Басби Шарли. Пурпурная линия

   То ли из-за простодушных ласк малышей, то ли из-за неколебимого счастья отца, но Бретт все яснее понимал, как пусто у него внутри, и никакие опасности и приключения не могли заполнить эту пустоту. Он частенько с беспокойством размышлял, уж не завидует ли он счастью своего отца и не желает ли для себя в глубине души того же самого. Отчасти из-за этого он чувствовал себя не в своей тарелке, сомневаясь в истинных причинах своего желания принять приглашение Алехандро.
   Зачем он поедет в Накогдочез? Чтобы помочь Алехандро, чтобы восстановить знакомство с дальними родственниками?.. Или потому что не забыл тех чувств, которые когда-то пробуждала в нем семилетняя девочка?
   Рассердившись на себя за эти мысли, он чуть было не отказался от поездки. Но не отказался!
   Олли заметил, что его хозяин чем-то расстроен, и хотя это продолжалось вплоть до Нового года, был спокоен. Мол, пройдет, ничего страшного. Однако Морган Слейд, заехавший к Бретту на вечерок, думал иначе.
   Он долго смотрел на хмурого друга, сидевшего за столом с картами в руках.
   - Какая муха тебя укусила? Ты похож на недоспавшего медведя. Бретт хмуро усмехнулся.
   - Сам не знаю, - признался он, бросив карты на стол. - Может быть, погода. Господи, до чего же я ненавижу дождь!
   Погода, действительно, была хуже некуда, но раньше Бретт никогда не жаловался, что погода портит ему настроение.
   - Значит, погода виновата?
   Бретт вскочил, подошел к буфету и налил две рюмки бренди. Одну он передал Моргану, другую оставил для себя. Он долго всматривался в янтарную жидкость.
   - Черт, сам не знаю, что со мной! Наверно, слишком засиделся в Натчезе! Пора двигаться в путь, а куда ехать?
   - Но ты, кажется, собирался навестить родственника в Техасе? - удивился Морган, вопросительно блеснув голубыми глазами.
   - Да, собирался, - мрачно подтвердил Бретт. - Только... К чертям все! Не знаю я, что со мной... Душа ни к чему не лежит. Даже перемена мест меня мало привлекает.
   - Ты уже видел Филиппа Волана, - задумчиво спросил Морган, - после его женитьбы на Фанни Линтот?
   Бретт откровенно изумился.
   - Нет. А что?
   - Ну, - осторожно начал Морган, - если тебя не привлекает визит к дяде, почему бы тебе не поехать с Ноланом за необъезженными лошадьми?
   - Он только в декабре женился и уже хочет расстаться с женой. Нечего сказать! Вот тебе и брак! - язвительно проговорил Бретт, но, увидав болезненную гримасу на лице Моргана, прикусил язык. - Извини. Я не хотел...
   - Ничего. Время лечит, друг мой. - Лицо его посуровело. - И время учит, что женщины хорошо умеют скрывать свою истинную сущность... Ты думаешь, Нолан правда поедет за лошадьми сразу после свадьбы?
   - Вроде он в ближайшие месяцы не собирался, но в прошлый четверг как-то намекнул, что я подумал, не навострился ли он пораньше. С Ноланом, сам знаешь, как. Хотя мне тоже странно, что, едва женившись, да еще после последней стычки с испанцами... Странно, как он вообще вернулся в Натчез. Доны к нему очень подбирались. Да он сам напрашивался. Он говорил им, что у него есть разрешение на отлов лошадей в одном месте, а потом его видели в Техасе, где ему вовсе не надо было быть. Ты же знаешь, какие подозрительные, эти испанцы. Все им кажется, что мы заримся на их земли.
   - А мы разве не заримся? - иронически спросил Бретт.
   Морган пожал плечами.
   - Пока они не мешают нам на Миссисипи и в Новом Орлеане, все будет спокойно. Бретт хмыкнул.
   - Ты вроде неплохо осведомлен о планах Нолана? Ух не собираешься ли и ты с ним?
   - Почему бы нет? С тех пор, как я вернулся из Нового Орлеана, мне тоже что-то не сидится на месте. В Натчезе меня ничто не держит, так что почему бы мне и не отправиться с Ноланом?
   - Звучит заманчиво, но сомневаюсь, что смогу проскучать здесь до тех пор, пока Нолан соберется в путь, - сухо проговорил Бретт. - Боюсь, еще до весны я стряхну пыль Натчеза с сапог и отправлюсь, правда, пока не знаю куда.
   - Ладно, если надумаешь в Накогдочез, одно другого не исключает. У Нолана там друзья и он часто сам туда наезжает, так что почему бы нам не встретиться там?
   Бретт кивнул.
   - Все может быть. Посмотрим. А пока вроде я выиграл...
   Они допоздна играли в карты, но несмотря на это и довольно большое количество выпитого бренди и вина, утром Бретт проснулся в гораздо лучшем настроении, чем накануне, решив, что это из-за принятого наконец решения ехать в Накогдочез. Не все ли равно, что им движет? Бретт внушал себе, что ему скучно, что он никогда не был в Накогдочезе, что он уважает Алехандро, и если он когда-то питал симпатию к Сабрине, это не причина не ехать к ним в гости. О том, что ему просто ужасно хочется взглянуть на подросшую кузину, он упрямо старался не думать. Кроме того, напомнил он себе, в семнадцать лет она тоже еще совсем ребенок.
   Придя к согласию с самим собой, Бретт не находил себе места от нетерпеливого желания как можно скорее отправиться в путь. София радовалась, и Бретт даже на какое-то мгновение испугался, что она решит ехать с ним. София изумленно посмотрела на его застывшее в приветливой гримасе лицо и рассмеялась:
   - Нет, нет, я не поеду. Но если Сабрина захочет потом заглянуть к нам, ведь ты не откажешься сопровождать ее?
   - Буду рад, - вежливо ответил Бретт. Из-за плохой погоды отъезд пришлось на некоторое время отложить, и Бретт получил время на размышления, потому что в первый раз в своей жизни всерьез задумался о будущем. Жить так, как он живет, больше нельзя. Приключения, карты и проституток пора забыть. Лучше всего ему осесть в Ривервью и заняться плантацией. Однако усмехнувшись, он признался себе, что просто не в состоянии подолгу сидеть на одном месте.
   Он пришел к выводу, что никогда не будет счастлив в Риверью, и, решив так, стиснул в досаде зубы. Тщательно обдумав все еще раз, он отправился искать отца.
   Бретт нашел его за бухгалтерскими книгами, и Хью обрадовался ему.
   - Вот и хорошо! А то я не знал, как мне от них избавиться!
   Они перебросились ничего не значащими фразами, потом Бретт уселся в кресло возле стола Хью. Выпив рюмку бренди, он сказал:
   - Я хотел поговорить с тобой.
   - Да?
   - Прежде, чем я уеду в Накогдочез, мне хотелось бы подписать бумаги, в которых я передам право на владение Ривервью Гордону. Пусть это будет его дом, а у меня и без него всего хватает.
   Хью изумился.
   - Гордон тоже не будет обделен. У Софии есть свои деньги, да и я добавил к ним кое-что. Ты - мой старший сын, мой наследник, - сказал он хриплым от нахлынувших чувств голосом. - Ривервью всегда переходило к старшему сыну.
   Резкие черты Бретта стали мягче.
   - Отец, то, что я родился первым, еще не причина оставлять судьбу Ривервью в моих руках. - Его губы скривились в иронической усмешке. - Стоит не так лечь картам, и я проигрываю и выигрываю поместья не меньше Ривервью. Неужели ты хочешь, чтобы наш дом достался какому-нибудь картежнику? Неужели твой труд не заслуживает ничего лучшего? Я хочу, чтобы хозяином Ривервью стал Гордон.
   Хью был потрясен тем, что сказал Бретт, и с грустью подумал, что вряд ли воспоминания Бретта о Ривервью можно назвать счастливыми, и если сейчас в доме смех и радость, то далеко не всегда было так. Бретт отказывается от поместья, потому что у него есть состояние, но Хью подозревал, что это не единственная причина.
   Они никогда раньше не говорили о печальных годах, когда Джиллиан устроила из Ривервью ад, однако Хью с горечью, но вынужден был признать, что именно здесь кроется причина отказа Бретта от поместья.
   - А твои наследники? - все же спросил он. - Когда-нибудь ты женишься, и твои дети, вполне возможно, будут думать не так, как ты.
   Бретт напустил на себя циничный вид.
   - Папа, все что угодно, только не женитьба! Глядя на брезгливое выражение на лице сына, Хью вспомнил себя, каким он был все страшные годы после предательства Джиллиан. Разве он тогда не ненавидел женщин и не презирал их, видя в каждой прирожденную обманщицу?
   Какой же я был тогда злой, подумал Хью, удивляясь самому себе, такой же, как теперь Бретт. Если бы не София... Хью спросил еще раз с грустью.
   - Ты твердо решил?
   Бретт усмехнулся и ответил вопросом на вопрос:
   - Разве я когда-нибудь менял свои решения? Когда-то ты сказал, что упрямство - мой самый большой порок или самая большая добродетель. Ты еще не решил, что?
   Хью улыбнулся против воли.
   - Еще нет, - сухо ответил он. Улыбка погасла, и он долго испытующе вглядывался в сына. - Ты твердо решил? Тебе совсем не нужен Ривервью?
   Бретт задумался.
   - Пожалуй, я бы оставил за собой мой домишко и клочок земли рядом. - Его смуглое лицо посветлело. - На старость...
   ***
   Через неделю Бретт опять сидел в кабинете отца, который, строго поглядев на него, сказал:
   - Я сделал, как ты хотел. Когда ты подпишешь эти документы, все права на Ривервью отойдут к Гордону.
   Бретт не раздумывая потянулся за пером, но Хью накрыл его руку своей.
   - Мне это не нравится! - взорвался Хью. - Ривервью должен принадлежать тебе! А что будет, если ты все потеряешь? Куда ты тогда денешься?
   - Туда, где мне будет место! - не замедлил с ответом Бретт, но, понимая, как расстроен отец, добавил серьезно:
   - Папа, разве ты забыл о плантации в Луизиане? О моих деньгах и домах в Новом Орлеане? О землях в Англии? О счетах в английских банках? Господи! Куда мне больше?
   Хью вздохнул и убрал руку.
   - Возможно, ты прав. - Он улыбнулся. - Я отписал тебе дом и сто акров земли - на старость, как ты выразился.
   Погода стала меняться к лучшему. Самые страшные метели остались позади. Через два дня, нагруженные подарками и письмами, Бретт и Олли выехали из Натчеза, держа путь в Накогдочез.
   Путешествие оказалось не из легких. Они выехали в начале года, когда все реки были скованы льдом. Дорога, скорее всего бездорожье, пролегала в безлюдных местах, где водились хищные звери, олени. Бретт любил охоту, чего нельзя было сказать об Олли, который жался к костру, до полусмерти искусанный москитами, тучей кружившими над головой, едва потеплело.
   - Подумать только, я-то представлял, что" буду любоваться красотами природы.
   Бретт только усмехался, зная, что Олли всегда готов к приключениям и еще никогда не видел по-настоящему великих просторов Америки. Он был замечательно приспособлен к жизни в трущобах больших городов Европы, однако у него не было никакого опыта общения с природой.
   На реке Сабине всегда было много всяких лихих разбойников, и их тоже дважды останавливали люди, один вид которых заставлял Бретта тянуться за оружием, но дважды, поглядев на широкие плечи Бретта, на его холодные зеленые глаза и на привыкшие к ружью руки, они ехали прочь.
   В свою последнюю ночь, которую он провел в дороге, Бретт внешне уже ничем не отличался от бродяг. Волосы у него отросли до плеч, густая черная борода скрыла всю нижнюю часть лица, - и одет он был так, как не одеваются богатые путешественники. В кожаных штанах и красной рубашке с открытым воротом он никак не походил на элегантного отпрыска одного из самых богатых домов Северной Америки, поэтому, увидев его бороду и надвинутую на лоб коричневую шляпу, Сабрина решила, что попала в лапы головорезов...
   Глава 5
   Не зная о письме Алехандро, посланном Бретту Данджермонду, Сабрина считала, что за несколько месяцев, прошедших после ее дня рождения, не случилось ровным счетом ничего примечательного. Хотя нет, это не совсем так, призналась она себе солнечным апрельским утром. Она сама изменилась. В ней появилось какое-то недовольство безоблачным течением жизни в отцовском доме.
   Но винить в этом Сабрине было некого - отец был таким же любящим, как всегда, дом и слуги тоже оставались прежними, и в Накогдочезе все ее обожали. Однако ей все-таки чего-то не хватало.., чего-то, чему она не могла подобрать название и это внушало ей беспокойство и печаль, неуверенность и ожидание перемен. Она не была несчастлива, просто ее больше не занимали привычные дела...
   Хмуро встретила она ясное весеннее утро. Растянувшись под тенистым деревом на густом весеннем клевере, она подумала, что одета самым неподобающим для молодой девушки образом - в широкую рубашку и узкие мужские штаны. Сомбреро валялось на земле возле ее обутых в сапоги ног, а неподалеку щипала траву кобылка, подаренная отцом, когда ей исполнилось шестнадцать.
   Здесь было ее любимое место. Меньше, чем в миле от гасиенды. Она часто приходила сюда посидеть среди вековых буков, сосен, зарослей цветущего кизила и мирта. Днем здесь можно было и подремать. Но в последнее время и грезы стали какими-то другими, и только усиливали ее внутреннее беспокойство.
   Все еще глядя, как солнечные лучи впиваются как стрелы в высокую сосну, она сорвала цветок клевера и сунула его себе в рот. Может быть, все дело в Карлосе, с неудовольствием подумала она. Или в отце?
   Сабрина нахмурилась. Нет, отец здесь ни при чем. Только лучше бы ему никогда не заговаривать с ней о Карлосе.
   Сабрина еще всерьез не думала о мужчине, за которого она хотела выйти замуж, но о самом замужестве думала как о какой-то неизбежности. Так было до ее дня рождения. Или, скорее, до весны.
   Встречаясь с сыновьями соседей, танцуя с ними, обедая с отцом в их домах, она удивленно размышляла о том, что ни за кого из них не хочет идти замуж. Даже за гордого красавца Карлоса, усмехнулась она.
   После разговора с отцом она стала новыми глазами смотреть на знакомых мужчин, особенно на Карлоса, и хотя ей до сих пор было приятно танцевать с ним, совершать совместные прогулки верхом, она все больше убеждалась, что не желает выходить за него замуж.., и за других тоже.
   Словно упрекая ее во лжи, перед ее глазами возникло смуглое лицо с жадеитовыми глазами, и Сабрина, вздрогнув, отбросила цветок клевера в сторону. Ну, уж только не Бретт Данджермонд! И еще меньше Карлос, мрачно решила она.
   Рассердившись на себя, Сабрина легко вскочила на ноги и подхватила сомбреро. Подобрав растрепавшиеся волосы, она заколола их костяным гребнем, который всегда захватывала с собой, и, надев сомбреро, свистнула лошадке. Сабрина отлично обучила свою Сирокко, и та послушно подошла поближе. Сабрина улыбнулась, недовольства как не бывало, и она ласково потрепала ее по шее.
   - Ну и глупая я. Сирокко. О чем только думаю в такое замечательное утро!
   Больше похожая на мальчишку, чем на девицу на выданье, Сабрина легко вскочила в отделанное серебром седло, подаренное ей ковбоями, взяла в руки уздечку и, наклонившись, шепнула Сирокко на ухо:
   - Давай посмотрим, подходит ли тебе твое имя! Беги, как ветер.
   И едва заметно коснулась шпорами боков лошадки.
   Сирокко поднялась на задних ногах, а потом, оправдывая свое имя, помчалась словно ветер, по бескрайнему полю. И лошадь и Сабрина хорошо знали эти места, и Сабрина подбивала ее бежать быстрее и быстрее, сама вся отдаваясь бешеной скачке. Радостные огоньки зажглись у нее в глазах, на пухлых губах заиграла довольная улыбка, и, как дым, развеялись все мрачные мысли.
   Бретту же и Олли, выехавшими на поле чуть левее Сирокко, ситуация показалась более, чем опасной. Сначала они поняли, что они не одни на безлюдной пустоши, а потом, когда мимо них промчалась, как сумасшедшая, золотая кобыла с мальчишкой на спине, они решили, что лошадь неуправляема, и Бретт бросил поводья вьючной лошади Олли. Чертыхнувшись про себя, он вонзил шпоры в бока своего жеребца и поскакал следом за незадачливым наездником.
   У Сирокко был широкий и легкий шаг, и в свои четыре года она как раз входила в полную силу, однако Огненный Вихрь - сын Огня - тоже был не из слабеньких, так что расстояние между ними быстро сокращалось.
   Сабрина ничего не замечала, пока длинная смуглая рука, тянувшаяся за уздечкой, не возникла у нее перед глазами. Бросив быстрый взгляд на заросшего мужчину в шляпе, она сама подхватила уздечку и хотела было повернуть лошадь, но услышала, как мужчина выругался, и, оглянувшись, увидела, что он тоже сменил направление и опять был рядом с ней.
   Сердце у нее готово было выпрыгнуть из груди, потому что она испугалась, что попала в руки к какому-нибудь злодею, промышлявшему в здешних местах. Сабрина сжала зубы и изо всех сил постаралась оторваться от незнакомого всадника. Напрасно. У разбойника был отличный конь, а в чистом поле никуда не спрячешься.
   Бретт никак не желал понимать, что мальчишка, которого он спасает, вовсе не жаждет спасения. Повороты кобылы он воспринимал как неумелые действия седока, и, когда он вновь оказался рядом с непослушной лошадью, обыкновенно не терявший головы Бретт был вне себя от ярости. На сей раз он не стал ловить уздечку, а вместо этого быстрым движением стянул Сабрину с седла. Гораздо сильнее, чем требовалось, он придавил ее к спине своего коня, уложив лицом вниз.
   Сабрина же вовсе не испытывала благодарных чувств за свое так называемое спасение. В ярости от того, что какой-то разбойник посмел напасть на дочь Алехандро дель Торреза на его собственной земле, она не стала ждать, пока конь замедлит бег.
   Кинжал, подаренный ей отцом, был у нее в сапоге, и ей надо было только дотянуться до него... Немножко придя в себя, она принялась крутиться и извиваться, безнадежно пытаясь вырваться из железной хватки разбойника. У нее и в мыслях не было хотя бы изобразить покорность. Она думала о том, что если ей не удастся воспользоваться кинжалом, то, может быть, удастся соскользнуть с коня и добежать до леса.
   Бретт не понимал, чего хочет спасенный им мальчишка, но, видя, как он изворачивался, испугался, как бы тот не свалился, поэтому прижал его посильнее да еще встряхнул, крикнув:
   - Тихо, дурак, дай коню остановиться!
   Кровь бросилась Сабрине в голову и от его слов и от неудобного положения, в котором она находилась, и она принялась крутиться больше прежнего. Сомбреро не удержалось на ее голове, костяной гребень тоже, и волосы цвета красного золота разлетелись во все стороны.
   Бретт, занятый конем, не заметил ни упавшего сомбреро, ни гребня. Не обращал он внимания и на свою пленницу, которая, едва конь остановился, приняла горизонтальное положение.
   Ее рука соскользнула за отворот сапога, пальцы обхватили рукоятку кинжала, и, прежде, чем Бретт сообразил, что "мальчишка" вовсе не мальчишка, а взбешенная дикая кошка, кинжал описал дугу и глубоко вонзился в плечо.
   Не обращая внимания на боль, Бретт, не раздумывая, перехватил руку Сабрины и заломил ей за спину. Он онемел от изумления, глядя на гриву рыжих волос и злое лицо всего в нескольких дюймах от его лица: на янтарные глаза в окружении пушистых ресниц, темные брови, тонкий носик, чуть вздернутый кверху, и губы, которые ни одного мужчину не смогли бы оставить равнодушным.
   Это были те самые волосы и те самые незабываемые глаза!..
   - Сабрина?
   Услыхав свое имя, Сабрина похолодела. Она подняла голову и, неожиданно забыв о грубом прикосновении чужой руки, заглянула в бородатое лицо. Оно оказалось не таким уж страшным. Скорее наоборот. Черные густые брови нависали над глубоко посаженными зелеными глазами, опущенными длинными ресницами. Она замерла. Сделав над собой усилие, Сабрина отвела глаза. Борода скрывала пол-лица, но Сабрина узнала глаза, и сердце ее бешено застучало.
   - Сеньор Бретт? - прошептала она, не веря себе.
   Он усмехнулся, рука ослабила хватку.
   - Да, увы, это я, дорогая, - сухо проговорил он. Боль начала давать о себе знать, и он поморщился. - Хотелось бы менее жаркой встречи, но, учитывая наше расставание, думаю, мне нечего удивляться даже кинжалу!
   Сабрина виновато взглянула на раненое плечо Бретта и вся сжалась, увидав кровь на рубашке.
   - Я... Я... Я прошу.., прощения, - с трудом выдавила она из себя. - Если бы я знала, что это вы! Я думала, вы - разбойник.
   Он весело рассмеялся, не отводя взгляда от ее губ.
   - Может быть, оно так и есть, злючка, может быть.
   Неожиданно сообразив, что сидит плотно прижавшись к его груди, Сабрина сделала попытку отстраниться.
   - Во всяком случае, вы были очень на него похожи, когда набросились на меня.
   - Набросился? - возмутился Бретт. - Я-то думал, что спасаю тебя.
   Сабрина даже рот открыла от удивления.
   - Спасаете? От Сирокко? Так вот зачем вы хватались за уздечку?
   - Конечно! - Увидев, как она удивилась, он понял, что ошибся, и это вовсе не улучшило его настроения. Рука болела все сильнее, к тому же, он ощущал волнение от близости ее стройного тела. - Прошу прощения, если ошибся. Однако, - продолжал он не очень вежливо, - если то, что я видел, ваше обычное времяпрепровождение, то не удивлюсь, если мне скоро сообщат о том, что вы сломали себе шею.
   Вполне естественно, Сабрина вспыхнула в ответ, однако она не успела достойно ему ответить.
   - Кстати, - саркастически заметил он, - если это, к тому же, то гостеприимство, о котором мне писал ваш отец, то лучше мне не искушать судьбу, как вы думаете?
   - Мой отец, - ничего не понимая, переспросила Сабрина. - Мой отец вам писал?
   Бретт жестко усмехнулся, словно ему пришлось объясняться со слабоумной.
   - А почему, как вы думаете, я оказался здесь? Надеюсь, вы не подумали, что я тут мимоходом? А?
   Сабрина неприязненно взглянула на него.
   - Пока еще у меня не было времени что-либо подумать!
   Бретт дал волю своей ярости.
   - За долгие годы я понял, что женщины думают не очень часто...
   Сгорая от желания закрыть ему дерзкий рот, Сабрина постаралась ответить как можно ласковее:
   - Возможно, вы правы, но женщины не щеголяют ненужной храбростью, как некоторые! Неожиданно Бретт довольно улыбнулся.
   - Хорошо, малышка, очень хорошо!
   - Я не малышка! - прошипела Сабрина. Одна бровь поползла у него вверх, и он самым внимательным образом обследовал зелеными глазами ее фигуру.
   - Должен согласиться, милая кузина, вы уже в самом деле не ребенок.
   Его слова, однако, не обрадовали Сабрину, наоборот, у нее пересохло во рту и стало трудно дышать. Судорожно сглотнув слюну, а Сабрина была не из слабонервных, она прошептала:
   - И не кузина.
   - Могли бы добавить, что в придачу я еще и не очень желанный гость, сверкнул глазами Бретт, - но хотя обычно я не напоминаю хозяевам об их обязанностях, на сей раз вынужден сделать исключение. Или я истеку кровью, или вы ведите меня в дом!
   Сабрина покраснела и, взглянув еще раз на раненую руку, прошептала:
   - Простите меня, сеньор Бретт. Я.., я.., я не хотела быть негостеприимной. Поедемте, я покажу вам дорогу. Это совсем недалеко, и Бонита посмотрит вашу руку.
   Сабрина хотела было соскочить с коня, но Бретт, несмотря на боль в руке, удержал ее, а когда она вопросительно посмотрела на него и слабо улыбнулась, он довольно нагло спросил:
   - А вы не могли бы подтвердить свое гостеприимство? Разве кузены, встречающиеся в первый раз за десять лет, не могут поцеловаться?
   Сердце едва не выпрыгивало у нее из груди, язык словно прирос к небу, и Сабрина могла только смотреть на него покорными янтарными глазами. Бретт подождал пару мгновений, потом наклонился и прижался к ее губам.
   Не считая отеческих поцелуев, Сабрина еще не знала подобных прикосновений мужчины, и совсем не была готова к тому пожару, который мгновенно вспыхнул у нее в крови. От его тела шло такое тепло, что она, неожиданно для себя сама прильнула к нему, стоило ей только почувствовать его прикосновение.
   Они обменялись до неприличия целомудренным поцелуем, и все же Сабрина впервые ощутила то, что не ощущала никогда раньше - приятный зуд внизу живота, странно затвердевшие соски и сумасшедшее желание прижаться к нему самым бесстыдным образом. Все это было ново для нее, и она растерялась, а потом отшатнулась от Бретта, безотчетно почувствовав опасность. Эта опасность манила ее, ибо была мучительным обещанием, наслаждения.
   Что касается Бретта, то ее близость, ее невинный поцелуй подействовали на него куда сильнее. В то самое мгновение, когда его губы коснулись ее губ, он испытал настоящий взрыв страсти, от которого его кинуло в дрожь. Он не был неопытным юнцом, но никогда с ним не случалось ничего подобного, никогда он так безумно не желал отдать всего себя женщине, разделить блаженство и обладать, обладать ею полностью, чтобы она на всю жизнь запомнила и несла на себе печать его обладания. Он чуть было не потерял голову, но недовольный голос Олли вернул его к действительности.
   - Вот так сражение из сражений! Сначала эта стерва протыкает вас кинжалом, а потом вы ее целуете!
   Вздохнув, Бретт оторвался от Сабрины и, совсем уже придя в себя, с усмешкой проговорил:
   - Милая кузина, думаю, я могу со всем основанием признать, что вы должным образом приветствовали мой приезд.
   Сабрина была как в тумане и долго смотрела на Бретта, ничего не понимая, пока не увидела подскакавшего к ним Олли, который вел на поводу двух тяжело груженных лошадей.
   - Кто это?
   - Олли Фрэм, мой.., э.., слуга. А это моя кузина Сабрина дель Торрез. Мы будем жить в доме ее отца.
   Олли и Сабрина обменялись взглядами. Для Олли существовали только два типа женщин - хорошие женщины и плохие женщины, и Сабрина показалась ему плохой. То, что она ранила его хозяина, тоже не могло расположить его к ней. Что касается Сабрины, то почти детская внешность Олли, заляпанная грязью одежда и редкая бороденка показались ей не вполне подходящими для слуги благовоспитанного и богатого молодого джентльмена, каким был Бретт Данджермонд. Однако, переведя взгляд на бороду Бретта я его одежду, она подумала, что они оба стоят друг друга. Она приветствовала Олли еле заметным кивком, а Олли в ответ просто-напросто фыркнул.
   Взбудораженная всем происшедшим, Сабрина, спрыгнув с коня, была вовсе не такой собранной и спокойной, как ей бы этого хотелось.