Страница:
Держа в каждой руке по тяжелому ведру, она с трудом продвигалась к двери на кухню. Сейчас бы в сарай, к коровам! Там, по крайней мере, сухо и тепло.
Сегодня девушка опаздывала. Большинство сестер уже спали, но зато ей повезло — удалось поесть.
Ветер раздувал тяжелые юбки, рвал капюшон, хлопавший за спиной, завывал над самым ухом, но все же Джульетта услышала слабое звяканье колокольчика у ворот. Звон был беспорядочный, будто чья-то призрачная рука играла его языком. Ветер, решила послушница, и не стала даже смотреть в ту сторону.
Продолжая путь, девушка споткнулась. Молоко плеснулось через край ведра и стекло вниз на грязную землю. Не обращая внимания на бурю, Джульетта остановилась и поставила ведра. Если сестра Елена заметит на ведре потеки, не миновать лекции о неосторожности и расточительности. По меньшей мере. Девушка усердно вытерла деревянные ведра краем рясы и взялась за ручки. Выпрямившись, снова услышала негромкий, похожий на мяуканье, звук, едва различимый на фоне завывания ветра и дождя. Сначала она решила, что ей показалось, но звук повторился. Может, это колокольчик или кот матери-настоятельницы, вымокший насквозь под безжалостным ливнем.
Теперь ветер дул в спину, край капюшона больно хлестнул по щеке, Джульетта дернула головой и тут снова услышала звук. Она посмотрела в сторону ворот и заметила руку, вцепившуюся в решетку.
Поставив ведра, девушка побежала к воротам. Просители часто обращались в Санта-Лючию за пищей и лекарствами, так что первой мыслью послушницы было впустить беднягу, кто бы это ни был, и укрыть от дождя.
Уже подойдя поближе, девушка замешкалась, заподозрив неладное. Никого не видно, а сестра Елена предупреждала об обманщиках и разбойниках, прикидывающихся просителями, чтобы пробраться в обитель.
Потом до нее дошло, что ключ от ворот есть только у привратницы и сестры Лукреции. Джульетта подошла поближе, пытаясь разглядеть того, кто был с другой стороны, но достаточно далеко, чтобы цепкие руки, державшиеся за решетку, не смогли схватить ее саму.
И тут же устыдилась своих подозрений. Это была женщина, длинные черные волосы спутались, она стояла согнувшись, безвольно опустив голову. Мокрая накидка не позволяла рассмотреть ее получше. Незнакомка застонала, ее пальцы скользнули вниз по решетке.
— Кто вы? — крикнула Джульетта, пытаясь перекрыть шум бури, и откинула надоевший капюшон, постоянно сползающий на глаза.
Женщина с трудом подняла голову.
— Buona suora[40], — с трудом прохрипела она.
Эти прекрасные, сейчас лихорадочно горящие темные глаза были знакомы послушнице.
— Мария? — едва произнеся это имя, девушка ощутила какое-то мрачное предчувствие. — Это вы, Мария?
Веки женщины опустились, она еле слышно пробормотала:
— Да… помогите… прошу…
Мария не договорила, а Джульетта беспомощно смотрела на сползающую на землю цыганку. Сейчас упадет лицом в грязь — эта мысль опалила девушку, и она, спотыкаясь и путаясь в мокрых, облепляющих ноги юбках, забыв о ведрах, рванулась к главному зданию, где, как она знала, сестра Маргарита или кто-либо другой еще моет посуду.
Когда сестра София открыла замок и распахнула ворота, мать-настоятельница отступила в сторону. Джульетта бросилась к лежащей на земле Марии. Сестра Франческа, под чьим управлением находился лазарет, и Луиджия последовали за ней.
Джульетта опустилась на колени и с помощью Луиджии перевернула просительницу. Сестра Франческа склонилась над ней. Ливень уже ослабел, перейдя в мелкий дождик, но ветер не утихал.
— Чума, мать-настоятельница. Цыганка больна чумой.
Джульетта услышала, как ахнула за спиной Луиджия, но больше всего удивил вид сестры Лукреции. Ужас исказил ее лицо, прежде чем она смогла прийти в себя и найти выход в гневе. Монахиня отвернулась, и Джульетта подумала, что та собирается захлопнуть перед ними ворота.
— Ее нельзя впускать в Санта-Лючию! — приказала Лукреция. — Zingari здесь не место… Я не позволю, чтобы сестры умирали!
— Но, мать-настоятельница, — вступилась Джульетта, возмущенная услышанным. — Мы же не можем оставить ее здесь!
— Почему нет? — оборвала сестра Лукреция. — Как настоятельница, я ответственна за здоровье всех в этой обители. Взять ее сюда — безумие! — игуменья собралась уйти, но девушка шагнула к ней.
— Пожалуйста! Я присмотрю за ней.
— Дело не в этом! Нельзя допустить, чтобы она заразила остальных. Вы разве не знаете, что чума опустошает целые монастыри?
— Тогда… я позабочусь о ней в сарае… никому не нужно будет входить туда, пока женщина не выздоровеет.
В карих глазах Лукреции зажегся хитрый огонек. Наконец она произнесла:
— Хорошо. Вы можете ухаживать за ней в сарае. Пищу вам будут приносить. Вам запрещается выходить до тех пор, пока цыганке не станет лучше. Понятно?
Сестра Франческа бросила на нее обеспокоенный взгляд, но, вероятно, передумала и отступила от лежащей.
— А если она умрет? — спросила Джульетта.
Лукреция равнодушно пожала плечами.
— Не имеет значения. В любом случае, Zingari прокляты.
Несмотря на недобрые мысли о Родриго и его народе, иногда посещавшие ее, Джульетта почувствовала, как в ней поднимается негодование.
— А если выживет? — губы онемели, и вопрос дался девушке с трудом.
— Можете быть уверены, шансов у нее мало, — ответила Лукреция. — Но если такое чудо произойдет, вы подвергнетесь двухнедельному карантину, чтобы удостовериться, что болезнь не перешла к вам, — она кивнула Луиджии. — Помогите вашей подруге отнести Zingara в сарай, — прижав к лицу край плаща, настоятельница кивком указала сестре Софии на два ведра с молоком, все еще стоявшие там, где их оставила Джульетта, и поспешно вернулась в главное здание.
— Помоги мне, Луиджия, — обратилась девушка к подруге. Вторая послушница взяла Марию под колени, Джульетта обхватила плечи больной. На помощь пришла сестра Франческа, и девушка пробормотала:
— Grazi, suora.
Они медленно двинулись к коровнику и не заметили, как к воротам подошла привратница и закрыла их, потом подобно мышке скользнула в здание монастыря и захлопнула дверь.
Они уложили Марию на сено, и Джульетта, изрядно повозившись, зажгла фонарь. Едва пламя вспыхнуло, как сестра Франческа попятилась к выходу.
— Идемте, сестра Луиджия, — строго окликнула она послушницу. — Я дам вам медикаменты, чтобы облегчить страдания больной. И постельные принадлежности. Оставите их у двери снаружи, но не входите в сарай, иначе тоже подвергнетесь карантину.
— Si, — сказала Джульетта. — И пожалуйста, Луиджия, принеси мне накидку и одеяла.
Луиджия кивнула. Хотя она и была напугана, но уходить не хотела.
— Иди, Луиджия, — приказала подруга, обернувшись к Марии, забормотавшей что-то неразборчивое. — Только так ты сможешь помочь, не подвергая себя опасности.
Луиджия повернулась и вслед за сестрой Франческой вышла в дождливую ночь. Мария с т-рудом открыла глаза и уставилась на девушку:
— Где… где я?
— Это Санта-Лючия, Мария. Не беспокойся, я позабочусь о тебе, — ей удалось ободряюще улыбнуться.
— Как?.. — больная пыталась приподняться на локтях, недоверчиво глядя на дочь принца. — Джульетта?
Послушница кивнула:
— Теперь — сестра Джульетта, — она мягко уперлась рукой в грудь больной, не давая той подняться. — Не разговаривай. Тебе нужны вода, сухая одежда и отдых.
— Что вы здесь делаете? — будто не слыша, спросила Мария. — Вы же должны были… выйти замуж за Родриго. Как же?.. — веки ее задрожали, глаза закатились.
Джульетта убрала с лица цыганки спутанные волосы. Кожа Марии, невольно отметила девушка, была гладкой как бархат. Думаешь, он любит ее?
Внезапно на память пришли слова кузины Лючии. Ясно, что она любит Родриго и ничего плохого о нем не скажет. Подозрение закралось в сердце. Имеет ли ее жених какое-то отношение к нынешнему тяжелому положению Марии? Но нет, Родриго бы сказал…
Почему это он должен доверяться тебе?
Возвращаясь к вопросу, все еще висевшему в воздухе, Джульетта сказала:
— Я предпочла служить Богу.
Лгунья! Лицемерка!
Впервые на лице Марии появилось озабоченное выражение. Ресницы затрепетали, поднялись.
— Простите… но вы смеетесь надо мной. Какая нормальная женщина… в здравом уме… предпочтет монастырь Родриго да Валенти? Его объятиям?
Ее темные глаза наполнились слезами. Мария отвернулась, будто не желая больше смотреть на Джульетту.
— Он настоящий мужчина… и даже больше, — голос был слабым, но в словах слышалась убежденность.
— Конечно, — не могла не согласиться девушка, чувствуя, как кровь прилила к щекам. — А почему ты не в таборе?
— Палмьери, — прошептала цыганка. Девушка едва расслышала имя и наклонилась.
В это время в коровник вошла Луиджия. Джульетта предостерегающе подняла руку.
— Не подходи. Положи все у двери и… grazi, подруга.
Огорченная Луиджия кивнула.
— Осторожней, Джульетта. Пожалуйста, не заболей!
— У меня нет такого намерения. Но помолись за нас, хорошо?
— Не беспокойся, помолюсь. И благослови тебя Господь! — не совсем уверенно ответила Луиджия, отступила и, разрываемая противоречивыми чувствами, вышла из сарая.
Когда подруга ушла, девушка задумалась. Ее задача была нелегкой, она почти ничего не знала о лечении чумы. Но ей было известно, что болезнь смертельно опасна, причем некоторые виды — особенно.
Мария то ли спала, то ли потеряла сознание. Она лежала неспокойно: стонала, голова моталась из стороны в сторону. Врожденное чувство сострадания проснулось в дочери Данте де Алессандро и, отбросив страхи, девушка приступила к делу.
Раздев больную, укутала ее двумя одеялами. Сырую одежду сложила у двери. Интересно, передается ли чума через белье?
За работой Джульетте вспомнились слова аббатисы о цыганах и выражение отвращения на ее лице. Винить монахиню за то, что она боится чумы, нельзя, однако поведение явно не соответствовало званию. Монахине не к лицу предубеждение.
Но почему Мария пришла в Санта-Лючию, а не в табор? Разве что ее избегали, а может, и прогнали.
Хотя Джульетте с трудом верилось, что Маддалена отказалась бы ухаживать за больной.
Внезапно ее осенило. Конечно. Как и всегда, Zingari перебираются на зиму в более теплое место. Несомненно, они уже ушли. Но если так, то почему не взяли с собой Марию? Не могли же они ее бросить! Может быть, со временем Мария сама расскажет…
Джульетта вспотела, но сначала нужно было устроить больную, а уж потом думать о себе. Вытирая волосы цыганки скомканным полотенцем, девушка заметила на ее коже темные пятна. Сестра Франческа оказалась права, несомненно, это знаки чумы.
Отогнав мрачные мысли, Джульетта наполнила ведро водой из корыта и начала прикладывать мокрое полотенце к горячему телу больной, хотя вид темных пятен ужасал ее. Можно ли спасти молодую женщину? Удастся ли ей сделать это?
Только не сдаваться и молить о чуде. Чума убивает не всегда. Некоторые пережили ее и уже, как рассказывают, больше никогда не заболеют.
Удостоверившись, что Мария уснула и ей удобно, девушка положила полотенце в ведро и принялась изучать лекарства, принесенные сестрой Франческой.
Одна из коров замычала, и Джульетта беспокойно оглянулась. Как же они одиноки! Да, сарай — не место для больной. Иисус родился в яслях и спал там. Верно, но ведь ни мать, ни отец, ни ребенок не были больны.
Внезапно откуда-то из-за спины появился черный кот сестры Лукреции. На этот раз послушница впервые обрадовалась ему. Аристо рассказывал, что коты отгоняют чуму. Как им это удается, было загадкой, но многие верили, в том числе и ее мать. Девушка посмотрела на кота.
— Хорошо бы вас было десять, — ее рука погладила спину животного, кот в ответ привычно выгнулся и с явным удовольствием потерся о бедро Джульетты.
— А еще лучше, если бы ты был Бо, а я была в Кастелло Монтеверди. И готовилась к свадьбе…
Валенти предполагал, что девушка может быть уже мертва. Но винить себя он не мог, так как никогда не давал ей повода считать, что они могут пожениться.
В воскресенье Родриго уже серьезно подумывал о том, чтобы навестить Санта-Лючию, но чувство ответственности за Марию, за ее побег во Флоренцию удержало его. А утром он столкнулся с Андреа Ленци, одним из самых энергичных членов Compagnacci, который рассказал, что Большую Мессу в Санта-Мария дель Фьоре будет служить сам приор Сан-Марко — первое публичное выступление доминиканца после его отлучения в июне.
Из всех знакомых ему Compagnacci Андреа был наиболее близок Валенти. Родриго даже гостил в доме Ленци, где встретился со своим давнишним знакомым, отцом Антуаном, священником, изгнанным из Франции.
После полудня Родриго, Ленци и еще двое молодых мужчин шагали через Пьяцца Джованни к собору. И как всегда, это величественное сооружение с совершенно необычным, революционным куполом, спроектированным и возведенным Филиппо Брунеллески[41], вселило в Валенти чувство благоговейного трепета. Даже сейчас, одолеваемый столькими заботами, он не мог не ощутить всю незначительность человека перед столь внушительным зданием. И хотя Родриго знал о том, что произойдет внутри, им овладело величайшее миролюбие и смирение. Замысловатый узор белого, розового и зеленого мрамора во внешней отделке собора сиял под зимним солнцем, прекрасной работы кованые бронзовые двери и колокольня Джотто, парящая в небе — все это удостоилось лишь беглого взгляда молодых людей.
Поднимаясь в собор по четырем каменным ступенькам, идущим прямо с piazza[42], Родриго размышлял о Джироламо Савонароле. Этот фанатик, отлученный от церкви, настолько безрассуден, что собирается осквернить своим присутствием этот великолепный храм Бога. Подтверждается все, что молодой человек слышал об этом монахе после возвращения из Франции.
— Думаю, тебе понравится то, что мы припасли для приора Сан-Марко, — сказал ему Ленци, когда они вошли в собор.
Родриго искоса взглянул на него и усмехнулся.
— Хитрецы. А почему не заручились моей помощью?
Ленци, высокий худощавый юноша с прямыми каштановыми волосами, ниспадающими из-под красной бархатной шапочки, ответил:
— Все решилось в последнюю минуту… о намерениях доминиканца мы узнали только вчера вечером, — он подмигнул Родриго и пробормотал: — В следующий раз наверняка включим и тебя.
— Будем надеяться, что больше не понадобится, — заметил третий, Берто Кавалли.
— Не поверишь, пока не увидишь, Валенти, — добавил Таддео, еще один их товарищ. — Удивляйся тому, что мы придумали… вместе с доминиканцем!
Родриго кивнул, и они расположились в передней части собора, перед невысокими хорами, выложенными белым с прожилками мрамором. Народу было немного — явный знак, что сторонники Савонаролы не только теряют опору, но и число их уменьшается.
— Может быть, Его Святейшество пришлет войска, чтобы арестовать доминиканца, и мы избавимся от этого монаха раз и навсегда, — проворчал Ленци. И тут же просиял. — Или выставим его на обозрение вместе со львами на арене возле Палаццо Веккио.
Родриго посмотрел на него, вопросительно подняв брови.
— Конечно, если он обратит их в свою веру, — добавил Ленци, — даже папа не может отрицать, что Савонарола послан Богом.
— А если они съедят монаха? — усмехаясь, спросил Родриго.
— То окажут Республике большую услугу!
— Только если не начнут вещать его голосом! — воскликнул Таддео. Все рассмеялись.
— Можете быть уверены, — добавил Ленци, — ни один зверь не сможет переварить этого угрюмого церковника с кислой физиономией. Даже у льва будет несварение желудка.
— Что за вонь? — внезапно спросил Валенти. Он сморщил нос, казалось, запах исходит от алтаря. Или откуда-то еще?
— Это доминиканец. Сомневаюсь, что монах моется, — ответил Таддео.
Когда смех, вызванный этими словами, стих, все собрание замерло. В зловонном воздухе повисло ожидание, оно все нарастало, пока из боковой двери не появился Савонарола и не взошел на кафедру.
— А это что? — Родриго указал на серо-коричневую, как ему показалось, шкуру, висевшую там, где стоял монах. — Что…?
И понял. Все смотрели на него, озорно улыбаясь. Валенти бросил взгляд на Савонаролу.
— Так это…
Все трое кивнули.
—… шкура животного?
Они снова кивнули.
— Тухлая шкура осла, — объяснил Андрея Ленци. — Прекрасно, верно?
— Si, — сказал Кавалли. — Как говорится, если башмак, в данном случае, шкура — подходит, носи его! И смотрите… он даже не заметил! Явно лишен обоняния, это при таком-то клюве!
Но Родриго думал иначе. Доминиканец явно решил не подавать вида, чтобы не доставить удовольствия противникам, решившим высмеять его.
Отец Джироламо Савонарола почти сразу же завладел вниманием аудитории. Зеленые глаза горели. Сухой, как щепка, с бледной кожей, в заплатанной сутане, висевшей на нем, как на пугале, с неуклюжими жестами, он привлекал необычностью, страстностью, крайней искренностью своей проповеди. В этом ему было невозможно отказать.
—… должны покаяться, о, Флоренция, прежде чем гнев Господа падет на тебя!
Холодок предчувствия коснулся Родриго, он плотнее запахнулся в плащ, хотя и знал, что дело не в температуре.
— Все это мы слышали и раньше, — шепнул Ленци и драматически закатил глаза.
— Он такой мелкий, — произнес вслух Валенти, не отводя глаз от приора. — И неуклюжий. Трудно поверить, что у него так много последователей… и что он навлек гнев папы Александра.
Ленци согласился:
— И совершенно уродлив. Но, если слушать достаточно долго, можно понять, чем он привлекает, хотя его влияние и падает.
— Даже Сандро Боттичелли попал под его чары, — Родриго вспомнил слова Данте де Алессандро. — Как мне рассказывали, он сжег одну из своих бесценных картин.
— Да. Это случилось во время фестиваля. Монах назвал костер «жертвенным». Но дни его сочтены, и если мы сможем что-то сделать, падение Савонаролы неизбежно.
Кавалли наклонился к ним и зашипел:
— Им бы следовало забросать приора камнями!
—… неудовольствие Господа! — вещал Савонарола. — Скудный урожай и вспышка чумы — знаки божьего гнева на Его Святейшество в Риме! Я не могу больше верить папе Александру, но целиком вверяюсь Господу, который выбирает слабых, дабы поражать сильных. Его Святейшеству следует благоразумно позаботиться о своем собственном спасении.
— Нахален, надо отдать ему должное, — прокомментировал Родриго, оглядывая собравшихся. Многих увлек приор Сан-Марко, и это несмотря на то, что впал в немилость и подвергся отлучению. Других — их было меньше — проповедь раздражала, а большинство молодых людей — некоторых Валенти знал как Сompagnacci — были готовы наброситься на доминиканца и вышвырнуть его на piazza.
Кое-кто даже осмелился смеяться. Затем ударил барабан. Сторонники Савонаролы затеяли ссору с барабанщиком и его дружками.
— Убирайся в свою нору, болтун! Piagnone, лицемер!
Пронзительно закричала женщина, громко заплакал ребенок. Другие пытались успокоить крикунов.
— Смотрите! — внезапно воскликнул Андреа Ленци.
Родриго отвлекся от скандала и поднял голову вверх…
Глава 17
Сегодня девушка опаздывала. Большинство сестер уже спали, но зато ей повезло — удалось поесть.
Ветер раздувал тяжелые юбки, рвал капюшон, хлопавший за спиной, завывал над самым ухом, но все же Джульетта услышала слабое звяканье колокольчика у ворот. Звон был беспорядочный, будто чья-то призрачная рука играла его языком. Ветер, решила послушница, и не стала даже смотреть в ту сторону.
Продолжая путь, девушка споткнулась. Молоко плеснулось через край ведра и стекло вниз на грязную землю. Не обращая внимания на бурю, Джульетта остановилась и поставила ведра. Если сестра Елена заметит на ведре потеки, не миновать лекции о неосторожности и расточительности. По меньшей мере. Девушка усердно вытерла деревянные ведра краем рясы и взялась за ручки. Выпрямившись, снова услышала негромкий, похожий на мяуканье, звук, едва различимый на фоне завывания ветра и дождя. Сначала она решила, что ей показалось, но звук повторился. Может, это колокольчик или кот матери-настоятельницы, вымокший насквозь под безжалостным ливнем.
Теперь ветер дул в спину, край капюшона больно хлестнул по щеке, Джульетта дернула головой и тут снова услышала звук. Она посмотрела в сторону ворот и заметила руку, вцепившуюся в решетку.
Поставив ведра, девушка побежала к воротам. Просители часто обращались в Санта-Лючию за пищей и лекарствами, так что первой мыслью послушницы было впустить беднягу, кто бы это ни был, и укрыть от дождя.
Уже подойдя поближе, девушка замешкалась, заподозрив неладное. Никого не видно, а сестра Елена предупреждала об обманщиках и разбойниках, прикидывающихся просителями, чтобы пробраться в обитель.
Потом до нее дошло, что ключ от ворот есть только у привратницы и сестры Лукреции. Джульетта подошла поближе, пытаясь разглядеть того, кто был с другой стороны, но достаточно далеко, чтобы цепкие руки, державшиеся за решетку, не смогли схватить ее саму.
И тут же устыдилась своих подозрений. Это была женщина, длинные черные волосы спутались, она стояла согнувшись, безвольно опустив голову. Мокрая накидка не позволяла рассмотреть ее получше. Незнакомка застонала, ее пальцы скользнули вниз по решетке.
— Кто вы? — крикнула Джульетта, пытаясь перекрыть шум бури, и откинула надоевший капюшон, постоянно сползающий на глаза.
Женщина с трудом подняла голову.
— Buona suora[40], — с трудом прохрипела она.
Эти прекрасные, сейчас лихорадочно горящие темные глаза были знакомы послушнице.
— Мария? — едва произнеся это имя, девушка ощутила какое-то мрачное предчувствие. — Это вы, Мария?
Веки женщины опустились, она еле слышно пробормотала:
— Да… помогите… прошу…
Мария не договорила, а Джульетта беспомощно смотрела на сползающую на землю цыганку. Сейчас упадет лицом в грязь — эта мысль опалила девушку, и она, спотыкаясь и путаясь в мокрых, облепляющих ноги юбках, забыв о ведрах, рванулась к главному зданию, где, как она знала, сестра Маргарита или кто-либо другой еще моет посуду.
Когда сестра София открыла замок и распахнула ворота, мать-настоятельница отступила в сторону. Джульетта бросилась к лежащей на земле Марии. Сестра Франческа, под чьим управлением находился лазарет, и Луиджия последовали за ней.
Джульетта опустилась на колени и с помощью Луиджии перевернула просительницу. Сестра Франческа склонилась над ней. Ливень уже ослабел, перейдя в мелкий дождик, но ветер не утихал.
— Чума, мать-настоятельница. Цыганка больна чумой.
Джульетта услышала, как ахнула за спиной Луиджия, но больше всего удивил вид сестры Лукреции. Ужас исказил ее лицо, прежде чем она смогла прийти в себя и найти выход в гневе. Монахиня отвернулась, и Джульетта подумала, что та собирается захлопнуть перед ними ворота.
— Ее нельзя впускать в Санта-Лючию! — приказала Лукреция. — Zingari здесь не место… Я не позволю, чтобы сестры умирали!
— Но, мать-настоятельница, — вступилась Джульетта, возмущенная услышанным. — Мы же не можем оставить ее здесь!
— Почему нет? — оборвала сестра Лукреция. — Как настоятельница, я ответственна за здоровье всех в этой обители. Взять ее сюда — безумие! — игуменья собралась уйти, но девушка шагнула к ней.
— Пожалуйста! Я присмотрю за ней.
— Дело не в этом! Нельзя допустить, чтобы она заразила остальных. Вы разве не знаете, что чума опустошает целые монастыри?
— Тогда… я позабочусь о ней в сарае… никому не нужно будет входить туда, пока женщина не выздоровеет.
В карих глазах Лукреции зажегся хитрый огонек. Наконец она произнесла:
— Хорошо. Вы можете ухаживать за ней в сарае. Пищу вам будут приносить. Вам запрещается выходить до тех пор, пока цыганке не станет лучше. Понятно?
Сестра Франческа бросила на нее обеспокоенный взгляд, но, вероятно, передумала и отступила от лежащей.
— А если она умрет? — спросила Джульетта.
Лукреция равнодушно пожала плечами.
— Не имеет значения. В любом случае, Zingari прокляты.
Несмотря на недобрые мысли о Родриго и его народе, иногда посещавшие ее, Джульетта почувствовала, как в ней поднимается негодование.
— А если выживет? — губы онемели, и вопрос дался девушке с трудом.
— Можете быть уверены, шансов у нее мало, — ответила Лукреция. — Но если такое чудо произойдет, вы подвергнетесь двухнедельному карантину, чтобы удостовериться, что болезнь не перешла к вам, — она кивнула Луиджии. — Помогите вашей подруге отнести Zingara в сарай, — прижав к лицу край плаща, настоятельница кивком указала сестре Софии на два ведра с молоком, все еще стоявшие там, где их оставила Джульетта, и поспешно вернулась в главное здание.
— Помоги мне, Луиджия, — обратилась девушка к подруге. Вторая послушница взяла Марию под колени, Джульетта обхватила плечи больной. На помощь пришла сестра Франческа, и девушка пробормотала:
— Grazi, suora.
Они медленно двинулись к коровнику и не заметили, как к воротам подошла привратница и закрыла их, потом подобно мышке скользнула в здание монастыря и захлопнула дверь.
Они уложили Марию на сено, и Джульетта, изрядно повозившись, зажгла фонарь. Едва пламя вспыхнуло, как сестра Франческа попятилась к выходу.
— Идемте, сестра Луиджия, — строго окликнула она послушницу. — Я дам вам медикаменты, чтобы облегчить страдания больной. И постельные принадлежности. Оставите их у двери снаружи, но не входите в сарай, иначе тоже подвергнетесь карантину.
— Si, — сказала Джульетта. — И пожалуйста, Луиджия, принеси мне накидку и одеяла.
Луиджия кивнула. Хотя она и была напугана, но уходить не хотела.
— Иди, Луиджия, — приказала подруга, обернувшись к Марии, забормотавшей что-то неразборчивое. — Только так ты сможешь помочь, не подвергая себя опасности.
Луиджия повернулась и вслед за сестрой Франческой вышла в дождливую ночь. Мария с т-рудом открыла глаза и уставилась на девушку:
— Где… где я?
— Это Санта-Лючия, Мария. Не беспокойся, я позабочусь о тебе, — ей удалось ободряюще улыбнуться.
— Как?.. — больная пыталась приподняться на локтях, недоверчиво глядя на дочь принца. — Джульетта?
Послушница кивнула:
— Теперь — сестра Джульетта, — она мягко уперлась рукой в грудь больной, не давая той подняться. — Не разговаривай. Тебе нужны вода, сухая одежда и отдых.
— Что вы здесь делаете? — будто не слыша, спросила Мария. — Вы же должны были… выйти замуж за Родриго. Как же?.. — веки ее задрожали, глаза закатились.
Джульетта убрала с лица цыганки спутанные волосы. Кожа Марии, невольно отметила девушка, была гладкой как бархат. Думаешь, он любит ее?
Внезапно на память пришли слова кузины Лючии. Ясно, что она любит Родриго и ничего плохого о нем не скажет. Подозрение закралось в сердце. Имеет ли ее жених какое-то отношение к нынешнему тяжелому положению Марии? Но нет, Родриго бы сказал…
Почему это он должен доверяться тебе?
Возвращаясь к вопросу, все еще висевшему в воздухе, Джульетта сказала:
— Я предпочла служить Богу.
Лгунья! Лицемерка!
Впервые на лице Марии появилось озабоченное выражение. Ресницы затрепетали, поднялись.
— Простите… но вы смеетесь надо мной. Какая нормальная женщина… в здравом уме… предпочтет монастырь Родриго да Валенти? Его объятиям?
Ее темные глаза наполнились слезами. Мария отвернулась, будто не желая больше смотреть на Джульетту.
— Он настоящий мужчина… и даже больше, — голос был слабым, но в словах слышалась убежденность.
— Конечно, — не могла не согласиться девушка, чувствуя, как кровь прилила к щекам. — А почему ты не в таборе?
— Палмьери, — прошептала цыганка. Девушка едва расслышала имя и наклонилась.
В это время в коровник вошла Луиджия. Джульетта предостерегающе подняла руку.
— Не подходи. Положи все у двери и… grazi, подруга.
Огорченная Луиджия кивнула.
— Осторожней, Джульетта. Пожалуйста, не заболей!
— У меня нет такого намерения. Но помолись за нас, хорошо?
— Не беспокойся, помолюсь. И благослови тебя Господь! — не совсем уверенно ответила Луиджия, отступила и, разрываемая противоречивыми чувствами, вышла из сарая.
Когда подруга ушла, девушка задумалась. Ее задача была нелегкой, она почти ничего не знала о лечении чумы. Но ей было известно, что болезнь смертельно опасна, причем некоторые виды — особенно.
Мария то ли спала, то ли потеряла сознание. Она лежала неспокойно: стонала, голова моталась из стороны в сторону. Врожденное чувство сострадания проснулось в дочери Данте де Алессандро и, отбросив страхи, девушка приступила к делу.
Раздев больную, укутала ее двумя одеялами. Сырую одежду сложила у двери. Интересно, передается ли чума через белье?
За работой Джульетте вспомнились слова аббатисы о цыганах и выражение отвращения на ее лице. Винить монахиню за то, что она боится чумы, нельзя, однако поведение явно не соответствовало званию. Монахине не к лицу предубеждение.
Но почему Мария пришла в Санта-Лючию, а не в табор? Разве что ее избегали, а может, и прогнали.
Хотя Джульетте с трудом верилось, что Маддалена отказалась бы ухаживать за больной.
Внезапно ее осенило. Конечно. Как и всегда, Zingari перебираются на зиму в более теплое место. Несомненно, они уже ушли. Но если так, то почему не взяли с собой Марию? Не могли же они ее бросить! Может быть, со временем Мария сама расскажет…
Джульетта вспотела, но сначала нужно было устроить больную, а уж потом думать о себе. Вытирая волосы цыганки скомканным полотенцем, девушка заметила на ее коже темные пятна. Сестра Франческа оказалась права, несомненно, это знаки чумы.
Отогнав мрачные мысли, Джульетта наполнила ведро водой из корыта и начала прикладывать мокрое полотенце к горячему телу больной, хотя вид темных пятен ужасал ее. Можно ли спасти молодую женщину? Удастся ли ей сделать это?
Только не сдаваться и молить о чуде. Чума убивает не всегда. Некоторые пережили ее и уже, как рассказывают, больше никогда не заболеют.
Удостоверившись, что Мария уснула и ей удобно, девушка положила полотенце в ведро и принялась изучать лекарства, принесенные сестрой Франческой.
Одна из коров замычала, и Джульетта беспокойно оглянулась. Как же они одиноки! Да, сарай — не место для больной. Иисус родился в яслях и спал там. Верно, но ведь ни мать, ни отец, ни ребенок не были больны.
Внезапно откуда-то из-за спины появился черный кот сестры Лукреции. На этот раз послушница впервые обрадовалась ему. Аристо рассказывал, что коты отгоняют чуму. Как им это удается, было загадкой, но многие верили, в том числе и ее мать. Девушка посмотрела на кота.
— Хорошо бы вас было десять, — ее рука погладила спину животного, кот в ответ привычно выгнулся и с явным удовольствием потерся о бедро Джульетты.
— А еще лучше, если бы ты был Бо, а я была в Кастелло Монтеверди. И готовилась к свадьбе…
* * *
Родриго не удалось найти Марию, хотя он и очень старался. Ему оставалось только с горечью признать, что в таком городе, как Флоренция, легко исчезнуть, особенно если не хочешь, чтобы тебя нашли.Валенти предполагал, что девушка может быть уже мертва. Но винить себя он не мог, так как никогда не давал ей повода считать, что они могут пожениться.
В воскресенье Родриго уже серьезно подумывал о том, чтобы навестить Санта-Лючию, но чувство ответственности за Марию, за ее побег во Флоренцию удержало его. А утром он столкнулся с Андреа Ленци, одним из самых энергичных членов Compagnacci, который рассказал, что Большую Мессу в Санта-Мария дель Фьоре будет служить сам приор Сан-Марко — первое публичное выступление доминиканца после его отлучения в июне.
Из всех знакомых ему Compagnacci Андреа был наиболее близок Валенти. Родриго даже гостил в доме Ленци, где встретился со своим давнишним знакомым, отцом Антуаном, священником, изгнанным из Франции.
После полудня Родриго, Ленци и еще двое молодых мужчин шагали через Пьяцца Джованни к собору. И как всегда, это величественное сооружение с совершенно необычным, революционным куполом, спроектированным и возведенным Филиппо Брунеллески[41], вселило в Валенти чувство благоговейного трепета. Даже сейчас, одолеваемый столькими заботами, он не мог не ощутить всю незначительность человека перед столь внушительным зданием. И хотя Родриго знал о том, что произойдет внутри, им овладело величайшее миролюбие и смирение. Замысловатый узор белого, розового и зеленого мрамора во внешней отделке собора сиял под зимним солнцем, прекрасной работы кованые бронзовые двери и колокольня Джотто, парящая в небе — все это удостоилось лишь беглого взгляда молодых людей.
Поднимаясь в собор по четырем каменным ступенькам, идущим прямо с piazza[42], Родриго размышлял о Джироламо Савонароле. Этот фанатик, отлученный от церкви, настолько безрассуден, что собирается осквернить своим присутствием этот великолепный храм Бога. Подтверждается все, что молодой человек слышал об этом монахе после возвращения из Франции.
— Думаю, тебе понравится то, что мы припасли для приора Сан-Марко, — сказал ему Ленци, когда они вошли в собор.
Родриго искоса взглянул на него и усмехнулся.
— Хитрецы. А почему не заручились моей помощью?
Ленци, высокий худощавый юноша с прямыми каштановыми волосами, ниспадающими из-под красной бархатной шапочки, ответил:
— Все решилось в последнюю минуту… о намерениях доминиканца мы узнали только вчера вечером, — он подмигнул Родриго и пробормотал: — В следующий раз наверняка включим и тебя.
— Будем надеяться, что больше не понадобится, — заметил третий, Берто Кавалли.
— Не поверишь, пока не увидишь, Валенти, — добавил Таддео, еще один их товарищ. — Удивляйся тому, что мы придумали… вместе с доминиканцем!
Родриго кивнул, и они расположились в передней части собора, перед невысокими хорами, выложенными белым с прожилками мрамором. Народу было немного — явный знак, что сторонники Савонаролы не только теряют опору, но и число их уменьшается.
— Может быть, Его Святейшество пришлет войска, чтобы арестовать доминиканца, и мы избавимся от этого монаха раз и навсегда, — проворчал Ленци. И тут же просиял. — Или выставим его на обозрение вместе со львами на арене возле Палаццо Веккио.
Родриго посмотрел на него, вопросительно подняв брови.
— Конечно, если он обратит их в свою веру, — добавил Ленци, — даже папа не может отрицать, что Савонарола послан Богом.
— А если они съедят монаха? — усмехаясь, спросил Родриго.
— То окажут Республике большую услугу!
— Только если не начнут вещать его голосом! — воскликнул Таддео. Все рассмеялись.
— Можете быть уверены, — добавил Ленци, — ни один зверь не сможет переварить этого угрюмого церковника с кислой физиономией. Даже у льва будет несварение желудка.
— Что за вонь? — внезапно спросил Валенти. Он сморщил нос, казалось, запах исходит от алтаря. Или откуда-то еще?
— Это доминиканец. Сомневаюсь, что монах моется, — ответил Таддео.
Когда смех, вызванный этими словами, стих, все собрание замерло. В зловонном воздухе повисло ожидание, оно все нарастало, пока из боковой двери не появился Савонарола и не взошел на кафедру.
— А это что? — Родриго указал на серо-коричневую, как ему показалось, шкуру, висевшую там, где стоял монах. — Что…?
И понял. Все смотрели на него, озорно улыбаясь. Валенти бросил взгляд на Савонаролу.
— Так это…
Все трое кивнули.
—… шкура животного?
Они снова кивнули.
— Тухлая шкура осла, — объяснил Андрея Ленци. — Прекрасно, верно?
— Si, — сказал Кавалли. — Как говорится, если башмак, в данном случае, шкура — подходит, носи его! И смотрите… он даже не заметил! Явно лишен обоняния, это при таком-то клюве!
Но Родриго думал иначе. Доминиканец явно решил не подавать вида, чтобы не доставить удовольствия противникам, решившим высмеять его.
Отец Джироламо Савонарола почти сразу же завладел вниманием аудитории. Зеленые глаза горели. Сухой, как щепка, с бледной кожей, в заплатанной сутане, висевшей на нем, как на пугале, с неуклюжими жестами, он привлекал необычностью, страстностью, крайней искренностью своей проповеди. В этом ему было невозможно отказать.
—… должны покаяться, о, Флоренция, прежде чем гнев Господа падет на тебя!
Холодок предчувствия коснулся Родриго, он плотнее запахнулся в плащ, хотя и знал, что дело не в температуре.
— Все это мы слышали и раньше, — шепнул Ленци и драматически закатил глаза.
— Он такой мелкий, — произнес вслух Валенти, не отводя глаз от приора. — И неуклюжий. Трудно поверить, что у него так много последователей… и что он навлек гнев папы Александра.
Ленци согласился:
— И совершенно уродлив. Но, если слушать достаточно долго, можно понять, чем он привлекает, хотя его влияние и падает.
— Даже Сандро Боттичелли попал под его чары, — Родриго вспомнил слова Данте де Алессандро. — Как мне рассказывали, он сжег одну из своих бесценных картин.
— Да. Это случилось во время фестиваля. Монах назвал костер «жертвенным». Но дни его сочтены, и если мы сможем что-то сделать, падение Савонаролы неизбежно.
Кавалли наклонился к ним и зашипел:
— Им бы следовало забросать приора камнями!
—… неудовольствие Господа! — вещал Савонарола. — Скудный урожай и вспышка чумы — знаки божьего гнева на Его Святейшество в Риме! Я не могу больше верить папе Александру, но целиком вверяюсь Господу, который выбирает слабых, дабы поражать сильных. Его Святейшеству следует благоразумно позаботиться о своем собственном спасении.
— Нахален, надо отдать ему должное, — прокомментировал Родриго, оглядывая собравшихся. Многих увлек приор Сан-Марко, и это несмотря на то, что впал в немилость и подвергся отлучению. Других — их было меньше — проповедь раздражала, а большинство молодых людей — некоторых Валенти знал как Сompagnacci — были готовы наброситься на доминиканца и вышвырнуть его на piazza.
Кое-кто даже осмелился смеяться. Затем ударил барабан. Сторонники Савонаролы затеяли ссору с барабанщиком и его дружками.
— Убирайся в свою нору, болтун! Piagnone, лицемер!
Пронзительно закричала женщина, громко заплакал ребенок. Другие пытались успокоить крикунов.
— Смотрите! — внезапно воскликнул Андреа Ленци.
Родриго отвлекся от скандала и поднял голову вверх…
Глава 17
С нехорошим предчувствием направлялся Аристо в Санта-Лючию. Не то чтобы чего-то боялся, просто сама мысль оказаться в бастионе христианства была ему неприятна. Любые атрибуты религии живо напоминали о Стефано Руджерио, покойном епископе Флоренции, воспитавшем его. И пытавшемся железной волей искалечить душу Аристо.
Единственной причиной, почему карлик вообще собрался в монастырь, была тревога женщины, которую он обожал многие годы. Каресса де Алессандро очень хотела узнать, как живет ее дочь, и услышать это от близкого человека. Такого, с кем она была лучше знакома, чем с Родриго да Валенти. Мать Джульетты не просила Аристо, но, как ни пыталась, не смогла скрыть своего беспокойства ни от него, ни от принца.
Так что, когда Данте подавил свою гордость и нехотя объявил о намерении посетить дочь, Аристо галантно выступил вперед и предложил сделать это вместо него.
Поначалу принц и слышать об этом не хотел. Но когда Аристо намекнул, что такой шаг меньше скомпрометирует Данте, давшего клятву воздерживаться от визитов к Джульетте, пока она томится, как какой-нибудь треклятый мученик в затхлой обители, тот уступил.
И вот снова Аристо подскакивает на лошади, которая, казалось, нарочно выискивает каждую рытвину и каждый ухаб по дороге в Санта-Лючию.
От размышлений его отвлек отдаленный топот копыт. Резко натянув сильными руками небрежно отпущенные поводья, карлик чуть было не свалился через крестец лошади. Ноги взлетели в воздух, волосатые лодыжки оголились, прежде чем всадник сумел восстановить равновесие и заставил животное резко остановиться.
Склонив голову, Аристо прислушался, но в этот момент его лошадка ржанием нарушила окружающую тишину леса. Будь ноги длиннее, карлик лягнул бы скотину в челюсть, чтобы успокоить. А так пришлось ждать, скрипя зубами, пока она утихнет сама.
Расстояние между Аристо и другим всадником, судя по звуку, сокращалось, и верный слуга взялся за рукоять кинжала.
— Кто идет? — выкрикнул он, когда голые ветви деревьев на повороте закачались и стало понятно, что второй путник приближается.
Из-за поворота появился мужчина верхом на гнедом коне.
— Карло, Zingaro.
Всадник тоже остановился, присматриваясь к Аристо.
Слуга облегченно вздохнул и опустил рукоять кинжала. Карло. Брат Родриго да Валенти.
— Что вы здесь делаете, maestro? — спросил Карло, пришпоривая коня. — Может, решили присоединиться к монахиням? — он подмигнул и широко улыбнулся, останавливаясь рядом с Аристо.
— Только вместе с тобой, — парировал карлик, в глазах которого вспыхнули огоньки добродушного смеха. Ему нравился Карло, он вседа обращался с карликом как с равным.
— Так ты думаешь, их на нас хватит?
Аристо вздохнул тяжело, будто держал на сгорбленных плечах весь мир.
— Большинство из них не стоят беспокойства… кроме Моны Джульетты.
— Конечно, — Карло пожал плечами. — Но я слышал, аббатиса недурна.
— Ты не ответил на мой вопрос, Zingaro, — прервал Аристо, ему вдруг стало необходимо увидеть Джульетту лично. — А ты, наверно… — он не закончил фразу, внезапная мысль пришла в голову. — А почему ты не с табором?
Карло снова пожал плечами, поерзал в седле.
— Я перебрался в Верди, maestro, собираюсь работать в отряде Родриго, — он опустил глаза, решая, стоит ли продолжать. — Риго просил меня присмотреть за Санта-Лючией и… Моной Джульеттой.
Аристо нахмурился, вновь охваченный тревогой, хотя очевидное желание собеседника говорить в открытую порадовало его.
— У него есть причины для беспокойства?
Карло, помрачнев, поджал губы.
Карлик вопросительно наклонился, черты его обезьяноподобного лица исказились еще больше. С самого начала мысль о том, что Джульетта де Алессандро находится в Санта-Лючии, причиняла ему беспокойство, но он никому этого не высказывал.
— Ну?
— Риго видел в монастыре Савонаролу. Может, это и не опасно, но сам он планирует задержаться во Флоренции немного дольше обычного, поэтому и попросил меня…
— Почему?
Задетый требовательным тоном Аристо, Карло ограничился немногословным объяснением.
— Он ведь на службе у принца. Ты, наверное, знаешь больше, чем я.
Но, как и Карло, Аристо был Zingaro. И прекрасно знал о том, что цыган легко соврет, если этого требуют обстоятельства.
— Дело не в принце, ведь Валенти пропустил вчерашнее свидание с Его Превосходительством и вообще не должен был уезжать во Флоренцию, не получив указаний. На Родриго это не похоже, так сказал мой хозяин. Он обеспокоен и недоволен.
Прежде чем взяться за поводья, Карло с нарочитой беззаботностью оправил плащ, потом твердо посмотрел в глаза Аристо.
— Я не посвящен в дела брата.
— Этому-то я и не верю. И если ты мне сейчас все подробно не расскажешь, я поеду прямо в Кастелло Монтеверди и сообщу Его Превосходительству, что Родриго обеспокоен и поручил тебе не спускать глаз с Санта-Лючии, он предполагает, что Савонарола и аббатиса замышляют что-то скверное. Можешь быть уверен, ты и глазом моргнуть не успеешь, как принц вытащит Мону Джульетту из монастыря. А это, как я понимаю, идет вразрез с намерениями Валенти преподать ей урок смирения.
У Карло от удивления отвисла челюсть. Но он успел вовремя закрыть рот и спасти свое достоинство.
Ясно, его обошли.
— Риго во Флоренции, ищет Марию, девушку из табора. Она исчезла несколько недель назад, и с тех пор о ней ничего не слышно. Риго чувствует свою ответственность, хотя я считаю это абсурдным, — по лицу Карло пробежала тень раздражения.
Аристо кивнул.
— Тогда пошли. Между нами, мы ведь сможем… э… убедить аббатису позволить повидаться с Моной Джульеттой? В конце концов, я верный слуга принца Монтеверди, а ты — брат ее жениха, — он покачал головой, при упоминании имени цыганки на сердце легло тяжелое предчувствие. — С этой девушкой, Марией, что-то неладное. С Джульеттой тоже… и они обе каким-то образом связаны.
Единственной причиной, почему карлик вообще собрался в монастырь, была тревога женщины, которую он обожал многие годы. Каресса де Алессандро очень хотела узнать, как живет ее дочь, и услышать это от близкого человека. Такого, с кем она была лучше знакома, чем с Родриго да Валенти. Мать Джульетты не просила Аристо, но, как ни пыталась, не смогла скрыть своего беспокойства ни от него, ни от принца.
Так что, когда Данте подавил свою гордость и нехотя объявил о намерении посетить дочь, Аристо галантно выступил вперед и предложил сделать это вместо него.
Поначалу принц и слышать об этом не хотел. Но когда Аристо намекнул, что такой шаг меньше скомпрометирует Данте, давшего клятву воздерживаться от визитов к Джульетте, пока она томится, как какой-нибудь треклятый мученик в затхлой обители, тот уступил.
И вот снова Аристо подскакивает на лошади, которая, казалось, нарочно выискивает каждую рытвину и каждый ухаб по дороге в Санта-Лючию.
От размышлений его отвлек отдаленный топот копыт. Резко натянув сильными руками небрежно отпущенные поводья, карлик чуть было не свалился через крестец лошади. Ноги взлетели в воздух, волосатые лодыжки оголились, прежде чем всадник сумел восстановить равновесие и заставил животное резко остановиться.
Склонив голову, Аристо прислушался, но в этот момент его лошадка ржанием нарушила окружающую тишину леса. Будь ноги длиннее, карлик лягнул бы скотину в челюсть, чтобы успокоить. А так пришлось ждать, скрипя зубами, пока она утихнет сама.
Расстояние между Аристо и другим всадником, судя по звуку, сокращалось, и верный слуга взялся за рукоять кинжала.
— Кто идет? — выкрикнул он, когда голые ветви деревьев на повороте закачались и стало понятно, что второй путник приближается.
Из-за поворота появился мужчина верхом на гнедом коне.
— Карло, Zingaro.
Всадник тоже остановился, присматриваясь к Аристо.
Слуга облегченно вздохнул и опустил рукоять кинжала. Карло. Брат Родриго да Валенти.
— Что вы здесь делаете, maestro? — спросил Карло, пришпоривая коня. — Может, решили присоединиться к монахиням? — он подмигнул и широко улыбнулся, останавливаясь рядом с Аристо.
— Только вместе с тобой, — парировал карлик, в глазах которого вспыхнули огоньки добродушного смеха. Ему нравился Карло, он вседа обращался с карликом как с равным.
— Так ты думаешь, их на нас хватит?
Аристо вздохнул тяжело, будто держал на сгорбленных плечах весь мир.
— Большинство из них не стоят беспокойства… кроме Моны Джульетты.
— Конечно, — Карло пожал плечами. — Но я слышал, аббатиса недурна.
— Ты не ответил на мой вопрос, Zingaro, — прервал Аристо, ему вдруг стало необходимо увидеть Джульетту лично. — А ты, наверно… — он не закончил фразу, внезапная мысль пришла в голову. — А почему ты не с табором?
Карло снова пожал плечами, поерзал в седле.
— Я перебрался в Верди, maestro, собираюсь работать в отряде Родриго, — он опустил глаза, решая, стоит ли продолжать. — Риго просил меня присмотреть за Санта-Лючией и… Моной Джульеттой.
Аристо нахмурился, вновь охваченный тревогой, хотя очевидное желание собеседника говорить в открытую порадовало его.
— У него есть причины для беспокойства?
Карло, помрачнев, поджал губы.
Карлик вопросительно наклонился, черты его обезьяноподобного лица исказились еще больше. С самого начала мысль о том, что Джульетта де Алессандро находится в Санта-Лючии, причиняла ему беспокойство, но он никому этого не высказывал.
— Ну?
— Риго видел в монастыре Савонаролу. Может, это и не опасно, но сам он планирует задержаться во Флоренции немного дольше обычного, поэтому и попросил меня…
— Почему?
Задетый требовательным тоном Аристо, Карло ограничился немногословным объяснением.
— Он ведь на службе у принца. Ты, наверное, знаешь больше, чем я.
Но, как и Карло, Аристо был Zingaro. И прекрасно знал о том, что цыган легко соврет, если этого требуют обстоятельства.
— Дело не в принце, ведь Валенти пропустил вчерашнее свидание с Его Превосходительством и вообще не должен был уезжать во Флоренцию, не получив указаний. На Родриго это не похоже, так сказал мой хозяин. Он обеспокоен и недоволен.
Прежде чем взяться за поводья, Карло с нарочитой беззаботностью оправил плащ, потом твердо посмотрел в глаза Аристо.
— Я не посвящен в дела брата.
— Этому-то я и не верю. И если ты мне сейчас все подробно не расскажешь, я поеду прямо в Кастелло Монтеверди и сообщу Его Превосходительству, что Родриго обеспокоен и поручил тебе не спускать глаз с Санта-Лючии, он предполагает, что Савонарола и аббатиса замышляют что-то скверное. Можешь быть уверен, ты и глазом моргнуть не успеешь, как принц вытащит Мону Джульетту из монастыря. А это, как я понимаю, идет вразрез с намерениями Валенти преподать ей урок смирения.
У Карло от удивления отвисла челюсть. Но он успел вовремя закрыть рот и спасти свое достоинство.
Ясно, его обошли.
— Риго во Флоренции, ищет Марию, девушку из табора. Она исчезла несколько недель назад, и с тех пор о ней ничего не слышно. Риго чувствует свою ответственность, хотя я считаю это абсурдным, — по лицу Карло пробежала тень раздражения.
Аристо кивнул.
— Тогда пошли. Между нами, мы ведь сможем… э… убедить аббатису позволить повидаться с Моной Джульеттой? В конце концов, я верный слуга принца Монтеверди, а ты — брат ее жениха, — он покачал головой, при упоминании имени цыганки на сердце легло тяжелое предчувствие. — С этой девушкой, Марией, что-то неладное. С Джульеттой тоже… и они обе каким-то образом связаны.