Барская Мария. Люба, Любочка, Любовь

   — Славка отказался от сына?
   — Там длинная история. В результате жена с новым мужем так мальчишку против Славы настроили, что тот сам не захотел с ним общаться. Вот Славка и сдался. Раз уж так, говорит, лучше начать все по-новой.
   — Большие планы, — хмыкнула я. — Только, боюсь, мне в них не вписаться.
   — Ну вот, опять, — скорбно вздохнул Paвиль. — Не успела еще с мужиком познакомиться, а уже настроилась на поражение. А ты не строй планов.
   — И не собираюсь, — совершенно искренне заверила я.
   — Вот и отлично. Считай, что ты на нем тренируешься. Чтобы квалификацию не потерять.
   — Там видно будет.
   — Значит, придешь? — В синих его глазах блеснул детский восторг.
   Я кивнула.
   — Приду. Но, если честно, меня куда больше твоего Славки и его планов громадье собственная работа волнует.
   — Меня тоже, — резко помрачнел Равиль. — Ужасно не хочется все менять.
   Мы еще немного пообсуждали, как лучше выйти из создавшейся ситуации, однако мои сомнения остались при мне. Да и Равиль, кажется, ничего определенного для себя не решил.
   Брела я домой в полностью растрепанных чувствах. А погода стояла великолепная. Совершенно весенний теплый вечер, пахнущий молодой зеленью. Обожаю весну! Вечно мне кажется, что она должна что-то хорошее принести в мою жизнь. С юности охватывает какой-то неясный восторг, будто за любым поворотом поджидает счастье. Вроде бы и ждать неоткуда, а веришь. Надежда и вера, как известно, последними в нас умирают.
   Однако сегодня на душе было кисло и муторно, словно в зимнюю слякоть. Ну ничего прочного в жизни нет!
   Дома, едва я отомкнула ключом дверь, в переднюю высыпало все семейство — мама, папа и Василиса.
   — Ты что так долго? — хором поинтересовались они.
   — Ма, я по алгебре сегодня пятерку получила! — торжественно сообщила Василиса.
   — Замечательно! Умница!
   Больше я дочери ничего сказать не успела. Мама начала принюхиваться к моим волосам. Нюх у нее очень тонкий. Особенно что касается меня.
   — А ты не с работы, — с обличительным пафосом провозгласила она.
   — Ну-у…
   Я осеклась, сама себя презирая за малодушие. Ну почему, скажите на милость, я, давно уже взрослая, самостоятельно зарабатывающая женщина, вечно оправдываюсь, когда захожу куда-нибудь после работы.
   — Ну мы с Равилем в кафе на полчасика заглянули. Ему со мной кое-что обсудить было надо.
   — В кафе! — Мама выразительно закатила глаза. — Лето на носу. У тебя ребенок из всей одежды вырос, а ты по кафе шляешься. Никакой зарплаты не напасешься.
   — Меня Равиль угощал, — поторопилась успокоить ее я.
   — Вот и отлично. Считай, что ты на нем тренируешься. Чтобы квалификацию не потерять.
   — Там видно будет.
   — Значит, придешь? — В синих его глазах блеснул детский восторг.
   Я кивнула.
   — Приду. Но, если честно, меня куда больше твоего Славки и его планов громадье собственная работа волнует.
   — Меня тоже, — резко помрачнел Равиль. — Ужасно не хочется все менять.
   Мы еще немного пообсуждали, как лучше выйти из создавшейся ситуации, однако мои сомнения остались при мне. Да и Равиль, кажется, ничего определенного для себя не решил.
   Брела я домой в полностью растрепанных чувствах. А погода стояла великолепная. Совершенно весенний теплый вечер, пахнущий молодой зеленью. Обожаю весну! Вечно мне кажется, что она должна что-то хорошее принести в мою жизнь. С юности охватывает какой-то неясный восторг, будто за любым поворотом поджидает счастье. Вроде бы и ждать неоткуда, а веришь. Надежда и вера, как известно, последними в нас умирают.
   Однако сегодня на душе было кисло и муторно, словно в зимнюю слякоть. Ну ничего прочного в жизни нет!
   Дома, едва я отомкнула ключом дверь, в переднюю высыпало все семейство — мама, папа и Василиса.
   — Ты что так долго? — хором поинтересовались они.
   — Ма, я по алгебре сегодня пятерку получила! — торжественно сообщила Василиса.
   — Замечательно! Умница!
   Больше я дочери ничего сказать не успела. Мама начала принюхиваться к моим волосам. Нюх у нее очень тонкий. Особенно что касается меня.
   — А ты не с работы, — с обличительным пафосом провозгласила она.
   — Ну-у…
   Я осеклась, сама себя презирая за малодушие. Ну почему, скажите на милость, я, давно уже взрослая, самостоятельно зарабатывающая женщина, вечно оправдываюсь, когда захожу куда-нибудь после работы.
   — Ну мы с Равилем в кафе на полчасика заглянули. Ему со мной кое-что обсудить было надо.
   — В кафе! — Мама выразительно закатила глаза. — Лето на носу. У тебя ребенок из всей одежды вырос, а ты по кафе шляешься. Никакой зарплаты не напасешься.
   — Меня Равиль угощал, — поторопилась успокоить ее я.
   Моим родителям поход в кафе до сих пор представляется недозволительной роскошью. Оно, конечно, на их пенсии особо не разбежишься. Но я ведь прилично зарабатываю.
   Узнав, что я прожигала жизнь в кафе не на свои кровные, мама заметно успокоилась, хотя и сказала:
   — Твоему Равилю тоже лучше о жене и детях подумать. Вот мы с папой, между прочим, совершили сегодня очень выгодную покупку.
   — Какую? — моя руки, спросила я.
   — Ящик тушенки купили! Очень качественной! И дешево! Вот! Посмотри!
   На полу в кухне стоял картонный ящик, перетянутый бечевками. Опять!
   — Мама, зачем? — простонала я.
   — Как это зачем? — всплеснула рукам она. — А на даче что есть будем?
   — Мама, у нас теперь есть машина, — словно маленькой, начала втолковывать я. — Незачем было тащить эту тяжесть на себе, да еще наверняка с другого конца города.
   — Такая хорошая и дешевая тушенка бывает теперь очень редко, — с обиженным видом вмешался отец.
   — Папа, во-первых, можно было бы съездить за этой тушенкой на машине в воскресенье.
   — Ее бы там уже не было, — убежденно возразил он. — Знаешь, как народ на рынке хватал.
   — Да не нужна она нам! Мясо свежее можно рядом в деревне купить. А там не окажется — двадцать километров проехать в большой торговый центр, в котором всегда есть! Любое! Какое душе угодно!
   Я заметила, что отец украдкой сморщился и потер поясницу. Ясно! Надорвали с этой тушенкой! Завтра скорее всего приступ радикулита будет. Тогда придется Равиля звать. Мой папа — второй мужчина, для которого он делал исключение и соглашался делать массаж.
   Я окончательно разозлилась и закричала:
   — Зачем вы создаете трудности там, где их нет! Калечите себя невесть для чего. Ну не проблема в наше время продукты купить! Слава богу, участок у нас не в глухой деревне, а недалеко от Москвы. Рядом с шоссе. И я, слава богу, машину вожу. Ну если уж так захотелось, купили бы пару банок этой проклятой тушенки. Ящик зачем было волочь!
   — Я эту гадость вообще терпеть не могу, — поддержала меня Василиса. — У меня от нее изжога.
   Лучше бы она промолчала. Ужас что началось. Родители мигом вспомнили собственное голодное военное и послевоенное детство. В ход пошли голодающие дети Африки и голодные девяностые годы в нашей стране. Родители бушевали целый вечер. Никакая, даже самая лучшая на свете тушенка не стоила таких эмоций. Хотя, конечно, я понимала: дело не в тушенке. Просто они хотели о нас с дочерью позаботиться, а мы, неблагодарные, не оценили их стараний. Беда была только в том, что они постарались согласно своим представлениям и убеждениям, и старания в результате оказались совершенно зряшными. Сильно подозреваю, умом отец с матерью и сами это поняли, но сердцем принять не могли.
   К ночи все кое-как успокоились. Польза от скандала была лишь одна: я ничего не рассказала о том, что нас закрывают, а мама не заметила, что я от нее что-то скрываю.

III

   Меня продолжала терзать дилемма: уйти в другое место или остаться и попробовать завоевать мужчин? Если, конечно, они придут к нам в салон и будет кого завоевывать. Мамин внутренний локатор засек мои сомнения.
   — Что с тобой происходит? — спросила она меня, когда мы пару дней спустя мыли вечером в четыре руки посуду.
   — Да все нормально, — я обреченно попыталась уйти от разговора.
   — Не ври. Уж я тебя как облупленную знаю. Последние дни сама не своя.
   — Тебе кажется.
   Мама с минуту помолчала, затем шепотом осведомилась:
   — У тебя кто-то появился?
   Ясно, по ее мнению, это самое страшное, что может произойти в моей жизни.
   — Ровным счетом никого.
   — Тогда почему нервничаешь? Пришлось рассказать. Все равно через неделю нас в отпуск выпихивают.
   Теперь занервничала мама.
   — Очень неудачно! Нет, конечно, то, что мы сможем все праздники провести на даче, замечательно.
   — Мама, у Васьки в промежутке школа.
   — Справку возьмем. Ребенку полезно побыть на воздухе. Вот только… отпуск-то тебе оплатят?
   — Две недели, а остальные две — за свой счет. Мама нахмурилась.
   — Вот это плохо. Перед самым летом! Сколько раз тебя уговаривала хоть понемногу откладывать.
   — С чего откладывать? Мы все проживаем!
   — По кафе надо меньше ходить.
   — Мама, кафе мне обошлось бы в сто пятьдесят рублей, да и их платить не пришлось. Я ведь уже говорила: Равиль угощал.
   — А прошлый раз ты сама платила. Туда сто пятьдесят, сюда сто пятьдесят. А за год на эти деньги, если суммировать, пальто можно ребенку купить или туфли. А у тебя все деньги сквозь пальцы как вода утекают. Теперь вот нужда пришла — и нет ничего. Хорошо еще мы с отцом живы-здоровы и пенсиями своими не разбрасываемся.
   Я молчала. Мое транжирство — любимый конек мамы. Они с отцом уверены, что я прожигаю жизнь. И хотя на самом деле именно я практически содержу все семейство, возражать бесполезно. Ну невозможно ей объяснить, что я-то совсем не пенсионного возраста! Мне надо и выглядеть прилично, и с людьми поддерживать отношения. А все это траты, траты и траты! Хотя, в общем, и трачу-то я на себя самый минимум. Так ведь нет: зачем ты новые брюки купила, могла бы и в старых еще походить, у тебя их целых три пары! А то, что в одних холодно, другие протерлись, а еще хотя бы одни нужны на смену… Подумаешь, заштопала бы, под халатом на работе все равно не видно, а в остальном еще вполне целая вещь. Вот и весь разговор. Мама хочет, чтобы я жила точно так же, как она когда-то с отцом. Но времена изменились. Не могу я круглосуточно носить байковый халат! Даже в воскресенье.
   — Ну что ты молчишь?
   — А что отвечать. — Сдерживая негодование, я втирала его полотенцем в тарелку.
   — Ты должна серьезно задуматься о своей жизни. В твоем возрасте пора научиться нести ответственность за то, что делаешь.
   Я пребывала на грани взрыва.
   — Слушай! — Мама застыла над раковиной с чашкой в руке. — А ты уверена, что после ремонта у вас салон останется?
   — Фомич обещал. Думаю, не врет.
   У мамы округлились глаза, и она громким шепотом спросила:
   — А не боишься, что он хочет превратить его… ну, в неприличное заведение?
   Злость мою как рукой сняло. Теперь меня разбирал смех.
   — В бордель, что ли?
   — Тише, тише, — шикнула на меня мама. — Васька услышит.
   — Да она в школе гораздо хуже слова слышит. А бордель, между прочим, слово вполне приличное и даже литературное.
   Мать замахнулась на меня полотенцем.
   — Нет, — продолжила я. — Если бы он собирался бордель организовать, нас бы точно всех уволили и набрали молоденьких.
   — А вдруг он такой… специализированный. — Она снова понизила голос до шепота. — Для извращенцев.
   — Ну спасибо тебе на добром слове! Оказывается, я уже пригодна только для обслуживания извращенцев.
   — Не говори чушь! Я совсем о другом. Вот превратят вас…
   И, сделав короткую паузу, она беззвучно, одними губами добавила:
   — В сексуальных рабынь.
   Кажется, я знала, откуда ноги растут: мать с отцом желтой прессы начитались.
   — Ма, но я же не в Турцию и не в Эмираты уезжаю. Здесь трудиться остаюсь. Не вернусь домой, заявишь в милицию.
   — Тебе бы хиханьки да хаханьки. А влипнешь в историю, нам тебя вызволять. И ребенок на кого останется? И так, считай, почти сирота. При живом-то отце!
   Еще одна мучительная для меня тема! Мой бывший муж, отец Василисы, с которым я сочеталась браком, вопреки родительской воле и благословению. Ну и, естественно, они оказались правы. Через год после рождения дочери мы с ним расстались. Мой бывший растворился на необъятных просторах нашей родины. Вполне, впрочем, не исключаю, что он живет и в Москве. Только я с тех пор, как он исчез с моего горизонта, о нем ничего не слышала. И уж, разумеется, он никак не помогал мне растить ребенка. Правда, я и не претендовала: с глаз долой, из сердца вон. Так уж вышло. Против судьбы не попрешь.
   Хотя иногда мне кажется, что роль судьбы в данном случае сыграли мои родители. Живи мы с моим бывшим отдельно от них, глядишь, и у нас сложилось бы, и у Васьки был бы отец. Не таким уж он чудовищем был, как я теперь понимаю. Однако, когда на каждый, пусть самый ничтожный его просчет, обращают внимание, поневоле начинаешь реагировать. Особенно когда ты беременная или у тебя маленький ребенок. Без того вся на нервах. Слово за слово, и начинаются бесконечные выяснения отношений, копятся обиды, и любовь куда-то уходит.
   Это теперь я понимаю: подумаешь, человек протопал на кухню в грязных ботинках по чистому полу. Тем более что мне продукты из магазина принес. А тогда я до слез обиделась. Из последних сил мыла! Вместо того, чтобы поспать между кормлениями. Лучше бы я тогда выспалась! Из таких взаимонепониманий и обид вырос огромный черный ком ненависти, который раздавил нашу любовь.
   А мама, вместо того, чтобы сглаживать шероховатости и меня лишний раз успокоить, подзуживала:
   — Вот какая его любовь. Не ценит тебя, в грош не ставит.
   И папа поддакивал:
   — Вот когда мы с мамой только что поженились…
   А я, дура, их слушала!
   Вот теперь и одна. Расплачиваюсь. И Васька расплачивается из-за моей глупости. Отца она, конечно, не помнит и из-за его отсутствия не особо страдает. Но когда-то это все равно на ней скажется.
   — Мама, эта тема закрыта уже десять лет, — жестко отреагировала я на последний выпад.
   — Закрывай не закрывай, а ребенок все равно наполовину сирота.
   Вот вечно последнее слово останется за ней!
   В пятницу на работе нас ждал сюрприз. То, что Юля как дамский мастер перебиралась в другой салон, никого особенно не удивило. А вот когда наша уборщица Катерина вдруг объявила, что увольняется, мы обалдели. Ей-то какая разница за кем убирать?
   Но оказалось, разница есть, и большая. Катин муж как услышал про наши изменения, впал в истерику. И поставил жене ультиматум. Мол, либо я, либо мужской салон. Потому что мужской салон — это гнездо разврата, и он не позволит своей жене там работать. Он настоящий мужик, не вроде некоторых.
   — Ну я и выбрана мужа, — гордо объявила наша Катя. — Буду увольняться. Да мне подруга уже новую работу нашла. Квартиры убирать. По деньгам намного выгоднее получается.
   — Ох, как же муж ее любит, — не без зависти прошептала мне на ухо Римма.
   — С чего ты взяла? — не дошло до меня.
   — Только очень любящий мужчина может вообразить, будто на нашу Катю способен кто-то польститься, — усмехнулась она. — Даже в гнезде разврата.
   Вообще-то Римка излишней доброжелательностью не страдает, но в данном случае она совершенно права.
   В субботу, стоило мне объявить, что вечером собираюсь в гости к Равилю, мама поджала губы:
   — Могла бы и дома с ребенком посидеть, с уроками помочь. Я и так с ней целую неделю их учу.
   — Бабушка, зачем ты говоришь неправду, — немедленно появилась на кухне моя дочь. — Я уроки делаю самостоятельно.
   — А стихотворение? — не сдавалась бабушка.
   — Ты у меня его только проверила.
   — А задачку по геометрии?
   — Я там всего одно действие и не поняла.
   — Иди, защитница, — недовольно проговорила мама.
   Василиса крепко меня обняла.
   — Ты сегодня, конечно, иди в гости, а завтра вместе в зоопарк сходим.
   — Обязательно, — заверила я.
   Но мама и тут осталась недовольна.
   — Вы же на прошлой неделе в зоопарк с дедом ходили.
   — Но я хочу в террариум, а дедушка туда не любит. А к ним новых жаб завезли.
   — Поступайте как знаете. — И мама демонстративно покинула кухню.
   Ох, не любят они с отцом, когда я хожу в гости! Словно ревнуют. Но жизнь моя не кончилась. И в девяносто люди в гости ходят. Да и сами мои родители своих друзей навещают. И к себе их зовут. Нет, видимо, я, по их представлениям, делаю это как-то неправильно. А иногда мне кажется, они просто боятся: вот встречу я ненароком где-нибудь хорошего человека, заберет он меня и Василису, а они останутся без нас, и жизнь для них потеряет всякий смысл. А пока я и Васька с ними, и смысл есть.
   Слава из Тюмени оказался полной противоположностью Равиля. Роста они, правда, были примерно одинакового. Оба довольно высокие, под метр восемьдесят. Но если Равиль поджар и упруго накачен, то Слава широк и весьма объемен. Коротко стриженные, неопределенного цвета волосы обрамляли красноватое и задубелое, как у бывалого морского волка, лицо. Слава вообще изрядно смахивал на моряка, ступившего в квартиру Равиля прямо с вернувшегося из дальнего плавания корабля.
   На твердой почве Слава чувствовал себя неуверенно. Его все еще качало. Хотя в Тюмени, как мне было совершенно точно известно, никакого моря в помине нет. Да и Слава занимался отнюдь не судоходством, а, по выражению Равиля, нефтеводством.
   Реакция на женский пол у Славы оказалась тоже совсем как у изголодавшегося в плавании моряка. Увидев меня, он засиял лицом, вскочил с дивана и принялся вокруг меня качаться. В квартире Равиля, довольно тесно заставленной всяческими горочками, кореточками, шкафчиками, этажерочками и столиками, Славе было явно тесно. Он постоянно что-нибудь задевал, сшибал, ловил, беспрестанно при этом извиняясь. Гуля страдала, но терпела. Слава привез ей в подарок шикарную волчью шубу, которую она тут же надела, чтобы продемонстрировать мне.
   — Шикарная женщина! — немедленно восхитился Слава и, переведя взгляд на меня, добавил: — Эх, и чего я не сообразил две привезти!
   Из этого я сделала вывод, что кандидатура моя вполне одобрена.
   — Ребятам завтра звякну — перешлют, — обнадежил он.
   — Что вы, Слава, не надо, — поторопилась я пресечь его щедрый порыв.
   Еще не хватало! Что скажет мама, если я явлюсь с таким подарком!
   — Да мне это раз плюнуть! — Слава хлопнул рукой по серванту; тот угрожающе затрещал.
   — Ты лучше сядь, — приобнял его за плечи Равиль.
   — Ой, ребята! — проревел тот. — Не хочется мне наших прекрасных дам загружать сегодня хозяйством. Пойдем все в ресторан. Я угощаю! Какой у вас тут теперь самый лучший?
   Передо мной выпендривается, подумала я.
   — Какой самый лучший? — Равиль пожал плечами. — Это смотря чего хочешь.
   Видно, на ходу пытался сообразить, куда уместно привести Славу.
   — А я хочу самого лучшего, — заявил тот.
   — Можно в итальянский. Очень неплохой, и тут Рядом, — предложил Равиль.
   — Ой, макароны! Они мне и так обрыдли, — скорчил брезгливую мину Слава. — Хочу нормальной еды!
   — Тогда в китайский пошли, — возник другой вариант у Равиля.
   — А русского что, теперь нету? Или хотя бы татарского? — с тоской полюбопытствовал гость из Тюмени.
   — Рядом замечательный — узбекский.
   — Годится! Плов обожаю! Дамы, вы как?
   — Да я вам столько тут всего наготовила, — начала было Гуля.
   Ей явно и в ресторан хотелось, и собственных трудов стало жаль. С другой стороны, если мы в ресторан уйдем, квартира от Славы не пострадает. Вон его почти трезвого как качает, что же будет, когда он как следует выпьет!
   — Твое, Гуля, завтра доедим, — пообещал Слава, из чего я могла заключить, что у него огромные планы на жизнь в Москве.
   Больше всего меня интересовало, фигурирую ли в этой программе я? Хотелось надеяться, что нет. Друг Равиля производил впечатление человека, от которого нелегко отделаться.
   Перед уходом Гуля с сожалением посмотрела на волчью шубу. Уверена: будь хоть немного похолоднее, она бы ее обновила. Но как-никак стояла весна.

IV

   Едва мы оказались в машине, Слава, плюхнувшийся на переднее сиденье, вручил водителю тысячную купюру.
   — С ума сошел! — тронул его за плечо Равиль. — И полтинника хватит.
   — Пусть радуется, — возразил Слава. — Мы, тюменцы, такие. Когда гуляем, то уж гуляем.
   Гулянье продолжилось в ресторане, где Слава непрестанно произносил тосты, и в основном за меня. Рефреном были две одинокие души, которые всегда встречаются в мире. С каждым последующим тостом я нервничала все сильнее. Казалось, еще немного, и он прямо тут, не отходя, так сказать, от кассы, сделает мне предложение. Кроме того, мы сидели на мягком диване, и Слава с каждым последующим тостом придвигался ко мне. От непосредственного контакта меня пока спасали только многочисленные подушки. Он их пытался убрать, но я снова подкладывала, хотя и отдавала себе отчет, сколь возведенная мною граница временна и эфемерна.
   В панике я кидала умоляющие взгляды на Равиля, который сидел напротив, но он лишь игриво подмигивал мне, и Славины тосты, воспевающие наше родство душ, которое, по его убеждению, сразу сделалось ясным, и мою красоту, и прекрасный вечер, который я ему подарила своим присутствием, продолжались.
   Еда была обильной и вкусной, однако в горло мне не лезла. Вероятно, Слава был вполне искренен в своем восторге, но как раз это меня сильнее всего и страшило. Я уже подумала, не улизнуть ли под каким-нибудь благовидным предлогом пораньше домой. Иначе увяжется еще меня провожать. И хорошо, если просто до дома. Вон как разошелся. Наверняка возле подъезда расстаться не пожелает, захочет с родственниками познакомиться.
   Я живо вообразила, с какими лицами встретят его мои папа и мама, и мне стало холодно и неуютно. Зачем согласилась на предложение Равиля! Теперь от Славы вовсе не отвяжешься.
   Я попробовала вести себя с ним похолоднее. Поздно. Слава уже на подобные тонкости не реагировал. Изрядно выпив, он смахивал скорее не на морского волка, а на атомный ледокол, который сквозь ледяные торосы неколебимо следует к намеченной цели. Говорить ему было трудно, но он тем не менее говорил. Тосты его теперь напоминали лирическую песню без слов.
   Последнее меня даже обрадовало, потому что я поняла: провожать он меня не сможет. Скорей уж Равилю придется провожать его.
   Наконец мы собрались уходить. Слава к этому моменту уже окончательно утратил дар речи, однако тысячными купюрами одаривал всех, кто только соглашался брать. Посетителям он их тоже совал, и отнюдь не каждый отказывался.
   По счастью, меня завезли домой первой. Слава мирно похрапывал на заднем сиденье.
   — Спасибо, Равиль, никогда тебе не забуду, — бросила я на прощание.
   — А я тебе ничего и не обещал, — игриво отозвался он. — Кроме ресторана на халяву. И это как раз состоялось. А ничего плохого Славка тебе не сделал.
   — Да он вообще очень милый, когда трезвый, — подхватила Гуля.
   И я почти вовремя возвратилась домой. Рано утром меня разбудил папа. Я открыла глаза. Лицо у отца было исполнено тревоги.
   — Тебя к телефону.
   — Кто? Сколько вообще сейчас времени?
   — Половина девятого, — ответствовал мой родитель. — А к телефону тебя какой-то… Он, правда, назвался, но я не запомнил. Я с ним не знаком.
   — Зачем я ему понадобилась в такую рань, не сказал? — Мне было ужасно лень разговаривать. Язык спросонья еле ворочался.
   — Он сказал, ему непременно нужно с тобой поговорить.
   — Ладно, — сдалась я. — Принеси трубку.
   Папа хлопнул себя по лбу:
   — Ах да. Вечно я забываю!
   Никак не может привыкнуть, что у нас радиотелефон. Поговорит, и обязательно положит там, где стоит зарядное устройство. И с мобильником на даче они с матерью обращаются своеобразно: поговорят, и тут же выключают, а я потом дозвониться до них не могу. Периодически до скандала доходит. Папа вечно оправдывается: мы же целый день на улице, и твоего звонка не слышим.
   — А ты положи мобильник в карман и носи с собой, — убеждаю я. — Хоть на связи будете.
   — Ну вот еще, — возражает отец. — Там, говорят, излучение, для здоровья вредно, а оно у меня и так не очень.
   И все! Хоть кол на голове теши! Мне, значит, нервничать не вредно, а им вредно! Я свой мобильник никогда не выключаю, потому что, если они мне дозвониться не могут, с ума начинают сходить.
   Отец принес мне трубку. На мое «алло» в ней зарокотал голос Славы:
   — Не разбудил, надеюсь? — бодро принялся вещать он. — Хочу, Любаша, уточнить наши планы на сегодня. Ты извини, я вчера немножко устал. Денек трудный выдался.
   Я бы это назвала не «устал», а несколько иным словом, однако из дурацкой вежливости, ответила:
   — Ничего страшного. С кем не бывает.
   — Ну и что мы сегодня делаем?
   — Да мы с вами, собственно, ничего.
   — Мы разве еще на «вы»? — он удивился. — А мне казалось, мы вроде на «ты» давно перешли.
   Вообще-то он был прав. Вернее, Слава в одностороннем порядке со мной на «ты» перешел. Я его никак не называла. Впрочем, какая разница: на «ты» так на «ты», идти с ним я больше никуда не собиралась.
   — Ну так куда же мы наметили?
   — Я собиралась с дочкой в зоопарк.
   Ответ мой прозвучал сухо и жестко, как и было задумано, но я недооценила Славу.
   — Зоопарк? Отличная идея! — возликовал он. — Тысячу лет не был! И дочка у тебя есть! Детей обожаю! Сколько ей лет?
   — Двенадцать.