Страница:
— А выставленное напоказ богатство — это все, что требуется при дворе?
Сначала могло показаться, что он не услышал ее. Но наконец Корбетт ответил:
— Богатство — полезная вещь. Острый, наблюдательный ум — еще лучше. Но знание… — он жестко усмехнулся. — У кого знание, у того и власть при дворе.
Больше не тратя слов, он крепко обнял ее, горячо поцеловал и не выпускал из объятий, пока голова у нее не пошла кругом. Потом он положил ее руку на свою и прошествовал с нею в парадный зал.
Лиллиана не помнила, как они вошли, потому что от этого неожиданного поцелуя едва не лишилась сознания. К тому же ей было не по себе из-за его странных повадок и резких перемен настроения. За несколько часов этого дня она успела перейти от воодушевления к досаде и растерянности, а потом и злости, и все это из-за него. Теперь она не сердилась, но тревожилась больше, чем когда бы то ни было. Однако она попыталась утешить себя мыслью, что все-таки она для него хоть что-нибудь значит. Ведь вот взял же он ее сюда с собой, а теперь еще подарил ей это сказочное ожерелье.
Она потеребила пальцем золотую цепочку, чуть-чуть воспряла духом, подняла голову и осмотрелась вокруг. Просторное помещение было полно народу. Она почувствовала, что жизнь в Лондоне будет для нее трудной, и покрепче ухватилась за руку Корбетта. Она просто постарается вести себя так, как он требует, и, может быть, когда их пребывание здесь подойдет к концу, он будет больше ей доверять.
Слегка приободрившись, она заставила себя улыбнуться и начала уже более внимательно изучать то место, куда попала.
Белая Башня, Уайт-Тауэр, была хорошо известна по всей Англии, ибо именно она послужила первым знаком, которым Вильгельм Завоеватель пометил землю, прежде бывшую саксонским владением. Иногда эту башню называли Башней Завоевателя или Палантином, но те наименования понемногу забылись, и, как правило, все знали ее под именем Белой Башни, хотя мало что сохранилось от старинной побелки. Но, как ее ни называй, под любым именем она оставалась сердцем управления Англией, и потому вызывала в Лиллиане почтение. Корбетт мог с неприязнью и даже с презрением относиться к этому месту, но даже он не стал бы недооценивать накопленную здесь мощь.
По правде говоря, Лиллиану удивили малые размеры парадного зала — точь-в-точь как в Оррик-Касле. Обе башни были возведены по старым норманнским образцам. Конечно соборы более поздней постройки, которые она видела издалека, казались исполинскими громадами по сравнению с этими стенами.
Но, так или иначе, все увиденное произвело на нее сильное впечатление. Гобелены с изображениями славных моментов истории Англии, несчетное количество мерцающих благовонных свечей и огромные ковры на полу придавали поистине королевское великолепие этому, в общем-то, простому помещению.
Множество нарядных лордов и леди беспечно переходили от одной группы к другой, и Лиллиана вдруг оробела.
Словно угадывая ее чувства, Корбетт тихо ободрил ее:
— Они ничем не лучше тебя, миледи жена; они получили титул или по наследству, или с помощью женитьбы. И, скорей всего, их влияние окажется не более долговечным, чем твое или мое, — добавил он уже более сухо.
Затем настала для нее пора приступать к исполнению своей роли — роли жены важного и значительного лорда. Поскольку ее мать, пока была жива, готовила ее именно к этой роли, она выполнила свою задачу с подобающей смесью женственной скромности и горделивой учтивости. Она благодарила судьбу за то, что могла все время находиться около мужа и опираться на его руку, когда он прокладывал путь через толпу, приветствуя многочисленных знакомых. Ее представили всем без исключения, и она сразу стала предметом самого пристального внимания, немало ей досаждавшего.
Мужчины всем своим видом выражали восхищение, но мало кто из них рискнул зайти столь далеко, чтобы вступить с ней в приватную беседу. Мрачный взгляд Корбетта явно отбивал у них охоту подступаться к ней. С несколькими дамами Корбетт был более снисходительным и позволил ей обменяться несколькими словами с леди Кэтрин Гирфорд и леди Элизабет Литлтон. Но даже во время этих коротких разговоров она ощущала его настороженность. Его глаза постоянно обегали собравшееся общество. Лиллиана готова была подумать, что он кого-то ищет. А потом к ним приблизился широкоплечий сияющий мужчина.
— О-о, молодой Корбетт! Что я слышу! Ты представил ко двору свою жену? Ну, она, должно быть, просто святая, если согласилась выйти за тебя замуж!
Настороженное удивление быстро уступило место облегчению, когда она увидела, с какой искренней радостью улыбнулся Корбетт.
— Гэвин! — Он сделал Лиллиане шутливую гримасу. — Не пугайся его шумных криков и не поддавайся на его обаяние. — Он сердечно обнялся с этим пожилым человеком. — Лилли, это мой крестный. Лорд Гэвин Дармонд. Гэвин, представляю вам мою жену, леди Лиллиану Оррик.
— Ну как же, как же. Леди Лиллиана. Дочь Бартона.
— Вы знали моего отца? — воскликнула Лиллиана, мгновенно проникаясь симпатией к собеседнику.
Несмотря на крепкое телосложение, он выглядел как стареющий херувим с пухлыми щеками и блестящими голубыми глазами.
— Совершенно верно. Бартон воспитывался в доме моего отца. Я был тогда просто мальчишкой, еще годами не вышел, чтобы вместе с ним заниматься воинским искусством, которое он изучал в Дармонде. Но с тех пор мы стали друзьями. И я просто счастлив, что его состояние соединилось с состоянием моего крестника. — Потом его улыбка угасла. — Жаль, конечно, что ему не было уготовано судьбой прожить на земле подольше и увидеть внуков, рожденных от вашего союза.
— Благодарю вас, лорд Гэвин, — тепло откликнулась Лиллиана. — Мне отрадно сознавать, что гибель отца — утрата не только для нашей семьи, но и для его друзей.
— Это тяжелая утрата и для Совета Королевства… Впрочем, слышал, — тут он задиристо подмигнул Корбетту, — я слышал, что ваш супруг, вроде бы, такой же шумный и несговорчивый член Совета, каким мы знали вашего отца.
Корбетт пожал плечами; как видно, его хорошему настроению не повредили шуточки крестного.
— Я говорю без колебаний, если речь идет о важном деле, — признал он. — Но мою прекрасную жену не интересуют государственные дела.
В голосе у него прозвучала какая-то предостерегающая нотка, словно он предупреждал Гэвина, что не стоит высказываться слишком уж свободно. Взгляды обоих мужчин встретились, и улыбка Лиллианы угасла от сознания того, как мало в нее верит ее супруг. Однако Лиллиане не пришлось долго задерживаться на этой мысли, потому что Корбетт внезапно притих. Если бы ее рука не лежала на его локте, она, быть может, даже не заметила бы, как он напрягся. Она тревожно подняла к нему глаза и увидела, что он смотрит на высокого худого человека, только что вошедшего в зал. Лицо Корбетта показалось ей странным. Оно выражало гнев, но в то же время угрюмость и беспокойство… почти уязвимость. Не подумав, Лиллиана выпалила:
— Кто это?
Ответил лорд Гэвин:
— Это ваш деверь. Брат вашего мужа. Неужели вы еще не познакомились с ним?
— Мы не устраивали особенного шума вокруг нашей свадьбы, — коротко пояснил Корбетт. — Хью не был предупрежден заранее. Вероятно, мне надо как-то загладить свою вину. Вы, конечно, извините нас?
Лиллиане было жаль покидать приятное общество Гэвина. Все оживление Корбетта разом пропало, и она почти со страхом ждала знакомства с человеком, чье присутствие столь очевидно было неприятно ее мужу.
Ничего особенного нельзя было обнаружить ни в их встрече с Хью, ни в вежливых приветствиях, которыми обменялись мужчины, когда Корбетт представил Лиллиану старшему брату. Лиллиане даже показалось, что Хью Колчестер и вовсе не заметил настороженности Корбетта. Но потом она поняла причину: Хью рассматривал ее с интересом, который ее встревожил.
— Итак, дочь Оррика попалась в руки Колчестера. — Его узкие глаза блеснули, и ей стало совсем неуютно. — Я уверен, наш отец простит вам, что вы смешали нашу кровь с кровью его убийцы, учитывая близость наших владений с землями Оррика. — Он перевел взгляд на Корбетта, как бы полностью забыв об ее присутствии. — Ты еще не виделся с Чарльзом Харвиком? Они с братом хотят с тобой перемолвиться словечком.
Лиллиане пришлось подавить свою ярость. Хью Колчестерский был именно таков, каким она его себе представляла: злобный и подлый, жестокий ко всем, кого можно не бояться. Но ее гнев был обращен не столько против Хью, сколько против Корбетта, потому что она и поверить не могла, что он столь легко воспримет такое неуважение к его жене. Скрывая боль и негодование, она попыталась перехватить взгляд Корбетта, но его интерес был явно сосредоточен на брате.
В растерянности она сделала движение, как бы собираясь снять руку с его локтя, но он удержал ее, положив ладонь другой руки поверх ее пальцев. Будь она у себя дома, она бы не позволила ему таким образом себя остановить; но здесь, в этой странной и подавляющей обстановке, она колебалась, стоит ли давать волю своему нраву. Разозленная и униженная, она смирилась с необходимостью находиться при муже. Но ее растущее доверие к нему было сильно поколеблено.
Наблюдая за беседой мужчин, Лиллиана не могла понять едва ли не заискивающего обращения Корбетта с этим человеком — братом! — к которому он, по ее глубокому убеждению, не питал ни малейшей привязанности и которого попросту не любил. Потом ее вдруг словно озарило: может быть, Хью был одним из «стервятников», о которых Корбетт отзывался с таким омерзением, но с которыми был вынужден поддерживать связь из-за какого-то своего дела.
— Вы только что приехали? — Хью был вежлив, но беседа явно не представляла для него интереса, а глаза его все время бегали по сторонам.
— Да, сегодня днем, — натянуто подтвердил Корбетт. — В док прибыли кое-какие мои грузы, и я хотел бы проверить, что все доставлено в целости и сохранности.
— Грузы? Сокровища из Турции, я полагаю?
Вот теперь Хью явно загорелся интересом, но не меньшим, чем Лиллиана. Она впервые слышала о каких-то грузах. Неужели у него могут быть еще какие-то богатства, кроме тех, которые он доставил в Оррик в обозе своего отряда? Она дотронулась до роскошного ожерелья, которое получила от него. Или, может быть, думала она, он сказал это только для того, чтобы отвлечь внимание Хью от истинных целей своего приезда в Лондон, каковы бы ни были эти цели. Корбетт беспечно пожал плечами.
— Я путешествовал в разных краях. Вот и отправлял на родину всякое добро.
— Ты что-нибудь знаешь о короле Эдуарде? — спросил Хью как бы между делом. — Собирается он хоть когда-нибудь возвратиться в Англию?
Лиллиана почувствовала, как закостенела его рука под ее ладонью. Но когда она взглянула на него, ей показалось, что вопрос никак его не заинтересовал.
— Должен же он когда-нибудь вернуться, — ответил Корбетт легкомысленно.
И все-таки она чувствовала, что в том, как Корбетт понимал свою преданность королю, нет места легкомыслию. Такое прозвище, как Королевский Кречет, даром не дается. Если он притворяется равнодушным, значит, тому есть причина. И совершенно ясно, что Хью — не из тех, с кем Корбетт склонен быть откровенным.
В этом выводе Лиллиана обрела некое утешение, хотя она почти ничего не знала о действительном положении вещей; ей требовалось еще многое обдумать. Она твердо вознамерилась разобраться в том, что стоит за таинственными отъездами и возвращениями ее скрытного супруга. Но настанет день, когда он узнает, что она действительно достойна его доверия.
Тут к ним присоединились еще двое мужчин, которым она была представлена. Чарльз и Роджер Харвики оказались близнецами, чуть постарше ее самой… Оба были хрупкого сложения, а лица, напоминавшие эльфов, попеременно казались то забавно-детскими, то до смешного взрослыми.
— Мы рады, что вы вернулись. — Роджер с воодушевлением пожал руку Корбетта.
— Но возмущены, что не получили приглашения к вам на свадьбу, — добавил Чарльз.
— Нам пришлось поспешить со свадьбой, — ответил Корбетт, бросив на Лиллиану предостерегающий взгляд.
— Тем не менее вы должны как-то нас вознаградить за то, что лишили друзей такого удовольствия, — вставил один из парочки.
— Да, — поддержал другой. — За вами должок: вы просто обязаны устроить для всех ваших друзей какое-нибудь празднество. За ваш счет, разумеется.
— Может быть, Корбетт раскошелится в этом году на устройство рождественских увеселений в Оррике? — ровным голосом предложил Хью.
Сказано это было небрежно, словно такая замечательная мысль только сейчас залетела к нему в голову. Но Лиллиана невольно подумала, что за этим — с виду безобидным — предложением кроется какой-то умысел. Рука Корбетта слегка напряглась, и Лиллиана не сомневалась, что и он чувствует то же самое.
Чарльз и Роджер немедленно загорелись этой идеей и стали шумно добиваться согласия Корбетта. Однако, когда согласие было наконец дано, Лиллиану поразила неведомо откуда взявшаяся у нее уверенность, что Корбетта этот план вдохновляет даже больше, чем всех остальных. Ей было трудно истолковать его странную реакцию, но для нее было очевидно, что это как-то связано с его недоверием к брату. Корбетт что-то задумал, но что именно — она не могла догадаться. Тем не менее она безусловно предпочитала, чтобы все нити управления — неважно чем — находились в его руках — и, следовательно, в Оррике, а не где-нибудь еще.
Начиная с этого момента вечер протекал довольно гладко Корбетт был непривычно оживлен; он встретил множество старых знакомых — Лиллиана потом даже не всех могла вспомнить. С женой он был безупречно галантен и не допускал, чтобы беседа становилась непонятной или — по его мнению — неинтересной для нее. Она бы могла заподозрить, что это следует объяснить скорее недоверием, чем заботой о ней, если бы он не был настроен так беспечно. Но, так или иначе, ей не в чем было его упрекнуть.
К тому времени, когда они покинули парадный зал, Лиллиана уже падала с ног от усталости. У нее не было ни малейшего представления о времени: хотя многие свечи и факелы уже догорели до конца, целая армия слуг была наготове, чтобы заменить светильник, так что все общество при желании могло находиться здесь хоть до утра.
— Итак, какие же истории ты будешь рассказывать про Лондон, когда мы вернемся в Оррик? — спросил Корбетт, когда они поднимались по ступеням дворца к себе в спальню.
Лиллиана подняла ладонь ко рту, чтобы скрыть зевок, а потом еще тяжелее оперлась на его сильную руку.
— Я видела совсем мало, но то, что видела, — чрезвычайно странно.
Корбетт усмехнулся.
— И что же показалось тебе таким странным?
— А по-твоему не странно, что на таком праздничном приеме гостей не пригласили поужинать? Вот уж никогда не подумала бы, что такое бывает, — слуги все время снуют туда-сюда, гости берут еду прямо с подносов и при этом не прерывают болтовню ни на минуту! А когда кому-то надоедает одна группа, он переходит к другой.
На этот раз Корбетт громко засмеялся.
— Мы не на пир ходили, моя маленькая деревенская женушка.
Взглянув на его улыбающееся лицо, Лиллиана нахмурилась:
— Тогда… тогда зачем я одевалась в свое лучшее… зачем другие женщины так нарядились… если не для того, чтобы поужинать в парадном зале Белой Башни?
— На самом деле это было собрание Совета Королевства, но без всяких торжественных церемоний. А болтовня… да чаще всего болтовня не имеет никаких последствий, но порой она оказывается делом первостепенной важности.
Лиллиана просто оторопела от такого поразительного открытия. Конечно, легкие беседы и хаотические переходы с места на место никак не укладывались в рамки ее представлений о собрании Совета Королевства. И только когда они вошли в свою спальню, она заговорила снова.
— Если это так, то получается, что дела государственной важности могут решаться прямо у меня за спиной.
— И даже под твоим маленьким хорошеньким носиком.
Лиллиана обратила к нему широко открытые янтарные глаза.
— А то, что ты принял предложение Хью насчет празднования Рождества, — не одно из таких дел?
Ответ Корбетта не усыпил ее подозрений, хотя прозвучал вполне уверенно:
— Это было хорошее предложение, и оно позволит быстрее восстановить спокойствие в Уиндермир-Фолде.
Она мягко улыбнулась.
— Не могу с тобой не согласиться.
— Я бы в конечном счете и сам это предложил, — настаивал он.
— Это было бы очень мудро с вашей стороны, милорд.
Корбетт угрюмо посмотрел на нее.
— Ты смеешься надо мной, жена? Ты сердишься, что я не посоветовался с тобой, прежде чем принимать решение, и теперь пытаешься таким образом разозлить меня?
— Я не сержусь. И я вовсе не собиралась злить тебя, столь охотно соглашаясь с твоими планами.
Лиллиана отвернулась в сторону. Ей было приятно, что она может так верно угадывать движения его души, хотя пока она и не знала, зачем ему собирать гостей в Оррике.
— Ну хорошо, а где моя служанка?
Тут Корбетт схватил ее на руки и закружил, и кружил до тех пор, пока она не уткнулась лицом ему в шею.
— Служанка тебе не нужна. Я вполне способен раздеть свою жену без посторонней помощи.
Он поставил ее на ноги, но ей пришлось прильнуть к нему в поисках опоры.
— О! Но это же неприлично! — запротестовала она. Голова у нее все еще кружилась. — Ты даже понятия не имеешь, как слуги любят сплетничать. Утром начнутся такие пересуды!..
Горячие губы Корбетта коснулись ее шеи, а потом он сказал:
— Когда придет утро, служанки начнут перешептываться и судачить о том, как влюблен лорд Корбетт в свою молодую жену. К полудню их хозяйки уже будут с состраданием посматривать в твою сторону, узнав, какое тяжелое бремя тебе приходится нести, — бремя похотливого внимания твоего собственного супруга. — Корбетт наклонился к ее лицу и медленно провел кончиком языка по нежному краю ее губ. — Но когда ближе к вечеру начнется собрание Совета, мне будут приносить поздравления — и завидовать — все мужчины, все до единого. Потому что со мной — моя красавица жена, и никто не слышал от нее никаких жалоб.
Губы Лиллианы потянулись навстречу неотразимым губам Корбетта, навстречу его пьянящему поцелую. Это правда, подумала она, прежде чем отдалась во власть страсти, нарастающей в них обоих. Жалоб от нее не услышат.
Глава 16
Сначала могло показаться, что он не услышал ее. Но наконец Корбетт ответил:
— Богатство — полезная вещь. Острый, наблюдательный ум — еще лучше. Но знание… — он жестко усмехнулся. — У кого знание, у того и власть при дворе.
Больше не тратя слов, он крепко обнял ее, горячо поцеловал и не выпускал из объятий, пока голова у нее не пошла кругом. Потом он положил ее руку на свою и прошествовал с нею в парадный зал.
Лиллиана не помнила, как они вошли, потому что от этого неожиданного поцелуя едва не лишилась сознания. К тому же ей было не по себе из-за его странных повадок и резких перемен настроения. За несколько часов этого дня она успела перейти от воодушевления к досаде и растерянности, а потом и злости, и все это из-за него. Теперь она не сердилась, но тревожилась больше, чем когда бы то ни было. Однако она попыталась утешить себя мыслью, что все-таки она для него хоть что-нибудь значит. Ведь вот взял же он ее сюда с собой, а теперь еще подарил ей это сказочное ожерелье.
Она потеребила пальцем золотую цепочку, чуть-чуть воспряла духом, подняла голову и осмотрелась вокруг. Просторное помещение было полно народу. Она почувствовала, что жизнь в Лондоне будет для нее трудной, и покрепче ухватилась за руку Корбетта. Она просто постарается вести себя так, как он требует, и, может быть, когда их пребывание здесь подойдет к концу, он будет больше ей доверять.
Слегка приободрившись, она заставила себя улыбнуться и начала уже более внимательно изучать то место, куда попала.
Белая Башня, Уайт-Тауэр, была хорошо известна по всей Англии, ибо именно она послужила первым знаком, которым Вильгельм Завоеватель пометил землю, прежде бывшую саксонским владением. Иногда эту башню называли Башней Завоевателя или Палантином, но те наименования понемногу забылись, и, как правило, все знали ее под именем Белой Башни, хотя мало что сохранилось от старинной побелки. Но, как ее ни называй, под любым именем она оставалась сердцем управления Англией, и потому вызывала в Лиллиане почтение. Корбетт мог с неприязнью и даже с презрением относиться к этому месту, но даже он не стал бы недооценивать накопленную здесь мощь.
По правде говоря, Лиллиану удивили малые размеры парадного зала — точь-в-точь как в Оррик-Касле. Обе башни были возведены по старым норманнским образцам. Конечно соборы более поздней постройки, которые она видела издалека, казались исполинскими громадами по сравнению с этими стенами.
Но, так или иначе, все увиденное произвело на нее сильное впечатление. Гобелены с изображениями славных моментов истории Англии, несчетное количество мерцающих благовонных свечей и огромные ковры на полу придавали поистине королевское великолепие этому, в общем-то, простому помещению.
Множество нарядных лордов и леди беспечно переходили от одной группы к другой, и Лиллиана вдруг оробела.
Словно угадывая ее чувства, Корбетт тихо ободрил ее:
— Они ничем не лучше тебя, миледи жена; они получили титул или по наследству, или с помощью женитьбы. И, скорей всего, их влияние окажется не более долговечным, чем твое или мое, — добавил он уже более сухо.
Затем настала для нее пора приступать к исполнению своей роли — роли жены важного и значительного лорда. Поскольку ее мать, пока была жива, готовила ее именно к этой роли, она выполнила свою задачу с подобающей смесью женственной скромности и горделивой учтивости. Она благодарила судьбу за то, что могла все время находиться около мужа и опираться на его руку, когда он прокладывал путь через толпу, приветствуя многочисленных знакомых. Ее представили всем без исключения, и она сразу стала предметом самого пристального внимания, немало ей досаждавшего.
Мужчины всем своим видом выражали восхищение, но мало кто из них рискнул зайти столь далеко, чтобы вступить с ней в приватную беседу. Мрачный взгляд Корбетта явно отбивал у них охоту подступаться к ней. С несколькими дамами Корбетт был более снисходительным и позволил ей обменяться несколькими словами с леди Кэтрин Гирфорд и леди Элизабет Литлтон. Но даже во время этих коротких разговоров она ощущала его настороженность. Его глаза постоянно обегали собравшееся общество. Лиллиана готова была подумать, что он кого-то ищет. А потом к ним приблизился широкоплечий сияющий мужчина.
— О-о, молодой Корбетт! Что я слышу! Ты представил ко двору свою жену? Ну, она, должно быть, просто святая, если согласилась выйти за тебя замуж!
Настороженное удивление быстро уступило место облегчению, когда она увидела, с какой искренней радостью улыбнулся Корбетт.
— Гэвин! — Он сделал Лиллиане шутливую гримасу. — Не пугайся его шумных криков и не поддавайся на его обаяние. — Он сердечно обнялся с этим пожилым человеком. — Лилли, это мой крестный. Лорд Гэвин Дармонд. Гэвин, представляю вам мою жену, леди Лиллиану Оррик.
— Ну как же, как же. Леди Лиллиана. Дочь Бартона.
— Вы знали моего отца? — воскликнула Лиллиана, мгновенно проникаясь симпатией к собеседнику.
Несмотря на крепкое телосложение, он выглядел как стареющий херувим с пухлыми щеками и блестящими голубыми глазами.
— Совершенно верно. Бартон воспитывался в доме моего отца. Я был тогда просто мальчишкой, еще годами не вышел, чтобы вместе с ним заниматься воинским искусством, которое он изучал в Дармонде. Но с тех пор мы стали друзьями. И я просто счастлив, что его состояние соединилось с состоянием моего крестника. — Потом его улыбка угасла. — Жаль, конечно, что ему не было уготовано судьбой прожить на земле подольше и увидеть внуков, рожденных от вашего союза.
— Благодарю вас, лорд Гэвин, — тепло откликнулась Лиллиана. — Мне отрадно сознавать, что гибель отца — утрата не только для нашей семьи, но и для его друзей.
— Это тяжелая утрата и для Совета Королевства… Впрочем, слышал, — тут он задиристо подмигнул Корбетту, — я слышал, что ваш супруг, вроде бы, такой же шумный и несговорчивый член Совета, каким мы знали вашего отца.
Корбетт пожал плечами; как видно, его хорошему настроению не повредили шуточки крестного.
— Я говорю без колебаний, если речь идет о важном деле, — признал он. — Но мою прекрасную жену не интересуют государственные дела.
В голосе у него прозвучала какая-то предостерегающая нотка, словно он предупреждал Гэвина, что не стоит высказываться слишком уж свободно. Взгляды обоих мужчин встретились, и улыбка Лиллианы угасла от сознания того, как мало в нее верит ее супруг. Однако Лиллиане не пришлось долго задерживаться на этой мысли, потому что Корбетт внезапно притих. Если бы ее рука не лежала на его локте, она, быть может, даже не заметила бы, как он напрягся. Она тревожно подняла к нему глаза и увидела, что он смотрит на высокого худого человека, только что вошедшего в зал. Лицо Корбетта показалось ей странным. Оно выражало гнев, но в то же время угрюмость и беспокойство… почти уязвимость. Не подумав, Лиллиана выпалила:
— Кто это?
Ответил лорд Гэвин:
— Это ваш деверь. Брат вашего мужа. Неужели вы еще не познакомились с ним?
— Мы не устраивали особенного шума вокруг нашей свадьбы, — коротко пояснил Корбетт. — Хью не был предупрежден заранее. Вероятно, мне надо как-то загладить свою вину. Вы, конечно, извините нас?
Лиллиане было жаль покидать приятное общество Гэвина. Все оживление Корбетта разом пропало, и она почти со страхом ждала знакомства с человеком, чье присутствие столь очевидно было неприятно ее мужу.
Ничего особенного нельзя было обнаружить ни в их встрече с Хью, ни в вежливых приветствиях, которыми обменялись мужчины, когда Корбетт представил Лиллиану старшему брату. Лиллиане даже показалось, что Хью Колчестер и вовсе не заметил настороженности Корбетта. Но потом она поняла причину: Хью рассматривал ее с интересом, который ее встревожил.
— Итак, дочь Оррика попалась в руки Колчестера. — Его узкие глаза блеснули, и ей стало совсем неуютно. — Я уверен, наш отец простит вам, что вы смешали нашу кровь с кровью его убийцы, учитывая близость наших владений с землями Оррика. — Он перевел взгляд на Корбетта, как бы полностью забыв об ее присутствии. — Ты еще не виделся с Чарльзом Харвиком? Они с братом хотят с тобой перемолвиться словечком.
Лиллиане пришлось подавить свою ярость. Хью Колчестерский был именно таков, каким она его себе представляла: злобный и подлый, жестокий ко всем, кого можно не бояться. Но ее гнев был обращен не столько против Хью, сколько против Корбетта, потому что она и поверить не могла, что он столь легко воспримет такое неуважение к его жене. Скрывая боль и негодование, она попыталась перехватить взгляд Корбетта, но его интерес был явно сосредоточен на брате.
В растерянности она сделала движение, как бы собираясь снять руку с его локтя, но он удержал ее, положив ладонь другой руки поверх ее пальцев. Будь она у себя дома, она бы не позволила ему таким образом себя остановить; но здесь, в этой странной и подавляющей обстановке, она колебалась, стоит ли давать волю своему нраву. Разозленная и униженная, она смирилась с необходимостью находиться при муже. Но ее растущее доверие к нему было сильно поколеблено.
Наблюдая за беседой мужчин, Лиллиана не могла понять едва ли не заискивающего обращения Корбетта с этим человеком — братом! — к которому он, по ее глубокому убеждению, не питал ни малейшей привязанности и которого попросту не любил. Потом ее вдруг словно озарило: может быть, Хью был одним из «стервятников», о которых Корбетт отзывался с таким омерзением, но с которыми был вынужден поддерживать связь из-за какого-то своего дела.
— Вы только что приехали? — Хью был вежлив, но беседа явно не представляла для него интереса, а глаза его все время бегали по сторонам.
— Да, сегодня днем, — натянуто подтвердил Корбетт. — В док прибыли кое-какие мои грузы, и я хотел бы проверить, что все доставлено в целости и сохранности.
— Грузы? Сокровища из Турции, я полагаю?
Вот теперь Хью явно загорелся интересом, но не меньшим, чем Лиллиана. Она впервые слышала о каких-то грузах. Неужели у него могут быть еще какие-то богатства, кроме тех, которые он доставил в Оррик в обозе своего отряда? Она дотронулась до роскошного ожерелья, которое получила от него. Или, может быть, думала она, он сказал это только для того, чтобы отвлечь внимание Хью от истинных целей своего приезда в Лондон, каковы бы ни были эти цели. Корбетт беспечно пожал плечами.
— Я путешествовал в разных краях. Вот и отправлял на родину всякое добро.
— Ты что-нибудь знаешь о короле Эдуарде? — спросил Хью как бы между делом. — Собирается он хоть когда-нибудь возвратиться в Англию?
Лиллиана почувствовала, как закостенела его рука под ее ладонью. Но когда она взглянула на него, ей показалось, что вопрос никак его не заинтересовал.
— Должен же он когда-нибудь вернуться, — ответил Корбетт легкомысленно.
И все-таки она чувствовала, что в том, как Корбетт понимал свою преданность королю, нет места легкомыслию. Такое прозвище, как Королевский Кречет, даром не дается. Если он притворяется равнодушным, значит, тому есть причина. И совершенно ясно, что Хью — не из тех, с кем Корбетт склонен быть откровенным.
В этом выводе Лиллиана обрела некое утешение, хотя она почти ничего не знала о действительном положении вещей; ей требовалось еще многое обдумать. Она твердо вознамерилась разобраться в том, что стоит за таинственными отъездами и возвращениями ее скрытного супруга. Но настанет день, когда он узнает, что она действительно достойна его доверия.
Тут к ним присоединились еще двое мужчин, которым она была представлена. Чарльз и Роджер Харвики оказались близнецами, чуть постарше ее самой… Оба были хрупкого сложения, а лица, напоминавшие эльфов, попеременно казались то забавно-детскими, то до смешного взрослыми.
— Мы рады, что вы вернулись. — Роджер с воодушевлением пожал руку Корбетта.
— Но возмущены, что не получили приглашения к вам на свадьбу, — добавил Чарльз.
— Нам пришлось поспешить со свадьбой, — ответил Корбетт, бросив на Лиллиану предостерегающий взгляд.
— Тем не менее вы должны как-то нас вознаградить за то, что лишили друзей такого удовольствия, — вставил один из парочки.
— Да, — поддержал другой. — За вами должок: вы просто обязаны устроить для всех ваших друзей какое-нибудь празднество. За ваш счет, разумеется.
— Может быть, Корбетт раскошелится в этом году на устройство рождественских увеселений в Оррике? — ровным голосом предложил Хью.
Сказано это было небрежно, словно такая замечательная мысль только сейчас залетела к нему в голову. Но Лиллиана невольно подумала, что за этим — с виду безобидным — предложением кроется какой-то умысел. Рука Корбетта слегка напряглась, и Лиллиана не сомневалась, что и он чувствует то же самое.
Чарльз и Роджер немедленно загорелись этой идеей и стали шумно добиваться согласия Корбетта. Однако, когда согласие было наконец дано, Лиллиану поразила неведомо откуда взявшаяся у нее уверенность, что Корбетта этот план вдохновляет даже больше, чем всех остальных. Ей было трудно истолковать его странную реакцию, но для нее было очевидно, что это как-то связано с его недоверием к брату. Корбетт что-то задумал, но что именно — она не могла догадаться. Тем не менее она безусловно предпочитала, чтобы все нити управления — неважно чем — находились в его руках — и, следовательно, в Оррике, а не где-нибудь еще.
Начиная с этого момента вечер протекал довольно гладко Корбетт был непривычно оживлен; он встретил множество старых знакомых — Лиллиана потом даже не всех могла вспомнить. С женой он был безупречно галантен и не допускал, чтобы беседа становилась непонятной или — по его мнению — неинтересной для нее. Она бы могла заподозрить, что это следует объяснить скорее недоверием, чем заботой о ней, если бы он не был настроен так беспечно. Но, так или иначе, ей не в чем было его упрекнуть.
К тому времени, когда они покинули парадный зал, Лиллиана уже падала с ног от усталости. У нее не было ни малейшего представления о времени: хотя многие свечи и факелы уже догорели до конца, целая армия слуг была наготове, чтобы заменить светильник, так что все общество при желании могло находиться здесь хоть до утра.
— Итак, какие же истории ты будешь рассказывать про Лондон, когда мы вернемся в Оррик? — спросил Корбетт, когда они поднимались по ступеням дворца к себе в спальню.
Лиллиана подняла ладонь ко рту, чтобы скрыть зевок, а потом еще тяжелее оперлась на его сильную руку.
— Я видела совсем мало, но то, что видела, — чрезвычайно странно.
Корбетт усмехнулся.
— И что же показалось тебе таким странным?
— А по-твоему не странно, что на таком праздничном приеме гостей не пригласили поужинать? Вот уж никогда не подумала бы, что такое бывает, — слуги все время снуют туда-сюда, гости берут еду прямо с подносов и при этом не прерывают болтовню ни на минуту! А когда кому-то надоедает одна группа, он переходит к другой.
На этот раз Корбетт громко засмеялся.
— Мы не на пир ходили, моя маленькая деревенская женушка.
Взглянув на его улыбающееся лицо, Лиллиана нахмурилась:
— Тогда… тогда зачем я одевалась в свое лучшее… зачем другие женщины так нарядились… если не для того, чтобы поужинать в парадном зале Белой Башни?
— На самом деле это было собрание Совета Королевства, но без всяких торжественных церемоний. А болтовня… да чаще всего болтовня не имеет никаких последствий, но порой она оказывается делом первостепенной важности.
Лиллиана просто оторопела от такого поразительного открытия. Конечно, легкие беседы и хаотические переходы с места на место никак не укладывались в рамки ее представлений о собрании Совета Королевства. И только когда они вошли в свою спальню, она заговорила снова.
— Если это так, то получается, что дела государственной важности могут решаться прямо у меня за спиной.
— И даже под твоим маленьким хорошеньким носиком.
Лиллиана обратила к нему широко открытые янтарные глаза.
— А то, что ты принял предложение Хью насчет празднования Рождества, — не одно из таких дел?
Ответ Корбетта не усыпил ее подозрений, хотя прозвучал вполне уверенно:
— Это было хорошее предложение, и оно позволит быстрее восстановить спокойствие в Уиндермир-Фолде.
Она мягко улыбнулась.
— Не могу с тобой не согласиться.
— Я бы в конечном счете и сам это предложил, — настаивал он.
— Это было бы очень мудро с вашей стороны, милорд.
Корбетт угрюмо посмотрел на нее.
— Ты смеешься надо мной, жена? Ты сердишься, что я не посоветовался с тобой, прежде чем принимать решение, и теперь пытаешься таким образом разозлить меня?
— Я не сержусь. И я вовсе не собиралась злить тебя, столь охотно соглашаясь с твоими планами.
Лиллиана отвернулась в сторону. Ей было приятно, что она может так верно угадывать движения его души, хотя пока она и не знала, зачем ему собирать гостей в Оррике.
— Ну хорошо, а где моя служанка?
Тут Корбетт схватил ее на руки и закружил, и кружил до тех пор, пока она не уткнулась лицом ему в шею.
— Служанка тебе не нужна. Я вполне способен раздеть свою жену без посторонней помощи.
Он поставил ее на ноги, но ей пришлось прильнуть к нему в поисках опоры.
— О! Но это же неприлично! — запротестовала она. Голова у нее все еще кружилась. — Ты даже понятия не имеешь, как слуги любят сплетничать. Утром начнутся такие пересуды!..
Горячие губы Корбетта коснулись ее шеи, а потом он сказал:
— Когда придет утро, служанки начнут перешептываться и судачить о том, как влюблен лорд Корбетт в свою молодую жену. К полудню их хозяйки уже будут с состраданием посматривать в твою сторону, узнав, какое тяжелое бремя тебе приходится нести, — бремя похотливого внимания твоего собственного супруга. — Корбетт наклонился к ее лицу и медленно провел кончиком языка по нежному краю ее губ. — Но когда ближе к вечеру начнется собрание Совета, мне будут приносить поздравления — и завидовать — все мужчины, все до единого. Потому что со мной — моя красавица жена, и никто не слышал от нее никаких жалоб.
Губы Лиллианы потянулись навстречу неотразимым губам Корбетта, навстречу его пьянящему поцелую. Это правда, подумала она, прежде чем отдалась во власть страсти, нарастающей в них обоих. Жалоб от нее не услышат.
Глава 16
В один прекрасный день Лиллиана сидела в светлой гостиной на третьем этаже в окружении стайки придворных дам. В камине весело пылал огонь, журчание бесед прерывалось только взрывами смеха, и время от времени чьи-то головы близко наклонялись одна к другой, чтобы можно было шепотом сообщить и с интересом выслушать какую-нибудь свежую сплетню. Но это милое времяпрепровождение не доставляло удовольствия Лиллиане.
За те восемь дней, что они провели в Лондоне, она была довольно милостиво принята в придворном обществе. Теперь она знала, кто есть кто, кто с кем дружен, а кто кого терпеть не может, хотя и изображает самую сердечную привязанность. Сначала Корбетт считал, что ей лучше оставаться в неведении относительно всех этих животрепещущих подробностей, но даже он был поражен, как много она смогла узнать от других женщин. Вспомнив о Корбетте, она задумалась и о том, почему он так строго запретил ей в его отсутствие покидать королевский дворец по какому бы то ни было поводу, и снова почувствовала досаду.
Не находя покоя, Лиллиана отложила накидку из тонкого полотна, на которой она вышивала узор из шелковых узелков, и встала со скамьи, которую разделяла с леди Элизабет. Недовольно поджав губы, она прошла по великолепному ковру, на котором в удобных позах, откинувшись на большие узорные подушки, сидели дамы, в глубокую оконную нишу и протерла на запотевшем стекле кружок, чтобы можно было выглянуть наружу.
Уже шел декабрь, наступили холода, но солнце светило ярко, и ей, более чем когда-нибудь, хотелось вырваться из душной гостиной. Она сама не знала, что ее так гнетет, — то ли болтовня дам, то ли усыпляющая жара. Но у нее было такое чувство, что если она не выйдет на свежий воздух — для прогулки пешком или на лошади, или для чего угодно другого, — она просто разлетится на куски.
Она заколебалась, представив себе, как разгневается Корбетт, если узнает о ее непослушании. Но потом ее решимость выйти только укрепилась. В конце концов, он-то уезжает и приезжает совершенно свободно. Почему же это запретно для нее — женщины, привыкшей к свежему воздуху и воспитанной так, что ей всегда разрешали, когда ей того хотелось, прокатиться верхом по окрестным полям? Почему ей нельзя хоть ненадолго дать себе передышку от этого бесконечного сидения во дворце?
Вполне убежденная в своей правоте, она спокойно выскользнула из гостиной и поспешила вниз. Кроме того, продолжала подбодрять себя Лиллиана, уже благополучно выбравшись из дворца, Корбетт ничего не узнает. Он уехал, чтобы побывать на каком-то корабле, и до вечера не явится. Она вернется задолго до него, и кто тут заметит ее отсутствие, не говоря уж о том, чтобы упомянуть об этом при муже?
Выйдя на залитый солнцем двор, Лиллиана испытала огромное облегчение.
Несмотря на обманчивый солнечный свет, погода стояла холодная, но это не устрашило Лиллиану. Поверх скромного саржевого платья у нее был надет теплый плащ, а на голове — вязаный шерстяной капюшон. Перейдя через мост, она помедлила, а затем, глубоко вдохнув холодный воздух, направилась к садам, что сбегали к реке.
Даже пахнет здесь по-другому, подумала она. Ни чистых ароматов леса, ни свежего дуновения гор.
В Лондоне запах дыма из тысяч каминов заглушает все другие запахи. Он был не так уж и неприятен, но она невольно затосковала по Оррику. Магда, наверно, вполне управляется с хозяйством. В этот час там, конечно, пекут хлеб, на вертеле жарится большая свинья или лань. А может быть, в огромном чугунном котле булькает баранья похлебка. Ферга, скорее всего, ухаживает за маленькой Элизой и присматривает, чтобы у девочки ни в чем не было недостатка. Томас… Томас, подумала она, должно быть, совсем сдал, лишившись хозяина. О, как бы она хотела сейчас оказаться там.
Лиллиана медленно брела по песчаной дорожке, пока не подошла к деревянной садовой скамье. Весной с этой скамьи, должно быть, открывался прекрасный вид на зеленую лужайку, окаймленную плетистыми розами, но сейчас это была просто ровная безлюдная площадка. С тяжелым вздохом Лиллиана уселась на скамью и уставилась перед собой невидящим взглядом.
Может быть, она и слышала приближающиеся шаги, но только звук знакомого голоса вывел ее из задумчивости.
— Что я вижу, Лиллиана, ты, наверно, совсем замерзла! — Не дожидаясь ответа, Уильям сел рядом с ней и схватил ее озябшие руки, зажав их между своими ладонями не сняв, однако, перчаток. — Что ты тут делаешь — одна, даже без камеристки или пажа для услуг?
Ей пришло в голову, что Корбетт будет крайне недоволен, узнав о появлении Уильяма в Лондоне, но, по крайней мере, сейчас она была счастлива увидеть знакомое лицо.
— А мне не требуются никакие услуги, — засмеялась она, и настроение у нее сразу поднялось. — Ты мне лучше скажи, что тебя-то привело в Лондон?
— Есть дела, которые требуют моего внимания, — неохотно ответил он, крепче стиснув ее руки. — Но я хочу побольше узнать о тебе. Тебе понравилось при дворе? Похоже, твой супруг уже тебя забросил?
— Нет, Корбетт меня не забросил, — твердо возразила Лиллиана. — У него тоже есть дела, которые требуют внимания. Кроме того, он знает, что здесь я в безопасности — под охраной дворцовой стражи.
Несколько мгновений Уильям молчал. Его синие глаза словно не могли оторваться от Лиллианы, хотя их выражение она вряд ли смогла бы описать. Они казались задумчивыми и лукавыми одновременно, и Лиллиана понимала, что за этим скрывается клубок самых разнообразных чувств.
Но в ее собственных чувствах уже не было прежнего смятения. Она знала, что должна быть верной своему супругу, да и душа ее, чем дальше, тем больше тянулась к нему. Уильяму придется отбросить даже мысль о том, что теперь между ним и ею возможны какие-то отношения, кроме дружбы.
Лиллиана собиралась уже объяснить ему все это, когда он вдруг выпустил ее руки и более серьезно взглянул на нее.
— Да. Здесь ты почти ничем не рискуешь, Лиллиана. Но даже в самой королевской резиденции есть люди, которым нельзя доверять. Я не сомневаюсь, что твой муж заботится о твоей безопасности. Однако надеюсь, что и моя забота о том же не будет превратно истолкована — ни им, ни тобой.
Эта маленькая умиротворяющая речь принесла Лиллиане огромное облегчение.
— О, Уильям, я очень ценю твою заботу. И ты не считай меня неблагодарной. Мне было так тяжело, когда два самых дорогих для меня человека оказались врагами.
— Он — человек подозрительный. В этом он точь-в-точь как его братец.
— Да. Он ревнив, — согласилась она. — Но хотя я очень плохо знаю Хью, мне кажется, что между ними совсем мало общего. А ты хорошо знаком с семьей Колчестеров?
Уильям откинулся назад.
— Их отец был невозможным выдумщиком и никому не давал сидеть без дела. Однако, хотя он и Хью часто расходились во взглядах, Хью держал язык за зубами. Зато уж когда Колчестер достался ему, он там все перевернул с ног на голову. Ну, а Корбетт, как большинство младших сыновей, всегда стремился заслужить одобрение отца. Ему обязательно нужно было стать первым во всем — в воинском искусстве, в учености, в готовности исполнить свой долг. — Уильям усмехнулся. — Мой брат Альберт был в точности таким же. Как будто он мог получить от отца большую долю, если завоюет его привязанность… наследство-то все равно уже мое. Так же было и у Хью с Корбеттом. Но теперь Корбетт обосновался в Оррике. Думаю, что Хью не в восторге от этого. — Глаза Уильяма задумчиво сощурились. — Корбетт что-нибудь рассказывает о брате или о Колчестере?
За те восемь дней, что они провели в Лондоне, она была довольно милостиво принята в придворном обществе. Теперь она знала, кто есть кто, кто с кем дружен, а кто кого терпеть не может, хотя и изображает самую сердечную привязанность. Сначала Корбетт считал, что ей лучше оставаться в неведении относительно всех этих животрепещущих подробностей, но даже он был поражен, как много она смогла узнать от других женщин. Вспомнив о Корбетте, она задумалась и о том, почему он так строго запретил ей в его отсутствие покидать королевский дворец по какому бы то ни было поводу, и снова почувствовала досаду.
Не находя покоя, Лиллиана отложила накидку из тонкого полотна, на которой она вышивала узор из шелковых узелков, и встала со скамьи, которую разделяла с леди Элизабет. Недовольно поджав губы, она прошла по великолепному ковру, на котором в удобных позах, откинувшись на большие узорные подушки, сидели дамы, в глубокую оконную нишу и протерла на запотевшем стекле кружок, чтобы можно было выглянуть наружу.
Уже шел декабрь, наступили холода, но солнце светило ярко, и ей, более чем когда-нибудь, хотелось вырваться из душной гостиной. Она сама не знала, что ее так гнетет, — то ли болтовня дам, то ли усыпляющая жара. Но у нее было такое чувство, что если она не выйдет на свежий воздух — для прогулки пешком или на лошади, или для чего угодно другого, — она просто разлетится на куски.
Она заколебалась, представив себе, как разгневается Корбетт, если узнает о ее непослушании. Но потом ее решимость выйти только укрепилась. В конце концов, он-то уезжает и приезжает совершенно свободно. Почему же это запретно для нее — женщины, привыкшей к свежему воздуху и воспитанной так, что ей всегда разрешали, когда ей того хотелось, прокатиться верхом по окрестным полям? Почему ей нельзя хоть ненадолго дать себе передышку от этого бесконечного сидения во дворце?
Вполне убежденная в своей правоте, она спокойно выскользнула из гостиной и поспешила вниз. Кроме того, продолжала подбодрять себя Лиллиана, уже благополучно выбравшись из дворца, Корбетт ничего не узнает. Он уехал, чтобы побывать на каком-то корабле, и до вечера не явится. Она вернется задолго до него, и кто тут заметит ее отсутствие, не говоря уж о том, чтобы упомянуть об этом при муже?
Выйдя на залитый солнцем двор, Лиллиана испытала огромное облегчение.
Несмотря на обманчивый солнечный свет, погода стояла холодная, но это не устрашило Лиллиану. Поверх скромного саржевого платья у нее был надет теплый плащ, а на голове — вязаный шерстяной капюшон. Перейдя через мост, она помедлила, а затем, глубоко вдохнув холодный воздух, направилась к садам, что сбегали к реке.
Даже пахнет здесь по-другому, подумала она. Ни чистых ароматов леса, ни свежего дуновения гор.
В Лондоне запах дыма из тысяч каминов заглушает все другие запахи. Он был не так уж и неприятен, но она невольно затосковала по Оррику. Магда, наверно, вполне управляется с хозяйством. В этот час там, конечно, пекут хлеб, на вертеле жарится большая свинья или лань. А может быть, в огромном чугунном котле булькает баранья похлебка. Ферга, скорее всего, ухаживает за маленькой Элизой и присматривает, чтобы у девочки ни в чем не было недостатка. Томас… Томас, подумала она, должно быть, совсем сдал, лишившись хозяина. О, как бы она хотела сейчас оказаться там.
Лиллиана медленно брела по песчаной дорожке, пока не подошла к деревянной садовой скамье. Весной с этой скамьи, должно быть, открывался прекрасный вид на зеленую лужайку, окаймленную плетистыми розами, но сейчас это была просто ровная безлюдная площадка. С тяжелым вздохом Лиллиана уселась на скамью и уставилась перед собой невидящим взглядом.
Может быть, она и слышала приближающиеся шаги, но только звук знакомого голоса вывел ее из задумчивости.
— Что я вижу, Лиллиана, ты, наверно, совсем замерзла! — Не дожидаясь ответа, Уильям сел рядом с ней и схватил ее озябшие руки, зажав их между своими ладонями не сняв, однако, перчаток. — Что ты тут делаешь — одна, даже без камеристки или пажа для услуг?
Ей пришло в голову, что Корбетт будет крайне недоволен, узнав о появлении Уильяма в Лондоне, но, по крайней мере, сейчас она была счастлива увидеть знакомое лицо.
— А мне не требуются никакие услуги, — засмеялась она, и настроение у нее сразу поднялось. — Ты мне лучше скажи, что тебя-то привело в Лондон?
— Есть дела, которые требуют моего внимания, — неохотно ответил он, крепче стиснув ее руки. — Но я хочу побольше узнать о тебе. Тебе понравилось при дворе? Похоже, твой супруг уже тебя забросил?
— Нет, Корбетт меня не забросил, — твердо возразила Лиллиана. — У него тоже есть дела, которые требуют внимания. Кроме того, он знает, что здесь я в безопасности — под охраной дворцовой стражи.
Несколько мгновений Уильям молчал. Его синие глаза словно не могли оторваться от Лиллианы, хотя их выражение она вряд ли смогла бы описать. Они казались задумчивыми и лукавыми одновременно, и Лиллиана понимала, что за этим скрывается клубок самых разнообразных чувств.
Но в ее собственных чувствах уже не было прежнего смятения. Она знала, что должна быть верной своему супругу, да и душа ее, чем дальше, тем больше тянулась к нему. Уильяму придется отбросить даже мысль о том, что теперь между ним и ею возможны какие-то отношения, кроме дружбы.
Лиллиана собиралась уже объяснить ему все это, когда он вдруг выпустил ее руки и более серьезно взглянул на нее.
— Да. Здесь ты почти ничем не рискуешь, Лиллиана. Но даже в самой королевской резиденции есть люди, которым нельзя доверять. Я не сомневаюсь, что твой муж заботится о твоей безопасности. Однако надеюсь, что и моя забота о том же не будет превратно истолкована — ни им, ни тобой.
Эта маленькая умиротворяющая речь принесла Лиллиане огромное облегчение.
— О, Уильям, я очень ценю твою заботу. И ты не считай меня неблагодарной. Мне было так тяжело, когда два самых дорогих для меня человека оказались врагами.
— Он — человек подозрительный. В этом он точь-в-точь как его братец.
— Да. Он ревнив, — согласилась она. — Но хотя я очень плохо знаю Хью, мне кажется, что между ними совсем мало общего. А ты хорошо знаком с семьей Колчестеров?
Уильям откинулся назад.
— Их отец был невозможным выдумщиком и никому не давал сидеть без дела. Однако, хотя он и Хью часто расходились во взглядах, Хью держал язык за зубами. Зато уж когда Колчестер достался ему, он там все перевернул с ног на голову. Ну, а Корбетт, как большинство младших сыновей, всегда стремился заслужить одобрение отца. Ему обязательно нужно было стать первым во всем — в воинском искусстве, в учености, в готовности исполнить свой долг. — Уильям усмехнулся. — Мой брат Альберт был в точности таким же. Как будто он мог получить от отца большую долю, если завоюет его привязанность… наследство-то все равно уже мое. Так же было и у Хью с Корбеттом. Но теперь Корбетт обосновался в Оррике. Думаю, что Хью не в восторге от этого. — Глаза Уильяма задумчиво сощурились. — Корбетт что-нибудь рассказывает о брате или о Колчестере?