Байяр Жорж. Мишель в «Хижине шерифа»

   Полицейский обыскал Жана, достал из его кармана часы и шариковую ручку. Выложил вещи на стол.
   – Гм!… Занятно. Теперь следующий.
   В карманах Нура полицейский обнаружил бумажник, в котором лежало несколько крупных купюр и, самое удивительное, небольшая фотокарточка в обтянутой кожей рамочке.
   – Что ты собрался с этим делать? – поинтересовался старшина.
   Нур покачал головой, но не проронил ни слова.
   – Кто владелец дома? – спросил полицейский.
   – Я, – отозвался один из мужчин. – Возвращаюсь я к себе и вдруг вижу – эти господа усмиряют двух субъектов… А сюда я пришел вместе со всеми, чтобы получить обратно свое имущество. – Вы узнаете эти вещи?
   – Естественно! Это все мое! А мальчуган на фотографии – сын, ему восемь и… – Не будем отклоняться от темы. Вы подтверждаете, что вещи принадлежат вам? – Я уже сказал…
   – Дуру, выясните, пожалуйста, фамилии и гражданское состояние этих господ. Нам это понадобится для официального рапорта.
   Сержант Дуру подчинился. Таким образом Мишель узнал, что человек с петицией носит фамилию Колье, его товарища зовут Гратто, а пострадавшего – Жирба.
   Сначала Жан с Нуром, затем Мишель с Даниелем тоже назвали себя.
   – И чем же вы, интересно, сообща промышляете? – поинтересовался полицейский, кивая на Жана и Нура.
   – Мы работаем в «Хижине шерифа» и…
   – Вечером были вместе?
   – Нет, господин начальник, – вмешался Колье. – Эти двое присоединились к нам только на площади, с ними еще был чернявый – он сбежал. А сюда они явились по собственной инициативе…
   – Ясно… Попытка ввести полицию в заблуждение, чтобы выгородить приятелей?
   – Скоро тут будет господин Сегональ, – спокойно ответил Мишель. – А пока я могу вам кое-что рассказать – как раз по поводу краж.
   Мишелю почудилось, что при последних словах мужчины встрепенулись.
   – Да, конечно, – с иронией заметил сержант. – И что же, интересно, вы намерены нам сообщить?
   Мишель заколебался. Смутное предчувствие подсказывало ему, что с этой тройкой, по-прежнему обступавшей цыган, надо держать ухо востро.
   – Например, вот что… Вы, естественно, знаете о том, что сегодня ночью у господина Сегоналя пропала лошадь… кобыла по кличке Оливетта…
   – Ну да! Само собой разумеется… Даже смею высказать такое предположение, что вся эта история– чистая инсценировка, задуманная с единственной целью – обелить этих двоих. Выкрав лошадь, а затем донеся об этом в полицию, они рассчитывали обеспечить себе алиби на прошлое или подготовить его на будущее!
   Справившись с первым возмущением, Жан и Нур замкнулись в гордом молчании; казалось, происходящее их не касается.
   На улице зарычал и стих мотор. Хлопнула дверца, по тротуару простучали торопливые шаги.
   Дверь распахнулась. На пороге показался господин Сегональ с непокрытой головой – знак того, что он незамедлительно откликнулся на зов Артура, который вошел следом за ним.
   Старшина был явно раздосадован, что в полной мере отразилось на его лице, но из формальной вежливости взял под козырек.
   – Добрый вечер, господа! – с преувеличенной жизнерадостностью воскликнул господин Сегональ. – Какое общество! А этот сброд на улице такое несет! Одни твердят про вооруженное нападение, другие – вообще про убийство. Новости в нашем климате плодятся как грибы! Если вы, старшина Дюкор, не разгоните толпу, через пять минут она ворвется в участок и все здесь спалит! Старшина закрыл тяжелую металлическую дверь на задвижку.
   – Итак, господин Сегональ, – спросил он, возвращаясь, – с чем к нам пожаловали?
   – Мне сказали, у моих друзей неприятности. Ребята, почему у вас руки связаны? Мы, слава богу, не на Диком Западе. Смотри-ка, кого я вижу… Господин Колье! Как поживаете, любезнейший? Господин Жирба, какая приятная неожидан-ость! О-о! Гратто! Старый приятель, Жиль Грат-то… Ты, надеюсь, знаком со своими преемниками? Что-то ты не больно рад меня видеть! Ты случайно не в подпитии? Сколько сегодня уже принял? Помню, когда ты служил у меня, твоей дневной нормой было три литра красного и дюжина рюмок анисового ликера. Конечно, этот рекорд ты давно переплюнул!
   Жиль Гратто, красный от гнева, что-то буркнул себе под нос; Мишель разобрал только «мы еще поквитаемся».
   – Ну и дикция у тебя, Жиль Гратто! Что ты там мямлишь? Надеюсь, с господином старшиной ты изъяснялся более внятно? Как хорошо, ребятки, что вы застали меня, а то бы я уехал в Ланды.
   Итак, господин Дюкор, какие претензии к моим подопечным?
   – Видите ли, господин Сегональ… вот эти господа…
   Офицер изложил суть заявления троих мужчин и предъявил найденное у Жана и Нура в карманах. Господин Сегональ покачал головой, чуть передернув плечами, – объяснения полицейского мало в чем его убедили.
   – За моих цыган головой ручаюсь. За этих троих тоже. Чего не могу сказать о Жиле Гратто. Интересно, какую игру затеяли господа Колье и Жирба? Что вы намерены делать, господин Дю-кор?
   – Видите ли… служба есть служба, господин Сегональ! Эти господа дали показания, краденое обнаружено у этих… молодых людей. Пока они задержаны, далее их допросят и я составлю рапорт наверх.
   – Хм… ясно… – недовольно пробормотал скотовладелец.
   – Я не хочу здесь оставаться! – запротестовал Жан. – Я ничего не сделал!
   – Я тоже!
   – Слышите, врут – даже не покраснеют! – выкрикнул Колье.
   – Только посмейте отсюда высунуться, – подхватил Гратто. – Вам покажут, где раки зимуют… люди, которых ограбили вы и вам подобные.
   Подперев рукой подбородок, господин Сегональ задумался, затем кивнул.
   – Может, ребята, оно и к лучшему. Посидите ночь в полицейском участке, ничего страшного. Я предупрежу Карума… А завтра вас обязательно вызволю.
   – На мой взгляд, выгораживая воров, вы поступаете не слишком благоразумно, господин Сегональ! – вкрадчиво заметил Жирба. – Это может вас далёко завести!
   – Тем более, что скоро королевские скачки! Среди публики найдется немало пострадавших от этой парочки! – прибавил Колье.
   – Я откажусь от своих слов только тогда, когда мне будут представлены доказательства. Я готов даже пожертвовать скачками! Главное, чтобы в этом деле наконец наступила ясность.
   Жирба с Колье переглянулись и хмыкнули.
   Мишель заметил про себя, что господин Сегональ – человек небывалого мужества и благородства. Он знал не понаслышке, что уход за быками требует колоссальных затрат и едва ли не единственный способ возместить расходы – это выставлять животных на состязания. Отказ от королевских скачек – огромный ущерб, не только финансовый, но и моральный: на карте стояла репутация скотовода.
   Мишель вдруг вспомнил о пропавшем фотоаппарате. А он-то мечтал сделать серию снимков о местной бескровной «корриде», когда животное носит между рогами шерстяной помпон, который должен сорвать «разетер».
   «Вряд ли аппарат найдется до воскресенья… если вообще когда-нибудь найдется», – подумал он. Внезапно его осенило.

«ТЫСЯЧА СКРЮЧЕННЫХ РОГОВ!»

   Мишелю пришло в голову, что фотоаппарат можно взять напрокат. Затем он вспомнил о пленке, которую накануне отдал проявлять Артур.
   «Завтра обязательно заберу снимки», – пообещал он себе.
   И тут же мысленно себя обругал. Нашел время думать об этой ерунде, когда такая непростая ситуация! Сегодняшнее испытание Жан и Нур выдержали с достоинством. Но если их признают виновными, их замкнутость может быть истолкована как цинизм.
   Старшина Дюкор дал свидетелям подписать показания и отпустил их. Как только за ними захлопнулась дверь, офицер задвинул запор и вернулся к господину Сегоналю.
   – Вы ставите меня в очень сложное положение. Понимаю, вами движет твердое убеждение. Но… общественность весьма взбудоражена, как вы сами можете заметить!
   И действительно, через приоткрытую форточку долетали истошные выкрики распаленных молодчиков.
   С появлением недругов цыган на миг все стихло, и тут же грянули аплодисменты, крики «ура».
   – Отлично сыграно, Колье!
   – На этот раз они не отвертятся!
   – Пускай выметаются!
   – Скатертью дорога!
   – Браво!
   – Да здравствует Колье! Долой цыган!
   Толпа ревела – не то от радости, не то от ненависти; ее вопли с такой силой отдавались в полицейском участке, что Мишель машинально сжал кулаки.
   Трое друзей впервые оказались в подобной ситуации. Теперь они лучше понимали, что такое безумие толпы. Ведь, по всей вероятности, большинство людей, теснившихся сейчас возле участка, понятия не имело о происходящем, однако это им не мешало устраивать демонстрацию, требовать справедливости. Будь у них такая возможность, они устроили бы самосуд над цыганами.
   – Так и быть, закрыв глаза на довольно серьезные факты, я пойду вам навстречу, господин Сегональ. Через пару секунд я выпущу ваших подопечных через заднюю дверь, пусть возвращаются к себе в лагерь. Следствие пойдет своим чередом, однако исход его вполне предсказуем. Надо учесть, что у нас лежат три официальных свидетельства, плюс к тому я лично обнаружил краденое в карманах этих молодых людей. Поэтому я попрошу их в вашем присутствии дать мне слово не выезжать из Санта до окончания расследования!
   – Очень разумно с вашей стороны, – ответил скотовладелец. – Слышали, Жан, Нур? Возмущаться тут бесполезно, в лучшем случае вы попали в хитроумно расставленную западню… Что ж, будем пытаться вас оттуда вызволить; но вы тоже должны нам помочь. Для начала сделайте то, о чем вас просит господин Дюкор!
   – Хорошо, – согласился Жан, – я на вас полагаюсь, вам виднее.
   Двое цыган пообещали не уезжать из Санта.
   – Еще раз большое спасибо, господин Дюкор, – продолжал скотовладелец. – Если у вас появится желание, приходите в воскресенье на скачки, мы для вас оставим лучшие места.
   Старшина с сомнением развел руками.
   – В воскресенье? До этого еще надо дожить. Скорее всего мне придется дежурить. Но главное, чтобы все состоялось!…
   – Так вот, мальчики, я уезжаю, – напомнил Сегональ. – Меня будет сопровождать Марсель. Еще раз напоминаю, заботьтесь о хуторе и берегите Галлин!
   Господин Сегональ пожал всем руки и удалился.
   На улице послышались одиночные свистки, затем шум мотора, почти заглушивший разъяренные вопли.
   Разобравшись с незваными гостями, офицер рот безопасности и его коллега вернулись к рутинной работе.
   Цыгане понуро уставились в пол. По тому, как старший стиснул зубы, было нетрудно угадать, что у него на уме. А Мишель между тем старался уяснить, каким образом все произошло. Неужели эта троица – Колье, Жирба и Гратто – сумела хитростью заманить цыган в западню?
   В какой-то миг он поймал на себе взгляд Жана. В глазах цыгана читалась такая дикая безысходность, такая чудовищная униженность, что Мишель был потрясен. Он вспомнил о приходе Карума Старшего, о его полной достоинства просьбе относительно Жана и вообразил, какая буря должна сейчас бушевать в сознании парня. Неужели это возможно, чтобы человек хлебнул столько горя только из-за своей принадлежности к другому народу? Сумеет ли Жан избавиться от этой муки и вновь обрести покой?
   Эти глаза молили о помощи. Взывали с такой страстью, что Мишель подошел к Жану и положил руку ему на плечо. Оба не проронили ни слова, только потупили взоры, но Мишель уже твердо решил для себя: он попытается во что бы то ни стало пролить свет на эту историю и вернуть Жану жизнерадостность – конечно, при условии, что тот – а Мишель все больше склонялся к этому убеждению – не замешан в преступлениях, которые ему с таким упорством стараются навязать.
   Нур выглядел более спокойным, возможно, из-за того, что был немного моложе брата и обладал менее закаленным характером. Он наверняка рассчитывал, что старший поможет им выпутаться.
   Наконец на площади все стихло. Феерия звука и света окончилась. На город спускался ночной покой, притупляя горечь, смиряя страсти.
   Мишель желал всеми силами, чтобы частица этого покоя передалась Жану, его душе и сердцу.
   – Теперь можете спокойно отправляться по домам, – сказал старшина. – Сейчас я открою дверь.
   Что тут сказалось – симпатия к Жану и Нуру или гнетущая атмосфера полицейского участка? Вырвавшись на улицу, Мишель невольно почувствовал смутную вину, но тут же прогнал от себя неприятное ощущение.
   «Совсем уже сбрендил», – обругал он себя.
   Улица была пустынной. Пятеро приятелей шли торопливым шагом. Возле входа в лагерь они сдержанно пожали друг другу руки.
   – До завтра, рома! – бросил Мишель.
   – До завтра, гаджо! – откликнулся Жан. Но на душе у всех было тошно.
   Остаток пути друзья проделали в непривычном молчании; каждый размышлял о чем-то своем. Только когда они оказались дома, закрыли дверь и зажгли лампу, Артур вздохнул:
   – М-да, не слишком успешное начало…
   – Это еще мягко сказано! У меня такое чувство, что, окажись мы поблизости от того места, и нас бы отволокли в участок, – ответил Мишель.
   – Что-то мне с трудом верится, что все это нарочно подстроено, – заметил Даниель. – Вот ты, Мишель, уверен в честности Жана и Нура?
   – В общем, да. Почему ты спрашиваешь?
   – Понимаешь, если эта троица… Колье, Грат-то и как там его?…
   – Жирба.
   – Точно… В общем, если это они грабят дома, а вину хотят свалить на цыган, они здорово рискуют, ведь рано или поздно они попадутся.
   – На это я и надеюсь…
   – И они идут на огромный риск только ради того, чтобы выселить цыган из лагеря?
   – Но однажды они уже чуть было нам не попались. Или мы вконец запутались…
   Мишель взглянул товарищам в глаза – и убедился, что те дружно отвергли последнее предположение. Обоим хотелось доверять Жану и Нуру. А Мишель всей душой желал как можно Скорее найти убедительное доказательство того, что они не ошибаются!
 

* * *

   Несмотря на то что легли они поздно, на следующее утро ребята вскочили спозаранку. Спать спокойно им не давали заботы. Приятели в два счета оделись, моментально проглотили завтрак и побежали в «Хижину».
   Лошади уже были выведены из конюшни, старик Паскалу начал их седлать.
   – Что это вы сегодня ни свет ни заря?! – воскликнул он при виде ребят. – Что ж, уйдете пораньше. Ну-ка, помогите!
   Вся троица с жаром принялась за работу, хотя головы у друзей туманились от недосыпа. Мишель рассказал сторожу о вчерашнем происшествии.
   – Ума не приложу, что они в этом году прицепились к цыганам, – проворчал старик. – Ей-богу, точно с цепи сорвались!
   Мишель не осмелился спросить, кто эти «они».
   Им осталось оседлать двух лошадей, когда к ним бросился какой-то мальчонка, весь запыхавшийся от бега.
   – Господин Сегональ! Господин Сегональ! Господин Сегональ здесь?
   – Его нет, а в чем дело? – спросил Мишель. Ребенок выглядел не столько запыхавшимся, сколько встревоженным.
   – В цыганском лагере ужас что творится!
   – А точнее? – спросил Паскалу, подходя к ребятам.
   – Такой ужас… такой ужас!… – твердил мальчонка.
   Теперь его обступили трое ребят и сторож.
   – Можно подробнее? – спросил Артур.
   – Там у входа люди, они страшно бранятся, все злые как тигры… Дело идет к драке!
   – Тысяча скрюченных рогов! – рявкнул Паскалу. – Что это за цирк!
   – По коням, друзья! – воскликнул Мишель. – Скорее туда! Это очередные штучки Гратто и компании!
   Голос Мишеля пробудил во всех боевой дух.
   – Тысяча скрюченных рогов, я с вами! – выкрикнул Паскалу. – Разбирайте вилы! А ты, пострел, пригляди за конюшней и, смотри, отсюда ни шагу. Мы скоро!
   Четверо всадников галопом понеслись к Сан-ту. Они скакали так стремительно, что Артур потерял стремена. Чтобы сохранить равновесие, он как мог вжался в седло, а левой рукой уцепился за луку. Правой он угрожающе потрясал вилами. Никто, однако, не оценил комизма ситуации. Со съехавшей на спину шляпой, которая держалась только благодаря завязкам, Артур очень отдаленно напоминал удалого камарганского наездника. Тяжелые стремена били Оливетту по крупу, выводя из терпения обычно смирную кобылу, которая и знать не знала о странном положении ее седока.
   Вскоре всадники разглядели вдали, у входа в лагерь, дюжины две возмущенных горлопанов.
   При виде лошадей буяны, переменив позицию, сгрудились за спинами трех старых знакомцев: Колье, Гратто и Жирба. Разгоряченные физиономии, бурные жесты, злобные взгляды…
   Напротив них вырисовывалась одинокая фигура Карума; скрестив на груди руки, он стоял в некотором отдалении от входа, и его длинные седые волосы развевались по ветру.
   Мишель и его товарищи вклинились между цыганом и демонстрантами.
   – Ага! Явились, голубчики! – крикнул Гратто. – Их тоже вчера отпустили! Над нами просто издеваются!
   – Паскалу! Ты-то чего связался с чужаками? Неужели не стыдно? – подхватил Жирба.
   Мишель выехал вперед.
   – Зачем вы сюда пришли, господин Гратто? – спросил он сурово. – Вам же ясно сказали в полиции: следствие пойдет обычным ходом.
   – Полиция, полиция, что мне твоя полиция! Протянет канитель, и все без толку! Надоело терпеть всякое жулье!
   – Верно! Надоело! – подхватило несколько голосов. – Вчерашних прохвостов мы сами отведем в тюрьму!
   – А ты, молокосос, будешь совать свой нос куда не следует, мы тебе живо намнем бока! – вставил Жирба, угрожающе потрясая кулаком.
   – Пошли вон, сопляки! Цыган в тюрьму! Напуганная свирепыми жестами и громкими криками, лошадь Мишеля, пританцовывая, попятилась назад – к полной неожиданности для наездника. Мишель, которому очень мешали вилы, с трудом удержался в седле. Этим воспользовался Гратто: он свистнул на подмогу двоих-троих хулиганов, и они попытались схватить лошадь под уздцы, чтобы стащить Мишеля на землю.
   Но тут возникло какое-то движение. Это Паскалу двинул коня прямо на буянов; он лихо потрясал вилами, крича:
   – Назад! Грязные твари!
   Мишель тем временем сумел справиться с лошадью. А Артур и Даниель последовали примеру Паскалу, подняв вилы на уровень человеческого роста.
   Ряды нападающих смешались. Кто-то заорал:
   – Жандармы!
   В этот момент Мишель заметил, что лагерь словно вымер. Очевидно, по совету мудрого Карума, цыгане старательно избегали любых инцидентов, которые могли повлечь за собой роковые последствия.
   Появление блюстителей порядка сняло тяжкий груз с души ребят. Несмотря на весь запал, они в самом скором времени оказались бы припертыми к стенке. Никогда бы они не отважились обратить отточенный трезубец против людей, какими бы те ни были ничтожными.
   Почти в тот же миг со стороны равнины показалась другая машина.
   – Похоже, пахнет жареным, – шепнул Мишель.

ЧЕРЕСЧУР ЗАНЯТОЙ ФОТОГРАФ!

   Первой мыслью Мишеля было, что господин Сегональ отложил свой отъезд. Но из автомобиля вышла Галлин, заметно взволнованная.
   При виде двух машин хулиганы попятились, бросив своих главарей.
   Заметив внучку господина Фредерика, Паскалу счел своим долгом вмешаться.
   – Не подходите близко! Они сумасшедшие! Гратто, убирайся отсюда! Нечего тебе здесь делать!
   – А тебе? – огрызнулся тот с надменностью, за которой чувствовалась неуверенность. – По-моему, мы пока еще в свободной стране!
   – Свободной? Да что ты понимаешь в свободе, ты, раб вина? Прежде чем произносить подобные речи, избавься от своей рабской душонки, научись отвечать за свои поступки! Слово «свобода» не для тебя! Твоя свобода – донимать бедолаг, которым и так несладко приходится! Ты, наверное, запамятовал, что эта церковь посвящена святой, даже двум1, которые покровительствуют Саре-Цыганке. Эти святые, да будет тебе известно, почитают цыган!
   Гратто залился краской – краской гнева. Он спиной чувствовал, как заколебалось его войско.
   – Я тоже почитаю святых! – крикнул он. – Они не были воровками. А ваши цыгане чихать на них хотели, иначе бы они так себя не вели!
   – У тебя нет доказательств, Гратто!
   – Нет доказательств?! Значит, по-вашему, я лгун, господин Колье и господин Жирба лжецы? Намедни мы ваших Жанов-Нуров застукали прямо на месте преступления. На месте преступления, ясно?
   Гратто так надсаживал горло, что его голосок стал пронзительным и визгливым.
   – Угомонись, Гратто. Хватит драть глотку, этим ты никого не убедишь!
   – Мой дед принял решение собрать добровольцев и вечерами обходить город, – сказала Галлин.
   – Естественно, вместе с цыганами? – язвительным тоном спросил Гратто.
   Мишель обратил внимание на Карума Старшего – тот, казалось, ничего не слышал: на старческом лице не дрогнула ни единая черточка.
   – Они стоят много больше, чем твои собутыльники! – ответил Паскалу.
   – В любом случае, что вы пыжитесь, чего добиваетесь своими криками? – Галлин побледнела как полотно. – Решение о высылке цыган мэр подпишет только с согласия муниципального совета. Это решение означает конец паломничества в Сант, вам ясно, господин Гратто? Весеннего паломничества. И вы полагаете, жители Санта и торговцы вам за это скажут спасибо?
   Гратто притих. Инициативу перехватил Колье.
   – У вас язычок хорошо подвешен. А ваш дед мог бы иногда свой попридержать!
   Мишель чувствовал, что Галлин и Паскалу выиграли эту партию. К подобным словесным баталиям он не привык, но сейчас ему хватило сообразительности понять, что противник переходит к угрозам, исчерпав запас всех прочих аргументов.
   И в самом деле Колье повернулся к своим и буркнул:
   – Друзья, нам здесь больше незачем оставаться! Пускай защищают своих цыган, выпускают на свободу воров! Когда-нибудь они еще пожалеют… может быть, даже раньше, чем воображают!
   Жандармы остановили автомобиль, не доезжая до лагеря. Теперь они неторопливым шагом направлялись к толпе.
   – Что здесь делают эти люди? – подойдя поближе, спросил бригадир.
   Колье еще раз подал знак всем разойтись. Но жандармы придерживались иной точки зрения.
   – Минуточку, господа… задержитесь, пожалуйста! Нам сообщили, что в этом районе драка…
   – Все к тому и шло, господин бригадир! – произнесла Галлин, выступая вперед. – Если бы не отвага этих молодых людей и Паскалу… если бы не мудрость Карума Старшего, эти господа добились бы своего – устроили бы потасовку, а вину свалили бы на цыган!
   – Понятно… Сейчас разберемся, – сказал бригадир. – Кто-нибудь хочет дать показания?
   В группе недовольных раздался невнятный ропот.
   – Потом тебя же и затаскают! – проворчал Жирба.
   – Вас, мсье, «затаскают», если вы того заслужили, – парировал жандарм. – А общественный порядок надо соблюдать. Я повторяю вопрос: кто-нибудь хочет дать показания?
   На этот раз аудитория осталась безмолвной.
   – В таком случае, пожалуйста, разойдитесь! Вяло, словно нехотя, демонстранты потянулись к городу, то и дело оборачиваясь и бросая мрачные и грозные взоры на наездников.
   – А теперь, мадемуазель, объясните, что тут все-таки произошло? – спросил бригадир.
   – Я приехала в самый разгар, но эти молодые люди, господин Паскалу и, естественно, Карум уже были здесь.
   Жандарм выслушал рассказ Мишеля и Паскалу.
   – Вот такие дела, – вздохнула девушка. – Похоже, у этих людей нет ни капли мужества. Я просто теряюсь! У деда всю жизнь работали цыгане. И никогда не было ничего подобного!
   – Признаться, частые кражи изрядно взбудоражили общественность, – заметил бригадир. – А кто эти ребята? Они тоже работают у господина Фредерика?
   Галлин объяснила.
   – Мой совет вам, молодые люди: будьте поосторожнее, – проговорил жандарм. – Как говорится, свои собаки дерутся – чужая не лезь. Вот оно, разумное поведение!
   Сначала изумившись, а затем возмутившись, Мишель, однако, удержался от комментариев. Он в очередной раз убедился, насколько нелепыми бывают пословицы, хотя принадлежат они к так называемой «народной мудрости». Ну что общего с собаками у Жана с Нуром, очевидных козлов отпущения, или банды Гратто?
   Жандармы направились к Каруму Старшему – тот так и стоял неподвижно с бесстрастным лицом, словно все случившееся было сущим пустяком. Бригадир поднес руку к козырьку.
   – Ваше имя Карум, вы старший в лагере? – Да.
   – Что, на ваш взгляд, здесь произошло?
   – Эти люди собрались у входа, кричали, размахивали кулаками. Я дал команду своим залезть в кибитки, а сам пошел посмотреть, что им здесь нужно. Ничего хорошего. На ругань я не отвечал. Они обзывали меня и моих соплеменников ворами. В этот момент появился Паскалу со своими юными друзьями. Вот, собственно, и все.
   – Гм… Если бы мы могли везде поспевать одновременно… Я могу вам только посоветовать не показываться в городе в ближайшее время.
   – Но есть нам что-то надо! Тем более, по обычаю, мы сопровождаем праздничную процессию.
   Бригадир едва не вспылил.
   – Обычай, конечно, штука хорошая! – проворчал он. – Вот выльется ваш обычай в приличную заварушку, тогда узнаете!
   Карум не шелохнулся. Бригадир огромным усилием воли взял себя в руки.
   – Ладно… Разберемся… Но если вы рассчитываете на помощь властей, не надо вставлять нам палки в колеса! До свидания!
   Всем по очереди отдав честь, жандарм в сопровождении подчиненного, который за все это время даже рта не раскрыл, вернулся к машине.
   Ребята спешились, подошли к Галлин и старику цыгану. Выражение лица последнего утратило безмятежность. Он пристально всматривался в лица своих друзей, словно пытался прочесть их мысли.