Старый князь, казалось, расслышал эти торопливые слова, потому что уже более громко продолжил:
   – Прошу, не смейтесь надо мной!
   Брунгильда вновь повернулась к умирающему и испуганно вздрогнула – руки его резко упали на покрывало.
   – Я только старый глупый человек, мне восемьдесят лет, не больше и не меньше; я по правде боюсь, что не совсем в своем уме...
   Брунгильда вскочила с банкетки и оглянулась – женщина в черном уже спешила ей на помощь. Она подхватила девушку под локоть и вывела ее из княжеской спальни в гостиную Усадив Брунгильду в кресло, Варвара Никитична вернулась к двери, ведущей в спальню, и плотно закрыла ее.
   – Теперь мы можем говорить в полный голос, – заверила она, – не бойтесь, барышня. Сами видите, как плох князь. Он, похоже, впал в забытье... Так часто бывает. Дни его сочтены.
   Брунгильда сидела в кресле, опустив плечи и обхватив ладонями колени, она старалась унять озноб. Ей казалось, что она вышла на божий свет из замшелой душной гробницы, что она побывала в темном ужасном склепе...
   – Я ничего не понимаю, – с отчаянием призналась она. – Объясните хоть вы...
   – Все в свое время, милая барышня, – ласково утешила женщина с бесцветным лицом, – не извольте беспокоиться. Вам тоже надо отдохнуть. Я сейчас вас покину, а вы прилягте на диван. Там есть подушка и плед. Скоро принесу вам что-нибудь подкрепиться – А-а-а... А как же князь? Один?
   – Не тревожьтесь, за ним ходит нанятая фельдшерица, она приглянет за умирающим. А вас тревожить не будет – в спальню еще есть вход из смежной комнаты, с другой стороны. Когда князь сможет говорить, ваша встреча возобновится...
   Брунгильда тяжело вздохнула и покосилась на диван – она так устала, что готова была и прилечь.
   Женщина поняла состояние барышни, по ее бледным губам скользнула усмешка, и она вышла из гостиной. Дверь за собой она закрыла на ключ.
   Это неприятно поразило Брунгильду, однако, посидев с полчаса, она встала с кресла и направилась к окну. Вид на полупустынную, незнакомую улицу не придал ей бодрости, голова слегка кружилась. Она добралась до дивана, нерешительно скинула ботинки и, уже устроившись среди подушек, укутала ноги пледом. В доме царила полная тишина. Из-за стены не раздавалось ни звука.
   Она пробовала припоминать, что говорил ей престарелый князь. Боже мой, он сказал, что ему восемьдесят лет! Какой дряхлый! Вряд ли Елизавета Викентьевна могла в такого влюбиться! Может быть, он похитил ее и силой вовлек в порочную связь? Хотя для восьмидесяти лет он сохранился неплохо, на первый взгляд, ему можно было бы дать шестьдесят с небольшим... но борода... но седая породистая шевелюра... Сейчас Брунгильде казалось, что кроме запаха мазей и лекарств в воздухе спальни витала еще какая-то примесь – немного сладковатая, приятная, щекотная...
   Но как он ее любит, несчастный старый князь! Страдалец! Умирать с чувством вины, наверное, невыносимая мука! Он назвал ее светлой, блаженной душой! Он говорил, что она и кусачую собаку пустила бы к огню, – так великодушна! Неужели он судит о ее характере по ее наружности? Он же совсем не знает своей дочери.
   Брунгильда задумалась над тем, что ощущать себя внебрачным ребенком странно. Как жаль, что князь так слаб! Неужели он гак и умрет, не поведав своей дочери тайну ее рождения и тайну своей собственной жизни?
   Глаза ее сами по себе закрылись. Мысли кружились в странном безумном вихре, и она различала в потоке видений лица умирающего князя и бледной провожатой, ласковую улыбку Елизаветы Викентьевны и синие смеющиеся глаза Муры, заботливый взор Николая Николаевича... Над роем сменяющих друг друга образов царило прекрасное лицо с чуть впалыми щеками, призывный взгляд темных, чуть раскосых глаз... Слава богу, ее одолел спасительный сон.
   Когда Брунгильда проснулась, в комнате был полумрак... На столе горела свеча в подсвечнике и стоял поднос, накрытый салфеткой.
   Откинув плед, девушка встала и подошла к накрытому столу: булочки, кусок буженины, лиловато-коричневые выборгские крендельки, марципан, яблоки, открытая бутылка сельтерской... Есть совершенно не хотелось. Сон ее освежил, но она ощущала необъяснимую тревогу и нарастающее беспокойство...
   Она подошла к двери, ведущей в коридор, и подергала бронзовую ручку – дверь оставалась запертой.
   Осторожно ступая, она подкралась к створкам дверей, ведущих в спальню князя, и, взявшись за ручку, хотела заглянуть в комнату умирающего – но и эта дверь оказалась закрытой.
   Брунгильда подошла к окну и отодвинула штору: зеленовато-белый свет газовых фонарей причудливыми кругами ложился к подножию ребристых чугунных столбов, на вершине которых были укреплены похожие на домики стеклянные пирамидки. В отдалении, на противоположной стороне пустынной улицы, одиноко светилась разноцветными огнями аптечная витрина с пузатым синим шаром в центре: лучи керосиновой лампы проходили через цветной раствор и падали на улицу, в неверном уличном освещении на рельефной фигуре двуглавого орла, укрепленной на дверях аптеки, трепетали золотые пятна. Брунгильда попыталась открыть раму – но та не поддалась ее слабым усилиям.
   Пленница похолодела. Она припомнила обшарпанную, не покрытую ковром лестницу внешне симпатичного особнячка, отсутствие швейцара или хотя бы дворника при входе в дом. Да и на двери, ведущей в квартиру, она не видела таблички с именем хозяина.
   Брунгильда начинала понимать, что оказалась в опасной ловушке.
   Но безжалостная правда не парализовала ее. Хотя девушка не знала, угрожает ли опасность ее жизни и чести, не представляла, что принесет ей завтрашний день, – она сознавала, что в любом случае ей придется действовать осторожно и самостоятельно. В голубых глазах вспыхнул грозный огонек, точеный подбородок упрямо вздернулся вверх: помощи ждать неоткуда, придется самой защищать себя и свою честь.
   Хорошо, что мысли не передаются на расстояние, хорошо, что ее подозрения недоступны старому князю, томящемуся в забытьи в соседней комнате! Дряхлый князь Бельский.. Ее настоящий отец? Да князь ли это Бельский? Да славный ли это потомок Гедиминовичей? И если это он – кто и почему использует немощного старика, стоящего одной ногой в могиле?
   Брунгильда снова припомнила все, что довелось ей слышать у смертного одра в мрачном алькове... И в одно мгновение поняла, что имел в виду князь, когда говорил, что он не совсем в своем уме...

Глава 12

   Доктор Коровкин был прав: внимание следователя Вирхова невольно сосредоточивалось вокруг участников встречи у Стасова.
   Накануне дерзкого убийства в Медвежьем переулке Карл Иванович производил дознание в ресторане «Фортуна». Установить жичность жертвы оказалось нетрудно. И хозяин ресторана, и ресторанная прислуга достаточно хорошо знал и убитую женщину, мадемуазель Ляшко, одну из самых ярких петербургских кокоток. Она частенько посещала их скромное заведение, с тех пор как ступила на стезю порока. Потом малороссийская красавица поймала на крючок не одну золотую рыбку, и ее больше видели либо в фешенебельном «Даноне», либо в модном «Аквариуме». Явившись в «Фортуну», она по-приятельски раскланялась с хозяином и заявила, чтобы ее проводили к господину Апышко, с которым у нее здесь назначено свидание. Совладелец известного хлеботоргового дома, видимо, задерживался, и хотя по ресторанному статуту одних женщин внутрь не пускали, старинную знакомую разместили в отдельном кабинете – ждать гостя. Порфирий Филимонович поручил дамочку заботам своего нового любимца – Аркаши Рыбина. Но Аркаше обслуживать ее не пришлось.
   Когда он с подносом в руках вошел в комнату, мадемуазель Ляшко сидела за столом, привалившись к спинке кресла, рот ее был полураскрыт, в стекленеющих глазах застыло изумление, под левой грудью, на богато расшитом анютиными глазками лиловом платье, быстро увеличивалось темное пятно, в центре которого торчала рукоятка кинжала. Золотая парюра – серьги с бериллами, громадный берилловый кулон на толстенной цепи, браслет с камушками, несколько колец – все, чем она украсила себя для встречи с господином Апышко, исчезло...
   Карл Иванович побеседовал с ресторанной прислугой. Арсений Апышко в ресторане Порфирия Филимоновича раньше никогда не бывал, а посему мог и проскочить незамеченным к своей приятельнице. Тем более что внимание прислуги отвлекала только что установленная механическая игрушка: пианола, заменяющая в дневное время оркестр.
   Карлу Ивановичу даже продемонстрировали нечто похожее на буфет с тирольским пейзажем посредине Вертящиеся стеклянные трубочки имитировали водопад, из тоннеля выскакивал маленький поезд, переезжал через мостик в скалах, исчезал в горах, затем появлялся снова. Вздохнув, следователь продолжил свой опрос.
   Официанты все-таки заметили спину быстро удалявшегося человека: выше среднего роста, блондин, в пальто с бархатным воротником, котелок, видимо, он держал в руках.
   На фоне богатырей в белых брюках и рубахах с малиновыми поясами щуплая фигурка укротителя грозного Порфирия смотрелась забавно. Аркадий Рыбин показался Вирхову толковым парнишкой, он-то единственный и видел лицо светлобородого человека, вышедшего из помещения, где расположилась клиентка...
   Строго соблюдая необходимые формальности, Вирхов опросил весь персонал ресторана и произвел обыск – безрезультатно!
   В тот же день к вечеру по приглашению Карла Ивановича в участок явился и сам совладелец хлеботоргового дома. Господин Апышко был немного скован, но охотно отвечал на вопросы следователя.
   В ресторане «Фортуна» был один раз, ужинал несколько дней назад.
   Нет, с мадемуазель Ляшко он незнаком.
   Нет, свидания ей не назначал.
   Сегодня днем заседал на совещании акционеров, что могли подтвердить два десятка человек.
   Миловидный молодой хлеботорговец был возмущен, узнав, что преступник воспользовался его именем.
   Пока Карл Иванович беседовал с Арсением Апышко, его помощник послал гонца за официантом Аркашей Рыбиным.
   Состоялась очная ставка. Хилый малый наметанным взглядом бывшего санитара психлечебницы оглядел господина Апышко. От его колючего взгляда румяный хлеботорговец побледнел, по его спине пробежал мороз. С минуту Аркаша Рыбин пристально изучал объект, а потом, повернувшись к Карлу Ивановичу, внятно и твердо заявил, что присутствующий здесь господин – не убийца. В кабинет к мадемуазель Ляшко заходил другой мужчина. Хотя комплекция и цвет волос совпадают.
   Распростившись с лучшим официантом Порфирия Филимоновича, Карл Иванович Вирхов провел еще один эксперимент Он предложил господину Апышко закурить и пододвинул ему коробку сигар. Господин Апышко поблагодарил, но сигары вынул свои.
   Увы, кончик сигары Арсений Апышко отрезал правой рукой. И здесь не за что было зацепиться.
   Мадмуазель Ляшко пала жертвой убийцы-левши! Погибла кокотка от кинжала с искусной чеканкой: на рукояти в витиеватом узоре повторялись два элемента – стилизованная ветка с симметричными ответвлениями и разбегающиеся в разные стороны замысловато сплетенные спирали. Карл Иванович уже успел проконсультироваться со специалистами-оружейниками: чеканка была выполнена в стиле кубачинских мастеров...
   – Итак, убийство совершено человеком, который назвался вашим именем. Подумайте, кто бы мог это сделать? – Карл Иванович обратил к своему визави острые глазки.
   – Ума не приложу, – после паузы ответил Апышко. – Я больше знаюсь с людьми солидными, деловыми. Знакомства мои длительные, проверенные. А бедные российские изобретатели, которых иногда поддерживаю денежными ссудами, в рестораны не ходят, все больше в трактирах да чайных мыкают свое горе.
   – Но бывают и случайные знакомства?
   – Бывают, – согласился Апышко, – но в основном с людьми порядочными. На днях, например, познакомился с профессором Муромцевым, нашим химическим светилом.
   – Да-да, знаю, человек достойный, – подхватил Вирхов, вспомнив утренний рассказ доктора Коровкина о безосновательных страданиях ученого из-за присланного Апышко торга. – Где вы виделись?
   И Арсений Апышко, попыхивая сигарой, рассказал о памятном вечере и о «золотых» блинах, способных покорить столицу.
   – Среди ваших знакомых, наверное, много э-э-э людей передовых взглядов? – мягко спросил Карл Иванович, чувствующий расположение к симпатичному дельцу.
   – Неожиданный вопрос, – усмехнулся Апышко. – Я и сам – человек передовых взглядов. Верю в Россию. Поддерживаю научную мысль. Стараюсь способствовать прогрессу.
   – Вы сочувствуете социалистам? – Вирхов не смог удержаться от легкой иронии.
   – Ни в коем случае! – возразил Апышко. – Что в них передового? Бомбометание? Грабежи и экспроприации? Убийства городовых?
   – Но они утверждают, что все – во благо народа, – подкинул дровишек в костер следователь.
   – Да только дурак может им верить! – поморщился Апышко. – Я в своем деле людей, уличенных в сочувствии социалистическим бредням, не держу. Служащих увольняю без выходного пособия.
   – Жестоко и бесчеловечно, – заметил следователь.
   – Очень человечно! – упорствовал хлеботорговец. – Если бы все деловые люди следовали моему примеру, быстро бы вся дурь из глупых голов выветрилась. А то устроили, понимаете ли, на заводах и фабриках рассадники политической преступности.
   Под видом борьбы с социалистическими идеями всякие зубатовы их же и проповедуют. Внушают рабочим, что для людей образованных, не говоря уж о просто состоятельных, народ – только трамплин для достижения личных целей. Пока еще царя-батюшку признают – как же, единственный защитник. А что будет потом? Если теперь уже грабят и убивают из высших соображений – во благо человечества. Вирхов распрощался с господином Апышко, который, по всей видимости, был причастен к убийству в ресторане Порфирия Федулова в той же мере, что и к «отравлению» профессора Муромцева.
   Опросы акционеров и близких к Ляшко лиц, проведенные его помощниками, окончательно убедили Вирхова в алиби господина Апышко.
   Но убийца... Зачем он использовал имя хлеботорговца?
   На следующий после убийства в Медвежьем переулке день Карл Иванович с утра заехал к полицейскому эксперту: забрал стилет, извлеченный врачом из тела убитого Глеба Тугарина. Действительно, убийца нанес удар левой рукой, гравировка на кинжале изображала зловещую змейку. Таким образом, след грабителя обнаружился все-таки в Адмиралтейской части, вверенной Вирхову. И в поезде, и в Медвежьем – убийца левша, нож со змейкой, но приметы преступника не совпадают...
   «Неужели маньяк-Рафик, нападавший до сих пор на женщин, переключился на мужчин? С какой целью совершено убийство Тугарина? Какую ценность мог держать он дома? Что могли похитить? Или в городе появился еще один убийца-левша? Что означают рисунки на кинжалах, удар которыми нанесен, скорее всего, одной и той же рукой?» – думал Вирхов, направляясь к себе в участок.
   Вирхову еще вчера не понравились обе женщины – и прислуга Тугарина, и вдовушка из квартиры сверху. Вызывал подозрения у него и дядя покойного – господин Кайдалов. Служащий Публичной библиотеки явно что-то недоговаривал. Возможна ли их связь с проклятым Рафиком ? За женщинами Карл Иванович велел установить наблюдение. Не взять ли под колпак и библиотекаря?
   Размышлял Карл Иванович и о странностях времени, в которое он живет. Чго за мода такая – охотиться за женщинами! Прошла пора благородных преступников, изображенных Пушкиным и Лермонтовым. Настала пора преступников подлых. Спасибо Федору Михайловичу Достоевскому! Воспел Родиона Раскольникова, шарахнувшего топором по голове двух старух! Из благородных побуждений! Талантливый студент Петербургского университета, пописывающий в газетки! Да и славный купеческий сынок Рогожин воткнул таки нож в грудь бедной Настасьи Филипповны Барашковой – во имя неземной огромной любви! Тьфу! И глядите-ка! Не омерзение вызывают твари-убийцы, а только сочувствие, понимание, глубокомысленные рассуждения о непознаваемости человеческой души! Что-то изменилось в обществе, какая-то тля, парша напала на душу российского интеллигента. Рад-радешенек, что зрячим быть перестал, что белое от черного отличить не может... Так-то оно, конечно, легче и свою грязнотцу оправдать, кричать на всех углах о своей сложности и избранности... Тьфу! И еще раз тьфу!.. Да, с такими современными воззрениями на роль и обязанности общества и индивидуума далеко не уедешь, никакие конгрессы криминалистов не помогут.
   Карл Иванович уже заканчивал писать очередной отчет, когда в дверь его кабинета робко постучали, и через миг в щель просунулась голова письмоводителя:
   – Господин Вирхов, господин Шлегер доставлен и ожидает в приемной.
   Карл Иванович махнул рукой:
   – Зови! – и добавил шепотом – И срочно доставь сюда дамочек из Медвежьего, вместе с дворником.
   Следователь вышел из-за стола и остановился, ожидая, пока в кабинет войдет доставленный.
   В дверях стоял, опираясь на зонтик, человек интеллигентного вида – из-под темно-синего пальто виднелись черные брюки со штрипками На ногах посетителя красовались светлые ботинки в блестящих черных галошах. Неброское кашемировое кашне обвивало шею, на голове сидел щегольски сдвинутый на лоб котелок. Лицо господина имело правильные черты, а аккуратная бородка с проседью и такие же усы вполне его украшали Посетитель внимательно и спокойно разглядывал стоящего перед ним следователя. Нисколько не смущаясь, гость выдержал значительную паузу, медленно стягивая с рук перчатки. Потом улыбнулся и произнес приятным баритоном:
   – Господин Вирхов, позвольте представиться – коммерсант, руководитель благотворительного фонда «Хрустальный Петербург» Раймонд Шлегер. – Он поклонился и приподнял котелок. – Весь к вашим услугам.
   Карл Иванович Вирхов с недоверием смотрел на господина Шлегера.
   – Прошу Вас, господин Шлегер. – Он указал посетителю на стул, a caw сел на свое место за столом. – Итак, позвольте вам объяснить причину вызова в участок. Вчера днем в своей квартире убит Глеб Тугарин.
   – Глеб Тугарин? – растерянно переспросил посетитель и прикусил нижнюю губу. – За что? – Это-то я и хочу узнать, – продолжил Вирхов, заметив ускользающий взгляд гостя, – но вижу, что Глеб Тугарин – личность для вас небезызвестная.
   – Да, да, – поспешил подтвердить Шлегер, – то есть нет.
   – Изъясняйтесь, пожалуйста, точнее, – попросил Карл Иванович.
   – Недавно, дня четыре назад, я видел его в одной компании, но не сказал с ним ни слова.
   – Допустим, – кивнул поощряюще Карл Иванович, – надо полагать, вы не знали и где он жил.
   – Да, – согласился было Шлегер и тут же поправился, – то есть нет. Я хочу сказать, что при знакомстве говорилось, где он остановился – он недавно приехал в Петербург.
   – И где же? – насупил белесые брови Вирхов.
   – Кажется, в каком-то переулке... Лисьем, нет, Медвежьем.
   – Хорошо, – остановил допрашиваемого следователь, он чувствовал что-то неладное. – «То есть да», «то есть нет»... Постарайтесь обходиться без таких ответов. Выражайтесь точнее. – Я приму к сведению ваше замечание, – с готовностью откликнулся коммерсант.
   – Были ли вы в Медвежьем переулке?
   – Никогда! Клянусь честью!
   – Это лишнее, – поморщился Карл Иванович.
   Он смотрел на коммерсанта, который, кажется, уже успокоился, достал тончайший белоснежный платок из кармана и отирал лоб – отирал он его правой рукой.
   – Хотя, если честь есть, клятва может быть и нелишней. Итак, пойдем дальше. Где вы находились вчера днем? – спросил Вирхов, заранее предчувствуя ответ.
   – Инспектировал филиал в Твери, только сегодня утром вернулся, – пояснил с улыбкой Шлегер.
   – Понятно. Где же вы познакомились с покойным Тугариным?
   Раймонд Шлегер снова улыбнулся и охотно ответил:
   – Нас, нескольких инициативных людей, пригласил в гости Владимир Васильевич Стасов – в его квартире мы и встретились.
   – Так-так, – забарабанил пальцами по столу следователь. – Попробую дальше догадаться сам. Шло обсуждение проектов, посвященных празднованию двухсотлетия Петербурга.
   – Откуда вы знаете? – воскликнул коммерсант. – Впрочем, полиция обязана все знать. Там был и профессор Муромцев с дочерьми, и служащий Публичной библиотеки "о своим юным родственником – Глебом Тугариным.
   – Так-так. – Разговор ни на вершок не приближал Вирхова к раскрытию убийства в Медвежьем переулке, но тот факт, что о6а человека – Апышко и Шлегер, имена которых связаны с убийствами, – были недавно в одном и том же месте, а именно в квартире Стасова, наводил на размышления. – Кто же там был еще?
   – Я почти всех уже назвал, – пожал плечами господин Шлегер. – Свои проекты господину Стасову предложили еще хлеботорговец Апышко, ротмистр Золлоев и владелец антрепризы «Аполлон» Максим Иллионский-Третий – Знаю-знаю, – усмехнулся Вирхов, – его афишами весь город разукрашен. Видел его на сцене. Придется побеседовать и с ними.
   – Вы думаете, кто-то из них мог убить Тугарина? – заискивающе отреагировал улыбчивый господин.
   – Пока я их не увидел, я ничего не думаю. – Следователь поймал себя на том, что неумышленно грубовато отвечает собеседнижу, в котором, несмотря на приятность и достоинсгво, было что-то настораживающее.
   – Вы убедитесь, уважаемый господин следователь, что эти люди не способны и мухи обидеть, – засуетился Шлегер.
   – Хорошо-хорошо, я разберусь, – насупился Вирхов. – Перейдем к дамам. Знакомы ли вы с мадемуазель Ляшко?
   – Не имел чести, – улыбнулся Шлегер, – а кто это?
   – Очень красивая женщина, – уклончиво ответил следователь. – Не случалось ли вам заглядывать в ресторан «Фортуна»?
   – Лишь однажды провел там вечер, – ответил Шлегер, – но обедаю и ужинаю обычно в других ресторанах.
   – А каковы цели вашего благотворительного фонда? – перешел на другую тему следователь.
   – О, самые благородные. – Коммерсант, казалось, обрадовался, что разговор об убийстве прекратился. – Мой фонд существует не один год и деятельность его направлена на украшение нашей столицы, на наведение в ней порядка и чистоты. Из соображений благотворительности мы застеклили окна в двух сиротских домах, поставляем стекло для мастерских Воспитательного дома... Всего не перечислить! А самый грандиозный проект, на который направлены наши основные усилия сейчас, связан с празднованием юбилея столицы. Но это пока – коммерческая тайна.
   – Коммерческие тайны – не мой профиль, – заметил Карл Иванович. – Лучше ответьте мне, господин Шлегер, оказывает ли ваш фонд благотворительную помощь сирым и неимущим? – Да, я же сказал о сиротских домах... – Нет-нет, – перебил его Вирхов, – я имею в виду частных лиц – вдов, инвалидов...
   – К сожалению, этим пока мы не занимаемся, но дальнейшие наши планы..
   – Так я и знал! – вскочил со стула следователь. Глаза его горели гневом и охотничьим азартом. Он подбежал к двери, приоткрыл ее и крикнул в проем:
   – Свидетелей по делу – в кабинет! Он вернулся на свое место и сел, потирая руки и приговаривая:
   – Спокойно, господин Шлегер, спокойно. Сейчас вам предстоит очная ставка.
   Руководитель фонда «Хрустальный Петербург» остановившимся взором глядел на Вирхова. Потом, заслышав шаги, обернулся к дверям.
   Один за другим, гуськом, в кабинет следователя вошли вдова Карякина, горничная Соня и дворник Фаддей Фаддеич. Они замерли в нерешительности посреди кабинета.
   Карл Иванович Вирхов снова вскочил со своего места и прошел мимо шеренги, заглядывая каждому в глаза. Потом, как грозный: фельдфебель, проверяющий ровность рядов, оглядел каждого с ног до головы и сказал:
   – Ну что, голубчики мои, предъявляю я вам подозреваемого в убийстве жильца вашего дома. Смотрите внимательно. Смотрите во все глаза. И помнитеот вашего слова зависит жизнь этого человека. Итак, перед вами – руководитель благотворительного фонда «Хрустальный Пегербург» господин Раймонд Шлегер.
   Коммерсант, не отдавая себе отчета, встал со стула и воззрился на свидетелей: Он улыбался.
   – Ну, так как? Он или не он? – требовательно возвысил голос следователь
   – Похож, очень похож, – пролепетала прислуга Соня. – Не знаю.
   – А вы что скажете, Фаддей Фаддеевич? – усмехнулся Вирхов.
   – Действительно, что-то похожее имеется, – солидно ответил дворник. – Только вот галоши не те. И брюки были без штрипок Я всегда смотрю, что на ногах у посетителя – не наследит ли, не напачкает ли...
   – Брюки и обувь можно сменить, – улыбнулся хитро Вирхов, – а что вы думаете, госпожа Карякина? Ведь это вас навещал господин Шлегер!
   – Но этот был не он. Точно не он, – еле выдавила из себя пунцовая вдовушка
   – У того, вашего благотворителя, не было бороды?
   – Нет, была, примерно такая же.
   – И глаза у него были другие? И нос? И рот?
   – Не совсем, конечно, но это не он, это не господин Шлегер!
   – Не господин Шлегер? Так вы утверждаете? А мы сейчас попросим его предъявить паспорт! Вы готовы, господин Шлегер?
   – Я вижу этих людей первый раз. – Улыбающийся коммерсант достал из кармана жилета документ и подал следователю. Убедившись в его подлинности, Вирхов сунул паспорт каждому свидетелю под нос:
   – Читать умеете? Видите? Черным по белому написано – это и есть господин Шлегер. Так-то вот. А теперь ответьте мне, мои дорогие, кого это вы впускали в свой дом, какого самозванца?