Страница:
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Книга близится к завершению. Перед нами промелькнула целая жизнь. Страница истории перевернулась. Что сказать в заключение об удивительной судьбе удивительного человека?
Прежде всего приходится признать, что, несмотря на массу самых тщательных и самых упорных исследований, загадка Черчилля так до конца и не разгадана. Трудно побороть искушение применить к нему его же определение, данное им Советскому Союзу в 1939 году: «Головоломка, окутанная тайной, внутри загадки»[435]. Черчилль был очень многогранным человеком. Клемент Эттли, один из тех, кому довелось дольше всего с ним работать, сказал: «Это был самый изменчивый человек из всех, кого я знал»[436]. Великодушный мечтатель и властный эгоист, хранитель вековых традиций и страстный коллекционер достижений современности.
Этот долгий путь длиной в девяносто лет оставил историкам четыре повода для размышления. Прежде всего, в отличие от множества героев, прославившихся очень рано и павших в цвете юных лет или на пороге зрелости, Уинстон Черчилль дважды вставал во главе Англии и решал судьбы мира уже на закате карьеры, совершенно неожиданно и почти случайно. В самом деле, если бы он умер в середине тридцатых годов, он бы остался в истории блистательным, но неудачливым политиком, как и его отец, лорд Рандольф Черчилль. Конечно, накануне войны у семидесятилетнего Черчилля за плечами была уже солидная карьера, он успел проявить себя и в составе либеральной, и в составе консервативной партий. Девять раз он был министром, при этом ему доверяли самые ответственные посты: министерство внутренних дел, адмиралтейство, военное ведомство, министерство финансов. Тем не менее, как мы знаем, карьера Черчилля вовсе не была неуклонным, размеренным подъемом к вершине власти — посту премьер-министра, в ней были взлеты и падения. В конце тридцатых годов Черчилль как раз пытался оправиться от самого болезненного своего «падения». Большинство консерваторов относилось к нему в ту пору с презрением, либералы и лейбористы — с недоверием, он растратил свой кредит доверия в непопулярных или пустых затеях, не было человека, который не назвал бы его головотяпом, непредсказуемым и неуправляемым субъектом. Поэтому, казалось, на политической карьере Черчилля можно было поставить крест. И лишь в чрезвычайной ситуации, сложившейся весной 1940 года, у него наконец появилась возможность по-настоящему проявить себя — настал его звездный час.
Дело, разумеется, вовсе не в том, что Черчилль внезапно избавился от всех своих недостатков. Он по-прежнему всюду совал свой нос, был так же нетерпелив и непостоянен, как и прежде. Однако теперь понадобились его способности неутомимого организатора, блистательного оратора, который сумел бы вдохнуть силы в приунывший народ, поделиться с ним своей энергией, расшевелить министров, генералов, дипломатов и прочих высокопоставленных чиновников. И действительно, Черчиллю удалось завоевать авторитет, новый премьер-министр пользовался огромной популярностью у народа, кроме того, он твердо верил в свой гений, бойко вел дела внешней и внутренней, а также военной политики.
После поражения на выборах в 1945 году в один миг вся его жизнь перевернулась. Потеря власти была для него не просто самым страшным унижением — отныне новый лидер оппозиции был вынужден вести жалкие баталии на крошечном пятачке парламентской трибуны. Он явно вырос из этой роли, но, вместо того чтобы совсем уйти из политики и купаться в лучах заслуженной славы, предпочел остаться в качестве лидера консервативной партии, перешедшей в ряды оппозиции. В то же время он, казалось, пребывал в разладе с эпохой, потерял чувство реальности и напоминал, как жестоко заметил Бивен, «динозавра на выставке точных измерительных приборов». Теперь Черчилля утешали воспоминания и сознание того, что он успел вписать свое имя большими буквами на страницы истории, что у него был статус первого эксперта в вопросах международной политики, — теперь он мог, подобно пророку, предсказывать будущее планеты.
Черчилль родился аристократом и оставался им всю жизнь, купаясь в комфорте, как и подобает отпрыску знатного рода. В детстве и юности его окружал роскошный, величественный декор Бленхеймского замка, в котором он появился на свет, куда он потом часто наведывался, где он сочетался законным браком с Клементиной и вблизи которого был погребен. Возмужав среди обелисков, воздвигнутых в честь той или иной победы британского оружия, среди картин и гобеленов, представлявших самого знаменитого капитана Королевства, Черчилль счел своим долгом передать в века это священное наследство. В этом и заключалась миссия так называемых «вековых дубов» — аристократических семейств Англии, которые, по словам Бурке, составляли силу и славу британской короны.
Разумеется, иногда Черчилль в силу каких-либо чрезвычайных обстоятельств встречался и с рядовыми британцами, хотя, надо признать, эти встречи были недолгими и довольно поверхностными. Так, в 1916 году он соприкоснулся с шотландскими стрелками, служившими в его батальоне. Наиболее тесно он общался со своими низкородными соотечественниками лишь во время Второй мировой войны. В 1940 году перед лицом страшной опасности в Англии установилась атмосфера всеобщего согласия. Народ и его лидера объединило желание выстоять и победить. И все-таки, несмотря ни на что, голубая кровь перевешивала, тогда как в политической культуре Черчилля сочетались, с одной стороны, традиции либеральной аристократии вкупе с его концепцией истории и прогресса и с другой — мягкосердечие консерватора-демократа, унаследованное им от отца. При этом Черчилль всегда представлял себе общество четко поделенным на иерархические ступени и придерживался патерналистской логики, как и подобает представителю «высших классов, рожденных править» (born to rule).
Внешне он вовсе не был похож на бойца, всецело сконцентрированного на завоевании себе места под солнцем. Его черты лица, осанка, невысокий рост скорее противоречили образу богатыря, всегда готового к бою. Зато эгоцентризм Черчилля был поистине безграничен, почти противоестествен. Исайя Берлин как врач проанализировал эту его черту характера: «Ум Черчилля всецело сосредоточен на его внутреннем богатом мире, так что поневоле задаешься вопросом, а пытался ли он когда-нибудь понять, что происходит в душах других людей, о чем они думают. Черчилль не реагирует на действия других, он действует сам. Он не светит отраженным светом, он лепит и переделывает других по своему образу и желанию»[439].
Черчилль очень рано сделал выбор в пользу деятельной жизни, наполненной борьбой. Этот выбор был продиктован его честолюбием, его желанием обращать на себя внимание, его стремлением прожить выдающуюся жизнь. В юношеском романе «Саврола», который Черчилль написал, когда ему только-только исполнилось двадцать четыре года, и который был опубликован в 1900 году, есть эпизод, объясняющий, почему юный Уинстон предпочел спокойной жизни приключения и славу. «Стоила ли, — писал он, — игра свеч? Бороться, работать, постоянно вращаться в водовороте событий, жертвовать тем, что облегчает жизнь и делает ее приятной, — и все это ради чего? Ради народного блага? Дело в том, и он не мог не признаться в этом самому себе, что власть привлекала его гораздо больше, нежели благородная цель. Честолюбие было его движущей силой, сопротивляться которой у него не хватало сил. Он мог понять радость артиста, он мог понять тех, кто посвящает свою жизнь поискам прекрасного или спорту, который доставляет огромное удовольствие и не влечет неприятных последствий. Вести спокойную жизнь, предаваясь мечтам и философским размышлениям в красивом саду, вдали от людской суеты, наслаждаться искусством, баловать свой ум самой восхитительной пищей — разве это не в тысячу раз лучше, чем всю жизнь бороться за власть? Однако он твердо знал, что мир и покой — не для него. Он обладал возвышенным, пылким и дерзким умом. Путь, который он избрал, был для него единственно возможным, и этот путь ему предстояло пройти до конца»[440].
Впрочем, Черчилль никогда и не скрывал своей ностальгии по тем счастливым временам, которые, наверное, не зря называли «прекрасной эпохой» и которые он сравнивал с правлением римских императоров Антониев. «Я — дитя викторианской эпохи, — признался Черчилль в своей автобиографии. — Именно тогда основы нашего государства обрели прочность, именно тогда мы возглавили мировую торговлю и сделались хозяевами мирового океана, именно тогда в нашей душе постоянно крепло сознание величия нашей Империи и нашего долга ее сохранить»[441]. По словам Джона Колвилла, Черчилль остановил бы время, если бы это было в его силах, — после одной удавшейся на славу вечеринки Черчилль повторил слова Фауста: «Мгновение, повремени!» Вот как это прокомментировал консерватор Лео Эмери, отличавшийся завидной проницательностью: «Я всегда считал, что ключ к разгадке Уинстона в том, что он — викторианец, он воображает, что политика нисколько не изменилась со времен его отца, и не способен понять современных веяний. Этот печальный и простой факт еще не стал очевидным лишь благодаря его красноречию и жизненной силе»[442]. Забавным символом верности Черчилля обычаям прошлого была его привычка спрашивать: «Кучер на козлах?» — что означало: «На месте ли шофер?» Даже став премьер-министром, Черчилль не отказался от этой привычки. И это еще далеко не все — например, он неизменно называл Стамбул Константинополем, а Иран — Персией...
Что касается политической философии Черчилля, то его верность заветам прошлого, наследию предков, боязнь совершить поступок, недостойный рыцаря славной викторианской эпохи, во многом объясняют его поведение и стратегию. В последние недели войны он написал Клемми, немного разочарованный, но еще не переступивший порога отчаяния: «Мы должны сохранить эту огромную Империю, от которой нам нет никакого проку и за которую нас осуждают и даже оскорбляют наши же соотечественники, не говоря уже об остальном мире. (...) Несмотря ни на что, я чувствую в себе все растущее желание продолжать борьбу. Пока я у руля, я не дам спустить флаг»[443].
Вот почему — и здесь мы переходим к другому фактору — в 1940 году Уинстон Черчилль выступил в роли посланца судьбы, он был человеком столь же исключительным, сколь исключительным был тот исторический момент. Он не только сплотил и вселил бодрость в свою страну, оставшуюся один на один с врагом, он не только вдохновил свой народ на борьбу, что было бы не под силу никакому другому премьер-министру, — он привел Соединенное Королевство к победе благодаря умелому руководству антигитлеровской коалицией, созданной его же стараниями. Конечно, его романтическое представление о войне не вязалось с сугубо прагматическим характером промышленных войн XX века. Тем не менее в 1940 году, как он сам написал незадолго до этого в биографии своего предка герцога Мальборо, решение родилось «в глазах, в мозгу и в сердце одного человека», поскольку «сфинксу войны лишь гений может дать верный ответ». Словом, «ни учение, ни опыт не могут сделать человека гениальным».
Кульминация карьеры Черчилля пришлась на 1940—1945 годы — удивительное совпадение: в тех обстоятельствах нужен был именно такой человек, не иначе как само провидение послало его (кто поручится, что без него Англия не сдалась бы в 1940 году?). И вот после яркого триумфа наступил период спада, неудач. И дело тут не только в том, что волна истории выбросила сделавшего свое дело премьер-министра на берег, едва опасность миновала и война сменилась миром. После эйфории пришла пора разочарований. Победа принесла британцам немало горьких плодов, изменив расстановку сил на международной арене. И лишь Черчиллю удалось навсегда сохранить свою немеркнущую славу образца 1940 года.
Прежде всего приходится признать, что, несмотря на массу самых тщательных и самых упорных исследований, загадка Черчилля так до конца и не разгадана. Трудно побороть искушение применить к нему его же определение, данное им Советскому Союзу в 1939 году: «Головоломка, окутанная тайной, внутри загадки»[435]. Черчилль был очень многогранным человеком. Клемент Эттли, один из тех, кому довелось дольше всего с ним работать, сказал: «Это был самый изменчивый человек из всех, кого я знал»[436]. Великодушный мечтатель и властный эгоист, хранитель вековых традиций и страстный коллекционер достижений современности.
Этот долгий путь длиной в девяносто лет оставил историкам четыре повода для размышления. Прежде всего, в отличие от множества героев, прославившихся очень рано и павших в цвете юных лет или на пороге зрелости, Уинстон Черчилль дважды вставал во главе Англии и решал судьбы мира уже на закате карьеры, совершенно неожиданно и почти случайно. В самом деле, если бы он умер в середине тридцатых годов, он бы остался в истории блистательным, но неудачливым политиком, как и его отец, лорд Рандольф Черчилль. Конечно, накануне войны у семидесятилетнего Черчилля за плечами была уже солидная карьера, он успел проявить себя и в составе либеральной, и в составе консервативной партий. Девять раз он был министром, при этом ему доверяли самые ответственные посты: министерство внутренних дел, адмиралтейство, военное ведомство, министерство финансов. Тем не менее, как мы знаем, карьера Черчилля вовсе не была неуклонным, размеренным подъемом к вершине власти — посту премьер-министра, в ней были взлеты и падения. В конце тридцатых годов Черчилль как раз пытался оправиться от самого болезненного своего «падения». Большинство консерваторов относилось к нему в ту пору с презрением, либералы и лейбористы — с недоверием, он растратил свой кредит доверия в непопулярных или пустых затеях, не было человека, который не назвал бы его головотяпом, непредсказуемым и неуправляемым субъектом. Поэтому, казалось, на политической карьере Черчилля можно было поставить крест. И лишь в чрезвычайной ситуации, сложившейся весной 1940 года, у него наконец появилась возможность по-настоящему проявить себя — настал его звездный час.
Дело, разумеется, вовсе не в том, что Черчилль внезапно избавился от всех своих недостатков. Он по-прежнему всюду совал свой нос, был так же нетерпелив и непостоянен, как и прежде. Однако теперь понадобились его способности неутомимого организатора, блистательного оратора, который сумел бы вдохнуть силы в приунывший народ, поделиться с ним своей энергией, расшевелить министров, генералов, дипломатов и прочих высокопоставленных чиновников. И действительно, Черчиллю удалось завоевать авторитет, новый премьер-министр пользовался огромной популярностью у народа, кроме того, он твердо верил в свой гений, бойко вел дела внешней и внутренней, а также военной политики.
После поражения на выборах в 1945 году в один миг вся его жизнь перевернулась. Потеря власти была для него не просто самым страшным унижением — отныне новый лидер оппозиции был вынужден вести жалкие баталии на крошечном пятачке парламентской трибуны. Он явно вырос из этой роли, но, вместо того чтобы совсем уйти из политики и купаться в лучах заслуженной славы, предпочел остаться в качестве лидера консервативной партии, перешедшей в ряды оппозиции. В то же время он, казалось, пребывал в разладе с эпохой, потерял чувство реальности и напоминал, как жестоко заметил Бивен, «динозавра на выставке точных измерительных приборов». Теперь Черчилля утешали воспоминания и сознание того, что он успел вписать свое имя большими буквами на страницы истории, что у него был статус первого эксперта в вопросах международной политики, — теперь он мог, подобно пророку, предсказывать будущее планеты.
* * *
Второй феномен, над которым стоит поразмыслить историкам: Черчиллю, аристократу, наделенному массой талантов и ставшему самым популярным премьер-министром в истории Великобритании, всегда удавалось сочетать верность принципам и прагматизм, теоретический подход и метод проб и ошибок. Он, впрочем, сам раскрыл секрет этой диалектики: «Всегда гораздо легче провозглашать принципы, нежели следовать им в жизни (...). Однако тот, в чьей душе убеждения пустили глубокие корни, имеет больше шансов выстоять среди стремительно изменяющихся обстоятельств и повседневных случайностей, нежели тот, кто не видит дальше собственного носа и заботится лишь об удовлетворении своих сиюминутных прихотей»[437].Черчилль родился аристократом и оставался им всю жизнь, купаясь в комфорте, как и подобает отпрыску знатного рода. В детстве и юности его окружал роскошный, величественный декор Бленхеймского замка, в котором он появился на свет, куда он потом часто наведывался, где он сочетался законным браком с Клементиной и вблизи которого был погребен. Возмужав среди обелисков, воздвигнутых в честь той или иной победы британского оружия, среди картин и гобеленов, представлявших самого знаменитого капитана Королевства, Черчилль счел своим долгом передать в века это священное наследство. В этом и заключалась миссия так называемых «вековых дубов» — аристократических семейств Англии, которые, по словам Бурке, составляли силу и славу британской короны.
Разумеется, иногда Черчилль в силу каких-либо чрезвычайных обстоятельств встречался и с рядовыми британцами, хотя, надо признать, эти встречи были недолгими и довольно поверхностными. Так, в 1916 году он соприкоснулся с шотландскими стрелками, служившими в его батальоне. Наиболее тесно он общался со своими низкородными соотечественниками лишь во время Второй мировой войны. В 1940 году перед лицом страшной опасности в Англии установилась атмосфера всеобщего согласия. Народ и его лидера объединило желание выстоять и победить. И все-таки, несмотря ни на что, голубая кровь перевешивала, тогда как в политической культуре Черчилля сочетались, с одной стороны, традиции либеральной аристократии вкупе с его концепцией истории и прогресса и с другой — мягкосердечие консерватора-демократа, унаследованное им от отца. При этом Черчилль всегда представлял себе общество четко поделенным на иерархические ступени и придерживался патерналистской логики, как и подобает представителю «высших классов, рожденных править» (born to rule).
* * *
Третья загадка Черчилля — это его неиссякаемая энергия и беспримерная сила воли. Всю свою жизнь он был неутомимым бойцом. В своем обращении к норвежскому народу в 1948 году Черчилль восклицал: «Заклинаю вас, никогда не забывайте, что жизнь — это постоянная борьба!»[438]В конце концов разве викторианский мир, в котором вырос Черчилль, не был и с теоретической, и с практической точек зрения настоящим полем битвы за жизнь, освященным и узаконенным наукой? Не раз эта удивительная воля к жизни помогала Черчиллю справляться с враждебными обстоятельствами. Ярким примером тому служит проявленное им мужество, с каким он, несмотря на всю свою почтительность к монархии вообще и к государю в частности, в бытность свою первым лордом адмиралтейства настаивал на присвоении новому дредноуту имени Оливера Кромвеля, против чего категорически возражал король Георг V.Внешне он вовсе не был похож на бойца, всецело сконцентрированного на завоевании себе места под солнцем. Его черты лица, осанка, невысокий рост скорее противоречили образу богатыря, всегда готового к бою. Зато эгоцентризм Черчилля был поистине безграничен, почти противоестествен. Исайя Берлин как врач проанализировал эту его черту характера: «Ум Черчилля всецело сосредоточен на его внутреннем богатом мире, так что поневоле задаешься вопросом, а пытался ли он когда-нибудь понять, что происходит в душах других людей, о чем они думают. Черчилль не реагирует на действия других, он действует сам. Он не светит отраженным светом, он лепит и переделывает других по своему образу и желанию»[439].
Черчилль очень рано сделал выбор в пользу деятельной жизни, наполненной борьбой. Этот выбор был продиктован его честолюбием, его желанием обращать на себя внимание, его стремлением прожить выдающуюся жизнь. В юношеском романе «Саврола», который Черчилль написал, когда ему только-только исполнилось двадцать четыре года, и который был опубликован в 1900 году, есть эпизод, объясняющий, почему юный Уинстон предпочел спокойной жизни приключения и славу. «Стоила ли, — писал он, — игра свеч? Бороться, работать, постоянно вращаться в водовороте событий, жертвовать тем, что облегчает жизнь и делает ее приятной, — и все это ради чего? Ради народного блага? Дело в том, и он не мог не признаться в этом самому себе, что власть привлекала его гораздо больше, нежели благородная цель. Честолюбие было его движущей силой, сопротивляться которой у него не хватало сил. Он мог понять радость артиста, он мог понять тех, кто посвящает свою жизнь поискам прекрасного или спорту, который доставляет огромное удовольствие и не влечет неприятных последствий. Вести спокойную жизнь, предаваясь мечтам и философским размышлениям в красивом саду, вдали от людской суеты, наслаждаться искусством, баловать свой ум самой восхитительной пищей — разве это не в тысячу раз лучше, чем всю жизнь бороться за власть? Однако он твердо знал, что мир и покой — не для него. Он обладал возвышенным, пылким и дерзким умом. Путь, который он избрал, был для него единственно возможным, и этот путь ему предстояло пройти до конца»[440].
* * *
И, наконец, четвертый повод для размышлений: жизнь и поступки Черчилля так и остались бы для нас загадкой, если бы мы не помнили о том, что он был истым викторианцем, оказавшимся (или «заблудившимся», как говорят некоторые острословы) в XX веке. Да и неудивительно, что викторианские взгляды и обычаи так глубоко укоренились в его душе, ведь двадцать семь лет — больше четверти своей жизни — он был подданным заботливой королевы Виктории. Черчиллю довелось увидеть и порадоваться последним лучам заходящего солнца Империи. Он тогда еще не принимал такого деятельного участия в государственных делах, но уже был истинным патриотом и защищал честь британского флага в самых горячих точках Империи — на северо-западной границе Индии, в Египте, Судане, Южной Африке...Впрочем, Черчилль никогда и не скрывал своей ностальгии по тем счастливым временам, которые, наверное, не зря называли «прекрасной эпохой» и которые он сравнивал с правлением римских императоров Антониев. «Я — дитя викторианской эпохи, — признался Черчилль в своей автобиографии. — Именно тогда основы нашего государства обрели прочность, именно тогда мы возглавили мировую торговлю и сделались хозяевами мирового океана, именно тогда в нашей душе постоянно крепло сознание величия нашей Империи и нашего долга ее сохранить»[441]. По словам Джона Колвилла, Черчилль остановил бы время, если бы это было в его силах, — после одной удавшейся на славу вечеринки Черчилль повторил слова Фауста: «Мгновение, повремени!» Вот как это прокомментировал консерватор Лео Эмери, отличавшийся завидной проницательностью: «Я всегда считал, что ключ к разгадке Уинстона в том, что он — викторианец, он воображает, что политика нисколько не изменилась со времен его отца, и не способен понять современных веяний. Этот печальный и простой факт еще не стал очевидным лишь благодаря его красноречию и жизненной силе»[442]. Забавным символом верности Черчилля обычаям прошлого была его привычка спрашивать: «Кучер на козлах?» — что означало: «На месте ли шофер?» Даже став премьер-министром, Черчилль не отказался от этой привычки. И это еще далеко не все — например, он неизменно называл Стамбул Константинополем, а Иран — Персией...
Что касается политической философии Черчилля, то его верность заветам прошлого, наследию предков, боязнь совершить поступок, недостойный рыцаря славной викторианской эпохи, во многом объясняют его поведение и стратегию. В последние недели войны он написал Клемми, немного разочарованный, но еще не переступивший порога отчаяния: «Мы должны сохранить эту огромную Империю, от которой нам нет никакого проку и за которую нас осуждают и даже оскорбляют наши же соотечественники, не говоря уже об остальном мире. (...) Несмотря ни на что, я чувствую в себе все растущее желание продолжать борьбу. Пока я у руля, я не дам спустить флаг»[443].
* * *
Коротко говоря, для того чтобы определить реальное место Черчилля в истории, нужно помнить, что расцвет его карьеры пришелся, вне всякого сомнения, на пять лет Второй мировой войны. Понять, сколь важную роль он сыграл в тех событиях, можно, если обратить особое внимание на такие факторы. Как мы уже знаем, Черчилль весь состоял из противоречий. Аристократ, «исповедовавший» демократию, националист и романтик... При этом Черчилль обладал завидной силой воли, с детства блистал множеством талантов, был то Кассандрой, то Периклом, то Цезарем, то Орфеем, то Питтом, то Вашингтоном. Нередко он совершал ошибки, не уступавшие по значимости масштабу его талантов, — настолько органично вплетались в его характер достоинства и недостатки. Вот почему одинокий «пророк» смог стать суровым лидером воюющей державы, а старый, отставший от века империалист — спасителем своей страны и защитником свободы всего мира.Вот почему — и здесь мы переходим к другому фактору — в 1940 году Уинстон Черчилль выступил в роли посланца судьбы, он был человеком столь же исключительным, сколь исключительным был тот исторический момент. Он не только сплотил и вселил бодрость в свою страну, оставшуюся один на один с врагом, он не только вдохновил свой народ на борьбу, что было бы не под силу никакому другому премьер-министру, — он привел Соединенное Королевство к победе благодаря умелому руководству антигитлеровской коалицией, созданной его же стараниями. Конечно, его романтическое представление о войне не вязалось с сугубо прагматическим характером промышленных войн XX века. Тем не менее в 1940 году, как он сам написал незадолго до этого в биографии своего предка герцога Мальборо, решение родилось «в глазах, в мозгу и в сердце одного человека», поскольку «сфинксу войны лишь гений может дать верный ответ». Словом, «ни учение, ни опыт не могут сделать человека гениальным».
Кульминация карьеры Черчилля пришлась на 1940—1945 годы — удивительное совпадение: в тех обстоятельствах нужен был именно такой человек, не иначе как само провидение послало его (кто поручится, что без него Англия не сдалась бы в 1940 году?). И вот после яркого триумфа наступил период спада, неудач. И дело тут не только в том, что волна истории выбросила сделавшего свое дело премьер-министра на берег, едва опасность миновала и война сменилась миром. После эйфории пришла пора разочарований. Победа принесла британцам немало горьких плодов, изменив расстановку сил на международной арене. И лишь Черчиллю удалось навсегда сохранить свою немеркнущую славу образца 1940 года.
ЧЕРЧИЛЛЬ И РОССИЯ
Послесловие
Завершив чтение книги Франсуа Бедарида, читатель должен признать, что задача, стоявшая перед автором, была нелегкой. Ведь ему пришлось описать жизнь человека, деяний которого хватило бы на несколько весомых биографий. Одних литературных произведений, главным образом исторического жанра, у Черчилля набралось столько, что ему могли бы позавидовать многие профессиональные писатели и историки. К тому же он оставил после себя целое собрание написанных им картин. Его военная карьера была отмечена участием в сражениях на трех континентах планеты, пленом и побегом из плена. Однако эти яркие страницы биографии — лишь фон для монументального повествования о государственном деятеле, занимавшем посты министров и премьер-министра в кабинетах либералов и консерваторов при различных королях и королевах Великобритании и сыгравшем ключевую роль в величайшем событии мировой истории — Второй мировой войне.
Жизнь героя книги Бедарида находилась в центре многих наиболее значимых событий на протяжении почти целого века, исключительного по своему динамизму. Вместить все стороны жизни этой яркой личности на страницы одной книги представляется чрезвычайно трудным, а поэтому нелегко предъявлять претензии к автору за то, что он что-то упустил в своем произведении.
И все же российский читатель вправе пожелать, чтобы наша страна в биографии Черчилля заняла хотя бы то значительное место, какое она занимала в его политическом мышлении и государственной деятельности. Иначе и не могло быть, хотя бы потому, что наша страна была союзницей Великобритании в двух самых крупных войнах мировой истории и была ее главным противником в течение послевоенных периодов. При этом роль Черчилля в определении политики в отношении нашей страны как в ходе этих войн, так и в мирное время была часто решающей. Ведь Черчилль участвовал в координации военного сотрудничества Великобритании с Россией в годы Первой мировой войны. Он же был автором плана похода против нашей страны в 1918 году, и он же первым предложил ей союз в июне 1941-го. Однако едва успела закончиться Вторая мировая война, как Черчилль объявил нашу страну врагом англо-саксонской цивилизации, открыв период холодной войны, продолжавшейся почти до конца XX века.
Почему Черчилль так резко менял отношение к нашей стране? Эти метания были вызваны не характером Черчилля, склонного к переменам настроения (о чем немало сказано в книге), но резкими сменами приоритетов в политике Великобритании. А главным для Черчилля, как справедливо и неоднократно подчеркивает Франсуа Бедарида, были политические задачи, стоявшие перед Великобританией. С точки же зрения английских государственных деятелей с начала XX века интересы России и Великобритании то совпадали, то вступали в острое противоречие.
Отношение Великобритании к России стало резко антагонистичным по мере того, как владения Российской империи расширялись и приближались к владениям и сферам влияния британской короны. По словам Дизраэли, Россия, как ледник, нависала над Индией, и этот ледник медленно, но верно двигался на юг к жемчужине британской короны. Именно по этой причине с середины XX века правящие круги Великобритании делали все от них зависящее, чтобы остановить Россию или даже отбросить ее вспять.
Об этом свидетельствовали интриги Лондона в Персии, следствием чего явились волнения в Тегеране (они привели к разгрому российского посольства и убийству русского посла А. С. Грибоедова в 1829 году), Крымская война 1853—1856 годов, вмешательство Англии в ход Русско-турецкой войны 1877—1878 годов, остановившее победное продвижение русских войск к Константинополю, а также множество других недружественных и откровенно враждебных действий. Вторая половина XX века была отмечена активными усилиями Лондона с целью остановить продвижение русских войск в Среднюю Азию и помешать укреплению позиций России в Китае, Персии и на Балканах.
В то же время другое, не менее устойчивое стремление Лондона — не допустить установления гегемонии какой-либо державы на европейском континенте — заставило Великобританию пойти на заключение тройственного союза с Францией и Россией, получившего название «Сердечное согласие» («Антанта»). Необходимость в таком союзе диктовалась растущим усилением Германии, стремившейся к установлению своей гегемонии в Европе, а затем и во всем мире. Однако союз против Германии никоим образом не означал забвения англо-российских противоречий.
Эти принципы внешней политики были аксиомами для Черчилля, выходца из высших слоев британской аристократии. Послужив в Индии, повоевав в Судане, приняв участие в Англо-бурской войне, Черчилль особенно остро ощутил свою миссию защитника Британской империи.
Вряд ли можно признать случайным, что приобретя такой опыт в отстаивании интересов своей страны, Черчилль занял пост военно-морского министра в английском правительстве в 1911 году. В это время подготовка всех великих держав мира к Первой мировой войне велась полным ходом. Знаменательно, что незадолго до начала мировой войны пост заместителя военно-морского министра США занял будущий партнер Черчилля по антигитлеровской коалиции во Второй мировой войне — Франклин Рузвельт. Подготовка к первому глобальному конфликту XX века и участие в нем в качестве руководящих деятелей военных ведомств в значительной степени стали хорошей школой для будущих лидеров Второй мировой войны. Впрочем, не довольствуясь службой в военных министерствах, оба политика попытались повоевать на фронтах мировой войны. Правда, служба Черчилля на Западном фронте, как это видно из книги Ф. Бедарида, составила несколько недель, а Рузвельту, собравшемуся командовать батареей, помешала сражаться инфлюэнца, поразившая его осенью 1918 года.
Ряд будущих видных деятелей других стран начинали военную карьеру в эти годы с более скромных стартовых позиций. В октябре 1912 года выпускник Сен-Сирского военного училища 22-летний Шарль Де Голль в чине младшего лейтенанта поступил на службу в пехотный полк под начальство полковника Филиппа Петена. С начала мировой войны будущий президент Пятой республики и будущий глава «режима Виши» — активные ее участники. Бежавший в Мюнхен из Вены от военного призыва в австрийскую армию 25-летний Адольф Гитлер, захваченный милитаристским угаром после начала войны, вступил летом 1914 года добровольцем в германскую армию простым солдатом. Осенью 1914 года видный деятель социалистической партии Италии 31-летний Муссолини внезапно порвал со своими единомышленниками, объявил себя сторонником войны против блока Германии и Австрии, а в 1915 году направился добровольцем на фронт. Участие в боевых действиях или руководство таковыми помогло этим деятелям обрести необходимую репутацию в эпоху, в которой главное место заняли мировые войны и подготовка к ним. Первая мировая война породила новую когорту политических деятелей. Для них было характерно соответствие духу этой первой из самых безжалостных и разрушительных войн XX столетия.
Впервые в войне для истребления людей применялись мощные дальнобойные артиллерийские орудия, танки, самолеты, газы. Активно использовались подводные лодки, топившие как боевые, так и торговые суда (во время войны было потоплено свыше шести тысяч торговых судов). К концу войны ее участниками стали 33 государства мира. Жители этих стран и их владений составляли 87% населения всей планеты. Из 73 миллионов человек, мобилизованных в армии воюющих стран, более 10 миллионов были убиты или скончались от ран, а около 20 миллионов были ранены. Война привела к невиданным прежде разрушениям и разорению хозяйств воюющих стран.
Первая мировая война в значительной степени определила характер XX века. Постоянная подготовка к новым глобальным или локальным конфликтам, порожденным Первой мировой войной, милитаризация жизни общества, гонка вооружений, культ насилия стали характерными особенностями XX столетия. Постоянно создавались новые чудовищные средства разрушения, которые использовались для уничтожения как сражающихся армий, так и мирного населения. Военная техника XX века позволяла стирать с лица земли целые города и деревни, а адекватная ей государственная политика стирала с карт мира целые страны и вела к геноциду целых народов. Вовлечение в войны почти всех стран мира приводило к формированию самых разнообразных коалиций и быстрой смене союзников, когда вчерашние враги становились друзьями, а бывшие друзья — заклятыми врагами. В то же время участие в военных конфликтах огромных масс мобилизованных солдат и милитаризация жизни гражданского населения породили военизированную пропаганду, которая была взята на вооружение всеми руководителями великих держав мира. Для этой пропаганды были характерны упрощенность в объяснениях сути конфликтов, крайняя эмоциональность и демагогичность.
Черчилль не стал бы ведущим руководителем Великобритании, если бы не обладал качествами, которые были необходимы в XX веке для защиты интересов Британской империи. Он был государственным деятелем, прекрасно разбиравшимся в возможностях новой техники истребления людей. По словам Ф. Бедарида, он не раз был инициатором применения новых технических средств ведения войны. Он был неплохим администратором, способным управлять страной в годы конфликта. Он был политиком, способным быстро принять решения о развязывании войны и смене союзников в ходе конфликта. Он был блестящим оратором, умевшим убедить массы в том, что враги Британской империи являются исчадиями ада и что нет таких жертв, которые были бы слишком велики для защиты интересов Великобритании. Свою пригодность к лидерству в XX веке Черчилль доказал своим участием в правительстве Великобритании в ходе Первой мировой войны.
Жизнь героя книги Бедарида находилась в центре многих наиболее значимых событий на протяжении почти целого века, исключительного по своему динамизму. Вместить все стороны жизни этой яркой личности на страницы одной книги представляется чрезвычайно трудным, а поэтому нелегко предъявлять претензии к автору за то, что он что-то упустил в своем произведении.
И все же российский читатель вправе пожелать, чтобы наша страна в биографии Черчилля заняла хотя бы то значительное место, какое она занимала в его политическом мышлении и государственной деятельности. Иначе и не могло быть, хотя бы потому, что наша страна была союзницей Великобритании в двух самых крупных войнах мировой истории и была ее главным противником в течение послевоенных периодов. При этом роль Черчилля в определении политики в отношении нашей страны как в ходе этих войн, так и в мирное время была часто решающей. Ведь Черчилль участвовал в координации военного сотрудничества Великобритании с Россией в годы Первой мировой войны. Он же был автором плана похода против нашей страны в 1918 году, и он же первым предложил ей союз в июне 1941-го. Однако едва успела закончиться Вторая мировая война, как Черчилль объявил нашу страну врагом англо-саксонской цивилизации, открыв период холодной войны, продолжавшейся почти до конца XX века.
Почему Черчилль так резко менял отношение к нашей стране? Эти метания были вызваны не характером Черчилля, склонного к переменам настроения (о чем немало сказано в книге), но резкими сменами приоритетов в политике Великобритании. А главным для Черчилля, как справедливо и неоднократно подчеркивает Франсуа Бедарида, были политические задачи, стоявшие перед Великобританией. С точки же зрения английских государственных деятелей с начала XX века интересы России и Великобритании то совпадали, то вступали в острое противоречие.
Отношение Великобритании к России стало резко антагонистичным по мере того, как владения Российской империи расширялись и приближались к владениям и сферам влияния британской короны. По словам Дизраэли, Россия, как ледник, нависала над Индией, и этот ледник медленно, но верно двигался на юг к жемчужине британской короны. Именно по этой причине с середины XX века правящие круги Великобритании делали все от них зависящее, чтобы остановить Россию или даже отбросить ее вспять.
Об этом свидетельствовали интриги Лондона в Персии, следствием чего явились волнения в Тегеране (они привели к разгрому российского посольства и убийству русского посла А. С. Грибоедова в 1829 году), Крымская война 1853—1856 годов, вмешательство Англии в ход Русско-турецкой войны 1877—1878 годов, остановившее победное продвижение русских войск к Константинополю, а также множество других недружественных и откровенно враждебных действий. Вторая половина XX века была отмечена активными усилиями Лондона с целью остановить продвижение русских войск в Среднюю Азию и помешать укреплению позиций России в Китае, Персии и на Балканах.
В то же время другое, не менее устойчивое стремление Лондона — не допустить установления гегемонии какой-либо державы на европейском континенте — заставило Великобританию пойти на заключение тройственного союза с Францией и Россией, получившего название «Сердечное согласие» («Антанта»). Необходимость в таком союзе диктовалась растущим усилением Германии, стремившейся к установлению своей гегемонии в Европе, а затем и во всем мире. Однако союз против Германии никоим образом не означал забвения англо-российских противоречий.
Эти принципы внешней политики были аксиомами для Черчилля, выходца из высших слоев британской аристократии. Послужив в Индии, повоевав в Судане, приняв участие в Англо-бурской войне, Черчилль особенно остро ощутил свою миссию защитника Британской империи.
Вряд ли можно признать случайным, что приобретя такой опыт в отстаивании интересов своей страны, Черчилль занял пост военно-морского министра в английском правительстве в 1911 году. В это время подготовка всех великих держав мира к Первой мировой войне велась полным ходом. Знаменательно, что незадолго до начала мировой войны пост заместителя военно-морского министра США занял будущий партнер Черчилля по антигитлеровской коалиции во Второй мировой войне — Франклин Рузвельт. Подготовка к первому глобальному конфликту XX века и участие в нем в качестве руководящих деятелей военных ведомств в значительной степени стали хорошей школой для будущих лидеров Второй мировой войны. Впрочем, не довольствуясь службой в военных министерствах, оба политика попытались повоевать на фронтах мировой войны. Правда, служба Черчилля на Западном фронте, как это видно из книги Ф. Бедарида, составила несколько недель, а Рузвельту, собравшемуся командовать батареей, помешала сражаться инфлюэнца, поразившая его осенью 1918 года.
Ряд будущих видных деятелей других стран начинали военную карьеру в эти годы с более скромных стартовых позиций. В октябре 1912 года выпускник Сен-Сирского военного училища 22-летний Шарль Де Голль в чине младшего лейтенанта поступил на службу в пехотный полк под начальство полковника Филиппа Петена. С начала мировой войны будущий президент Пятой республики и будущий глава «режима Виши» — активные ее участники. Бежавший в Мюнхен из Вены от военного призыва в австрийскую армию 25-летний Адольф Гитлер, захваченный милитаристским угаром после начала войны, вступил летом 1914 года добровольцем в германскую армию простым солдатом. Осенью 1914 года видный деятель социалистической партии Италии 31-летний Муссолини внезапно порвал со своими единомышленниками, объявил себя сторонником войны против блока Германии и Австрии, а в 1915 году направился добровольцем на фронт. Участие в боевых действиях или руководство таковыми помогло этим деятелям обрести необходимую репутацию в эпоху, в которой главное место заняли мировые войны и подготовка к ним. Первая мировая война породила новую когорту политических деятелей. Для них было характерно соответствие духу этой первой из самых безжалостных и разрушительных войн XX столетия.
Впервые в войне для истребления людей применялись мощные дальнобойные артиллерийские орудия, танки, самолеты, газы. Активно использовались подводные лодки, топившие как боевые, так и торговые суда (во время войны было потоплено свыше шести тысяч торговых судов). К концу войны ее участниками стали 33 государства мира. Жители этих стран и их владений составляли 87% населения всей планеты. Из 73 миллионов человек, мобилизованных в армии воюющих стран, более 10 миллионов были убиты или скончались от ран, а около 20 миллионов были ранены. Война привела к невиданным прежде разрушениям и разорению хозяйств воюющих стран.
Первая мировая война в значительной степени определила характер XX века. Постоянная подготовка к новым глобальным или локальным конфликтам, порожденным Первой мировой войной, милитаризация жизни общества, гонка вооружений, культ насилия стали характерными особенностями XX столетия. Постоянно создавались новые чудовищные средства разрушения, которые использовались для уничтожения как сражающихся армий, так и мирного населения. Военная техника XX века позволяла стирать с лица земли целые города и деревни, а адекватная ей государственная политика стирала с карт мира целые страны и вела к геноциду целых народов. Вовлечение в войны почти всех стран мира приводило к формированию самых разнообразных коалиций и быстрой смене союзников, когда вчерашние враги становились друзьями, а бывшие друзья — заклятыми врагами. В то же время участие в военных конфликтах огромных масс мобилизованных солдат и милитаризация жизни гражданского населения породили военизированную пропаганду, которая была взята на вооружение всеми руководителями великих держав мира. Для этой пропаганды были характерны упрощенность в объяснениях сути конфликтов, крайняя эмоциональность и демагогичность.
Черчилль не стал бы ведущим руководителем Великобритании, если бы не обладал качествами, которые были необходимы в XX веке для защиты интересов Британской империи. Он был государственным деятелем, прекрасно разбиравшимся в возможностях новой техники истребления людей. По словам Ф. Бедарида, он не раз был инициатором применения новых технических средств ведения войны. Он был неплохим администратором, способным управлять страной в годы конфликта. Он был политиком, способным быстро принять решения о развязывании войны и смене союзников в ходе конфликта. Он был блестящим оратором, умевшим убедить массы в том, что враги Британской империи являются исчадиями ада и что нет таких жертв, которые были бы слишком велики для защиты интересов Великобритании. Свою пригодность к лидерству в XX веке Черчилль доказал своим участием в правительстве Великобритании в ходе Первой мировой войны.