Страница:
- Вот они, римляне! - смеясь сказал Лусто.- Вот она, слава актрис и драматургов! Вблизи она не краше славы газетчиков.
- Трудно сохранить в Париже какие-нибудь обольщения,- сказал Люсьен по пути к дому.- Тут со всего взимают дань, тут все продается, все фабрикуется, даже успех.
Гостями Люсьена были Дорна, директор Панорамы, Матифа и Флорина, Камюзо, Лусто, Фино, Натан, Гектор Мерлен и г-жа дю Валь-Нобль, Фелисьен Верну, Блонде, Виньон, Филипп Бридо, Мариетта, Жирудо, Кардо с Флорентиной, Бисиу. Люсьен пригласил и своих друзей по кружку. Танцовщица Туллиа - молва приписывала ей склонность к дю Брюэлю - приехала в этот вечер без своего герцога; были также издатели газет, где сотрудничали Натан, Мерлен, Виньон и Верну. Общество состояло из тридцати человек, большего количества гостей столовая Корали не могла вместить. К восьми часам при огнях зажженных люстр мебель, обои, цветы в квартире приняли тот праздничный вид, когда парижская роскошь кажется воплощением мечты. Люсьен, почувствовав себя хозяином этих владений, испытал неизъяснимое ощущение радости, удовлетворенного тщеславия и надежды и уже не доискивался, кто и ради кого взмахнул здесь волшебной палочкой. Флорина и Корали, одетые с головокружительной роскошью и причудливой изысканностью, принятыми среди актрис, улыбались провинциальному поэту, словно два ангела, Посланные распахнуть перед ним двери в чертог мечтаний. Люсьен и впрямь грезил. За несколько месяцев его жизнь так круто переменилась, так внезапно перешел он от величайшей нужды к величайшему достатку, что порою он томился тревогой подобно тому, кто грезит во сне и сознает, что это только сон. Однако ж в его взоре, когда он созерцал эту прекрасную действительность, было столько уверенности, что завистники могли бы счесть ее за самодовольство. Он сильно изменился. Изо дня в день предаваясь любовным утехам, он побледнел, томное выражение неги затуманило его взор; словом, как говорила г-жа д'Эспар, у него был вид счастливого любовника. Красота Люсьена выиграла. В этом лице, просветленном любовью и опытом, сквозило сознание своей силы и власти. Наконец-то увидел он лицом к лицу литературный мир и высший свет и уже был убежден, что войдет туда завоевателем. Поэту, которому суждено было задумываться лишь под гнетом горестей, настоящее представлялось безоблачным. Успех надувал паруса его челна, ему предоставлены были все средства к осуществлению его замыслов: открытый дом, любовница на зависть всему Парижу, выезд, наконец несметные сокровища, таившиеся в его чернильнице. Его душа, его сердце, его ум равно претерпели превращение: он и не думал более о выборе средств, ведь достижения были так блестящи. Широкий образ жизни в этом доме вполне основательно покажется подозрительным экономистам, изучившим парижскую жизнь, и не лишним будет обрисовать тот фундамент, каким бы шатким он ни был, на котором покоилось благоденствие актрисы и ее поэта. Камюзо удалось, не набрасывая на себя тени, уговорить поставщиков Корали открыть ей кредит, хотя бы на три месяца. Лошади, слуги, короче, решительно все появилось точно по волшебству перед этими детьми, которые спешили насладиться и с упоением всем наслаждались. Корали, взяв Люсьена за руку, заранее посвятила его в тайну превращения столовой, преображенной пышно сервированным столом с канделябрами о сорока свечах, и в чудеса меню с десертом, по-царски изысканным,- творением Шеве, Люсьен поцеловал Корали в лоб, прижав ее к груди.
- Я выбьюсь на дорогу, дитя мое, и отблагодарю тебя за твою любовь и преданность,- сказал он.
- Ну, полно!-сказала она. -- Доволен ли ты?
- Могу ли я требовать большего?
- Ах, пустое! Твоя улыбка за все вознаграждает,- отвечала она и змеиным движением приблизила свои губы к губам Люсьена.
Они застали Флорину, Лусто, Матифа и Камюзо за расстановкой карточных столов. Друзья Люсьена начали съезжаться. Все эти люди уже величали себя его друзьями.
Игра продолжалась от девяти до полуночи. К счастью, . Люсьен не умел играть ни в одну игру; но Лусто проиграл тысячу франков и занял ее у Люсьена, который не счел себя вправе отказать другу в этом одолжении. Около десяти часов появились Мишель, Фюльжанс и Жозеф. Люсьен, беседуя, отошел с ними в сторону и тут заметил, что они холодны, серьезны, чтобы не сказать замкнуты. Д'Артез не мог прийти, он кончал свою книгу, Леон Жиро был занят выпуском первого номера журнала. Кружок прислал трех художников, полагая, что присутствие на пиршестве смутит их менее, чем остальных.
- Итак, дети мои,- сказал Люсьен несколько заносчиво,- вы увидите, что безвестный виршеплет может стать известным политиком.
- Охотно признаю свою ошибку,- сказал Мишель.
- А в ожидании лучшего ты живешь с Корали? - спросил Фюльжанс.
- Да,- ответил Люсьен с притворным простодушием,- у Корали был богатый старик, обожавший ее; она его выгнала. Я удачливее твоего брата Филиппа: он никак не может прибрать к рукам Мариетту,- прибавил Люсьен, глядя на Жозефа Бридо.
- Короче говоря, ты стал умным человеком,- сказал Фюльжанс.- Ты проторишь себе дорогу.
- Человеком, который для вас останется тем же, какое бы положение он ни занял.
Мишель и Фюльжанс переглянулись, усмехнувшись, и Люсьен, перехватив эту усмешку, понял, как глупы были его слова.
- Корали так и просится на картину!-воскликнул Жозеф Бридо.- Чудо как хороша!
- И добра,- заметил Люсьен.- Клянусь, она сущий ангел; но ты сделаешь ее портрет; пиши с нее, ежели тебе угодно, свою венецианку, которую старая сводня приводит к сенатору.
- Все они, когда любят, сущие ангелы,- сказал Мишель Кретьен.
Тут к Люсьену бросился Рауль Натан и в пылу дружеских чувств, схватив его за руки, стал крепко их пожимать.
- Дорогой друг, вы не только большой человек, но у вас еще и доброе сердце, а это теперь встречается реже, чем талант. Вы преданы вашим друзьям. Короче, я ваш до гроба. И никогда не Забуду, что вы сделали для меня на этой неделе.
Люсьен, восхищенный льстивыми речами человека, до которого снисходила Слава, взглянул на своих друзей из кружка с некоторым высокомерием. Порыв Натана был вызван тем, что Мерлен показал ему оттиск хвалебной статьи Люсьена о его книге; статья должна была появиться в завтрашнем номере.
- Я согласился написать против вас,- шепнул Люсьен на ухо Натану,- лишь с условием, что сам на эту статью и отвечу. Я ваш союзник!
Он вернулся к трем друзьям из кружка, радуясь, что случай оправдал его слова, только что осмеянные Фюльжансом.
- Пусть только выйдет книга д'Артеза, я и ему могу быть полезен. Одно это уже побуждает меня не порывать с газетами.
- А ты свободен в своих действиях? - спросил Мишель.
- Настолько же, насколько я необходим,- ответил Люсьен с притворной скромностью.
Около полуночи гости сели за стол, и оргия началась. Застольные речи у Люсьена звучали вольнее, нежели у Матифа, ведь никто не подозревал, что между тремя посланцами Содружества и представителями печати существовало расхождение во взглядах. Эти молодые остроумцы, столь развращенные привычкой выступать за и против, схватились друг с другом, обмениваясь самыми беспощадными правовыми истинами, в ту пору зарождавшимися в журналистике. Клод Виньон, желавший сохранить за критикой ее возвышенный характер, восстал против стремления маленьких газет затрагивать личности, говоря, что в конце концов писатели перестанут уважать самих себя. Лусто, Мерлен и Фино открыто выступили в защиту системы, называвшейся на жаргоне журналистов разносом, и уверяли, что это проба, по которой можно отличить талант.
- Тот, кто выдержит испытание, докажет, что он действительно сильный человек,- сказал Лусто.
- Кроме того,- вскричал Мерлен,- когда мы чествуем великих людей, вокруг них, как вокруг римских триумфаторов, наряду с хвалами должны хором звучать хуления.
- Ну, вот,- сказал Люсьен,- так, пожалуй, все, кого будут поносить, вообразят себя триумфаторами.
- Не о себе ли ты хлопочешь? -вскричал Фино.
- А ваши сонеты!-сказал Мишель Кретьен.-Неужто они не создадут вам триумфа Петрарки?
- Без Лауры здесь не обойтись,- сказал Дориа, и его каламбур был встречен одобрительными возгласами пирующих.
- Faciamus experimentum in anima vili2,- отвечал Люсьен улыбаясь.
- И г;оре тому, кто будет обойден критикой и увенчан лаврами при первом же выступлении! Этих писателей, как святых, упрячут в ниши, и никто не будет обращать на них внимания,- заметил Верну.
- Им будут говорить,- заметил Блонде,- как сказал Шансене маркизу де Жанлис, когда тот слишком уж влюбленно смотрел на его жену: "Приятель, вы уже свое получили!"
- Во Франции успех убивает,- сказал Фино.- Мы слишком завистливы, мы стараемся заставить себя и других забыть о блестящих победах ближнего.
- Поистине, в литературе противоречие и создает жизнь,- сказал Клод Виньон.
- Как и в природе, где жизнь возникает из борьбы двух начал! - вскричал Фюльжанс.- Победа одного над другим есть смерть.
- Как и в политике,- добавил Мишель Кретьен.
- Мы это только что доказали,- подхватил Лусто.- Дориа продаст на этой неделе две тысячи экземпляров книги Натана. Почему? На книгу нападали, ее будут упорно защищать.
- А после подобной статьи,- сказал Мерлен, держа в руках оттиск завтрашнего номера своей газеты,- как не распродать всего издания?
- Не прочтете ли вы эту статью?-спросил Дориа.- Я остаюсь издателем, даже когда ужинаю.
Мерлен прочел победоносную статью Люсьена, вызвавшую общие рукоплескания.
- Ну, разве могла бы появиться эта статья, не будь первой?-спросил Лусто.
Дориа вынул из кармана корректуру третьей статьи Люсьена и стал читать. Фино внимательно слушал: статья предназначалась для второго номера его 'журнала, и в качестве главного редактора он преувеличивал свой восторг.
1 Имя Лаура (Laure) по-французски произносится так же, как слово "золото" (L'or).
2 Сделаем опыт на животных (лат,).
- Господа! - сказал он.- Живи Боссюэ в наше время, он написал бы именно так.
- Охотно верю,- сказал Мерлен.- Нынче Боссюэ был бы журналистом.
- За Боссюэ Второго! -возгласил Клод Виньон, подымая бокал и отвешивая шутовской поклон Люсьену.
- За моего Христофора Колумба!-сказал Люсьен, провозглашая тост за Дориа.
- Браво! - вскричал Натан.
- Это, что же, прозвище? ' - лукаво спросил Мерлен, переводя взгляд с Фино на Люсьена.
- Если вы будете продолжать в том же духе,- сказал Дориа,- нам за вами не угнаться, а господа негоцианты,- прибавил он, указывая на Матифа и Камюзо,- перестанут вас понимать. "Шутка подобна пряже,- сказал Бонапарт,где тонко, там и рвется".
- Господа! -возгласил Лусто.- Мы свидетели примечательного случая, непостижимого, неслыханного, поистине изумительного. Все восхищены, что друг наш столь быстро превратился из провинциала в журналиста.
- Он родился журналистом,- сказал Дориа.
- Дети мои,- сказал Фино, вставая с бутылкой шампанского в руке,- мы поддерживали и поощряли первые шаги нашего амфитриона, успехи которого превзошли наши надежды. Он выдержал экзамен, написав за два месяца ряд блестящих статей, всем нам известных; предлагаю посвятить его в журналисты.
- Венок из роз в ознаменование его двойной победы! - вскричал Бисиу, глядя на Корали.
Коралй сделала знак Беренике, и та ушла разыскивать старые искусственные цветы в картонках актрисы. Венок Из роз был свит, как только дородная горничная принесла цветы; захмелевшие гости также не преминули нелепо разукраситься цветами. Фино, первосвященник, пролил несколько капель Шампанского на златокудрую голову Люсьена и с уморительной торжественностью произнес сакраментальнее слова: "Во имя Гербового сбора, Залога и Штрафа нарекаю тебя журналистом. Да будут твои статьи легки!"
- И оплачены без вычета пробелов! - добавил Мерлен.
Тут Люсьен заметил расстроенные лица Мишеля Кретьена, Жозефа Бридо и Фюльжанса Ридаля; взяв шляпы, друзья вышли, напутствуемые негодующими возгласами.
1 Bravo - наемный убийца (ит.).
- Вот ханжи! - сказал Мерлен.
- Фюльжанс был славный малый, но они совратили его.
- Кто?-спросил Клод Виньон.
- Мрачные юноши, посещающие религиозно-философский кабачок в улице Катр-Ван, где они трудятся над отысканием смысла жизни человечества...пояснил Блонде.
- О! о! о!
- Они пытаются узнать, вращается ли Человечество вокруг своей оси, или движется вперед. Их очень затруднял выбор между прямой и кривой. Библейский треугольник показался им бессмысленным, и тогда явился неведомый пророк, высказавшийся за спираль.
-- Когда люди объединяются, они могут додуматься и до более опасных глупостей! - вскричал Люсьен, которому хотелось защитить Содружество.
- Ты считаешь эти теории праздной болтовней? - спросил Фелисьен Верну.Но наступает час, когда они превращаются в ружейные залпы или гильотину.
- Покамест эти юнцы только лишь черпают высшее вдохновение в шампанском, разгадывают гуманитарное значение панталон и ищут ту пружинку, которая движет вселенной,- сказал Бисиу.- Они подбирают поверженных кумиров, вроде Вико, Сен-Симона, Фурье. Боюсь, вскружат они голову моему бедному Жозефу Бридо!
- Из-за них-то и охладел ко мне Бьяншон, мой земляк и школьный товарищ,- сказал Лусто.
- Не обучают ли они гимнастике и не вправляют ли мозги? - спросил Мерлен.
- С них станется,- отвечал Фино.- Растиньяк говорил мне, что Бьяншон предается подобным мечтам.
- Стало быть, их вождь д'Артез? - сказал Натан.- Тот юноша, который должен нас всех проглотить?
- Он настоящий гений! - вскричал Люсьен.
- Предпочитаю настоящий шартрез,- сказал Клод Виньон улыбаясь.
Настала минута, когда каждый пытался раскрыть свою душу соседу. Если умные люди доходят до того, что начинают откровенничать и предлагать ключ к своему сердцу, можно не сомневаться, что хмель овладел ими; часом позже все участники пиршества, ставшие короткими приятелями, величали друг друга великими талантами, знаменитостями, людьми, которым принадлежит будущее. Люсьен, как хозяин дома, сохранял некоторую ясность мысли: он
выслушивал удивительные софизмы, довершавшие его нравственное растление.
- Дети мои,- сказал Фино,- либеральной партии необходимо оживить свою полемику, ведь ей сейчас не за что бранить правительство, и вы понимаете, в каком затруднительном положении оказалась оппозиция. Кто из вас согласен написать брошюру о необходимости восстановить право первородства, чтобы можно было поднять шум против тайных замыслов двора? За работу хорошо заплатят.
- Я!-отозвался Гектор Мерлен.- Это соответствует моим убеждениям.
- Твоя партия, пожалуй, скажет, что ты порочишь ее,- возразил Фино.Фелисьен, возьмись-ка ты за это дело. Дориа издаст брошюру, мы сохраним все в тайне.
- А сколько дадут? -спросил Верну.
- Шестьсот франков. Ты подпишешься: граф К...
- Согласен!-сказал Верну.
- Итак, вы хотите пустить "утку" в политику?-снова начал Лусто.
- Это дело Шабо, перенесенное в сферу идей,- подхватил Фино.Правительству приписывают невесть какие замыслы и натравливают на него общественное мнение.
- Меня всегда будет глубоко изумлять правительство, которое доверяет руководство общественным мнением таким щелкоперам, как мы,- сказал Клод Виньон.
- Если правительство по глупости вступит в открытый бой,- продолжал Фино,- его встретят в штыки; если оно выдаст свою обиду, полемику обострят, а это вызовет в массах недовольство правительством. Газета никогда ничем не рискует, тогда как власть рискует всем.
- Франции нет и не будет, пока газеты не будут объявлены вне закона,продолжал Клод Виньон.- Вы с каждым часом преуспеваете,- обратился он к Фино.- Вы уподобитесь иезуитам, но без их фанатизма, неуклонности намерений, дисциплины и сплоченности.
Все вернулись к игорным столам. В отблесках рассвета скоро померкли свечи.
- Твои друзья с улицы Карт-Ван были печальны, как приговоренные к смерти,- сказала Коради своему возлюбленному.
- Они были судьями,- ответил Люсьен.
- Судьи много занятнее,- сказала Корали, Вот уже целый месяц Люсьен растрачивает время на ужины, обеды, завтраки, балы, втянутый неодолимым течением в круговорот забав и легкого труда. Он перестал рассчитывать. Способность рассчитывать в сложных житейских обстоятельствах - это печать большой воли, которой поэты, люди безвольные или слишком увлеченные духовными интересами, никогда не будут отмечены. Подобно большинству журналистов, Люсьен жил со дня на день, сорил деньгами, не задумываясь над трудностями парижской жизни, время от времени угнетающими богему. Щегольством и манерами он состязался с самыми записными денди. Корали, как все фанатики, любила украшать своего идола; она разорялась, чтоб предоставить своему милому поэту щегольской реквизит щеголя, о котором он мечтал в первую свою прогулку в Тюильри. И вот у Люсьена завелись ослепительные трости, очаровательный лорнет, алмазные запонки, кольца для утренних галстуков, перстни с печаткой и немало восхитительных жилетов, под цвет каждого костюма. Скоро он прослыл денди. В тот день, когда он появился среди приглашенных на приеме у немецкого дипломата, его превращение пробудило тайную зависти молодых людей, таких законодателей моды, как де Марсе, Ванденес, Ажуда-Пинто, Максим де Трай, Растиньяк, герцог де Мофриньез, Боденор, Манервиль и другие. В высшем свете мужчины завидуют друг другу чисто по-женски. Графиня де Монкорне и маркиза д'Эспар, в честь которой давался обед, сидели по обе стороны Люсьена и наперерыв с ним любезничали.
- Почему вы покинули свет?-спросила его маркиза.- С какой охотой он готов был принять вас, обласкать. Я должна вас пожурить. Вы передо мною в долгу: я все еще ожидаю вашего визита. На днях я видела вас в Опере, но вы не удостоили меня ни посещением, ни поклоном.
- Маркиза, ваша кузина так решительно порвала...
- Вы не знаете женщин,- сказала г-жа д'Эспар, перебивая Люсьена.- Вы ранили сердце самое ангельское и душу самую благородную, какую я только знаю. Вы и не подозреваете, что Луиза хотела сделать для вас и сколько тонкого ума вложила она в свой замысел! О! Он удался бы ей,- сказала маркиза в ответ на недоверчивый взгляд Люсьена.- Неужели ее муж, который недавно умер от несварения желудка, как и следовало ожидать, неужели он, рано или поздно, не вернул бы ей свободу? Неужели вы полагаете, что ее прельщало стать госпожой Шардон? Но титул графини де Рюбампре стоит того, чтобы его завоевать. Любовь, видите ли, это великое тщеславие, и оно должно сочетаться, особенно в браке, со всеми иными видами тщеславия. Если бы я любила вас до безумия,- словом настолько, чтобы выйти за вас замуж,- мне все же было бы нелегко именоваться госпожой Шардон. Согласитесь с этим! Теперь вам знакомы трудности парижской жизни, вы знаете, какими обходными путями надо было идти, чтобы достичь цели; так признайтесь, что хлопоты Луизы о вас, человеке без имени и средств,- это притязание на удачу почти невозможную, и поэтому-то она не должна была ничем пренебрегать. Вы очень умны, но когда мы любим, мы становимся умнее самого умного мужчины. Моя кузина хотела действовать через этого нелепого Шатле... Кстати, я вам признательна за развлечение: читая ваши статьи, направленные против него, я так смеялась! - неожиданно прервала она свою речь.
Люсьен не знал, что думать. Посвященный в предательство и вероломство, царящее среди журналистов, он не подозревал о вероломстве высшего света; и несмотря на всю его проницательность, ему предстояло получить суровый урок.
- Как, маркиза, разве вы не покровительствуете Цапле? - спросил Люсьен, задетый за живое.
- Свет обязывает быть учтивыми с самыми злейшими врагами, притворяться веселыми в обществе скучных людей и нередко делать вид, что жертвуешь своими друзьями, чтобы тем вернее им помогать. Неужели вы так неопытны? Как это вы, готовясь стать писателем, не изучили самых обычных уловок света? Пусть кузина и пренебрегла вами ради Цапли, но для того лишь, чтобы обратить его влияние в вашу пользу! Ведь к нему чрезвычайно благоволит нынешнее министерство. Мы внушаем Шатле,- в надежде когда-нибудь вас примирить,- что ваши нападки на него даже послужили ему на пользу. Шатле вознагражден за ваши преследования. Де Люпо недаром говорил министрам: "Покамест газеты издеваются над Шатле, они оставляют в покое правительство".
- Господин Блонде меня уверил, что я буду иметь удовольствие видеть вас у себя,- сказала графиня де Монкорне, когда маркиза умолкла, предоставив Люсьена его размышлениям.- Вы встретите у меня некоторых художников, писателей и женщину, давно мечтавшую с вами познакомиться,- мадемуазель де Туш, одну из тех талантливых натур, которые так редки среди женщин; вы непременно посетите ее! Мадемуазель де Туш,- если угодно,
Камиль Мопен,- славится в Париже своим салоном; она баснословно богата; ей сказали, что вы столь же красивы, как и умны, и она умирает от желания вас увидеть.
Люсьену оставалось только рассыпаться в благодарностях, и он окинул Блонде завистливым взглядом. Между графиней де Монкорне, этой знатной, великосветской женщиной, и Корали существовало такое же глубокое различие, как между Корали и уличной девкой. Лицо графини, молодой, прекрасной, остроумной, пленяло ослепительной белизной, свойственной северянкам; ее мать была урожденная княжна Шербелова, и перед обедом посланник оказал ей самое почтительное внимание. Маркиза тем временем небрежно обсасывала крылышко цыпленка.
- Моя бедняжка Луиза была так привязана к вам,- сказала маркиза Люсьену.- Она поверяла мне свои мечты о вашем прекрасном будущем. Она многое готова была вынести, но какое презрение вы проявили, вернув ее письма. Мы прощаем жестокости; если нам причиняют боль - значит, о нас все же думают. Но равнодушие!.. Равнодушие подобно полярным льдам, оно сковывает. Ну признайтесь же, вы потеряли сокровище по собственной вине. Зачем было порывать? Пусть даже вами пренебрегли, ужели не было вашим долгом заботиться о своем благополучии, о восстановлении своего имени? Луиза обо всем этом подумала.
- Отчего было не сказать мне? -отвечал Люсьен.
- Ах, боже мой! Ведь это я посоветовала ей не открываться вам. Признаюсь, я испугалась вас, поняв, как вы мало знакомы с большим светом: я опасалась, как бы ваша неопытность, ваша юная горячность не разрушили или не спутали бы ее расчетов и наших замыслов. Вспомните, каким вы были тогда? Право же, вы поняли бы меня, предстань сейчас перед вами двойник прежнего Люсьена. Вы стали совсем другим человеком. И в этом единственная наша вина перед вами. Но найдется ли мужчина, хотя бы один на тысячу, сочетавший в себе такой ум и такую изумительную способность воспринимать вкус и привычки окружающей среды? Как могла я догадаться, что именно вы этот феномен? Вы преобразились так быстро, так легко усвоили манеры парижанина, что месяц назад, встретившись с вами в Булонском лесу, я вас не узнала.
Люсьен слушал эту знатную даму в каком-то неизъяснимом блаженстве; она произносила свои льстивые слова с таким доверчивым, с таким простодушным видом, так наивно; казалось, она так глубоко озабочена его судьбой, что он было поверил чуду, как поверил чуду в день своего появления в Драматической панораме. Начиная с того счастливого вечера ему все улыбалось, он приписывал своей молодости чудодейственную силу и решил испытать маркизу, поклявшись не допустить оплошности.
- Каковы же были, маркиза, эти замыслы, ставшие ныне пустыми мечтаниями?
- Луиза желала добиться королевского указа, который дал бы вам право носить имя и титул де Рюбампре. Она желала похоронить Шардона. Этот первый шаг был тогда так же прост, как почти немыслим сейчас; а между тем это сулило вам счастье. Вы назовете наши мечтания пустыми и вздорными; но у нас все же есть жизненный опыт, и мы знаем, какую значительность придает титул графа элегантному, обаятельному юноше! Пусть в присутствии юных английских миллионерш и богатых наследниц доложат: "Господин Шардон!" или "Граф де Рюбампре!" - это произведет далеко не одинаковое впечатление. Граф, будь он кругом в долгу, найдет доступ ко всем сердцам, его красота в свете его титула будет блистать, как алмаз в дорогой оправе. Шардона никто и не приметит. Не нами установлены эти условности, они существуют во всех слоях общества, даже среди буржуа. Счастье отвернулось от вас. Взгляните на этого юного красавца, виконта Феликса де Ванденеса, он один из двух личных секретарей короля. Король благоволит к даровитым юношам, а у Ванденеса, когда он приехал из провинции, багаж был не тяжелее вашего, и вы в тысячу раз его умнее; но разве вы хорошего рода? Вы знаете де Люпо, его имя Шарден, оно похоже на ваше; но он не продал бы и за миллион отцовскую мызу,- рано или поздно он сделается графом де Люпо, а его внук, пожалуй, станет придворным. Если вы не сойдете с ложного пути, на который вступили, вы человек погибший. Подумайте, насколько разумнее вас Эмиль Флонде! Он пишет в газете, которая поддерживает правительство, он на хорошем счету у сильных мира сего; он может невозбранно общаться с либералами - он человек благонамеренный; он, рано или поздно, добьется своей цели; но он сумел выбрать и убеждения, и покровителей. В семье вашей соседки, прелестной женщины, урожденной де Труавиль, два пэра Франции и два депутата. Благодаря своему имени она сделала блестящую партию; у нее открытый дом, она будет пользоваться влиянием и ради этого юнца Эмиля Блонде поставит на ноги весь политический мир. А куда вас увлечет Корали?
- Трудно сохранить в Париже какие-нибудь обольщения,- сказал Люсьен по пути к дому.- Тут со всего взимают дань, тут все продается, все фабрикуется, даже успех.
Гостями Люсьена были Дорна, директор Панорамы, Матифа и Флорина, Камюзо, Лусто, Фино, Натан, Гектор Мерлен и г-жа дю Валь-Нобль, Фелисьен Верну, Блонде, Виньон, Филипп Бридо, Мариетта, Жирудо, Кардо с Флорентиной, Бисиу. Люсьен пригласил и своих друзей по кружку. Танцовщица Туллиа - молва приписывала ей склонность к дю Брюэлю - приехала в этот вечер без своего герцога; были также издатели газет, где сотрудничали Натан, Мерлен, Виньон и Верну. Общество состояло из тридцати человек, большего количества гостей столовая Корали не могла вместить. К восьми часам при огнях зажженных люстр мебель, обои, цветы в квартире приняли тот праздничный вид, когда парижская роскошь кажется воплощением мечты. Люсьен, почувствовав себя хозяином этих владений, испытал неизъяснимое ощущение радости, удовлетворенного тщеславия и надежды и уже не доискивался, кто и ради кого взмахнул здесь волшебной палочкой. Флорина и Корали, одетые с головокружительной роскошью и причудливой изысканностью, принятыми среди актрис, улыбались провинциальному поэту, словно два ангела, Посланные распахнуть перед ним двери в чертог мечтаний. Люсьен и впрямь грезил. За несколько месяцев его жизнь так круто переменилась, так внезапно перешел он от величайшей нужды к величайшему достатку, что порою он томился тревогой подобно тому, кто грезит во сне и сознает, что это только сон. Однако ж в его взоре, когда он созерцал эту прекрасную действительность, было столько уверенности, что завистники могли бы счесть ее за самодовольство. Он сильно изменился. Изо дня в день предаваясь любовным утехам, он побледнел, томное выражение неги затуманило его взор; словом, как говорила г-жа д'Эспар, у него был вид счастливого любовника. Красота Люсьена выиграла. В этом лице, просветленном любовью и опытом, сквозило сознание своей силы и власти. Наконец-то увидел он лицом к лицу литературный мир и высший свет и уже был убежден, что войдет туда завоевателем. Поэту, которому суждено было задумываться лишь под гнетом горестей, настоящее представлялось безоблачным. Успех надувал паруса его челна, ему предоставлены были все средства к осуществлению его замыслов: открытый дом, любовница на зависть всему Парижу, выезд, наконец несметные сокровища, таившиеся в его чернильнице. Его душа, его сердце, его ум равно претерпели превращение: он и не думал более о выборе средств, ведь достижения были так блестящи. Широкий образ жизни в этом доме вполне основательно покажется подозрительным экономистам, изучившим парижскую жизнь, и не лишним будет обрисовать тот фундамент, каким бы шатким он ни был, на котором покоилось благоденствие актрисы и ее поэта. Камюзо удалось, не набрасывая на себя тени, уговорить поставщиков Корали открыть ей кредит, хотя бы на три месяца. Лошади, слуги, короче, решительно все появилось точно по волшебству перед этими детьми, которые спешили насладиться и с упоением всем наслаждались. Корали, взяв Люсьена за руку, заранее посвятила его в тайну превращения столовой, преображенной пышно сервированным столом с канделябрами о сорока свечах, и в чудеса меню с десертом, по-царски изысканным,- творением Шеве, Люсьен поцеловал Корали в лоб, прижав ее к груди.
- Я выбьюсь на дорогу, дитя мое, и отблагодарю тебя за твою любовь и преданность,- сказал он.
- Ну, полно!-сказала она. -- Доволен ли ты?
- Могу ли я требовать большего?
- Ах, пустое! Твоя улыбка за все вознаграждает,- отвечала она и змеиным движением приблизила свои губы к губам Люсьена.
Они застали Флорину, Лусто, Матифа и Камюзо за расстановкой карточных столов. Друзья Люсьена начали съезжаться. Все эти люди уже величали себя его друзьями.
Игра продолжалась от девяти до полуночи. К счастью, . Люсьен не умел играть ни в одну игру; но Лусто проиграл тысячу франков и занял ее у Люсьена, который не счел себя вправе отказать другу в этом одолжении. Около десяти часов появились Мишель, Фюльжанс и Жозеф. Люсьен, беседуя, отошел с ними в сторону и тут заметил, что они холодны, серьезны, чтобы не сказать замкнуты. Д'Артез не мог прийти, он кончал свою книгу, Леон Жиро был занят выпуском первого номера журнала. Кружок прислал трех художников, полагая, что присутствие на пиршестве смутит их менее, чем остальных.
- Итак, дети мои,- сказал Люсьен несколько заносчиво,- вы увидите, что безвестный виршеплет может стать известным политиком.
- Охотно признаю свою ошибку,- сказал Мишель.
- А в ожидании лучшего ты живешь с Корали? - спросил Фюльжанс.
- Да,- ответил Люсьен с притворным простодушием,- у Корали был богатый старик, обожавший ее; она его выгнала. Я удачливее твоего брата Филиппа: он никак не может прибрать к рукам Мариетту,- прибавил Люсьен, глядя на Жозефа Бридо.
- Короче говоря, ты стал умным человеком,- сказал Фюльжанс.- Ты проторишь себе дорогу.
- Человеком, который для вас останется тем же, какое бы положение он ни занял.
Мишель и Фюльжанс переглянулись, усмехнувшись, и Люсьен, перехватив эту усмешку, понял, как глупы были его слова.
- Корали так и просится на картину!-воскликнул Жозеф Бридо.- Чудо как хороша!
- И добра,- заметил Люсьен.- Клянусь, она сущий ангел; но ты сделаешь ее портрет; пиши с нее, ежели тебе угодно, свою венецианку, которую старая сводня приводит к сенатору.
- Все они, когда любят, сущие ангелы,- сказал Мишель Кретьен.
Тут к Люсьену бросился Рауль Натан и в пылу дружеских чувств, схватив его за руки, стал крепко их пожимать.
- Дорогой друг, вы не только большой человек, но у вас еще и доброе сердце, а это теперь встречается реже, чем талант. Вы преданы вашим друзьям. Короче, я ваш до гроба. И никогда не Забуду, что вы сделали для меня на этой неделе.
Люсьен, восхищенный льстивыми речами человека, до которого снисходила Слава, взглянул на своих друзей из кружка с некоторым высокомерием. Порыв Натана был вызван тем, что Мерлен показал ему оттиск хвалебной статьи Люсьена о его книге; статья должна была появиться в завтрашнем номере.
- Я согласился написать против вас,- шепнул Люсьен на ухо Натану,- лишь с условием, что сам на эту статью и отвечу. Я ваш союзник!
Он вернулся к трем друзьям из кружка, радуясь, что случай оправдал его слова, только что осмеянные Фюльжансом.
- Пусть только выйдет книга д'Артеза, я и ему могу быть полезен. Одно это уже побуждает меня не порывать с газетами.
- А ты свободен в своих действиях? - спросил Мишель.
- Настолько же, насколько я необходим,- ответил Люсьен с притворной скромностью.
Около полуночи гости сели за стол, и оргия началась. Застольные речи у Люсьена звучали вольнее, нежели у Матифа, ведь никто не подозревал, что между тремя посланцами Содружества и представителями печати существовало расхождение во взглядах. Эти молодые остроумцы, столь развращенные привычкой выступать за и против, схватились друг с другом, обмениваясь самыми беспощадными правовыми истинами, в ту пору зарождавшимися в журналистике. Клод Виньон, желавший сохранить за критикой ее возвышенный характер, восстал против стремления маленьких газет затрагивать личности, говоря, что в конце концов писатели перестанут уважать самих себя. Лусто, Мерлен и Фино открыто выступили в защиту системы, называвшейся на жаргоне журналистов разносом, и уверяли, что это проба, по которой можно отличить талант.
- Тот, кто выдержит испытание, докажет, что он действительно сильный человек,- сказал Лусто.
- Кроме того,- вскричал Мерлен,- когда мы чествуем великих людей, вокруг них, как вокруг римских триумфаторов, наряду с хвалами должны хором звучать хуления.
- Ну, вот,- сказал Люсьен,- так, пожалуй, все, кого будут поносить, вообразят себя триумфаторами.
- Не о себе ли ты хлопочешь? -вскричал Фино.
- А ваши сонеты!-сказал Мишель Кретьен.-Неужто они не создадут вам триумфа Петрарки?
- Без Лауры здесь не обойтись,- сказал Дориа, и его каламбур был встречен одобрительными возгласами пирующих.
- Faciamus experimentum in anima vili2,- отвечал Люсьен улыбаясь.
- И г;оре тому, кто будет обойден критикой и увенчан лаврами при первом же выступлении! Этих писателей, как святых, упрячут в ниши, и никто не будет обращать на них внимания,- заметил Верну.
- Им будут говорить,- заметил Блонде,- как сказал Шансене маркизу де Жанлис, когда тот слишком уж влюбленно смотрел на его жену: "Приятель, вы уже свое получили!"
- Во Франции успех убивает,- сказал Фино.- Мы слишком завистливы, мы стараемся заставить себя и других забыть о блестящих победах ближнего.
- Поистине, в литературе противоречие и создает жизнь,- сказал Клод Виньон.
- Как и в природе, где жизнь возникает из борьбы двух начал! - вскричал Фюльжанс.- Победа одного над другим есть смерть.
- Как и в политике,- добавил Мишель Кретьен.
- Мы это только что доказали,- подхватил Лусто.- Дориа продаст на этой неделе две тысячи экземпляров книги Натана. Почему? На книгу нападали, ее будут упорно защищать.
- А после подобной статьи,- сказал Мерлен, держа в руках оттиск завтрашнего номера своей газеты,- как не распродать всего издания?
- Не прочтете ли вы эту статью?-спросил Дориа.- Я остаюсь издателем, даже когда ужинаю.
Мерлен прочел победоносную статью Люсьена, вызвавшую общие рукоплескания.
- Ну, разве могла бы появиться эта статья, не будь первой?-спросил Лусто.
Дориа вынул из кармана корректуру третьей статьи Люсьена и стал читать. Фино внимательно слушал: статья предназначалась для второго номера его 'журнала, и в качестве главного редактора он преувеличивал свой восторг.
1 Имя Лаура (Laure) по-французски произносится так же, как слово "золото" (L'or).
2 Сделаем опыт на животных (лат,).
- Господа! - сказал он.- Живи Боссюэ в наше время, он написал бы именно так.
- Охотно верю,- сказал Мерлен.- Нынче Боссюэ был бы журналистом.
- За Боссюэ Второго! -возгласил Клод Виньон, подымая бокал и отвешивая шутовской поклон Люсьену.
- За моего Христофора Колумба!-сказал Люсьен, провозглашая тост за Дориа.
- Браво! - вскричал Натан.
- Это, что же, прозвище? ' - лукаво спросил Мерлен, переводя взгляд с Фино на Люсьена.
- Если вы будете продолжать в том же духе,- сказал Дориа,- нам за вами не угнаться, а господа негоцианты,- прибавил он, указывая на Матифа и Камюзо,- перестанут вас понимать. "Шутка подобна пряже,- сказал Бонапарт,где тонко, там и рвется".
- Господа! -возгласил Лусто.- Мы свидетели примечательного случая, непостижимого, неслыханного, поистине изумительного. Все восхищены, что друг наш столь быстро превратился из провинциала в журналиста.
- Он родился журналистом,- сказал Дориа.
- Дети мои,- сказал Фино, вставая с бутылкой шампанского в руке,- мы поддерживали и поощряли первые шаги нашего амфитриона, успехи которого превзошли наши надежды. Он выдержал экзамен, написав за два месяца ряд блестящих статей, всем нам известных; предлагаю посвятить его в журналисты.
- Венок из роз в ознаменование его двойной победы! - вскричал Бисиу, глядя на Корали.
Коралй сделала знак Беренике, и та ушла разыскивать старые искусственные цветы в картонках актрисы. Венок Из роз был свит, как только дородная горничная принесла цветы; захмелевшие гости также не преминули нелепо разукраситься цветами. Фино, первосвященник, пролил несколько капель Шампанского на златокудрую голову Люсьена и с уморительной торжественностью произнес сакраментальнее слова: "Во имя Гербового сбора, Залога и Штрафа нарекаю тебя журналистом. Да будут твои статьи легки!"
- И оплачены без вычета пробелов! - добавил Мерлен.
Тут Люсьен заметил расстроенные лица Мишеля Кретьена, Жозефа Бридо и Фюльжанса Ридаля; взяв шляпы, друзья вышли, напутствуемые негодующими возгласами.
1 Bravo - наемный убийца (ит.).
- Вот ханжи! - сказал Мерлен.
- Фюльжанс был славный малый, но они совратили его.
- Кто?-спросил Клод Виньон.
- Мрачные юноши, посещающие религиозно-философский кабачок в улице Катр-Ван, где они трудятся над отысканием смысла жизни человечества...пояснил Блонде.
- О! о! о!
- Они пытаются узнать, вращается ли Человечество вокруг своей оси, или движется вперед. Их очень затруднял выбор между прямой и кривой. Библейский треугольник показался им бессмысленным, и тогда явился неведомый пророк, высказавшийся за спираль.
-- Когда люди объединяются, они могут додуматься и до более опасных глупостей! - вскричал Люсьен, которому хотелось защитить Содружество.
- Ты считаешь эти теории праздной болтовней? - спросил Фелисьен Верну.Но наступает час, когда они превращаются в ружейные залпы или гильотину.
- Покамест эти юнцы только лишь черпают высшее вдохновение в шампанском, разгадывают гуманитарное значение панталон и ищут ту пружинку, которая движет вселенной,- сказал Бисиу.- Они подбирают поверженных кумиров, вроде Вико, Сен-Симона, Фурье. Боюсь, вскружат они голову моему бедному Жозефу Бридо!
- Из-за них-то и охладел ко мне Бьяншон, мой земляк и школьный товарищ,- сказал Лусто.
- Не обучают ли они гимнастике и не вправляют ли мозги? - спросил Мерлен.
- С них станется,- отвечал Фино.- Растиньяк говорил мне, что Бьяншон предается подобным мечтам.
- Стало быть, их вождь д'Артез? - сказал Натан.- Тот юноша, который должен нас всех проглотить?
- Он настоящий гений! - вскричал Люсьен.
- Предпочитаю настоящий шартрез,- сказал Клод Виньон улыбаясь.
Настала минута, когда каждый пытался раскрыть свою душу соседу. Если умные люди доходят до того, что начинают откровенничать и предлагать ключ к своему сердцу, можно не сомневаться, что хмель овладел ими; часом позже все участники пиршества, ставшие короткими приятелями, величали друг друга великими талантами, знаменитостями, людьми, которым принадлежит будущее. Люсьен, как хозяин дома, сохранял некоторую ясность мысли: он
выслушивал удивительные софизмы, довершавшие его нравственное растление.
- Дети мои,- сказал Фино,- либеральной партии необходимо оживить свою полемику, ведь ей сейчас не за что бранить правительство, и вы понимаете, в каком затруднительном положении оказалась оппозиция. Кто из вас согласен написать брошюру о необходимости восстановить право первородства, чтобы можно было поднять шум против тайных замыслов двора? За работу хорошо заплатят.
- Я!-отозвался Гектор Мерлен.- Это соответствует моим убеждениям.
- Твоя партия, пожалуй, скажет, что ты порочишь ее,- возразил Фино.Фелисьен, возьмись-ка ты за это дело. Дориа издаст брошюру, мы сохраним все в тайне.
- А сколько дадут? -спросил Верну.
- Шестьсот франков. Ты подпишешься: граф К...
- Согласен!-сказал Верну.
- Итак, вы хотите пустить "утку" в политику?-снова начал Лусто.
- Это дело Шабо, перенесенное в сферу идей,- подхватил Фино.Правительству приписывают невесть какие замыслы и натравливают на него общественное мнение.
- Меня всегда будет глубоко изумлять правительство, которое доверяет руководство общественным мнением таким щелкоперам, как мы,- сказал Клод Виньон.
- Если правительство по глупости вступит в открытый бой,- продолжал Фино,- его встретят в штыки; если оно выдаст свою обиду, полемику обострят, а это вызовет в массах недовольство правительством. Газета никогда ничем не рискует, тогда как власть рискует всем.
- Франции нет и не будет, пока газеты не будут объявлены вне закона,продолжал Клод Виньон.- Вы с каждым часом преуспеваете,- обратился он к Фино.- Вы уподобитесь иезуитам, но без их фанатизма, неуклонности намерений, дисциплины и сплоченности.
Все вернулись к игорным столам. В отблесках рассвета скоро померкли свечи.
- Твои друзья с улицы Карт-Ван были печальны, как приговоренные к смерти,- сказала Коради своему возлюбленному.
- Они были судьями,- ответил Люсьен.
- Судьи много занятнее,- сказала Корали, Вот уже целый месяц Люсьен растрачивает время на ужины, обеды, завтраки, балы, втянутый неодолимым течением в круговорот забав и легкого труда. Он перестал рассчитывать. Способность рассчитывать в сложных житейских обстоятельствах - это печать большой воли, которой поэты, люди безвольные или слишком увлеченные духовными интересами, никогда не будут отмечены. Подобно большинству журналистов, Люсьен жил со дня на день, сорил деньгами, не задумываясь над трудностями парижской жизни, время от времени угнетающими богему. Щегольством и манерами он состязался с самыми записными денди. Корали, как все фанатики, любила украшать своего идола; она разорялась, чтоб предоставить своему милому поэту щегольской реквизит щеголя, о котором он мечтал в первую свою прогулку в Тюильри. И вот у Люсьена завелись ослепительные трости, очаровательный лорнет, алмазные запонки, кольца для утренних галстуков, перстни с печаткой и немало восхитительных жилетов, под цвет каждого костюма. Скоро он прослыл денди. В тот день, когда он появился среди приглашенных на приеме у немецкого дипломата, его превращение пробудило тайную зависти молодых людей, таких законодателей моды, как де Марсе, Ванденес, Ажуда-Пинто, Максим де Трай, Растиньяк, герцог де Мофриньез, Боденор, Манервиль и другие. В высшем свете мужчины завидуют друг другу чисто по-женски. Графиня де Монкорне и маркиза д'Эспар, в честь которой давался обед, сидели по обе стороны Люсьена и наперерыв с ним любезничали.
- Почему вы покинули свет?-спросила его маркиза.- С какой охотой он готов был принять вас, обласкать. Я должна вас пожурить. Вы передо мною в долгу: я все еще ожидаю вашего визита. На днях я видела вас в Опере, но вы не удостоили меня ни посещением, ни поклоном.
- Маркиза, ваша кузина так решительно порвала...
- Вы не знаете женщин,- сказала г-жа д'Эспар, перебивая Люсьена.- Вы ранили сердце самое ангельское и душу самую благородную, какую я только знаю. Вы и не подозреваете, что Луиза хотела сделать для вас и сколько тонкого ума вложила она в свой замысел! О! Он удался бы ей,- сказала маркиза в ответ на недоверчивый взгляд Люсьена.- Неужели ее муж, который недавно умер от несварения желудка, как и следовало ожидать, неужели он, рано или поздно, не вернул бы ей свободу? Неужели вы полагаете, что ее прельщало стать госпожой Шардон? Но титул графини де Рюбампре стоит того, чтобы его завоевать. Любовь, видите ли, это великое тщеславие, и оно должно сочетаться, особенно в браке, со всеми иными видами тщеславия. Если бы я любила вас до безумия,- словом настолько, чтобы выйти за вас замуж,- мне все же было бы нелегко именоваться госпожой Шардон. Согласитесь с этим! Теперь вам знакомы трудности парижской жизни, вы знаете, какими обходными путями надо было идти, чтобы достичь цели; так признайтесь, что хлопоты Луизы о вас, человеке без имени и средств,- это притязание на удачу почти невозможную, и поэтому-то она не должна была ничем пренебрегать. Вы очень умны, но когда мы любим, мы становимся умнее самого умного мужчины. Моя кузина хотела действовать через этого нелепого Шатле... Кстати, я вам признательна за развлечение: читая ваши статьи, направленные против него, я так смеялась! - неожиданно прервала она свою речь.
Люсьен не знал, что думать. Посвященный в предательство и вероломство, царящее среди журналистов, он не подозревал о вероломстве высшего света; и несмотря на всю его проницательность, ему предстояло получить суровый урок.
- Как, маркиза, разве вы не покровительствуете Цапле? - спросил Люсьен, задетый за живое.
- Свет обязывает быть учтивыми с самыми злейшими врагами, притворяться веселыми в обществе скучных людей и нередко делать вид, что жертвуешь своими друзьями, чтобы тем вернее им помогать. Неужели вы так неопытны? Как это вы, готовясь стать писателем, не изучили самых обычных уловок света? Пусть кузина и пренебрегла вами ради Цапли, но для того лишь, чтобы обратить его влияние в вашу пользу! Ведь к нему чрезвычайно благоволит нынешнее министерство. Мы внушаем Шатле,- в надежде когда-нибудь вас примирить,- что ваши нападки на него даже послужили ему на пользу. Шатле вознагражден за ваши преследования. Де Люпо недаром говорил министрам: "Покамест газеты издеваются над Шатле, они оставляют в покое правительство".
- Господин Блонде меня уверил, что я буду иметь удовольствие видеть вас у себя,- сказала графиня де Монкорне, когда маркиза умолкла, предоставив Люсьена его размышлениям.- Вы встретите у меня некоторых художников, писателей и женщину, давно мечтавшую с вами познакомиться,- мадемуазель де Туш, одну из тех талантливых натур, которые так редки среди женщин; вы непременно посетите ее! Мадемуазель де Туш,- если угодно,
Камиль Мопен,- славится в Париже своим салоном; она баснословно богата; ей сказали, что вы столь же красивы, как и умны, и она умирает от желания вас увидеть.
Люсьену оставалось только рассыпаться в благодарностях, и он окинул Блонде завистливым взглядом. Между графиней де Монкорне, этой знатной, великосветской женщиной, и Корали существовало такое же глубокое различие, как между Корали и уличной девкой. Лицо графини, молодой, прекрасной, остроумной, пленяло ослепительной белизной, свойственной северянкам; ее мать была урожденная княжна Шербелова, и перед обедом посланник оказал ей самое почтительное внимание. Маркиза тем временем небрежно обсасывала крылышко цыпленка.
- Моя бедняжка Луиза была так привязана к вам,- сказала маркиза Люсьену.- Она поверяла мне свои мечты о вашем прекрасном будущем. Она многое готова была вынести, но какое презрение вы проявили, вернув ее письма. Мы прощаем жестокости; если нам причиняют боль - значит, о нас все же думают. Но равнодушие!.. Равнодушие подобно полярным льдам, оно сковывает. Ну признайтесь же, вы потеряли сокровище по собственной вине. Зачем было порывать? Пусть даже вами пренебрегли, ужели не было вашим долгом заботиться о своем благополучии, о восстановлении своего имени? Луиза обо всем этом подумала.
- Отчего было не сказать мне? -отвечал Люсьен.
- Ах, боже мой! Ведь это я посоветовала ей не открываться вам. Признаюсь, я испугалась вас, поняв, как вы мало знакомы с большим светом: я опасалась, как бы ваша неопытность, ваша юная горячность не разрушили или не спутали бы ее расчетов и наших замыслов. Вспомните, каким вы были тогда? Право же, вы поняли бы меня, предстань сейчас перед вами двойник прежнего Люсьена. Вы стали совсем другим человеком. И в этом единственная наша вина перед вами. Но найдется ли мужчина, хотя бы один на тысячу, сочетавший в себе такой ум и такую изумительную способность воспринимать вкус и привычки окружающей среды? Как могла я догадаться, что именно вы этот феномен? Вы преобразились так быстро, так легко усвоили манеры парижанина, что месяц назад, встретившись с вами в Булонском лесу, я вас не узнала.
Люсьен слушал эту знатную даму в каком-то неизъяснимом блаженстве; она произносила свои льстивые слова с таким доверчивым, с таким простодушным видом, так наивно; казалось, она так глубоко озабочена его судьбой, что он было поверил чуду, как поверил чуду в день своего появления в Драматической панораме. Начиная с того счастливого вечера ему все улыбалось, он приписывал своей молодости чудодейственную силу и решил испытать маркизу, поклявшись не допустить оплошности.
- Каковы же были, маркиза, эти замыслы, ставшие ныне пустыми мечтаниями?
- Луиза желала добиться королевского указа, который дал бы вам право носить имя и титул де Рюбампре. Она желала похоронить Шардона. Этот первый шаг был тогда так же прост, как почти немыслим сейчас; а между тем это сулило вам счастье. Вы назовете наши мечтания пустыми и вздорными; но у нас все же есть жизненный опыт, и мы знаем, какую значительность придает титул графа элегантному, обаятельному юноше! Пусть в присутствии юных английских миллионерш и богатых наследниц доложат: "Господин Шардон!" или "Граф де Рюбампре!" - это произведет далеко не одинаковое впечатление. Граф, будь он кругом в долгу, найдет доступ ко всем сердцам, его красота в свете его титула будет блистать, как алмаз в дорогой оправе. Шардона никто и не приметит. Не нами установлены эти условности, они существуют во всех слоях общества, даже среди буржуа. Счастье отвернулось от вас. Взгляните на этого юного красавца, виконта Феликса де Ванденеса, он один из двух личных секретарей короля. Король благоволит к даровитым юношам, а у Ванденеса, когда он приехал из провинции, багаж был не тяжелее вашего, и вы в тысячу раз его умнее; но разве вы хорошего рода? Вы знаете де Люпо, его имя Шарден, оно похоже на ваше; но он не продал бы и за миллион отцовскую мызу,- рано или поздно он сделается графом де Люпо, а его внук, пожалуй, станет придворным. Если вы не сойдете с ложного пути, на который вступили, вы человек погибший. Подумайте, насколько разумнее вас Эмиль Флонде! Он пишет в газете, которая поддерживает правительство, он на хорошем счету у сильных мира сего; он может невозбранно общаться с либералами - он человек благонамеренный; он, рано или поздно, добьется своей цели; но он сумел выбрать и убеждения, и покровителей. В семье вашей соседки, прелестной женщины, урожденной де Труавиль, два пэра Франции и два депутата. Благодаря своему имени она сделала блестящую партию; у нее открытый дом, она будет пользоваться влиянием и ради этого юнца Эмиля Блонде поставит на ноги весь политический мир. А куда вас увлечет Корали?