Батлер Кэтрин. Танец любви

   Музыка стихла. В затемненном зале воцарилась тишина. Легкий сквозняк чуть колыхал пламя свечей, но был слишком слаб, чтобы пошевелить тяжелые занавески. Мужчина, сидевший верхом на стуле, не двигался. Его глаза смотрели напряженно, странно блестя в колеблющемся свете. Тени на стенах и полу тоже чуть колебались, принимая причудливые формы, словно пытающийся материализоваться дух.
   Милли опустила флейту и встретилась с взглядом Рональда. У нее возникло фатальное чувство неизбежности перед лицом своего властелина и судьи. Он глубоко втянул в себя воздух, будто до сих пор сдерживал дыхание.
   С едва слышным щелчком, прозвучавшим в полной тишине, как выстрел, кассета остановилась. Рональд встал и произнес:
   — Я бы сказал, что тот парень, который считает, что ты достигла вершины мастерства, абсолютно прав.
   Милли была озадачена, но потом вспомнила, что рассказала ему об оценке ее игры Питом и Шоном. Преодолевая горечь, она улыбнулась. Со своей привычной проницательностью Рональд тут же заметил ее реакцию.
   — Послушай, — мягко сказал он. — Это было сказано как комплимент.
   Милли отвернулась и с подчеркнутой деловитостью стала перематывать пленку.
   — Никогда не говори музыканту, что он достиг вершины мастерства, Рональд, — небрежно заметила она. — Потому что это означает для него конец карьеры. — Она вынула кассету и поставила ее на место. — Теперь ты готов поесть? — с деланным спокойствием осведомилась она и, вопросительно подняв брови, повернулась в его сторону.
   Рональд явно размышлял о чем-то. Его глаза пытливо смотрели на нее.
   — Чего бы мне действительно хотелось, — сказал он, не отрывая взгляда от ее глаз, — так узнать, что же ты на самом деле думаешь. Милли поежилась.
   — Зачем?
   Он подошел к ней. Падающая от него тень бешено запрыгала и исчезла в круге света. Он уверенно взял ее за подбородок, повернув лицом к себе.
   — Ты такая спокойная… Безукоризненные манеры. Холодна, как лед. Вот только твои глаза свидетельствуют об обратном, моя дорогая. — И он, едва касаясь, провел пальцем по ее щеке. — Так же, как, впрочем, и твоя игра.
   Милли с горечью подумала, что действительно выдала себя, когда он заключал ее в свои объятия, но у нее хватило ума не сказать об этом вслух. Она рывком отодвинулась и отступила на шаг. Так ей было легче.
   — Ты выдумываешь. Рональд покачал головой.
   — Нет, не выдумываю. Теперь ты снова стала холодна и сдержанна, но периодически сбрасываешь свои доспехи и тогда горишь ярким пламенем, как вот эта свеча.
   В полном изумлении Милли отпрянула еще дальше, кашлянула и неестественно громким голосом сказала:
   — Это просто смешно!
   — Неужели?
   — Да, смешно, — с жаром повторила она. — И похоже на сцену из плохого фильма. В жизни не слышала подобных глупостей. Ты вообще не разбираешься в классической музыке. О ней нельзя судить так же, как о рок-н-ролле или даже джазе. Она не бывает спонтанной и эмоциональной. Классические произведения создают, как памятники архитектуры. Я не придумываю музыку во время исполнения.
   — Ерунда, — заметил Рональд.
   — Что?!
   Он с готовностью повторил еще раз:
   — Ерунда. Или ты хочешь сказать, что манера исполнения никогда не меняется?
   — Ну, в определенной степени, конечно, меняется.
   Несмотря на эту незначительную уступку, он продолжал настаивать:
   — Значит, я только что слушал именно тебя, а другой человек исполнил бы это иначе.
   — Конечно, — согласилась Милли. — Но это не означает, что те чувства, которые ты уловил, вернее, подумал, что уловил, — поправилась она, — были моими.
   На какое-то мгновение их глаза встретились, и Рональд раздраженно втянул воздух и запустил руку в свои волнистые волосы.
   — Ты, — наконец произнес он, — абсолютно не разбираешься в человеческих эмоциях, но играешь, как ангел. Ладно, черт побери, пойдем поедим, пока я окончательно не забыл о своих добрых намерениях.
 
   За ужином он пребывал в странном, тяжелом настроении. Уловив это, Милли почувствовала, как напряглись и ее нервы. А в результате вернулась присущая ей неуклюжесть. К ее полному смущению, она разбила тарелку, уронила два столовых прибора и рассыпала мандарины, горкой лежащие на деревянном блюде. С пунцовым от стыда лицом она нагнулась, чтобы подобрать их.
   — Оставь их, — резко сказал Рональд и испытующе посмотрел на нее. — У тебя снова болит запястье?
   От удивления Милли замерла. Она почти не ощущала, как болит рука.
   — Немного.
   — Да не сиди ты с таким трагическим видом.
   Подумаешь, тарелку разбила, — сухо заметил Рональд. Облокотившись о стол, он смотрел ей прямо в лицо. — Почему ты так напряжена?
   — Вовсе я не напряжена, — пробормотала Милли, нервно комкая салфетку, чтобы не смотреть ему в глаза.
   — Тогда положи салфетку на место. Он взял отставленный ею бокал и, налив в него вина, подвинул через стол к ней.
   — Тебе нужно немного выпить. Давай, вино не отравлено, а я уж не допущу, чтобы ты снова напилась, потому что не уверен, — добавил он тихо, — что смогу держать себя в руках.
   Вспыхнув от смущения, Милли взяла бокал. У нее так дрожали руки, что немного вина тут же пролилось на рукав белой блузки. Она чуть было не заплакала от досады.
   Рональд протянул руку к серебряной солонке и, не спрашивая разрешения, щедро посыпал солью малиновое пятно. Милли с деланным вниманием смотрела, как белые крупинки постепенно темнеют, впитывая вино.
   — Подожди, пока соль все впитает. Затем опустишь блузку в холодную воду. Для этого тебе, конечно, придется ее снять, — добавил он сухо. Ее глаза взметнулись к его лицу. — И тогда я уж точно не смогу справиться с собой…
   Милли резко вскочила, опрокинув стул, и зажала уши.
   — Перестань! — закричала она. Он встал. Милли попятилась. — Не приближайся ко мне, — напряженным шепотом проговорила она.
   Брови Рональда поползли вверх.
   — Насколько я понимаю, тебе больше не хочется играть для меня. В таком случае я сделаю то, что обещал.
   Милли непонимающе взглянула на него. Он улыбнулся ей своей неотразимой улыбкой.
   — Иди переоденься и замочи в холодной воде блузку. А потом я научу тебя танцевать, — сказал он и, отвернувшись, бросил через плечо:
   — Даю тебе пять минут.
   Милли ринулась в свою комнату и, сорвав с себя блузку, опустила ее под струю холодной воды в раковине. Потом она лихорадочно натянула старую хлопковую юбку с резинкой на талии и футболку.
 
   Рональд ждал ее в зале. Канделябры с зажженными свечами были теперь расставлены по всей комнате. Милли замешкалась в дверях.
   — Сейчас здесь все выглядит иначе, — неловко заметила она.
   Он легко вскочил на ноги.
   — Конечно. Ведь это уже не концертный зал, а танцплощадка, не так ли? Подойди сюда.
   Осторожно, словно канатоходец по туго натянутому канату, Милли пересекла зал. Она надела свои любимые балетные тапочки с тряпичными подошвами. Рональд взглянул ей на ноги.
   — Сейчас же сними их, — сказал он. Милли была поражена.
   — Почему?!
   Он ухмыльнулся.
   — Они скользкие. А ты сейчас в таком состоянии, что вполне способна сломать ногу. Если не свою, то мою.
   Это предположение было недалеко от истины, и Милли без возражений сняла свои тапочки, но все же одарила его не очень-то любезным взглядом. Хмыкнув, он нажал кнопку магнитофона. Мощная мелодия в ритме рока заполнила всю комнату. Милли вздрогнула от неожиданности.
   — Ты привез это с собой?
   — Нет, — с иронией сказал Рональд. — Да нет же. Эта кассета была здесь. Я еще раньше заметил ее. Добрый старый Пит, очевидно, не так консервативен, как ты.
   Милли поняла, что задела его за живое.
   — Извини. Просто я никогда не слышала ничего подобного, — сказала она.
   В ответ он лишь пожал плечами и подошел к ней вплотную.
   — Ну, а теперь вот что. Скажи мне, пожалуйста, когда ты танцевала в последний раз? Милли напрягла память.
   — Это было в школе, на уроке танцев. Его лицо было по-прежнему непроницаемым, но Милли почувствовала, что он снова рассердился.
   — Живя в такой семье, как твоя, ты наверняка должна была все же посещать какие-то танцевальные вечера, благотворительные балы и тому подобное. Что, ты вообще не танцуешь?
   — Я уже говорила тебе — нет! — Ее подбородок слегка дернулся. Она вспомнила свою мать, мечтательно плывущую по залу в объятиях молодого итальянского тенора. Его руки лежали на ее талии, а их губы едва не соприкасались. Милли не хотелось, чтобы кто-то, даже Шон, вот так держал ее в своих объятиях… до сих пор.
   Это открытие настолько поразило ее, что она не сдержалась и заявила:
   — Для меня тогда существовал только один мужчина. На балах, которые я посещала, его никогда не было рядом, а мне не хотелось вступать в какие-то, пусть даже мимолетные, отношения с кем-то другим, кого, как я знала, никогда не смогу полюбить. Поэтому я вообще избегала подобных мероприятий.
   Она старалась говорить как можно менее эмоционально, но в ее голосе все же прозвучала боль.
   Рональд задумчиво посмотрел на нее.
   — Так значит, ты — однолюбка? И не унаследовала от матери склонность к приключениям?..
   Милли вздрогнула. В его словах было нечто большее, чем просто крупица истины, и это не понравилось ей. Какое он имеет право лезть ей в душу?!
   — Ну, если тебе хочется представить это именно так… — Она постаралась, чтобы ее голос звучал холодно и равнодушно.
   — Дорогая, — мягко сказал он, — пойми меня правильно. Большинство женщин к двадцати пяти годам уже кое-что испытали в жизни, но ты, похоже, не из их числа. Мне необходимо понять почему.
   — Почему? — со злостью переспросила она. — А какое это имеет к тебе отношение?! Его взгляд был полон иронии.
   — Ты и в самом деле не понимаешь?
   — Иначе не спрашивала бы.
   Рональд положил руки ей на плечи, как показалось Милли — ласково, но на лице его невозможно было прочитать ничего, кроме спокойного беспристрастия.
   — Если ты помнишь, сегодня днем мы… были на грани близости. Вот почему твое прошлое интересует меня.
   Милли зарделась и опустила глаза.
   — Но мы вовремя остановились.
   — Не мы, а я! — с неожиданной резкостью сказал Бредли. — Это я остановился, а ты в тот момент была слишком увлечена… экспериментом.
   — Да? — Милли вырвалась из его рук. — А ты не слишком-то галантен. Насколько я понимаю, ты хочешь сказать, что вообще в этом эксперименте не участвовал? — с явным укором спросила она.
   — Участвовал. И мог заметить, что ты целовала меня вовсе не как женщина, которая любит другого мужчину. Думаю, настало время пересмотреть твою позу однолюбки.
   — Это вовсе не поза, — сквозь зубы процедила Милли.
   — В таком случае почему ты не с ним? — вкрадчиво поинтересовался он. — Или Шон не хочет тебя?
   Милли вспомнила побагровевшее от страсти лицо Шона и невольно поежилась.
   — Хочет.
   Глаза Рональда сузились.
   — Тогда, вероятно, ты сама не очень-то желаешь его.
   — Это не совсем так. Просто он женат. Это вынужденное признание далось Милли с большим трудом, но совершенно не убедило Рональда.
   — Ну и что из того?
   — Ты не понимаешь. — От ее воинственности не осталось и следа. — У них есть дети. Шон сказал, что я совершаю глупость, что его жена снисходительно относится к его увлечениям, но…
   — Но ты не разделяла такую точку зрения, — мягко подсказал Рональд.
   Он, должно быть, считает меня чопорной дурой, подумала Милли. С жалким видом она все же выдавила:
   — Таковы мои принципы. Я ничего не могу с собой поделать. Это бы причинило боль другим людям.
   — Точно, — к ее удивлению, согласился Рональд и лукаво улыбнулся. — Ведь женщины-однолюбки, как правило, предпочитают таких же мужчин. Я сужу по собственному опыту.
   Он намекает на разницу между нами, подумала Милли, и у нее вырвалось:
   — Полагаю, ты считаешь меня просто трусливой дурой?!
   — Нет, я думаю, что ты очень мудрая девушка. Действительно, нет смысла играть с огнем, если не хочешь обжечься. — Пожав плечами, Рональд сменил тему. — Так значит, ты вообще не танцуешь? В таком случае придется начинать с азов. — Он раскрыл ей объятия. — Иди ко мне.
   Милли не двигалась. Рональд заметил ее нерешительность и, усмехнувшись, вызывающе бросил:
   — Ты что, боишься?
   Она поежилась. Почему всякий раз, когда она не готова к тому, на что он толкает ее, он объясняет это трусостью?
   Гордо вскинув голову, Милли притворно сладким голосом заметила:
   — Конечно. Вдруг я действительно сломаю тебе лодыжку. Сколько это будет мне стоить? Рональд громко расхохотался.
   — Целое достояние. Ты задержишь съемки следующего фильма, а главное — погубишь мою карьеру. — Он неторопливой походкой подошел к ней, деланно безразличным жестом положил ей на плечи руки. — Поднимите голову вверх, но следите за тем, куда ставите ноги, мисс Роббинс!
   Милли изо всех сил постаралась подавить сладостную дрожь, охватившую ее, когда она ощутила тепло его ладоней на своей спине. Стараясь отвлечься, она придирчиво заметила:
   — Вряд ли это возможно. Рональд слегка встряхнул ее:
   — У тебя все получится. Просто старайся быть внимательной. И слушай музыку.
   Мелодия была смутно знакома Милли. Для человека, который совсем не умеет танцевать, быстрый ритм — настоящая ловушка, подумала она.
   — А теперь, — деловито продолжил Рональд, — постарайся уловить ритм. Начинай движение не ногами, а плечами.
   Милли закачалась в его руках, как марионетка.
   — Когда поймаешь ритм, начинай двигаться сама. — Он слегка потормошил ее. — Ты что, не слушаешь меня?!
   Какое-то незнакомое томление начало постепенно охватывать ее, оно совершенно не вязалось с быстрой, ритмичной мелодией.
   — Сосредоточься, — потребовал Рональд, — я скажу, когда начинать. Держи плечи параллельно моим, повторяй мои движения и, пожалуйста, постарайся не умничать. Готова?
   Милли едва сдержала усмешку. Он командует, как Пит на репетиции, подумала она, и при этом такой же серьезный, решительный и готовый мгновенно взорваться. Однако она решила не говорить Рональду об этом, и лишь утвердительно кивнула.
   — Подождем начала следующей мелодии, — сказал он. — Слушай ритм, это главное.
   Следующая пьеса звучала иначе, хотя тоже была неуловимо знакома Милли. Она прислушалась и уловила ритм даже раньше, чем руки Рональда начали выстукивать его на ее спине. Двигаться в такт оказалось совсем нетрудно.
   Когда он начал танцевать, отодвигая и вновь притягивая ее к себе, Милли вдруг ощутила себя ловкой, уверенной в своих движениях. Мелодия закончилась, началась другая, и он без предупреждения закружил ее по залу. К своему изумлению, Милли не споткнулась и не остановилась как вкопанная. Ее движения становились все более естественными.
   — Просто превосходно, — запыхавшись сказала она, когда кассета закончилась. В ответ Рональд добродушно рассмеялся:
   — Ну вот, теперь ты умеешь танцевать.
   — Да, — серьезно согласилась Милли. Она секунду поколебалась, а потом лукаво добавила:
   — Но, вероятно, не со всеми.
   Неожиданно для нее лицо Рональда изменилось. Он стоял очень тихо, словно солдат, прислушивающийся к возможному приближению врага. Потом он разжал объятия, с непроницаемым лицом подошел к магнитофону и поставил другую кассету.
   На этот раз мелодия была не знакома Милли. Мягкий, приглушенный ритм ударных звучал возбуждающе, как, впрочем, и хрипловатый голос певца. Милли вновь начало охватывать полное оцепенение.
   — Слушай, — прошептал Рональд, обнимая ее. Она стояла в его объятиях неподвижно, чувствуя себя участницей любовной пантомимы. Словно какое-то ледяное покрывало не пропускало к ее телу тепла его рук.
   — Почему в подобных песенках всегда такой примитивный текст? — поинтересовалась она небрежным тоном.
   Рональд ничего не ответил. Он положил руку ей на бедро и заставил качаться в такт мелодии. Их тела почти не соприкасались, но Милли почувствовала, что во рту у нее пересохло.
   — «Любовь с первого взгляда», — с издевкой подхватила она слова певца.
   — А ты в нее не веришь? — вкрадчиво спросил он.
   Она вскинула голову, и волосы снова разметались по ее щекам.
   — Любовь — это вовсе не какое-то мгновенное помешательство. Если, конечно, она вообще существует, — поучительно заметила Милли.
   — Существует.
   Рональд неожиданно рывком оторвал ее от пола и притянул к себе, покачиваясь в такт музыке. Когда он снова опустил ее на пол, тела их словно слились в одно. Милли пришлось сделать над собой усилие, чтобы продолжить насмешки над словами певца.
   — В любом случае это уж точно не напоминает удар молнии, — заявила она и невольно облизала пересохшие губы, потому что их близость стала для нее просто мучительной.
   — Ты совсем не понимаешь, о чем говоришь, — тихо заметил Рональд.
   Его руки начали передвигаться по ее телу с такой нежностью, о какой она не мечтала даже в самом смелом из своих снов. Танец продолжался, она была вся во власти Рональда, двигаясь по мановению его пальцев, рук, мускулистых плеч, бедра, вклинившегося между ее собственными… И тут Милли почувствовала иной, доселе неведомый ей страх — она боялась теперь не этого уверенного в себе, опытного в любви мужчины, а себя.
   И Милли резко отпрянула.
   Когда Рональд снова притянул ее к себе, их губы встретились. Потаенные, давно похороненные в самой глубине души чувства охватили Милли. И она ответила на его поцелуй. Это не было ни робким экспериментом, ни случайным полетом фантазии. Это был равный по силе и требовательности поцелуй.
   Рональд взял ее на руки и, ни о чем не спрашивая, понес по винтовой лестнице наверх. Мелодия песни раздавалась им вслед. Он внес ее в комнату, которую сам выбрал для себя. Милли невольно отметила гобелены на стенах, резную дубовую мебель… В следующее мгновение она уже лежала на кровати.
   — На этот раз, — почти мрачно сказал он, — ты наконец поймешь, что вытворяешь со мной.
   Милли охватило странное чувство: никогда прежде она не переживала ничего подобного, но все его желания были ей так понятны! Он приник губами к ее губам, языком властно раздвинув их. Она отвечала ему так же неистово. Одежда их полетела на пол…
   Рональд задохнулся от охватившей его страсти, и, ощутив это, Милли торжествующе зарделась и прижала ладони к его теплой вздымающейся груди. Уткнувшись лицом ей в шею, Рональд нежно произнес ее имя. Его руки неистово ласкали ее плечи…
   Милли казалось, что они погружаются в неизвестные ей до сих пор глубины океана любви.
   — Рональд!..
   Услышав ее едва различимый шепот, он на мгновение замер, прерывисто и глубоко втягивая в себя воздух, и приподнял голову.
   — Что, дорогая?
   — Я боюсь, — призналась Милли. Она была уже слишком далеко от берега, чтобы скрывать от него свои чувства.
   Он отбросил прядь волос с ее лица.
   — Не бойся. Я сделаю тебя счастливой. Обещаю. Милли хорошо осознавала свои желания — ее тело не оставляло никаких сомнений на этот счет, но…
   — А я? — болезненно спросила она. — Я смогу сделать счастливым тебя?
   Он ласково провел рукой по ее волосам и, помолчав, ответил уверенно:
   — Да.
   Милли притянула его к себе.

Глава 9

   Милли проснулась не сразу. Нежась в постели, она чувствовала, как теплые лучи солнца ласкают ее лицо. Сегодня я снова буду писать музыку, подумала она.
   Где-то вдалеке слышался свист. Не желая просыпаться, она снова уткнулась в подушки, но посвистывание, хотя и мелодичное, было просто невозможно проигнорировать. Она села в кровати и обнаружила, что абсолютно нагая.
   — Ой, — только и произнесла она.
   Милли окинула взором комнату. Это была одна из расположенных в башне и предназначенных для гостей спален, полукруглая стена которой образовывала своеобразный альков. Ее одежда была аккуратно сложена в стопку на стоящем под окном шезлонге.
   Милли усмехнулась. Кто бы мог предположить в этом необузданном Рональде Бредли такой педантизм? Она откинулась на подушки, задумчиво сцепив за головой руки.
   Теперь она знала, что он терпелив. И нежен. И настойчив. Когда ночью в порыве страсти она вдруг закричала, он прижал ее к себе, благодаря и защищая.
   Возможно ли, чтобы наши чувства были взаимны, задумалась Милли. Это казалось невероятным. В конце концов, то, что так удивляло и восхищало ее, для Рональда было давно уже привычным.
   Посвистывание звучало все ближе и ближе, и вскоре к нему добавился аромат свежего кофе.
   Милли увидела, как открылась дверь и в дверной проем осторожно просунулась нога. После этого показался и сам Рональд с подносом, на котором стояли две дымящиеся кружки.
   При виде ее он улыбнулся. Да, наши чувства действительно взаимны, подумала Милли и улыбнулась в ответ. Он подошел к кровати, и, аккуратно поставил чашки на тумбочку и чмокнул ее в щеку.
   — Доброе утро.
   — Доброе утро, — отозвалась она. — Сегодня утром я собираюсь снова писать музыку. Ко мне пришло вдохновение.
   — Превосходно.
   На нем ничего не было, кроме брюк, в которых он был на вечеринке у Джуди. Они низко сидели у него на бедрах, обнажая прекрасные, словно вылепленные скульптором, линии торса. Милли потянулась и с нежностью поцеловала его в ключицу.
   Рональд погладил ее по голове и протянул кружку.
   — Надеюсь, ты пьешь черный. Молока я не нашел.
   Милли ненавидела черный кофе, который к тому же оказался сладким.
   — Изумительно, — произнесла она. Рональд присел на край кровати.
   — Твой друг Хуан-Антонио уже был здесь. Привез почту, — сообщил он.
   — Вот как?
   Должно быть, это Пит прислал мне очередные инструкции, подумала Милли.
   — В чем дело? — мягко спросил Рональд. — Тебе не нужны послания из внешнего мира? Милли рассмеялась.
   — Нет. Просто единственный человек, который знает, что я здесь, — это мой отчим. Чтобы письмо пришло из Мельбурна сюда сегодня, он должен был отправить его еще до того, как я дала согласие приехать сюда, а значит, был уверен, что я соглашусь. А ведь я была настроена решительно против поездки. Наверное, я бесхребетная.
   Рональд задумчиво заправил прядь волос ей за ухо.
   — Ты не бесхребетная. Ты смелая, умная, забавная… и иногда отдаешь другим значительно больше, чем нужно.
   Милли недоверчиво уставилась на него.
   — Смелая? Я?
   — Я бы сказал, что да.
   Она отрицательно покачала головой.
   — Ты не прав. Я труслива до безобразия. Мне иногда снятся кошмарные сны о концертах, в которых я собираюсь принимать участие, — добавила она.
   — Но ты же все выходишь на сцену, верно?
   — Да. Приходится. Такова моя профессия.
   — Мало у кого, — мягко подчеркнул Рональд, — такая профессия, которая снится им в кошмарных снах.
   И он поцеловал Милли в губы с такой неторопливой чувственностью, от которой у нее закружилась голова.
   — Ты очень храбрая, — твердо повторил он. Милли потянулась к нему, но он встал, собираясь уходить.
   — Пора завтракать, — сообщил он. — Кроме почты нам привезли замечательные фрукты. А после завтрака нам необходимо составить планы.
   Милли вопросительно подняла брови.
   — Чего это ты вдруг раскомандовался? Какие еще планы?
   — Подожди, увидишь — ухмыльнувшись, загадочно заметил он.
   Милли поспешно вскочила с постели, но он, насвистывая, уже бежал вниз по лестнице.
   Когда Милли спустилась в кухню, выяснилось, что Хуан-Антонио привез целую гору лимонов и апельсинов, а также небольших блестящих яблок и огромный ананас.
   Они с аппетитом позавтракали.
   — Так что там пишут? — поинтересовался Рональд.
   Милли всмотрелась в конверты. Один из них был с австралийским штемпелем, другой — из Австрии, третий — из Лондона. И одно письмо вообще без штемпеля.
   — Это последние наставления Пита, — уверенно ответила она. — И…
   Ей был слишком хорошо знаком этот почерк. Медленно она взяла в руки длинный голубой конверт без марки. Как, черт возьми, Шон узнал, что она здесь? И каким образом он послал это странное письмо?
   Рональд медленно проговорил:
   — У тебя такой вид, словно тебе известно, что в этом письме.
   Милли подняла на него взгляд.
   — Надеюсь, что нет, — тихо произнесла она. — Но очень боюсь, что…
   — Ну, так вскрой его. — Его голос звучал резко. — В любом случае всегда лучше знать правду. Она вздрогнула и распечатала конверт. В письме было всего несколько коротких строк, но они подтвердили ее самые наихудшие опасения. Бумага выпала из ее неожиданно омертвевших пальцев.
   — Что там?
   Милли закусила губу.
   — Это от Шона. Ему известно, что я здесь, — едва слышно пробормотала она. — И он едет сюда. Лицо Бредли стало суровым. Он встал.
   — Насколько я понимаю, это тот самый негодяй, который ударил тебя?! Разве ты его приглашала сюда?
   Милли поежилась.
   — Нет, но…
   — В таком случае напиши, что не можешь принять его.
   Милли рассеянно провела рукой по волосам.
   — Мне неизвестно, где он находится сейчас. И здесь нет обратного адреса. На конверте даже нет штемпеля. Я просто не знаю, как с ним связаться.
   Рональд себе под нос пробормотал что-то едкое в адрес Шона, а она вымученно улыбнулась.
   — Да. Возможно, ты прав, но он думает, что я буду рада его видеть…