Страница:
Аннабел пожала плечами:
– Никто не встретился.
Пердита задумчиво посмотрела на нее:
– Это ерунда. На свете полно замечательных мужчин. – Прищурившись, Пердита внимательно разглядывала Аннабел. – Надеюсь, тот отвратительный инцидент с Уитом не отвратил тебя от мужчин?
– Нет. Конечно, нет.
– И все-таки надо было тогда вызвать полицию, пусть бы арестовали негодяя. У меня кровь стынет в жилах, едва только представлю себе, что могло произойти, если бы он не был пьян и тебе не удалось бы вырубить его той мраморной статуэткой. – Пердита поцокала языком. – Чертовски жалко эту хорошенькую статуэтку. Я привезла тебе ее из Венеции.
– Раскрыть правду об Уите значило бы убить дядю Луиса.
– Но если он когда-нибудь еще раз попытается проделать то же самое, я лично ножом отрежу ему член.
Аннабел улыбнулась:
– Не думаю, что это потребуется. Я и сама отлично справляюсь с Уитом. Он еще несколько раз подкатывался ко мне после той ночи, но никогда не переходил от слов к делу. Я думаю, что после того удара статуэткой по голове он немного побаивается меня.
Пердита хихикнула:
– Мне нравится думать, что Уит боится тебя.
Из сумочки Аннабел зазвучала музыка Моцарта, на которую она запрограммировала свой мобильник.
– Это твой телефон? – спросила Пердита.
– Мой сотовый. – Аннабел поспешила к прикроватной тумбочке, где оставила свою сумочку. Открыв ее, она достала и раскрыла телефон. Вряд ли это деловой звонок. Не в десять же вечера накануне похорон Лулу.
– Алло.
– Аннабел?
Ее сердце замерло, когда она узнала голос звонившего.
– Да.
– Возможно, ты не станешь говорить со мной, но я должен был позвонить, – сказал Куинн Кортес. – Если хочешь, чтобы я положил трубку, я сделаю это.
– Нет, не надо. Все в порядке. Правда. – Аннабел бросила взгляд на тетю Пердиту, которая следила за ней ястребиным взором.
– Я беспокоился о тебе. В других обстоятельствах я обязательно был бы завтра рядом с тобой.
– Я хотела бы… я тоже хотела бы этого.
– Как ты там? Скажи правду.
– Со мной все в порядке.
– По твоему голосу этого не скажешь.
Как мог этот человек, который едва ее знает, со встречи с которым не прошло и недели, определить по звуку ее голоса, что она держится из последних сил, с трудом носит маску мужественности и контролирует свои эмоции?
– Ты очень проницателен.
– Аннабел… милая…
– Спасибо тебе за заботу, но со мной будет все в порядке. Со мной здесь моя тетя Пердита Остин, так что я не буду одна на похоронах Лулу.
– Я рад, что есть кто-то, кто сможет поддержать тебя.
– А как там у вас? – спросила Аннабел, не желая, чтобы разговор прервался. Звук голоса Куинна удивительным образом успокаивал ее.
– Здесь почти ничего не изменилось. От Гриффина нет ничего нового. И полиция от меня отстала, по крайней мере на какое-то время.
– Значит, у полиции нет никаких новых ключей к расследованию и никаких других подозреваемых?
– Ни новых ключей, ни новых подозреваемых. Только я. Аннабел вздохнула:
– Я… мне нужно идти…
– Я скучаю по тебе.
У нее перехватило горло. «О, Куинн. Я тоже скучаю по тебе».
– Спасибо за то, что позвонил.
– Аннабел…
Она нажала кнопку отключения и, сложив мобильник, бросила его на кровать. Что бы ни сказал Куинн, основные факты остаются неизменными. Первое: он подозревается в убийстве Лулу. И второе: она не должна доверять ему, как бы ей этого ни хотелось.
– Дорогая, кто это был? – спросила Пердита.
– Один друг.
Изогнув вопросительной дугой бровь, Пердита разглядывала Аннабел.
– У тебя порозовели щеки, и ты выглядишь как женщина, говорившая со своим любовником. Кто это был? И не ври мне. Я всегда, еще с тех времен, когда ты была маленькой девочкой, могла определить, когда ты врешь.
– Это был Куинн Кортес.
– Тот, кого подозревают в убийстве Лулу?
– Он не убивал Лулу.
Пердита принялась размышлять вслух:
– Ты встретилась с ним в Мемфисе после смерти Лулу, верно?
Аннабел кивнула.
– Как давно ты его знаешь? Всего пять или шесть дней?
– Да.
– О, моя дорогая девочка, ты влюбилась в него!
– Нет, я… – Слезы затуманили ее глаза. – Я не знаю. Может быть…
– О, моя…
– Из этого ничего не выйдет. Мы больше не увидимся.
– А вот в этом ты ошибаешься, Анни Белли. У тебя могут быть самые благие намерения, но закончится все тем, что ты не сможешь избегать его. Я знаю, что значит любить человека, которого не хочешь любить, человека, от которого одни неприятности. Мне остается только молиться, чтобы он не разбил твое сердце.
Глава 19
Глава 20
– Никто не встретился.
Пердита задумчиво посмотрела на нее:
– Это ерунда. На свете полно замечательных мужчин. – Прищурившись, Пердита внимательно разглядывала Аннабел. – Надеюсь, тот отвратительный инцидент с Уитом не отвратил тебя от мужчин?
– Нет. Конечно, нет.
– И все-таки надо было тогда вызвать полицию, пусть бы арестовали негодяя. У меня кровь стынет в жилах, едва только представлю себе, что могло произойти, если бы он не был пьян и тебе не удалось бы вырубить его той мраморной статуэткой. – Пердита поцокала языком. – Чертовски жалко эту хорошенькую статуэтку. Я привезла тебе ее из Венеции.
– Раскрыть правду об Уите значило бы убить дядю Луиса.
– Но если он когда-нибудь еще раз попытается проделать то же самое, я лично ножом отрежу ему член.
Аннабел улыбнулась:
– Не думаю, что это потребуется. Я и сама отлично справляюсь с Уитом. Он еще несколько раз подкатывался ко мне после той ночи, но никогда не переходил от слов к делу. Я думаю, что после того удара статуэткой по голове он немного побаивается меня.
Пердита хихикнула:
– Мне нравится думать, что Уит боится тебя.
Из сумочки Аннабел зазвучала музыка Моцарта, на которую она запрограммировала свой мобильник.
– Это твой телефон? – спросила Пердита.
– Мой сотовый. – Аннабел поспешила к прикроватной тумбочке, где оставила свою сумочку. Открыв ее, она достала и раскрыла телефон. Вряд ли это деловой звонок. Не в десять же вечера накануне похорон Лулу.
– Алло.
– Аннабел?
Ее сердце замерло, когда она узнала голос звонившего.
– Да.
– Возможно, ты не станешь говорить со мной, но я должен был позвонить, – сказал Куинн Кортес. – Если хочешь, чтобы я положил трубку, я сделаю это.
– Нет, не надо. Все в порядке. Правда. – Аннабел бросила взгляд на тетю Пердиту, которая следила за ней ястребиным взором.
– Я беспокоился о тебе. В других обстоятельствах я обязательно был бы завтра рядом с тобой.
– Я хотела бы… я тоже хотела бы этого.
– Как ты там? Скажи правду.
– Со мной все в порядке.
– По твоему голосу этого не скажешь.
Как мог этот человек, который едва ее знает, со встречи с которым не прошло и недели, определить по звуку ее голоса, что она держится из последних сил, с трудом носит маску мужественности и контролирует свои эмоции?
– Ты очень проницателен.
– Аннабел… милая…
– Спасибо тебе за заботу, но со мной будет все в порядке. Со мной здесь моя тетя Пердита Остин, так что я не буду одна на похоронах Лулу.
– Я рад, что есть кто-то, кто сможет поддержать тебя.
– А как там у вас? – спросила Аннабел, не желая, чтобы разговор прервался. Звук голоса Куинна удивительным образом успокаивал ее.
– Здесь почти ничего не изменилось. От Гриффина нет ничего нового. И полиция от меня отстала, по крайней мере на какое-то время.
– Значит, у полиции нет никаких новых ключей к расследованию и никаких других подозреваемых?
– Ни новых ключей, ни новых подозреваемых. Только я. Аннабел вздохнула:
– Я… мне нужно идти…
– Я скучаю по тебе.
У нее перехватило горло. «О, Куинн. Я тоже скучаю по тебе».
– Спасибо за то, что позвонил.
– Аннабел…
Она нажала кнопку отключения и, сложив мобильник, бросила его на кровать. Что бы ни сказал Куинн, основные факты остаются неизменными. Первое: он подозревается в убийстве Лулу. И второе: она не должна доверять ему, как бы ей этого ни хотелось.
– Дорогая, кто это был? – спросила Пердита.
– Один друг.
Изогнув вопросительной дугой бровь, Пердита разглядывала Аннабел.
– У тебя порозовели щеки, и ты выглядишь как женщина, говорившая со своим любовником. Кто это был? И не ври мне. Я всегда, еще с тех времен, когда ты была маленькой девочкой, могла определить, когда ты врешь.
– Это был Куинн Кортес.
– Тот, кого подозревают в убийстве Лулу?
– Он не убивал Лулу.
Пердита принялась размышлять вслух:
– Ты встретилась с ним в Мемфисе после смерти Лулу, верно?
Аннабел кивнула.
– Как давно ты его знаешь? Всего пять или шесть дней?
– Да.
– О, моя дорогая девочка, ты влюбилась в него!
– Нет, я… – Слезы затуманили ее глаза. – Я не знаю. Может быть…
– О, моя…
– Из этого ничего не выйдет. Мы больше не увидимся.
– А вот в этом ты ошибаешься, Анни Белли. У тебя могут быть самые благие намерения, но закончится все тем, что ты не сможешь избегать его. Я знаю, что значит любить человека, которого не хочешь любить, человека, от которого одни неприятности. Мне остается только молиться, чтобы он не разбил твое сердце.
Глава 19
Утро пятницы было теплым и ясным. В ярко-синем небе ни облачка. Радостно щебетали пичуги, а вдоль выложенной кирпичом извилистой дорожки, ведущей к портику фасада Вандерлей-Холла, в лучах утреннего солнца поблескивали росинками желтые нарциссы. Аннабел открыла застекленные створки балконной двери и ступила наружу, чтобы лучше разглядеть начало этого важного дня – дня, когда Луиза Маргарет Вандерлей упокоится рядом с несколькими поколениями ее предков на частном семейном кладбище. Но погребение начнется только после рвущей сердце долгой заупокойной службы в остинвиллской пресвитерианской церкви на Хай-стрит.
Сегодняшний день, наверное, станет днем воспоминаний о хороших временах, счастливых моментах в жизни Лулу. Дядя Луис попросил Аннабел сказать панегирик. Она знала, что он попросит, боялась, что попросит, но после смерти отца смирилась с тем фактом, что ей выпало играть роль хранителя традиций семьи Вандерлей, которую прежде выполнял ее отец.
Вчера вечером, после того как тетя Пердита ушла к себе, Аннабел еще долго работала над составлением панегирика. Она надеялась, что подобрала справедливые слова о Луизе Вандерлей; о том, кем мог бы стать этот красивый ребенок с огромными глазами, стремившийся объять необъятное. Такую Лулу Аннабел помнила очень хорошо. Такую Лулу Аннабел любила.
Глядя на огромную лужайку усадьбы Вандерлей-Холл, которую поддерживала в идеальном порядке целая бригада садовников, Аннабел вспоминала свое детство, значительную часть которого провела здесь, в родовом поместье. Лулу была младше, но обычно они играли вместе. Это было время, когда Аннабел любила Лулу, как свою родную сестру. Днем они резвились в пруду на заднем дворе, а теплыми вечерами ловили светлячков. Хотя кожа у обеих была белая, Лулу загорала до черноты, а Аннабел часто обгорала до пузырей. Они любили играть в прятки и находили множество укромных местечек на территории поместья, где можно было надежно спрятаться. Всегда счастливые. Всегда в безопасности. Или Аннабел так только казалось?
Почему Лулу не рассказала, что с ней происходит? Если бы она обратилась к дяде Луису, тете Мета Энн или к родителям Аннабел! Или пришла бы к Аннабел и поделилась с ней. Но она хранила свою ужасную тайну, жила с ней, терпела это и позволила превратить себя из чудного, невинного ребенка в лишенное моральных принципов неистовое существо.
Если бы только у Лулу все сложилось иначе. Если бы только…
Слишком поздно для «если бы только». Для Лулу не наступит завтра. Во всяком случае, не здесь, не в этом мире.
Держась за кованые перила, Аннабел вдыхала свежий весенний воздух и радовалась тому, что живет, как может радоваться жизни только тот, кто недавно потерял любимого человека. Смерть члена семьи напомнила ей о бренности и скоротечности жизни.
Из состояния задумчивости ее вывел телефонный звонок. Аннабел поняла, что это ее сотовый телефон. Неужели опять Куинн? Оставив двери на балкон распахнутыми, она бросилась в спальню, к прикроватной тумбочке, где лежал ее мобильник. Схватила телефон, раскрыла его и затаила дыхание.
– Алло.
– Аннабел?
Это был Куинн.
– Как у тебя настроение с утра? – спросил он.
– Хочется плакать. Нервничаю. Трушу перед чтением панегирика Лулу.
– Все будет в порядке. Ты скажешь очень правильные слова.
– Думаешь?
– Ты скажешь, каким чудесным человеком была Лулу, как ты ее любила, как близки вы с ней были в детстве. – Куинн замолчал, ожидая ответа Аннабел, но она тоже молчала, и он продолжил: – Лулу стремилась получить от жизни как можно больше впечатлений. Она хотела испробовать все, она любила рисковать.
– Ты же знаешь, что это лишь одна из ее сторон.
– Нет, к сожалению, не знаю. Мы не были настолько близки. Редко говорили о нашей личной жизни, детстве, семьях.
– Странно слышать, что вы не были настолько близки, когда вы были любовниками. Большей близости я себе и не представляю.
После длинной паузы Куинн сказал:
– Мы с Лулу занимались сексом. Это не любовь. Мы не любили друг друга. А секс не всегда сближает.
«А ты любил когда-нибудь?» – хотелось спросить Аннабел, но она не спросила.
– Я понимаю.
– Правда?
– Да.
– Если бы мы с тобой занимались сексом, близость была бы, – сказал он приглушенным низким голосом. Чарующим голосом.
По телу Аннабел прокатилась волна чувственного жара.
– Пожалуйста, не надо…
– Мне извиниться за то, что я хочу тебя?
– Нет. Но я не могу… мы не можем. Ты сам сказал, что хочешь меня так, как хотел бесчисленное множество других женщин.
– Я солгал. Ни одну женщину я не хотел так, как хочу тебя. Глухие удары бешено колотившегося сердца отдавались у Аннабел в ушах. Мышцы ее живота напряглись.
– Ты сказал, что не станешь разбивать мне сердце.
«Отрицай и это, – мысленно молила его она. – Скажи, что никогда не причинишь мне боль, никогда не разобьешь мое сердце. Поклянись, что я могу доверять тебе». Он молчал.
– Куинн!
– После похорон, когда ты сделаешь все, что нужно, возвращайся в Мемфис.
– Я подумаю, но сейчас мне нужно идти.
– Я буду думать о тебе сегодня.
«И я буду думать о тебе и желать, чтобы ты оказался здесь».
– Прощай, Куинн. – Аннабел отключила телефон, боясь, что скажет что-нибудь такое, о чем потом будет жалеть, даст обещание, которого не следовало бы давать.
Свет послеполуденного солнца, теплый и чистый, мерцал на белом гробу и сверкал на его позолоченной отделке. Легкий весенний ветерок овевал верхушки деревьев и ласкал кожу. Запах свежевыкопанной земли, горкой возвышавшейся на противоположном конце могилы, смешивался с ароматом свежескошенной травы. В конце своей короткой речи пресвитерианский священник, доктор Портер, процитировал Священное Писание, Аннабел взглянула на сидевшего справа от нее дядю Луиса. Он выглядел очень старым, очень усталым и невыносимо скорбным. Уит стоял позади отца и бережно держал его за плечи. Он вел себя, как подобает хорошему сыну, проявляя заботу о слабом здоровье и расстроенном эмоциональном состоянии отца. Несмотря на презрительное отношение к кузену, Аннабел не могла не признать, что сегодня он вел себя так, как надо, а не так, как всегда. Но ведь она тоже изменила себе, когда говорила панегирик Лулу. У дяди Луиса выросли плохие дети, судьба дочери была предрешена действиями сына. Лулу можно было простить. Уита нельзя.
Когда доктор Портер закончил молитву, волынщик сыграл «Удивительную благодать», и собравшаяся на церемонию толпа начала расходиться. В погребальной службе предстояло участвовать только членам семьи и близким друзьям. И только они вернутся потом в дом, чтобы разделить общую скорбь.
Перед началом скорбной церемонии Аннабел заметила в толпе снаружи сержанта Джорджа и подошла к нему, чтобы поблагодарить за то, что он приехал из Мемфиса на похороны. Он был преисполнен сочувствия и участия, предлагал сделать для нее все, что в его силах. Неожиданно для себя Аннабел пригласила его на погребение. Нельзя сказать, что она на самом деле хотела, чтобы Чад Джордж был сегодня с ней, но он был рядом, такой доступный и сговорчивый. Тогда как человек, который ей действительно был нужен – и сейчас, и вообще, – при всем его желании не мог быть с ней.
Поднявшись, Аннабел помогла Уиту поставить на ноги дядю Луиса. Они отвели его к лимузину и усадили на заднее сиденье. Затем Аннабел повернулась к Чаду, стоявшему в стороне ото всех и, по-видимому, поджидавшему ее.
– Пойдемте со мной, – сказала она.
– Вы уверены, что хотите, чтобы я там присутствовал?
– Уверена. Иначе я не пригласила бы вас. – Она протянула ему руку.
Чад мягко пожал ее руку.
– Вы ведь знаете, Аннабел, я все сделал бы для вас. Все, что угодно.
Она улыбнулась ему:
– Будьте сегодня моим другом. Моим заботливым, надежным другом.
– Почту за честь.
Когда они подошли к ее «кадиллаку», Чад предложил отвезти ее, и она охотно бросила ему ключи. Приятно было передоверить кому-то другому даже такую незначительную работу. Тому, на кого она безоговорочно могла рассчитывать.
Чад относился к тому типу мужчин, который должен был бы нравиться Аннабел. Он чем-то напоминал ей Криса. Пожалуй, он слишком красив для мужчины, однако это не помешало ему быть настоящим мужчиной. К тому же Чад был полицейским детективом, племянником конгрессмена. Видимо, из хорошей семьи. Не богатой, по меркам Вандерлеев, но респектабельной. Она могла доверять Чаду. Он не стал бы ей лгать. И не разбил бы сердце, если бы она вступила с ним в связь.
«Он не разбил бы твое сердце, потому что ты не любишь его. Он тебе нравится. Ты с уважением относишься к его профессии. И тебе хотелось бы испытывать к нему те же чувства, что к Куинну. Но ты не испытываешь таких чувств».
«Нет, не испытываю, но, может быть, все-таки испытаю?»
Обслужив сначала гостей, Сандерс подал бокал бурбона Гриффину, и мужчины отвлеклись на напитки. Куинн сделал несколько круговых движений рукой до образования водоворота в бокале, поднес его к губам и сделал глоток. Превосходно. Другого от Гриффина Пауэлла он и не ждал. Пауэлл обладал естественным, не выставляемым напоказ, своеобразным стилем, тогда как у Куинна то был всего лишь внешний, наносной лоск. Куинн не был знатоком хороших вин или прославленных крепких напитков. Когда ему хотелось почувствовать опьянение, он накачивался пивом, однако всем напиткам предпочитал чай со льдом. Может быть, пример матери, которая присосалась к бутылке с виски, когда он был еще мальчишкой, и впоследствии окончательно спилась, настроил его против спиртного еще в раннем возрасте.
– Я заказал ужин в номер, – сказал Гриффин. – Если не возражаете, к нам присоединится Сандерс.
– Я не против, – сказал Куинн. Интуитивно он чувствовал, что между Пауэллом и Сандерсом существует более сложная связь, чем взаимоотношения работодателя и служащего.
– Конечно, – добавил Джадд Уокер.
– Но прежде чем приняться за еду, обсудим дела. – Гриффин поставил на стол бокал с бурбоном и взял стандартный лист бумаги. – Сегодня я получил информацию, которая подтверждает мою теорию: кто-то убивает любовниц Куинна.
У Куинна свело живот.
– Только, пожалуйста, не говорите, что убита еще одна моя бывшая любовница.
– Вы помните Карлу Милликан? – спросил Гриффин.
– Да. Она – дизайнер по интерьерам. Мы встретились поздним летом на вечеринке, организованной нашим общим другом, квартиру которого она декорировала.
– Вы знали, что Карла была убита четыре месяца назад?
Куинну стало нехорошо. Застучало в висках.
– Нет, понятия не имел.
– Между вами были близкие отношения? – Гриффин сфокусировал внимание на глазах Куинна.
«Что он пытается там вычитать? Определяет, можно ли мне верить? Или выискивает признаки того, что я не стану врать ему?»
– Если бы Карлу убили в Хьюстоне, я узнал бы об этом из газет, а я не помню…
– За два месяца до своей гибели она переехала в Даллас.
– Ее убийцу поймали? – спросил Джадд. Гриффин помотал головой.
– А способ ее убийства был тот же, что и у убийцы Лулу Вандерлей и Кендал Уэллс? – спросил Джадд.
– Да. Карла была задушена. И у нее был отрезан указательный палец правой руки.
– Проклятие! – Куинн поставил бокал на кофейный столик и встал. – Ничего не понимаю. – Вдруг, что-то вспомнив, он встрепенулся. – Я был в Далласе четыре месяца назад. Совсем недолго. Слетал на один день и сразу же вернулся в Хьюстон.
– Вы прилетели в Даллас двадцатого ноября и улетели в Хьюстон двадцать первого, – сказал Гриффин. – Вы были приглашены в качестве консультанта. Старый приятель по юридическому факультету собирался раскрутить крупное дело и хотел использовать ваши мозги.
– Сейчас вы скажете, что Карла была убита двадцатого ноября.
– Вот именно. Она была убита в то время, когда вы были в Далласе. Можете вспомнить, что вы тогда делали между десятью вечера и часом ночи?
– Спал в своем гостиничном номере.
– Кто-нибудь может подтвердить это? – одновременно спросили Джадд и Гриффин.
– Нет, черт возьми! Как я могу доказать это, если я был один?
– Кто-то очень старается подставить вас, – сказал Джадд. – Если только вы не Джекил и Хайд и, убивая этих женщин, одна часть вашего «я» не знает, что делает другая.
– Не стоит шутить по этому поводу, – одернул Куинн своего адвоката.
«Боже, был ли у меня один из тех приступов затмения, когда я находился в Далласе? Думай, черт возьми, думай. Попытайся вспомнить. Первый странный приступ сна случился в Новом Орлеане около года назад. А в Далласе? Да. О Господи, да, в Далласе был второй. И оба раза были убиты женщины. Точно так же, как здесь, в Мемфисе, когда убили Лулу и Кендал. Возможно ли, чтобы это я убил всех этих женщин? Нет. Я не убийца. И у меня не было причин убивать ни Джой, ни Карлу, ни Лулу, ни Кендал».
– Четыре женщины, с которыми у вас была связь, мертвы, – сказал Гриффин. – Все они задушены, и у каждой на правой руке отрезан указательный палец. Здесь действует серийный убийца.
– Серийный убийца, который как-то связан с Куинном, – добавил Джадд.
Куинна все больше охватывала злость, заслоняя чувство вины. Ярость рвалась наружу. Он ходил взад и вперед по комнате, и адреналин заставлял его накручивать все новые круги. Ему хотелось наброситься на кого-то, что-нибудь разломать.
– Постарайтесь дышать глубже и успокойтесь, – посоветовал Гриффин. – Вы хотели бы выпустить пар, но это не поможет.
– Кто-то убил четырех моих любовниц, каждый раз подстраивая все так, чтобы подозрение пало на меня. Как я могу, черт побери, успокоиться? Четыре женщины погибли из-за меня.
– Гриффин прав. Вам нужно обуздать свой нрав, иначе сами же пострадаете от этого, – заметил Джадд, и его спокойная и по-адвокатски сдержанная манера вести себя еще больше разъярила Куинна.
– Не ваша вина, что какой-то псих выбрал мишенью женщин, с которыми у вас была связь. Но кто бы ни убил этих женщин, он, по-видимому, не хочет вашей смерти, по крайней мере пока. Ему надо, чтобы вы страдали, – сказал Куинну Гриффин. – Он хочет, чтобы вы разгадали его план, почувствовали свою вину и мучились угрызениями совести.
– При этом ему пришлось здорово потрудиться, чтобы удостовериться, что у вас нет алиби на все те случаи, когда совершались убийства, – добавил Джадд.
«А что, если он еще и здорово постарался, чтобы я наверняка отключался и не имел алиби на те пару часов, когда совершались убийства? Возможно, мои специфические сонные приступы специально кем-то организованы. Но кем? И как?»
Единственными достаточно близкими людьми, которые могли бы незаметно подсыпать ему какой-нибудь транквилизатор, были Марси, Эрон и Джейс. Три человека, которым он всецело доверял. Но они не были с ним ни в Новом Орлеане, ни в Далласе. Или кто-то из них последовал за ним? Нет, Господи, нет!
– Надеюсь, вы понимаете, что я должен проинформировать Аннабел Вандерлей? – сказал Гриффин.
– Да, я знаю. Нужно сказать Аннабел и сообщить в полицию.
– Однако полицейские могут расценить это как свидетельство того, что вы и есть серийный убийца. И все же для вас будет лучше, если мы скажем им, прежде чем они сами обнаружат факты, касающиеся Джой Эллис и Карлы Милликан.
– А вы считаете, что это реально? – спросил Куинн. Гриффин кивнул.
– Джим Нортон – чертовски хороший детектив. По-моему, он будет копать до тех пор, пока не найдет все, что можно, о вас и о любом другом, кого подозревает как возможного убийцу Лулу Вандерлей.
– Да, наверное, вы правы. – Куинн сделал пару глубоких вдохов, как советовал Гриффин, и добавил: – Я хотел бы поговорить с Джаддом наедине. Вы не против?
Гриффин покачал головой:
– Обмен информацией между клиентом и адвокатом?
– Да.
Гриффин без лишних разговоров покинул гостиную. Как только за ним закрылась дверь спальни, Куинн сел напротив Джадда Уокера и внимательно посмотрел ему в глаза.
– Почти год назад, когда я был в Новом Орлеане, со мной случился странный приступ безудержной сонливости. В то время я не обратил на это особого внимания. Подумал, что непривычно много выпил и несколько переутомился, проведя ночь с некой леди. С Джой Эллис. Я помню, что меня потянуло в сон внезапно. Я глубоко заснул в своем номере в гостинице и проснулся через пару часов с головной болью. Я успел забыть об этом, когда через несколько месяцев повторилось то же самое. В Далласе. В ту самую ночь, когда, как сказал Гриффин, убили Карлу.
– Позвольте мне отгадать, что было дальше, – сказал Джадд. – У вас были такие же приступы сонливости в тот вечер, когда убили Лулу, и тогда, когда была убита Кендал.
– Да. На пути из Нашвилла в тот вечер, когда погибла Лулу, мне пришлось на какое-то время остановиться. И так же произошло в прошлый понедельник, когда я ехал к Кендал. Я съехал с автострады и заснул.
– Почему вы не обратились к врачу по поводу этих странных приступов?
– Дело в том, что до недавнего времени у меня было всего два приступа. И произошли они с интервалом в несколько месяцев. Когда же еще два случились уже здесь, в Мемфисе, я начал думать, что, возможно, нездоров, и решил по возвращении в Хьюстон обратиться к врачу.
– Вы ведь прекрасно себе представляете, как полиция может интерпретировать эту информацию.
– Они посчитают, что я сумасшедший, который, полагая, будто он спал, на самом деле в это время убивал своих любовниц. И решат, что всех их задушил я.
– Возможно ли, что их действительно убили вы? – спросил Джадд.
– Нет! Нет, я не мог. У меня не было причин убивать их.
Сегодняшний день, наверное, станет днем воспоминаний о хороших временах, счастливых моментах в жизни Лулу. Дядя Луис попросил Аннабел сказать панегирик. Она знала, что он попросит, боялась, что попросит, но после смерти отца смирилась с тем фактом, что ей выпало играть роль хранителя традиций семьи Вандерлей, которую прежде выполнял ее отец.
Вчера вечером, после того как тетя Пердита ушла к себе, Аннабел еще долго работала над составлением панегирика. Она надеялась, что подобрала справедливые слова о Луизе Вандерлей; о том, кем мог бы стать этот красивый ребенок с огромными глазами, стремившийся объять необъятное. Такую Лулу Аннабел помнила очень хорошо. Такую Лулу Аннабел любила.
Глядя на огромную лужайку усадьбы Вандерлей-Холл, которую поддерживала в идеальном порядке целая бригада садовников, Аннабел вспоминала свое детство, значительную часть которого провела здесь, в родовом поместье. Лулу была младше, но обычно они играли вместе. Это было время, когда Аннабел любила Лулу, как свою родную сестру. Днем они резвились в пруду на заднем дворе, а теплыми вечерами ловили светлячков. Хотя кожа у обеих была белая, Лулу загорала до черноты, а Аннабел часто обгорала до пузырей. Они любили играть в прятки и находили множество укромных местечек на территории поместья, где можно было надежно спрятаться. Всегда счастливые. Всегда в безопасности. Или Аннабел так только казалось?
Почему Лулу не рассказала, что с ней происходит? Если бы она обратилась к дяде Луису, тете Мета Энн или к родителям Аннабел! Или пришла бы к Аннабел и поделилась с ней. Но она хранила свою ужасную тайну, жила с ней, терпела это и позволила превратить себя из чудного, невинного ребенка в лишенное моральных принципов неистовое существо.
Если бы только у Лулу все сложилось иначе. Если бы только…
Слишком поздно для «если бы только». Для Лулу не наступит завтра. Во всяком случае, не здесь, не в этом мире.
Держась за кованые перила, Аннабел вдыхала свежий весенний воздух и радовалась тому, что живет, как может радоваться жизни только тот, кто недавно потерял любимого человека. Смерть члена семьи напомнила ей о бренности и скоротечности жизни.
Из состояния задумчивости ее вывел телефонный звонок. Аннабел поняла, что это ее сотовый телефон. Неужели опять Куинн? Оставив двери на балкон распахнутыми, она бросилась в спальню, к прикроватной тумбочке, где лежал ее мобильник. Схватила телефон, раскрыла его и затаила дыхание.
– Алло.
– Аннабел?
Это был Куинн.
– Как у тебя настроение с утра? – спросил он.
– Хочется плакать. Нервничаю. Трушу перед чтением панегирика Лулу.
– Все будет в порядке. Ты скажешь очень правильные слова.
– Думаешь?
– Ты скажешь, каким чудесным человеком была Лулу, как ты ее любила, как близки вы с ней были в детстве. – Куинн замолчал, ожидая ответа Аннабел, но она тоже молчала, и он продолжил: – Лулу стремилась получить от жизни как можно больше впечатлений. Она хотела испробовать все, она любила рисковать.
– Ты же знаешь, что это лишь одна из ее сторон.
– Нет, к сожалению, не знаю. Мы не были настолько близки. Редко говорили о нашей личной жизни, детстве, семьях.
– Странно слышать, что вы не были настолько близки, когда вы были любовниками. Большей близости я себе и не представляю.
После длинной паузы Куинн сказал:
– Мы с Лулу занимались сексом. Это не любовь. Мы не любили друг друга. А секс не всегда сближает.
«А ты любил когда-нибудь?» – хотелось спросить Аннабел, но она не спросила.
– Я понимаю.
– Правда?
– Да.
– Если бы мы с тобой занимались сексом, близость была бы, – сказал он приглушенным низким голосом. Чарующим голосом.
По телу Аннабел прокатилась волна чувственного жара.
– Пожалуйста, не надо…
– Мне извиниться за то, что я хочу тебя?
– Нет. Но я не могу… мы не можем. Ты сам сказал, что хочешь меня так, как хотел бесчисленное множество других женщин.
– Я солгал. Ни одну женщину я не хотел так, как хочу тебя. Глухие удары бешено колотившегося сердца отдавались у Аннабел в ушах. Мышцы ее живота напряглись.
– Ты сказал, что не станешь разбивать мне сердце.
«Отрицай и это, – мысленно молила его она. – Скажи, что никогда не причинишь мне боль, никогда не разобьешь мое сердце. Поклянись, что я могу доверять тебе». Он молчал.
– Куинн!
– После похорон, когда ты сделаешь все, что нужно, возвращайся в Мемфис.
– Я подумаю, но сейчас мне нужно идти.
– Я буду думать о тебе сегодня.
«И я буду думать о тебе и желать, чтобы ты оказался здесь».
– Прощай, Куинн. – Аннабел отключила телефон, боясь, что скажет что-нибудь такое, о чем потом будет жалеть, даст обещание, которого не следовало бы давать.
Свет послеполуденного солнца, теплый и чистый, мерцал на белом гробу и сверкал на его позолоченной отделке. Легкий весенний ветерок овевал верхушки деревьев и ласкал кожу. Запах свежевыкопанной земли, горкой возвышавшейся на противоположном конце могилы, смешивался с ароматом свежескошенной травы. В конце своей короткой речи пресвитерианский священник, доктор Портер, процитировал Священное Писание, Аннабел взглянула на сидевшего справа от нее дядю Луиса. Он выглядел очень старым, очень усталым и невыносимо скорбным. Уит стоял позади отца и бережно держал его за плечи. Он вел себя, как подобает хорошему сыну, проявляя заботу о слабом здоровье и расстроенном эмоциональном состоянии отца. Несмотря на презрительное отношение к кузену, Аннабел не могла не признать, что сегодня он вел себя так, как надо, а не так, как всегда. Но ведь она тоже изменила себе, когда говорила панегирик Лулу. У дяди Луиса выросли плохие дети, судьба дочери была предрешена действиями сына. Лулу можно было простить. Уита нельзя.
Когда доктор Портер закончил молитву, волынщик сыграл «Удивительную благодать», и собравшаяся на церемонию толпа начала расходиться. В погребальной службе предстояло участвовать только членам семьи и близким друзьям. И только они вернутся потом в дом, чтобы разделить общую скорбь.
Перед началом скорбной церемонии Аннабел заметила в толпе снаружи сержанта Джорджа и подошла к нему, чтобы поблагодарить за то, что он приехал из Мемфиса на похороны. Он был преисполнен сочувствия и участия, предлагал сделать для нее все, что в его силах. Неожиданно для себя Аннабел пригласила его на погребение. Нельзя сказать, что она на самом деле хотела, чтобы Чад Джордж был сегодня с ней, но он был рядом, такой доступный и сговорчивый. Тогда как человек, который ей действительно был нужен – и сейчас, и вообще, – при всем его желании не мог быть с ней.
Поднявшись, Аннабел помогла Уиту поставить на ноги дядю Луиса. Они отвели его к лимузину и усадили на заднее сиденье. Затем Аннабел повернулась к Чаду, стоявшему в стороне ото всех и, по-видимому, поджидавшему ее.
– Пойдемте со мной, – сказала она.
– Вы уверены, что хотите, чтобы я там присутствовал?
– Уверена. Иначе я не пригласила бы вас. – Она протянула ему руку.
Чад мягко пожал ее руку.
– Вы ведь знаете, Аннабел, я все сделал бы для вас. Все, что угодно.
Она улыбнулась ему:
– Будьте сегодня моим другом. Моим заботливым, надежным другом.
– Почту за честь.
Когда они подошли к ее «кадиллаку», Чад предложил отвезти ее, и она охотно бросила ему ключи. Приятно было передоверить кому-то другому даже такую незначительную работу. Тому, на кого она безоговорочно могла рассчитывать.
Чад относился к тому типу мужчин, который должен был бы нравиться Аннабел. Он чем-то напоминал ей Криса. Пожалуй, он слишком красив для мужчины, однако это не помешало ему быть настоящим мужчиной. К тому же Чад был полицейским детективом, племянником конгрессмена. Видимо, из хорошей семьи. Не богатой, по меркам Вандерлеев, но респектабельной. Она могла доверять Чаду. Он не стал бы ей лгать. И не разбил бы сердце, если бы она вступила с ним в связь.
«Он не разбил бы твое сердце, потому что ты не любишь его. Он тебе нравится. Ты с уважением относишься к его профессии. И тебе хотелось бы испытывать к нему те же чувства, что к Куинну. Но ты не испытываешь таких чувств».
«Нет, не испытываю, но, может быть, все-таки испытаю?»
Обслужив сначала гостей, Сандерс подал бокал бурбона Гриффину, и мужчины отвлеклись на напитки. Куинн сделал несколько круговых движений рукой до образования водоворота в бокале, поднес его к губам и сделал глоток. Превосходно. Другого от Гриффина Пауэлла он и не ждал. Пауэлл обладал естественным, не выставляемым напоказ, своеобразным стилем, тогда как у Куинна то был всего лишь внешний, наносной лоск. Куинн не был знатоком хороших вин или прославленных крепких напитков. Когда ему хотелось почувствовать опьянение, он накачивался пивом, однако всем напиткам предпочитал чай со льдом. Может быть, пример матери, которая присосалась к бутылке с виски, когда он был еще мальчишкой, и впоследствии окончательно спилась, настроил его против спиртного еще в раннем возрасте.
– Я заказал ужин в номер, – сказал Гриффин. – Если не возражаете, к нам присоединится Сандерс.
– Я не против, – сказал Куинн. Интуитивно он чувствовал, что между Пауэллом и Сандерсом существует более сложная связь, чем взаимоотношения работодателя и служащего.
– Конечно, – добавил Джадд Уокер.
– Но прежде чем приняться за еду, обсудим дела. – Гриффин поставил на стол бокал с бурбоном и взял стандартный лист бумаги. – Сегодня я получил информацию, которая подтверждает мою теорию: кто-то убивает любовниц Куинна.
У Куинна свело живот.
– Только, пожалуйста, не говорите, что убита еще одна моя бывшая любовница.
– Вы помните Карлу Милликан? – спросил Гриффин.
– Да. Она – дизайнер по интерьерам. Мы встретились поздним летом на вечеринке, организованной нашим общим другом, квартиру которого она декорировала.
– Вы знали, что Карла была убита четыре месяца назад?
Куинну стало нехорошо. Застучало в висках.
– Нет, понятия не имел.
– Между вами были близкие отношения? – Гриффин сфокусировал внимание на глазах Куинна.
«Что он пытается там вычитать? Определяет, можно ли мне верить? Или выискивает признаки того, что я не стану врать ему?»
– Если бы Карлу убили в Хьюстоне, я узнал бы об этом из газет, а я не помню…
– За два месяца до своей гибели она переехала в Даллас.
– Ее убийцу поймали? – спросил Джадд. Гриффин помотал головой.
– А способ ее убийства был тот же, что и у убийцы Лулу Вандерлей и Кендал Уэллс? – спросил Джадд.
– Да. Карла была задушена. И у нее был отрезан указательный палец правой руки.
– Проклятие! – Куинн поставил бокал на кофейный столик и встал. – Ничего не понимаю. – Вдруг, что-то вспомнив, он встрепенулся. – Я был в Далласе четыре месяца назад. Совсем недолго. Слетал на один день и сразу же вернулся в Хьюстон.
– Вы прилетели в Даллас двадцатого ноября и улетели в Хьюстон двадцать первого, – сказал Гриффин. – Вы были приглашены в качестве консультанта. Старый приятель по юридическому факультету собирался раскрутить крупное дело и хотел использовать ваши мозги.
– Сейчас вы скажете, что Карла была убита двадцатого ноября.
– Вот именно. Она была убита в то время, когда вы были в Далласе. Можете вспомнить, что вы тогда делали между десятью вечера и часом ночи?
– Спал в своем гостиничном номере.
– Кто-нибудь может подтвердить это? – одновременно спросили Джадд и Гриффин.
– Нет, черт возьми! Как я могу доказать это, если я был один?
– Кто-то очень старается подставить вас, – сказал Джадд. – Если только вы не Джекил и Хайд и, убивая этих женщин, одна часть вашего «я» не знает, что делает другая.
– Не стоит шутить по этому поводу, – одернул Куинн своего адвоката.
«Боже, был ли у меня один из тех приступов затмения, когда я находился в Далласе? Думай, черт возьми, думай. Попытайся вспомнить. Первый странный приступ сна случился в Новом Орлеане около года назад. А в Далласе? Да. О Господи, да, в Далласе был второй. И оба раза были убиты женщины. Точно так же, как здесь, в Мемфисе, когда убили Лулу и Кендал. Возможно ли, чтобы это я убил всех этих женщин? Нет. Я не убийца. И у меня не было причин убивать ни Джой, ни Карлу, ни Лулу, ни Кендал».
– Четыре женщины, с которыми у вас была связь, мертвы, – сказал Гриффин. – Все они задушены, и у каждой на правой руке отрезан указательный палец. Здесь действует серийный убийца.
– Серийный убийца, который как-то связан с Куинном, – добавил Джадд.
Куинна все больше охватывала злость, заслоняя чувство вины. Ярость рвалась наружу. Он ходил взад и вперед по комнате, и адреналин заставлял его накручивать все новые круги. Ему хотелось наброситься на кого-то, что-нибудь разломать.
– Постарайтесь дышать глубже и успокойтесь, – посоветовал Гриффин. – Вы хотели бы выпустить пар, но это не поможет.
– Кто-то убил четырех моих любовниц, каждый раз подстраивая все так, чтобы подозрение пало на меня. Как я могу, черт побери, успокоиться? Четыре женщины погибли из-за меня.
– Гриффин прав. Вам нужно обуздать свой нрав, иначе сами же пострадаете от этого, – заметил Джадд, и его спокойная и по-адвокатски сдержанная манера вести себя еще больше разъярила Куинна.
– Не ваша вина, что какой-то псих выбрал мишенью женщин, с которыми у вас была связь. Но кто бы ни убил этих женщин, он, по-видимому, не хочет вашей смерти, по крайней мере пока. Ему надо, чтобы вы страдали, – сказал Куинну Гриффин. – Он хочет, чтобы вы разгадали его план, почувствовали свою вину и мучились угрызениями совести.
– При этом ему пришлось здорово потрудиться, чтобы удостовериться, что у вас нет алиби на все те случаи, когда совершались убийства, – добавил Джадд.
«А что, если он еще и здорово постарался, чтобы я наверняка отключался и не имел алиби на те пару часов, когда совершались убийства? Возможно, мои специфические сонные приступы специально кем-то организованы. Но кем? И как?»
Единственными достаточно близкими людьми, которые могли бы незаметно подсыпать ему какой-нибудь транквилизатор, были Марси, Эрон и Джейс. Три человека, которым он всецело доверял. Но они не были с ним ни в Новом Орлеане, ни в Далласе. Или кто-то из них последовал за ним? Нет, Господи, нет!
– Надеюсь, вы понимаете, что я должен проинформировать Аннабел Вандерлей? – сказал Гриффин.
– Да, я знаю. Нужно сказать Аннабел и сообщить в полицию.
– Однако полицейские могут расценить это как свидетельство того, что вы и есть серийный убийца. И все же для вас будет лучше, если мы скажем им, прежде чем они сами обнаружат факты, касающиеся Джой Эллис и Карлы Милликан.
– А вы считаете, что это реально? – спросил Куинн. Гриффин кивнул.
– Джим Нортон – чертовски хороший детектив. По-моему, он будет копать до тех пор, пока не найдет все, что можно, о вас и о любом другом, кого подозревает как возможного убийцу Лулу Вандерлей.
– Да, наверное, вы правы. – Куинн сделал пару глубоких вдохов, как советовал Гриффин, и добавил: – Я хотел бы поговорить с Джаддом наедине. Вы не против?
Гриффин покачал головой:
– Обмен информацией между клиентом и адвокатом?
– Да.
Гриффин без лишних разговоров покинул гостиную. Как только за ним закрылась дверь спальни, Куинн сел напротив Джадда Уокера и внимательно посмотрел ему в глаза.
– Почти год назад, когда я был в Новом Орлеане, со мной случился странный приступ безудержной сонливости. В то время я не обратил на это особого внимания. Подумал, что непривычно много выпил и несколько переутомился, проведя ночь с некой леди. С Джой Эллис. Я помню, что меня потянуло в сон внезапно. Я глубоко заснул в своем номере в гостинице и проснулся через пару часов с головной болью. Я успел забыть об этом, когда через несколько месяцев повторилось то же самое. В Далласе. В ту самую ночь, когда, как сказал Гриффин, убили Карлу.
– Позвольте мне отгадать, что было дальше, – сказал Джадд. – У вас были такие же приступы сонливости в тот вечер, когда убили Лулу, и тогда, когда была убита Кендал.
– Да. На пути из Нашвилла в тот вечер, когда погибла Лулу, мне пришлось на какое-то время остановиться. И так же произошло в прошлый понедельник, когда я ехал к Кендал. Я съехал с автострады и заснул.
– Почему вы не обратились к врачу по поводу этих странных приступов?
– Дело в том, что до недавнего времени у меня было всего два приступа. И произошли они с интервалом в несколько месяцев. Когда же еще два случились уже здесь, в Мемфисе, я начал думать, что, возможно, нездоров, и решил по возвращении в Хьюстон обратиться к врачу.
– Вы ведь прекрасно себе представляете, как полиция может интерпретировать эту информацию.
– Они посчитают, что я сумасшедший, который, полагая, будто он спал, на самом деле в это время убивал своих любовниц. И решат, что всех их задушил я.
– Возможно ли, что их действительно убили вы? – спросил Джадд.
– Нет! Нет, я не мог. У меня не было причин убивать их.
Глава 20
Джим Нортон посмотрел на разложенные на столе папки, содержащие информацию о двух убийствах, по которым в настоящее время работало полицейское управление. Предполагалось, что оба преступления связаны между собой и скорее всего были совершены одним и тем же человеком, и на Джима как на старшего детектива, ведущего оба этих дела, давил тяжелый груз ответственности. В то время как Чад уехал, чтобы попытаться заслужить благосклонность Аннабел Вандерлей, Джим оставался на работе. Когда утром Чад сказал ему, что уезжает в штат Миссисипи на похороны Лулу, Джиму очень хотелось спросить зачем. Но он знал зачем. Этот самонадеянный парень думал, что у него все еще есть шанс соблазнить мисс Вандерлей. Но Джим решил, что попытка вправить мозги партнеру вряд ли что-то даст. Аннабел сама в конце концов поставит его на место, это только вопрос времени. Возможно, Чад рассчитывал на то, что, когда Кортеса арестуют за убийства Лулу и Кендал, Аннабел понадобится плечо, чтобы выплакаться. Он надеялся на результаты анализа ДНК, которые должны были доказать, что отцом ребенка Лулу является Кортес.
Джим снова прочитал полученные менее часа назад результаты ДНК-анализа, чтобы убедиться, что при первом чтении он не ошибся. Сукин сын! По роду своей работы Джим встречал самых разных подонков, живущих на этой земле, и ему казалось, что его уже мало чем можно удивить. И тем не менее от некоторых вещей его все еще тошнило. Например, таких, как эти результаты анализа.
Он подождет, пока вернется Чад, и поделится с ним этой информацией. Вот уж Чад разозлится. А может, стоит сказать ему, что результаты будут готовы только завтра утром, ведь уже седьмой час, и раньше утра все равно не удастся собрать основных фигурантов.
– Собираешься сидеть здесь всю ночь, Нортон? – спросил такой же старый профессионал, как и он, лейтенант Эд Палмер, который, натягивая куртку, проходил мимо открытой двери кабинета Джима.
Джим помотал головой:
– Нет, уйду через несколько минут. Собираюсь поехать к бывшей жене на встречу с сынишкой. Он позвонил мне и пригласил на ужин.
– Будь осторожен, – предупредил Эд. – Когда бывшая жена начинает готовить для тебя, она хочет либо попросить об увеличении размера алиментов, либо помириться.
– Зная Мэри Ли, я бы сказал, что это наверняка первое. Да и сомневаюсь, чтобы она что-то приготовила. Скорее, заказала пиццу или какую-нибудь другую фигню на дом.
После ухода Эда Джим посидел еще несколько минут, размышляя о том, чего он ожидал от жизни и что получил. У него были старомодные взгляды на семейную жизнь, и он всегда мечтал о жене-хозяйке, какой была его мать. В его лексике не существовало слова «развод». Если бы все сложилось иначе… если бы Мэри Ли была другой… если бы он был другим.
«К черту, не вороши прошлое. Нечего изводить себя».
Джим поднял телефонную трубку и набрал номер сотового телефона Чада. Долго слушал протяжные гудки. Безрезультатно. Надо будет позвонить Чаду позже, по дороге к Мэри Ли.
– Привет, Нортон. – У его двери остановилась Сандра Холмс – одна из двух детективов-женщин в управлении. – Как дела?
Джим снова прочитал полученные менее часа назад результаты ДНК-анализа, чтобы убедиться, что при первом чтении он не ошибся. Сукин сын! По роду своей работы Джим встречал самых разных подонков, живущих на этой земле, и ему казалось, что его уже мало чем можно удивить. И тем не менее от некоторых вещей его все еще тошнило. Например, таких, как эти результаты анализа.
Он подождет, пока вернется Чад, и поделится с ним этой информацией. Вот уж Чад разозлится. А может, стоит сказать ему, что результаты будут готовы только завтра утром, ведь уже седьмой час, и раньше утра все равно не удастся собрать основных фигурантов.
– Собираешься сидеть здесь всю ночь, Нортон? – спросил такой же старый профессионал, как и он, лейтенант Эд Палмер, который, натягивая куртку, проходил мимо открытой двери кабинета Джима.
Джим помотал головой:
– Нет, уйду через несколько минут. Собираюсь поехать к бывшей жене на встречу с сынишкой. Он позвонил мне и пригласил на ужин.
– Будь осторожен, – предупредил Эд. – Когда бывшая жена начинает готовить для тебя, она хочет либо попросить об увеличении размера алиментов, либо помириться.
– Зная Мэри Ли, я бы сказал, что это наверняка первое. Да и сомневаюсь, чтобы она что-то приготовила. Скорее, заказала пиццу или какую-нибудь другую фигню на дом.
После ухода Эда Джим посидел еще несколько минут, размышляя о том, чего он ожидал от жизни и что получил. У него были старомодные взгляды на семейную жизнь, и он всегда мечтал о жене-хозяйке, какой была его мать. В его лексике не существовало слова «развод». Если бы все сложилось иначе… если бы Мэри Ли была другой… если бы он был другим.
«К черту, не вороши прошлое. Нечего изводить себя».
Джим поднял телефонную трубку и набрал номер сотового телефона Чада. Долго слушал протяжные гудки. Безрезультатно. Надо будет позвонить Чаду позже, по дороге к Мэри Ли.
– Привет, Нортон. – У его двери остановилась Сандра Холмс – одна из двух детективов-женщин в управлении. – Как дела?