так и пылала от обилия яркой краски, а надраенные до зеркального блеска бронзовые пряжки и пуговицы ослепляли меня отражая блеск солнц. Не выпуская из левой руки лука, правой я выхватил меч. Индиговолосый решительно двинулся ко мне, понимая, что ему требуется только отбиться от меня, а потом подоспеют на выручку его товарищи. Я увидел, как один такой летящий позади сбитого натягивает поводья и, сжимая одетыми в кожу ногами бока своего летучего зверя, разворачивает на меня эту чудовищную тушу. И приготовился столкнуться сразу с двумя врагами.
— Хай! — заорал мой противник и бросился в атаку.
Я жестко парировал его клинок, а потом совершил захват и закрутил эту стальную лучину. После чего сделал выпад одновременно и сам бросаясь на него. Спустя секунду я уже выпрямлялся, выдергивая клинок из живота индиговолосого, который, корчась, катался по земле. И тут в воздухе забили огромные крылья, и на меня обрушился порыв ветра. Мне почти удалось уклониться, но когти импитера скребанули меня по боку, вышибая воздух из легких и опаляя мучительной болью.
Я способен принять боль и справиться с ней. Пошатнувшись, хватая воздух открытым ртом, все ещё сжимая меч, я повернулся и увидел, как Делия уносится ввысь в безжалостных когтях импитера.
Увидев увлекаемую в небо Делию я закричал — что-то, сам не знаю что. Нападавшие уже отступали, не желая больше терять людей. Слишком грозным оказался враг, с которым они столкнулись внизу. Затем откуда-то на мою голову с хрустом обрушился удар, и я рухнул на окровавленную траву.
И медленно покатился по ней. А потом не мог больше двигаться. Я лежал там, видя, как упал Сег, когда едва ли не последний брошенный сверху дротик впился ему в ногу. Лежал и смотрел, как этот проклятый импитер уплывал, унося крепко стиснув в когтях мою Делию. Тварь у него на спине размахивала копьем и издавала насмешливый пронзительный крик, полный мстительного торжества.
Моя Делия пропала, похищенная самым мерзким и безжалостным существом, какое я только видел. Пропала и исчезла моя Делия из Дельфонда, пропала и исчезла…. Надо мной сомкнулась чернота, но куда темнее было полное и беспредельное отчаяние.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Утром поднялся настоящий сумбур вызванный щелканьем множества каблуков, когда армия строилась четкими правильными шеренгами. Но, как выяснилось, она пока ещё не собиралась трогаться с места. Солдаты отрабатывали парадный шаг, салют и повороты на месте, а потом мы стали свидетелями настоящего военного парада перед развевающимися знаменами. Мои подозрения насчет судьбы этой развернувшейся перед нами армии окрепли — и потрясающее подтверждение этим подозрениям пришло, когда в поле зрения над гребнем, в дуабуре от нас, внезапно показалась та зловещая низко нависшая туча.
Мы завороженно следили за происходящим.
Это была не наша битва. И потому, не желая иметь к ней никакого касательства, мы укрылись на подветренной стороне гребня, сидели и наблюдали. Мы только что напились из небольшого горного озера, набрали палин. Какое нам дело до столкновения лахвийской армии и ордой крылатых зверей и их свирепых всадников? А тем временем летучая армада неслась на лахвийские войска, точно туча, гонимая ветром. Войска прореагировали на это нападение со строгой упорядоченностью людей покорных уставу. Вот тут-то я и увидел воочию ту заподозренную мной слабость. Их построение великолепно подходило для отражения воздушной атаки, но я видел, как растерянно и с каким замешательством солдаты выполняли приказы.
Летучие звери и правда оказались импитерами. Возможно, это была та же стая, которую мы видели вчера, а может быть, иное племя. Сидевшие у них на спинах всадники находились слишком далеко, чтобы как следует рассмотреть их, но, как мне представлялось, наряду с очевидной звериностью они обладали по меньшей мере некоторыми отличительными чертами людей.
— Смотрите, смотрите! — закричала Тельда, и Сегу пришлось оттащить её обратно за гребень. От волнения она высунулась настолько, что это могли заметить с воздуха.
Летучие звери камнем падали вниз, а их всадники пускали стрелы или метали дротики. Затем они резко взмывали вверх, разворачивались и снова пикировали. Лахвийцы отстреливались, и многие летучие звери оказались сбиты. Но армия рассыпалась. Боевой порядок нарушился, и осколки войска беспорядочно бежали кто куда. Кое-кто ещё держался, и по всему полю завязались сотни разрозненных стычек.
— Нет, нет, нет! — вновь и вновь повторял Сег. Его лицо все ещё оставалось бесстрастным, но глаза расширились от волнения, а руки непрестанно сжимались в кулаки и разжимались опять, сжимались и разжимались. Он уже встал и держал в руках свой большой лук.
— Сег? — тихо окликнул я его.
Он посмотрел на меня бессмысленным взглядом, очень часто дыша, словно одурманенный.
— Они же из Лаха!
— А ты — из Эртирдрина, Сег. Впрочем, если ты так хочешь…
Я начал было натягивать собственный лук, и тут:
— Н е т! — вскрикнула Делия. — Не надо, Дрей! Это безумие! Самоубийство!
— Ой, Дрей! — взвыла Тельда.
Только одна женщина в двух мирах может надеяться поколебать меня в принятом мной решении, верном или неверном.
И я, Дрей Прескот, заколебался….
А затем над нами пронеслась темная тень и закружила дюжина крылатых гигантов. Но охотились они не на нас, а за маленькой кучкой ошеломленных всадников, которые пришпоривали своих скакунов, надеясь взобраться на гору и укрыться за ней.
Скакали же они верхом на нактриксах. Это родичи уже знакомых мне сектриксов, тоже шестиногие и с тупыми мордами. Однако нактриксы шире в груди и повыше, да и вообще покрепче на вид. Их более густая чем у сектриксов серо-голубая шерсть выглядела ухоженной и аккуратно подстриженной.
По роскошным седлам и парчовой одежде я сделал вывод, что всадники были офицерами. Их скакуны отличались столь же пышным убранством, как и они сами. Некоторые пытались отстреливаться, но были слишком озабочены своим спасением, и стрелы летели мимо цели.
Тельда завизжала.
Сег выругался. Он натянул лук, и его стрела метко вонзилась в одного из воздушных гигантов.
Прежде чем замер вопль и огромное тело рухнуло на землю, моя стрела уже устремилась к своей цели.
Мы с Сегом сразу же оказались в центре боя. Над нами со всех сторон били массивные крылья импитеров, сверкающие и тяжелые. Когда тварь снижалась, я видел, как её перья трепещут на поднятом её же крыльями ветру. Мы крутились, перебегали, пригибаясь, с места на место, уклоняясь от дротиков и стрел, которые так и сыпались вокруг нас. А наши стрелы вонзались точно в крыло и в брюхо, в грудь и в голову. Я видел как трое воздушных варваров один за другим, опрокинувшись, с воплем соскользнули высоких седел и качались на пристяжных ремнях, в то время как их звери пытались остаться в вышине.
— Сзади, Дрей!
Это был голос Делии.
Я развернулся пригибаясь, и увидел как чудовищные когти прочертили воздух у меня над головой. Импитер качнулся в воздухе, его когти устремились к иной цели и, сомкнувшись на голове и плечах воина верхом на нактриксе, вырвали его из седла и поволокли ввысь. Истошный вопль несчастного замер вдали. Сег выстрелил, но порыв ветра, поднятый взмахом крыла, сбил стрелу с курса. И тут я увидел ещё одного летучего монстра, камнем падающего на нас, и существо у него на спине — злобное, с плоским лицом, близко посаженными глазами и плотно сжатым широким ртом. Грива волнистых волос, выкрашенных в блестящий цвет индиго, развевалась на ветру как султан. Я увидел, как в его нешироко расставленных глазах блеснул злобный огонек, увернулся от брошенного дротика, схватил его на лету и метнул обратно так, что кремневый наконечник пробил шкуру лима и медно-бронзовые украшения на груди воина. Импитер завалился на крыло и ушел в сторону, но я успел заметить, что его всадник дернулся, широкий рот раскрылся и исторг яркий поток живой крови.
Мимо меня галопом проскакал обезумевший нактрикс, внутренности вывалились из распоротого брюха и волочились по земле. Его всадник упал с седла и растянулся у моих ног. Я нагнулся и едва успел поднять его, как рядом с нами в траву вонзилась стрела. Он был бледен как полотно, но в сознании. Молодое лицо лахвийца блестело от пота; один глаз распух и закрылся сине-лиловым кровоподтеком, а огненно-рыжие волосы слиплись от крови на пересекавшей скальп глубокой ране.
Я поставил юношу на ноги и слегка встряхнул.
— Бери меч и отбивайся!
Глаза его расширились, потом выражение запредельного ужаса исчезло и вернулось к чему-то близкому к норме. Встав в некое подобие боевой стойки, юноша выхватил свой клинок, который по сравнению с нашими длинными мечами выглядел зубочисткой.
Тельда визжала не умолкая.
Я увидел как Сег выпустил ещё три стрелы — с такой быстротой, что какое-то время прежде чем поразить цели все три находились в полете одновременно. Еще трое воздушных налетчиков с индиговыми волосами вскрикнули и повисли на пристяжных ремнях.
Тут запел и мой лук. Индиговолосый, уже занесший свой дротик, дернулся и, страшно корчась, выскользнул из седла, оказавшись под шеей своего зверя. Импитер с трудом пытался набрать высоту, его крылья безжалостно били по висящему на ремнях телу.
Дерн вокруг нас был пропитан кровью. Убитые накриксы лежали вперемешку с телами своих всадников. Но юноша, которого я вырвал из пропасти безумия, уже пришел в себя и размахивал мечом, глупо выкрикивая что-то храброе, суетное и вызывающее. Утренние солнца играли в его рыжих волосах.
Сег, тяжело дыша, снова выстрелил. Развернувший крылья импитер скользил по воздуху, когда стрела вонзилась ему в глаз и вошла в мозг. Он продолжал лететь по прямой — пока не врезался в землю.
Я кинулся к нему, собираясь разделаться с седоком. Тот очень ловко соскочил наземь и выхватил длинный тонкий меч. Его одежда из меха лима так и пылала от обилия яркой краски, а надраенные до зеркального блеска бронзовые пряжки и пуговицы ослепляли меня отражая блеск солнц. Не выпуская из левой руки лука, правой я выхватил меч. Индиговолосый решительно двинулся ко мне, понимая, что ему требуется только отбиться от меня, а потом подоспеют на выручку его товарищи. Я увидел, как один такой летящий позади сбитого натягивает поводья и, сжимая одетыми в кожу ногами бока своего летучего зверя, разворачивает на меня эту чудовищную тушу. И приготовился столкнуться сразу с двумя врагами.
— Хай! — заорал мой противник и бросился в атаку.
Я жестко парировал его клинок, а потом совершил захват и закрутил эту стальную лучину. После чего сделал выпад одновременно и сам бросаясь на него. Спустя секунду я уже выпрямлялся, выдергивая клинок из живота индиговолосого, который, корчась, катался по земле. И тут в воздухе забили огромные крылья, и на меня обрушился порыв ветра. Мне почти удалось уклониться, но когти импитера скребанули меня по боку, вышибая воздух из легких и опаляя мучительной болью.
Я способен принять боль и справиться с ней. Пошатнувшись, хватая воздух открытым ртом, все ещё сжимая меч, я повернулся и увидел, как Делия уносится ввысь в безжалостных когтях импитера.
Увидев увлекаемую в небо Делию я закричал — что-то, сам не знаю что. Нападавшие уже отступали, не желая больше терять людей. Слишком грозным оказался враг, с которым они столкнулись внизу. Затем откуда-то на мою голову с хрустом обрушился удар, и я рухнул на окровавленную траву.
И медленно покатился по ней. А потом не мог больше двигаться. Я лежал там, видя, как упал Сег, когда едва ли не последний брошенный сверху дротик впился ему в ногу. Лежал и смотрел, как этот проклятый импитер уплывал, унося крепко стиснув в когтях мою Делию. Тварь у него на спине размахивала копьем и издавала насмешливый пронзительный крик, полный мстительного торжества.
Моя Делия пропала, похищенная самым мерзким и безжалостным существом, какое я только видел. Пропала и исчезла моя Делия из Дельфонда, пропала и исчезла…. Надо мной сомкнулась чернота, но куда темнее было полное и беспредельное отчаяние.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Убийцы на корходроме
Представление под названием «Сутенна и её двенадцать женихов», которое давали в крытом театре, вызвало бурный восторг зрителей. Вообще-то я очень любил эту трагедию, сюжет которой был известен почти по всему цивилизованному Крегену, однако сегодня она просто раздражала меня. Слова казались банальными, а произносимые нараспев фразы напоминали рифмовки уличных попрошаек. Трещина у меня на черепе зажила так же быстро, как и любая другая рана, нанесенная моему телу — весьма полезный побочный результат погружения в бассейн на реке Зелф, даровавшего мне возможность прожить тысячу лет.
Но какой толк, прок или благо от тысячи лет, если их не разделит со мной моя Делия Синегорская?
Я впал в странное психическое оцепенение. Сег был ранен, и сейчас его заботливо выхаживали. Здоровье и силы быстро возвращались к нему. Однако город Хикландун, где мы оказались волей судьбы, вызывал у него, похоже, странные чувства. Представьте, что почувствовал бы мой современник, обитатель глухого Корнуолльского захолустья, попади он в воссозданный кем-то Лондон времен Чосера. [16]
Что же касается Тельды, мне приходилось хитрить и изворачиваться, чтобы хоть немного отдохнуть от её постоянных сетований и слез. В данный момент она пребывала в убеждении, что я крепко сплю на вилле, в отведенных нам покоях. Это здание из красного кирпича и белого камня, прелестный образчик традиционной лахвийской архитектуры, располагалось на южном склоне города всего в десяти мурах ходьбы от его стен, что было весьма удобно.
Суттена, этакая крегенская Пенелопа, и тысячи уловок, к которым она прибегала, чтобы обмануть буйных скандалистов-женихов, утомляла меня не меньше Тельды. Дикий гнев, бушевавший во мне первые дни, усох и съежился, не находя цели обращения. Оглушенный болью, я страдал от бессмысленности существования. Без Делии вся вселенная ничего не значила.
Если вы удивляетесь, как это мы, трое безвестных бродяг, никого не знавших в этом городе, так удачно вышли из трудного положения и получили в безраздельное пользование уютную виллу — значит, вы понимаете мои тогдашние чувства. Юноша, которого я подобрал во время боя, занимал высокий пост в армии Хикландуна. Мне следовало понять это по его роскошному мундиру и высокомерным манерам, но тогда мне было не до того. Юный Хуан — так его звали, если отпустить все совершенно необходимые добавления в виде множества звучных титулов, званий и названий владений — приходился племянником царице города-государства. Нас познакомили с ней с соблюдением всех формальностей и церемоний, полагающихся по обычаю, но она все ещё оставалась для нас чужим человеком. И все же именно царица отдала приказ, чтобы с нами обращались хорошо — судя по всему, из благодарности.
Сег морщил нос при упоминании об этой женщине, но отказывался объяснять почему, а Тельда бранила его за это.
В том, что случилось, нет ничего чудесного. Любой боец знает, что оказав на поле боя более или менее серьезную услугу человеку в великолепном мундире или с какими-то иными знаками высокого отличия, он может ожидать весомой благодарности и выгод за этот поступок — ceteris paribus. [17] Мы спасли племянника царицы. Нас щедро вознаградили.
Впрочем, я с радостью спровадил бы всех племянников всех крегенских цариц на ледники Сикки, лишь бы вернуть себе Делию.
Чья-то ладонь коснулась моей руки.
— Это представление нагоняет на тебя скуку, Дрей Прескот?
— Я хорошо знаю эту пьесу, Хуан, и восхищаюсь её сюжетом. До меня доходили слухи, что фрагменты этого текста находили на глиняных табличках пятитысячелетней давности. Но нет, дело не в пьесе. Дело во мне самом.
Несмотря на свои несколько фатоватые манеры и полную неспособность сохранять самообладание на поле боя, Хуан был милым юношей, из которого могло выйти не просто что-то дельное, но действительно стоящее, дай только шанс.
— Если желаешь, — он рассмеялся, — можно найти развлечения погорячее.
Такого рода предложение я уже отклонял прежде в Зеникке.
— Спасибо, но не надо. Я немного прогуляюсь.
Мы покинули театр. Дева-с-множеством-улыбок — самая большая луна Крегена — выплыла из облаков, и город лежал, купаясь в её розовом свете. Вскоре взойдут близнецы, две меньшие луны, вечно вращающихся вокруг друг друга, и добавят сцене свой блеск. Когда мы вышли, озаренные потоком лунного сияния, от глубоких теней, скрывающих ниши в стене, неслышно отделились темные фигуры и пристроились нам в хвост. Это были телохранители Хуана, приставленные царицей — залог того, что её род не прервется, и источник адской досады для человека вроде меня, который желает побыть один.
Я заметил, что ни в одном из зданий в Хикландуне не было открытых двориков. Даже над маленькими висячими садами каждую ночь раскрывались своего рода раздвижные крыши. Над крышами натягивали тонкую, почти невидимую проволоку; её изготовление требовало от кузнеца многих часов кропотливой работы, в течение которых она вручную протягивалась и проковывалась. Карнизы и выступы ощетинились безобразными веерами зазубренных металлических кольев. Каждая деталь архитектуры была спроектирована так, чтоб не оставить ни одной незащищенной позиции на высоте. Всюду поднимались высокие тонкие башни-колонны, похожие на тюльпаны. На их вершинах располагались укрепленные наблюдательные пункты с островерхими крышами. Луковицы, купола, шпили изобиловали повсюду, но плоских крыш я не встретил ни разу. Никаких навесов с позолоченными верхушками столбов и тентами, какие встречались повсеместно в городах, где мне довелось побывать. Одним словом, ничего, что способно послужить насестом.
— Танцовщицы в «Шлин-ферэо» удивительно хороши, — заметил Хуан. Я отлично понимал, что он ещё не раскусил меня и не знает, как со мной обращаться. Но даже если бы его мнение меня волновало, я все равно не потрудился бы его просветить.
— Спасибо, Хуан. Но сегодня я не в настроении любоваться танцовщицами, как бы они ни были красивы.
В свете луны роскошные волосы Хуана, густые и вьющиеся, отливали необыкновенным цветом. Это был добродушный молодой парень, изумительно дружелюбный, несмотря на свое воспитание. Право же, сезон-другой с Хэпом Лодером и моими кланнерами Фельшраунга в Великих Прериях Сегестеса пошел бы ему на пользу.
Именно он рассказал мне историю этого города — настоящего живого анахронизма, пережитка цивилизации в диком краю варварства. Когда империя, выкованная Вальфаргом, пала из-за внутрисемейных распрей лахвийских правителей, города восточного Турисмонда стали оплотом культуры и как могли сопротивлялись захватчикам-варварам, ползущим из-за северных отрогов Стратемска. Некоторые из этих городов были разграблены и покинуты, и сейчас среди их руин обитали лишь лимы, степные волки и рисслаки. Другие существовали по-прежнему, но ныне их заселяли варвары — зверолюди и полулюди. И все же уцелели города, которые сохранили лахвийскую культуру и цивилизацию. Они развивались дальше, каждый своим путем, как острова света среди тьмы.
Но и они почти утратили память о прежнем Лахе.
Только легенды и сказки, да искаженная временем история, а иногда путешественник-авантюрист, обеспечивали хоть какую-нибудь связь с их древней родиной.
Рискну предположить: Вэллия и Пандахем — молодые державы, жадные, энергично расширяющиеся, утверждающие свою власть на восточном побережье, — найдут, что эта страна — отнюдь не легкая добыча, а их проникновения не станет лишь делом меновой торговли и меча.
Хуан, надо отдать ему должное, как мог пытался развеселить меня и вывести из моей непроглядной депрессии.
— Если тебе не по вкусу танцовщицы, пойдем со мной в стойло нактриксов. Мне надо купить новых скакунов, — он оборвал себя и закашлялся. Я слишком хорошо знал, зачем они ему понадобились.
— Спасибо, Хуан… но…
Он остановил меня, подняв руку. Его телохранители замерли позади нас в тени.
Повседневная жизнь была для лахвийцев Хикландуна настоящей драгоценностью. Они научились ценить её в постоянной борьбе с волнами варварства, которые, подобно морю о причал, бились о древние стены их цивилизации. Одежды, которые мы сейчас носили — старые, но сшитые из отлично сотканной ткани и благодаря бережному хранению до сих пор не потерявшие вида, — являлись частью этой традиции. Сейчас Лах утратил свои позиции. Даже пожелай эти люди оставить свои родные дома и очаги и вернуться на родину предков — путь через Враждебные Территории, занятые зверями и варварами, был им заказан. Поэтому я не проявлял в отношении Хуанчика той суровости, какую мог выказать имея дело с кем-то другим. В то время в моей черепной коробке оставалось очень немного места для каких-либо мыслей, кроме гнетущих страхов, а когда они исчезли — мучительных воспоминаний о Делии из Дельфонда.
— Тогда, — предложил с юношеской настойчивостью Хуан, — пойдем посмотрим, что за корхов пытается мне всучить этот мошенник Нат.
При его последних словах я вскинулся, но миг спустя чувство реальности возобладало. «Нат» — весьма распространенное имя на Крегене. На тот период моего пребывания на Крегене я уже познакомился с Натом-вором из Зенники и моим старым товарищем по веслу, Натом из Санурказза. И в будущем мне наверняка предстояло встретить множество их тезок.
Этот Нат оказался толстым, но веселым малым с курносым носом и прозрачными глазами. Голову толстяка украшало подобие тюрбана, намотанного кое-как и сдвинутого на одно ухо, а в мочке качалось похожее на пагоду сооружение, по сравнению с которым любая нормальная серьга показалась бы крошечной. Его новая, с иголочки одежда была расшита на лахвийский манер изображениями змееподобных рисслак и деревьев, увитых лунными цветами. А вот туфли его — простые, тупоносые, напоминающие банки из-под селедок — вызвали у меня разочарование. С подобным нарядом на мой взгляд полагалось носить какие-нибудь щегольские шлепанцы с необыкновенно длинными и загнутыми кверху носками.
— Лахал, Дрей Прескот, — поздоровался он по завершении того, что сходило тут за паппату — мне не требовалось драться с ним или принимать у него ови, как водится в иных, не менее цивилизованных, странах.
Затем Нат снова взгромоздил свои колышущиеся телеса на кучу из покрывал, подушек, одежд и летных шелков. Хуан уже изучал корхов, надежно прикованных за крыло и за ногу к насесту под сводчатой крышей корходрома.
— Одна пара мне приглянулась, Нат, — заявил он, нисколько не пытаясь торговаться.
Нат и Хуан заговорили о ценах, а я подошел рассмотреть поближе этих летучих тварей, родственники которых угрожали нам во время перелета через Стратемск.
Корх больше похож на птицу, чем импитер, хотя будет помельче размерами и не отличается такой свирепостью. Вообще, я считаю, что на Крегене есть только два летучих зверя лучше импитера. Корх способен нести одного, может быть, двух пассажиров, но широкая грудь и огромные крылья делают этих тварей выносливыми летунами. Ноги у них короткие и сильные, и породы различаются степенью их оперенности. Сейчас корхи переваливались с боку на бок и чуть склоняли головы, покрытые короткими плотно прилегающими перьями, поглядывая на меня то одним глазом, то другим. Глаза у них были большие и круглые. Оперение переливалось всеми цветами радуги, и пятна складывались в рисунок, придававший могучим телам этих созданий изрядную красоту. По сравнению с черными как уголь клыкастыми и шипохвостыми импитерами корхи и впрямь выглядели просто прекрасными.
Я задал торговцу вопрос, который считал вполне закономерным. Нат рассмеялся так, что затряслись все его подбородки и объемистый живот.
— Великие духи, ну конечно нет! Мы никак не можем оставить наших прекрасных корхов снаружи! Ведь варвары сразу налетят и убьют их, да ещё и задаром получат насест. Мы в Хикландуне всячески затрудняем летунам посадку.
— Я заметил.
Корходром венчал собой высокое здание, стоящее на том же холме, что и наша вилла. Я подумал о постепенно поправляющемся Сеге и о Тельде, которая бдительно несла ночную вахту у постели больного — по крайней мере, она была в этом искренне убеждена. Хорошие все-таки у меня товарищи. Тем временем Хуан расплатился, Нат-корховод прохрипел, позванивая новенькими золотыми монетами в кошельке: «Рембери, Дрей Прескот!», и я был готов пойти спать.
Едва мы покинули здание, Хуан остановил меня. Лицо его застыло в напряжении. Мы стояли на верхней площадке длинного лестничного пандуса, спускавшегося к улице — каждая секция из двадцати ступеней, с отдельной боковой стеной, прорезанной бойницами. Белый потрескавшийся камень мерцал в лунном свете розовым и пурпурным, ибо следом за девой-с-множеством-улыбок в небе уже следовали, кружась в неспешном танце, близнецы. Посмотрев вниз, я увидел отряд вооруженных людей, которые подымались к нам. Неожиданно Хуан тихо рассмеялся, и я заметил, что его телохранители поспешно убрали свои большие луки.
Два отряда встретились.
— Поздно гуляешь, Хуан.
Хуан пал ниц.
— Да, ваше величество, — сказал он, поднимаясь.
В Зеникке высокопоставленных особ приветствовали так же. Мне этот обычай никогда не нравился, поэтому я, как и раньше, ограничился поклоном. Царица Хикландуна Лила пристально смотрела в мою сторону, приглядываясь ко мне в смутном розовом свете лун.
— Похоже, я проткнула одной стрелой двух импитеров. Я собралась приобрести у этого толстяка Ната корхов — и вот имею удовольствие встретиться с тобой, Дрей Прескот. Я намечала более торжественную встречу. Боюсь, я недостаточно отблагодарила тебя за спасение злополучной шкуры моего глупого племянника.
Вынужденный выслушивать всю эту вежливую чепуху, обычный морской офицер и боец как правило чувствует себя не в своей тарелке. Я всего лишь снова поклонился и сказал:
— Пустяки, заверяю вас.
Не знаю, долго ли ещё продолжался бы этот бессодержательный разговор. Эта царица Лила отличалась очень высоким ростом — её темные глаза находились на одном уровне с моими карими. А рыжие волосы были уложены высокой башней, блистающей самоцветами и нитками жемчуга. Синее платье, густо расшитое бисером и жесткое от золотой и серебряной канители, не давало даже намека на очертания её фигуры. Но на лице с гладкой, ослепительно белой кожей выделялись густо подведенные глаза и яркие губы, очерченные, как лук Купидона. За все время нашего разговора она не отрывала от меня пристального взгляда и я в какой-то мере воспринял окружающую её ауру силы и величия, которую безусловно должны были ощущать окружающие. Лицо царицы, белизну которого не могло нарушить даже розовое сияние крегенских лун, словно излучало гипнотическую силу. Это впечатление усиливали тени под скулами, приподнятые к вискам брови и треугольный выступ рыжих волос над лбом. У меня на родине, в Англии, он считается приметой, предвещающей раннее вдовство…
Но какой толк, прок или благо от тысячи лет, если их не разделит со мной моя Делия Синегорская?
Я впал в странное психическое оцепенение. Сег был ранен, и сейчас его заботливо выхаживали. Здоровье и силы быстро возвращались к нему. Однако город Хикландун, где мы оказались волей судьбы, вызывал у него, похоже, странные чувства. Представьте, что почувствовал бы мой современник, обитатель глухого Корнуолльского захолустья, попади он в воссозданный кем-то Лондон времен Чосера. [16]
Что же касается Тельды, мне приходилось хитрить и изворачиваться, чтобы хоть немного отдохнуть от её постоянных сетований и слез. В данный момент она пребывала в убеждении, что я крепко сплю на вилле, в отведенных нам покоях. Это здание из красного кирпича и белого камня, прелестный образчик традиционной лахвийской архитектуры, располагалось на южном склоне города всего в десяти мурах ходьбы от его стен, что было весьма удобно.
Суттена, этакая крегенская Пенелопа, и тысячи уловок, к которым она прибегала, чтобы обмануть буйных скандалистов-женихов, утомляла меня не меньше Тельды. Дикий гнев, бушевавший во мне первые дни, усох и съежился, не находя цели обращения. Оглушенный болью, я страдал от бессмысленности существования. Без Делии вся вселенная ничего не значила.
Если вы удивляетесь, как это мы, трое безвестных бродяг, никого не знавших в этом городе, так удачно вышли из трудного положения и получили в безраздельное пользование уютную виллу — значит, вы понимаете мои тогдашние чувства. Юноша, которого я подобрал во время боя, занимал высокий пост в армии Хикландуна. Мне следовало понять это по его роскошному мундиру и высокомерным манерам, но тогда мне было не до того. Юный Хуан — так его звали, если отпустить все совершенно необходимые добавления в виде множества звучных титулов, званий и названий владений — приходился племянником царице города-государства. Нас познакомили с ней с соблюдением всех формальностей и церемоний, полагающихся по обычаю, но она все ещё оставалась для нас чужим человеком. И все же именно царица отдала приказ, чтобы с нами обращались хорошо — судя по всему, из благодарности.
Сег морщил нос при упоминании об этой женщине, но отказывался объяснять почему, а Тельда бранила его за это.
В том, что случилось, нет ничего чудесного. Любой боец знает, что оказав на поле боя более или менее серьезную услугу человеку в великолепном мундире или с какими-то иными знаками высокого отличия, он может ожидать весомой благодарности и выгод за этот поступок — ceteris paribus. [17] Мы спасли племянника царицы. Нас щедро вознаградили.
Впрочем, я с радостью спровадил бы всех племянников всех крегенских цариц на ледники Сикки, лишь бы вернуть себе Делию.
Чья-то ладонь коснулась моей руки.
— Это представление нагоняет на тебя скуку, Дрей Прескот?
— Я хорошо знаю эту пьесу, Хуан, и восхищаюсь её сюжетом. До меня доходили слухи, что фрагменты этого текста находили на глиняных табличках пятитысячелетней давности. Но нет, дело не в пьесе. Дело во мне самом.
Несмотря на свои несколько фатоватые манеры и полную неспособность сохранять самообладание на поле боя, Хуан был милым юношей, из которого могло выйти не просто что-то дельное, но действительно стоящее, дай только шанс.
— Если желаешь, — он рассмеялся, — можно найти развлечения погорячее.
Такого рода предложение я уже отклонял прежде в Зеникке.
— Спасибо, но не надо. Я немного прогуляюсь.
Мы покинули театр. Дева-с-множеством-улыбок — самая большая луна Крегена — выплыла из облаков, и город лежал, купаясь в её розовом свете. Вскоре взойдут близнецы, две меньшие луны, вечно вращающихся вокруг друг друга, и добавят сцене свой блеск. Когда мы вышли, озаренные потоком лунного сияния, от глубоких теней, скрывающих ниши в стене, неслышно отделились темные фигуры и пристроились нам в хвост. Это были телохранители Хуана, приставленные царицей — залог того, что её род не прервется, и источник адской досады для человека вроде меня, который желает побыть один.
Я заметил, что ни в одном из зданий в Хикландуне не было открытых двориков. Даже над маленькими висячими садами каждую ночь раскрывались своего рода раздвижные крыши. Над крышами натягивали тонкую, почти невидимую проволоку; её изготовление требовало от кузнеца многих часов кропотливой работы, в течение которых она вручную протягивалась и проковывалась. Карнизы и выступы ощетинились безобразными веерами зазубренных металлических кольев. Каждая деталь архитектуры была спроектирована так, чтоб не оставить ни одной незащищенной позиции на высоте. Всюду поднимались высокие тонкие башни-колонны, похожие на тюльпаны. На их вершинах располагались укрепленные наблюдательные пункты с островерхими крышами. Луковицы, купола, шпили изобиловали повсюду, но плоских крыш я не встретил ни разу. Никаких навесов с позолоченными верхушками столбов и тентами, какие встречались повсеместно в городах, где мне довелось побывать. Одним словом, ничего, что способно послужить насестом.
— Танцовщицы в «Шлин-ферэо» удивительно хороши, — заметил Хуан. Я отлично понимал, что он ещё не раскусил меня и не знает, как со мной обращаться. Но даже если бы его мнение меня волновало, я все равно не потрудился бы его просветить.
— Спасибо, Хуан. Но сегодня я не в настроении любоваться танцовщицами, как бы они ни были красивы.
В свете луны роскошные волосы Хуана, густые и вьющиеся, отливали необыкновенным цветом. Это был добродушный молодой парень, изумительно дружелюбный, несмотря на свое воспитание. Право же, сезон-другой с Хэпом Лодером и моими кланнерами Фельшраунга в Великих Прериях Сегестеса пошел бы ему на пользу.
Именно он рассказал мне историю этого города — настоящего живого анахронизма, пережитка цивилизации в диком краю варварства. Когда империя, выкованная Вальфаргом, пала из-за внутрисемейных распрей лахвийских правителей, города восточного Турисмонда стали оплотом культуры и как могли сопротивлялись захватчикам-варварам, ползущим из-за северных отрогов Стратемска. Некоторые из этих городов были разграблены и покинуты, и сейчас среди их руин обитали лишь лимы, степные волки и рисслаки. Другие существовали по-прежнему, но ныне их заселяли варвары — зверолюди и полулюди. И все же уцелели города, которые сохранили лахвийскую культуру и цивилизацию. Они развивались дальше, каждый своим путем, как острова света среди тьмы.
Но и они почти утратили память о прежнем Лахе.
Только легенды и сказки, да искаженная временем история, а иногда путешественник-авантюрист, обеспечивали хоть какую-нибудь связь с их древней родиной.
Рискну предположить: Вэллия и Пандахем — молодые державы, жадные, энергично расширяющиеся, утверждающие свою власть на восточном побережье, — найдут, что эта страна — отнюдь не легкая добыча, а их проникновения не станет лишь делом меновой торговли и меча.
Хуан, надо отдать ему должное, как мог пытался развеселить меня и вывести из моей непроглядной депрессии.
— Если тебе не по вкусу танцовщицы, пойдем со мной в стойло нактриксов. Мне надо купить новых скакунов, — он оборвал себя и закашлялся. Я слишком хорошо знал, зачем они ему понадобились.
— Спасибо, Хуан… но…
Он остановил меня, подняв руку. Его телохранители замерли позади нас в тени.
Повседневная жизнь была для лахвийцев Хикландуна настоящей драгоценностью. Они научились ценить её в постоянной борьбе с волнами варварства, которые, подобно морю о причал, бились о древние стены их цивилизации. Одежды, которые мы сейчас носили — старые, но сшитые из отлично сотканной ткани и благодаря бережному хранению до сих пор не потерявшие вида, — являлись частью этой традиции. Сейчас Лах утратил свои позиции. Даже пожелай эти люди оставить свои родные дома и очаги и вернуться на родину предков — путь через Враждебные Территории, занятые зверями и варварами, был им заказан. Поэтому я не проявлял в отношении Хуанчика той суровости, какую мог выказать имея дело с кем-то другим. В то время в моей черепной коробке оставалось очень немного места для каких-либо мыслей, кроме гнетущих страхов, а когда они исчезли — мучительных воспоминаний о Делии из Дельфонда.
— Тогда, — предложил с юношеской настойчивостью Хуан, — пойдем посмотрим, что за корхов пытается мне всучить этот мошенник Нат.
При его последних словах я вскинулся, но миг спустя чувство реальности возобладало. «Нат» — весьма распространенное имя на Крегене. На тот период моего пребывания на Крегене я уже познакомился с Натом-вором из Зенники и моим старым товарищем по веслу, Натом из Санурказза. И в будущем мне наверняка предстояло встретить множество их тезок.
Этот Нат оказался толстым, но веселым малым с курносым носом и прозрачными глазами. Голову толстяка украшало подобие тюрбана, намотанного кое-как и сдвинутого на одно ухо, а в мочке качалось похожее на пагоду сооружение, по сравнению с которым любая нормальная серьга показалась бы крошечной. Его новая, с иголочки одежда была расшита на лахвийский манер изображениями змееподобных рисслак и деревьев, увитых лунными цветами. А вот туфли его — простые, тупоносые, напоминающие банки из-под селедок — вызвали у меня разочарование. С подобным нарядом на мой взгляд полагалось носить какие-нибудь щегольские шлепанцы с необыкновенно длинными и загнутыми кверху носками.
— Лахал, Дрей Прескот, — поздоровался он по завершении того, что сходило тут за паппату — мне не требовалось драться с ним или принимать у него ови, как водится в иных, не менее цивилизованных, странах.
Затем Нат снова взгромоздил свои колышущиеся телеса на кучу из покрывал, подушек, одежд и летных шелков. Хуан уже изучал корхов, надежно прикованных за крыло и за ногу к насесту под сводчатой крышей корходрома.
— Одна пара мне приглянулась, Нат, — заявил он, нисколько не пытаясь торговаться.
Нат и Хуан заговорили о ценах, а я подошел рассмотреть поближе этих летучих тварей, родственники которых угрожали нам во время перелета через Стратемск.
Корх больше похож на птицу, чем импитер, хотя будет помельче размерами и не отличается такой свирепостью. Вообще, я считаю, что на Крегене есть только два летучих зверя лучше импитера. Корх способен нести одного, может быть, двух пассажиров, но широкая грудь и огромные крылья делают этих тварей выносливыми летунами. Ноги у них короткие и сильные, и породы различаются степенью их оперенности. Сейчас корхи переваливались с боку на бок и чуть склоняли головы, покрытые короткими плотно прилегающими перьями, поглядывая на меня то одним глазом, то другим. Глаза у них были большие и круглые. Оперение переливалось всеми цветами радуги, и пятна складывались в рисунок, придававший могучим телам этих созданий изрядную красоту. По сравнению с черными как уголь клыкастыми и шипохвостыми импитерами корхи и впрямь выглядели просто прекрасными.
Я задал торговцу вопрос, который считал вполне закономерным. Нат рассмеялся так, что затряслись все его подбородки и объемистый живот.
— Великие духи, ну конечно нет! Мы никак не можем оставить наших прекрасных корхов снаружи! Ведь варвары сразу налетят и убьют их, да ещё и задаром получат насест. Мы в Хикландуне всячески затрудняем летунам посадку.
— Я заметил.
Корходром венчал собой высокое здание, стоящее на том же холме, что и наша вилла. Я подумал о постепенно поправляющемся Сеге и о Тельде, которая бдительно несла ночную вахту у постели больного — по крайней мере, она была в этом искренне убеждена. Хорошие все-таки у меня товарищи. Тем временем Хуан расплатился, Нат-корховод прохрипел, позванивая новенькими золотыми монетами в кошельке: «Рембери, Дрей Прескот!», и я был готов пойти спать.
Едва мы покинули здание, Хуан остановил меня. Лицо его застыло в напряжении. Мы стояли на верхней площадке длинного лестничного пандуса, спускавшегося к улице — каждая секция из двадцати ступеней, с отдельной боковой стеной, прорезанной бойницами. Белый потрескавшийся камень мерцал в лунном свете розовым и пурпурным, ибо следом за девой-с-множеством-улыбок в небе уже следовали, кружась в неспешном танце, близнецы. Посмотрев вниз, я увидел отряд вооруженных людей, которые подымались к нам. Неожиданно Хуан тихо рассмеялся, и я заметил, что его телохранители поспешно убрали свои большие луки.
Два отряда встретились.
— Поздно гуляешь, Хуан.
Хуан пал ниц.
— Да, ваше величество, — сказал он, поднимаясь.
В Зеникке высокопоставленных особ приветствовали так же. Мне этот обычай никогда не нравился, поэтому я, как и раньше, ограничился поклоном. Царица Хикландуна Лила пристально смотрела в мою сторону, приглядываясь ко мне в смутном розовом свете лун.
— Похоже, я проткнула одной стрелой двух импитеров. Я собралась приобрести у этого толстяка Ната корхов — и вот имею удовольствие встретиться с тобой, Дрей Прескот. Я намечала более торжественную встречу. Боюсь, я недостаточно отблагодарила тебя за спасение злополучной шкуры моего глупого племянника.
Вынужденный выслушивать всю эту вежливую чепуху, обычный морской офицер и боец как правило чувствует себя не в своей тарелке. Я всего лишь снова поклонился и сказал:
— Пустяки, заверяю вас.
Не знаю, долго ли ещё продолжался бы этот бессодержательный разговор. Эта царица Лила отличалась очень высоким ростом — её темные глаза находились на одном уровне с моими карими. А рыжие волосы были уложены высокой башней, блистающей самоцветами и нитками жемчуга. Синее платье, густо расшитое бисером и жесткое от золотой и серебряной канители, не давало даже намека на очертания её фигуры. Но на лице с гладкой, ослепительно белой кожей выделялись густо подведенные глаза и яркие губы, очерченные, как лук Купидона. За все время нашего разговора она не отрывала от меня пристального взгляда и я в какой-то мере воспринял окружающую её ауру силы и величия, которую безусловно должны были ощущать окружающие. Лицо царицы, белизну которого не могло нарушить даже розовое сияние крегенских лун, словно излучало гипнотическую силу. Это впечатление усиливали тени под скулами, приподнятые к вискам брови и треугольный выступ рыжих волос над лбом. У меня на родине, в Англии, он считается приметой, предвещающей раннее вдовство…