Бек Александр. День командира дивизии

   - Через полчаса, товарищ генерал!
   - А я требую через двадцать! Понятно? Засекаю время! Иди командуй! Бегом, бегом.
   "Раиса" - "адская пушка", как ее называют немцы. У нас кроме официального наименования "пушка Р. С." ее зовут Катюшей, Марусей, Марьей Ивановной, "гитарой".
   Ее залп - страшная штука. Такой залп все взметывает, взвихряет, охватывает пламенем, сечет металлом.
   Залпы "раисы" внезапны. Выстрелив, "раиса" тотчас покидает позицию и скрывается, чтобы через некоторое время с какой-то новой точки опять произвести свою мгновенную и страшную работу.
   11.00. Белобородов вызывает к телефону подполковника Суханова командира третьего полка, который где-то скрыто расположен.
   Сегодня это первый звонок генерала туда.
   - Михаил? Здорово! Как жизнь молодая? Нет, пока сиди... Просто хотел справиться о твоем здоровье. Людей хорошенько покорми: побольше мяса, масла, не скупись. Пусть подкрепятся поосновательнее, - может быть, бегом придется. Помнишь, как мы с тобой бегали после разбора тактических учений? Намек? Да, может быть, намек! Да, может быть, придется и сегодня этак. Но пока не тревожь людей, будь только сам готов!
   Входит лейтенант-танкист.
   Вытянувшись, откозыряв, он четко докладывает о себе. Его зубы блестят почему-то слишком ярко. Зубы и белки. На молодом румяном лице осел темный налет - это копоть пороховых газов.
   По распоряжению генерала он послан сюда из Снегирей доложить о том, что происходит там.
   У Белобородова сегодня это первый человек, сам побывавший в деле.
   Он командир тяжелого танка КВ. Его машина подбита. Другой танк немцы подожгли...
   Белобородов прерывает лейтенанта:
   - Садись. Завтракал? Брось отнекиваться... Власов! Чаю, колбасы! Сто грамм горючего! Галопом! Сначала мы тебя накормим, а потом ты все по порядку нам изложишь. Пей, закусывай! Быстро. Кто вас там выучил не подчиняться приказанию старшего начальника?!
   Сконфуженно улыбаясь, лейтенант принимается за угощение. Однако это, как видно, ему действительно кстати. Он ест быстро и много.
   11.20. Потом, вытерев руки о шинель, начинает рассказывать.
   Генерал слушает, то хмурясь, то выражая свои чувства крепкой фразой, то перебивая двумя-тремя беглыми вопросами.
   Перед нами встает картина боя в Снегирях.
   Длинное каменное здание школы, имеющее большой круговой обстрел, немцы превратили в крепость. Они засели в подвале, вероятно углубив его. В кладке фундамента пробиты бойницы ("Как они, подлецы, это умеют!" произнес Белобородов), откуда немцы повели бешеный огонь. Из этого подземелья стреляют не только пулеметчики и автоматчики; там установлено много минометов, которые трудно выковырять. У школы со всех четырех сторон в землю закопаны танки, которые тоже бьют из пулеметов и из башенных орудий. И где-то вокруг, в блиндажах, в щелях, в окопах, еще и еще минометы. Там все крошит наша артиллерия; слышно, как у фашистов смолкает та или иная батарея минометов; но через несколько минут начинают действовать новые.
   Огонь из школы остановил наши батальоны, еще до рассвета ворвавшиеся в Снегири. Бойцы с гранатами и пулеметами подползли на двести метров. ("Зачем? - вставил Белобородов. - Обходить надо!") Несколько гранатометчиков поползли дальше, но не добрались до бойниц. Артиллерия усилила огонь по школе; отмечено много прямых попаданий; наши танки открыли пальбу из засады; пулеметчики стреляли с дистанции двести - триста метров, но подавить огонь противника не удавалось.
   Тогда командир полка и командир танковой бригады приняли новое решение. Пяти танкам было приказано выдвинуться из укрытия, подойти к школе и прямой наводкой расстрелять пулеметные и минометные гнезда.
   11.27. Внезапно лейтенант замолк. В тот же миг я услышал мощный нарастающий гул. Он не казался резким, громким, но все другие звуки боя сразу стали незаметны. Никто не удивился. Все мы знали, что это такое: кто слышал этот звук хоть раз, тот не смешает его ни с каким другим.
   - "Гитара", - произнес Белобородов.
   Казалось, кто-то задел в небе гигантские басовые струны и они громко гудят, постепенно утихая.
   Это был залп "раисы".
   Через минуту донеслись глуховатые сильные разрывы. "Тук, тук, тук" сыпалось словно из мешка.
   "Раиса" накрыла намеченный квадрат.
   11.80. Лейтенант продолжал.
   Танки вышли: два тяжелых и три средних. На полном ходу громыхающие машины врезались в смертоносное пространство вокруг школы и, развернувшись, стали выпускать снаряд за снарядом в подвальные бойницы. Лейтенант видел, как из одной взрывом выбросило наружу обломки каменной кладки, потом стену заволокли клубы тяжелой красноватой пыли, и вдруг... Вверху раздался оглушительный удар: пушечную башню пробил немецкий снаряд. Оказывается, где-то у школы, а может быть и внутри здания, стояли замаскированные противотанковые орудия... Пушка вышла из строя, надо было отходить. Одному из средних танков снаряд перебил гусеницу. Танк перестал двигаться, но продолжал стрельбу. Немцы всадили в него еще пять снарядов в нем погиб весь экипаж. Остальные танки отошли в укрытие.
   Выслушав, Белобородов помолчал. Затем спросил:
   - Подкреплений они не подбрасывали туда?
   - Пытались. Но наши пулеметчики уже простреливали подходы к школе и туда их не допустили. Подкрепления залегли по обочинам шоссе и у кирпичного завода. Но там их крошат.
   - По шоссе подбросили?
   - Точно, товарищ генерал. Из Трухаловки.
   - А наши? Все еще воюют с этой школой?
   - Да, когда я уезжал, все огневые средства по ней били.
   - А пехота?
   - Лежит и тоже туда стреляет.
   - Какого же черта?! - закричал Белобородов, но сдержал себя. - Вы, товарищ лейтенант, можете идти.
   Обернувшись ко мне, генерал говорит:
   - Втянулись в бой около этой школы. Надо бы оторваться от нее, но... открытое место, глубокий снег, огонь...
   8
   11.40. Белобородов приказывает вызвать к телефону командира первого полка. Но проводная связь с полками, наступающими на Снегири, опять прервана.
   - Дать туда радио, - распоряжается Белобородов. - Пехоте немедленно оттянуться от школы и обходить лесом. Артиллерии продолжать огонь по школе.
   11.45. Хорошие новости из сто второго.
   "Раиса" удачно накрыла цель. Минометный огонь из Трухаловки резко сократился. Сто второй полк подходит к Жевнево. До крайних домов осталось семьсот метров.
   - Жми! По-кавалерийски жми! - кричит Белобородов в трубку. - Что сейчас самое главное? Самое главное - скоро ли ты в Жевнево придешь? Давай, чтобы обедать там.
   Окончив разговор, он на секунду закрывает глаза, словно для того, чтобы яснее видеть. Потом говорит:
   - Вот оно где может получиться, что вспомогательный удар вдруг станет главным.
   11.55. Восстановлена связь с одним из полков, ведущих бой в Снегирях. Подполковник Витевский сообщает, что оттуда доложили следующее: полк частью сил обтекает школу слева, продвинулся на несколько сот метров, но залег вследствие сильного пулеметного и минометного огня с кирпичного завода; полковая артиллерия бьет по кирпичному заводу.
   - Какого черта они опять лезут на рожон?! - кричит генерал.
   Он вызывает к телефону командира полка:
   - Алексей? Докладывай... Не нравится мне это! Почему тебя тянет туда, где они тебе встречу приготовили? Плюнь ты на этот завод, обходи лесом, глубже забирай. Ты там без поражения можешь выйти! Ведь я тебе вчера все это показал, на бумажке все нарисовал. Обходить так и так, он сам оттуда выскочит как пробка. Вот тогда бей, уничтожай! Слева уже Жевнево занимают, милый, двигайся скорее, а то все пропадет!
   12.05. Белобородов зовет Витевского:
   - Давайте вашу карту...
   Витевский раскрывает черную папку из твердого картона - она всегда с ним, когда он входит к генералу. В папке оперативная карта, моментальный снимок сражения. При всяком новом сообщении, иногда через каждые пять десять минут, Витевскому приходится, иной раз пользуясь резинкой, исправлять рисунок, нанесенный красным карандашом на карте.
   Генерал берет папку. Конфигурация красных линий сейчас лишь очень отдаленно напоминает чертеж, который генерал рано утром набросал в моем блокноте. Вместо крутой кривизны двух стремительных дуг, охватывающих Снегири, у этого пункта оказалось несколько прямых, коротких стрелок: две из них уткнулись в здание школы, а две другие, немного продвинутые дальше, жались к границам поселка.
   Лишь линия, стремящаяся в Жевнево, линия сто второго полка, совпадала со стрелкой, проведенной генералом. Но и тут встречной стрелы слева не было.
   - Не умеем, - сказал Белобородов. - Из этой злосчастной школы нам стукнули по физиономии - захотелось сейчас же сдачи дать. Ввязались в темноте, вошли в азарт, и оторваться трудно. Азарт - страшная штука на войне. Трудно быть хозяином своего азарта.
   12.15. Белобородов продолжает рассматривать карту.
   Я сижу за столом и тоже смотрю на карту. Красные карандашные линии помогают разобраться во множестве теснящихся значков и надписей.
   Я нахожу Рождествено - среди сбежавшихся в кучку полосок и квадратиков едва заметен маленький черный крест: это церковь, где засели немцы. Нахожу Жевнево, Трухаловку, Снегири. Один квадратик в Снегирях маленький, но отчетливо отделенный от других - обозначен двумя буквами: "Шк". Школа стоит у шоссе и превращена в сильный опорный пункт.
   Школа! Сколько раз здесь произносилось сегодня это слово! Та самая школа в Снегирях, у которой с раннего утра идет жестокий и безрезультатный бой!
   Вижу железную дорогу, вижу шоссе - четкий просвет меж двумя параллельными, пробегающими через весь лист.
   Это Волоколамское шоссе. Край листа обрезает линию шоссе: в этой точке я различаю какие-то мелкие буквы. Напрягаю зрение, всматриваюсь, читаю. На странном для нас языке военных карт, не признающих склонений, в точке, где обрывается шоссе, написано "в Москва".
   Это слово, словно взблеск молнии, вдруг озаряет смысл происходящего, как-то затерявшийся, куда-то отодвинувшийся в мелькании событий дня.
   Ведь все, что совершается сегодня в этих безвестных подмосковных поселках: захват с криками "ура" окраин Рождествено; продвижение в Жевнево; многочасовой, все еще длящийся бой у школы; неудачный удар танков; нестихающая пальба пушек, минометов, пулеметов; залп "раисы", все это наша атака.
   Наша армия, прижатая к Москве, атакует немецкую армию - эту чудовищную силу, не испытавшую ни одного поражения в десяти завоеванных странах Европы.
   Удастся ли атака? Опрокинем ли врага? Погоним ли его?
   Хочется ответить: "Да, да, да!" Но карта - не ведающая пристрастия "третья сторона", документ, от которого требуется только одно: точность; карта, над которой склонился генерал, вглядывающийся в оттиск сражения, не говорит сейчас, в полдень 8 декабря, ни да ни нет.
   Боевой день еще не дал решения, судьба атаки не ясна.
   12.25. Подняв круглую стриженую голову, Белобородов к чему-то прислушивается. Я тоже слушаю. Мне на минуту кажется, что пулеметная стрельба как будто продвинулась к нам. Но генерал спокоен. Он спрашивает Витевского:
   - Какие у тебя последние сообщения из Рождествено? Я что-то давненько никого там не тревожил.
   - Мне тоже давно оттуда не звонили.
   - Почему? Связь действует?
   - Да, все время действовала.
   - Что они, обязанностей своих не знают? А ну, вызови их. Пробери начальника штаба, чтобы другой раз быстрее поворачивался.
   Витевский соединяется с начальником штаба бригады:
   - Говорит шестьдесят два. Я уже полчаса ничего от вас не имею. Большой хозяин приказал поставить вам это на вид.
   Белобородов не выдерживает:
   - Грубей, Витевский! Дай сюда трубку!
   Генерал подходит к телефону, но в этот момент из соседней комнаты доносится странный шум.
   Кажется, кто-то рвется к двери; его задерживают; слышен чей-то голос: "Обожди!" - и другой, взволнованный: "Мне надо лично к генералу".
   Белобородов быстро идет к двери, распахивает ее и спрашивает с порога:
   - Кому я нужен?
   12.30. Шум сразу прекращается. Среди наступившего молчания раздается:
   - Товарищ генерал, разрешите доложить. Полковник Засмолин просит подкрепления.
   По голосу слышно, что человеку не хватает дыхания: он говорит запыхавшись.
   И вдруг Белобородов громко, по-командирски произносит:
   - Как стоите? Докладывать не научились! Фамилия? Должность?
   - Виноват, товарищ генерал. Командир разведывательного батальона старший лейтенант Травчук!
   - Не Травчук, а чубук вы! От дырявой трубки! Какого черта напороли паники? Откуда вы сейчас?
   - Из Рождествено, товарищ генерал.
   - Зачем нужны там подкрепления? Вам и самим там делать нечего.
   - Разрешите доложить, товарищ генерал.
   - Вольно, можешь не тянуться. Иди сюда, рассказывай.
   Вслед за генералом в комнату входит Травчук. Поверх шинели натянуты широкие белые штаны, туго подвязанные кожаным сыромятным шнурком. Подвернутые полы шинели сбились на животе под белыми штанами. У Травчука растерянное, оторопевшее лицо.
   Вместе с Травчуком в комнате появляется еще один человек. Я знаю его: это лейтенант Сидельников, командир мотострелкового батальона, отчаянный мотоциклист. Он очень молод, лицо кажется юношеским, но он умеет приказывать - в нем есть командирская жилка, в батальоне его слушаются с одного слова. Мотострелковый батальон расположен рядом, в пятидесяти шагах отсюда. Это тоже резерв Белобородова...
   Щелкнув каблуками, Сидельников замирает, вытянув руки по швам и слегка подавшись корпусом к Белобородову.
   На нем меховая шапка и хорошо подогнанный короткий полушубок, к рукавам пришиты варежки.
   Сидельников не произносит ни слова, но весь он - сосредоточенное и вместе с тем радостное лицо; напряженная, словно на старте, фигура, - весь он сама готовность. Приказ - и он вмиг вылетит из комнаты. Приказ - и через две минуты батальон отправится выполнять задачу.
   Взглянув на Сидельникова, Белобородов спрашивает:
   - Это он тебя с собою притащил?
   - Так точно, товарищ генерал.
   - Ишь какой расторопный, где не надо. Неплохой разведчик. В момент разведал, где резерв. Не там разведуешь!
   Последнюю фразу генерал выкрикивает. Потом обращается к Сидельникову:
   - Слетай туда, дружище, посмотри, почему они там в штаны пустили. И сейчас же мне доложишь!
   - Есть, товарищ генерал!
   Стремительно повернувшись, Сидельников выходит.
   12.40. - Ну, товарищ мастер! - говорит Белобородов. - Мастер разведывать, что у него сзади!
   Белобородов смеется. Мне странно, как он может смеяться в такую минуту, еще не узнав, с чем прибежал к нему этот взволнованный, запыхавшийся человек. Травчук тоже смотрит на генерала с удивлением, но его лицо становится осмысленнее, спокойнее.
   Резко оборвав смех, Белобородов спрашивает:
   - Выкладывай, с чем пришел?
   - Нас выбивают из Рождествено, товарищ генерал.
   - Кто? Сотня вшивых автоматчиков?
   - Нет, товарищ генерал, они подбросили туда два танка и свыше батальона живой силы.
   - Ну и что ж? А у нас там полк.
   - Бьет термитными снарядами, товарищ генерал. Зажигает дома, которые мы заняли. Бойцы не выдерживают, откатываются.
   - А для чего вам подкрепление?
   - Как для чего? Не понимаю вопроса, товарищ генерал.
   - Я спрашиваю, - голос Белобородова опять гремит, - для чего вам подкрепление?
   - Для того... Для того, чтобы выбить...
   - Значит, дяденька за вас будет выбивать? Варяги к вам придут выполнять вместо вас задачу?..
   - Мне приказано, товарищ генерал...
   - Передай полковнику, что никаких подкреплений у меня нет. Здесь у меня только мотострелковый батальон. Это мой резерв. Его дать не могу. Понятно?
   - Понятно, товарищ генерал.
   - Передай, что надо учиться воевать, учиться побеждать теми силами, которые имеются. Передай, чтобы выполнял задачу! Все! Можешь идти!
   - Есть, товарищ генерал.
   Белобородов задумчиво ходит по комнате. Потом произносит: - Нет! - И, обращаясь ко мне, продолжает: - Вот положение - никакой формулы не подберешь. Ни алгебра, ни тригонометрия не помогут. Одно знаю: не хватит выдержки - сорвешь всю операцию.
   9
   12.45. Белобородов вызывает к телефону командира бригады.
   - Засмолин? Говорит семьдесят шесть. В чем дело, Засмолин? Почему мечете икру? Танкетки? Эти танкетки любое противотанковое ружье берет. Поставьте пять ружей и щелкайте. Что? Сколько перед вами противника? Вся группа генерала Гудериана, что ли? Не обстреляны? Знаю, что не обстреляны. Вот вам и обстрелка. Никаких подкреплений у меня нет! Что? Куда может ворваться? (Лицо Белобородова вдруг вспыхивает темным румянцем.) Вы что пугать вздумали меня? Немедленно отправляйтесь лично наводить порядок! Шагом марш на высоту двести один и руководите там боем! Марш! Все!
   Генерал сердито кладет трубку.
   - Ну и Рождествено, - говорит он, - чтоб ему сгореть.
   12.50. Разговор по телефону с командиром первого гвардейского полка.
   - Николай! Как дела? Что-то у тебя голос невеселый? Дорогу пересек? Нет? Почему нет? Откуда тебя прижимают огнем? С кирпичного завода? А на кой черт ты туда лезешь? Простреливает насквозь всю просеку? Это мура на постном масле! Почему не забираешь глубже? Что у него - на пять километров пулеметы бьют? Накрывают минами? А твои огневые средства что делают? Ведь у тебя в пять раз больше этого добра. Я тебе приказываю забирать глубже! Подавляй огонь и пересекай дорогу. Давно бы по одному перебежали! Пересекай и выходи на шоссе - выполняй задачу! Ползком, но только вперед, вперед! Сейчас же разрешай проблему, а то получается спячка. Пойми, Николай, задачу надо выполнить. Любой ценой, но выполнить!
   12.55. Белобородов требует к себе начарта. Генералу докладывают, что Погорелов сейчас находится на командном пункте одного из артполков.
   - Вызовите к телефону, - приказывает Белобородов.
   Через несколько минут начарт у телефона.
   Генерал берет трубку:
   - Погорелов? Ты когда мне минометные батареи подавишь? В кирпичном заводе. Они туда посадили минометчиков и накрывают весь лес минометным огнем. Что? Стены? Мне хоть стальные, хоть железные - я спрашиваю, когда подавишь огонь? Здесь по площади можно было давно подавить все это. Если засветло не подавишь, впотьмах будешь давить. Давайте долбайте, чтобы ничего там не осталось, чтобы там все с землей смешать! Нажми там своим удельным весом! И быстрее! Как можно быстрее!
   13.10. Разговор по телефону с командиром второго гвардейского полка:
   - Алексей, что у тебя слышно? Как на старом месте? Почему на старом месте? Я ведь полтора часа тому назад приказал тебе в тридцать минут разделаться с этим атрибутом или бросить его к черту. Чего ты привязался к этой школе? Бросай сейчас же, вытягивай людей оттуда и обходи лесом! Тьфу, я ведь тебе тридцать раз это объяснял. Вперед - захлестывай справа, чтобы ни одного подлеца не выпустить оттуда. А школа, шут с ней, пусть стоит ни одной минуты не смей больше около нее терять. Что? Плохо слышно? Когда тебе чего-нибудь от меня надо, тогда слышишь хорошо, а когда тебе говорят: "Дай!" - не слышно? Я тебе приказываю: обходи справа. Это тебе сегодня кровь из носу, а сделать! Алеша, милый мой, уразумей: он один без тебя ничего не сделает. Обоим вам там быть сегодня и чай там пить сегодня!
   Белобородов кладет трубку и произносит:
   - Ну, и цепляются, мерзавцы. Засели, как клопы в щелях! Хоть керосином выжигай! И оттянуться уже трудно.
   13.20. В звуках боя не чувствуется спада. Наоборот. Артиллерия бьет как будто чаще, а пулеметная стрельба стала явственно слышнее. Где-то близко с характерным глухим треском рвутся мины.
   - Сюда бросает, - говорит генерал. - Скоро начнут стекла сыпаться. Если он узнает, что это за домик, - нам придется жарко.
   Белобородов ложится на диван - в шинели, в шапке, подпоясанный, закрывает глаза, дремлет или думает.
   13.55. Стук в дверь. Генерал мгновенно подымается.
   - Кто там? Заходи...
   Входит Сидельников.
   - Ну как, побывал в Рождествено?
   - Нет, товарищ генерал.
   - Почему?
   - Противник огнем не подпускает. Обстановка такова: первый батальон лежит на исходных в пятистах метрах от Рождествено. Южную окраину, куда полк врезался утром, противник сжег. И сейчас еще кое-что горит. Но там, по всей вероятности в землянках, которые выкопали жители, зацепились наши пулеметчики. Огонь очень интенсивный. Сколько наших там, кто они - в штабе не знают. Судя по звуку, у нас там семь-восемь пулеметов. Слышен и винтовочный огонь.
   - Вот это люди! Я тебя попрошу: разузнай завтра их фамилии, запиши и записку лично дай мне в руки... Ну, ну, дальше... Где другие батальоны?
   - Перемешались. Выбежали из Рождествено и рассеялись в лесу. Противник выбросил в лес две или три группы автоматчиков. Организованного отпора я не видел.
   - Что ж они - шарахаются?
   - Точно, товарищ генерал. И, судя по некоторым признакам, противник, возможно, готовит здесь контратаку.
   - По каким признакам?
   - При мне в Рождествено подошло четыре машины с пехотой.
   - По какой же дороге?
   - Из Трухаловки. Через Жевнево.
   - Как через Жевнево? Ведь там дорога перехвачена! Ты сам видел?
   - Сам видел, товарищ генерал.
   - Не может быть! Сто второй оседлал эту дорогу!
   - Сто второй полк отошел, товарищ генерал.
   - Как отошел? Куда отошел?
   - Приблизительно к линии Снегири - Рождествено.
   - А совхоз? А высота двести шестнадцать?
   - Оставили, товарищ генерал...
   - Не верю!..
   - Я сам там был, товарищ генерал.
   - Что они - спятили?
   У Белобородова потемнело лицо. Ему хочется накричать, стукнуть кулаком, но, сдерживая себя, он приказывает дежурному связисту:
   - Сейчас же к телефону командира сто второго!
   14.10. Разговор с командиром сто второго.
   - Кто у телефона? Говорит семьдесят шесть... Какого черта? Что? Выслушать? (Генерал слушает, закрыв глаза и морщась.) А приказ был? Я спрашиваю: приказ об отходе был? Вы - командир, вы должны знать, что отход без приказа - преступление. Судить будем за это! Какого черта вы перепугались? Не он у вас в тылу! Вы у него в тылу! Вы его отрезали! Ох, боже мой, что же вы до сих пор воевать не научились! Покормите людей и сейчас же все снова занимайте! Что? Уже успели установить. На высоте двести шестнадцать? Минометы? Сколько? А вы чего же зевали? Указания? Задачу надо выполнить - вот и указания!
   Разговор кончен. Белобородов морщится.
   - Пленных потеряли, трофеи потеряли... Узнали, что из Рождествено нас вышибли, и... Вот вам война нервов. Вы у него в тылу, он у вас в тылу чьи нервы выдержат. Сидельников, как у тебя нервы?
   - Выдержат, товарищ генерал.
   - Уверен?
   Юношеское лицо Сидельникова вспыхивает.
   - Жду приказаний, товарищ генерал.
   - Пока иди. Накорми людей. И пусть оружие хорошенько вычистят.
   - Есть, товарищ генерал.
   Сидельников уходит. У него стремительный, легкий шаг. Генерал смотрит ему вслед.
   14.20. Витевский сообщает генералу сведения, поступившие от соседних дивизий.
   Сосед слева ведет бой у недалекого села. Противник удерживает село.
   - Эх, и они завязли, - невесело говорит Белобородов.
   - Да, там тоже церковь, школа... И огонь из бойниц, устроенных в фундаментах.
   Витевский продолжает сообщение.
   У соседа справа успех: занято село Крюково. Генерал сразу оживляется.
   - Вот это отлично. Как заняли, не знаешь?
   - Обошли с двух сторон. Противник бросил все и отскочил.
   - Что и требовалось доказать! Некоторые головой думают, а другие стену головой ломают. Знаешь, Витевский, кто это другие?
   - Не знаю, - неуверенно отвечает Витевский.
   - Мы с тобой, дружище. Девятая гвардейская. Группа генерал-майора Белобородова.
   Белобородов хохочет.
   Я опять изумлен. На фронте тяжело; ни в одном пункте не решена задача; день скоро кончится, мы как будто проигрываем сегодняшний бой, этот, несомненно, исторический, наступательный бой на волоколамском направлении, а Белобородов хохочет. Как можно оставаться веселым, хохотать в такой момент?
   Или, может быть, я ошибаюсь? Может быть, Белобородов понимает что-то такое, чего я не вижу и не понимаю?
   14.30. Отпустив Витевского, генерал устраивается полулежа на диване и закрывает глаза, подперев рукой большую стриженую голову. Мне опять не ясно, что он - дремлет или думает.
   Несколько минут молчания. Потом, не открывая глаз, Белобородов приказывает дежурному телефонисту:
   - Позвони во все полки. Узнай, каковы потери.
   Телефонист спрашивает:
   - Сколько у вас больных сегодня? Сколько уснувших?
   Это наивный и прозрачный шифр. Больные - значит раненые, уснувшие убитые.
   Телефонист записывает сообщаемые цифры, но на третьем звонке, вызвав кого-то из новеньких - сто первый или сто второй, внезапно раздражается.
   - Тьфу ты! - кричит он. - Уснувших, понимаешь? Ну тебя, с тобой не сговоришься.
   - Что там? - произносит Белобородов.
   - Я, товарищ генерал, спрашиваю: сколько уснувших, а он мне: "У нас никто не спит". С ним немыслимое дело, товарищ генерал.
   Белобородов устало улыбается, не открывая глаз.
   Телефонист передает ему бумагу. Белобородов просматривает, потом опять закрывает глаза.
   Идут минуты. Тихо. Никто не звонит генералу: нет, очевидно, радостных вестей.
   10
   14.50. Я не уловил момента, когда в комнате что-то изменилось. До меня дошло какое-то движение, и в тот же момент меня словно подбросило. Я понял, что незаметно задремал.
   Белобородова уже не было в комнате. Дверь в соседнюю комнату оказалась почему-то открытой. Я поспешно направился туда.
   Там по-прежнему горели керосиновые лампы, освещая потертые брезентовые коробки полевых телефонов, карту на большом столе, фигуры и лица работников штаба, с утра не снимавших здесь, в темных, отопревших стенах, шапок и шинелей.