Барковский Вячеслав. Русский транзит 2

   Осколок гранаты угодил ему между глаз как раз в тот миг, когда он, грозно разорвав тенёта, собирался голыми руками свести счеты с двумя козлами и щенком, испортившими ему всю игру. Перед смертью Голиаф не мучился и не терзался бесполезными, с точки зрения его аналитического ума, угрызениями совести. Он даже не успел подумать о той горе "бабок", которые уже просились в его карман, но вдруг утратили свое хождение, поскольку на том свете расплачиваться предстояло совсем другим эквивалентом. Он умер сразу - просто и беззвучно, как рядовой великой армии прагматиков.
   - Вставайте, орлы! - крикнул Юрьев вжимавшимся в стенку санитарам с уголовными наклонностями.- Если: есть желание продолжать существование - с вещами на выход.
   - Только доктора прихватите и того, толстого,- к Юрьеву подошел Счастливчик, продолжавший кричать по причине легкой контузии головы.-Оба, конечно, покойники, но хотелось все же избежать досрочной кремации, которая не позволит произвести вскрытие и выяснить, а была ли, собственно говоря, у несчастных совесть?.. Старик, ты вернул меня к жизни! - сказал Петенька, указывая на измученные "велосипеды", криво сидящие на широкой переносице, над которой уверенно возвышалась лиловая шишка.
   Петенька развязал плененных санитаров, которые тут же принялись выполнять волю победителей: вцепившись в халат Голиафа, волоком потащили его к выходу.
   Стороной обойдя равнодушных покойников, которым было хорошо, ибо они единственные здесь не кашляли, Максим пробрался к Юрьеву и Счастливчику, осторожно ощупывая собственное тело, словно не веря, что оно после такого взрыва все еще цело.
   - Сейчас сюда прибегут, и еще не известно, как для нас все это обернется,крикнул Юрьеву Петенька.
   - Надо делать ноги, иначе заметут,-солидно поддержал Счастливчика подросток.- Таких дел наворотили - никто не поверит, что мы тут ни при чем. Как пить дать, по судам затаскают. Бежим отсюда; заберем Игоря - и в разные стороны.
   И Юрьев сразу вспомнил о сыне.
   - Так что с ним? Живой? - спросил он Максима.
   - Живее всех живых! Правда, спит так, что пушками не разбудишь!
   - Где он?
   - На третьем этаже, в туалете. Я его туда отволок, а сам - на его место под простыню, с пушкой. Пусть, думаю, только откроют!
   - Давай туда - крикнул Юрьев и потянул Счастливчика вслед за стремительно исчезнувшими санитарами.
   - Ну уж нет, нас не должны здесь видеть, и, значит, та дорога - в погибель. Поэтому в новую жизнь мы войдем узкими вратами,- сказал Петенька.-В "операционной" я видел дверь. Наверняка она ведет к свободе. Разве ты. Юрьев, не видел ее?
   - Видел, но ведь там пожар и, как ты сам понимаешь, обезображенные тела. Кроме того, та дверь закрыта.
   - Не бойся. Юрьев. Главное - не смотреть по сторонам, а дверь мы откроем.И он показал компании пушку Марселя.
   - Ты прав, Петя. Ведь если мы пойдем по туннелю, то неизвестно еще, выйдем ли на свет Божий.
   - Идите за мной. Только прикройте лица пиджаками и задержите дыхание.напутствовал их Петенька.
   Когда, прикрыв головы одеждой, они собирались уже войти в операционную, со стороны туннеля послышались многочисленные голоса и топот: кто-то приближался к мертвецкой.
   Петенька решительно вошел в объятую синеватым пламенем операционную.
   - Толя, а дверь-то не заперта! - крикнул он идущему сзади Юрьеву.
   Игорь отшатнулся от медсестры Ляли, ни с того ни с сего вдруг возопившей дурным голосом уличной торговки пирожками, и, потеряв равновесие, рухнул на пол всеми своими хрустальными на данный момент костями.
   Уже из палат воровато выглядывал испуганный контингент, разбуженный криками сестры. Больные, однако, пока не отваживались открыто выйти на бой с нечистой силой; они лишь мужественно проводили рекогносцировку на местности, держа на всякий случай за спиной крепкие тылы из полупарализованных и ненароком заговаривающихся однополчан.
   Игорь окончательно проснулся. Ему стало ясно, что он действительно в больнице и что, если иметь в виду руки, ноги и прочие части тела, он - это в самом деле он, только предельно исхудавший и ослабленный, а совсем не чья-то немощная оболочка, случайно подвернувшаяся его душе на пути из варягов во греки.
   Игорь не любил больниц, которые лично для него всегда были связаны с утратой каких-нибудь второстепенных органов, например, аппендикса или гланд; это было больно и как-то унизительно.
   Поднявшись с пола, он, по-моряцки широко расставляя свои, вдруг ставшие чужими, ноги, щелкая и скрипя суставами, побежал прочь от медсестры - в сторону лестницы, надеясь выскочить из пропахшей карболкой "мышеловки" прежде, чем его схватят за шиворот доктора и что-нибудь отрежут для профилактики.
   Как в страшном сне, опасаясь погони и поэтому перепрыгивая через ступеньки с риском в любой момент стать действительным пациентом сего гуманного учреждения, он скатился на первый этаж. Наверху уже все пришло в движение: по этажам бегали люди, хлопали дверями и тревожно кричали: "Пожар!"
   "Вот сейчас меня поймают и обвинят в поджоге!" - лихорадочно думал он, пытаясь открыть дверь на улицу, которая оказалась заколоченной. Рядом было разбито окно, но, во-первых, ему не хотелось возиться с рамами, а во-вторых, у него не хватило бы сил взобраться на довольно-таки высокий подоконник.
   В этот момент какие-то черные тени стремительно бросились наверх из-за приоткрытой подвальной двери. Игорь, вздрогнув и забыв от страха сделать вдох, посторонился, чтобы дать им дорогу, но одна из теней метнулась к нему. Подросток вскрикнул, инстинктивно загораживая лицо от неминуемого удара, и нападавший, навалившись сверху, смял его тело до хруста в суставах.
   - Игорь! - шепнула тень знакомым голосом.- Сынок!
   С недоверием вглядываясь в этого пропахшего пепелищем, черного от копоти и абсолютно лысого человека с кровоподтеками на счастливо улыбающемся лице, Игорь пытался узнать своего отца.
   - Папа, ты был на охоте? - наконец спросил он Юрьева, заметив в его руке ружье, знакомое еще по зимней охоте.
   - На охоте.
   - На кабанов ходили? Подстрелил чего-нибудь?
   - Бог миловал...
   - А что у тебя...
   - С головой?
   - Да. Попал в аварию?
   - Нет. Просто аллергия на кабанов.
   - Но почему вы ездили без меня? Мест не хватило?
   И тут Игорь с удивлением узнал в одном из "охотников", стоящих рядом, Максима, такого же черного и дымного, как отец. Третьим был дядя Петя Счастливчик, который вообще-то никогда не был охотником.
   - Привет, Макс! Тебя тоже приглашали на охоту? - Игорь протянул руку Максиму.
   - Нет, я без приглашения. Скорей, по зову сердца,- с усмешкой пожал плечами Максим.
   - Ты не знаешь, что это со мной стало? - продолжал, не вдаваясь в подробности, Игорь.- Вчера вечером шестьдесят килограммов от груди жал, а сегодня руки поднять не могу
   - Что? Вчера?!
   - Да. А ты что, не помнишь, как сам вес на штанге устанавливал?
   - Ну, парень, и силен же ты спать! - заключил Счастливчик, и Максим засмеялся, внезапно осознав, что все кончилось
   - Все на выход! - сказал Счастливчик и, навалившись плечом на входную дверь, выдавил ее на улицу
   - Давай к "лимузину"! Петька, быстрее! Заводи! - стонал Юрьев, боясь свихнуться от счастья и едва удерживая в груди радость, бьющую огромными крыльями и рвущуюся из клетки на волю.
   Счастливчик завел свой времен Куликовской битвы "москвичек", смертельно харкающий и мучительно скрипящий, который, хотя бы из уважения к бессмертному отечественному железу, стоило, пожалуй, занести в книгу рекордов Гиннеса и потом с чистой совестью отправить на свалку.
   Не обращая на них никакого внимания, на больничном дворе суетились люди в белых халатах и немногочисленный контингент только что продравших глаза больных, забинтованных преимущественно в верхней части и по этой причине - от греха подальше! - покинувших свои прокисшие палаты с тайной уверенностью в том, что если кто-нибудь сегодня и сгорит, то только не они. Люди с усердием искали, где, собственно говоря, этот самый пожар.
   - Юрьев, а ты заметил, что тачки-то красной нет во дворе?
   - Узрел, Петенька. Уехал наш доктор...
   - И второй машины нет - "мерседеса",- сказал Максим.
   - "Мерседес" - машина Марселя, но... - начал было Юрьев и замолчал.
   - Ладно, доктор уехал,-сказал Счастливчик,- это мы понять можем. Но вот хотел бы я знать, кто уехал в "мерседесе", если его хозяин двадцать минут назад катапультировался на Луну?
   - Не нравится мне это,-сказал Максим. А Юрьев, сидя на заднем сидении, только счастливо щурился на солнце, обнимая за плечи сына. Уже отключившись от всего сущего, от плывущих мимо домов с жарко освещенными крышами, от товарищей, радостно и возбужденно переговаривающихся в узком, изъеденном временем салоне, он безнадежно тонул в ласковых волнах безмерного личного счастья.
   Навстречу им с пронзительным визгом проехали две пожарные машины. Счастливчик выехал с больничного двора и повернул к проспекту.
   - Прячь пушки! - сказал Счастливчик товарищам и притормозил.
   Вернувшись из своих бездонных морей, Юрьев увидел, что им с обочины жезлом сигналит милиционер. Рядом с ним, прислонившись к желтому милицейскому УАЗу, стояли еще трое. Петенька открыл дверь и собрался выйти из автомобиля, но милиционер сам подошел к ним.
   - Сержант Волков,- приложил он к козырьку ладонь.- Из больницы едем?
   - Да вот, парня забрали,- энергично начал Счастливчик.- Лечиться больше не хочет.
   Сержант вопросительно посмотрел на Игоря. Игорь только хмыкнул и кивнул головой. Тогда сержант медленно перевел взгляд на Юрьева, который продолжал глупо улыбаться, ерзая на помповике. Сержант недоверчиво оглядел его помятую, с желтыми разводами перезревших синяков физиономию и коротко сказал:
   - Выходи.
   - В чем дело, сержант? - возопил Петенька, прекрасно понимая, что, если Юрьев сейчас поднимется, милиционер сразу увидит ружье и что-либо доказать судьям в народном суде, дабы хоть отчасти смягчить приговор, будет уже невозможно.
   - Выходи, я сказал. Ты,- милиционер указал пальцем на Юрьева и, отойдя на шаг, помахал своим товарищам, чтобы те подошли.
   - Да в чем дело?-кричал Петенька.- Зачем ему выходить? Человек сына домой везет. Он - полярник, дома полтора года не был, с тех пор как ураганом оторвало его льдину и унесло в бескрайние просторы Ледовитого океана. Теперь ему орден будут вручать. Что вам, физиономия его не понравилась? Так он с лестницы упал, когда лампочку вкручивал.
   - На льдине, что ли, вкручивал? А потом его под ноль белые медведи постригли? - ухмыльнулся сержант.-И вы все выходите. Проверка документов. Тут в больнице пожар. Сообщили, что какие-то посторонние люди проникли в морг.
   - Покойников воровать? - съязвил Счастливчик.
   - Попридержи язык, разговорчивый. Ну, я же сказал: выходи! Щас посмотрим, что вы за фрукты.
   Счастливчик, чертыхаясь, выбрался из "лимузина" в надежде как-нибудь заговорить сержанта и все же избежать обнаружения тайного арсенала представителями компетентных органов.
   - А, это опять вы! - крикнул Счастливчику подошедший к ним лейтенант - тот самый, который пропустил их этой ночью через заслон у Тучкова моста.- Ну как, уже доложили о выполнении на Литейный, четыре? А ордена вам вручили? - весело балагурил он.
   Услышав знакомое заклинание с магической в условиях криминальных кругов Питера четверкой на конце, сержант немного смутился и стал чесать свой затылок.
   - Ты что, Волков, своих героев не узнаешь? - Лейтенант хитро подмигнул Петеньке, который, ухватившись за предложенную ему лейтенантом Кенарем игру, как за соломинку, уже предчувствовал вкус очередного чудесного хепи-энда.
   Торжественно раздувшись жабой. Счастливчик посуровел.
   - Ты же понимаешь, брат,- обратился он к лейтенанту, солидно качая головой,- мы - бойцы невидимого фронта и нам, естественно, огласка ни к чему. Там,- Петенька показал пальцем вверх,- этого не прощают. Вот, пацана встретили. Выполнял спецзадание в логове врагов народа. Сейчас едем к САМОМУ - доложить о выполнении, а потом - ордена, благодарность всего населения, белый костюм, Золотые Пески, шампанское со льдом и разведенными танцовщицами на коленях... Шучу, конечно, но дело у нас нешуточное, это уж точно.
   - Пропусти их, Волков! - смеялся лейтенант.- Я их знаю: это бойцы невидимого фронта с высшим цирковым образованием.
   - Но ведь в больнице пожар, товарищ лейтенант, а я чувствую, от них вроде дымком тянет! - сказал сержант, скорее защищаясь, чем нападая.
   - Это мы на работе горим, товарищ сержант! Горим, не жалея себя, как бикфордовы шнуры! - подмигнув лейтенанту, торжественно сказал Счастливчик и вновь торжественно надулся жабой.
   - Да пропускай же ты этих... шнурков! - хохотал лейтенант, схватившись за живот.- Это же придурки, Волков, разве не видишь?
   Сержант плюнул и, тихо буркнув себе под нос: "Сам ты придурок. Кенарь!" пошел прочь к УАЗу от хохочущего по-ребячьи заливисто лейтенанта.
   - Ну, как знаете, дело ваше, начальник,- сказал он не оборачиваясь.
   - Что, Толя, штаны промочил? - подал голос Счастливчик, когда УАЗ с милиционерами пропал из поля зрения в зеркале заднего вида.
   - Не успел, Петенька.
   - А я, признаться, уже почувствовал неприятное расслабление в области мочевого пузыря... Но бывают же дураки на свете! Что бы мы без них делали? А, Юрьев? - восхищенно говорил Счастливчик, стараясь выжать все, что было возможно выжать из старой колымаги.
   Юрьев с Игорем вышли из метро на Гражданке.
   Громыхали трамваи. Троллейбусы, срывая зеленую искру, щелкали своими большими усами в местах стыка электропроводов. Гудели автомобили и, красуясь друг перед дружкой зеркальными капотами, спешили занять место у светофора.
   На площади перед метро унылые краснолицые тетки продавали жареные сосиски в цементе позавчерашней выпечки, на которые не клевали даже дети. Ясно сознавая всю безнадежность данного предприятия, тетки мечтали о пивных киосках и рюмочных, где бы жизнь бойко кипела от зари и до зари, наполняя разноцветным хрустом их безразмерные косметички, заменившие собою ограниченные пространства кошельков.
   Черноусый кавказец, тот самый Бармалей-свежеватель, во все горло зазывал платежеспособное население с утра пораньше отведать шашлыков с пивом:
   - Барашек только вчера бегал! Подходи, пальчики оближешь!
   Юрьев подошел к Бармалею:
   - Ну, где твой барашек? Нет, ты мне Свинину не показывай, где барашек?
   - Нету, дорогой,- сказал Бармалей, разводя руками и пряча от Юрьева глаза.
   - А в пятницу был. Живой. Я помню, как ты его...
   - В пятницу был, а теперь нету.-И Бармалей сокрушенно покачал головой.-Украли... Совсем плохо. Теперь хороший шашлык никак не сделать! Нет ягненка, как торговать буду?! Хочешь, из свинины тебе сделаю? Э-э, не хочешь! Вот все вы так: вам только барашка подавай, а где я на всех возьму?
   На Игоря, который шел по улице в больничной пижаме и одних носках, по-барски дарованных ему Максимом, никто из прохожих не обращал никакого внимания: уже несколько лет, как до формы одежды простого советского прохожего в этой удивительной стране никому из сограждан, насмерть заеденных бытом, не было дела.
   - Сынок, пройдемся хоть немного пешком,- сказал Юрьев, осторожно неся под пиджаком помповик, стволом засунутый в брюки.
   - Но я же в носках... Ума не приложу, как я очутился в больнице и где моя одежда, где мои кроссы и кожаная куртка с джинсами? Папа, почему меня положили в больницу? Что со мной произошло?
   - Перетренировался, Игорек,- сказал, глядя перед собой, Юрьев.
   - Ладно, скажи правду: что со мной произошло? Ведь вы с Максимом и дядей Петей пришли в эту больницу с ружьем не просто так. Ведь что-то нехорошее должно было произойти, да? Сколько я спал?
   - Денек провалялся.
   - Папа, я же умею читать. В газете, которая висела на стенде у метро, я увидел, какое сегодня число: я спал десять дней! Что со мной произошло???
   - Успокойся, Игорь, теперь все позади. Поехали скорее, тебя ждет мама,сказал Юрьев, крепко беря за руку сына и запрыгивая на заднюю площадку троллейбуса.
   Когда они уже подходили к дому, кто-то поднялся со скамейки в парке, аккуратно занявшем четырехугольное пространство, ограниченное "кораблями" двенадцатиэтажек. Человек пошел им наперерез.
   - Вон мать нас встречает. Сейчас будет ругать,- с улыбкой сказал Игорь.
   Ирина с вытянувшимся за эти два дня лицом и воспаленными глазами быстро подошла к Игорю и молча прижала его голову к груди.
   Она хотела что-то сказать, но слова не шли, и она только часто и глубоко дышала, уткнув лицо в курчавую макушку сына. Потом Ирина подняла лицо к Юрьеву, покорно стоящему в стороне, и спросила:
   - Чего вы так долго? Я вас еще ночью ждала.
   - Почему ночью? - спросил, в свою очередь несколько удивленный таким вопросом, Юрьев.
   Ирина вдруг впервые за последние дни улыбнулась:
   - Я ведь только вчера вечером от слепой приехала. Она мне говорит: "Все, езжай домой встречать своих. Вымолила ты их, матушка!" Мне сразу так легко стало, и я домой поехала. В квартиру вошла как раз, когда ты позвонил. Сначала все в кухне сидела, в окно на дорогу смотрела... А часы все тикают, тикают. Потом сосед за стенкой кричать стал: он там с дружками что-то празднует. Чувствую, сидя на одном месте, не выдержу ожидания. Вышла на улицу, вот, даже одеяло с собой взяла. Знаешь, Юрьев, на улице ждать легче.
   - Ну, я пойду, Ира...
   - В таком виде пойдешь? Да тебя же в метро не пустят!
   - Да нет, пустили вроде, когда сюда ехали.
   - А теперь не пустят. Нет, Юрьев, ты видел себя в зеркало? - Ирина внезапно засмеялась, пряча лицо в шевелюру сына.
   - Нет, а что? - спросил, улыбнувшись, Юрьев.
   - Ты теперь на ковбоя похож, помнишь, из "Великолепной семерки"? Юл Бриннер - так, кажется, звали артиста. Лысый и очень... мужественный. Ну, пошли домой.
   Юрьев сидел за столом. Не имея возможности произнести хотя бы слово туго набитым ртом, он молча, с жадностью поедал макароны с сосисками. Игорь не отставал от отца. Ирина просто сидела за столом и, вскинув брови, поражалась скорости поглощения пищи и полному отсутствию предела насыщения изголодавшихся желудков.
   - А вам плохо не будет? - спрашивала она смеясь.
   За стеной, в соседней квартире, шла гульба. Там что-то надсадно кричали, пели и потом долго похабно матерились, то и дело тяжело стуча им в стену. Юрьев даже слышал отдельные фразы: кто-то звал свою ненаглядную поскорее... Далее следовала невыносимая похабщина.
   - Не обращай внимания. Юрьев. Это сосед, ну тот, который в последний раз, когда ты был здесь, стоял с тобой на лестничной площадке... С компанией гуляет. И как его только тут прописали? Хотя, конечно, отсидел свое - имеет право.
   - Это он тебе так? - удивился Юрьев.
   - Я тебе говорю, не обращай внимания. Он пристает иногда по пьяной лавочке... Но ведь я женщина здоровая, так что отпор хулигану могу дать,-говорила она, нервно улыбаясь и как бы оправдываясь перед Юрьевым.
   Юрьев перестал жевать, отставил тарелку и встал.
   - Да, непорядок...
   - Толя, я прошу тебя, не ходи туда, слышишь? Они погуляют и успокоятся. Умоляю тебя, Юрьев...
   - Они успокоятся, но лишь до следующего раза. Увы, это патология... Ну-ну, не волнуйся так, Ира, я просто попрошу их гулять потише.
   - Юрьев, они тебя убьют!
   Взяв вскочившую Ирину за плечи и со спокойной ухмылкой усадив ее за стол, Юрьев смешно округлил глаза:
   - Кого? Меня?! Игорь, успокой мать. Я сейчас приду.- Он похлопал сына по плечу.- А ты, Ирина, завари чай. Мне - покрепче.
   Ирина хотела что-то еще сказать, но только покачала головой и вдруг заплакала, прижав к лицу ладони.
   - Я быстро! - сказал Юрьев и вышел.
   - А, мужик! - пьяно сказал сосед Валера, распахнувший перед ним дверь квартиры.
   - Войти можно?
   - Входи, пока не внесли! - И вся компания гнусно загоготала.
   В грязной, насквозь прокуренной комнате вокруг пластикового кухонного стола, по всей видимости доставленного сюда со свалки, сидело еще трое пьяных гостей. Стол был уставлен всевозможными пузырьками и бутылками, немытыми стаканами и разнокалиберными тарелками с высохшими холодными закусками, вышедшими из употребления более сорока восьми часов назад и обильно сдобренными пеплом.
   - Во, братва, сам пришел. Я его шугнул тут намедни, чтоб не клеился к моей бабе, а он опять у нее сидит. Думаю, пора восстановить справедливость.
   - Восстанови, Валера! - вопили собутыльники.- Сегодня же! - веселилась братва.
   - Минуточку,-спокойно сказал Юрьев,- все те слова, которые я только что слышал из-за стены, они, надеюсь, адресовались не вашей соседке? - И Юрьев указал на стену, за которой помещалась Иринина "хрущевка".
   - Во дает лысый! - загоготал сосед.- Ей, ей, моей ненаглядной, а кому ж еще.
   -Вопросов больше нет,-сказал Юрьев, глядя себе под ноги, и расчетливо пробил глупо улыбающемуся и дышащему трехдневным перегаром Валере левой снизу в челюсть, вытягиваясь при этом в струнку и почти вставая на цыпочки.
   Левая рука помнила свою работу: сосед сначала резко откинул назад голову, потом качнулся вперед и упал Юрьеву на грудь. Пытаясь зацепиться за Юрьева, Валера как-то тихо и безнадежно сполз на пол.
   Зло вспыхнув глазами и предвкушая легкую поживу, братва с готовностью повскакивала со своих табуреток.
   Не сходя с места, Юрьев все так же спокойно вырвал своей левой рукой справа из-под мышки помповик и передернул затвор.
   - Ну что, пошумели? Теперь я пошумлю! - и, наведя ствол в самый центр стола, он спустил курок.
   Выстрелом, подобным пушечному в ограниченной кубатуре чахоточной "хрущевки", с открытого настежь окна сорвало липкую занавеску, а "праздничный" стол со всем вонючим содержимым разнесло вдребезги.
   - Ну, погуляли, братва, и будет. Пора по домам. Сорок пять секунд - подъем! Выходи строиться! - кричал Юрьев лежащей рядом с обломками стола насмерть перепуганной компании.
   Он еще раз передернул затвор, и братва, вращая обезумевшими от неожиданности глазами, с готовностью повскакивала на ноги.
   - Я теперь там (Юрьев показал рукой на стенку) живу. Думаю, больше вас здесь не увижу. Правильно думаю?
   - Верно, мужик,- мотнул головой один из братвы и спиной двинулся к выходу, не сводя глаз с Юрьева и вытирая рукавом с лица кровь - результат покаянно брызнувшей стеклом початой бутылки водки.
   - Я не люблю вас,- сказал Юрьев,- поэтому прошу больше мне не попадаться. Братве, мгновенно протрезвев, выскочила на улицу и, не оглядываясь, наперегонки устремилась вдаль.
   - А тебе, тухлый мой соседушко, неделю на сборы и обмен. Через неделю увижу здесь - приведу приговор в исполнение.- Юрьев кивнул на помповик.-И народ мне только скажет спасибо. Веришь?
   Валера испуганно закивал головой: Извини, брат, я не знал. Ошибся, исправлюсь... Во!-с угодливой улыбкой он протянул Юрьеву передний зуб результат его удара.- Вылетел, а я уж хотел идти вырывать! Ну, спасибо! - И Валера гаденько захихикал, словно приглашая соседа разделить свою большую радость.
   На пороге Юрьев обернулся.
   - Неделя. Уяснил?
   - Уяснил, уяснил, начальник!
   Вернувшись от соседа со словами: "Ничего страшного, у них там шкаф упал!" Юрьев неожиданно наотрез отказался от бутылки вина и закончил обед горячим чаем, невозмутимо его прихлебывая под неотрывными взглядами изумленной Ирины и смеющегося Игоря.
   После обеда он засобирался к себе домой, но уже успокоившаяся и повеселевшая Ирина тоном, не терпящим возражений, сказала:
   - Юрьев, я тебе уже постелила, тебе надо поспать... И, кроме того, кто в следующий раз там,-Ирина показала рукой на стенку, за которой теперь стояла гробовая тишина,- шкаф уронит?
   Юрьев только пожал плечами.
   - Юрьев, останься. Игорю нужен отец...
   - А тебе нужен муж? - нагловато спросил Юрьев, осовевший от обильной еды.
   - У меня уже есть.
   - И кто он?
   - Дурак,-сказала она, грустно улыбнувшись, и отвернулась к окну, боясь обнаружить слезы.
   Юрьев спешил на Московский вокзал. Поезд Крестовского уходил около десяти часов утра.
   Юрьев был одет в тщательно отутюженный серый костюм в полоску и новые черные туфли (Ирина настояла). Белоснежная сорочка небрежно подчеркивала красноватый загар его крепкой шеи. Даже легкая желтизна вокруг глаз (последствия синяков) и глубокий порез на щеке не нарушали спокойной законченности лица уверенного в себе человека. В руке он , нес тяжелый сверток.
   Петенька стоял у своего вагона.
   - В чем дело, Петя? - тревожно спросил Юрьев.
   - Контейнеры ушли в неизвестном направлении...
   - Как ушли?! Ты что, ничего не сообщил городским властям? Но хотя бы в прокуратуре ты был?
   - Везде был. Всем сообщил. Вот, смотри, заметка в "Вечерке".
   Юрьев быстро пробежал глазами коротенькую статью, в которой сообщалось, что в Питерском порту находится иностранное судно с опасным для жизни и здоровья соотечественников грузом...
   - Все правильно, Петя. Ну и что?
   - А то. Вот тебе другая заметка. Опровержение...- И Петя протянул Юрьеву следующий номер "Вечерки", где редакция приносила свои извинения читателям и капитану иностранного судна за ту дезинформацию, которую она преподнесла своим читателям в прошлом номере по вине отдельных недобросовестных сотрудников, которые, к счастью, уже уволены.
   - Почему, Петя?
   - Я же тебе говорю: груза на судне уже нет. Никаких документов, подтверждающих его существование, тоже нет. Данные о нем на таможне отсутствуют, как будто он испарился или невинной птичкой улетел к месту назначения. Вообще ничего нет. Даже этого.-Петя показал Юрьеву остаток порошка.-В прокуратуре сначала заинтересовались, а потом сказали, что сами как-нибудь позвонят, когда надо будет. На Литейном, четыре, не поверили: мол, не сам ли я этот порошок зловредный сотворил в лаборатории, чтобы прославиться. Будто я сумасшедший какой-то и ради славы бренной храм сжечь могу. В городской администрации вообще не приняли. Чиновники сказали: идите в ГорСЭС, потому что порошки, грызуны и тараканы-это по их части...