Барковский Вячеслав. Русский транзит 2

   - Я щас, подожди меня тут,-сипло сказал обалдевший "дорогой" и, качаясь, словно находился в состоянии сильного опьянения, отправился звонить по междугородному.
   - Слышь, Теря, да, это я. Да слушай ты, слушай! Я тут еще с недельку погужу! Что? Нет... Да нет же. Меня тут одна "телка" заклеила, клевая, но какая-то чокнутая. Говорит, я на артиста похож. Да не вру, на американского! Ага, "телка" просто класс, закачаешься, все при ней... Ага, ну ты сам понимаешь, щас к ней еду на квартиру - согревать буду, пока родственники в отсутствии... Слушай, Теря, зайди вечером к моей "клизме" и скажи ей...-почти рычал в трубку разгулявшийся сладострастен, уже не в силах сдерживать свою жеребячью радость, пока Оксана Николаевна бежала с сопровождении недовольной дежурной к трапу самолета, готового к взлету. Единственное, что ей сейчас хотелось - вымыться с головы до ног. "Ну и тип! Прямо мыло какое-то,-думала она.-И ведь жена у него есть, и любит, наверное, его, такого липкого... Чуть не залепила ему, когда лапать стал. Все, как прилечу, сразу пойду речку искать. А если нет там реки, хоть в пожарном водоеме с лягушками да искупаюсь. А Крестовский у меня за это попляшет. Ой, как под душ хочется!"
   В самолете Оксане Николаевне досталось место у прохода, и она некоторое время вертелась: никак не могла устроиться поудобнее. К тому же ее немного мутило от отвратительного представления, которое, вопреки собственному душевному строю, ей только что пришлось разыграть с этим липким командированным.
   - Пересаживайтесь на мое место. Смотрите в окно и забудьте об этом дураке. Он не стоит ваших переживаний.
   Оксана Николаевна обернулась. Рядом с ней сидел подтянутый мужчина в дорогом сером костюме и черной шелковой рубашке. Лоб и часть скулы его закрывала волна светло-русых блестящих волос, на глазах были черные очки. Левая половина лица соседа не походила на правую: она была чуть искривлена многочисленными с спинами и шрамами.
   - Я о том провинциале, которого вы окрутили в аэропорту. Ну, не переживайте же так! Право, он того не стоит: обыкновенный экземпляр жвачного, этакий бычок без страха и упрека. Уверяю вас: этот урок пойдет ему только на пользу, собьет немного самодовольства с его потной лысины... Я с удовольствием за вами наблюдал. Вы очень способная, очень... А за него не беспокойтесь. Это животное дождется следующего рейса без всякого ущерба для здоровья: купит бутылочку, развернет тряпицу с салом и, как они говорят, похавает... Или вы думаете, что где-нибудь из-за него остановится прокатный стан?
   - Нет, не думаю,- с благодарной улыбкой сказала Ксюша, невольно глядя на шрамы соседа.
   - Вот видите,- указывая пальцем на собственное лицо, сказал сосед, тяжело вздохнув, но все же улыбнувшись,- никогда никому не доверяйте свою жизнь, тем более случайному человеку...
   - Вы попали в автомобильную катастрофу? - спросила с участием Ксюша.
   - Попал.
   - Ну и...
   - Ну и в итоге остался в живых, но только наполовину. Как видите, вторая половина лица уже не моя.
   - Знаете, вас это совсем не портит, вы же мужчина. Вот если б такое случилось с женщиной...- пыталась утешить несчастного пассажира Оксана Николаевна.
   - Не портит? Вы так думаете?
   Оксана Николаевна выходила из самолета вместе со своим соседом - интересным человеком и приятным собеседником. Давно уже не доводилось ей беседовать с мужчиной (за исключением, конечно, Крестовского), который без видимых усилий относился бы к ней не как к объекту сладострастного вожделения, а как к равной, то есть как к человеку. Пожалуй, ей было просто по-настоящему хорошо с ним, подтянутым и энергичным: она чувствовала его мужественную силу и одновременно какую-то скорбную обреченность. Возможно, это были последствия аварии. Да, рядом с таким мужчиной можно было вить гнездо. Правда, его глаза...
   Оксана Николаевна так и не увидела их. Всю дорогу он ненавязчиво развлекал ее, обнаружив острый, насмешливый ум, и она с неподдельным интересом слушала...
   Уже на выходе в город в толпе радостно возбужденных пассажиров, обремененных поклажей и гнусящими отпрысками, Ксюша потеряла из виду своего загадочного попутчика.
   Теперь она тревожно озиралась по сторонам, ища глазами возмутителя спокойствия Петра Крестовского.
   "Ну и рожа у этого Николая Николаевича,- отметил про себя Паша Колпинский, разглядывая старичка, этого стручка червивого, которому он теперь должен был подчиняться.- Урка, точно урка: зубов нет, морда с кулачок, глаза как плошки с оловом, кожа по-черепашьи сморщена, а на ней - сплошь веселые картинки. У него, наверное, и на заднице какие-нибудь "Три богатыря" Васнецова зафиксированы или, на худой конец, "Утро в сосновом лесу" Шишкина. А надо терпеть его.
   Но что поделаешь?! Бабки-то уже получены. Гора бабок, так что потерпеть придется..."
   Паша и еще четыре человека братвы со скрипом разместились в двухместном номере местной гостиницы. Правда, двое из них должны были постоянно находиться при грузе в пакгаузе на товарной станции и охранять его. Паша ходил обычно с Корейцем худеньким молчаливым каратистом, которого никогда прежде не видел. Другую пару составляли Болек и Лелик - "браты-акробаты", как любовно называл их старый козел Николай Николаевич, восхищаясь их исключительными габаритами, потрясающими воображение. Белобрысый бугай Витенька - "правая рука" Николая Николаевича - ходил на дежурство в одиночку... Нет, все они, конечно же, могли бы взять себе по отдельному люксу и водить сюда девочек, но стручок вонючий запретил. Сам-то он по-царски разместился в соседнем двухместном люксе и все ждал кого-то.
   Поодиночке выходить из гостиницы никому из братвы не разрешалось: Николай Николаевич сказал, что береженого Бог бережет и что лучше всем им, пока груз не прибыл на конечную станцию, иметь прикрытую задницу, а то на том свете потратить свои баксы будет уже негде... Что за груз находится в контейнере, стручок не распространялся; когда его об этом спрашивали, он лишь ласково улыбался и просил "сынка" повторить вопросик, а то "батька" не расслышал. "Ну че ты, Николаич, че ты в натуре заводишься! Уже и спросить нельзя!" - приходил в разум "сынок" и, осторожно похлопав Николаича по плечу, снимал вопрос с повестки дня. Однако Паше Колпинскому да и остальной братве было известно, что везут они в контейнере какую-то химию, кажется, мочевину или суперфосфат с повышенным уровнем радиации, чтобы захоронить ее на каком-то полигоне...
   Дни, которые братва куковала в этой областной дыре всероссийского масштаба, неизвестно чего ожидая, тянулись невыносимо долго. Вокруг царило почти вселенское уныние. По окраинам городка ходили коровы с козами, подгоняемые матерящимися пастушками, грязные мужики то там, то здесь отсыпались в канавах прямо у заборов, подростки голодными стаями рыскали по закоулкам, ища чего бы стянуть. В магазинах продавались "марсы" и "сникерсы" американского происхождения, "столичная" цыганского разлива и государственные грабли...
   А далеко-далеко в родном Питере остались в красноватом возбуждающем свете любимые прохладные бары с запотевшими бутылочками голландского и немецкого пива, послушными девочками, медоточивой музыкой и подобострастными улыбками всяческих Рудиков, Эдиков и Мариков, кивающих им из-за стоек, а главное ежесекундное ощущение себя званым дорогим гостем на бесконечном шумном празднике жизни, когда даже шевелиться не надо, ибо люди добровольно любезно улыбаются тебе, как китайский народ своему кормчему Мао, и "бабуль-ки" - синие, лиловые, лучше, конечно, зеленые - прямо из воздуха, шурша что-то ласковое, сыпятся в твой натруженный кошелек...
   Правда, выпало на их долю здесь одно развлеченьице.
   В тот вечер, когда братва впервые завалилась в местный ресторан "Белогвардеец", случилась хорошая драчка.
   Как только они вместе с Николаем Николаевичем, Корейцем и Болеком с Леликом впятером вошли в зал ресторана в своих дорогих лайковых куртках и шелковых рубашках, местная публика настороженно притихла и стала пристально разглядывать незваных гостей.
   Первыми прервали напряженное молчание местные "девочки", которые с нахальными улыбками плавно отделились от насиженных мест, где их безбожно лапали пылающие кумачом завсегдатаи, и, предъявив товар лицом, то есть как бы ненароком выпятив свои тактико-технические характеристики, двинулись через зал курсом прямо на новичков, еще издали им по-лягушачьи улыбаясь и покачивая своими округлостями. Естественно, что неотразимые и порядком пьяные завсегдатаи не стерпели от залетных такой наглости.
   К их столику сразу вслед за девицами, уже устроившимися на коленях у братвы и успевшими с удовольствием закурить по длинной столичной сигарете, подошли четверо местных гренадеров и попросили компанию выйти из зала для доверительного разговора.
   Поскольку колени Паши Колпинского не были заняты в тот момент никакой девичьей задницей, он сразу встал и пошел к выходу договариваться с местным населением. К нему присоединился Кореец, не имевший успеха у женщин.
   Николай Николаевич благословил обоих на "переговоры", но попросил "договариваться" без потерь в живой силе с обеих сторон, чтобы не привлечь к себе внимание "мусоров".
   Когда Паша с Корейцем, не оглядываясь, еще только выходили на улицу впереди гренадеров, они уже спиной чувствовали, что те просто горят от нетерпения смешать чужаков с пылью местных дорог. Они завернули в закуток за угол ресторана, где располагался склад деревянной тары. В закутке горела одна электрическая лампочка свечей на сорок.
   - Ну,- спросил Паша, резко развернувшись лицом к местным,- в чем проблема?
   Вперед выступил самый здоровый из гренадеров: двухметровый гигант, тяжелые руки и ноги которого двигались, словно на шарнирах, вставленных в мощное тело молотобойца. В ресторане молотобойца все уважительно называли Фантомасом, скорее всего имея в виду не загадочность или веселенький цвет резинового лица персонажа, а его почти кощееву нечувствительность к боли, бронебойные габариты и страшную рожу.
   - Я тя щас урою, фантик! - грозно сказал он Паше, даже не обращая внимания на Корейца, который казался гиганту чем-то вроде довеска к палке вареной колбасы.
   - Интересно, за что?- вежливо спросил Паша Колпинский, отступая на шаг от двинувшегося на него гренадера.
   - А чтобы носа сюда не совал больше. И мормышку эту, Фантомас показал на Корейца,- и тех, кто в зале остался, урою, потому что вы мне не нравитесь.
   - Теперь понятно... Слушай, дядя, а хочешь я тебя урою?
   - Чего??? - медведем заревел взбешенный гренадер и попер на Пашу.
   - Давай я тебя на спор пяткой по башке грохну. Ставка пятьсот баксов, идет?
   Гигант даже остановился, у него перехватило дыхание от такой наглости.
   - Ну, фантик, готовь баксы! - взревел гигант, собравшись броситься на Пашу, но Паша Колпинский, который едва до плеча доставал гренадеру, вместо того чтобы отпрыгнуть в сторону, сделал движение навстречу и коротким боковым слева утопил свой кулак где-то в районе печени Фантомаса, выдавив из него сиплый удивленный стон.
   Фантомас начал сгибаться, со страдальческим выражением на лице прижимая к животу огромную руку, а Паша, вернувшись в исходное положение, после некоторой паузы, словно играючи, поднял на головой вытянутую в струнку ногу, не стесняемую свободного покроя брюками, и резко опустил ее, угодив импортной подошвой за ухо гренадеру, который тут же рухнул носом в родную пыль.
   - С тебя пятьсот баксов, дядя! - крикнул Паша бездыханному гиганту.
   Затем он подлетел к следующему истцу и поборнику районного суверенитета и, подставляя предплечье под встречный удар, тут же нанес противнику ответный носком ноги под колено.
   Взвыв от боли, второй гренадер рухнул на землю, изо всех сил прижимая ладони к размозженной надкостнице... А в это время Кореец, словно мельница, мелькал в воздухе своими быстрыми конечностями меж двух оставшихся верзил, которые никак не могли его схватить или хотя бы попасть в него кулаком.
   Паша Колпинский не вмешивался, давая возможность подельнику самому "переговорить" с "клиентами". Внезапно Кореец тонко и пронзительно крикнул. "Клиенты" на мгновенье оцепенели, и Кореец в прыжке угодил пяткой в грудь одному из них. Парень ойкнул и полетел на пирамиду деревянной тары, разрушая и без того приблизительную гармонию ресторанной пирамиды. Оставшийся на ногах его товарищ даже не успел подумать о бегстве, так как вошедший во вкус Кореец успел за одну секунду нанести ему, уже потерявшему веру в собственные силы, шесть ударов в голову своими маленькими, но железными кулаками.
   - Пойдем, Кореец.- Паша положил руку на плечо свирепому драчуну, застывшему над недвижным телом последнего официального лица противоположной "договаривающейся" стороны.
   - Погоди, надо про должок напомнить. Кореец подошел к Фантомасу и, расстегнув ширинку, стал мочиться ему на лицо. Фантомас открыл глаза.
   - А, сука, убью,- застонал гигант, пытаясь спрятать лицо от горячей струи.
   Кореец носком ноги вдруг резко ударил его в челюсть, когда он попробовал подняться. Фантомас, охнув, вновь принял исходное положение.
   - Деньги принесешь завтра. Не принесешь - вся публика узнает, как тебя сделали да потом еще на фейс помочились. Вот так, фантик! - сказал Кореец и еще раз ударил гиганта ногой в голову.
   После этого Кореец развалил оставшиеся пирамиды ящиков прямо на распростертые тела.
   - Вот теперь все,- сказал он не вполне довольному таким решением Паше Колпинскому.
   Когда они вновь входили в ресторан, перед ними поспешно расступались местные наблюдатели, не рискуя случайно оказаться на пути у заезжих гладиаторов.
   - А как мальчики?-с непроницаемой, но почти ласковой улыбкой спросил их Николай Николаевич, когда они вновь сели за стол.
   - Урыли,- развел руками Паша Колпинский и с нахальной улыбкой поглядел на ресторанную публику, тут же в страхе притихшую и начавшую потихоньку сворачивать свой безобразный разгул, мятежно рвущийся из рамок дешевенького счастья...
   На следующий день официант вежливо передал Паше Колпинскому на подносе конверт, плотно набитый "зелененькими" различного достоинства.
   - Во, гляди, подхалтурил,- сказал Паша и, благожелательно кивнув в сторону местной публики, спрятал конверт в карман.- Сегодня я угощаю...
   Нет, определенно, времяпрепровождение в подобной дыре не могло удовлетворить ни одного здравомыслящего человека, тем более такого жизнелюба, как Паша Колпинский. Но Паша терпел и с растущим раздражением ждал, чем же все это кончится...
   Старый хрен в сопровождении белобрысого бугая Витеньки каждый день мотался на товарную станцию в контору и утомительно выяснял и утрясал там какие-то вопросы. Было непонятно, чего ему там надо и зачем все они тут сидят столько дней без дела.
   Из развлечений была только бодяжная водка "Смирнофф" с колбасой да местный ресторан с крутолобыми девицами, смотревшими на залетных столичных штучек так, как потрясенные эскимосы на слонов. В ресторан они ходили ужинать по вечерам всем скопом, конечно, за исключением двоих бойцов, которым по графику выпадало дежурство на железнодорожном пакгаузе.
   Надо сказать, все они, то есть братва, не были прежде знакомы друг с другом. Было довольно-таки странно, что всех их наняли на эту работу, выдернув поодиночке из различных "группировок". Ребята были хмурые, держались особняком или парами, как гиганты Болек и Лелик, и смотрели друг на друга с недоверием.
   Паша до сих пор даже не знал, кто из них откуда: каждый из братвы на сей счет отмалчивался, словно это была какая-то военная тайна.
   Он попробовал было сблизиться с кем-нибудь из них, мордатых и стриженых, но те только недовольно сощуривались и, пряча руки в карманы, отворачивались от него, как от венерического больного...
   Кстати, Пашу Колпинского вытащили на это дело прямо из постели: один из знакомых питерских "бригадиров" позвонил ему среди ночи и предложил непыльную работенку на недельку, не более, за очень, очень хорошие деньги. Когда "бригадир" назвал сумму, Паша тут же с готовностью клюнул, словно вечно голодный ерш на жирного дождевого червя. Правда, в голове у него в тот момент промелькнуло: слишком большой кусок, не подавиться бы... Но он тут же отбросил все сомнения и двинул на своей "семерке" к месту сбора, продирая глаза в яичном свете уличных фонарей...
   Николай Николаевич собрал бойцов в своем люксе и объявил, что сегодня вечером прибывает сам Хозяин.
   - Так, хорошие мои, почистите свои пушки - завтра утром может быть работенка, и наведите порядок у себя в конюшне. Ты, Витенька,- обратился старый хрыч к белобрысому бугаю,- старшеньким будешь. Да, и если сюда заявится сам Хозяин, не надо задавать ему лишних вопросов - целее будете,- добавил он.- А я поеду в аэропорт, встречу.
   - Ну что, старый, пасут вас здесь? - саркастически скривив губы и чуть надменно улыбаясь, спросил Хозяин Николая Николаевича, когда они шли к стоянке такси, спросил так, словно имел дело с каким-нибудь обделавшимся дебилом.
   - Нутром чую, пасут. Так вроде никакого глаза не видно, но спиной все время его ощущаю.
   - Пасут, пасут... Должны пасти. Ну, когда состав на полигон отправляют?
   - Завтра утром.
   - С бумагами порядок? - Хозяин впился взглядом в Николая Николаевича, словно пытаясь его загипнотизировать.
   - Все, как надо. Они бы уже давно состав на полигон отправили, да все ждали, хотели доукомплектовать, чтобы часть платформ порожняком не пускать.
   - Это хорошо, что ждали, это то, что надо.
   - Ну вот, а завтра, значит, конец...
   - Недельку уже жир нагуливаете здесь?
   - Почти недельку.
   - Контакты были с местными?
   - Да какие там контакты. С этим у нас строго: в город строем, в ресторан гуськом, как и было ведено. Да, хавали сначала в номере, а потом, после вашего звонка, в местный шалман "Белогвардеец" ходить стали,- с готовностью расписывал стручок, вполне довольный, что Хозяин почти не прерывает его доклада.
   - Ну и как?
   - Говядинка жесткая, а девочки кругленькие все, спеленькие,- заблеял, глотая горячие слюни, Николай Николаевич.
   - Да я тебя не о девочках, старый, спрашиваю,- презрительно усмехнулся Хозяин.
   -А-а,-неуверенно потянул "старый", не вполне понимая чего от него хотят,водочка тут - сучок...
   - И не о водочке, дурень! - теряя терпение, раздраженно сказал Хозяин.- Как там, в ресторане, есть кто-либо из интересующихся? В контакт кто-нибудь пытался войти?
   - Пытались, пытались. Так, местная шелупень. Но Павлик, есть тут один колпинский паренек, и Кореец пощипали их так, что пух да перья летели. Теперь местные поутихли.
   - А ты, старый, в конторе узнавал, кто-нибудь нашими бумагами на груз интересовался?
   - Нет, контору контролируем, склад тоже. Контейнер наш никому не вычислить. Днем ребята обычно парами по пакгаузу гуляют, а ночью вокруг ходят - мышь не проскочит. Да, мне Витенька сказал, что крутится под ногами какой-то очкарик, но он вроде грузчик. Да вот еще, пришлось конторщика уламывать, чтобы ребят не гнал из пакгауза. Он было кобениться начал, но я ему баксы в зубы сунул... Представитель полигона приезжал, но к нему не подступиться: важная птица. Я, говорит, ученый...
   - Это не твоя печаль, Николаич, ему уже заплачено.
   - Как заплачено? Кто?
   - Я тебе сказал, старый, не лезь не в свое дело!
   - А, ну-ну, и то верно...
   - Все,- хлопнул по плечу Николая Николаевича Хозяин, явно удовлетворенный отчетом,-сегодня вечером гуляем в вашем "Белогвардейце". Да, ты меня братве не показывай. Я тут инкогнито. Знаешь, что это означает? Вот-вот, старый... Хочу на них, на братву, сначала со стороны поглядеть. Если будет надо, сам к вам в гостиницу приду. Расслабьтесь сегодня, погуляйте немного. Чувствую, что соглядатай наш вечером объявится. Времени-то у него уже не остается. Да, Николаич, смотри, чтобы документы из конторы не пропали...
   Паша Колпинский сидел за круглым ресторанным столиком, подробно уставленным щедрого диаметра тарелками с жалкими закусками и сомнительными бутылками. На всякий случай он сказал "халдею", что живьем зароет его где-нибудь за городом, если в мясе окажется муха или таракан, а водка будет кавказского разлива.
   Нет, конечно, Паша никогда никого не стал бы зарывать в землю, тем более живьем, даже если бы эти так сладко улыбающиеся ему мазурики в бабочках и довели бы его до ручки - туалетной, естественно Он вообще, был против таких грубых форм насилия. Но после событий, которые сделали Пашу в глазах местных любителей помахать кулаками настоящим неформальным лидером, этаким терминатором среднего роста с приветливой улыбкой, сумевшим завалить самого Фантомаса, он был вправе требовать к своему желудочно-кишечному тракту соответствующего трепетного отношения, основанного хотя бы и на мифическом страхе быть зарытым где-нибудь на живописной лесной полянке...
   Привалясь к спинке стула, Паша лениво рассматривал гулящую публику. Все было как и во всех провинциальных городишках: дешевая дребезжащая музычка, сплошь изобилующая фальшью нехитрых музыкантов с начальным образованием; солистка с толстыми белыми ляжками, изо всех сил "канающая" под Пугачеву, уже вспотевшая от усердия и эксплуатации бесконечных "есаулов"; кудрявые разномя-сые девицы в коротких черных юбках в облипку и блузках, надсадно кричащих нашитыми блестками. Казалось, все эти девицы оделись во все самое лучшее, то есть самое "крутое", что имелось в их не ломящихся от шмоток гардеробах, и потрудились принести сюда на шеях, запястьях и в ушах всю свою неотразимо бряцающую бижутерию.
   Их кавалеры в джинсовых куртках, в малиновых и изумрудных пиджаках поверх шелковых почти хохломской пестроты рубашек, сигнализирующих окружающим о несомненно высоком благосостоянии их носителей, с блестящими красными лицами, громко кричали что-то неосознанно, словно фазаны в брачный период, пытаясь привлечь к себе внимание особ противоположного пола.
   Костистые пьяные парни, задирая друг дружку, словно морковку, выдергивали из-за столиков незанятых девиц в центр зала, где по-хозяйски облапав их вертлявые зады своими растопыренными ладонями, таскали их, порой отчаянно Упирающихся, по паркету, то и дело горячо и пьяно припадая к их ушам со своими пакостными пылкостями. Девицы фыркали и рдели от возмущения, неуловимо смешанного с удовольствием, или резко отталкивали их от себя, неудовлетворенные банальной близостью с подвыпившими местными казановами, уже до чертиков им надоевшими.
   Все местные девицы пялились на залетных, по "прикиду" и брезгливой холодности на лицах являвшихся наверняка столичными штучками. Но залетные не клевали, и девицам приходилось довольствоваться контингентом местных сердцеедов, весь репертуар которых, как репертуар областного драм театра, был известен наперед: сначала, так сказать, существо, а потом сразу, безо всякого перехода вещество, то есть - в койку. И все без единого комплимента...
   Паша лениво пережевывал резину шашлыка, вероятно приготовленного из какого-то двурогого долгожителя, и надменно разглядывал усердно колбасящихся всеми филейными частями девиц.
   Что и говорить, ни одна из них ну просто никоим образом не могла удовлетворить высокие Пашины запросы на женскую красоту: это были либо девицы еще молочно-восковой спелости со всеми сопутствующими сложностями - угрями на лбу и предельно глупым смехом, покрывающим собственную неуверенность, либо дамочки в той бархатной поре легкой перезрелости, за которой в одно прекрасное утро наступает старость. Похоже, в этом городе просто не существовало той золотой середины бабьего века, на которую приходится расцвет женщины.
   Кроме того, все свободные дамы были либо в необузданном теле, а значит, самопроизвольно выламывались из рамок Пашиного представления о красоте и гармонии, либо серы и настолько худосочны, что Паша сразу отводил глаза в сторону, чтобы не осквернить образ прекрасной дамы, трепетно носимый им в сердце.
   "Ну ни одной пропорциональной фигуры,- тоскливо констатировал он,- либо ноги короткие и толстые, как бутылки, либо такие кривые, что даже вечерние наряды не скрывают. Вместо плеч вешалка, зато во рту длиннющая сигарета. Нет, больше я тут ни дня не вынесу... А там, у стены, интересно, кто сидит? Ишь какая, всем отказывает. О, о, встала, отбивается от какого-то пьяного мужика. А она ничего себе будет! Ото, откуда здесь такие?.. Надо бы за девочку заступиться. А потом, что ж, будем брать, лучшего в этой дыре все равно не найти..."
   Паша медленно поднялся со стула и вразвалочку, высоко и гордо неся свою аккуратно подстриженную голову, двинулся в сторону намеченной цели, заранее обдумывая, что такое особенное он скажет девочке, чтобы сразить ее наповал.
   - Выйди отсюда и иди домой, ты еще уроков не сделал, - сказал он агрессивно завращавшему мутными глазами парню, еще несколько секунд назад пытавшемуся силой увлечь упрямую девчонку в центр зала.
   Паша, в любой момент готовый нанести свой сокрушительный удар в челюсть, держал его за шиворот. Несмотря на то, что парень был сильно пьян, история с Фантомасом была еще свежа в его ничем особо не отягощенной памяти.
   - А чего такого я сделал? - спросил он Пашу, чтобы уж не выглядеть совсем трусом, но девчонку все же отпустил и сел за свой столик.
   Паша улыбнулся девушке, которая ответила ему такой очаровательной улыбкой, что он неожиданно для себя очнулся от спячки и решил, так и быть, проявить свое врожденное рыцарство до конца, тем более что это не требовало от него никаких мускульных затрат, а выгод сулило предостаточно.